Лена Поленова из цикла Присягнувшие Музе

История Лены Поленовой, которая любила, но так и                не вышла замуж


Литературы о Елене Дмитриевне – предостаточно. Её сейчас активно «раскручивают» после абсолютного векового забвения. Все отзывы о её творчестве – хвалебные. Я бы сказала все «одинаково хвалебные»… Такое впечатление, что новоявленные поклонники её творчества мусолят круглосуточно одни и те же статьи в интернете…

Но, люди, послушайте, вы же совершенно НЕ ЗА ТО её, беднягу, хвАлите!
Елена Поленова всю свою небольшую жизнь стремилась влиться в Высокую Живопись,
писать настоящие большие холсты маслом, быть Живописцем!... А вот именно ЭТИ
её заслуги отошли на второй план, погасли по сравнению с декоративными орнаментами, создаваемыми Еленой для столярной мастерской Абрамцева, с её детскими книгами, где она выступала одновременно и как автор (литературная обработка сказок) и как иллюстратор… Душа просила КРАСОК! А времени на это было так мало…

Ну и тот факт, что она была «бабьего рода», повсеместно ставило ей преграды на
пути к Высокой Живописи. Трудно быть женщиной, трудно творить, когда ты женщина – в России, в середине 19-ого века. За это ей тоже отдельные аплодисменты.

А ещё очень трудно оставаться в тени своего знаменитого брата, когда он – академик живописи, закончивший Академию живописи Петербурга, преподающий и имеющий регулярные выставки, признанный, востребованный, ИМЕЮЩИЙ ПРАВО заниматься той самой Высокой Живописью… Я о Василии Дмитриевиче Поленове, о Васеньке … Были ещё два родных старших брата, но они на художественном поприще мало себя проявили.
 
Сразу: существует переписка сестры и брата Поленовых, опубликованная в 1964
году, которую я не читала. Достать эту книгу – планирую, но ничего особенного заранее от неё не жду по понятной причине (ЦЕНЗУРА!). Переписка Поленовой и Маши Якунчиковой, её родственницы и подруги, а также переписка Поленовой и Прасковьи Антиповой (назову их однокурсницами), появилась в интернете в свободном доступе буквально два-три года назад (а сколько ещё может интересного появиться!). Поэтому я сейчас – только в начале пути.
 
Прочла воспоминания вдовы Василия Поленова – Натальи, с которой Елена была
не только в родственных, но и в дружеских отношениях. Воспоминания посвящены Абрамцевской золотой поре, когда все участники Мамонтовского кружка были ещё живы и кипели творческими замыслами, когда строилась церковь, открывалась школа и ремесленная мастерская… Воспоминания какие-то тощие, прилизанные, сухим языком написаны… Так этот язык не сочетается с тем зашкаливающим эмоциональным градусом,
который круглогодично согревал и собирал вместе десятки художников и писателей вокруг Абрамцева! И ведь Наталья была молодым и активным участником – не только свидетелем -  всех событий. Что такое? Чудеса цензуры? Мемуары написаны в конце 20-ых годов… О себе Наталья пишет в третьем лице. Спасибо, что хоть Елена Поленова, родная сестра её родного мужа, названа своим именем и о ней там написано много.

В мемуарах Всеволода Мамонтова, одного из сыновей Саввы и Елизаветы Мамонтовых, о Елене сказано буквально полтора слова. Львиная доля текста посвящена мужчинам, творившим Абрамцево и в Абрамцеве. И тоже – прилизанный и слащавый язык. Ничего между строк! Или воспитание ему не позволило затронуть другие темы… Хотя
первоначально книга вышла в Америке в 50-ых годах …

Хочется правды!

Хочется межстрочие не молоком написанное, а чернилами. Чтобы не гадать!

Глава 1
Не допустим мезальянса!

Елена, как и её брат Дмитрий были учениками прекрасного рисовальщика Павла
Петровича Чистякова: он давал им домашние уроки рисования по приглашению их матери, которая рисовала сама. Чистяков со временем оставил своё собственное творчество и целиком отдался преподавательской деятельности. Поленовы усвоили все его уроки успешно, Василий в дальнейшем стал студентом Академии живописи в Петербурге.

Чистяков призывал всех своих учеников отдаваться искусству целиком, жертвовать ради искусства какими-то личными радостями жизни – только тогда, по его убеждению, можно будет добиться действительных успехов. Конечно, он не говорил юной Елене: «Деточка, Вам не следует выходить замуж! Вам следует приковать себя к мольберту и ничем другим не заниматься до конца дней своих!..» Но именно так у Елены оно и сложилось. Трудно сказать, насколько живопись стала её ДОБРОВОЛЬНЫМ выбором… Этому выбору предшествовала личная трагедия – любила, да не вышла замуж.
Родители не отпустили! Почему? Может быть, по каким-то религиозным соображениям ?.. Он был военный врач, не студент, человек уже зрелый, образованный… На момент
знакомства с Леной ему было 34 года, ей – 23 (1873 год). Продолжалась их взаимная симпатия не год, и не два… Елена уже давно пропустила возраст «девицы на выданье» а главное, что, к сожалению, приятной внешностью она не отличалась… Это мог быть её единственный шанс, но…дядька по материнской линии вежливо читал нотации: брак  должен быть альянсом, союзом равных по положению людей. А брак с простым мещанином, пусть даже образованным, - это мезальянс! Нужен титул! Или состояние на худой конец. А Шкляревский Алексей Сергеевич (так звали жениха) – гол как сокол. Точка.

Мне – не понятно. Шкляревский А. С. (1839 – 1906) дослужился до звания доктора медицины, экстраординарного профессора при Университете святого Владимира в
Киеве, лечил Ушинского, имел несколько крупных научных трудов по медицине…Этого
что, мало было по тем временам? Или причина несостоявшегося брака – не бедность жениха? Трудно поверить, что Шкляревский имел скудный заработок…

Не посмела ослушаться Елена (это был далёкий 1875-ый год) и осталась в девках.
Тогда не было в моде оспаривать волю родителей. Хотя легендарные прадед и прабабка по материнской линии венчались тайно, раскрыв родителям свой «грех» через несколько лет после события. Жених был сословия не очень важного (он же тогда ещё не был Архитектором Львовым), а вот невеста… Тот же мезальянс! Причём прадед был крайне беден… И причина их тайного венчания – бедность жениха. Но любовь победила! Лена тоже ждала, что Шкляревский будет настойчив, не откажется, не отступится… А он – простился с ней. Не вышло личное счастье. И вот после этого началась Живопись.

До этого была ещё активная деятельность в военном госпитале Киева: на волне
патриотизма Лена и её старшая сестра Вера ухаживали за ранеными в русско-турецкой войне (1877-1878).

Глава 2
На детях гениев…

Всё же удивительно, до чего некрасивы внешне были Елена и её мать, и её бабушка, наследники Львова по прямой. Ген гениальности, который Елена так и не смогла передать своим детям, похоже, съел всю красоту. Мать же Лены прекрасно рисовала
и являлась автором известной в своё время книги для детей «Лето в Царском селе». Бабушка была просто блестяще образована по тем временам: ещё бы! быть воспитанницей Державина (родители Львовы рано умерли: отцу было 50, а матери 52)…

А архитектор Львов и его Маша Дьякова помимо своих талантов были ещё и удивительно красивой парой, если верить портретам Левицкого. Ну, во всяком случае позировать они не стеснялись. Интересная ремарка: ни одного портрета (или автопортрета) Лены до нас не дошло. Есть рисунок Матэ – её однокурсника по рисовальной школе в Петербурге, - но он выполнен по одной из немногочисленных фотографий Лены, что было тогда обычным предприятием (давала ли она согласие на это «позирование» будущему профессиональному гравёру Василию Матэ?). 
Причуды генетики!

