о гениальности

Я сидела за письменным столом, как всегда заваленном всяким хламом, книгами и пустыми бутылками. Живя в большом городе, начинаешь ценить то, что в провинции кажется роскошью - я давно уже читаю с электронной книги. Ее гораздо удобнее носить с собой, да и учитывая объем проглатываемых мной книг, это гораздо экономней.

Но сейчас я была дома и передо мной лежала Книга.
Я купила ее несколько месяцев назад, и скорее больше любовалась, чем читала. А если и читала, то неспешно, в сумерках или под покровом ночи, переживая каждый слог и смакуя каждую строфу.
Это был Бродский.

Мне - сколько там мне лет? - сравнительно мало - юность во всей ее красе. Я не чувствую себя юной - как и все.

В отрочестве, лет в 14-16, я любила думать о том, что понимаю что-то, чего не понимают другие. Как и все. Я бы и сейчас была рада думать так же, но с каждым годом это все трудней.

Я всегда считала, что если чем-то и наградила меня природа, так это литературными способностями (в частности к поэзии) да тонким и глубинным чувством прекрасного. Способностью облагать свое чувство в творчество, высокое, изящное и элитарное.

Но передо мной лежала Книга, и, с каждой строчкой, мой эгоистичный ум складывал последние надежды на творческую свою мощь в пыльную коробку.

Я люблю Бродского, потому что я его не понимаю.

За каждой этой строчкой, оформленной литературно безупречно, скрывалось что-то, что было недоступно моему тщеславному уму. Я впивалась в каждую строфу, поражалась созвучием каждой рифмы, но практически ничего не понимала.

Я отодвинула книгу, взяла тетрадь и ручку, в тщетных попытках доказать себе, что я тоже чего-то литературно значу.

"Будь трагический опыт действительно гарантией шедевра, читатели составляли бы ничтожное меньшинство в сравнении с бесконечным множеством великих авторов".

От этой строки меня немного бросило в дрожь. Я и сама приходила к этой мысли, но то было мелькнувшей неясностью, здесь же самый Великий Автор говорит мне все прямо и без колебаний.
Я всегда считала, что гарантией моей будущей творческой силы станут несчастья, встреченные на моем пути. Это разрывало мне душу, и я весьма уверенно и логично полагала, что это не может быть просто так - ценой будет возможность дать этому миру что-то литературно-музыкально стоящее. Это чем-то сродни религиозности, только творческой. Христиане стойко переносят страдания в ожидании будущей сладостной и безмятежной жизни в раю, люди творчества - в надежде на жизнь вечную в своих творениях. Я испытывала определенное презрение к первым, стоит ли презирать таких, как вторые?

Первое пришедшее на ум "Нет" отвергаем за несостоятельностью в силу того, что я сама принадлежу к их числу. Стоит ли сравнивать эти два случая, и, если нет, как оправдать второе?

С какой-то стороны это не требует оправдания в силу того, что сама человеческая природа требует подобного - увековечить, передать себя. Одни выбирает детей, другие – искусство, мастерство. Здесь было бы неплохо рассмотреть гораздо более глубокий вопрос - требует ли оправдания сама человеческая природа? Но здесь не о том, и о том - не сейчас.

Каждый раз, в попытках всерьез размышлять о творчестве как о феномене, я пытаюсь на непреодолимое препятствие, перешагнуть через которое я не в силах.
По какую сторону баррикад моя тщеславная душонка? Могу ли я причислить себя к творческой касте, судить по себе (ибо члены одной группы всегда имеют хоть какие-то общие мотивы), или мой удел - пытаться обозреть и разложить по полочкам порывы и мотивы других, взирая на них у подножия Олимпа гениальности?

При попытке оценить свою творческую ценность я бьюсь о стены - в моих произведениях нет и не было принципиально новых идей и концепций, следовательно, их культурная ценность стремится к нулю.

Но попробуем хотя бы взглянуть на Олимп Гениальности.

"Лично я склонен думать, вместе с Шопенгауэром, что одним из сильнейших мотивов, побуждающих людей посвящать себя науке и искусству, является стремление избежать повседневности с ее серостью и мертвящей скукой и сбросить с себя оковы своих собственных преходящих желаний, нескончаемой вереницей сменяющих друг друга, если все помыслы сосредоточены на разного рода будничных мелочах и ограничены только ими."
                Эйнштейн, "Куда направляется наука?"

Я, вместе с Эйнштейном, (который, в свою очередь, вместе с Шопенгауэром,) полностью поддерживаю мысль об искусстве и наука как о попытке бегства от реальности. Я и в дальнейшем буду принимать как данность то, что эти две области человеческой деятельности имеют под собой один фундаментальный порыв. Или, размышляя о науке, буду подразумевать и искусство, и наоборот. Может быть, это свое убеждение в их идентичности я обосную в другой раз.

Итак, у нас есть утверждение, что искусство - бег от реальности. Это глубокое, но далеко не исчерпывающее объяснение.

Сам Эйнштейн делил людей науки на тех, кто пришел в нее ради самой науки, ради возможности максимально проявить свои таланты, и ради разнообразных проявлений ( в том числе, позволю нагло по-своему интерпретировать его слова - ради бессмертия). Первых, как повелось, меньшинство. И многие научные открытия, порой имеющие фундаментальное значение, совершались людьми из последних двух категорий. На этом примере ясно видно, что порой честолюбивые мотивы, в совокупности с упорным трудом, могут привести к величию. Причем я не хочу, чтобы слово "честолюбивые" воспринималось здесь негативно - без достижения высот в чем бы то ни было все равно не обойтись без искренней преданности своему делу. Разница, возможно, лишь в том, какое процентное соотношение между любовью к делу и любовью к себе в этом деле.*

* Еще один вопрос к возможному обдумыванию в будущем - возможно ли вообще рассуждение о любви к делу, не связанной с любовью себя в этом деле?

И тут я подхожу к решающему моменту рассуждения - что же определяет творчество, и какой порыв может привести к истинному величию?

Будучи убежденным материалистом, я могу практически с абсолютной уверенностью утверждать - любой.
Порывом, ведущим к величию, является сам этот порыв прийти к величию.  Под величием я здесь подразумеваю не только буквальный смысл, ибо слишком часто этот порыв вуалируется, неосознанно для человека, под разнообразные другие мотивирующие факторы.

Но, учитывая, что главная суть искусства - уход от реальности, и учитывая, что единственный возможный путь к этому - величие, подобное утверждение кажется практически несокрушимым.