Я люблю тебя...

    Коля Сорокин был из рабочей семьи. Родители работали на за-воде «Электрод», жили тихо, мирно, звёзд с неба не хватали, к большим знаниям не стремились, к карьерному росту тем более. Жили они в Перово в 2-х комнатной малогабаритной квартирке, обставленной ещё в 60-е годы, и были  довольны своей жизнью. Колина жизнь тоже была полностью распланирована: сначала  ясли-сад, потом школа, летом отдых на съёмной даче под Москвой с одной из бабушек, потом пионерский лагерь на 1-2 смены и обязательная поездка с родителями, в их очередной отпуск, куда-нибудь на Черноморское побережье. Короче, как у всех – всё размеренно и предсказуемо. Учился Коля неплохо. В основном, в классном журнале стояли четвёрки, иногда тройки, пятёрки были только по литературе. Это был любимый предмет. Все школьные годы он был бессменным редактором стенгазеты, сначала класс-ной, потом общешкольной. А также внештатным корреспондентом в «Пионерской правде» и «Комсомолке». Это помогло ему поступить на журфак. Окончив университет, Николай  начал работать редактором малотиражки в одном крупном НИИ. Кроме не-большого еженедельного листка ему приходилось писать доклады для выступления руководства, редактировать научные труды и статьи учёных мужей, так как в грамматике русского языка они были гораздо слабее, чем в своей науке. Работа Николаю нравилась и так же, как его родители, судьбой своей он был доволен. Внешне Николай ничем не выделялся из обычной мужской массы. Рост – средний, голова -56-го размера, тело – 48-го. Лицо, говоря милицейским языком, без особых примет. Глаза неяркие, спокойные, серо-зелёного цвета. Волосы ржаво-русые. А руки и ноги бы-ли не по-мужски маленькие. Всё это его нисколько не беспокоило, пока он не влюбился. В возрасте уже вполне сознательном, в 25 лет. Влюбился до умопомрачения, до полного безумия в замужнюю женщину. Столько на его пути было знакомых девушек и женщин с которыми учился, работал, но ни одна не затрагивала его сердце. А тут, как бес попутал! И вроде бы ни красавица, ни фотомодель, а вот увидел её и задохнулся, остолбенел, потерял дар речи, и взгляд оторвать не мог. А когда имя её узнал, понял, что пропал. Инна! Коротко, нежно, музыкально, обещающе! Это имя звучало везде. Колёса поезда в метро выстукивали на стыках – Инна, Инна, стрелки часов более мелодично говорили ему – Инна, даже дверная пружина скрипела – И-и-нна!
     Увидел он её на восьмомартовской вечеринке, на которую новый зам. директора привёл свою жену. Сначала был концерт  приглашённых артистов, а потом всё  руководство, поздравив рядовых сотрудников и позволив им уединиться для празднования в своих отделах,  с напутствием сдать вовремя ключи охране и избежать каких-либо эксцессов, направились в кабинет директора.
- Николай Васильевич, присоединяйтесь к нам.
Коля с тоской оглянулся на шумно суетящихся товарищей, но отказать директору не посмел. В кабинете уже был накрыт стол, на краю которого сгрудились бутылки с разнообразными винами, соками и минералкой. В центре стола стояла красивая трёхэтажная ваза с разнообразными фруктами. А по обе стороны от неё теснились рядком тарелочки, позаимствованные из институтской столовой, с разными нарезками, начиная с сёмги, украшенной лимонными дольками, Брауншвейгской колбаски, нарезанной тонкими до прозрачности овалами, кусочками зажелированного языка на нежной зелени салатных листьев, малюсеньких корзиночек, наполненных салатом оливье, канапе с красной икрой и заканчивая пирожными ассорти и квадратиками горького шоколада.
    За стол ещё никто не сел. В ожидании директора, подпирали стены приёмной. У окна стояла женщина в тёмно-синем платье с глубоким декольте и без рукавов. Густые чёрные волосы прямыми прядями лежали на обнажённых плечах и тоже отдавали синевой, подчеркивая  цвет платья. Тонкий трикотаж облегал хрупкую, точёную фигуру. Очень высокий каблук удлинял безупречной формы ноги. Лицо незнакомки нельзя было назвать красивым, но умелый макияж создавал такой притягательный шарм, что хотелось смотреть и смотреть на эту женщину. Коля  стоял, остолбенело, и не мог оторвать от неё глаз.
- Что застрял? Проходи! Рассаживайтесь, друзья. И сразу прошу открыть шампанское.
     Подождав, пока все расселись, отхлопали пробки, игристо  за-золотилось вино в бокалах, директор произнёс короткий тост за женщин вообще и за присутствующих в частности и добавил:
- В наш коллектив пришла ещё одна красавица. Познакомьтесь – Иннеса Нодаровна Малышева. Это жена Петра Сергеевича.
Он похлопал своего зама по хозяйственной части по плечу, как бы одобряя его выбор. Пётр Сергеевич уже давно пережил свою молодость, но ещё не вошёл в ранг старика.  Жена была моложе его вдвое.
- Иннеса Нодаровна будет работать у нас секретарём,  вместо ушедшей в декрет  Оксаны.
Колина душа запела от восторга: - Значит, я буду видеть её каждый день!
