Исповедь труса. Мама

  24 ноября 2012 года была обычная суббота. Накануне папа собирался съездить в интернат, но в субботу по телефону сказал мне, что поедет к маме в воскресенье.

  А в воскресенье он мне позвонил, и по голосу было ясно - что-то произошло.

  - Вова, тебе из больницы не звонили?!
  - Нет, не звонили... А что случилось?

  - Мама умерла! Я пришел сегодня к маме, а они говорят, что она вчера умерла! Как же так, почему они нам ничего не сообщили?! - папа зарыдал, - Как мне теперь жить без нее?!

  - Папа, не плачь, я сейчас туда позвоню, все узнаю... А что тебе сказали, как мама умерла, во сколько?

  - Сказали - сердце не выдержало... вчера днем... Почему они не позвонили... я принес ей сегодня шоколадку, а ее уже нет...

  Медсестра, ответившая на мой звонок, как раз дежурила днем в субботу. Она рассказала, что мама после обеда, как обычно, вместе со всеми смотрела телевизор в комнате отдыха. Там у нее и случился сердечный приступ, длившийся всего несколько минут, после чего она умерла. Долго не мучилась... Родных должна была оповестить лечащий врач, которой дежурная медсестра сразу же сообщила о смерти и продиктовала мой телефон из истории болезни. Почему врач не известила, она не знает.

  Папа винил себя в том, что не поехал в интернат, как планировал сначала.

  - Я в четверг обещал маме, что приеду к ней, а сам не приехал... А она, наверное, ждала, расстраивалась, что меня нет... Может из-за этого и...

  - Папа, не надо себя ни в чем винить. Мама была уже не в том состоянии, чтобы понимать и помнить что-нибудь, как ты это себе представляешь.

  - В субботу я мог с ней еще повидаться, а сегодня пришел, а ее уже нет...

  - Папа не плачь. Я скоро приеду. Не завтра утром, а сейчас. Еще успею на последний автобус. Позвоню, предупрежу на работе и приеду.

  - Хорошо, приезжай, сынок! Мне одному очень плохо.

  Автобус ехал почти в полной темноте. Я сидел в задней части и видел только отсвет передних фар, освещающих короткое расстояние перед автобусом и превращающих остальное пространство за окном в кромешную тьму. За облаками не было видно ни звездочки, да и самих облаков уже было не видно.

  Освещение в салоне водитель тоже выключил. Только редкие огоньки в окнах бывших немецких хуторов иногда напоминали, что в этой тьме есть жизнь. Луна выглядывала изредка из-за туч, но ее холодный свет лишь ненадолго превращал окрестности в мрачный пейзаж с длинными движущимися тенями и внезапно появляющимися и также быстро исчезающими нереальными причудливыми фантомами.

  Я думал о маме, о том, почему так несправедливо распорядилась судьба, послав такую страшную болезнь женщине, которая за свою жизнь не сделала ни одного дурного поступка, которая семь лет самоотверженно ухаживала за своей парализованной матерью, которая всю свою жизнь и любовь отдала мужу, детям и внукам.

  И, конечно, я думал о смерти... В жизни человека все относительно, порой мы не знаем, как сложится завтрашний день, любое происходящее событие зависит от предыдущих и множества второстепенных факторов. Как часто мы говорим: "Если бы тогда я сделал (или не сделал) то-то, все пошло бы по-другому". Каждая ситуация, случай, событие имеют свою вероятность, могут произойти или нет. Люди своими поступками и словами могут влиять на ход событий и в определенной степени управлять своей судьбой.

  И только ОДНО событие произойдет непременно, обязательно, неминуемо, со стопроцентной вероятностью. И человек не может его предотвратить, что бы он ни делал, как бы ни старался, какие бы меры ни принимал. Все относительно, кроме смерти - смерть абсолютна! Человек бессилен перед смертью, он может только всеми способами стараться отсрочить ее наступление: следить за своим здоровьем, правильно питаться, отказаться от вредных привычек, заниматься спортом. Человек может продлить свою жизнь, но в конце жизни будет смерть, она неизбежна.