Но помимо особенностей внешности у Лены были ещё и особенности характера,
вызванные, как она сама предполагала (уже будучи взрослой) какой-то внутренней
физической причиной. Причину эту диагностировать в те годы ни одно медицинское светило не смогло бы – никакого оборудования не существовало. Но причина была, и взрослевшая Лена в ней уже не сомневалась. «Простуда головного мозга» - такой диагноз ставили врачи в те времена. Что это – менингит? Или какая-то иная инфекция, перенесённая в детстве? Или некий врождённый «генетический брак»?.. В любом случае, ЭТО часто руководило поведением Лены: депрессии, головные боли, перепады настроения, замкнутость, трудности в общении с новыми людьми. Черепно-мозговая травма, полученная Леной за два года до её смерти, конечно, ускорила её уход из жизни, но предположительно она только «подлила масла в огонь»: мозг уже имел некоторые физиологические нарушения неоперабельные на тот момент. Врачи не могли сделать большего, чем прописать абсолютный покой и отсутствие всякого эмоционального и умственного напряжения. Увы!

А может быть, родня Елены знала о её «больной голове» и именно поэтому отговаривала от вступления в брак? Дети пойдут…

Голова –болит.

Личного счастья – нет и не будет.

Своего дома – нет.

Своего имени – да, но как-то всё в тени брата Васеньки.

Лена – младшая в семье, пятая. Любимая? Васенька предан всей душой другой
сестре – старшей Вере, своему близнецу, которая умрёт в возрасте 35 лет… Он напишет красивый её портрет… Вера была полноценной молодой женщиной – замужней, приятной внешне, деятельной … Он и жену потом выберет – Наталью Якунчикову – чем-то похожую внешне на его любимую Веру. А Лена? Лена окажется по сути приживалкой при своём брате. С одной стороны – у Поленовых никогда не было материальных трудностей, но с другой – уж очень Лене хотелось уметь делать что-то своё, творить самой, быть собой, ДОКАЗАТЬ, что она чего-то стоит.

У меня иногда создаётся впечатление, что её человеческое право на самостоятельную жизнь как-то «задвигалось» в семье Поленовых-Львовых. Некий образ такого маленького больного уродца, который отчаянно борется за право творить и быть услышанным среди своих же… Но разве в официальной биографии ТАКОЕ напишут? Особенно если учесть тот факт, что брат Василий, академик живописи, безоговорочно почитаем в художественных кругах… В письмах Прасковье Антиповой сквозит эта недолюбленность, ощущение своей никчёмности, несостоятельности, неудовлетворённости – между строк (подробнее – глава 8). К сожалению, дневников Лена не вела.

Итак, гениальность сама по себе, от природы, или – следствие болезни?
Нам остаются только домыслы.

Глава 3
Куда пойти учиться?

А куда можно женщине?

Тогда – практически никуда. Традиционное домашнее обучение – пожалуйста. И
потом сдавай экзамен на звание домашней учительницы. Так Елена и сделала. Учительница истории. Но как же быть с …запахом масляных красок? Со старшим братом, который рисует так замечательно? Хочется так же, как Васенька… Женщинам в Академию вход закрыт (пока). Можно предоставить свои работы на специальную выставку при Академии, и комиссия вынесет приговор – годится ли данная девица для того, чтобы преподавать рисование в какой-нибудь гимназии для девочек. Но Елене надо не это – ей нужна Настоящая Живопись. Как у Васи. Как у … мужчин.

Хорошая альтернатива Академии – Рисовальная школа при Обществе поощрения
Художеств в Петербурге на Большой Морской. Деньги на обучение есть. Принимают
туда всех желающих. Преподаватели – частью из самой Академии. Единственный минус – Высокой Живописи там не учат. После прохождения обязательных рисовальных
классов (гипсовая Греция, натюрморты, копии экспонатов из кустарного музея при
Рисовальной школе, зарисовка растений) учеников готовят к созданию проектов орнаментов и рисунков (и самих изделий) для художественной промышленности: текстиль, роспись фарфора, резьба по дереву… Ремесленных классов – множество. Выбирай любую специализацию. Не хочешь получать профессию – можно просто посещать рисовальные классы (базовый уровень). В Москве аналогом Рисовальной школы было знаменитое Строгановское училище. Учёные рисовальщики для промышленности!

Лена уже посещала Школу (просто рисовала) по приглашению Чистякова, когда
ей было 14 лет. Теперь же она решила получить профессию (это после  несостоявшегося замужества).

После удачного прохождения всех испытаний Лена становится дипломированным художником - прикладником, а именно ОРНАМЕНТАЛИСТОМ. Таков был её выбор.
Елена Дмитриевна Поленова специалист по декоративно-прикладному искусству. Закончила она так называемый Класс по сочинению орнаментов и рисунков под руководством профессора Горностаева И. И., организованный в Школе ещё в 1864 году (не утверждаю, что она училась именно у него, но он был «зачинщиком» дисциплины).

В современной литературе о Поленовой принято восторгаться её умению создавать
оригинальные орнаменты в стиле модерн (преимущественно). Действительно, Поленова могла вплести в орнамент любые природные объекты, не только традиционные цветочки и травки – кошек, например, или букеты из явно несъедобных грибов… Да, это
своеобразно, но, извините – это же её основная профессия! это то, чему она обучалась три года при Школе …СЕЙЧАС её рисунки кажутся гениальными, но по правилам тех лет – это были НОРМАЛЬНЫЕ рисунки, обычные. Другое дело, что теперь ТАК тщательно вручную, к сожалению, мало кто прорисовывает мельчайшие подробности – есть компьютер, машина. Даже ученические «пробы пера» Поленовой сейчас являются музейными экспонатами. Тогда же она далеко не все свои работы доводила до завершения, забраковывая их: не все орнаменты, по её мнению, были гармоничны.
 
Тут нечему восторгаться – человек делал свою работу, которой специально обучался. И таких женщин, рассеявшихся потом по различным производствам, были сотни! До наших дней их имена ЕЩЁ не дошли. Благодаря этим женщинам-муравьям перед 1917 годом в России художественная промышленность чудесно процветала. И была масса частных живописных курсов, рисовальных школ, организованных такими женщинами, где преподавание велось на весьма достойном уровне. Очень многие из этих женщин были выпускницами именно петербургской Рисовальной школы при Обществе поощрения художеств. Кстати, там читались прекрасные лекции по истории искусств, что весьма способствовало не только развитию «небольших» прикладных навыков в рисовании, но и общему художественному развитию всех студентов. И учёба в Академии хоть и считалась ОЧЕНЬ престижной, но на деле Школа в Петербурге и Строгановка в Москве выпускали рисовальщиков даже более высокого уровня, чем Академия. Очень жаль, что в нашей литературе эта тема так мало освещена.

А сколько талантливых женщин участвовало в разработке дизайна ювелирных изделий того же пресловутого дома Фаберже!

Глава 4
Первая серьёзная заявка о себе
   
Почему-то фарфор. Роспись по фарфору. В моде фарфоровые плоскости, оживлённые пейзажами и жанровыми сценками. Традиция украшать стены гостиных сюжетными тарелками: «Времена года», «Кошки», «Зимние забавы», «Охота»… Люди собирают целые коллекции! Может быть, плоскость тарелки гармонично принимает в себя и живописную составляющую, и декоративный орнамент?.. Фарфоровые заводы заказывают – есть спрос у населения. Прекрасная возможность проявить свои способности и приносить пользу обществу (вещь, радующая глаз – не полезна ли она?). Это как раз то, что Лене нужно, если пока с холстами и маслом не складывается. ОПХ (Общество поощрения художеств, которое по сути руководит Рисовальной школой на Большой
Морской) отправляет её на стажировку в Париж – изучить опыт французских форфористов (1880). Далее в официальной литературе имеются расхождения:

1 . В Рисовальной школе пока ещё не было класса росписи по фарфору (керамике)
и Поленова должна была перенять опыт французских мастерских и организовать при Школе в Петербурге специальный новый класс – керамический. Соответственно взяв на себя руководство этим классом. Она должна была стать пионером в этой области.
или

2 . Класс этот уже был. И она именно его и закончила (последний год обучения
в Школе был традиционно годом специализации) с медалью, а после 1880 –ого года там и преподавала до своего отъезда в Москву. Точных сведений НЕТ.
 
Но в любом случае женщиной-медалисткой в истории ОПХ она стала первой. А все медалисты традиционно имели право на бесплатную заграничную поездку-стажировку (Париж, Рим). Поездка длилась 5 месяцев. Направление – живопись по керамике. Лена была в полном восторге от Парижа (хотя видела она его не в первый раз).
 