    Николай не был монахом. У него была любовница. Но их отношения никак нельзя было назвать любовью. Бэлла Воробейчикова была внештатным корреспондентом его газеты. Она приносила, как правило, институтские сплетни, заметки о незначительных событиях в коллективе: у кого день рождения; кто получил выговор или благодарность, вместо премии; кто вдруг стал счастливым отцом или слишком молодой бабушкой. Сама она писала, ужасные стишки и очень гордилась этим. Чтобы не обижать её, Николай давал ей задания написать поздравительные или  рекламные четверостишья. Потом, в порядке обсуждения, исправлял явные ляпы и отправлял в печать. Для Бэллы это был триумф, праздник. И в такие минуты она становилась неуправляемой и страстной.  Она как метеор врывалась в его кабинет, запирала дверь, на ходу скидывала  с себя колготки, трусики, скача на одной ноге, потом на второй. Подлетев к Николаю, она судорожно вцеплялась в брючный ремень, расстёгивая, одновременно прильнув к его губам. Затем, задрав юбку, она наклонялась к стоящему у стены дивану, ожидая его действий. И только впустив Колин член в себя, она с облегчением вздыхала, и  равномерно покачиваясь,  доводила себя до последней точки счастливого спазма  и валилась на диван. Лежала мертво минут десять, вставала, одевалась и, как ни в чем не бывало, садилась к столу, рассказывая очередные институтские сплетни или читая свои последние вирши. Николай сначала хотел как-то изменить их отношения, приглашал её в театр, кино, кафе. Но Бэлле это было не нужно. Николай притягивал её чисто физически,  и короткие половые акты удовлетворяли её полностью. Коля посмущался, посмущался и принял  все условия этой странной девушки, и даже был благодарен ей за незатейливость и ни к чему не обязывающий секс.
     За столом шёл лёгкий весёлый трёп, который периодически поворачивал на рабочие проблемы. Тогда кто-нибудь останавливал разговор: 
- Друзья, только не о работе! Сегодня праздник!
Все его дружно поддерживали, но через некоторое время опять разговор скатывался на животрепещущие темы. И тогда Пётр Сергеевич встал и, достав из платяного директорского шкафа  гитару, протянул жене. Инна взяла, села поудобней, отодвинулась по-дальше от стола, чуть подправив настрой гитарных струн, запела:
- Я встретил Вас и всё былое…
Низкий, глубокий, но мягкий и тёплый голос властно завладел сидящими в кабинете людьми. Инна ни просто пела, она жила, страдала, делилась своей любовью. И у слушателей на глазах наворачивались слёзы, озноб взбудораженных эмоций пробегал по нервам. Романс допет, но тишина не нарушается, ни единым звуком. Только спустя несколько минут слышатся вздохи, шевеления и, наконец, рукоплескание.
- Ещё, ещё, браво! Ещё!
И новый негромкий перебор звуков электрическим током пробе-жал по комнате.
- Гори, гори моя звезда….
    Инна пела, не видя никого вокруг. Только музыка, только страсть проникновения в чувство прекрасного. Николай смотрел на неё и понимал, что совершается чудо, что перед ним воплощение  обнажённой женской души. Любовь, женственность, глубина счастья и трагизма – всё создавал талант певицы. Ничего прекраснее он не слышал и не видел. Теперь он понимал Александра Блока, который видел в женщине возвышенный образ «Вечной невесты», а не домохозяйку в халате и в стоптанных тапочках. Коля уже любил эту женщину, любил всем сердцем, душой, взвинченными, оголёнными нервами. Закрыв глаза, он представлял себе, что обнимает этот невесомый стан, горячими кончиками пальцев проводит по гитарным изгибам женского тела и чувствует ответный трепет.
- Браво! Браво! Браво! – шепчут его губы. Но ему кажется, что он кричит.
- Коля, налейте мне шампанского - Инна протянула свой пластиковый стаканчик. Он вздрогнул, вынырнул из своей мечты  и суетливо заспешил выполнить просьбу, краснея под смеющимся взглядом её  черных глаз.
     Вечер закончился. Все засобирались уходить. Женщины быстро наводили порядок на столе после праздничного разора. Инна с Петром Сергеевичем откланялись и ушли одними из первых, в след за директором. Коля брёл к своему троллейбусу, и горечь потери терзала его.
- Ну, почему она принадлежит этому старому борову? Неужели она может любить его? Не верю! Я буду добиваться её любви, чего бы мне это не стоило!
    Через неделю Инна вышла на работу. Для Николая эта неделя тянулась вечность. Он был в таком возбуждении, что из рук всё валилось, еда была безвкусной, спал урывками и вскакивал среди ночи с сильно бьющимся сердцем и весь в поту. Когда, наконец, в приёмной зазвучал её низкий голос, с Колей случилось невероятное. Он побледнел, ноги стали ватными, руки затряслись. Вбежавшая в кабинет  Бэлла, резко затормозила свой порыв и при-смотрелась.
- Коленька, ты с бодуна или приболел? Помощь нужна?
Он, молча, отмахнулся от неё, как  от мухи и опять уставился невидящим взором куда-то в стену. Бэлла  вышла, демонстративно хлопнув дверью. Этот хлопок вывел Колю из транса. Он вскочил, выбежал из института, съездил к вокзалу, где стояли длинные ряды продавцов цветами, купил ветку  пушистой мимозы. Пулей ворвался в приёмную и вручил цветы удивлённой Инне.
 -  С вступлением на трудовую вахту, уважаемая  Иннеса Нодаровна! Желаю вам Трудовых подвигов и приглашаю Вас в дом Кино на закрытый показ нового американского фильма. Если  ваш «грозный» супруг отпустит, я буду ждать  в 18.00 у проходной.
Инна засмеялась.
- Я с удовольствием принимаю ваше приглашение. А «грозный» муж сегодня улетел в командировку.
