Клетка

Все, как обычно, занимались своими делами: кто-то спешил на работу, на ходу доедая свой завтрак или разговаривая по телефону, кто-то радовался новой жизни, кто-то оплакивал усопших, ну, а кто-то досматривал сновидения.

Обычное рутинное утро для не менее рутинного и серого города. Никаких перемен годами. Город, казалось, просто существовал, а не жил, выпуская в воздух дым заводов и автомобилей.

Жители города ничем не отличались от своего места проживания — такие же серые и рутинные, они, собираясь в группы, образовывали большое серое пятно. Да и чего греха таить — и я никогда не выделялся из толпы, которую по безмолвию можно было сравнить разве что с глухо-немыми.

Это была спокойная и размеренная жизнь, она была безопасной, но… скучной. Серость и обыденность осточертели мне. И, думаю, не только мне. Мне хотелось чего-то нового, необычного и опасного.

И, к сожалению, это случилось.

Мой город был своего рода химической лабораторией. Да только вот производили тут отнюдь не отраву для колорадских жуков или тараканов, а самое настоящее химическое оружие массового поражения.

Все произошло таким же обычным утром, когда кто-то спешил на работу, на ходу доедая свой завтрак или разговаривая по телефону, когда кто-то радовался новой жизни, когда кто-то оплакивал усопших, ну, а кто-то досматривал сновидения. Как потом сказали в новостях — из-за несоблюдения техники безопасности произошел выброс ядовитых паров в атмосферу. Но мы-то знаем, что это лишь недотепа-лаборант разбил пробирку.

Город мгновенно огородили стеной из прозрачной пластмассы, что уходила высоко в небо. По всему периметру нашей «клетки» встали военные — все боятся, что кто-то из нас все же рискнет сбежать и заразит окружающих.

Но никто даже не делал попытки выйти за пределы; все продолжали жить своей обыденной жизнью: кто-то спешил на работу, на ходу доедая свой завтрак или разговаривая по телефону, кто-то радовался новой жизни, кто-то оплакивал усопших, ну, а кто-то досматривал сновидения. Снова обычное и рутинное утро обычного и рутинного города. Всем было неважно, что наш рутинный город стал клеткой для нас, всем было неважно, что в воздухе витает яд, всем было неважно, что завтра мы можем умереть. Каждое утро все занимались своими рутинными делами. И никто даже не делал попыток разорвать «клетку». Все серые и рутинные жители города продолжали заниматься своими делами и, собираясь в группы, образовывали большое серое пятно. Да и чего греха таить — и я никогда не выделялся из толпы, которую по безмолвию можно было сравнить разве что с глухо-немыми.

Это была та же спокойная и размеренная жизнь, которая, несмотря на то, что в воздухе витал яд, была безопасной, но скучной.

Не было того, что показывали в фильмах — мы не устраивали войн из-за вакцин, не прятались в подвалах от мутировавших существ — мы продолжали жить так же, как и раньше: кто-то спешил на работу, на ходу доедая свой завтрак или разговаривая по телефону, кто-то радовался новой жизни, кто-то оплакивал усопших, ну, а кто-то досматривал сновидения.

Все происходило так же серо и обыденно, как и раньше. Всем было неважно, что наш рутинный город стал клеткой для нас, всем было неважно, что в воздухе витает яд, всем было неважно, что завтра мы можем умереть.

А может, кто-то из них и начал что-то понемногу понимать, да так, что захотелось заорать от прозрения, но разве кто-то из них закричал бы? Они так боятся, что их не поймут, что боятся показать свои эмоции, да и зачем, ведь они ведь серые и рутинные жители города, что продолжали заниматься своими делами и, собираясь в группы, образовывали большое серое пятно. Может, кто-то из них в глубине души и мечтает о том, чтобы вырваться из клетки, но этот кто-то настолько боится отделиться от серой биомассы, что ему вновь приходится стать частью большого серого пятна.

А новый день нас вновь встречает своей рутинностью — стоит только взойти солнцу, которое из-за ядов в атмосфере в наших краях кажется зеленоватым, как часовой механизм вновь начинает свой ход: кто-то спешит на уже никому ненужную работу, на ходу доедая свой завтрак или разговаривая по телефону, кто-то радуется новой жизни, кто-то оплакивает усопших, ну, а кто-то досматривает сновидения.

А я? А что я? А я прорываюсь к стене, чтобы посмотреть на мир за пределами хотя бы через грязную, бывшую когда-то прозрачной, пластмассу, что уходит высоко в небо.

А кто вообще создал эту стену? Все думают, что ее поставили военные. Но нет. Стену, в первую очередь, создали те, кто, собираясь в группы, образуют большое серое пятно и тех, кого по безмолвию можно сравнить разве что с глухо-немыми.

— Мы можем замолчать, мы можем спеть, стоять или бежать, но все равно гореть… — шепчу я.

С неба падают капли. Капли отравленного кислотного дождя. Несколько капель попадают мне на лицо. Кожу в этих местах неприятно жжет и покалывает. Кислотный дождь разъедает мою кожу, но сейчас это неважно.

И все же все мы будем гореть.

Гореть внутри.

Гори, но не сжигай, иначе скучно жить, гори, но не сжигай… Гори, чтобы светить…