Венценосный Государь Николай II. глава 9

IX

   Из протокола отчета, подписанного всеми участниками комиссии:
   «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. В лето тысяча девятьсот третье от Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, января в одиннадцатый день, митрополит Московский и Коломенский Владимир, епископ Тамбовский и Шацкий Димитрий, епископ Нижегородский и Арзамасский Назарий, архимандрит Суздальский Серафим, архимандрит Вышенский Аркадий, игумен Саровский Иерофей, казначей Саровский иеромонах Климент, ключарь Тамбовского кафедрального собора священник Тихон Поспелов и прокурор Московской Святейшего Синода конторы князь Алексей Ширинский-Шахматов приступили к исполнению поручения Святейшего Правительствующего Синода по делу останков приснопамятного Саровского старца иеромонаха о. Серафима. По выслушании поздней литургии, а затем отслуженной епископом Димитрием панихиды по в Бозе почившем старце призванные к освидетельствованию лица вступили в часовню, устроенную над могилой иеромонаха Серафима, при юго-восточном выступе летнего собора во имя Успения Пресвятой Богородицы. Находящийся среди сей часовни надгробный чугунный памятник являет собою подобие гробницы, установленной на чугунной же подставке, которая, в свою очередь, основана на тесанном из камня цоколе. Этим надгробием совершенно убедительно определяется место упокоения блаженного старца о. Серафима. На памятнике имеется следующая надпись:
   «Под сим знаком погребено тело усопшего раба Божия иеромонаха Серафима, скончавшегося 1833 года генваря 2 дня, который поступил в сию Саровскую пустынь из Курских купцов на семнадцатом году возраста своего, скончался семидесяти трех лет. Все дни его посвящены были во славу Господа Бога и в душевное назидание православных христиан, в сердцах коих и ныне о. Серафим живет». В возглавии надгробия, с западной стороны, помещено выпуклое бронзовое изображение блаженной кончины о. Серафима с надписью: «Блаженная кончина о. Серафима, Саровской обители иеромонаха и пустынника. 1883 года генваря 2 дня». С южной стороны памятника, внизу, на высоте двух с половиной вершков от пола, видно круглое отверстие, через которое чтущие память о. Серафима брали песок с его могилы. По распоряжению высокопреосвященнейшего митрополита Владимира, в часовне, в полдень, призваны были для изнесения описанного надгробия несколько человек из проходящих в обители различные послушания. Надгробие и подставка к оному вынесены были во вновь сооруженный храм над келией о. Серафима. По изнесении памятника, затворена была входная дверь, и несколько умелых работников, под наблюдением сведущего каменщика, разобрали тесаный каменный цоколь, а затем выбрали весь песок на глубине одного аршина до свода, выложенного над могилой приснопамятного старца Серафима. Свод очищен был к 4 часам пополудни. Посредине, с северной стороны, свод оказался разобранным на пространстве одного квадратного аршина и место это заложено тремя кусками толстой доски. Отверстие это было проломлено в своде по распоряжению преосвященного Димитрия, епископа Тамбовского, производившего в августе прошлого, 1902 года, предварительное освидетельствование гроба и останков о. Серафима по особо доверительному поручению Святейшего Синода. За сим разобран был самый свод, сложенный из весьма крупного одномерного кирпича, легко рассыпавшегося на слоевидные куски. Внутри склепа присутствующие увидели гроб колоду из дубового дерева. Ввиду невозможности произвести тщательный осмотр честных останков старца Серафима на глубине 1 аршина 14 вершков, признано было необходимым поднять гроб из склепа, что и было исполнено с особенною осторожностью, причем под колоду подведены были холсты, которыми гроб был поднят и установлен с северной стороны могилы на особом приуготованном столе. После сего присутствующие  приступили к тщательному осмотру внешнего вида гроба-колоды, причем оказалось, что таковой имеет следующие размеры: в обхвате – в головах 2 аршина 12 вершков с половиною, в ногах – 2 аршина 10,5 вершка и длина 3 аршина 0,5 вершка; цвет гроба почти черный. Дно гроба в ногах, с правой стороны, а также верхняя часть крышки несколько истлели, и во многих частях наружной оболочки, при испытании, дерево оказалось мягким и сырым. Тем не менее, в целом, гроб оказался крепким. По снятии крышки гроба, внутренние его стенки также оказались сырыми, в трех местах покрытыми плесенью, хотя при этом никакого запаха ощущаемо не было. В гробу присутствующие увидели: ясно обозначенный остов почившего, прикрытый останками истлевшей монашеской одежды. Тело приснопамятного о. Серафима предалось тлению. Кости же его, будучи совершенно сохранившимися, оказались вполне правильно размещенными, легко друг от друга отделяемыми. Волосы главы и брады, седовато-рыжеватого цвета, сохранились, хотя и отделились от своих мест. Подушка под главою приснопамятного о. Серафима оказалась наполненной мочалой. На ногах имеются лычные «ступни». Под руками приснопамятного о. Серафима обнаружен медный литой крест размером приблизительно в 3 вершка.