     После кино они гуляли. Инна рассказывала о себе. Она родилась и выросла в Тбилиси. Родители её музыканты. Они работали в Тбилисской филармонии, часто разъезжали с концертами, а она оставалась с бабушкой. Серьёзно музыкой заниматься не захотела, хотя родители настаивали. После школы поступила в технический ВУЗ, но учёба ей не давалась и с третьего курса она ушла из института, и пошла работать в маленький ресторанчик официант-кой.
Однажды хозяин ресторана услышал её пение и предложил стать певицей, тем более что живой музыки в ресторане не было. Она согласилась. Сначала ей было сложно петь для пьющей  и жующей публики, но постепенно привыкла. Пела для себя, не обращая ни на кого внимания. Только она и гитара. Скоро, в связи с появлением музыки, желающих посетить ресторан прибавилось. Появились и поклонники её пения, которые ходили только чтобы послушать романсы. Среди них был один солидный клиент. Он почти каждый вечер приходил в ресторан, занимал столик рядом с эстрадой и целый вечер сидел один, пил и не сводил глаз. Инна видела, что частенько он смахивает слёзы с пухлых, красных щёк. Он задаривал её цветами, Фруктами, конфетами, шампанским. Инна сильно уставала, для бодрости выпивала пару бокалов шампанского  и продолжала петь. Однажды,  во время выступления в зал вбежала немолодая женщина. Подскочив к любителю Инненого  пения, она надавала ему пощёчин и бросилась на сцену. Вырвав из рук певицы гитару, швырнула её на пол и со злостью растоптала  на мелкие щепки. Инна попыталась остановить взбешённую женщину, но та вцепилась ей в волосы одной рукой, второй – в ворот платья. Сильным рывком разорвала её концертный наряд почти до подола. Скандал получился ужасный. Хулиганку увели. Инну трясло от пережитого. Она сидела в кабинете директора, еле сдерживая рыдания. Выпитое шампанское не действовало. Тогда она налила себе целый фужер водки, залпом выпила и повалилась на директорский диван, заснув тяжёлым сном. На следующий день виновник этих комедийно-драматических событий, поклонник Инниного пения прислал в ресторан своего шофёра с огромной корзиной бордовых роз и пухлым конвертом долларов.  Куплена новая гитара, сшито великолепное вечернее платье, но Инна долго не могла приступить к работе. Она взяла отпуск и уехала в горы. Там и познакомилась с будущим мужем, который отдыхал в соседнем санатории. Целый месяц они провели вместе. Перед самым отъездом Пётр Сергеевич сделал Инне предложение. Инна, хоть и не была сильно влюблена, но возможность уехать в Москву и начать новую жизнь ей понравилась и она согласилась.
     Николай проводил Инну до квартиры и стоял рядом с ней пока она доставала ключи, отпирала дверь. Когда, наконец, дверь от-крылась, он тяжело вздохнул, собираясь попрощаться, но неожиданно Инна схватила его за рукав и втащила вслед за собой в тёмный провал коридора. Сухие, властные губы прижались к его лбу, потом опустились к глазам, быстро пробежались по щекам и на-шли его, откликнувшиеся губы, жарко и тесно прильнули. Язык сильно ворвался в его рот и затомил ощущением жгучей ласки, требованием ответной страсти. Николая обдало жаром.  Его руки обхватили женщину и начали лихорадочно сбрасывать с неё оде-жду. Она ему помогала справиться с непослушными застёжками своей и его одежды. Скинув, наконец, последнюю преграду, Николай ощутил её горячую, шелковистую кожу, почувствовал лёгкий запах пота, смешанного с духами, и перестал думать. Мысли фиксировали только физические ощущения, толкавшие на последующие действия. Он подхватил Инну на руки, не почувствовав её веса. Холодные, твердые соски её небольшой груди, обожгли кожу, вызвав такое вожделение, что он застонал, зарычал, заметался со своей ношей, не ориентируясь в чужой квартире. Наконец, он про-сто опустился вместе с ней на ковёр, почувствовав в темноте босой ногой его ворсистость. Страсть захлестнула. Тела метались, торопя секунду освобождения от безумства и наслаждаясь каждой клеточкой, каждым вздохом, каждым движением. Наконец, Инна издала тихий протяжный стон, сильно выгнулась, вцепилась руками в его плечи и Николай, толчками освобождаясь от семени, замер. Его залила такая нежность, такое счастье наслаждения, какого он никогда раньше не испытывал. Они лежали, молча рядом, восстановив дыхание, вернув мысли, но, не отпустив ощущение прикосновения к уже любимому телу. Инна закурила. Потом пошла на кухню, принесла бутылку вина, налила два бокала и, протянув один из них ему, быстро опустошила свой. Схватив  за руку, она повела его в ванную, где под струями возбуждающего душа, они опять  любили друг друга. Задремали они уже под утро, утомлённые, опустошённые до донышка, но счастливые. На работу они оба не пошли, отзвонившись и сославшись на болезнь. Это и была болезнь, которая не давала покоя телам, погружая их в бесконечные порывы страсти. Закончились три дня, отпущенные им  отъездом Петра Сергеевича. Любовники расстались, твёрдо зная, что  теперь они единое целое и оторвать их друг от друга не-возможно.
    Николай бежал на работу легко, напевая про себя какую-то весёлую мелодию. Но в голове билась мысль: «Инна, Инна, Инна!  А что же делать? Где встречаться? У неё – муж; у меня – родители. Выход не наблюдается. Снять комнату? На мою зарплату?» - Это он уже додумывал, сидя за рабочим столом. Работа не клеилась. Заказная статья откладывалась. В довершении всего в кабинет ворвалась Бэлла. Как всегда, выкинув руку в приветствии, она за-перла дверь и начала скидывать с себя немногочисленные предметы одежды, неумолимо приближаясь к столу, за которым оцепенело сидел предмет её вожделения.
