Василёк

Неонила была девушка рослая, в меру симпатичная, шустрая и смешливая. Родилась в самом конце века девятнадцатого, когда семейные устои были ещё крепки и старинные обычаи чтились. Начало века двадцатого, ломавшего всё и вся, почти не коснулись маленького донского хутора, в котором проходило её детство и юность. Замуж Неонилу взяли рано, только шестнадцать исполнилось. Взяли в большую крепкую казачью семью.

Григорий, её муж, был уже вполне взрослым мужчиной, по представлени . Неонилиных подружек, почти старым. Двадцать лет с небольшим, это конечно много, для шестнадцатилетней девчёнки. С первого дня, и всю последующую жизнь, Неонила обращалась к нему исключительно на «Вы», ни разу не назвала по имени. Не потому, что он был старше по возрасту, а потому, что так тогда было принято.

У Григория был старший брат, что коренным образом повлияло на судьбу Неонилы. Брат был женат. И давно. По древней, освещённой веками традиции, первая невестка в доме - это помощница свекрови. Её дело стряпать, стирать, следить за порядком в доме. Вторая невестка - это всегда помощница свёкра. Скотина, птица, порядок на базу и во дворе – «зона её ответственности».

Накормить гусей-уток-кур-индюков, запарить зерно для пары поросят, отправить коров в стадо, почистить коровник, навести порядок в катухе для овец, обиходить быков, поправить покосившийся плетень в леваде. Мало ли дел на базу летом?  Зимой работы и заботы не меньше. Навоз вовремя убрать, топливо приготовить, родившегося телёнка обихаживать, корову вовремя доить, рабочих быков кормить  и лелеять, готовить к летним работам.

Только с лошадьми свёкр управлялся исключительно сам. Никому не доверял. В конюшне, кроме пары рабочих лошадей, стояли три жеребца.Один из них был не просто старый, а древний. На нём ещё сам свёкр «ломал службу». Конь когда-то вынес его раненого из страшной сечи. Тот поклялся ухаживать за ним до конца дней. Его, или своих. Соседи-казаки говорили, что столько кони не живут. Но этот жил, лелеян и холён хозяином.
Второй конь был старшего сына, который уже отслужил положенный срок, но обязан был содержать строевого коня в полной боевой готовности. Третий, самый молодой, не холощёный пока жеребец, предназначался для ещё не служившего в полку Григория, мужа Неонилы.

К тому времени, когда Григорий засобирался в полк, на царскую службу, Неонила успела родить первого сына. Это никак не отменяло работы по хозяйству. Чуть отлыгала невестка от родов, и опять на баз, к скотине. Потому как больше некому. Григорий, вместе с другими молодыми казаками-погодками, ушёл на службу. Неонила осталась. Она всё так же тяжко трудилась, но не унывала. Все так жили.

Возвернувшийся через три года со службы муж, с упоением занялся хозяйством. Неонилу любил, пальцем не трогал. Но где висела мужнина нагайка, она всегда знала. Так заведено у казаков. На свадьбе, отец невесты обязательно дарит молодому зятю нагайку. Как символ власти над дочерью. Нагайка должна постоянно висеть на правом косяке двери, под правую руку. Её не обязательно, и даже нежелательно пускать в ход. Это скорее символ. Этот символ постоянно напоминает, кто в доме хозяин. И о том, что хозяин дома – взрослый женатый казак. Полноправный член казачьего сообщества.

Меньше чем через год по возвращении мужа,  Неонила родила ещё одного сына. Через год – другого. Так и пошло. Неонила рожала погодков одного за другим. И всё мальчиков. А ей хотелось девочку. Хотя бы одну. Двенадцатым, и последним, родился опять мальчик. Его назвали Василием. Васильком по-домашнему. Когда ему исполнился год, старший брат его уже на девок засматривался.

Мать души не чаяла в последыше. Отец тоже. Они давно жили своим хозяйством. Покойный свёкр и братья, помогли построить ладный куренёк на другом краю хутора. Неонила любила свой дом, не маленькое хозяйство, шумное своё семейство. Во всём у неё был порядок. Только готовить толком не умела. Свекруха так и не научила, в своё время. Но домашние сметали всё, что она поставит на стол. Мужчины, казаки!

