999 LW. Темный уровень. Глава 8

В направлении севера

                Самым важным фактом в нашей жизни
                является не то, где мы находимся сейчас,
                а в каком направлении мы движемся.
                (Оливер Венбелл Холмс)

Я ушел только утром.
Разговор один на один не удался.
Провидица задавала вопросы, вместо того, чтобы слушать. А потом пришли дети и потребовали показать им «карателя».
Удивления не было, только понимание, что серьезности разговора пришел конец.
Лучше было сразу уйти, чтобы не видеть их лиц, но я не смог. Наверное, мне стало любопытно – я впервые мог видеть детей так близко, и говорить с ними.
- Этот что ли каратель? Что-то он мелкий какой-то. Как же он нас спасать-то будет?
Чумазый ребенок в чужой поношенной одежде. Смелый. «Хороший мальчишка,» - подумалось мне, когда заметил, как он, понимающий, что перед ним кто-то сильный, все равно задвинул себе за спину другого ребенка - девочку.
Меня озадачила такая забота. В этом мире, полном лжи и коварства, все равно имелось место бескорыстию и преданности. Наверное, поэтому нас все еще не отозвали - оставили поддерживать равновесие. Удерживать от полного падения.
- Ты смелый.
После моих слов глаза ребенка вспыхивают от гордости, и в них появляется доверие. Но девочка дергает его за плечо, и взгляд ребенка тухнет, снова наполняясь подозрительностью.
- Думаешь, если я малый, то можно мне не отвечать? – он одергивает рукав. – Думаешь, я ничего не понимаю? Что нам – крышка.
- Даник, мама запретила так говорить, - девочка впервые подает голос.
- Знаю, но спросить надо.
Я снова гляжу на Провидицу. Она смотрит на меня, внимательно изучает, именно для этого она позволила маленьким людям остаться: хотела знать мою реакцию на ее младших собратьев. Или просто желала добавить веса своим словам.
Тогда я решил промолчать, давая ей возможность сделать первый шаг.
- Теперь ты тоже в отказ уйдешь? – спросила меня женщина, указывая на детей. – А ведь они не одни здесь. И будут еще другие.
Понимаю ее - старица хочет использовать любые козыри, чтобы защитить своих.
Но я не могу взять на себя еще и эту ношу. Забота о лагере будет отвлекать от основной цели – я могу упустить больше, заботясь о малом.
- У меня другая задача, - произношу, почему-то отводя взгляд. Наверное, впервые мне стыдно за то, как я расставляю приоритеты.
В какой момент стремление удержать баланс переросло в простое желание найти и наказать виновных, я не знал. Наверное, я стал меняться, как тот, чье имя нам запрещено упоминать. Падший. Неужели я тоже стану таким?
Что-то изменилось в моем лице. Что-то, от чего старица одобрительно хмыкнула и дала приказ детям уходить. Она хотела добить меня, но ей не дал мальчишка.
- Провидица, ты сказала, что я смогу попросить все, что хочу, - произнес ребенок, глядя в глаза старой женщины.
Она была недовольна напоминанием о долге, но все же кивнула.
- Так вот, я хочу, чтобы он, - ребенок указал на меня, - позаботился о Лие, когда меня не будет. Сейчас я и сам могу, но если что, ей нужно, чтобы кто-то ее защитил.
Бегающий взгляд женщины подсказал, что она не ожидала такой великодушной просьбы и сейчас устыдилась собственных мыслей. Наверное, тяжело оправдывать ожидания. Быть может, это самый тяжелый труд, потому что приходится следовать ЧУЖИМ надеждам, а не своим. И теперь исполнить чаяния маленького человека должны двое взрослых.
 - Чем заплатишь? Я не работаю даром, - произношу жестко, проверяя, насколько маленький человек серьезен в своей просьбе.
Ребенок оказался гораздо сильнее духом, чем его учительница.
- Вот, - он достал из кармана горсть монет и протянул мне. – Если мало, могу добавить еще часы, но за ними идти надо.
На мгновение замолкаю, пытаясь разглядеть красноватые блики волнения в его ауре, и мое молчание оказывается слишком тягостным для Провидицы.
- Они же совсем дети, - говорит она. – Хватит бед на их малый век. Неужели нельзя просто помочь?
Удостаиваю женщину коротким взглядом и подхожу к детям. Присев на корточки, говорю, глядя в глаза мальчишке:
- Великодушие – любимое орудие зла. Оно расслабляет и заставляет надеяться вместо того, чтобы делать. Ничего в этом мире не бывает бесплатным. На все есть своя цена.
- И чем раньше они поймут, тем лучше, - произношу в пустоту, но для единственного здесь взрослого.
- Часов не надо, здесь вполне хватит, - снова говорю с ребенком и, как только в мою ладонь ложится горсть монет, обращаюсь к девочке. - Подойди. Мне нужно видеть, кого я защищаю.
