Книга Сновидений

Я проснулся, словно кто-то толкнул и разбудил меня. В ватной темноте не различить ничего. Лишь смутные очертания предметов. Остается только догадываться – что там, в двух шагах от кровати.
И вдруг я вижу. Я вижу лицо. Оно возникает так отчетливо. Оно рядом с моим. Здесь. Возле кровати. Оно склонилось. Лицо женщины. Белое. Той неестественной, чистой, без примесей, белизны, такой отталкивающей.
Да, я вижу его. Я его вижу. Оно в трещинах. Глубоких. Трещины, словно корка потрескавшейся сухой земли. И трещины, словно старые обои, приподняли свои края. У нее черные пустые провалившиеся глаза. Я знаю, она видит меня и мне нечем дышать.
Я слышу свое сердце. Оно – шар на тросе, каждым ударом разбивает мне грудную клетку.
Мне страшно. Я натягиваю одеяло. Так поспешно прячась, будто мне семь лет. Натягиваю сильнее, стараясь укрыться весь. Пытаюсь задержать дыхание. Совсем не дышать. Мне душно и жарко. Сердце вот-вот выскочит из груди, мешая слушать посторонние звуки.
Мне хочется знать – ушла ли она. Но мне боязно даже вздохнуть. Проходит еще несколько мучительных минут.
Я приподнимаю край одеяла и вижу белеющий край ее одежды. Мне нужно крикнуть. Но я понимаю как же это глупо: кричать от ночного кошмара в двадцать лет. Но я знаю, что я не сплю и знаю, что она здесь. Мне хочется крикнуть, чтобы в ответ услышать голос брата из соседней комнаты.
Затем остается только звенящая тишина.
Была – не была. Я резко сдергиваю одеяло и вдыхаю полной грудью до боли. Никого. И я начинаю дышать. Жадно. Глубоко.
Я вижу стол, стоящий против кровати. Слева, у стены, стул. У окна, надо мной, слегка колышется штора, движимая сквозняком.
Я больше не прячусь. Меня забирает сон.


Мрачная молчаливая тень. Она часто приходила ко мне. Нет, я много читала об этом. Ощущение полета и падения в стадии быстрого сна. Как будто мгновенная смерть от столкновения с землей и пробуждение. Но нет, уверяю, эта тень – совсем другая. Она двигается. Она не часть сна.
Я помню много ночей, когда нарушала границу ее владений. В доме всякий раз с наступлением ночи повисала мягкая обволакивающая спокойная тишина. В этой тишине было слышно размеренное дыхание матери, мурлыкание кота, лежавшего у меня в ногах.
И среди этой тишины, спокойствия, вдруг раздавались быстрые шаги. И стоило поднять голову, можно было разглядеть движущийся силуэт – темнее темноты комнаты. Чернее, чем может быть отсутствие света в зашторенной спальне. Сгусток темноты, проходящий к моей кровати.
Нет, тень не желала мне зла. Она просто будила меня. Как-то раз, она схватила меня за ногу и подняла ее над кроватью. Просто вверх. Я решила в тот момент не шевелиться. Потом, она, словно играя, отпустила мою ногу, и та глухо упала на постель. Так, будто я – тряпичная кукла.
Я села в постели и видела, как тень прошла к стене и растворилась в ней.
В другой раз, тень как будто сидела на краю кровати. Кот, отчетливо это помню, сразу ушел от меня, перестал мурлыкать. Он не шипел, не издавал ни звука. Просто ушел.
Тень изредка приходила ко мне. Тянула одеяло. Будила. Трогала. Смотрела. Но ничего не хотела.
Словно ей было любопытно кто я, что я, зачем сплю.
Как только тень исчезала, сливаясь с темнотой и тишиной, я всегда засыпала. И сон мой был спокоен и нетревожен.
Да, с тех пор как я переехала, тень больше не появлялась. Не беспокоила меня. Словно она решила остаться там навсегда. А может она и была там до меня. И будет после.