Поленова – полезный обществу человек. Всё как она хотела. Но и это не из ряда
вон выходящий факт. Быть общественно полезным – стремление абсолютно всех молодых людей её поколения, идея-фикс тех лет, НОРМА. Норма быть деятельным.

Вот ещё какая информация имеется по поводу деятельности Елены Дмитриевны
на «фарфоровом поприще» после возвращения из Парижа: её приглашали не класс по
керамике при Школе вести (или организовать), а руководить керамической мастерской где-то в Петербурге, которая выполняла бы частные заказы по росписи изделий. В ведомстве Школы было несколько ремесленных мастерских, как и у Строгановки: резьба по дереву, гравировка, изделия из кожи, своя печатня… А в классах Школы ученики делали только рисунки-образцы для промышленных нужд.

В 1881 году у Школы сменилось руководство, был принят новый устав, что повлекло за собой изменения в работе всей Школы. Возможно, именно это послужило
основной причиной «неподписания контракта» Елены Дмитриевны со Школой.

   
Глава 5
Не Петербург. Москва. Самарский переулок

Поездка в Париж состоялась. Возвращение в Петербург состоялось. Но вот работать по фарфору именно в Петербурге при родной Школе Елене так и не пришлось. Приглашении для Елены от руководства Школы оставалось в силе, но я могу предположить, что Поленова по каким-то личным соображениям не захотела связывать себя обязанностями с руководством Школы. Интриги, интриги, интриги… Не с её стороны (она пока никто в художественной среде). Конфликт тянулся достаточно долго (годы!) между ОПХ и самой Школой: последняя оспаривала право на самостоятельное распоряжение учебными программами, часами, музеем… А тут ещё вмешалась Академия Живописи, которая эксплуатировала Школу как некие подготовительные курсы к поступлению в Академию (в Школе же был класс рисования гипсов)…  Бардак! Творить в таком бардаке – неинтересно. А брат Васенька в Москве с 1877 года… И он зовёт сестру Елену к себе в столицу. Елене с одной стороны жалко расставаться с родным Петербургом, со знакомыми, с творческими планами по поводу керамики… К тому же Василий в Москве женился… А жить придётся с НИМИ вместе… А у Елены – трудности сближения с новыми людьми… Кроме того художественного влияния брата не хочется…

С другой стороны, Москва ТРАДИЦИОННО (уже тогда !!!!) – город возможностей.

Едем! 1882 год – Елена в Москве, в доме у брата и его жены Наташи Якунчиковой, в Самарском переулке 22-24. Эта старинная усадьба Остерманов-Толстых, на территории которой Василий снимал дом для своей семьи (1882-1892 – приблизительно)
была окружена парком с небольшим прудиком. Место было весьма живописное и совершенно дикое, заросшее… Рай для живописца! Этот дом стал на долгие годы настоящей штаб-квартирой для студентов и преподавателей Московского Училища Живописи, Ваяния и Зодчества (МУЖВЗ) на Мясницкой улице, где Василий вёл пейзажный класс после ухода Саврасова (с 1882 по 1895 год). Какие только Великие Таланты не приходили в Самарский переулок к Поленовым! Абсолютно все известные в художественных кругах тех лет Мужчины (опять мужчины!) принимали участие в рисовальных вечерах и чаепитиях у Поленовых. Василий Дмитриевич после своего «Московского дворика» был ОЧЕНЬ популярен…

Кстати говоря, именно Самарский переулок (всё местечко по-старинному называлось Божедомка) был выбран не случайно. Престижными эти переулки никогда не считались, квартиры здесь были недорогими. А вот ездить на службу, на извозчике, было буквально по прямой: до Садового кольца, налево, и направо вверх по Мясницкой. Теперь этот путь, конечно, быстрее проделать пешком (пробки, знаете ли…). Я проверяла: чуть больше часа.

Елена организовала керамические «утренники», так же активно посещаемые.
Керамика стала повальным увлечением в последней четверти 19 века. А Поленова – специалист, прошедший через Школу ОПХ и несколько частных керамических мастерских Парижа во время своей поездки. К ней шли!

Думаю, что она учила расписывать так называемое бельё – обожжённый, но не глазурованный фарфор, «голый» (белый!). В Самарском переулке вряд ли можно
было организовать самостоятельное производство керамических изделий. А вот роспись - пожалуйста, комнат хватало.

Фёдор Васильевич Чижов (Личность!) писал кому-то в сентябре 1876 года:
«Очень хороши теперь входящие в моду тарелки и блюда фаянсовые, на которых пишутся целые картинки каким-то новым способом и после обжигаются. У Поленова таких несколько и все очень хороши. На одном кот и кругом бордюра разные события из кошачьей жизни.» Вот, собственно, чем занималась Лена в Самарском. Кстати, она помогла Василию написать (ещё в Петербурге) статью о фарфоре…

Интересный факт: на свадьбе у Василия и Натальи Елены не было. Свадьба
была, вероятно, в Абрамцево (само венчание проходило в только что отстроенной
маленькой церкви в усадьбе Мамонтовых). Лена была в Петербурге и не приехала к любимому брату. Боялась этого шумного многолюдия? Или она была занята керамическими делами в Париже? Но ведь это полгода всего: мог бы Василий и подождать её возвращения …

Дорогая Елена Дмитриевна, почему Вы не оставили после себя дневников?

Все строения по Самарскому и такому же живописному соседнему Выползову переулкам (а также Барашкову, Тополеву, Пальчикову) были просто варварски уничтожены при строительстве спорткомплекса Олимпийского в самом конце 70-ых годов. Это был настоящий музей под открытым небом! Мне безумно жаль, что я, маленькой, многократно там гуляла с дедушкой, но память абсолютно всё стёрла. Осталась только любовь к маленьким одноэтажным домикам. Дом из усадьбы Остерманов-Толстых разобрали по брёвнам, предварительно пронумеровав, чтобы когда-нибудь потом сделать где-нибудь музей Поленова, но…потеряли! Остались только чёрно-белые фотографии. Зато в одном из Троицких переулков (это совсем рядом от бывшего Самарского) чудом сохранился деревянный теремок Васнецова, дом-музей. Васнецов строился в 1892-1894 годах. До этого он постоянно бывал в Самарском и был активным участником абрамцевского кружка. В Пальчиковом же переулке снимал квартиру Константин Коровин в 1900-1906 годах, так же активный живописный «тусовщик» Самарского – Абрамцева. А когда называют Коровина – подразумевают ещё и Серова, и Левитана. Поэтому их тоже приплюсуйте. Музей под открытым небом!

У Поленовой есть полотно «Рабочий момент»: мне кажется, это она изобразила
интерьер именно самарского дома. Посмотрите!

Вот какая фантазия меня посетила: если бы можно было следы всех художников,
ходивших в Самарский к Лене и Василию из Училища Живописи на Мясницкой залить
золотом, то получилась бы одна сплошная блестящая дорога. А ходили пешком – денег
ни у кого – кроме Поленовых – в той тусовке не было. Пока!

Глава 6
Неизбежное Абрамцево

Лена оказалась там впервые в 1882 году (как и в Москве). Их отец (Лены и Васи) был в сложных отношениях с Саввой Мамонтовым, владельцем усадьбы Абрамцево.

У меня иногда складывается впечатление, что ВСЕ Личности рубежа 19-20 веков были в каких-то отношениях друг с другом: коммерческих, родственных, любовных, просто приятельских…И все вели активную переписку друг с другом, и все ездили друг к другу погостить (на пару месяцев), и предпочитали сговариваться о браках своих детей с владельцами соседних имений… И все круглосуточно занимались общественной деятельностью; преимущественно за идею и во благо России.

Так вот, отец Лены и Васи, Дмитрий Васильевич Поленов (его жена Мария по
материнской линии – та самая Львова и есть) был близким другом и коллегой Фёдора
Васильевича Чижова, по настоятельной инициативе которого и была построена Ярославская железная дорога. А Савва Мамонтов, тогда ещё молодой (начинающий предприниматель) был назначен Чижовым своим душеприказчиком и продолжил после его
смерти (в 1877 году) все его коммерческие дела, в том числе и железнодорожные. И
Чижов, и Поленов-отец, и молодой Мамонтов были людьми образованными, понимающими искусство и знакомыми со многими художниками и писателями того времени.
Чижов вообще с искренним вниманием следил за успехами Поленова-сына в рисовании.
Не удивительно, что Поленов-отец привёл своего сына в СВОЙ круг общения, а именно- к Мамонтову. Вслед за Василием в доме у Мамонтова оказалась и Лена.