Я протянул ей руку и наблюдал, как она колеблется, пытаясь принять решение. Но как только ее ладонь оказывается в моей руке, девочка поднимает взгляд и делает шаг.
- Смелая, как твой брат, - улыбаюсь, глядя, как она борется со своим страхом. Мужественная девочка. Такой подопечной можно гордиться.
Пока она меня рассматривает, пытаюсь понять, как поставить печать, чтобы девочка не пугалась при каждом моем появлении на зов ее души.
И тогда я решаю дать ей оберег – обманку – чтобы ее сознание связывало мое появление с этим предметом.
- Смотри, - я взял монету из пригоршни и протянул девочке. – Это талисман.
- Это простая монетка, - она удивилась моей недогадливости.
- Это не простая монетка. Через нее мы будем держать связь. Если я буду тебе нужен, зажми в ладони и позови меня.
Я сознательно запутываю ребенка, понимая, что ее маленький разум все равно не поймет правды. Она мне верит и прячет свой «талисман» в кулаке.
Но я вижу сомнение на лице ее брата и понимаю, что мой трюк удался – он, имея больше опыта, чем его сестра, не может просто поверить на слово и уйти.
- Не может монета просто так помочь. Как ты ее услышишь?
Кажется, он рассердился.
Улыбаюсь - ребенок оправдал мои ожидания.
Тогда я подхватываю девочку на руки и предлагаю обсудить это всем вместе.
Поначалу я не обращаю внимания на подслушивающую нас Провидицу – вопросы сыплются, я едва успеваю отвечать.
Только однажды бросаю взгляд в сторону старой женщины и замечаю, что она сидит, прикрыв глаза, словно спит. Только я знаю, что она слушает. Весь наш разговор. Хитрая лиса. Теперь стало понятно, как она добилась лидерства – она умела вовремя молчать и говорить.
И она сумела выдержать наши разговоры, наверняка замечая, как из детских душ уходит недоверие, и на его месте появляется привязанность – чаяния, которым теперь придется соответствовать мне. Она же сумела избавиться от ответственности за будущее детей, которое не могла обеспечить. Разумный подход.
Когда за окнами стало светлеть, а следом стало светлее в комнате, в которой мы находились, старуха открыла глаза.
- Ну, хватит, дети, дайте карателю отдохнуть. Поздно уже.
Она тяжело поднялась и распахнула дверь, открыв пустую площадку с сидящим на земле мужчиной. Очевидно, это был отец детей. Он поднялся, увидев, что вход открыт, и направился в нашу сторону.
- Спокойной ночи, Каратель, - первой проговорила девочка, обняв мое лицо ладонями.
- Иди, дитя, - ответил ей, запечатлевая на ее лбу поцелуй – печать, которая оградит ее от охотников и укажет стражам, под чьей она опекой. Монета – всего лишь символ. Символ для человека, чтобы не раскрывать наших тайн и не пугать фактом нашего постоянного присутствия.
 - Знаю, что ты обо всем этом думаешь, - проговорила старуха, едва дети покинули дом. – Но у меня нет выбора – нам нужен кто-то сильнее ИХ.
- Их?
Не знаю, что меня больше поразило: признание или странное закатывание глаз.
- Их, - твердо произнесла женщина. – Тех, кто нас сюда отправил. И я чувствую – ты сильнее.
Недоверие или сомнение появляется в ее словах, когда она произносит: «Тут что-то затевается – нутром чую».
Понимаю, что она хочет от меня предложения о помощи, но это не то, что я могу себе позволить. И я молчу, глядя на горизонт, из-за которого пытается вставать бледное светило.
Старуха смотрит туда же.
- Скоро патрули – мы не высовываемся в это время. И тебе не советую. Мало ли что они задумали, - ее голос сух и скрипуч, но вовсе не от старости. Просто она так и не получила того, что хотела.
Киваю, принимая ее заботу, и направляюсь прочь из закоулка, стараясь отойти подальше, чтобы своим исчезновением не будоражить человеческую фантазию.
Едва понял, что за мной уже никто не следит, обретаю невидимость и воспаряю в небо. Вслед за нитями, идущими на север.

________________

Даже не знаю, почему от этой встречи я ждала большего.
Владелица галереи, как представлялась эта особа в начале нашего знакомства, на деле оказалась простым администратором, не уполномоченным отвечать на каверзные вопросы. Но даже при таком скромном наборе функций, она сумела назвать несколько целей открытия «своего заведения», указав помимо культурно-просветительской еще и благотворительную.
Изюминкой заведения оказалась его многофункциональность: в здании галереи помимо стандартных залов будет располагаться бесплатная столовая для малоимущих. Казалось бы, благороднее некуда, однако на мой вопрос зачем делать целый район, зависящим от этой столовки, женщина просто пожала плечами, заметив, что расходы «спонсоров» ее не волнуют.
