За синими реками, за дальними горами-4

     ***
      - Отпустите ее, - медленно повторил Тоши, сдвинув на край рта свою палочку заморскую, а сам меч узкий перед собой нацелил.
      Стрельцы попятились, но Полкашка их удержал.
      - Ты что же, басурманин, ума лишился? - спросил он, а у самого голос пророкотал, как рычание пса подзаборного, - чего лезешь? Царевна эта из терема сбежала, куда ее наш государь-батюшка заточил, за то, что слишком много вольностей себе позволяла! Так что опусти железку и не лезь не в свое дело.
      - Ах ты, леший вонючий! - аж задохнулась я от негодования и закрутилась в руках у стрельца, как змея на солнце. Полкан и ухом не повел, а гость наш иноземный и впрямь оружие опустил, да пару шагов вперед сделал.
      - Разумеется, это не мое дело, - проговорил он, да так страшно его голос звучал, что на месте стрельцов я бы давно бы на край света убежала, - но нигде я не слышал о таком, чтобы слугам позволялось запросто хватать детей своих повелителей. Меня это самоуправство, честно признаюсь, бесит.
      Говорил, а сам на Полкана наступал, медленно, неслышно, как кот, что на крысу охотится. Папенькин любимец супротив него смотрелся, как бочка пузатая супротив тростинки. Только бочка эта, кажется, испугалась и начала понемногу пятиться.
      - Ты чего это, чужеземец? - пробормотал Полкан, - чего задумал?
      Лезвие со свистом прорезало воздух и уперлось в полканье пузо, проткнув исподнее. Плечо стрельца подо мной вздрогнуло, и я почуяла, как его затрясла мелкая дрожь.
      - Вы отпустите царевну-сан, - глухо сказал Тоши, глядя Полкану прямо в глаза, - а я сам доведу ее до комнаты...
      - Терема, - просипел боярин, кося глазами на блестящую сталь.
      - Неважно. Вы мне не нравитесь, да и ей, по-моему, тоже, поэтому так будет лучше для нас всех.
      - Я...
      - Лучше. Для всех, - с нажимом повторил Тоши, и я поняла, что трясусь сама. Уж не знаю, кто он такой в своей стране, но страху навести умеет, ой, как умеет!
      Лицо Полкана сморщилось, будто он молока скисшего хлебнул. Папенькин любимец быстро закивал, и стрелец поставил меня на пол.
      - Недолго тебе трепыхаться осталось, Забавушка, - с угрозой пробормотал Полкан, поглядывая поверх моего плеча на чужеземца, - ох, недолго, попомни мои слова!
      - Недолго тебе осталось в любимцах у царя-батюшки форсить, - перебила я его, а сама почувствовала, как голос от злости захрипел, - ты меня давеча спросил, зачем я сюда с утра пораньше прибежала, так я отвечу!
      Уперла я руки в бока, как сенные девки делали, да повернулась так, чтобы и Тоши видеть, и Полкашку из виду не упускать. А тот заподозрил что-то и побелел, ровно сметана.
      - Поведай-ка нам, Полкаша, - нараспев произнесла я, - о шкурках заячьих, да о том, о чем вы с Тришкой толковали!
      Глянул на меня Тоши искоса, а Полкан поперхнулся и пролаял:
      - К-каких еще шкурках?
      И выложила я все без утайки. И про планы его коварные, и про то, как оставить он всех в дураках хотел, а страну нашу опозорить на чем свет стоит. Баю, а сама вижу, как вытягивается лицо у любимца папенькиного, да загорается в глазах у чужеземца огонь опасный.
      - Это правда? - спросил он, когда я речи свои закончила. Полкан аж съежился и заюлил:
      - Да что вы, господин боярин басур...иноземный, как подумать-то такое могли! Забавушка всегда с фантазией была, мало ли, что ей там присниться могло! Не верьте вы байкам девичьим, молодая она да глупая...