- Нет! Не приближайся!  - сильно покраснев, воскликнул Николай и вскочил со стула.
- Ты что, миленький, заболел?  - она в недоумении застыла на полпути к полной обнажённости. Рука  замерла на резинке полу-прозрачных кружевных трусиков. 
– Так я тебя сейчас вмиг вылечу. Ты сядь, расслабься, а я всё сделаю сама. – И она ловко нырнула под стол.
 Коля ещё дальше отскочил от своего рабочего места.
- Бэлла, прекрати! Я не заболел. Но больше таких отношений не хочу. Одевайся и открой дверь. Всё!  - он это говорил тихо, и руки его подрагивали, голос  срывался.  Бэлла  внимательно  всмотрелась в его лицо.
-  Другую нашёл? Ну-ну! Я подожду. Скоро надоест по чужим квартирам бегать, а в кафе водить денег не хватит. Тогда  о бесплатном удовольствии затоскуешь! Но долго ждать не буду, учти. – Она быстро оделась и, уже не оглядываясь, выскочила из кабинета, сильно хлопнув дверью.
    Несколько дней Николай видел Инну только на работе, бегая в приёмную директора без всякой надобности. Наконец, Инна сказала, чтобы он прекратил свои хождения  и её не компрометировал.
     Выходные дни тянулись нескончаемо долго. Николай заставил себя написать, наконец, статью. К его удивлению, она получилась довольно хорошей. Удовлетворённо вздохнув, он приступил к за-меткам для  крупных издательств. Просидев до позднего вечера за работой, он решил выйти на улицу, подышать свежим воздухом и всласть накуриться перед сном. На улице  было свежо и пустынно. Детская площадка, всегда шумная и заполненная разновозрастными отпрысками, сейчас устало замерла, наслаждаясь покоем. Коля сел на качели и прислушался к тишине. Монотонно шуршало Горьковское шоссе, изредка взрываясь сигналами спецмашин. Вот простучала по стыкам поздняя электричка, увозя заблудших в Москве пассажиров, глухо залаяла собачонка на чьём-то  балконе. Желтоватый свет, от ещё не заснувших окон многоэтажки, мозаикой играл на дворовых посадках и дорожках, отражаясь  в окнах припаркованных автомобилей. Скрипнула дверь подъезда, и в светлом проёме показалась старушечья фигура в теплой стеганой безрукавке и в войлочных ботах, держа на руках большого рыжего кота. Она опустила своё сокровище на землю,   перевитое шлейкой крест на крест, как боец гражданской войны пулемётной лентой, и потащила подальше от бетонного порога дома.
- Добрый вечер, Маргарита Степановна. Что-то вы так поздно Барсика своего выгуливаете?
- Ой, Коленька, а я тебя в темноте не разглядела. Целый день занята была, некогда было с котом погулять. Я уже было, спать со-бралась, а он всё «мяу» да «мяу». Пришлось выйти.
- Неужели опять на работу вышли?
- Да нет, дочка на работу пошла, а я с внучком сижу. Вот, к сожалению, кота с собой взять не могу, потому, что у  Тимошки аллергия на кошачью шерсть. Вот и мучаюсь. И кота жалко и внучка жалко. Ума не приложу, что делать!
У Николая в мозгу вспыхнул яркий луч света. Вот и выход!
- Маргарита Степановна, а вы мне ключ оставьте, и я буду вашего Барсика выгуливать и кормить всю неделю, а в выходные дни ключ буду возвращать.
- Ох, спаситель ты  мой! Не надо возвращать, у меня запасные ключи есть. Так я завтра корм куплю и привезу.
- Да, не беспокойтесь, я всё сам куплю. Потом рассчитаемся.
- Спасибо, сынок. Господь мне тебя послал. Пойдём, я тебе всё покажу и ключи дам.
    На следующий день они встретились на «Барсиковой территории». Целых два месяца  два – три раза они  проводили вместе. Инна ухитрялась усыплять бдительность мужа выдумками о встречах с несуществующей подругой. Но у Петра Сергеевича в конце концов закралось сомнение в правдивости рассказов жены. И однажды он проследил, куда бежит Инна и с кем встречается. Вышло это случайно. Объезжая затор на дороге двором, он увидел, как его Инна под ручку с Николаем входит в подъезд. У неё в руках был букет её любимых темно-красных роз. Николай нежно прижимал её к себе, открывая дверь. Инна вернулась домой, как всегда,  поздно. От неё пахло вином. Скинув туфли, с порога начала рассказывать, как она помогала подруге раскроить модного фасона платье. Пётр Сергеевич резко оборвал её.
- Я видел сегодня твою подругу. Шлюха! Там в постели наваляешься, потом и меня со стоном обслуживаешь! Сучка подзаборная. Мне такая жена не нужна. Думал, семья будет, дети. А ты верной была, пока в своей квартире не прописал. Устроилась и тут же мужика себе завела на стороне. Убирайся из моего дома. И на работе чтобы тебя не было. А кобеля твоего я уничтожу. Писака ничтожный! Вот на его зарплату поживи, посмотрю, как  ты дорогие тряпки покупать будешь да косметику импортную. Хотя, я и видеть тебя не хочу!  О разделе квартиры даже не думай, не дам! Живи, где хочешь.