Тактичный намек на дурно пахнущие финансовые махинации также был проигнорирован, зато «хозяйка» похвасталась свободным входом и строгим графиком с семи утра до поздней ночи без перерывов и выходных. Вероятно, упоминание режима работы галереи расценивалось как наиболее важная информация, только не понятно, зачем ее публиковать в газете – ведь бездомные, что будут составлять подавляющее большинство посетителей, вряд ли увидят выпуск.
И все же, за отсутствием других сведений, придется включить эти – провести короткую экскурсию женщина также отказалась, сославшись на незаконченность строительных работ.
В итоге, по прошествии двух часов и нескольких чашек кофе, я имела стандартную рекламную статью, рой не отвеченных вопросов и стойкое желание наведаться в странную галерею в нерабочее время, пока там не установили охрану.
На все про все у меня есть полторы недели, не считая вторника, в который состоится званый вечер. А если вычесть время на подготовку, то семь дней, то есть все равно вполне достаточно, если грамотно распределить время.
- Полиночка, деточка, шеф опять лютует, - вижу довольное лицо Маргариты и хмуро киваю, когда она жестом указывает мне на редакторскую дверь. – Иди.
Понимая, что не остается ничего, кроме как мужественно встретить свою судьбу, направляюсь в кабинет Усача.
Застаю редактора в момент активных телефонных переговоров, в которых он явно не заинтересован. Видимо, поэтому, едва завидев меня на пороге, шеф поспешно и довольно грубо прощается со своим собеседником и бросает трубку, одновременно указывая жестом на стоящее около стола кресло.
- Полина, если ты думаешь уйти, я заставлю тебя такую неустойку выплатить, что тридцать раз пожалеешь, - с трудом дождавшись, пока я расположусь со всеми удобствами, произносит начальник, чем вызывает мое возмущение, смешанное с крайней степенью удивления.
– Звонил редактор «Вестника», чтобы «поставить меня в известность», - последние слова мистер Селман говорит писклявым голосом, очевидно пытаясь передать интонации того самого редактора. – Но знай: просто так я тебя не отпущу. Даже не думай! – заканчивает он, грозя пальцем для пущей важности.
- Я ее, понимаешь, вырастил, - шеф начинает загибать пальцы, суммируя свои заслуги. - Давал только лучшую полосу!
Улыбаюсь, вспоминая, что «лучшую полосу» я получила только один раз и то случайно.
- Разрешил свободный график!
Снова улыбаюсь, в этот раз умению преподносить факты в выгодном свете: мой график аналогичен графику всех корреспондентов состоящих в штате.
- Вошел в положение и дал отпуск, когда было нужно!
Новая улыбка выходит несколько напряженной, из-за того, что я вспоминаю, на каких условиях и по каким причинам этот отпуск был предоставлен, но все равно не пытаюсь остановить льющуюся бесконечным потоком речь, с интересом ожидая, какие еще заслуги припишет себе шеф.
Однако то ли фантазия закончилась, то ли память подвела, но Усач внезапно замолкает, задумчиво уставившись в шкаф и постукивая указательным пальцем по сжатым в кулак пальцам левой руки. Видимо, все-таки пытается вспомнить.
- В общем, так, Зацепина, - наконец отмирает шеф, - зарплату увеличиваю вдвое, и ты никуда не идешь.
Неслыханная щедрость по меркам нашего издательства, так что я могу только удивленно хлопать глазами, пытаясь понять, не привиделось ли мне это.
Шеф мое молчание воспринимает по-своему.
- Хорошо, нетерпеливо произносит он, - еще две тысячи сверху, и можешь писать о чем угодно.
- Даже о странностях в заброшенных районах? – на всякий случай осведомляюсь я, проверяя пределы будущих полномочий.
Мистер Селман недоверчиво смотрит на меня, а потом, махнув рукой, соглашается:
- Пиши о своих странностях. Но в пределах разумного – мы фантазиями, знаешь ли, не занимаемся.
Признаться, я и так не горела желанием переходить в другую газету – слишком уж их предложение казалось опекунским и навевало мысли о тотальном контроле, так что появлению весомого аргумента, не позволяющего это сделать, была только рада. Более того, теперь сомнений не осталось вовсе, поэтому, старательно маскируя радостное облегчение от принятого решения, вежливо улыбаюсь и прошусь на свое прежнее рабочее место.
Шеф почему-то не очень верит, вижу это по его внимательному взгляду, но все же отпускает меня, понимая, что исчерпал все возможности для оказания влияния. Скорее всего, теперь он будет контролировать каждую минуту моего времени, боясь, чтобы тайком не сбежала. Ну и пусть, за те деньги, что он предложил, можно потерпеть и чрезмерное внимание со стороны руководства, тем более, что я знаю все его сильные и слабые стороны.