В первый и последний раз Василька постригли в год, как и положено. Потом мать не давала. Длинные светлые кудри его вились, как у девочки. Одевала Неонила его тоже как девочку. Длинная синяя рубашка в мелкий белый цветочек, больше была похожа на девчачье платье. На голову повязывала беленький платочек, из под которого выбивались светленькие кудряшки. Чем не девочка?

В те времена на Дону про всяких голубых, геев и прочих педерастов слыхом не слыхивали. Григорий смотрел на причуды жены с улыбкой. Он знал, что в семь лет посадит мальца на коня и кончится его девчачье детство. Старшие братья подсмеивались над нарядами Василька, но по-доброму. Они были хорошими, любящими братьями.

Однажды Неонила, как всегда нарядив Василька в синенькое платьице, взяла его на руки и пошла в поле, на толоку, доить корову. Ярое, жаркое лето гудело шмелями и пчёлами, зудело комарами. Под мышкой хозяйка тащила небольшую деревянную скамеечку. На левой руке висело ведро-доёнка. На првой, с комфортом разместился Василий. Придя на место, Неонила поставила Василька на землю. Повязав его голову беленьким платочком, отпустила погулять. Сама уселась под корову. Тугие струйки молока звонко ударили в ведро доёнки.

В свои три года Василёк был вполне самостоятельным, в меру любопытным парнем. Он отправился исследовать лужок. Бабочки, шмели и жуки, недолго занимали внимание ребёнка. Недалеко, в балочке,  протекала небольшая степная речка. На берегу реки паслась серая в яблоках старая кобыла. Кобыле было жарко, её донимали оводы, комары и мухи. Василька они тоже донимали. Особенно комары.

Подойдя совсем близко к кобыле, так, что она даже один раз хлестнула его по лицу длинным хвостом, Василёк остановился, чтобы поближе рассмотреть животину. Кобыла паслась спокойно. Она Василька даже не заметила. Мал был парень. Василёк снял с головы косынку, вытер ей пот со своего лица и махнул, отгоняя комаров. Махнул резко, как только смог.

Кобыла испугалась. На неё раньше никто никогда не махал платком. Она ударила обеими копытами. Удар пришёлся Васильку в голову. Мальчишка
закричал и упал в траву, обливаясь кровью. Мать, бросив доёнку и корову, уже бежала к нему. Она подхватила почти безжизненное тельце с разбитой, окровавленной головой, прижала к себе, со всех ног бросилась в хутор.  Бежала молча.

Фершал-коновал жил в крайнем доме. Он осмотрел страшную рану, приладил на место рваный кусок щеки. Кое-как заштопал белыми нитками, смыл кровь. Неонила молилась, беззвучно шевеля губами. Василёк был без памяти. Разбитое лицо его постепенно распухало и синело. Страшный лиловый синяк ото лба до подбородка в окружении спутанных и мокрых светлых кудрей.

Пахло от него неприятно. У конского доктора не нашлось никакого другого дезинфицирующего средства, кроме как карболки. Карболкой он и смазал обильно страшную рану. В то, что его лечение поможет, фельдшер и сам  не очень верил. Неделю Василёк не приходил в себя. Мать осторожно поила его с ложечки сладким чаем с молоком. Каждый вечер приходила старая, согбенная временем свекруха. Готовила для внука примочки из только ей ведомых трав.

Василёк выжил. Правую щёку его украсил длинный рваный шрам, по краям простроченный точками.  Это были следы иголки и ниток. Коновал, всё же, зашивал. Никогда больше на него не надевали платок и платье. В семь лет крёстный посадил парня на коня, обвёл коня вокруг церкви. Сняв с седла, передал отцу. Василёк стал почти равноправным казаком. Полноправным стал, когда женился.

Детская память не сохранила воспоминаний о том, как мать пыталась сделать из него девочку. Серую кобылу он тоже не помнил. Братья рассказывали ему, как было на самом деле, но он придумал шраму более благородное происхождение.
Потом была революция, гражданская война, война Отечественная. Василёк участвовал во всех. Людей со шрамами сильно прибавилось. К нему перестали приставать с глупыми вопросами.