      Запрокинул чужеземец голову, втянул воздух с присвистом и прошипел:
      - А об этом мы уже с твоим царем поговорим!
      Захлопнул рот Полкан, опустил подбородок на грудь, не смея глаз поднять. Почуяла я - не видать ему золота иноземного, сорвалась его хитрая задумка. Только если и раньше мне несладко приходилось, то теперь и вовсе узнаю, почем фунт лиха!
      Подумала об этом - и вся храбрость ушла, как корова языком слизнула. Спрятала я лицо в ладони, и только услышала, как убрались Полкан со стрельцами прочь, бормоча что-то себе под нос.
      - Смелая вы, Забава-сан, - услышала я голос Тоши, и щеки мои против воли вспыхнули, - я сразу почувствовал, что этот... Как его зовут?
      - Полкан, - тихонечко подсказала я, а сама чувствую - сдавило горло что-то.
      - Хитрый этот ваш Полкан, от такого только и жди обмана. Попросим сегодня о встрече с вашим царем, но в ваших словах у меня сомнения нет. Думаю, сегодня же вечером отбудем обратно.
      Отняла я ладони от лица, и вдруг выпалила:
      - Возьмите меня с собой!
      Только с языка слетело, как меня в жар бросило от такой дерзости необыкновенной. Гляжу, а Тоши уставился на меня, как на зверюшку диковинную.
      - О чем это вы?
      Я тяжело вздохнула. Отступать было некуда, ведь слово, как известно, не воробей. Придется теперь полностью ответ держать.
      - Сживет меня Полкан со свету, за то, что все планы его выведала и вам открыла, - горько поведала я, - да и давненько его мне в женихи прочат, все одно - нет мне в папенькиных палатах жизни спокойной!
      Говорю, а сама в пол гляжу. Очень интересным он мне показался. Страшно глаза поднять, страшно взглядами с гостем чужеземным встретиться.
      Долго молчал Тоши, так долго, что мне показалось, будто вечность минула.
      - Не все так просто, Забава-сан, - наконец, молвил он, - представляете, чем чревато ваше исчезновение из страны? Будь вы обычной девушкой, все бы обошлось, а так... Вы же не хотите войны?
      Надежда, вспыхнувшая ярким пламенем, угасла, как лучина под дождем. Внезапная догадка осенила меня, но я уже заранее поняла, что она будет бесполезной.
      - У вас есть летучий корабль, - сказала я, а сама чувствую: катятся, катятся жгучие слезы по щекам, - коли вы поведаете об этом моему батюшке, он возражать не станет, уж поверьте мне!
      Глубоко вздохнул чужестранец, а потом заговорил со мной, как с дитем малым, неразумным:
      - Вам будет лучше в родной стране, царевна-сан. Наша страна - она для вас покажется непривычной, дикой и страшной, и сами горько пожалеете, что бросили родной дом. Я не знаю ваших порядков и нравов, но уверен в том, о чем говорю.
      
      ***
      Вернулась я в свои хоромы, захлопнула дверь и кинулась на перину пуховую да зарыдала так горько, что, казалось, сердце сейчас разорвется. Желанная свобода поманила крылом и исчезла в небе, как голубка белая.
      И в самом деле, что меня за язык тянуло? Зряшная это была надежда, а я круглой дурой была, раз осмелилась речи такие вести. Опять при чужеземце опозорилась.
      Но и он хорош!
      Вытерла я слезы и сжала кулаки, вспоминая.
      Довел меня Тоши до терема, а сам ни словечка по дороге не проронил и на меня не взглянул. Не тронули его, видать, ни слезы мои, ни мольбы. Ну, чистый сухарь! Вот и пусть катится в свою страну, пусть ему все мои горести припомнятся!
      "А ведь прав он, Забава", - прошептал внутри голосок тихий, - "что бы ты в его стране делала? Языка не знаешь, понятия о нравах тамошних не имеешь, вороной черной среди журавлей окажешься!"