К несчастью слабые стороны есть не только у мистера Селмана, у меня они тоже присутствуют, и одной из них до сих пор является статья к свежему выпуску.
Целый час я пытаюсь сделать нечто исключительное из материала, написанного в моем блокноте мелким совершенно неразборчивым почерком, но, чем больше я стараюсь, тем больше понимаю, что вслед за поразительным успехом меня ожидает грандиозный провал. Статья выходит более чем посредственная, даже не уровня выпускника факультета журналистики, что уж говорить о человеке со стажем. В нее бы имя спонсора и всю его подноготную или парочку фотографий на фоне всеобщей разрухи района – вот это была бы статья, а так – очередная рекламная заметка за полторы тысячи. Как раз, чтобы купить новые позолоченные гвозди для вывески.
- Похоже, у кого-то проблемы? – озывается со стороны вечно ноющий Копошин. – Что, с вершины славы камнем в бездну безызвестности? И все то у тебя, Зацепина, не как у людей.
Бросаю в его сторону злобный взгляд, не предполагающий двоякого толкования, но Копошин на то и Копошин, чтобы умело игнорировать подобные намеки – он даже бровью не ведет. Зато заинтересованно вытягивает шею, пытаясь рассмотреть написанный на мониторе текст.
- С каких это пор ты в рекламный отдел перешла? – бросает ехидное замечание мой сосед и снова возвращается к своей работе.
Очень хочется ответить что-то колкое и обидное, и только понимание, что коллега абсолютно прав, останавливает меня.
- Думаешь, я не знаю, - снова перелистываю блокнот, надеясь отыскать там что-то новое и грандиозное, хоть и знаю, что ничего не найду. – Но эта «светоч культуры и благотворительности» не раскололась даже на имя спонсора. Так что сижу на нуле.
- На муницапальном сайте смотрела? – небрежно бросает Копошин, не отрываясь от своего компьютера. – В разделе «Проекты»?
Несколько секунд сижу немой статуей, пытаясь осмыслить происходящее, а когда понимаю, отчаянно хлопаю себя по лбу, хорошенько обозвав не самым умным человеком этого города.
- Согласен с тобой полностью, - Копошин посылает мне кривую ухмылку. – Не знаю, за что Усач тебя терпит.
- Наверное, за то, что я оказалась единственным человеком, согласившимся взять тебя в соседи, - в этот раз решила ответить ему тем же.
- Это да, - притворно вздыхает мужчина, - силу моего таланта не каждый выдержит.
Тут же раздается довольный смех мужчины, снова заставляющий меня недоуменно размышлять, кто же из нас оказался победителем в этой словесной баталии. По всему выходит, снова Копошин, что меня раздражает даже сильнее, чем его громкий смех.
Именно в этот момент в моей бестолковой голове родилась первая стоящая идея.
- Копошин, пошли во вторник в Силанс д’Ор? – ехидно спрашиваю я, заранее зная, что у «непосвященного» это приглашение вызовет скорее страх и недоверие, чем энтузиазм. И, похоже, я права в своих догадках – смех тут же прекрщается, и Копошин совершенно серьезный поворачивается в мою сторону.
- «Вторник для всех»? Слышал, слышал, - мужчина скрещивает на груди руки, «закрываясь» от меня, – видимо, не очень хочет делиться своими размышлениями. – Только смысл? Для всех, значит, обыкновенный третьесортный режим. Такого добра вон – через дом.
В душе восхищаюсь равнодушием этого человека, прекрасно понимая, что будь сама на его месте, непременно воспользовалась бы моментом. Хотя бы из простого любопытства. Но с выводами Копошина согласна: настоящего «Силанс д’Ор» во вторник общественность не увидит – будет сценарий и интерьер, адаптированный под общую массу.
- А на званый вечер? – забрасываю удочку, надеясь вызвать в мужчине хоть каплю интереса. – Наверняка там будут многие, с кем стоит завести знакомство.
Копошин размышляет некоторое время, пытаясь, видимо, соизмерить ценность своего времени и важность потенциальных выгод от похода в ресторан. В конце концов, он решает спросить:
- А что Антона не зовешь? Или он недостаточно брутален для твоего сопровождения?
- Он недостаточно свободен для моего сопровождения, - отвечаю в тон реплике собеседника. – Так что, идешь?
