Коваксинские говоруньи

         
 Анюта вышла на улицу, села на лавку, разглаживая на ситцевом сарафане небольшую складочку, солнце слепило глаза, прогревало макушку головы, она щурилась, пряча лицо в тень.
 Рядом лежало новенькое коромысло и два ведерка. "Устала,- сказала она себе,- еще пару ведер принесу и лягу пораньше спать".

 Разбуженная галками, залаяла собака, замычал привязанный за колышек, пятнистый теленок, надоело ему топтаться на одном месте, вырваться бы, побегать, размять молодые ножки, помериться силами с другими телятами, попить свежего молочка. Эх, жизнь телячья, что же Настя про него забыла? Мухи одолели, слепни облепили, скорее бы в прохладный двор. За много километров слышен шум поезда.

 Из переулка, ругаясь, вышла Зинаида, погоняющая хворостинкой, не во время загулявшую корову, каждый день пытавшуюся прошмыгнуть мимо дома.
 С детства Зина какая-то замызганная, лето, а она в резиновых галошах, затертая одежда лоснилась на груди, животе, на трико висела еле державшаяся заплатка, сквозь дырку просвечивалось белое тело. Закутавшись в бабкину шаль, материлась на всю улицу. Увидев Анну, поздоровалась.
– Здорово живешь, Аннушка - отдыхаешь?
– Здорово, Зина, опять твоя  корова домой не пришла, где шастала?
– За за старой школой, окаянная, пошла, пошла, никак не нажрешься, дома пойло ждет, из вымя  молоко на землю льется, а она разгуливает, пошевеливайся!
Зинаида положила на бок коровы руку, таким образом добрались до дома.
 Погладив поясницу, Аннушка пошла к колодцу, где судачили, промывая чьи-то косточки, несколько женщин.
 Рядом с колодцем, на бревнышках, упершись дрожащими руками о сучковатый посох, сидел, посиживал дед Еремей, сколько ему лет, он и сам забыл. Его вывела на солнышко жена внука - Настя.
 От сарафанного радио у колодца, можно многое узнать, крепдешиновое платье Насти, обтягивало живот - она ждала третьего ребенка. "У нее что ни год - то Федот", - подтрунивали бабы, это ее не смущало, наоборот, придавало уверенность. 
– Привет, бабоньки,- поздоровалась Анна,- снова дискуссию устроили по поводу чужих грехов?
– газет не читаем, телевизор сломался - хоть здесь новости узнать, говорят, к тебе сестра приезжает?
– Ага, Нина с семьей.               
– Анют, ты бы еще разок рассказала, как она в детстве сласти любила, приедет, подтруним,- сказала Настя.   
– Да уж, доставалось ей от матери, зажмет между ног и давай хлестать ремнем, мы кто куда разбегаемся, мама прозвала ее козонькой, в честь соседской козы, любившую траву шелковую, воду чистую, очистки не ела, подавай вареную картошку хлебушек.
 Готовившись к пасхе, мама решила сварить постный сахар, помолилась, нарядилась в полушалок, принялась за дело у печи.
 Мы знали, вареный сахар попробовать до праздника, не даст ни кусочка, одна надежда облизать сковороду. Когда мама положила на чистую тряпочку дымившийся коричневый круг сахара, у нас потекли слюнки.
 Вошла соседка, заболтались они с мамой, мы запустили пальцы в сахар, стали отковыривать по малюсенькой крошечке в середке, удивляясь, как быстро показалось дно.
 Увлеклись, круг сахара пошел по рукам, последними на нем остались отпечатки Нинкиных зубов, по этим следам мама узнала, кто зачинщик.
 Маленькая проныра, таких сластен не сыщешь, знала, где, что спрятано, уговаривала на провокацию, мы боялись, она нет.
 Она отыскивала "клад", мы ни при чем, мама хватала ее за шиворот, стегала ремнем. "Ой, больно, всегда мне больше всех достается, все ели, а я виновата? - орала она. "Это тебе за зачинщицу,"- приговаривала мама. 
                - Вот это сластёна,- засмеялась Груня, - правда кизонька.
 Худая как щепка, с жаром слушавшая, тетка Груша стояла в центре, отбиваясь от комаров, жара ли, холод, она не снимала с себя старую стеганку с тремя разными пуговицами, на люди, наряжалась в нарядный платок, закалывая его на булавку, по-староверски. Под низом носила: рукава, легкую цветную и верхнюю, самую нарядную юбку, ее прозвали "Боярыня Морозова" из-за фамилии.       
- Да, уж,- подтвердила  Анна, кизонька и есть кизонька, до сих пор зубы не может вылечить, одни гнилушки, у дочери тоже, по наследству, первое есть не любят, лишь бы конфеты были.         
- Анна, а как она  замки-то вскрывала? - напомнила о себе Авдотья, маленькая сгорбленная бабка. Она ходила за водой с бидоном не потому, что не кому принести - ради общения.
- Было и такое дело, баб Дунь, мама поставила на окно остужать топленое
молоко,с коричневой, жирной корочкой, Нинка ходила, ходила, как лиса вокруг кувшина, не могла понять, как попить молока не трогая пенку?
 Захотела на двор, по нужде, сидела, сидела, взяла соломинку, и вот оно - Эврика! Войдя в избу, проткнула пенку и преспокойненько посасывала молочко, неожиданно пенка провалилась - преступление налицо, получай по первое число. " Живот-то не болел от жирного?
- Да вы что, какой живот, сколько сладкого переела, правда, золотуха одолела.
 И еще случай расскажу, с севера, к нам приехали гости, прихватили с собой ящик сгущенки, полагая, этого вполне хватит, на весь отпуск, разве Нинка утерпит?