Я помню, однажды чуть было не остался во сне. Да, ты, вероятно, покрутишь пальцем у виска. Но я расскажу тебе.
Накануне случилось страшное и я потерял близкого друга. Я страдал. Тогда я был молод, и организм сдался, а усталость нервная и физическая взяла свое. Я уснул. Лежал я (это запомнилось мне особенно четко) на спине, сложив руки на груди, прямой и плоский.
И вот, я вижу ту комнату, где все случилось. Вижу своего друга. Он будто спит. Спит и не слышит ничего. Я прохожу мимо комнаты и краем глаза вижу, как кто-то склонился над ним. Я врываюсь в комнату, не вписываюсь в проем, задеваю дверь, ударившись правым плечом. Я испытываю физическую боль.
Отчего-то я накидываюсь на того, Постороннего. А друг все спит. Мы боремся, падаем на пол.
Он был сильнее и крепче и придавил меня к полу. Оседлав меня, он стал меня душить.
Я из последних сил звал своего друга; вскрикнул «Помоги мне…», уже осипшим тихим голосом. И вдруг, чудо, он проснулся! Повернул голову и ответил своим голосом, голосом, который я не спутал ни с чьим бы: «Если бы я мог…». Наши взгляды встретились. А затем, он влажными глазами следил за нашей борьбой, не в силах подняться. Я больше не оборачивался к нему, лишь краем глаза видел, что он все еще смотрит на нас. Я же силился проснуться и не мог.
Поверишь ли, я чувствовал, что задыхаюсь, что не могу пошевелить даже пальцем наяву. Я увидел себя со стороны в какое-то мгновение. Видел тело, лежащее прямо и плоско, руки скрещенные на груди. А вокруг эхом отдавалось: «Если бы я мог… если бы я мог». Меня как будто было двое: одного душили на полу в комнате, а другой в это время был словно придавлен тяжелой плитой, а в тело ему вонзали какие-то иглы.
И вот когда я уже потерял надежду подняться, сбросить руки Постороннего со своего горла, я открыл глаза. Словно вернулся в свое тело.
Но даже проснувшись мне все чудилось: «Если бы я мог…». Помню я еще долго лежал, не шевелясь, просто потому что не мог заставить свое тело повиноваться мне.
Друг приходил ко мне не раз с тех пор, но Постороннего я больше не встречал, к счастью.

«Беги! Беги что есть сил! Не оглядывайся! Нельзя смотреть назад! Нельзя ничего видеть! Лучше не знать!»
Быстрее уже невозможно, но я мчусь. Я бегу. Бегу и знаю: впереди, там, за деревьями, за взгорьем, за камышом, притаился пруд. Там меня ждут родители. Мне нужно добежать до них во что бы то ни стало. Я бегу. Как я бегу! В жизни так не бегал.
Но бежать становится все сложнее. Сложнее переставлять ноги. Они тяжелые. Пудовые гири. И воздух мягкий, как сливочное масло, подтаявшее при комнатной температуре. Такой же вязкий и плотный воздух.
Я чувствую меня нагоняют. Сердце стучит как безумное, загнанное. Тело пока еще слушается, покорно двигаясь сквозь толщу времени. Вперед. Сейчас спуск, небольшой, но я успею оторваться. А потом в горку. Камыши. Сухие желтые стебли бьют по лицу, шуршат. Шуршат все громче. Меня догоняют. Почти догнали. Вот уже рука, сморщенная, костлявая, хватает меня за футболку на плече.
Мы выскакиваем из камышей. Солнце. Сколько же здесь солнца!
Вижу родителей. Я спокоен. Мне хочется крикнуть, но крик застывает комком в горле. Воздух, он же сливочный, его не вдохнуть и не выдохнуть. Он не складывается в звуки, в слова. Я оборачиваюсь, старуха отпускает руку.
Лето превращается в позднюю осень. Кругом сыплются листья, стоят почерневшие от дождей и серости деревья. На берегу никого. И солнце скрывается в туманной желтой мгле. Вокруг никого.
Я подхожу к пруду, серому, остановившемуся. Он смотрит в небо, будто чей-то мертвый глаз, подернутый туманом.
Где-то кричит птица. Мне не страшно. Я осматриваюсь. За мной никто уже не гонится. Никто не протягивает ко мне руки. Мои ноги не цепляют землю.
Мне невдомек как я мог ошибиться местом и почему все меня оставили. Я сажусь у самой воды и смотрю на черные деревья, которые постепенно исчезают в тумане.