Так же в Абрамцеве бывала (а вероятно, и жила постоянно) их овдовевшая мать
Мария, та самая, Львова, которая написала детскую книжку, родила пятерых детей и не отличалась привлекательной внешностью …

1882 год. Лене 32 года. В Абрамцево ежедневно её окружают десятки очень талан-
тливых мужчин (художников, писателей, музыкантов)… Она совершенно свободна! Но
предложений о браке ни разу ни от кого не поступало… Вот так!

Брат Василий взял себе жену не с улицы – это было не очень принято в его кругах
(хоть все эти «великие мужья» позиционировали себя как либералы, но большинство из них предпочитало сохранять и приумножать личные капиталы, а отдавать их абы кому – моветон). Брат Василий женился на Наташе Якунчиковой, дочери состоятельного фабриканта (производство кирпича) Василия Якунчикова от первого брака. Дядя Наташи (по материнской линии), Сергей Алексеев (отец Константина Станиславского) и жена Саввы Мамонтова, Елизавета Сапожникова, были двоюродными братом и сестрой …

Но это было не единственное родство Мамонтовых-Поленовых-Якунчиковых. У Саввы
была двоюродная сестра Зинаида, приходившаяся тётей Маше Мамонтовой, которая
Вышла замуж за Владимира Якунчикова, родного брата Наташи Якунчиковой, жены
Василия Поленова …Разобраться в этом родстве крайне сложно! Тем более, что абсолютно достоверной информации нет до сих пор по понятным причинам: 1917 год. Те, кто не захотел и не успел иммигрировать, те, кому удалось избежать расстрела, кто не умер в лагерях – скрывали до последнего своё настоящее происхождение.

В любом случае Лена теперь в родстве со всеми этими фамилиями.

И с Абрамцевым.

Подругой номер один, отношения с которой Лена хранила до самой своей смерти
стала Елизавета Григорьевна Мамонтова (1847-1908), жена Саввы. Именно она предложила Лене принять участие в организации столярной мастерской в Абрамцеве. Обе женщины (ровесницы) были уверены, что резьба по дереву – самое народное из всех народных видов искусства (интерес ко всему народному, мода на народное тогда просто в воздухе витали среди городского населения Москвы и Петербурга), которому нельзя позволить кануть в Лету. Поэтому первым шагом было – собрать образцы и складировать их в музее там же в Абрамцеве.

Не знаю, забыла ли Лена о своей мечте – Живописи – в тот момент. Или она была
настолько в себе не уверена, ведОма, что безоговорочно приняла предложение новой родственницы. Или увидела самореализацию в сборе этих деревяшек – временную… Или
просто хотелось быть полезной, деятельной?.. Своей семьи – нет, своего дома – нет…
В любом случае в те годы крупными городами культивировалась мода на прикладное искусство, на так называемый «русский стиль» (сундучки-теремочки). Модерн!
Это именно в воздухе витало. И для женщин это было иногда единственное окошко, через которое можно было заявить о себе как о творце.

И отношения Лены и Елизаветы Мамонтовой были не просто дружбой. Это был
настоящий творческий тандем. Мамонтову - ЖЕНЩИНУ! – преследовали те же проблемы самореализации и принесения пользы обществу.

Глава 7
Русский стиль по Поленовой

Елена и Елизавета ходят по избам. Что не могут купить – зарисовывают. Помимо
сотни перерисованных шкафчиков-полочек-сундучков были ещё этюды в церквях: Лена
ведь была специалистом-орнаменталистом, а где ещё найти совершенные орнаменты как
ни в церкви? Тем более, церкви пока целыми стояли. Сын Елизаветы, Андрей, помогал
женщинам (он позднее будет помогать Васнецову при росписи собора в Киеве) …

Ради чего всё это? Планируется серьёзное производство мебели в русском стиле.
Но хочется чего-то особенного, приятного для глаза и души, чтобы радовало…

«…Во всех церквях что-нибудь зарисовывали, больше всего – цветы с дверей и изразцов. Всё это пойдёт на нашу мебель. Андрей много зарисовывал и, кажется, понял, как это интересно. вчера вечером даже компоновал рисунки из привезённого материала…»

«…мы встретили телегу, поразившую нас своей оригинальностью: в задней части
её была вставлена доска с вырезанными петухами, рыбами и ёлочками. Удалось уговорить хозяина продать эту доску…»

Эти записи (Мамонтовой) относятся к маю-июню 1885 года, когда Поленова,
Мамонтова и Андрей Мамонтов организовали поездку в Ростов и Ярославль, некую
этнографическую экспедицию…Целью этих зарисовок было – найти СВОЁ, свой стиль.
Привезённые эскизы затем НЕ переводились на дверцы мебели в своём первоначальном виде (так делал Васнецов: рисовал цветы с натуры на предметах мебели); Лена
их сначала ГЕОМЕТРИЗОВАЛА и организовывала в орнаменты. И вот в таком синтезированном виде она уже передавала рисунки в мастерскую резчикам.

Васнецов очень одобрял такую работу. Но ведь Поленова была художником-прикладником, получившим ПРЕКРАСНУЮ профессиональную подготовку в Школе при ОПХ в Петербурге. Чему тут удивляться? Мне всё кажется, что она сама, лично, не считала все эти треугольные цветочки на стульях очень уж большим достижением. Тут, скорее, желание заняться чем-то, приносить пользу…

1885 год. Начались первые массовые продажи мебели в русском стиле из абрамцевских мастерских. В Москве на Поварской был организован магазин-склад (1886).Поленова не только создавала узоры для мебели (роспись и резьбу), но она сама ещё и
проектировала мебель, совместно с Андреем Мамонтовым. Громадный успех имел так
называемый «Шкап с колонкой», который тиражировали несколько лет подряд и который дожил до наших дней (во многих краеведческих музеях можно встретить его,
разных размеров). Была уйма заказов от знакомых. Прекрасны были поленовские буфе-
ты и скамьи. Думаю, если бы не пошло на растопку всё это великолепие во время Первой и Второй мировой – многие московские квартиры могли бы до сих пор хвастаться этой мебелью, потому что работалась она вся вручную, «своими и для своих», и была высокого качества, добротная, прочная, на века сделанная.

Мастерскую расширили. Стали принимать участие в кустарных выставках. Видимо, СВОЙ стиль, к которому Елена стремилась – получился. И именно крестьянская деревня России дала его, не мастерские Парижа.

Над мебельным магазином на Поварской красовалась вывеска: «Продажа резных
по дереву вещей работы учеников столярной мастерской сельца Абрамцева, Московской
губернии, Дмитровского уезда».

Кстати говоря, не все предметы мебели были результатом работы Поленовой и
Андрея Мамонтова. Кое-что, особо интересное, они приносили в мастерскую (чертежи) в первоначальном виде: настолько оригинальным было изделие, купленное в каком-нибудь крестьянском доме.

Помимо деревяшек Лена не бросала (не имела права!) и своё личное творчество.
Акварельные пейзажи абрамцевских уголков того времени – прекрасны. Лена совершает
две поездки в Кострому с другой своей подругой, Прасковьей Антиповой, активно рисуя там. А ещё и детские книги!.. Где взять время? Поэтому, когда зимой 1888-1889 года Елизавета Григорьевна Мамонтова уехала с больной дочерью на юг, в Италию, и Елене пришлось взять на себя ВСЮ мастерскую, включая коммерческие дела…радости у неё это не вызвало, хотя Елизавета была ей очень дорога и эта мастерская была их совместным детищем последние пять лет.

«Елене Дмитриевне, в то время сильно двинувшей свои личные творческие работы, трудно было совместить эти два занятия и уделять Абрамцеву достаточно времени.
Её это очень мучило, и она особенно тяготилась административной стороной, которая дотоле всецело лежала на Елизавете Григорьевне. Но дело это было ей настолько дорого, что она приложила все старания не упустить его. За эту зиму ей даже удалось двинуть и найти новые связи для сбыта.» (из мемуаров Натальи Якунчиковой, жены брата).   

