О засранцах и кофе

          "... Я — писатель, бля, типа Чехова. Чехов был абсолютно прав. Рассказ можно написать о чем угодно. Сюжетов навалом. Возьмем любую профессию. Например, врач. Пожалуйста: Хирург, бля, делает операцию. И узнает в больном — ... соперника. Человека, с которым ему изменила жена. Перед хирургом нравственная, бля, дилемма: то ли спасти человека, то ли отрезать ему ... Нет, это слишком, это, бля, перегиб ... В общем, хирург колеблется. А потом берет скальпель и делает чудо. Конец, бля, такой: "Медсестра долго, долго глядела ему вслед ..."
          (Сергей Довлатов «Заповедник»)


          Захолустные городки не могут похвастаться наличием уличных сортиров. Считается, что отхожие места уродуют и без того дрянной пейзаж, а в случае нужды человек успеет добежать до своего дома, городок-то крохотный. Если же не успеет, то ничего страшного: вблизи всегда отыщутся кусты или пригодный для этих целей подъезд. Одного не учли градоначальники: среди жителей всегда найдется сволочь, которой совесть претит гадить в скверах или подворотнях. Что тогда прикажете делать, если ей, этой самой сволочи, приспичило в самый неподходящий момент, в самом неподходящем месте?
          Дверная ручка забилась в конвульсиях. «Здрасьте!» — ржаво скрипнули петли. Сквозняком в прихожую занесло гражданина с безумными глазами. Пролетев мимо хозяйки, он нырнул в ванную, а потом заперся в туалете. Пока женщина мяла полотенце и гадала, что это за тип, и стоит ли кричать караул, дико захохотал смывной бачок. Из туалета вышел странный гость.
          — Виноват! Простите за беспокойство! — сказал он и всучил хозяйке двадцать копеек. — Все, чем располагаю…
          Сеня Шульц врал! В кармане его брюк лежал сложенный пополам четвертак. Сиреневая купюра с ликом Ильича предназначалась для покупки вина, — Сеня не ходил в гости с пустыми руками, — по дороге к Вазелину у него скрутило живот. Кстати, Вазелин — не кличка, а фамилия с ударением на второй слог. Но для всех он был просто — Коля-вазелин.
          Шульц рассчитался за казус и покинул квартиру. Спускаясь по лестнице, он мурлыкал под нос песенку кота Леопольда: «До чего ж хорошо жить на белом свете!» Больше его не тяготили ни живот, ни совесть! На горизонте маячили хмельные посиделки.
          В кругу собутыльников Коля-вазелин считался эрудитом, к тому же эрудитом цивилизованным: если матюгнется, то сразу извинится; плюнет на пол и тут же ногой затрет следы просочившегося бескультурья. Его ажурный, не совсем понятный лексикон очаровывал собеседника словесной вязью и заставлял включать мозги. Нецензурщину Вазелин заменял своеобразным эсперанто, впитанным с грудным молоком. Дело в том, что родился он в лагере, но не в пионерском. Молодые годы провел в детдоме, восьмилетку окончил в исправительно-трудовой колонии. Жил полиглот в квартире мамаши, перебравшейся в казенный дом за высоким забором.
          Шульц пнул облупленную дверь и приложился к ней ухом. Послышался сухой кашель, щелкнул замок. Сениному взору явился заспанный Вазелин. Тощий, как Кощей, и небритый, как Христос, он чесал впалый живот, рассеянно глядя на гостя. Его подернутые туманом глаза вопрошали: «Ну, какого черта?!» Шульц догадался: Вазелин всю ночь работал и не совсем адекватно воспринимает реальность. Пройдя на кухню, Сеня опустил на стол авоську с пузырями. Из комнаты выглянула миловидная женская мордашка. Улучив момент, полуголая дамочка юркнула в ванную. Зашумела вода.
          — Хорошенькая! — шепотом резюмировал Шульц. — И ноги, и руки на месте! Меняешь вкусы?