Несколько мгновений мужчина смотрит, как я нетерпеливо барабаню пальцами по крышке стола, а потом все-таки отмирает, чтобы выразить свое величайшее согласие, заставляющее меня облегченно выдохнуть, расквитавшись с еще одним пунктом из моего списка невыполненных дел. Копошин, конечно, не идеальный вариант – кошусь в коллеги сторону, замечая, что тот снова сосредоточился на светящемся экране – но, за неимением лучшего, подойдет. По крайней мере, от этого человека я примерно знаю, чего ожидать: повышенный сарказм вкупе с самолюбованием и желанием вставить свое слово к месту и не к месту. Плюс к тому, он не самый худший вариант – вполне себе симпатичный мужчина, опять же, с чувством юмора, хоть и несколько извращенным, зато хорошо представляет, как себя следует вести в общественном месте. Единственное, что немного выбивается из стандартного образца – абсолютно лысая голова, и я не представляю, как она будет гармонировать с галстуком.
Но это все отступления и планы, а сейчас меня ждет важная работа, вынуждающая оторваться от созерцания лысого профиля и, последовав трудовому примеру его обладателя, точно так же уткнуться в монитор, чтобы отыскать-таки заказчика секретной стройки в Северном районе.
И в очередной раз я вынуждена признать, что ум Копошина гораздо грандиознее моего, раз сумел моментально определить путь выхода из тупиковой ситуации.
Муниципалитет не разочаровал: ни доступностью сведений, ни логической грамотностью, практически с первой попытки выдав мне официальную информацию о строительстве, точнее реконструкции здания с изменением профиля деятельности. Единственный недостаток: в качестве заказчика там значился некий мистер Вольф Флейшер, о котором кроме имени больше не было ни слова, зато сам факт, что заказчиком выступало физическое лицо, говорил о многом. Например, о невероятных и наверняка незаконных доходах, позволяющих отстраивать галереи.
Что самое интересное, на Флейшера имелась информация, только содержалась она в архиве полицейского департамента, к которому у меня нет прямого доступа, но зато имеется окольный путь через Стефана. И, если б не срочность, я собрала бы достаточно материала для статьи, прежде чем отправить ее в печать, но время поджимало, поэтому пришлось публиковать «рекламу», и договариваться о новой встрече со старым приятелем в ближайшую пятницу.
А до тех пор можно несколько раз наведаться в Северный самостоятельно.
Только моим надеждам не суждено было сбыться – Северный покоряться мне не захотел.
Вернее, мне даже не дали к нему приблизиться, остановив такси на полицейском посту примерно в полукилометре от предполагаемой границы. Страж порядка так и сказал мне после проверки документов: «Мисс, район закрыт для посещений. Вход только по пропускам», чем невероятно меня разозлил и заставил предпринять еще не одну попытку въехать по объездным дорогам.
Прокатавшись остаток дня по городу от одной группы патрульных машин с мигалками к другой, а от нее – к третьей, я все-таки понимаю, что ехать вокруг города, чтобы потом нарваться на очередной пост, бессмысленно, дорого и поздно – до комендантского часа точно не успею. Поэтому, попросив таксиста остановиться на обочине, отъехав от последнего поста на приличное расстояние, я выхожу из машины и оглядываюсь.
Справа, вдалеке, зияет тьма, на границе которой мигают красно-синие огни патруля, слева мрак безжалостно разогнан сиянием ночного города, за спиной – машина с нервным водителем, впереди скрываемый темнотой овраг… И что-то мне подсказывает, что лучше не предупреждать человека в машине о своих намерениях.
На раз – оборачиваюсь к машине, отмечая, что водитель отвлекся на переговоры по рации; на два – делаю шаг вперед и тут же чувствую, что нога соскальзывает по мокрой траве; на три я уже лежу в овраге и просто кожей чувствую, что по дороге вниз собрала всю грязь.
Овраг оказался не таким уж и глубоким – уж точно меньше моего авантюризма – так что, подняв вверх голову, даже из положения «сидя» я могла видеть крышу машины, значит, вполне подходит для того, чтобы устроить настоящую вылазку. Совсем как в шпионских фильмах. Однако шпион из меня пока получается никудышный – местность я не знаю, определять расстояния и направления не умею, фонариков, веревок и прочей атрибутики не ношу. Одним словом, почему решила, что упаду не в яму стометровой глубины, а в уютный овражек, понятия не имею. Похоже, мне просто очень везет.
Когда понимаю, что вдалеке раздается приближающийся вой сирен, мне приходят на выручку. Слышится хлопок закрывающейся дверцы машины, и над головой звучит взволнованный голос таксиста:
- Мисс, с вами все в порядке? Там полиция, я не хочу проблем.
- Все нормально, - тут же отзываюсь я, заглядывая наверх, чтобы увидеть в слабом свете фигуру мужчины, склонившегося над оврагом и пытающегося рассмотреть, по-видимому, меня. – Просто упала.
- Вам помочь, мисс? – участливо предлагает мужчина, осторожно ставя ногу на траву, проверяя почву на зыбкость. – Давайте руку.
Пробормотав благодарность в ответ, поднимаюсь на ноги и, отряхнув руку, подаю своему спасителю, позволяя буквально вытащить меня на поверхность.