 Летние поездки в Кострому и зарисовки мебели из северных изб (после лета 1889
года) изменили стиль резьбы у Поленовой: геометрическая резьба несколько приелась, это было очевидно, и теперь Лена предложила новую, рельефную, выпуклую, скульптурного типа, владимиро-суздальского. Вместе с новыми чертежами в письмах к Мамонтовой из Костромы приехали и несколько новых типов мебели («живьём», не на бумаге). Мастерская процветает!

Но в 1891 году умирает Андрей Мамонтов, совершенно в расцвете сил – воспаление лёгких после простуды. Это, конечно, выбило из колеи и Мамонтову, и Поленову.
Андрей долгие годы был их коллегой. Елена совершенно отходит от дел мастерской. Столяры и резчики теряют своего художественного руководителя. Мебель продолжает поступать в продажу, но какая-то халтурная, недобросовестная… Стали появляться подделки «под Абрамцево» в других кустарных мастерских Москвы. Частные заказы на интерьеры и дубовые иконостасы мастерская продолжала выполнять вплоть до начала 20-ого века, но несмотря на хороший доход от продажи мебели эти буфеты, скамьи, шкафчики совершенно потеряли свой особый дух – поленовский. В 1907 у Елизаветы умерла дочь Вера (та самая «Девочка с персиками» Серова), а в 1908 скончалась она сама. Мастерская развалилась совершенно! Последний год жизни Мамонтову уже ничего не интересовало, она буквально сидела на скамейке возле церквушки в Абрамцево, где был похоронен сын Андрей и дочь Веруша, и ждала своего ухода…

Глава 8
Ещё одна подруга Лены

Я о Прасковье Дмитриевне Антиповой, Купреяновой в девичестве, с которой
Лена познакомилась и сблизилась во время своей учёбы в Рисовальной школе при ОПХ
в Петербурге. Поэтому мне удобнее называть их однокурсницами. Прасковья тоже
мечтает о Высокой Живописи, как и Елена, не планируя связывать свою дальнейшую жизнь с декоративно-прикладным искусством, придумывая орнаменты для ковров и
кувшинов. Прасковья любит акварель и делает определённые успехи. Талант Поленовой
несравненно выше, но пока они обе молоды и место своё на художественном поприще
ещё не определено окончательно – они общаются очень много, очень откровенно, они – близкие подруги.

Возможно, что знакомство их произошло и раньше, до поступления в Школу.
Поленова сдавала экзамен на звание домашней учительницы по истории при петербургском учебном округе, а затем преподавала в школе для девочек при Литейно-Таврическом кружке Общества вспоможения бедным женщинам (преподавала не историю, фанаткой которой была с детства, а рисование и черчение). Кроме того, Лена организовала где-то в Петербурге – возможно, у родителей дома – свои рисовальные вечера. Наверное, благотворительные, наверное, для всех желающих (детей и взрослых). И есть предположение, что знакомство с Купреяновой произошло до Школы … Но это и не так важно. Решающим здесь будет не общий интерес к живописи, а то, что Купреянова была чуть ли не единственным человеком, которому Лена могла сказать обо всём. Наплакаться вволю!

И о своём неудавшемся замужестве, и о больной голове.

И именно эта откровенность, а вовсе не Высокая Живопись, их соединила.

Купреянова была замужем, за влиятельным господином, чиновником. Детей у
них не было, так же, как и у Поленовой (только позднее – приёмные дочери).

Поленова уехала из Петербурга в Москву – переехала окончательно – в 1882 году.
Отношения с Прасковьей после её отъезда продолжались только в письмах. Хотя Лена
ездит в Петербург на выставки ОПХ, гостит у Прасковьи на даче под Петербургом и
Прасковья приезжает в Москву в гости к Лене…Вероятно, что и в Абрамцево Антипова могла приезжать… Но важнее – письма.

Поленова – Антиповой 16 июля 1883 года
«…Меня надо очень, очень любить, а не сердиться, потому что мне очень это нужно,
так нужно, как ты этого не подозреваешь. Впрочем, пожалуй, сердись, только люби –
непременно…»

Поленова – Антиповой 27 ноября 1883 года
« …В работе по-прежнему одиноко …Вообще настроением похвалиться не могу – очень
собою недовольна… Пиши скорее, а то скучно.» (Поленовой 33 года, и она в этот момент уже востребована в Абрамцеве)

4 мая 1884 года (П – А)
«…Приезжай непременно…Ужасно был бы кстати твой приезд… С этим дурацким про-
стуженным мозгом, я до того изнервничалась, что впала в чёрное отчаяние. Чувствую, что без посторонней помощи не выскочу из него. Жить НЕ дома в таком настроении – невозможно, а дома решительно не на кого опереться, чтоб из него выскочить. Одна мысль, что ты, может быть, ко мне приедешь, придаёт бодрости. Если только возможно, приезжай. Думаю, что нам обеим это будет полезно.»

Мой вопрос: дом – это где? Получается в Самарском, у брата…

9 июня 1884 года (П – А)
«…Пишу контрабандой. Врач запретил всякое напряжение мозга …»

30 июня «…Теперь я совсем здорова… Продолжаю жить растительной жизнью…Мечтаю о поездке на юг…»

Глава 9
Ура! Меня купил Третьяков!

Поездка на юг была предпринята Антиповыми и Поленовой с целью не только
отдыха, но ещё и совместной работы – планировалось совершить так называемое художественное путешествие (есть ещё и литературное, модное тогда), когда ежедневно человек прибывает в новый город и делает там зарисовки – некий графический отчёт о путешествии. Спонсировал всё муж Прасковьи. Но мне кажется, Прасковья думала не столько о живописи (своей, по крайней мере), сколько о депрессиях близкой подруги и необходимости сменить обстановку для Лены.
 
Болезнь Поленовой очевидна. Как лечить? Её даже точно диагностировать невозможно!..

Поездка (плавание) началась в Нижнем Новгороде в конце августа 1884 года и завершилась в Ялте 2 октября. Поленова устала очень, но результатом поездки стали
прекрасные акварельные пейзажи, один из которых приобрёл сам Третьяков. И это
событие стало наиважнейшим в судьбе Лены: «С этой минуты только поверилось, что
я – точно художник; крупно ли, мелко ли делаю, но делаю дело, то самое, какое они
все делают.»  (Поленова – Антиповой в январе 1885 года, после волжской поездки)

«Они» - это МУЖЧИНЫ!!

Позднее Третьяков купил у Лены её «Иконописную мастерскую». Это было на-
стоящей победой. Живопись!.. Маслом!.. Признал сам Третьяков! Поленова – признана именно как Художник. Значит, всё не зря! (1887 год)

Глава 10
Художественное путешествие в Кологривский рай.Долгий путь к детским книгам

После волжского путешествия Антиповы приглашают Лену в Кострому, куда они окончательно переезжают из Петербурга после отставки мужа и выхода его на пенсию. Идёт 1888 год. В Костроме у Антиповых свой дом, сохранившийся до сих пор на
пересечении улиц Энгельса и Свердлова (тогда – Покровской и Никольской) – 23/58а.

Эта поездка ничем особо не была примечательна. Просто городские прогулки и
беседы подруг.

Но через год, в мае 1889 происходит прекрасное событие - Лена едет в имение
Антиповых, Нельшевку. Это Кологривский край, почти в гости к Честнякову – те же
первозданные нетронутые леса. К сожалению, это было последнее свидание подруг:
обе они оставались живы-здоровы после этой встречи, но то ли особенности характера Лены взяли вверх, то ли «недоталант» Прасковьи … Несмотря на то, что у Антиповых появился (или был всегда) свой дом в Москве, на Спиридоновке – Лена и Прасковья больше не общались.

А пока – кологривский рай. Эскизы новой мебели с рельефной резьбой (всё посылается в письмах в Абрамцево Мамонтовой), записи народных сказок, которые ей
охотно рассказывают местные крестьяне, иллюстрации к этим сказкам (много интересного натурного материала, который Лена просто не имеет права пропускать). Хочется и можется творить! Интересно, что Прасковья совершенно отказывается от собственного творчества (она работала акварелью с натуры) и активно подключается к собиранию этнографического материала – сказкам, песенкам, прибауткам северных земель. Так сильно увлекла её в то лето Поленова!

Что же по возвращении?