Инна растерянно мялась у порога спальни.  Слёзы текли по её щекам. Она пыталась вставить хоть слово, но бурный поток обвинений не давал ей этого сделать, да и что-то вразумительное сказать в своё оправдание она не могла. Знала, что рано или поздно её связь с Николаем откроется, но всё равно к разрыву с Петром Сергеевичем она  была не готова. Кое-как продремав в кресле в гос-тиной, она попыталась утром поговорить с мужем, попросить прощения. Но он не стал слушать, уходя, сказал:
- Убирайся! Приду вечером, чтобы ни тебя, ни твоих тряпок, ни даже духа твоего не было. Заявление об увольнении от твоего имени я сам подам. Зарплату тебе на счёт переведут.
И ушёл, хлопнув дверью. А Инна рухнула на постель и зарыдала.
     Николай дописывал передовицу очередного номера, когда ему позвонил сам директор и велел незамедлительно явиться в его кабинет. С сожалением оторвавшись от рукописи, пошёл, захватив материалы будущего номера. В приёмной никого не было. Инна отсутствовала. Нехорошее предчувствие закралось в сердце. Он постучал и заглянул в директорский кабинет.
- Заходи, заходи, писатель. Садись. Разговор будет у нас с тобой серьёзный. Папочку-то  свою ты не раскрывай. О другом беседовать будем.
Повисла долгая пауза. Директор что-то перебирал в ящике стола.
- Вот, чёрт! Не знаю, как говорить с тобой. Короче, приходил сего-дня ко мне Пётр Сергеевич. Застукал он тебя с его женой. Сильно ты его обидел. Я тебя как мужик  понимаю – баба она с шармом. Но правило есть золотое – работу с сексом не смешивай. Инну я уже уволил. Теперь и ты давай пиши по собственному желанию. Работали мы с тобой хорошо, однако, своего зама я в обиду не дам. А на твоё место я уж, как-нибудь,  замену найду. Так что, прощай. Да, скажи мне честно по-мужски, хоть не зря пострадал-то? Было за что?
- Полюбил я её. Первый раз полюбил. Жизнь без неё не представляю! Так уж случилось. Спасибо вам, что мораль не читали. Прощайте.
     И Николай ушёл. Позвонил Инне, встретился, забрал её чемоданы,  привёз к  себе домой, познакомил с родителями. Инна была подавлена, молчалива. Чувствовалось, что всё случившееся ей не по нутру. А Коля радовался.
- Инночка, счастье мое, мы же теперь всё время вместе будем. Получишь развод, сразу заявление в ЗАГС подадим. А о работе не беспокойся, не пропадём. У меня  во многих издательствах связи есть. Писать буду. На питание хватит, а там видно будет.
- Да, я о другом переживаю – задержка у меня уже месяц. С Сер-геем, сколько в открытую жила, не беременела,  а с тобой залетела.
Николай остолбенел. Словами не мог выразить всеобъемлющее счастье, восторг. Он опустился перед ней на колени, обхватил ноги, прижался  лицом к животу и начал целовать нежно, едва касаясь губами, как бы боясь, потревожить покой малыша, который кровь и плоть его в этом любимом теле.
- Милая моя,  лучик солнечный, любимая, как мне повезло. Я  самый счастливый человек на планете. Я скоро буду отцом!
Он взял её руки, обцеловал каждый пальчик.
- Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.
     Совместная с родителями жизнь не заладилась. Инна невзлюбила свекровь, и та отвечала ей тем же. На маленькой шестиметровой кухне двум хозяйкам было тесно. Ссоры вспыхивали из-за пустяка. Напряжение росло с каждым днём. Казалось, что в воздухе носятся грозовые разряды. Выручила опять Маргарита Степановна. Коля уговорил её сдать им квартиру
– Все равно ведь пустует.  И прибавка к пенсии существенная. Да, и опять же Барсик будет пристроен.
Последний довод оказался самым существенным. Молодая пара перебралась на первый этаж. Коля теперь брался за любую работу. Мотался по издательствам, писал репортажи с чрезвычайных происшествий, спортивных состязаний. Зарабатывал  неплохо, но денег всё равно не хватало. Инна не умела экономить. Получив от мужа очередную зарплату, она тут же оживала и неслась по магазинам, накупала  деликатесов, вина, пирожных, конфет в коробках и без коробок. Николай как-то попытался поговорить с ней об экономии, но получил в ответ такую отповедь и вдобавок истерику, что больше на эту тему не заговаривал. Он стал ещё подрабатывать у мебельного магазина,  помогая  счастливым покупателям загружать их небольшие приобретения в легковые автомобили. Грузчики магазина сначала гоняли его, но потом приняли его в свою компанию, тем более  что Николай в конце дня всегда давал им на бутылку, а иногда и с немудрящей закуской.
    В метельный февральский день Инна родила мальчика. Рожала тяжело, долго. Сынишка был крупный, горластый и ярко-рыжий. Коля с удивлением смотрел на его огненную головку и уже любил его, с огромной осторожностью беря на руки. Материнского мо-лока было мало и Стасика, так назвали малыша родители, рано начали прикармливать смесями, кашками.
Рос Стасик без особых проблем. Ночами не тревожил, днём играл с погремушками, гуля и, пуская пузыри. Между Инной и Колиной мамой наступило перемирие. Бабушка млела от счастья,  пестуя малыша. В это время недалеко от их дома открылся ресторан, и Инна устроилась на работу. Днём она отсыпалась или занималась домашним хозяйством, а к четырём шла на работу. Стасик  был полностью на попечении деда и бабы. Сначала  Инна пела романсы под собственный гитарный аккомпанемент, но по мере повышения благосостояния ресторана, хозяин взял ещё квартет музы-кантов. Понадобились репетиции, и Инна стала уходить к двенадцати часам, а возвращаться в два-три часа ночи. Николай всегда ждал её возвращения, встречая у дома. Он стал замечать, что она не редко приходит выпивши.