      - А я нашла бы выход! - возразила я и кулаком по перине стукнула, - всем назло бы нашла! Особенно этому...сухарю бесчувственному!
      И встал перед глазами Тоши, как был - в костюме своем, иноземном, да с глазами узкими, обжигающими посильнее огня печного.
      Подпрыгнуло мое сердце, зашлось в бешеной пляске.
      - Сухарь бесчувственный, - сдавленно повторила я, - басурманин бессердечный...
      Пыталась я мысли эти подальше от себя прогнать, но тщетно: опять и опять возникал гость иноземный перед глазами, говорил мне что-то, да только слов и не разобрать было. Пронзило все тело жаром, а губу - болью - не заметила я, как прокусила ее, мечась по кровати.
      - Что же это творится-то, а, Забавушка? - жалобно спросила я сама у себя и сама же себе ответила:
      - Влюбилась ты, царевна. Как пить дать, влюбилась, на свою же голову непутевую.
      
      ***
      Лишь только стоит понять что-то, как на душе легчает, а с плеч камень тяжелый срывается. Полежала я еще немного на перине, подумала и решила из палат бежать. Неважно, куда, неважно, зачем, только бы подальше от папеньки, Полкана и любви своей глупой. Схоронюсь где-нибудь, исхитрюсь за ворота выбраться, и поминай меня, как звали. Никогда обо мне больше никто не услышит, а Тоши, наверняка, и не вспомнит.
      Или открыться ему?
      Подумала об этом, и похолодела, не то от ужаса, не то от волнения.
      Вот еще! Кто я все-таки: царевна или девка черная, бегать за тем, кому и не нужна вовсе?
      Горько было об этом думать, но еще горше становилось от мыслей, что вот-вот гости чужеземные поговорят с папенькой и сорвутся с места, улетят за синие реки и дальние горы, вернутся к себе в страну и позабудут нашу, как сон предрассветный.
      Может, с папенькой потолковать? Вдруг он осерчал, узнав о проделках Полкашки, выгнал его, и не будет впредь донимать меня глупым сватаньем?
      Мысль эта мне понравилась, и жизнь стала милее. Чуть приободрившись, я вскочила с кровати, подбежала к дверям и дернула их, чтобы к папеньке побежать.
      Да только не пустили меня двери. Больно стукнулась ладонь о твердое дерево, а снаружи толкнулось что-то тяжелое. Заперли меня, опустили засов с той стороны, а я и не заметила, пока в рыданиях пустых заходилась.
      И я даже знаю, кем был этот "кто-то"!
      - Полкашка, гнилая твоя душонка! - в гневе закричала я, - как выберусь, прикажу тебя на плаху отправить!
      Завозился кто-то по ту сторону, зашебуршал как мышь, но мне ничего не ответил.
      Это еще больше разозлило меня; заколотилась я в дверь, как птица подстреленная, закричала, что было мочи:
      - Немедленно выпустите меня! Всем прикажу головы отрубить, ежели ослушаетесь!
      - Успокойся, Забавушка, - зашептали жарко из-за двери, и я испуганно отпрянула, - никто тебе не поможет, слуги все меня слушаются, а я предупредил их, что ты кричать начнешь.
      До того этот голос показался мне мерзким, что я задохнулась от негодования:
      - Полкашка!
      - Он самый, Забавушка, - радостно подтвердил боярин, - зря ты на папеньку надеялась, да на гостей иноземных. Покинули нас басурмане, а царь-батюшка... Никто тебе не поможет, моя теперь будешь. Выполнил я твою просьбу, Забава, построил летучий корабль, так что готовься к свадьбе!
      Застила черная туча мне глаза, сползла я по стенке на пол, шепча, как заведенная:
      - Не может быть, не верю!
      Басисто расхохотался Полкан под дверью.