          Вазелин зевнул. Ослепив Шульца блеском псевдозолотых зубов, он утер выступившую слезу.
          — Афина слегка глухонемая, можешь говорить громче.
          За Колей водилась слабость: влечение к неполноценным женщинам. Точнее, к женщинам с физическими дефектами. В кровати ловеласа-радикала частенько млели безногие, безрукие или частично парализованные дамы. Вазелин возводил свое пристрастие в достоинство: «Они такие же люди! Им тоже необходимы внимание и ласка. Я занимаюсь благотворительностью: дарую минуты счастья тем, кого не уберег Господь!» — этими словами он возвысил себя над бренным миром. Трудился благодетель слесарем-универсалом в санатории для инвалидов и проблем с одноразовыми любовницами не испытывал.
          Разгоняя воздух юбкой-клеш, глухонемая выпорхнула из ванной. Ее глаза горели неоновым светом, лошадиная челка аккуратно прикрывала высокий лоб. Чмокнув Колю в щеку, она благодарно квакнула и выскочила в подъезд. До Шульца докатился тонкий аромат духов, его память атаковал приступ ностальгии. В Сениной квартире тоже когда-то водились женщины, но служба в ракетных войсках свела на нет его мужскую силу. Иногда она просыпалась, но как-то нехотя и ненадолго, как бы между прочим.
          Вазелин достал стаканы.
          — За то, чтобы не было проблем! — произнес он тост и, не чокаясь, проглотил бормотуху. Проблемы стали тут же исчезать.
          Его глаза засияли и приобрели осмысленное выражение. С лица сошла бледность, появился румянец. Вазелин закурил. Из волосатых ноздрей, как лучи прожекторов, вырвались снопы дыма.
          — Помню, забился в старом корпусе мужской толчок. На время женский туалет стал общим. Шпингалетов на дверях кабинок, естественно, нет. Сел на унитаз и держись за дверную ручку — для страховки. Мало ли... Короче, прибыл к нам мужик с травмой позвоночника, вскарабкался на унитаз с ногами, как обычно делают в поездах или общежитиях. — Вазелин снова выпил. — Только он уселся, в сортир приковыляла габаритная тетка. Как назло, ей приглянулась кабинка, в которой забаррикадировался мужик. Ну, она и дернула… Мужик не ожидал такого, взял и спикировал. Башкой прямо в банки с мочой для анализов воткнулся. Санитарки ставили их у противоположной стены, под рукомойником. Те опрокинулись. На полу лужи… — Вазелин усмехнулся, воскресив в памяти трагикомическую сцену. — Лежит, значит, мужик с голой жопой и матерится. Тетка свинтила за подмогой — сама бы не подняла, да и побоялась. После этого случая в санатории ему дали погоняло Клизма. Кстати, неплохой мужик оказался!
          Коля мог часами травить байки, а если его не тормознуть, то — сутками. Барабанная дробь прервала историю о пикирующем зас-ранце. Вазелин расправил трусы и оставил Щульца одного.
          — Здорово! — приветствовал кого-то он. — Легок на помине!
          В сопровождении хозяина из прихожей вышел мужичок с бильярдной лысиной и лицом постаревшего ребенка.
          — Клизма!.. Сергей, — представился он и подал Шульцу руку.
           «Вот компания! Вазелин и Клизма! — Шульц чуть не рассмеялся от посетивших его мыслей, но вовремя спохватился: — Кто же тогда я?» — ответ напрашивался еще смешнее. Рукопожатие Клизмы оказалось довольно болезненным. Клизма занимался прибыльным делом: обшивал дерматином двери новоселов, вставлял глазки и замки. Такая вот синекура. Шульц разминал сплющенную ладонь и с интересом поглядывал на нового знакомого.