- Ну, и что?  Да, я выпиваю для куража и от усталости. Думаешь легко петь целый день в дыму среди жующих морд?
И Коля отступал и чувствовал себя виноватым.
    Так прошли три года. Стасик ходил на «аботу» в детский садик. Отводил его папа, а забирали бабушка или дедушка. Маму он практически не видел. Утром она спала, и шуметь было никак нельзя, а вечерами он засыпал без неё. Она приходила среди ночи, и становилось шумно так, что мальчик просыпался. Мама вытаскивала его из постели, брала на руки, и жарко дыша ему в лицо, начинала причитать.  Её рыдания становились всё громче и громче.
- Кровиночка ты моя!  Ты один на мамочку не сердишься. Ну, такая вот у тебя мамка. А я  виновата, что отец у тебя не может семью обеспечить? А я может, шубу соболью хочу, бриллиантов хочу. А он – неудачник.
И она лезла его целовать. Стасику было страшно от её криков, и он начинал плакать и вырываться. Тогда мама кидала его опять в кровать и кричала: - Фу! Какой дрянной мальчишка, и ты против меня?
Николай пытался её успокоить и уложить спать. Он раздевал её, укрывал, убаюкивал, как ребёнка. А когда она засыпала, садился за стол на кухне, наливал себе чай и долго сидел, задумавшись, вертя в руках кружку, так и ни разу не отхлебнув из неё.
        С работой у Николая уже давно всё было в порядке.  Его взяли в редакцию газеты  «Спорт» корреспондентом, потом выпускающим редактором, потом начальником отдела. Отношения с Инной портились с каждым днём. Теперь она напивалась ежедневно. Кроме того, иногда под утро её привозили какие-то разные муж-чины, выволакивали из машины. Она громко хохотала, повисая на шее у привезшего, пытаясь поцеловать в губы. Вышедшего на встречу Николая, она отталкивала.
- Не трогай меня, умник. Ты мне надоел! Налей шампузика, тогда пойду. Коля моча взваливал её к себе на плечо и уже спящую вносил в квартиру. Никакие уговоры не помогали. Она давала клятвенные обещания, Что больше капли в рот не возьмёт, однако этих обещаний хватало на один-два дня. В конце концов, Инну уволили с работы, потому, что уже к началу концерта, она не стояла на ногах. Дома начался кошмар. Николай, возвращаясь с работы, заставал в квартире каких-то пьяных мужиков и баб. Холодильник опустошался с каждым таким набегом Инниных собутыльников. Она каждый вечер требовала деньги, скандалила, площадно ругаясь. О ребёнке она даже не вспоминала. В редкие часы просветления, вдруг бежала к детскому садику посмотреть на свою «кровиночку». Но на этом её материнская любовь заканчивалась. Стасик теперь жил у бабушки и дедушки. Николай тоже перебрался к родителям. Инна осталась одна. Квартиру у Маргариты Степановны они выкупили, когда родился Стасик. Деньги дали Иннины родители с условием, что она будет одна прописана в этой квартире.  - Зятьёв может быть много, а дочь – одна! –
 примерно так они рассуждали. Однако, Стасика они прописать разрешили, тем более, что он,  как оказалось, был очень похож на какого-то их дальнего родственника – рыжего Гиви.
 Николай подал на развод и в отдел по делам несовершеннолетних с просьбой лишить Инну материнства. Несколько раз уже при-ходила комиссия с проверкой жилищных условий, и сделали од-нозначный вывод в пользу отцовских требований. Но  ни развод, ни завершение дела по поводу отцовских  прав на ребёнка Николай не получил потому, что случилось непредвиденное.
     Однажды возвращаясь с работы домой, заходя в подъезд, обратил внимание, что из под Инниной двери сочится вода. Он по-бежал к себе домой, взял ключи и вернулся, решив, что Инна ушла, забыв выключить воду в кране. Кухонная раковина была вечно забита грязной посудой, не мудрено воде перелиться через край. Дверь разбухла и открылась с трудом. Через порог хлынула тёплая вода, залившая весь коридор, в котором стоял густой, мутный пар. Подвернув штанины до самых колен, он вступил в воду и пошёл к кухне. Проходя мимо ванной комнаты, он услышал звук бегущей из крана воды, рванул на себя дверь. Поток горячей воды хлынул, чуть не сбив его с ног. Пар обдал лицо влажной волной. Разбухшее женское тело плавало в воде, переливающейся через края ванны, вниз лицом. Чёрные длинные волосы разметались вокруг головы, шевелясь под напором струи, как змеи. Коля вздрогнул. Ассоциация с Медузой-Горгоной была велика. Он повернул тело лицом вверх и зашатался от ужаса. Мёртвое лицо, бывшее когда-то лицом его любимой жены, превратилось в безобразную маску с белыми глазами. Сварившаяся в горячей воде кожа лица и рук отстала пузырями от мышц и из неё брызгали фонтанчики жидкости. Николаю стало плохо. Еле добравшись до уборной, он скрючился в рвотных спазмах над унитазом.
     Прибыла, вызванная им, милиция, представители ЖЭКа. Откачали воду, но  в комнате всё равно находиться было нельзя. Беглый осмотр места происшествия привёл к заключению, что выпив бутылку портвейна 777, которая валялась рядом с ванной, потер-певшая уснула. Видимо, сначала вода была не горячей. Сердце не справилось с нагрузкой и остановилось.  Когда пошла горячая вода, женщина была уже мертва. Свалившаяся в ванну мочалка закупорила слив. И получилось то, что получилось. Экспертиза под-твердила эти выводы. Дело закрыли. Несчастный случай. Тело выдали, и Николай похоронил жену. Гроб для прощания не открывали. Даже приехавшим родителям тело дочери показывать не стали.
