Сердце

Было позднее лето, воздух еще был раскаленным, легкий ветерок не остужал ни лица, ни натруженную спину, отчего пот катился градом. Деревья едва раскачивались, но листья перешептывались еще громче, видимо, предчувствовали то ли беду, то ли свой конец. Мужчина работал монотонно с самого утра, близилось время обеда, и беспощадное солнце все сильнее кусало кожу. Было так душно, что тенек едва ли бы помог. Но и его не было. Оставалось только облиться водой, но ту сначала нужно принести. Причем вода с рубашки испарялась, а голова высыхала, и на коже снова наливались крупные капли пота. Выравнивая деревянную поверхность, которой суждено было в будущем стать основанием детской колыбели, мужчина продолжал трудиться.

Отчаянно хотелось пить, так сильно, что губы слиплись, а язык стал похож на терку, но идти к колодцу, отрываясь от работы, не хотелось, и не было никого, кто мог бы принести воды для него. Когда ждать уже было нечего, если только обморока от жажды и перегрева, мужчина отложил в сторону инструмент и разогнул спину. Не успел он, как следует, размять шею, как со стороны обрыва донесся крик. Побросав инструменты и недоделанную работу, несмотря на дикую жажду, мужчина поспешил в ту сторону.

Еще даже не достигнув цели, мужчина знал, что ждать нужно плохих новостей, потому что хорошие новости с той стороны не приходят. Деревушка, в которой жил мужчина, была маленькой, и находилась она на окраине леса, дремучего и непроходимого, но не лес был причиной всех бед жителей, ими был крутой отвесный обрыв, располагавшийся по другую сторону. Так и была зажата деревушка между двух зол. И если лес своей темной репутацией отпугивал, то поляна перед обрывом была светлой и солнечной. Именно на ней играли дети, и именно дети в этой деревне гибли чаще всего. Почти каждый год с обрыва срывалось по ребенку, а если год был особенно неудачным, то и больше. Как бы жители ни старались защитить или оградить детей от бездны, бездна получала свои дары.

В один из особенно тяжких годов мужчина потерял единственного сына, пятилетнего Кристофа, который был очень похож на свою мать, что скончалась, подарив ему жизнь. С тех пор у мужчины из родных осталась только сестра и ее семья, трое племянников. Но большую часть жизни он теперь проводит в одиночестве, целыми днями работая на улице, а по вечерам закрываясь в доме и никого не впуская. Единственное, что еще могло вернуть его к людям – это новая трагедия, которую он даже спустя десятилетие переживал как свою. Вот и сегодня он побросал все дела и пустился узнать, что же случилось на этот раз.

На поляне постепенно собирался народ: женщины плакали, дети держались своих матерей, мужчины хмурились. Когда он подошел, один из них, Ролан, обратился к нему:

- Джон! – Мужчина устало потер глаза, внимательные, сочувствующие. Человек с таким взглядом не приносит благих вестей: - Это Эрик.

Ругательство сорвалось с губ незамедлительно. Мужчина знал сорвавшегося мальчика, ему было четырнадцать, он когда-то был лучшим другом его сына Кристофа, когда тот был жив. Более того, Эрик был его племянником, сыном его сестры и ее мужа, которые оставались его единственной поддержкой и семьей. – Прости, мне нужно к ним! – Мужчина отодвинул Ролана в сторону и поспешил сквозь собирающуюся толпу, будучи уверенным, что именно у края найдет родителей, лишившихся сегодня одного из сыновей.

Том и Сара были в паре шагов от края, и мужчина отчаянно старался оттащить жену подальше, но та сопротивлялась и постоянно причитала: «Мой Эрик… мой мальчик!». Глубоко вздохнув, Джон поспешил к ним. Глаза Тома были красными, руки и щека расцарапаны, видимо, Сара совсем не понимала, что делает. Мужчина кивнул другу и забрал из его кровоточащих рук сестру, обратившись к ней:

- Сара, - первый оклик ушел в никуда. – Сара! – Пришлось встряхнуть женщину за плечи и позвать снова: - Сара! – А она будто не слышит. – Ну же, Сара! – Еще раз встряхнуть, сильнее, так, что даже зубы щелкнули. – Сара, слышишь меня? Я здесь, с тобой. – Взгляд женщины прояснился, она вся обмякла, а из глаз у нее покатилась новая порция слез. – Ты пугаешь их… Энни и Алека... посмотри на них. Посмотри на них, Сара, они в ужасе!

Энни и Алек еще двое детей Сары и Тома, племянников Джона, стоят тут же в двух шагах от родителей, жмутся друг к другу, большими глазами наблюдая за происходящим. Им еще нет и пяти, они до конца не понимают, что же произошло, знают только, что что-то расстроило маму с папой и все. Джон зажал лицо сестры в ладони, вынуждая посмотреть ему в глаза, и повторил еще раз, на этот раз более тихо:

- Сара, ты должна увести отсюда близнецов, им тут не место, как и тебе. – Она кивает. – А мы с Томом все узнаем и расскажем тебе. – Еще кивок. – А теперь иди. Ну же!