Лена создаёт (именно создаёт) несколько прекрасных детских книжек, где она
выступала одновременно и автором текста (литературная обработка), и иллюстратором, и автором особого шрифта. Книги её издать в то время более-менее значительным тиражом было невозможно из-за технических особенностей: типографские станки не могли передать тех прекрасных оттенков, которые давала в своих иллюстрациях Поленова. Легче было сдать в печать «раскраску», т.е. контуры рисунка, чтобы потом вручную её «довести до ума». Ей и пришлось вручную раскрашивать несколько десятков своей книги «Маша и Ваня». Это та книга  (книжечка), которая неизменно показывается на выставках Поленовой. И она – шикарна!

Но главное – то, что издание этих книг оказалось очень дорогим.

Не думаю, чтобы Поленовой не хватило личных средств – всесильный Мамонтов был рядом и однажды крупные издательства могли заинтересоваться её книгами. Но получалось, что в книжных магазинах цена на её книги сделает их недоступными для тех, ради кого она больше всего старалась – ради крестьянских детишек.

Лирическое отступление: у Лены была своеобразная идея «хождения в народ».
Она собирала материал именно по крестьянским деревням; материал обрабатывала,
синтезировала, «окультуривала» и отдавала обратно – ДЛЯ ДЕРЕВЕНСКИХ ЖЕ!
И основной акцент она делала не на текстах, а именно на иллюстрациях. Возможно,
предполагая, что хорошая иллюстрация способна пробудить интерес к чтению, а значит к самообразованию. Возможно, зная, что большинство детей не умеют читать, так пусть хоть картинками любуются – всё же это тоже развитие. Но при этом она хотела угадать: а так ли в деревнях дети представляют себе сказочных персонажей? Вот это УГАДЫВАНИЕ, совпадение созданных ЕЮ и НАРОДОМ сказочных образов и было
целью Лены. Не просто иллюстрация в европейском понимании!!
 
Второе костромское путешествие не стало первым толчком к идее детских книг.
До него были ещё «литературные вечера» с мальчиками-подмастерьями в абрамцевской
столярной мастерской, когда Елизавета Григорьевна и Елена Дмитриевна слушали и записывали после рабочего дня (мальчики жили в специальном общежитии) народные
сказки, которые знали мальчики. Это был тот же ценнейший фольклорный материал,
что и в костромских деревнях – он тоже был из первых уст, потому что все мальчишки в Абрамцево были коренными жителями окрестных деревень, носителями традиций.

А до всего этого были путешествия из семейного имения Имоченцы (отцовского)
в имение бабушки Веры – Ольшаны. Ехали на лошадях. Долго. Сказки, которые рассказывала бабушка (дочь архитектора Львова, воспитанница Державина), были неотъемлемой частью таких путешествий. Взрослая Лена их записала и проиллюстрировала.

Лена не забывала и о книге её матери «Лето в Царском Селе», иллюстрации к ко-
торой делали именно они с братом. Имеются ввиду последние издания этой книги, когда Поленовы были уже в «сознательном возрасте». Иллюстрации в интернете есть, чёрно-белые. Поленовым помогал иллюстрировать Александр Головин, их товарищ, с которым у Елены в последние годы жизни тоже возникнет творческий тандем (создание интерьеров в русском стиле). Книга Марии Поленовой имеет 9 иллюстраций, все подписаны, издание 1892 года (четвёртое по счёту, всего изданий было пять, первое – 1851 год.) Ленина иллюстрация – к сказке о Царе Берендее (из того, что отсканировано продавцом книги). Кстати, книга не подлежит вывозу за пределы России.

Глава 11
Напрасный подвиг               

Сказки, найденные и записанные Поленовой во время второй поездки в Кострому
(Нельшевку), во время бесед с местными мальчиками в общежитии при мастерской в
Абрамцево, из уст бабушки Веры – конечно подвиг Поленовой. Устное народное творчество всегда чрезвычайно интересно и эмоционально, но удивительно хрупко и недолговечно. Его носители – люди. Как правило безо всякого образования (я о простых крестьянах). Успела бабушка внучкУ сказочку рассказать – хорошо. Он её запомнил и своим внукам рассказал – ещё лучше. Но часто этот материал забывался. Часто не до сказок было. Я столкнулась в своей подмосковной деревне с таким фактом: старые люди, рождённые в начале века, уже после революции, никаких сказок в своём детстве от родителей вообще не слышали, потому что все мысли только о том и были – как бы выжить, выстоять. А те, которые что-то помнили, что-то слышали, то едва могли организовать свою речь в стройное повествование. Вот междометий, особенно матерных – сколько угодно, а сказку пересказать или прибаутку хотя бы – сложно. Слабое владение родной речью. Хотя и грамотные. Одна старушка сохраняла красивый почерк – она была раньше учительницей. Но вот устный рассказ её очень сильно затруднил.

Мне кажется, и Шарль Перро (или его сын Пьер), и братья Гримм, и Борис Шергин, и Поленова знали об этой хрупкости устных рассказов…Одновременно и о прелести их. Сохранили! Успели…Сейчас устного народного творчества уже не существует.

Но издать всё это – для народа же, детишкам на радость (книжки с картинками)
Поленова «не потянула» финансово и технически. Так и остались её книги – макетами
книг по сути. В наши дни издали «Войну грибов» (сказка бабушки Веры) – вроде бы
современная полиграфия может всё, но мне эта книга не понравилась именно из-за
иллюстраций: отвратительно пропечатаны детали рисунков. А детали у Поленовой,
особенно на её акварельных работах, божественны, ими надо любоваться… А здесь…
Я подарила эту книгу одной моей знакомой – не художнице (она была счастлива).
 
Больше ничего массовым тиражом не издано. Зря, конечно! Очень хочется иллюстраций, рождённых рукой художника, а не компьютерной программой. Мы соскучились по ручной работе!

В интернете «гуляет» масса иллюстраций Поленовой к собственным книгам. Мне
кажется, можно даже найти ВСЮ Поленову, но качество этих фотографий в большинстве случаев не вызовет у вас желания вновь на них любоваться исключительно из-за полиграфических недостатков … Жаль! Поверьте, в реальности вся Поленова очень яркая, очень красочная, очень жизнерадостная.

Детская книга должна быть волшебной шкатулкой. Открываешь её, а там, внутри
ЧУДЕСА. Вот «ручные» Ленины книги – такие. Массовый тираж их только портит.
Мистика какая-то…Возможно, рисунки портит печать на обычной мелованной бумаге.
Но тогда во сколько же встанет эксклюзивное издание её книг? Маленькому ребёнку такая ценность уж точно не достанется.

Глава 12
Помимо книг и буфетов

Был ещё театр, знаменитая Частная опера Мамонтова в Москве и его домашние
спектакли (в Москве и Абрамцево), где Лена выступала как костюмер. Она, конечно,
ничего не шила и не проектировала костюмы; она занималась сбором и подбором тканей и готового платья для постановок. В некоторых спектаклях для солистов создавали НОВОЕ платье по эскизам того же Васнецова или Головина, или Коровина (всё молодое поколение художников в те годы почитало за честь «пройти через Мамонтова» - костюмы или декорации), а массовка выходила на сцену… в подлинных деревенских сарафанах, скупленными Поленовой и Елизаветой Мамонтовой по деревенским избам, что производило на публику шокирующее впечатление. В Абрамцево, в музее при усадьбе существовал некий «отдел народного костюма», тоже детище Поленовой- Мамонтовой, которым активно пользовался Васнецов при создании своих сказочных полотен.
 
Вот у Борисова-Мусатова, писавшим совершенно другую эпоху, всегда «была под рукой» мама, охотно шившая платья старинного фасона для его натурщиц. А Васнецова (думаю, не только его) обеспечивала Елена Дмитриевна.