    Шло время. Квартиру Николай отремонтировал, купил новую мебель, и они с сыном переселились. Стасик пошёл в школу. Воз-вращался отец поздно, но сын всегда ждал его. Они вместе ужинали, делились друг с другом событиями прошедшего дня и до-вольные ложились спать. Дедушка тяжело заболел, и бабушка постоянно была рядом с ним. Теперь уже Стасик помогал старикам. Приходя из школы, он первым делом выполнял бабушкины поручения. Бегал в аптеку, магазин, выносил мусор. Обедал он уже дома. Отливал себе суп из большой кастрюли в ковшик, разогревал и, отломив от батона горбушку, с аппетитом съедал. При этом он ощущал себя взрослым самостоятельным человеком. Потом садился за уроки. К приходу отца Стасик варил картошку, иногда  пельмени, жарил покупные полуфабрикатные котлеты. По выходным отец с сыном обязательно готовили салат Оливье. Это было самое любимое блюдо Стасика, а ещё блины и оладушки, которые для них пекла бабушка. В свободное время они гоняли во дворе  футбол вместе с соседской ребятнёй, ходили на стадион, на выставки, музеи, а потом сидели вечером у телевизора, подвинув к своим креслам журнальный столик. На столе всегда стояла вазочка с печеньем и конфетами. Николай наливал две кружки чая, ставил рядом с вазочкой. Они пили чай, хрустели сластями, и довольные проведённым днём и друг другом, оба засыпали. И уже за полночь отец относил спящего сына в постель и укладывался сам. Короче, такая размеренная и интересная жизнь нравилась обоим.
    На юбилей начальника Николаю идти не хотелось, тем более что заболел Стасик. Но субординация обязывала и, скрепя сердце, он пошёл, оставив бабушку приглядывать за больным мальчиком. Народу было много. Совместным подарком для юбиляра был по-ход  в ресторан. Все скинулись и оплатили банкет, арендовав целиком зал на весь вечер. Все расселись. Рядом сидел Генка – шебутной, острослов и анекдотчик. Тосты следовали в довольно быстром темпе, и вскоре напряжение первых минут рассеялось окончательно. Шутки, смех, гул непринуждённых разговоров, звон бокалов – всё перебила громко зазвучавшая мелодия, заигравшего  квартета музыкантов. Задвигались стулья, зашаркали подошвы, застучали каблучки. За столом остались сидеть несколько человек. Генка толкнул Николая локтем в бок и зашипел в ухо, обдавая за-пахом свежее выпитой водки и чесночным ароматом  солёных огурчиков.
- Чего сидишь, как сыч. Хватит тебе вдовствовать, иди вон Эмму пригласи. Хорошая баба! Присмотрись получше.
Эмма Ивановна Савушкина пришла к ним в редакцию главным бухгалтером. При ней начались всякие финансовые строгости. Теперь в командировки лишнего рубля потратить было невозможно. Отчёты она проверяла сама лично, и любой перерасход высчитывался из зарплаты. С её мнением руководство считалось безоговорочно. В бухгалтерии девчонки её побаивались. Дисциплина была железная. Такой  характеристике облик, сидящей напротив женщины, совершенно не соответствовал. Шапка светло-русых кудрей обрамляли круглое миловидное лицо с яркими голубыми, улыбающимися глазами и курносым носом. Лёгкая  полноватость невысокой фигуры  скрадывалась безукоризненно подобранной одеждой. Николай обошёл стол и с лёгким поклоном головы при-гласил главбуха на только что начавшийся медленный танец. Тол-каясь на тесном пятачке танцпола, они разговорились. Во-первых, Эмма сразу отбросила всю официальность и настояла на том, чтобы Николай обращался к ней на «ты» и по имени.
- Коля, мы не на совещании у руководства и мне далеко ещё до пенсионного возраста. Я ещё и помоложе тебя буду. Так что, давай без официоза.
Он согласно кивнул. И в это время раздался звонок из дома.
- Сынок, приезжай скорее. У Стасика температура 40, он бредит. Я вызвала скорую помощь.
Коля побледнел. Опустил руки.
- Извини, Эмма. Мне надо бежать.
- Что-то случилось?
-Сынишке плохо. Я побежал.
- Подожди, у меня здесь машина. Я тебя отвезу.
Она сняла со стула пиджачок, взяла сумочку, и они вышли в сгущающуюся темноту осеннего вечера. Эмма умело и быстро вела свой «Ниссан», и вскоре подъехали к Колиному дому. У подъезда уже стояла машина  скорой помощи. Они вбежали в квартиру. Не-молодая женщина-врач прослушивала оголённую грудь мальчика.
- Вы отец?
- Да.
- Ребёнка надо госпитализировать. У него двухсторонняя пневмония. Нужны уколы антибиотиков. А где его мама?
- Умерла.
 - Тем более. Вы не справитесь. Собирайте ребёнка, мы его отвезём.
И она начала звонить, запрашивая место в детской больнице. Стасик лежал на носилках в машине такой маленький и худенький, что у Николая забилось сердце и защипало глаза.
- Не волнуйтесь, папаша, всё будет хорошо. Он давно заболел?
- Да нет, пару дней, как загрипповал. Вызывали участкового педиатра. Она выписала лекарство и ничего плохого не сказала. «Лечитесь»- и всё.
- Видно, осложнение сразу началось. Везём в Филатовскую, там врачи чудесные, быстро на ноги поставят.