- Что вы там делали? – водитель вытирает руки после прикосновения к моим грязным ладоням и тут же вытягивается по струнке, увидев подъезжающий к нам уже знакомый патруль. Похоже, у этого парня какие-то свои счеты с полицией.
- У вас проблемы? – произносит грозный жандарм через опущенное стекло. – Здесь нельзя останавливаться.
- Мы не знали, - изображать удивление не пришлось, потому что они и так присутствовало в полной мере. – И почему нельзя?
Полицейский делает недовольное лицо, но все же отвечает:
- Транзитная зона. Примерно через километр будет широкая красная линия, - он показывает в сторону города, - там можно, а здесь только ехать. Вы меня поняли, мисс?
- М-м, - согласно киваю, даже не сразу сообразив, что слова адресованы исключительно мне. – А в Северном можно останавливаться? – спрашиваю скорее от желания просто забить время, чем получить информацию.
- А эту информацию я вам предоставлю при наличии пропуска, - мужчина недовольно поджимает губы, явно не одобряя мои вопросы, и мне ничего не остается, кроме как в очередной раз кивнуть и отправиться на заднее сидение автомобиля. Следом в салоне оказывается таксист, молча заводит машину и трогается с места, заставляя меня оглядываться в заднее стекло на оставшийся полицейский седан.
- У вас там кто-то застрял, мисс? – неожиданно слышу голос водителя и, снова оглядываясь, ловлю заинтересованный взгляд в зеркале. – Сочувствую.
Первое желание ответить «нет» пропадает, как только понимаю, что мне на самом деле сочувствуют, и после такой искренности я почему-то чувствую себя виноватой, словно украла у этого немного наивного человека гораздо больше, чем простое доверие. С другой стороны, почему украла? У меня там застряло как минимум четыре человека, включая ребенка – люди, о которых я ничего не знаю, но которые очень нуждаются в моей помощи.
- У меня там сестра. Она была… - мужчина молчит, подбирая слова помягче, но я уже прекрасно понимаю, кем была его сестра, раз оказалась там. – Я всегда говорил, что это не для нее. Хотел найти работу, чтобы вытянуть ее, - голос водителя дрожит, и на секунду мне кажется, что он плачет. – И опоздал на каких-то двадцать минут.
Слушая исповедь, полную раскаяния и самобичевания, я пытаюсь представить ту самую непутевую сестру, из-за которой этот мужчина сейчас убивается, и ловлю себя на мысли, что после первого посещения Северного мое мнение о «лишних людях» претерпело существенные изменения. Сейчас люди, попавшие в безвыходное положение, кажутся не лишними, а совершенно необходимыми, хотя для того, чтобы понять, кому и зачем понадобилось их закрывать.
Теперь с совершенно неожиданной позиции предстает понятие «помощи государства», о которой до сих пор говорится по всем каналам. На самом деле помощь, предоставляемая правительством, заключается в полной изоляции от внешнего мира и в не менее полной зависимости от пунктуальности фургонов с едой. Не могу сказать, что имея прежнюю свободу, все эти люди были в лучшем положении, но, по крайней мере, здесь у них всегда был шанс, там – только то, что им позволят.
- Приехали, мисс, - голос таксиста вырывает из размышлений и заставляет оглядеться – водитель не ошибся с адресом, доставив меня до дома.
Достаю из бумажника деньги и протягиваю мужчине со словами «Все будет хорошо». Он кивает и благодарит меня, словно только что я пообещала спасти его сестру, а не просто проявила вежливость, и поспешно открывает дверцу машины, позволяя выйти, напоследок прошептав имя той, которую мне предстоит найти.
Когда прохожу мимо стоянки, кажется, вижу мотоцикл точь-в-точь, как у Антона, но вспомнив, что он не предупреждал о приезде, отмахиваюсь, понимая, что на таком транспорте может ездить полгорода. Но когда поднимаюсь на свой этаж, обнаруживаю сидящего на полу перед моей дверью Антона.
При моем появлении мужчина встает на ноги и опирается о косяк, позволяя мне открыть замок.
- Твой телефон не отвечает. Я волновался, - говорит он, как только входит в коридор, не давая мне выдвинуть обвинение о незапланированном приезде. По его исследующему взгляду, понимаю, что он сейчас сделал довольно странные выводы об источнике пятен на моей одежде и руках, но объяснять что-то нет ни малейшего желания.
Роюсь в карманах, как оказывается, совершенно пустых, и понимаю, что полет в овраг все-таки имел больше последствий, чем испачканная одежда.
- Кажется, потеряла, -  говорю устало, глядя, как Антон по-хозяйски кладет шлем и куртку на комод.
Мужчина недоверчиво хмурится, но все-таки принимает мое объяснение. Хотя, с какой стати я должна ему что-то объяснять? Он же не объясняет!