Ты скажешь, я – безумец. Но  видел, видел их своими глазами, как тебя сейчас. Только дело было ночью, и дома я был как всегда один. После той ночи, я как раз и разгадал тайну той иконы, о которой тебе ничего не говорил.
В те дни я был очень ею занят. Реставрировал, пытаясь вернуть былые цвета. Я был так увлечен работой, что не знал ни отдыха, ни покоя.
Я лег в половину второго ночи, а когда проснулся на часах было только три. Меня что-то беспокоило. Я ворочался с боку на бок. Нестерпимо хотелось курить, и также невероятно не хотелось вставать из теплой постели. Я перевернулся на левый бок.
Ты помнишь? Там у стены, слева от двери стоял маленький рабочий стол. На нем всегда стояли краски, растворитель, лаки, лежала лупа, пинцет и кисточки. Одним словом все то, что помогало в работе.
Там, на моем столе, всю ночь горела флюоресцентная лампа, света которой было как раз достаточно для того, чтобы хорошо рассмотреть детали.
Так вот я повернулся на бок. То, что я увидел буквально придавило меня к дивану. Сон как рукой сняло. Помню только пронесшуюся в голове безумную мысль: «Только бы они меня не заметили». Напомню тебе, в ту зиму я жил один и был всецело поглощен выполнением заказа.
Их было двое. Одетые в мешковатые черные платья, походившие на рясы, они стояли у стола. Стояли спиной ко мне. Перешептываясь и разглядывая что-то на столе. Конечно, и ты, и я понимаем на что они могли смотреть. Затем одна из них отошла в сторону. Свет падал теперь на ее лицо. Она была молода, длинноноса. У нее был немного писклявый слабый голос. Она то и дело касалась той, другой, показывая ей на что-то. Когда я присмотрелся, увидел на голове той, другой, черный платок. Мне было не разобрать их слов. Помню только, как в какой-то момент они обе взглянули на меня.
Нехорошо так взглянули. Затем та, первая, подошла к двери и позвала за собой другую. Напоследок та оглянулась, будто проверяя сплю я или же нет.
Я замер. А они словно растворились в дверном проеме.
Как только они исчезли, я вдруг ощутил, что могу наконец сесть, вздохнуть.
Помню, рассмеялся. Нервно так. Пытаясь ободрить себя звуком своего голоса. Спустил ноги на пол, закурил прямо здесь, в комнате, не открывая окна. Включил верхний свет и больше не ложился в ту ночь.
Пару дней спустя, снимая очередной слой лака, я вдруг нашел то, что даже не пытался найти.
Поверишь ли под серебряным окладом, под толщей лака, на иконе Николая Чудотворца, были нарисованы две тени. Силуэты двух женщин: та, что толще – в платке, и той, другой, с длинным носом.
Как только я убрал эти наносные рисунки и закончил реставрацию – икону вернул владельцу. И больше тех женщин не видел, и слава Богу.


Я постоянно езжу туда. Словно это Рай, в который у меня уже не выйдет вернуться. Всякий раз я вхожу в автобус. Я точно знаю: этот автобус едет к морю. Я приезжаю туда поздней весной: когда вдоль тех дорог, что мы пересекаем, во всю цветут вишни, посыпая розовыми лепестками асфальт. Мы едем и я вижу кромку синего моря. Оно еще так далеко. Я не езжу туда одна. Я обязательно везу туда кого-то, показываю дорогу. Мы приезжаем к самому побережью. Сразу же, минуя гостиницы, идем на пустынный солнечный пляж. Я вижу как они купаются, как они счастливы, те, кого я привезла. А затем, мне, почему-то всегда так выходит, мне срочно нужно уезжать. А они остаются. Они всегда остаются у моря, а я не успеваю попрощаться с ним, с ними. Я помню, что каждый раз уезжая, я думаю, что я не успела попрощаться и бросить монетку.
А потом, когда море скрывается за вереницей гор, возникает странная мысль: «Возможно, чтобы остаться, нужно было бы бросать вместо монеток, себя в море». Но этот автобус увозит меня, все быстрее.
Я откуда-то знаю, что у них там все хорошо. Что они улыбаются, смеются.
Я еду. И меня ждет только дорога.
Словно я новый Харон. И перевожу их в Жизнь. Волшебную Жизнь у моря.

(фрагмент)