     Эмма ехала за ними следом. Она переживала за этого больного ребёнка, за его отца, сама не понимая, почему. Николай даже не удивился, когда она тронула его за плечо. Он сидел у кровати сына. От его ручки тянулась трубочка капельницы.
- Иди в коридоре поспи, я посижу.
Он молча встал, уступил Эмме место. Двое суток врачи боролись за жизнь Стасика. А Николай и Эмма  по очереди дежурили у его постели. Наконец кризис миновал, мальчик пошёл на поправку, но был ещё очень слаб. Эмма приносила ему домашнюю еду, фрукты, читала книги. Пролетели две недели, которые она взяла по семейным обстоятельствам, и надо было выходить на работу. Близился годовой отчёт. Дел накопилось много. Вот уже несколько дней она не приходила в больницу, только звонила Николаю, и справлялось о состоянии здоровья Стасика. В один из вечеров, когда отец заглянул в дверь палаты, Стасик отвлёкся от настольной игры, в которую они играли с мальчиком соседом по койке, и спросил:
- Пап, а почему мама так долго не приходит?
Николай растерялся.
- Мама?
- Ну да, мама Эмма! Ко всем мальчишкам мамы приходят, а ко мне мама перестала приходить! Может быть, она на меня обиделась? Или вы поссорились? – и он заплакал горько, как не плакал уже несколько лет. Плечики вздрагивали, слёзы лились ручейками. Он всхлипывал и растирал их по лицу. Горе было такое, что Николай был готов сам заплакать. Он обнял сына, прижал к своей груди и молча гладил  его по рыжей, лохматой головке, пока тот не затих.
      Выйдя из больницы, Коля зашёл в магазин, купил бутылку водки и пошёл к Генке. Дверь ему открыла младшая Генина дочка пятнадцатилетняя Катя.
- Заходите, заходите, дядя Коля. Очень вовремя вы пришли. Может теперь хоть родители меня отпустят погулять, а то всё  «учись, да учись», никакого отдыха нет.
- Да, иди ты уж с глаз долой, надоела. Но чтоб в десять дома была – махнула рукой Ирина Генина жена. – Проходи, Николай, что на пороге  толчешься. Ген, а, Ген, оторвись ты от своего футбола. Друг к тебе пришёл. Идите на кухню. Картошечка у меня уже жарится. Сейчас ужинать будем.
Сидя за гостеприимным столом, Коля рассказал друзьям о том, что произошло.
- Что делать? Как сыну объяснить, что Эмма не мама, а чужая со-всем женщина? Ума не прилажу.
- Дурак ты, Коля. Ты уж извини за откровенность, зачем ему чего-            то объяснять? Ты лучше с Эммой объяснись и женись. Что ты не видишь, что она по тебе сохнет? Если бы ты ей безразличен был, стала бы она тебе помогать? То-то же! – сказал Гена, разливая водку по стаканам.
- Правильно  Гена говорит – вступила в разговор  Ирина. – Чего ты боишься? Или она тебе противна?
- Да, нет, она мне нравится.
- Ну, и чего кота за хвост тянуть? Женись и всё! Не забудь нас на свадьбу пригласить!
Они легко рассмеялись, выпили и навалились на еду.
       На следующий день Николай пригласил Эмму в кафе. Пока официант ни принёс заказ, за столом была напряжённая тишина. Коля всё перекладывал вилки и нож с места на место, пил воду, не зная, как начать разговор. Вот он опять схватился за вилку, но Эмма накрыла своей горячей ладонью его сжатый кулак.
- Что случилось? Говори, не томи.
- Выходи за меня замуж – буркнул он сразу и, выдернув свою рук, схватил стакан, налил воды и залпом выпил, потянул узел галстука, расстегнул пуговицу рубашки.
- Я согласна.
Голос прошелестел, но ему показался громом. Он  внимательно  посмотрел на Эмму, увидел её повлажневшие глаза, подрагивающие губы, схватил за руки и потянул за собой.
- Пойдём отсюда.
Они поехали к Николаю домой. По дороге купили вина и всякой закуски. Долго просидели за столом, оттягивая момент близости и, волнуясь. Наконец, Эмма встала, решительно отправилась в ванную, а Коля застелил постель чистым бельём и робко постучал в дверь ванной. Она стояла под душем. По крепкому обнажённому телу сбегали струи воды. Эмма отступила на шаг, освобождая место ему. Он уже не о чём не думая, шагнул к ней под эти ласковые струи, прижался к ждущим губам. Возбуждение стёрло все условности и преграды. Это была ночь их узнавания, понимания, взаимного счастья обладания.
    На завтра они перевезли Эммины вещи, сделали перестановку в квартире. А через пару дней забрали сына из больницы. И уже втроём поехали в ЗАГС  подавать заявление.
Опять коллектив скинулся, и арендовали тот же зал ресторана в подарок молодоженам. Гена и Ирина были свидетелями при регистрации. А администрация подарила им путёвки в Черногорию. На лето Сорокины сняли дачу, вывезли туда дедушку, бабушку и Стаса. А сами каждую пятницу садились в душную, набитую дачниками, электричку и ехали к ним, чтобы провести два счастливых беззаботных дня всей семьёй.
    Николай смотрел на то, как ловко Эммины руки успевают пере-делать кучу самых различных дел: поиграть с сыном в бадминтон, накормить, постирать, и мимоходом прижаться к нему, и млел от счастья. Его любовь не была такой острой и страстной, как к Инне, но она заполняла его такой нежностью, что он задыхался и, удивляясь сам своему чувству, шептал:
- Я люблю тебя Эмма!