Слишком поздно понимаю, что слова возмущения вырвались, не взирая мое нежелание их произносить, но как только это происходит, становится легче – словно разом я избавилась от накопившейся злобы и обиды. Кажется, для Антона мое состояние не является загадкой, он только два раза моргнул, скорее чисто инстинктивно, от моего повышенного тона, и завел прежнюю песню о том, что у него планы, которые нельзя отменить.
Но я это уже слышала, поэтому отворачиваюсь и иду в ванную, чтобы смыть грязь. Очень надеюсь, что когда выйду оттуда, мужчина сам догадается уйти, не забыв закрыть за собой дверь – мне нужно подумать – после сегодняшней поездки в мой виртуальный план добавилось еще несколько пунктов. Кажется, их количество уже больше десятка.
Но сегодняшний вечер совершенно не хотел подчиняться моим ожиданиям и запросам – даже Антона он не захотел убирать из квартиры.
Когда я выхожу, мужчина сидит на кухне и пьет чай из своей любимой фарфоровой чашки. Увидев меня, он тут же поднимается и, не интересуясь моим мнением, наливает чай и ставит передо мной на стол. «Реабилитируется, видимо,» - чувствую, как неприятно кольнуло злорадство, но все равно не пытаюсь первой начинать разговор – ему надо, пусть он и начинает.
Антон несколько секунд позволяет мне изображать неприступную крепость, внимательно глядя, как я пью чай, нарочито бережно каждый раз ставя кружку перед собой, а потом все-таки не выдерживает.
- Полина, что с тобой происходит? Ты сама на себя не похожа.
- Подозреваю, что у меня завелась сестра-близнец, - ехидно улыбаюсь в ответ, не без удовольствия замечая, насколько мой ответ не понравился мужчине, Но вспомнив, что этот человек все еще мой самый верный и преданный друг, не считая одной оговорки, стыдливо опускаю глаза. Да уж, хороша подруга – от одного неисполненного желания сразу решила объявить конец дружбе.
- Просто много всего навалилось сразу, - добавляю, быть может слишком усердно потирая при этом лицо, и тут же чувствую, как меня хватают за руки, вынуждая открыться.
- Так расскажи, в чем дело, - произносит Антон, заглядывая в глаза.
Проникновенный взгляд и прикосновение теплых пальцев к запястьям – так мало, чтобы оставить где-то далеко обиды и снова довериться человеку. Хотя, кого я обманываю? Доверие к Антону никуда не исчезало: ни когда у него обнаружилась связь с криминальным миром, ни когда он отказал в моей маленькой просьбе. Словно он остается последним якорем, цеплявшим меня за жизнь – слишком много для обыкновенного, пусть и очень хорошего человека.
Наверное поэтому я ему рассказала о поездке в Северный: сначала - для исследования галереи, потом – о сегодняшней неудаче. Умолчала только о договоре со Стефаном и старалась обойти все углы, где шло упоминание о загадочном Майкле. Даже если Антон мне друг это не значит, что его нужно нагружать по полной программе: один человек  – один вопрос.
- В телефоне была важная информация? – первым делом спрашивает мужчина, когда я заканчиваю свой рассказ.
- Ничего такого, что нельзя восстановить, - морщу нос, старательно изображая беззаботность, но на деле чувствую липкий холод страха, вспоминая, что там есть номер Стефана.
Антон кивает, кажется, не почувствовав никакого подвоха, и я внутренне расслабляюсь, понимая, что дополнительных неудобных вопросов не ожидается.
- Значит, ты хочешь туда снова наведаться, - констатирует он, недовольно поджимая губы и отходя к окну. – Это может быть опасно.
- Мне надо, - говорю, глядя ему в глаза, словно так он может почувствовать мою решимость и желание попасть в закрытый район. – Я чувствую, что там что-то нечисто.
- И ты сделала такой вывод только из слов старой карги? – Антон приподнимает брови, искренне удивляясь моим умозаключениям. – В новостях нет ни одного упоминания, что там что-то не так. Уже давно кто-нибудь что-нибудь знал бы.
- В том и дело, что никто, похоже, даже не догадывается, - почему-то стало казаться очень важным, чтобы Антон мне поверил. – Я сама случайно узнала. Если б не простое любопытство, тоже не имела бы представления.
Антон долго размышляет, настолько долго, что я уже сомневаюсь в разумности своего желания довериться ему. Почему-то кажется, что этот человек будет первым, кто сдаст полиции, и позволит упечь меня в закрытую зону навсегда.
Когда мои опасения начинают проявляться в мелком подрагивании рук от непомерного волнения, Антон все-таки соглашается.
- Когда начнем? – произносит он легко, словно не было этих томительных минут раздумий, когда мы глядели друг на друга, пытаясь понять, что думает другой. Просто снова вернулся прежний беспечный Антон, которого я знаю уже несколько лет, и заявил, что с тех пор ничего не изменилось.