Джон проводил женщину взглядом, а сам подошел к Тому, положив тому руку на плечо, привлек его внимание:

- Ты в порядке? – Мужчина едва заметно мотнул головой. – Как это произошло?

Том сделал глубокий вдох и вытер щеки прежде, чем поднять взгляд на друга и заговорить. Голос его был хриплым, тон сдавленным от горя и слез, он слегка заикался и постоянно сбивался, и это делало его слова еще более страшными:

- Дети, Джон, эти чертовы дети! Они всегда играют здесь. – Снова стереть дорожки со щек и продолжить: - Он спас кого-то, Джон, спас! – Глубокий вдох. – Эрик спас мальчишку, оттолкнул от края, а сам сорвался. – Всхлип. – Зачем? – Еще один. – Зачем он это сделал? – Джон снова протянул ладонь, и мужчина вцепился в нее, словно в спасательный круг посреди океана горя, может быть, так оно и было. Если бы только Джон мог ему помочь… - Посмотри, он цеплялся за край, видишь борозды? Мой мальчик, он не хотел… не хотел…

Том последний раз кинул взгляд на глубокие борозды на земле и ушел вслед за женой, которая повела близнецов домой. Джон остался один посреди толпы. Бросив последний взгляд на Тома, Сару и близнецов, он опустил взгляд на землю. На ней были четкие следы скольжения в месте, где Эрик спас мальчика, после чего сам не устоял, были ямки, возможно от локтей, видимо юноша сорвался не сразу, а пытался какое-то время выбраться, и следы ногтей там, где он отчаялся. Почему ему никто не помог? Можно ли ему было помочь? Обрыв был пологим и каменистым, нигде не было ни выемки, вот руки подростка и не выдержали. Когда земля под ногами начала кружиться от слишком пристального взгляда, за спиной раздался тоненький голосок, как такой удалось расслышать из общего шума, не ясно.

- Мистер Харт! – Мальчишка совсем маленький и тоненький, лет пяти не старше, чумазый весь: одежда в траве и песке, глаза и щеки красные от слез, под носом корочка соплей и грязные разводы, губы искусаны и подрагивают. – Мистер Харт!

- Что случилось? – Что вообще нужно этому крохе от него? Почему он так упрямо к нему взывает?

- Это я виноват. – А вот кажется и ответ.

- В чем виноват? – Мальчишка шмыгнул носом, и подбородок его опасно задрожал, подсказывая, что слезы вот-вот польются. Но надо отдать малышу должное, он не сдался  и продолжил стоять на своем:

- В том, что Эрик упал. – Эрик, имя племянника, произнесенное тонким полным святого благоговения голосом, резануло по сердцу, заставляя вспомнить, как тот сам когда-то рассказывал ему о том, как сорвался Кристоф, плакал и говорил, а после замолчал на добрые два месяца, вплоть до смерти еще одного ребенка, одиннадцатилетней Теи. Видимо, в тот самый момент и разбилось сердечко бедного Эрика, когда он на самом деле осознал, что значит терять, и как часто это случается в их деревушке.

- Он спас тебя? Ты тот мальчик, да?! – Это не было полноценным вопросом, больше походило на утверждение, требующее внимания, а не ответа.

- Они говорили мне, что я маленький и не должен тут играть, а я их не послушал. Дождался, когда все уйдут, и подошел к краю. Я их не послушался. – Слова потонули в рыдании, и Джону пришлось опуститься на колени, чтобы хоть что-то разобрать. – Закружилась голова… так высоко… а он… он… спас… а сам… не удержался. – Мужчина погладил ребенка по голове, и тот буквально упал в его руки, продолжая говорить своим тоненьким голосом: - Не сразу упал… висел… а я пытался помочь… не смог… Простите!.. Это все я… они говорили… говорили… маленький… подрасти… если бы был большим… помог…

- Ну-ну, малыш! – Джон уже хотел начать снова, подбирать слова, но мальчик снова его перебил:

- Мистер Харт, я виноват. – Мальчик даже взгляд поднял, став на миг серьезным: - Я пытался его вытянуть, а он меня оттолкнул, а сам упал.

Только теперь стало понятно, что это за углубления в земле. Это следы не от локтей, а от детских пяточек. А если так, то кроме этого малыша здесь никого не было, никто не мог помочь, а пятилетний ребенок просто был не в силах спасти его племянника. Тот видимо тоже это понял, раз вовремя оттолкнул, а не утащил за собой. Эрик, глупый мальчишка, но умер он героем, по крайней мере, для одного маленького мальчика и его семьи.