      - Хочешь - верь, хочешь - не верь, все едино. Не уйдешь ты от меня, Забавушка, будешь царицей, родишь мне царевичей, и пойдет от нас славный род Полкановичей, что будут этой землей спокон веков править!
      Затошнило меня, а тело слушаться отказалось. Засов загромыхал - еще чуть-чуть, и войдет Полкан в мои покои!
      Вдруг, гляжу, появилась в окне голова с волосами всклокоченными.
      - Иванушка!
      Забыла я про него совсем, а он, меж тем, увидел меня, и просиял:
      - Забавушка! Душа моя!
      Как по волшебству, силы сами вернулись ко мне. Я вскочила на ноги и бросилась к Ванюшке на шею с радостью неподдельной: а вдруг сумеет дурачок вызволить меня из-под гнета Полкана, пока совсем поздно не стало?
      - Бежим, Забавушка! - потянул меня Иван к окну, - выберемся отсюда и будем жить-поживать, счастья и добра наживать.
      - Так-то оно так, - пробормотала я, пока мы выбирались на крышу, - да только что ты сделаешь с тем, что Полкан корабль летучий построил?
      Остановился Ванюшка, недоуменно посмотрел на меня и с негодованием воскликнул:
      - Да не Полкан это, не Полкан! А я!
      Уставилась я на дурачка, но на изумление времени не было. С треском распахнулась дверь, влетел в терем Полкан и к окну подбежал. Да только мы проворнее оказались: не успел папенькин любимец и слово молвить, как Ванюшка с крыши сиганул бесстрашно и меня подхватил, чтобы не убилась. Скользнул кончик моей косы между жирных пальцев боярина, а сарафан плавно на крышу перед ним опустился: скинула я его, чтобы побегу не мешал.
      
      ***
      Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго бежали мы по палатам царским, от стрельцов и слуг полкановых уворачивались. Наконец, добрались мы и до летучего корабля: самого настоящего, прямо напротив хором висящего. Помог мне Ванюшка в него забраться, встал рядом сам, да отдал команду:
      - Земля, прощай! В добрый путь!
      И дрогнул корабль, и поплыл он наверх, прямо к облакам, обгоняя птиц. Мелькнули под деревянным крылом царские палаты, прокричала наверху чайка, и что-то глухо шлепнулось на землю: это Полкан попытался полезть за нами на корабль, да поторопился и сорвался с высоты.
      Проверять, жив ли мой бывший жених, я не стала.
      Ванюшка стоял рядом, сияя, как пятак медный, за плечи меня обнимал и планы на будущее строил:
      - Эх, заживем, Забавушка! Домик себе сладим, детишек заведем, будешь моей хозяюшкой!
      А я его вполуха слушала и о своем думала. Несладко у меня на сердце было, ибо чувствовала я: неправильно это все. Не моя это судьба, не для того я была рождена, чтобы за печкой у трубочиста чумазого хозяйничать. А он, видимо, уже все за меня и решил.
      И любовь моя никуда не делась. Стоило мне чуть отвлечься, как возникал перед глазами чужеземец, и впору было волчицей раненой выть. От обиды, от несправедливости, да от глупости своей, что дернула меня затаиться тогда за папенькиным ковром. И понимала я, что не суждено мне уже стать счастливой, коли судьба моя за дальними морями, и больше нам не доведется свидеться.
      - Как же тебе удалось корабль построить, Иванушка? - спросила я, чтобы от горестных дум отвлечься.
      Приосанился Ванюшка.
      - Водяной помог, - охотно сказал он, - и бабки-ежки подсказали слова заветные, чтобы корабль взлетел и полетел...
      - Взлетел и полетел, - повторила я, - а чтобы посадить его на землю они заклинание сказали?
      Поджал дурачок губы, и я все поняла. Высвободилась аккуратно из-под его руки и сказала:
      - Что же, Ванюшка, нам теперь придется по свету мотаться, под облаками с птицами наперегонки, раз посадить его не сможем?