   По освидетельствовании, останки в Бозе почившего были покрыты глазетом, а гроб-колода обвязан в головах и ногах прочным шелковым шнуром, концы которого, на особой доске, были припечатаны именною печатью высокопреосвященнейшего Владимира, митрополита Московского. Засим гроб опущен был в могилу, покрыт парчовым покрывалом, а склеп задвинут деревянным щитом, поверх которого положен ковер и установлен облаченный в белый глазет стол, на коем утверждена икона Пресвятые Богородицы, именуемая «Умиление», и возжена лампада. Производившие освидетельствование покинули часовню в шесть часов пополудни».
 
   Таков был заключительный акт, побудивший комиссию отказать в принятии решения о канонизации старца Серафима.
   Монахини Дивеева монастыря рассказывают об одном занимательном случае, произошедшем в ночь на 12 января, в момент, когда в Сарове происходило обследование останков отца Серафима. Жители села Ламасова, что в 12 верстах от Сарова, увидели зарево. Решив, что в Сарове произошел пожар, крестьяне бросились на помощь. Однако, прибыв на место, они никакого пожара не увидели.
   - Где у вас был пожар? – спрашивали они. – Мы видели зарево.
   - Никакого пожара у нас не было, - отвечали им изумленные монахини.
   - Но мы видели зарево.
   - Это сегодня ночью комиссия вскрывала останки батюшки Серафима.
   Комиссия уехала, а гроб с останками преподобного через полгода, 3 июля, был перенесен в новую раку. В момент, когда проходило омовение мощей, произошло небольшое чудо. Ни с того, ни с сего, по храму стало распространяться благоухание. Это был смешанный запах; здесь были и аромат цветов гвоздики, и свежего липового меда. Поскольку стоял ясный и жаркий июльский день, то многие решили, что где-то поблизости косят траву, настолько сильным был запах.
   Митрополит, тоже учуявший его, обратился к совершавшим омовение с такими словами:
   - Братья, братья, а какое же это у вас мыло, что-то уж очень душистое.
   Но на него смотрели с недоумением, ибо мыло, которым проводилось омовение, было самым обыкновенным.
   Чудеса на этом, однако же, не кончились. По Сарову распространился слух о скором приезде в монастырь самого Императора и всей царской семьи. Люди, прослышавшие об этом приезде, уже за неделю до него стали собираться в Сарове. А у источника преподобного Серафима стали происходить чудесные исцеления больных и увечных. В один из таких дней произошло сразу более десяти исцелений. Среди исцелившихся было несколько хромых, пришедших в Саров на костылях. В доказательства этого чуда исцелившиеся сожгли на костре, на берегу реки Саровки, свои костыли.
   По случаю предстоящего торжества местными властями было начато настоящее строительство. В Сарове были выстроены двухэтажные гостиницы, в которых должны были размещаться паломники, домики для приезжих, буфеты, и все необходимое. В результате этих работ образовался целый городок. К монастырю была проложена дорога, по которой должна была ехать царская семья. Никогда еще ни до, ни после, Саров, да и вообще, ни один монастырь на Русской земле, не видел таких грандиозных торжеств.
   А с 10 июля в Саров стали прибывать видные духовные лица, которые должны были принимать непосредственное участие в торжествах. Среди них были архиепископ казанский Димитрий, обер-прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер, архимандриты Сергий, Корнилий, Макарий, митрополит Санкт-Петербургский Антоний, священники Александр Рождественский и Философ Орнатский, а также множество других лиц духовного звания.