Все эти мысли скребли изнутри, стараясь найти выход, тогда как, стараясь успокоить, рука продолжала гладить по голове чужого ребенка, стоящего жизни почти родного. Народ начал расходиться, голоса начали затихать, или Джону так только казалось. Малыш очнулся, когда руки матери повели его прочь, а мужчина все сидел. Не более трех дней пройдут прежде, чем дети снова потянутся сюда. Снова будут играть, рискуя жизнью, а их матери станут волноваться и гадать, чей ребенок на этот раз не вернется домой. Здесь никогда ничего не меняется, и, видимо, не изменится. Только этот мальчик, быть может, так и будет верить в своего героя, будучи обязанным ему. Может быть, он научит хоть кого-нибудь, что жизнь важнее желания выделиться и доказать кому-то что-то. Как этот случай научил его самого. Только Джон знает, что играть детям негде, что в лес те не пойдут, и эта поляна - единственная в округе, пригодная для игр.

Уже дома, когда стемнело, и голоса все стихли раньше обычного, мужчина стал готовиться ко сну, убирая инструменты на ночь. Идея пришла внезапно, из ниоткуда, как и положено хорошей идее. Если не получается найти другое место для игр, можно попробовать обезопасить имеющееся. Например, установить забор на краю. С такой мыслью мужчина и уснул, а с утра принялся мастерить забор, отложив все остальные заказы на время.

Спустя неделю неустанной работы забор был готов, осталось его только установить. В одну из самых светлых ночей, когда полная луна была особенно яркой, Джон, прибегнув к помощи Тома, огородил обрыв так, чтобы ближе, чем на пять метров, к нему было не подойти. С утра дети удивлялись чуду и звали родителей, те внимательно осматривали работу и быстро вычисляли мастера, после чего шли к Джону на поклон. Но радость была недолгой, и спустя полторы недели подросток выпал за забор, а спустя еще пару дней сам забор чудным образом сполз вниз.

Когда в течение нескольких недель погибло трое детей, Джон задумался: «А можно ли обезопасить хоть кого-то?», «Почему они до сих пор не ушли отсюда?» и «Будет ли этому конец?». Бездна ненасытна, а человек так хрупок, и душа его так светла, что это лучшая еда для вечно голодной пасти. Сколько еще своих детей они должны отдать ей на заклание? Есть ли что-то, способное остановить рок? Может ли он сам что-то сделать?

И тут в голову мужчине пришла мысль, что никогда с этого обрыва не срывался взрослый, только дети, самому старшему из них было четырнадцать, как и Эрику. Но за столько поколений ни один взрослый не упал вниз и не прыгнул сам. Так не бывает! Разве что сама бездна выбирает, кого принимать в свои объятья. Что будет, если ему самому, Джону Харту, спрыгнуть вниз, обращаясь ко всем богам с единственной просьбой – спасти детей?

Это не было жестом отчаяния, свое горе он уже оплакал, это могло бы стать жестом доброй воли, выбором человеческого существа. Когда ты одинок, не так сложно пожертвовать единственным, что у тебя осталось. Жизнью.

Мужчина не стал откладывать дело в долгий ящик, ожидая еще одной смерти. Он выбрал день, к тому времени доделал все заказы, не берясь за новые, попрощался с сестрой, Томом и близнецами, но сделал это так, чтобы те ничего не заподозрили. А затем в одну из ясных осенних ночей прыгнул с обрыва, предложив свою добровольную жертву в обмен на безопасность чужих детей.

Джон Харт не почувствовал ни удара, ни боли, его сердце остановилось еще до того, как тело коснулось дна обрыва. Видимо, бездна сжалилась над смельчаком и приняла его предложение.

А наутро, когда дети прибежали к обрыву, удивительная картина открылась им. И они побежали обратно, звать родителей, а те и соседей. Когда на краю собралась вся деревня, восхищенный гул пробежал по толпе. За одну ночь на краю обрыва вырос огромный дуб с могучим основанием и сильными ветвями, корни его были такими мощными, что свободно проходили сквозь землю вплоть до камней, прогрызая их. Ветви раскинулись вправо и влево, поднимались к небу и опускались вниз, как настоящая изгородь. Корни, проходя сквозь камень, плели древесную паутину, отчего со стороны обрыва появилась площадка - достаточная, чтобы спасти незадачливого смельчака от падения в пропасть. Но самым удивительным было сердце посередине ствола: столь необычным образом расходилось его основание у середины и столь непостижимым образом собиралось ближе к кроне. Каждый вечер лучи заходящего солнца проходили сквозь это естественное оконце, становясь единственным светлым пятном в густой закатной тени.

И так получилось, что глядя на это большое симметричное сердце посередине древесины, каждый вспомнил о Джоне Харте, нелюдимом плотнике, который всегда первым приходил на помощь, но только маленький мальчик, ради которого отдал жизнь племянник Джона, Эрик, озвучил общую мысль:

- А где мистер Харт?