На сцену же она никогда не выходила, хотя Мамонтов призывал всех гостей его дома участвовать в небольших домашних постановках. Домашние спектакли были такой же замечательной модой 19-ого века, как и семейное чтение, и обязательные вечерние чаепития за большим столом в гостиной … Было же у людей время и желание это
организовывать!.. А ещё рисовальные вечера и керамические утренники … Помимо выбора готового платья для спектаклей, Елена разрабатывала ещё и схемы вышивок для тех же народных сарафанов (конкретно – для оперы «Снегурочка»). Но, конечно, всё это было из желания помочь, принести пользу…Не себе, так хотя бы Васнецову – для его сказочных царевен …Брат Васенька был человеком очень музыкальным, любящим и понимающим оперу и театр (как и многие образованные люди того времени); думаю, что и сестра Лена не отставала, но театр не был для неё серьёзным увлечением, которому она готова была посвящать всё своё свободное время. Наоборот –это только отвлекало её от Живописи, уводило в сторону…

Глава 13
Последняя подруга Лены

Итак, с Прасковьей Антиповой Лена прекратила общение. Допустим, из-за «недоталанта» последней. Это произошло примерно в 1890 году. Жизнь Антиповой после этого года нельзя назвать удачно сложившейся несмотря на полный материальный достаток. Её муж, известный в те годы чиновник, предприниматель, общественный деятель участвует – по рекомендации Василия Поленова – в строительстве промышленных училищ имени того самого Чижова в Костроме, Чухломе, Кологриве (крутейшие были училища, надо сказать, передовые во всех смыслах! кологривское окончательно было закрыто только в наши дни). В это время у Прасковьи прогрессирует её давнишнее заболевание ног: она не может отныне самостоятельно передвигаться. В 1901 году в Ярославле она берётся за организацию женской гимназии. С 1892 по 1904 она организовала несколько прогимназий в Кологриве …Её муж теряет рассудок (идёт речь о начале 1900-ых) и она, сама инвалид, становится его опекуншей и наследницей. Не знаю, радуют ли деньги в таком положении? Муж умирает в 1913 году. Год смерти Прасковьи неизвестен, но предположительно - 1918. Последнее место её жизни и деятельности – Ярославль. Здесь в музее имеются её акварели, чудом спасённые её гимназистками в революционные дни, и переданные в музей через несколько десятилетий. Здание же гимназии до сих пор цело.

В своей ярославской гимназии Прасковья Антипова уделяла особое внимание урокам рисования, настаивая на том, чтобы девочки обязательно рисовали с натуры. В гимназии она бывала ежедневно – её вносили в зал в специальном кресле …
Об Антиповой и её муже в интернете информации много.

А ещё была Маша Якунчикова. Тоже художница, тоже забытая, тоже умершая как-то рано, очень рано – 32 года. Она была дочерью того же фабриканта, Василия Якунчикова, что и Наташа Якунчикова, жена брата Васеньки. Но дочерью от второго брака, с Зинаидой Мамонтовой. Мама Маши и Савва Мамонтов – двоюродные брат и сестра. Таким образом Маша, как и Наташа, являлась по отношению к Елене Дмитриевне новой родственницей. Маша была младше Елены на 20 лет. Это, конечно, целая пропасть. И подругами в полном смысле этого слова их трудно назвать. Но Живопись объединяла этих двух женщин. Не думаю, чтобы Лена поставила себя как наставник Маши. Лена, всю жизнь сознательно избегавшая художественного влияния брата, очень хорошо понимала, что в творчестве художник должен иметь абсолютно своё слово.

Я бы назвала их коллегами по цеху, хорошими собеседницами…

У Поленовой и Якунчиковой была общая – назовём её поэтической – фантазия: некий Призрак, помогающий творить…Он иногда улетал, иногда возвращался… «Он у нас с Вами самый любимый приятель и к тому же общий…Желаю Вам призрака, никогда не уходящего…» (писала Маша Елене в 1892 году).

Маша успела поучиться в Московском училище Живописи, Ваяния и Зодчества в
качестве вольнослушателя, затем в частной Академии живописи в Париже (у Жюлиана). Успела влюбиться во всё русское народное – то ли «заразилась» от старшей подруги, то ли пала жертвой моды (в воздухе витала мода на всё русское народное, некуда было от этого спрятаться)… Успела выйти замуж за русского француза Леона Вебера, родить в далёкой Швейцарии двух сыновей…

Маша жутко тосковала по родным берёзкам-ёлочкам, по Лене, с которой она вела переписку на английском и французском языках, по подмосковной усадьбе её отца – Введенскому (по какому-то мистическому совпадению Введенское – красивейшее творение архитектора Львова, прадеда Лены), по звенигородским холмам над Москвой-рекой… Ностальгия её зашкаливала! Когда Введенское было продано, она приезжала
в эти места, останавливаясь в монастырской гостинице Звенигорода и просиживала часами за этюдами… Эта тоска по родине, не смотря на любовь и заботу мужа ускорила уход Маши. Туберкулёз – его тогда не лечили (собственно из-за туберкулёза она не могла подолгу дышать родным воздухом). А тут ещё известие о смерти дорогой Лены в любимой России …Радость от рождения второго сына отошла на второй план …

Маша Якунчикова- Вебер была живописцем, как и Елена Поленова. Этюдник, холст и запах масляных красок – вот была их единственная религия до последнего вздоха.
Но Маша, как и Лена, периодически «ударялись» в прикладное искусство: Маша была
фанаткой пирогравюры, техники, которую она сумела возвести на достойный уровень.
Её панно, выжженные и маслом (!) расписанные – музейные экспонаты. Кстати говоря,
самое большое количество её работ находится в доме-музее Поленова за Окой.

Видела недавно в музее старинный аппарат для выжигания – это совсем не игрушка! Современным способен работать младенец: воткнул в розетку и готов сувенир
для бабушки на фанерке. У столетних аппаратов был совершенно иной принцип действия: не электричество, а химическое протравливание древесины специальными жидкостями, которые набирались в металлические и стеклянные палочки. Минеральная эссенция работала, а не электричество! Помимо этих палочек в наборе (деревянном сундучке) было ещё несколько стеклянных флаконов с реактивами и, по-моему, небольшие меха. А может и горелка – не помню… И вот уметь всем этим управлять – долго и трудно для дамы… И много свободного времени должен был иметь пирограф до революции… Фирма-производитель этого «адского прибора» жива и производит до сих пор. Это неистребимые французы «Lefranc and  Cie. Paris».

Помимо пирогравюр (в интернете есть десяток фотографий) Маша обожала вырезанные из липы и расписанные русские крестьянские игрушки. Сохранилась большая
композиция «Городок», вырезанная из дерева панорама древнего русского города, которую Маша заказывала в мастерских Сергиева Посада, а расписывала самостоятельно.

Якунчикова бывала у Елены в Самарском переулке.
 
И в Абрамцево – тоже, предлагая рисунки собственной мебели, её росписи и резьбы. Кстати, детскую кроватку для первого сына Маша расписала сама.

Кроме этого Якунчикова создавала объёмные цветные аппликации – панно, одна
из которых украсила Кустарный отдел русского павильона Всемирной выставки в Париже в 1900 году. Поленова, которая принимала участие в создании этого панно – идейно – уже не застала триумфа подруги. Панно называлось «Девочка и Леший» и имело огромные размеры 3 на 3.6 метра (Лена вообще принимала большое участие в подготовке этой выставки; она должна была представлять Россию – через наши сундучки-теремочки).

Родная сестра Маши – Вера Якунчикова (Вульф в замужестве), закончившая свои
дни в 1923 году под Тарусой, так же была талантливым прикладником: её жизнерадостные аппликации из ткани (натюрморты, пейзажи), соединённые с элементами вышивки, экспонировались несколько лет назад в Третьяковке.
Свой ген гениальности Маша передать успела: её внук стал архитектором, правда не русским, а швейцарским. Внучка Ирэн и правнучка Мариэль Вебер занимаются организацией музея своей бабушки- прабабушки. Mariel Weber в 2007 году создала хороший веб, посвящённый Ма Якунчиковой. К сожалению, более подробная информация мне не доступна. Вот, удалось только выяснить, что муж Маши, Леон Вебер, врач, издал в Швейцарии (Франции) в 1943 году книгу на французском языке «De Russie en occident» (Dr . Leon Weber – Bauler) и на обложке книги красуется машин пейзаж – колокола церкви в имении её родителяей – московских Черёмушках. Книга мемуаров. Где достать???? Прочесть - смогу!