   Саровская пустынь располагалась в глухом лесу, и на расстоянии 12 верст от нее не было никакого селения. Справедливо полагая, что выстроенных гостиниц может не хватить, власти распорядились, чтобы вдоль дорог были выстроены дополнительные бараки. Все эти строительства происходили быстро, на скорую руку, потому что медлить было нельзя, так как все должно было быть закончено к сроку.
   17 июля состоялись сразу два крестных хода. Один выходил из Дивеева, а другой из Понтаевской обители. Навстречу им должен был выйти третий крестный ход, уже из самой Саровской обители. Сопровождал этот ход епископ Тамбовский Иннокентий.
   С раннего утра огромная толпа людей заполнила монастырскую площадь и все пространство вокруг монастыря. По приблизительным подсчетам, в тот день, в Сарове  и в Дивееве собралось не менее трехсот тысяч человек. В 7 часов первый крестный ход вышел из монастырских ворот. Крестный ход сопровождался колокольным звоном и церковными песнопениями. Во главе хода шли священники с хоругвями и большими иконами в руках.
   Торжества начались.
   Переправившись через небольшую речку Сатис, крестный ход остановился возле часовни, которая была времена возведена специально для предстоящего торжества. Здесь он должен был дождаться прибытия остальных крестных ходов. 
   Около восьми часов из глуши послышалось молитвенное пение, известившее, что оба крестных хода приближаются к месту встречи. Вскоре все три крестных хода слились в один, направившийся к Саровскому монастырю.
   Монастырь приветствовал прибывших оглушительным звоном всех колоколов. Само собой понятно, что он не мог вместить в себя такое огромное количество народа. Большинству не хватило даже места на монастырском дворе, и люди обступили стены ограждений плотной толпой.
   После окончания девятичасовой литургии епископ Назарий произнес торжественную речь:
   - Итак, возлюбленные братья, мы достигли светлых дней Великого торжества прославления преподобного и богоносного отца нашего Серафима. Собрались мы из разных, близких и самых отдаленных, мест в эту обитель, в этот храм, к месту молитвенных подвигов преподобного и его успокоения, - собрались, движимые теми же чувствами благоговейного почитания и любви к нему, с какими почти в течение столетия, при жизни и по блаженной кончине его, устремлялся к нему православный русский народ. Мы притекли сюда, чтобы, приобщившись к сему Великому торжеству Церкви войти в духовное радостнейшее общение с самим виновником его, братом нашим по вере во Христа, достигшим благодатию Божьей славы небесной. Юноша, воспитанный в старозаветной русской семье в страхе Божьем и в тесном общении с Церковью, жаждущий иноческого подвига, оставляет мать и родину, приходит и поселяется под сенью пустынной Саровской обители. Бодро и радостно вступает он здесь на путь  иноческого самоотвержения, «как железо ковачу» отдает он себя и свою волю Богу, послушание в труде, кротость, воздержание, а главное, молитва – «царица добродетелей» становится его жизнью. Облеченный благодатью священства, с каким благоговением и любовью он служение Святой Церкви. Подобно серафиму небесному, он всецело предает себя на служение Богу, молитвенно бодрствуя пред Ним день и ночь, забывает о пище и питье и сожалеет, что нуждается в отдыхе и не может беспрерывно служить Богу. «Иметь ум, совлеченный всего земного и, сколько позволяет человеческая немощь, соединиться со Христом», - вот что составляет теперь задачу его жизни, - «окончательное устройство дома души», по его собственному выражению. Отныне он «носит в своей груди сердце, как воск, таявшее от неизреченной радости посещавших его небесных видений».
   Нет конца совершенствованию духа человеческого, созданного по образу и подобию Божию; нет предела любви коей обязан человек Богу, своему Творцу и Спасителю; нет границ и подвигам самоотвержения, как устрашился бы истинно любящий Бога христианин. И вот пламенеющий к Богу Серафим, чтобы всецело жить с Богом, и в Боге, удаляется в пустыню и здесь проходит все виды самоотвержения, все подвиги молитвенного труда.