Широкая улыбка растеклась по моему лицу, когда он вместо того, чтобы дать мне возможность придумывать самой с чего начинать, стал сам разрабатывать стратегию.
Первым делом он предлагал выяснить местность, в которую нам предстоит добираться, но тут нас ждал неприятный сюрприз – все доступные ранее виртуальные карты района были скрыты, а сам район выглядел сплошной слепой зоной, информацию о которой виртуальный гид предлагал выяснить у неизвестного поставщика.
Подивившись внезапному повороту, Антон, тем не менее, пообещал решить этот вопрос и достать карты через свои источники, а заодно разобраться со снаряжением.
- Завтра или послезавтра буду знать, - произносит он, уходя в коридор за курткой. – Лучше подыщи телефон, чтоб не получилось как сегодня.
Улыбаюсь, глядя на мужчину, пытающегося контролировать даже мою не слишком плохую память, и спрашиваю, почему он не остается, ведь уже комендантский час.
Друг улыбается, кажется, довольный моим вниманием, подмигивает и напоминает, что у него есть «ключ от всех постов», а когда я напоминаю, что подделка документов карается весьма строго, счастливо смеется, словно я сморозила величайшую, но весьма приятную глупость.
От его смеха краснею и замолкаю, позволяя слишком «умному» самостоятельно распоряжаться своей жизнью и свободой, и провожаю мужчину до двери. У дверей Антон останавливается и смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет что-то сказать или услышать.
- Все будет хорошо, - успокаивает он и протягивает руку, чтобы погладить по щеке, от чего я почему-то чувствую неловкость и делаю шаг назад. Он не пытается меня ловить, чтобы отдать порцию ласки, только нервно поджимает губы, словно мое поведение в очередной раз вызывает у него неприятие, хоть я и не вижу тому причин.
Быть может, разница в том, кем мы на самом деле друг друга считали?
Для меня он все равно остается мужчиной. И хоть я прекрасно понимаю, что Антон предпочитает себе подобных, где-то в глубине сознания не могу смириться с его ролью.
Он же считает меня просто другом и сейчас, наверное, меньше всего ожидал, что я отпряну от него, будто от чумного. Мужчина не смог предугадать мою реакцию, а я, похоже, только что повела себя так же, как большинство людей, узнавших о его ориентации.
- Я позвоню, - произносит он одними губами, нажимая кнопку вызова лифта, и я снова растерянно киваю, стараясь не смотреть в глаза Антону, вместо этого любуясь тем, как красивые пальцы давят на светящийся пластиковый кружок. И, похоже, вздыхаю, понимая, что мое даже самое глубокое подсознание, как бы оно ни протестовало, не может изменить вещей, которые от него не зависит. По крайней мере, не в этом человеке.
- С другой стороны, - хлопаю дверью, отгораживаясь от унылой лестничной клетки, - отсутствие интереса значительно упрощает совместное полезное времяпрепровождение.
Рассудив, что так все равно лучше, чем никак, решаю идти спать, напоследок проверив почту. А когда открываю новое письмо от неизвестного адресата, понимаю, что лучше было оставить разбор почты на утро, потому что после него заснуть будет сложнее, чем ожидалось.

«Доброй ночи, уважаемая Полина. Вы меня не знаете, но, умоляю, прочтите это письмо до конца, а потом решайте, как быть.
Меня зовут Эльжбета Панкеева, в девичестве Чески, и мне нужно с вами поговорить.
С глазу на глаз.
Приезжайте как можно быстрее.
С большим почтением, Э.П.»

Быть может раньше, когда я еще ни в чем не сомневалась, я бы даже не задумывалась над тем, чтобы воспринимать это приглашение всерьез. Жена убийцы моего деда хочет поговорить? О чем мне с ней разговаривать? Она – такая же, как и ее супруг!
Но теперь по прошествии двух месяцев и целой вереницы странных событий, я уже не столь категорична. Более того, каждое слово, каждый жест доброй воли мной воспринимается как подсказка. Быть может, я перестала слепо верить в нашу государственную систему, раз предпринимаю нелепые попытки что-то найти и распутать, а может, я просто пытаюсь удержать равновесие, не соскальзывая ни в одну из сторон. Зыбкое, шаткое, с трудом удерживаемое равновесие на собственных весах понимания состоящего из двух максимумов: доверие и отторжение. И почему-то именно эта странная позиция балансирующего на грани кажется мне правильной, потому что позволяет одинаково ровно смотреть в обе стороны.
Отрицательную сторону Панкеева я уже знала, теперь мне, похоже, предстоит узнать совершенно другую его сторону или подтвердить то, что и так известно.
Значит, мой нескончаемый список вырос на еще один пункт.