  Так есть ли смысл бояться того, что все равно произойдет независимо, боишься ты или нет? А может именно эта неизбежность, бессилие что-либо предпринять и противопоставить смерти больше всего и страшит? Или страшно от самого осознания того, что жизнь конечна, что ты смертен, что сегодня ты ВСЁ, а завтра НИЧТО, прах, тлен, пепел?

  Вот я еду хоронить мою любимую маму, мамочку, мамулю. А еще, казалось бы, совсем недавно я пел детскую песенку: " Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!"

  Пел и верил, что так и будет... И вот - небо есть, и солнце взойдет, а мамы уже нет, и не будет... Никогда!

  Пройдет время, и забудутся несколько лет болезни, так изменившей маму, и в памяти она останется здоровой, веселой, доброй, умной - такой, какой была всю жизнь.

  Маму похоронили в Советске 28 ноября. Сектор «В» в чистом поле на окраине нового кладбища. Небывало теплая осень, легкий ветерок и последний, задержавшийся почти до зимы клин журавлей, курлыча улетающий в сторону солнца. Как тут не вспомнить: "...не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей"? Мы с мамой были на концерте Яна Френкеля и Расула Гамзатова, на котором поэт читал свои стихи, а композитор пел свои песни на стихи поэта, и в том числе "Журавлей". Эта песня очень нравилась маме. Так хочется верить, что ее светлая душа переселилась в красивую белую птицу.

  Погребальная команда переносит гроб из катафалка на подставку около свежевырытой могилы. Снимают и ставят рядом крышку. Хорошо, что рядом с мамой пока только я и Тереза. От тряски по бездорожью у мамы приоткрылся рот и левый глаз. Где-то в глубине души фиксирую остатки страха перед мертвым телом. Тереза помогает привести все в порядок до приезда остальных.

  Я поправляю мамины руки, кожа мягкая, податливая, но жутко холодная, как будто сделана из металла. Ветер перебирает седые волосы, выбившиеся из-под косынки. Память тут же услужливо рисует картинку из детства. Гоню настойчивое дежавю и заправляю мамины волосы под косынку.

  Подъезжают папа с Ирой и Димкой, Женька с Зоей Тихоновной и Павел с женой. Прощаемся с мамой.

  Ритуальные технологии не стоят на месте - вместо  варварского оглушающего заколачивания гроба гвоздями - цивилизованное бесшумное закручивание специальных замков. Только первые горсти земли, которые мы бросаем в могилу, выбивают скорбную траурную дробь. Вот уже готов могильный холмик с крестом в ногах и венками: "От мужа... От детей... От внуков... От племянников...".  Всплывают в памяти строчки "Реквиема" Рождественского: "...Это нужно - не мертвым! Это надо - живым!"

  Креплю к кресту ламинированную фотографию, на которой мама моложе, чем я сейчас - красивое светлое счастливое лицо. Под ним табличка с датами. Через десять дней маме исполнилось бы 78 лет.

  А у племянника Димы, Ириного младшего, сегодня день рождения - 31 год. Жизнь продолжается. И мамина тоже. В детях и внуках, в наших душах и сердцах, в воспоминаниях.

  Ночью после похорон, лежа на маминой кровати, я никак не мог уснуть. Вспомнил, как навещал маму последний раз, сжимал в ладонях такие родные, дорогие, теплые руки. Мама дремала в кресле - такая слабенькая, жалкая, больная старушка. От жалости и щемящей тоски у меня на глазах сами собой выступили слезы. Мама неожиданно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза вполне осознанным взглядом.

  - Не плачь, Вова, ты уже большой... - спокойно сказала она и чуть сжала мою руку. Потом опустила глаза и снова задремала.

  Лежа в темноте, я вспомнил это прощальное пожатие и эти последние, услышанные от мамы слова и  заплакал.

  Я плакал первый раз после маминой смерти. Слезы текли так легко, как будто открылся какой-то клапан, сдерживавший их до сих пор. Подушка уже вся мокрая от слез, а они все текли и текли не переставая. И от этих слез мне стало почему-то спокойней и легче, а еще возникло такое ощущение, словно с маминой смертью для меня стало явным что-то доселе неизвестное, тайное, просто я еще не знаю, не понимаю, что именно. И  я заснул с одной единственной мыслью: "Спасибо, мама... спасибо, мама..."

окончание повести и исповеди http://www.proza.ru/2015/05/04/1331