И этот же Леон Вебер передал в дар усадьбе Поленово часть работ своей Маши,
уже в наши дни. Может быть потому, что знал Великую машину тоску по России?.. В
Поленово сейчас находится самая значительная часть её работ. Как и Лены. Соединились в своём творчестве навечно! Думаю, они обе были бы счастливы знать об этом…

Глава 14
Последние годы жизни

Елена вместе с Александром Головиным  занимались созданием частных интерьеров в русском стиле. Поленовой было 45 лет. О ней, как о большом художнике и талантливом прикладнике уже знала не только Москва и Петербург, но и художественные круги Англии и Франции. Поленова никогда не добивалась популярности и народной любви, а тем более никогда не стремилась заработать на этом состояние. Всё, чего она хотела – это идти своим путём, делать раз и навсегда намеченное Дело и делать его с полной самоотдачей. Здесь, конечно, отсутствие мужа и детей дало её полную свободу. А материальных трудностей у Поленовых не было никогда. Твори – не хочу!..

И можно было бы ещё творить и совершенствоваться. Поленова на тот момент была не из тех художников, что «исписались», она, наоборот, вот именно ТОГДА чётко понимала, чего хочет и как этого добиться. И вот в ЕЁ случае действительно «всё было ещё впереди», если бы не та уличная катастрофа в апреле 1896 года.

Лена на извозчике спускалась вниз по Рождественскому бульвару от Сретенки к Трубной площади. У самой площади спуск достаточно крут – до сих пор. Пролётка попала колесом в рельс конки и извозчик не «справился с управлением» на большой скорости. Было так – или примерно так… Лена вылетела на булыжниковую мостовую и ударилась головой. Её доставили в Мариинскую больницу на нынешней улице Достоевского, а тогда – Новой Божедомке, но никакого диагноза ей поставить не смогли. Да, сотрясение мозга. Да, постельный режим и полный покой… Но она такие предписания от врачей уже получала за десять лет до этого, в моменты своих депрессий и перепадов настроения…

«Простуда головного мозга», бывшая у неё в молодости только усугубилась ЭТИМ сотрясением … Дальше – головокружения, усталость, нарушения памяти, галлюцинации, нарушение остроты зрения, обмороки… Жить с этим, наверное, можно, но вот творить – никак. В таком овощном состоянии Лена прожила ещё полтора года, не выпуская по возможности кисти из рук …В ноябре 1898 года Лена умерла.

Брат Васенька после её смерти учредил премию имени своей сестры – для молодых
художников, желающих совершенствоваться в живописи за рубежом. Музей Поленова
за Окой является сейчас по сути дела и музеем Поленовой …

У Василия и Наталии Поленовых было шесть детей. Одна из дочерей, Катя, в замужестве Сахарова, опубликовала в 1964 году письма тёти Лены, папы и других родственников в «Хронике семьи художника».

Глава 15
А нужна ли была керамика ?

Я не имею никакой информации об отношениях Саввы Мамонтова и Елены Дмитриевны. В любом случае они оба стали родственниками после женитьбы Василия Поленова на Наталье Якунчиковой и никакой вражды и неприязни друг к другу у них, как у людей цивилизованных, быть не могло. Я затронула эту сторону жизни Поленовой вот почему: Савва Мамонтов был большой поклонник лепки и ваяния (я имею ввиду различные по объёму и содержанию пластические формы). В Абрамцево, а позднее,
после его ареста и освобождения, в Москве, в Бутырках, он организовал керамические мастерские. Фанатом этой мамонтовской затеи стал Врубель – особенно, что касается разноцветных полив перед обжигом изделия. В Абрамцево гончарная мастерская была создана в 1890 году, когда Поленова всё ещё постоянно была там. В Бутырках у Мамонтова гостил и работал Головин – близкий друг Поленовой. И Поленова не могла не знать о существовании этого «Керамического завода Абрамцево», как гласила надпись на въездных воротах к дому Мамонтова в Бутырках. Имение это он приобрёл ещё в 1890 году, а керамическое дело окончательно перевёл из Абрамцева в 1896 (кстати, здесь Савва Мамонтов и умер в 1918 году).

Керамическое панно Маши Якунчиковой «Молчание» украшало въезд в Бутырки. Но ни разу я не встречала ни одной записи о том, что Елена Дмитриевна, специалист по росписи керамических изделий, принимала хоть какое-то участие в работе абрамцевской или бутырской мастерских. Мне этот факт кажется странным. Хотя, нет,
если рассматривать увлечение фарфором, ещё в годы ученичества в Школе, именно как
лазейку, как заявку художественному миру о себе, но не как дело всей жизни – тогда всё сходится. Всё-таки – ЖИВОПИСЬ! Вот за это надо помнить и хвалить Елену Поленову.

ТАК бы ей самой хотелось…

Ну а мебель, детские книги, костюмы – просто из желания быть полезной.

Масштабнейшие личности, однако, встречались среди дам 19-ого века! Уверена,
что прадед Львов гордился бы своей правнучкой.

P.S. Год назад я была в Костроме. Нашла пересечение тех самых улиц, на углу
которых находился сто двадцать лет назад ДОМ, принадлежавший Прасковье Антиповой,
куда приезжала Лена Поленова. Каково же было моё удивление, что дом до сих пор стоит и служит людям! Его недавно отремонтировали. Он большой, буквой Г, занимает полностью угол двух улиц… Вероятно, в какой-то момент там жили горожане (семей
пять, не меньше). Но теперь там – мистика! -  ДЕТСКАЯ РИСОВАЛЬНАЯ СТУДИЯ, совместно с частным детским садом, и ВИТРАЖНАЯ МАСТЕРСКАЯ. Удивительно! Дом для художников! Снова! Уверена, что Прасковья и Елена очень порадовались бы. В данный момент дом имеет один полноценный этаж, и один цокольный, полуподвальный.

А этим летом я наконец добралась до Поленова. Ока была прекрасна! Купание удалось на славу. Жива сосновая аллея, ведущая к главному дому и мастерской, живы все строения. Главный дом полон картин и личных вещей семьи Поленовых. Вот только самой Лены Поленовой, её работ и вообще «её духа» я там «не застала». Ну, работы – это понятно, они в те дни были в городе Алексине, на выставке, путешествовали… Но, наверное, и сама Лена уезжала вместе с ними: НЕ БЫЛО ЕЁ В ДОМЕ! ТОЛЬКО БРАТ ВАСЕНЬКА, ХОЗЯИН. Вот такие ощущения! А ведь я приезжала именно к НЕЙ. Нет,
что-то Ленино было… А, тарелки «Времена года»! Вероятно, какая-то ещё керамика, чуть-чуть… Но её живописи, её графики – нет, не было, только Василия Дмитриевича.
Прямо не находится им места, если рядом брат… И ТОГДА, при её жизни, по-моему, тоже не находилось. И если это действительно так, если это не «просто мои больные фантазии», то можно предположить, насколько Лене было тяжело состояться и продвигаться в своей профессии, учитывая, что в этом была вся её жизнь! Не муж, не собственные дети, не свой дом – всего этого не было у неё! – только РАБОТА.

И работ Маши Якунчиковой в Поленово тоже не оказалось! Надеюсь, что и они в тот день куда-то уезжали или просто были в запасниках. Но главное, что они живы. Так ведь?.. Только вот, где мне их увидеть тогда, когда ХОЧЕТСЯ?

Когда «проживала» Елену Поленову, вела активные поиски, создавала эти записи, со мной произошёл один мистический случай. Я ехала по приглашению к знакомой художнице – посмотреть её живопись. Мы не виделись до этого дня лет пять, так сложилось. За это время знакомая переехала жить на Рождественский бульвар. Выходя из метро «Чистые пруды», я решила заглянуть в антикварный на Мясницкой: уж больно рано я примчалась к месту назначения! А там, в антикварном, монография Якунчиковой! Я и не знала, что такая монография существует. Купила! И вот, с Машей Якунчиковой за пазухой, бодрым шагом я направилась в сторону Рождественского бульвара. Оказалось, что новый дом моей знакомой находится в самом начале, в том самом месте, где бульвар крутым (когда-то крутым!) гребнем спускается к Трубной площади… Там, где извозчик не сумел справиться с лошадьми и пролётка с Леной перевернулась… И вот именно в этом месте искомый дом! И я пересекаю Рождественский бульвар, чтобы подойти к нужному мне подъезду…

Здравствуйте, Маша и Лена, так странно в тот день через меня соединившиеся.