          — Конкурентов развелось, — между тем пожаловался Клизма, усаживаясь за стол. — Реклама нужна, а как ее сделать, не знаю. Бизнес-то не вполне законный — шабашка. Чуть что, сразу привлекут за нетрудовые доходы.
          Вазелин достал третий стакан и плеснул в него вина.
          — Врежь и успокойся!
          Клизма распахнул рот и вытряхнул в него все до последней капли. Потом вздохнул и обреченно сказал:
          — Мне нельзя, простатит замучил!
          Вазелин уцепился за «больную» тему. Она показалась ему интересной. Как всегда, он был восхитительно мудр!
          — Надо, чтобы о тебе заговорили. Понимаешь, Серега? Главное, быть на слуху. Я читал, что несоответствие общепринятым нормам выделяет человека из толпы. Большинство творческих личностей были неадекватны. А ведь ты творческая личность! — Вазелин сморщил лоб, две волосатые гусеницы подползли к переносице и поцеловались. — Вот что, ступай к урологу. Он начнет массировать тебе простату, ты анусом сломаешь ему палец! Якобы от неожиданности. Ты сможешь, ты сильный! Поверь, сложится нестандартная ситуация. О тебе заговорят, напишут в газете, в хронике «Происшествия». Начнут узнавать в лицо, будут умолять, чтобы именно ты вставил глазок или прикрутил ручку! Все, вопрос с конкуренцией исчерпан!
          Он с точностью провизора разлил по стаканам.
          — Мне не надо, я кофе попью, — Клизма взял с хлебницы жестяную банку с изображением многорукого индийского божества.
          Кофе принадлежал к разряду дефицитных товаров. Достать его без блата было затруднительно. Вместо желанного порошка в банке оказались презервативы в бумажных упаковках. Вытащив один, Клизма дрыгнул бровями и выдал рекламный слоган:
          — Кофе поднимает тонус, презервативы поднимают… — Что именно поднимают презервативы, Клизма не уточнил, считая, что и без лишних слов понятна чудодейственная сила изделия № 2. — Я возьму парочку, ладно?! В аптеке стесняюсь покупать. Мало ли что женщины обо мне подумают, а мне для дела нужно: я, когда на рыбалку собираюсь, в гандоны соль насыпаю, спички упаковываю, чтоб не отсырели.
          Вазелин «хлопнул» портвейна и расщедрился.
          — Бери всю банку, у меня еще есть.
          В пьяной болтовне незаметно промчался день. Когда сумерки стали застилать окна, из прихожей послышался шорох. Перед собутыльниками предстала женщина с боевым макияжем. Кофейная банка в руках Клизмы вызвала у нее недоумение. Женщина вопросительно посмотрела на Колю. Кувыркая пальцы с кровавыми от маникюра ногтями, она воинственно замычала.
          — Говорит, что без них не даст, — перевел звериный рык Коля, синхронно отвечая пантомимой.
          Красноречие Вазелина произвело на глухонемую потрясающий эффект. Афина сменила гнев на милость, прижалась к Вазелину и как бы невзначай глянула на часики. Шульц с Клизмой тут же интеллигентно засобирались домой.
          Возле гастронома их остановил побитый молью старикашка.
          — Молодые люди, не скажете, где кофе купили? — заискивающе спросил он. — Бабку свою побаловать хочется. Дюже она его любит.
          Шульц смехотворно присел и развел в стороны руки. Вероятно, это означало: где взяли, там уже нет. В отличие от Шульца, Клизма считал себя высоконравственным человеком и уважал старость. Он штопором ввернул в небо увенчанный заусенцами палец.
          — Совесть, Сеня, является разменной монетой между нравственностью и меркантильностью.
          Глубокомысленное заявление товарища вытянуло физиономию Шульца, придав ей выражение философской задумчивости. Зрачки Сени помутнели, будто в них добавили кофе с молоком, а сам он торжественно замер. Клизма достал из сетки банку с многоруким божеством и протянул ее старичку.
          — Балуй, дедушка!