  Нашла гвоздь, проколола одну, вторую банку, третью, мать сунулась в комод, где под тряпками спрятаны банки, потрясла в руке - пусто! "Ах вы, паразиты, разве вам привезли, съели одну и хватит!"
 Маме было стыдно, гости успокаивали, мол, они дети, сладкого не видят, попьем коровьего, оно полезнее.
 На этот раз Нинку не били, потом ей снова попало, кизонька, есть козонька, нюхом чуяла, где прятали пряник. В кладовке, на старинном  сундуке, всегда висел амбарный замок, открутила шурупы, вынимала петлю, мама замечала убывание  продуктов, но как они пропадают, грешила на мышей. 
- Интересно,- удивлялась Настя,- ни когда бы не догадалась, еще что?   
- В избе родители "обмывали" новенький мотоцикл, мы с друзьями облепили со всех сторон блестящую машину, кто рядом топтался, кто верхом сидел, приговаривая "ду-ду", будто едет, мотоцикл стал клониться, все отбежали, а Нинка замешкалась, ну ее и придавило.
 Со страху орава вбежала в дом, потому, что у Нинки из носа выскочили большие  зеленые пузыри. "У Нинки мозги вылезли, у Нинки мозги вылезли!" Родители вытащили Нинку, осмотрели и рассмеялись - с ней было все в порядке -это сопли.

 В огороде, отец выкопал навозную яму для полива грядок, увлекшись сбором  малины, мы услышали, кто-то плюхнулся в яму - это Нинка. Она барахталась в ледяной, навозной воде, среди жёлтопузых  тритонов, чтобы не напугать ее вскриком, мы прикрыли ладошкой рты. Нинка чуть не захлебывалась, мы побежали к отцу, возившемуся у трактора, вытащил, позвал маму, чтобы отмыла.
 Время летит, я все думаю, каково ей там было, в ледяной воде, с тритонами, штук шесть было.
 А еще попала она вот в какую передрягу. Мы подросли, стали бегать в клуб, она тянулась за нами, после клуба решили гурьбой залезть на сеновал, рассказывать байки. Болтаем, болтаем,слышим, кто-то карабкается, прислушались, напугались. Только "домовой" дополз до последней ступеньки - грохот, стон: "ы-ы-ы".

- Нинка, это ты? "Ы-ы-ы",- приглушенно послышалось внизу, мы в страхе слезли, видим мы такую картину. Среди напуганных овец, лежала почти бездыханная Нинка, отбившая нутро. Внесли в кладовку, выхаживали три дня, родителям не сказали, спросят, где Нинка - спит, утром спит и вечером спит.
- Ну и ну,- покачала головой бабка Дуня,- вылечили?
- Живучая! Ладно, бабы, хватит балясить, стемнело.
 Раскачивая бедрами, все разошлись, болтовня продолжится на завалинке, с краюшками спелых подсолнухов.               
Август   2002 г.





            
               



1