      - Можно попробовать спрыгнуть, - поскреб в затылке трубочист, и махнул рукой, расцветя улыбкой во все зубы, - да брось ты печалиться, Забавушка! Что-нибудь придумаем!
      - Придумаем, придумаем, - пробормотала я, отходя к носу. На душе вновь стало черным-черно, - если только как кости переломать. Задурили тебе голову бабки, Иванушка, обвели вокруг пальца, а ты и поверил, что эта нечисть решила от чистого сердца тебе помочь...
      - Что ты там говоришь, Забавушка? - всполошился Ваня, но я только отмахнулась:
      - Ничего. Это я так, о своем толкую.
      Корабль со свистом скользил над бескрайними лесами, прямо к поблескивающей вдали ленте реки. Нательная рубашка плохо грела, и я дрожала от жестоких порывов ветра. Птичий гомон раздирал уши, и я зажала их, стараясь не разрыдаться вновь, жалея себя, свою загубленную жизнь и потерянное счастье...
      На горизонте показалась черная точка, растущая прямо на глазах.
      -Чевой-то? - удивился Ванюшка, подходя ко мне, - не слыхал о таких больших птицах.
      Я только стиснула занозистый борт, пряно пахнущий смолой.
      Черная точка очень быстро стала размером с полено, а потом заслонила солнце, превратившись в огромный страшный корабль, похожий на оскалившегося дракона. На боках его были намалеваны красные полосы, а прямо над ними - злые раскосые глаза, вперившиеся прямо в нас.
      - Чевой-то? - потрясенно проговорил Ванюшка, задирая голову, - что за чудище такое?
      Я промолчала, но возникшая догадка была такой смелой, что я отказывалась в нее поверить.
      "Чудище" остановилось напротив нашего корабля, преградив ему путь. В деревянную палубу вонзились железные крючья, натянув толстые канаты между кораблями, и наше судно послушно остановилось. Мало-помалу нас подтянули почти вплотную к "чудищу".
      Ванюшка только головой вертел, все повторяя:
      - Ну, диво! Ну, и чудеса!
      А я ждала, обмирая на месте, ибо что-то подсказывало мне: прав твой трубочист. Похоже, и впрямь пришло время для чудес.
      Тонкий свист раздался сверху, и перед нами упал конец диковинной лестницы из веревок и пустых круглых перекладин.
      Следом за ним спрыгнул на доски гость иноземный, по чьей вине я навсегда потеряла покой.
      - Не думал, что у вас тоже в ходу воздушные корабли, - проговорил он, внимательно глядя на меня, - выходит, моя помощь вам больше не нужна, царевна-сан?
      Я стояла перед ним, босая, с растрепанной косой, разрумяненным от ветра и переживаний лицом, и впервые смело глядела ему в глаза.
      - Значит, вы все-таки решили помочь мне бежать? - храбро молвила я, чувствуя, как решается моя судьба.
      Тоши повел плечами, но взгляда не отвел и произнес с равнодушием, которое полоснуло меня по сердцу почище кинжала:
      - Ваши слова озадачили меня, Забава-сан, и мне стало интересно: что же изменится, если я скажу вашему царю про летучий корабль?
      "Бессердечный сух...", - не успела подумать я, как он продолжил, и в его голосе почудилась внезапная горячность:
      - Хотя это все бесстыдная ложь! Я жалкий дурак, царевна-сан, но я понял, что просто не могу оставить тебя здесь!
      И вот тут я не выдержала и, вспыхнув, поспешно отвела взгляд, бормоча какую-то околесицу. Слабо вскрикнул Ваняшка, ветер принес чьи-то оклики на иноземном языке, а мне на плечи легли ладони - твердые и сухие.
      - Ты по-прежнему хочешь отправиться со мной, Забава-сан? - услышала я его голос и, не раздумывая, выдохнула:
      - Да!
      И подняла голову, чтобы вновь увидеть его глаза.
      На этот раз - совсем близко.