Матка Бозка
Чудесную эту икону Богоматери я обнаружила на даче после кончины родителей. На ней была Богородица с младенцем, вся в коричнево-золотистой гамме, в патине исчезновения и размывания временем. Довольно большая икона, размером примерно 30на 40 см, написанная на доске теперь уж не знаю какими красками, но старинная. Ее художественной ценности я не могла бы сама определить, но вида она была очень благородного. Претендентов вокруг не было, и мы с мужем ее себе и забрали. Дача, точнее, крохотный домик, выстроенный отцом на участке родственников с их разрешения – отходил после смерти родителей в окончательное владение родни, и мы покидали его, оставив неизвестно на кого старинную родительскую никелированную кровать с периной, дедовский кустарный комод и прочий скарб, который мог бы еще нам послужить в деревне, если бывать здесь иногда, но юридические права родственниками были предъявлены категорически, и мы покидали отчую хижину .
В день обретения замечательного образа, с ним в рюкзаке, пошли мы бродить с мужем напоследок по окрестностям моей родовой деревеньки. Когда еще мы выберемся сюда, к этим неброским родным красотам, - речке, лесу, лугам, полям, болотам! А тот денек в конце лета выдался теплый, солнечный… Вот мы и побрели себе куда глаза глядят - не наглядятся, но в направлении к станции. Подошли и к обрывистому речному берегу. В наших краях река в это время уже холодная, но желая вспомнить детство золотое и уповая на свою былую закаленность, я разделась и поплавала голая, пока муж стоял на стреме, чтобы меня в таком виде посторонние не застукали. Вода и впрямь была очень свежа. После купания я ощутила не столько бодрость, сколько некоторый дискомфорт в теле, но мы пошли побыстрее к станции, и я начала понемногу согреваться. Все же мы остановились, проходя через лес от речки к главной дороге, и прилегли на соблазнительный, пригретый на солнечной лесной полянке мох. Кругом цвела и пахла лесная природа последних дней лета, - чирикали птички, резвились пчелки и другие невредные насекомые, комаров уже не было, листва на деревьях и кустарнике завороженно колыхалась и, жесткая от приближения осени, как будто чуть звенела, рябина особенно краснела на фоне ельника, там и тут мелькали во мху то ягодки перезрелой черники, то брусничинки, то поспевающая клюква, то костяника, попадались и грибочки – маслята, рыжики по берегам канавок, - и от всей этой красоты, изобилия и тепла у нас возникло тогда ощущение рая земного. Мы разнежились в этом первозданном парадизе и, как зверьки, быстренько свои похотливые дела привычно справили. Меня, правда, смущало опасение нежданных каких-нибудь муравьев или других лесных насекомых, или даже змей, и еще холод, тянувший в спину из-под мха, на котором я лежала. Да еще и парочку тихо удаляющихся от нас грибников мы заметили, когда закончились наши телесные языческие восторги. Однако это нам не очень помешало, и мы с чувством полного единения с природой скоро продолжили свой путь к станции. Там, около вокзала, как всегда, кучковались продавцы цветов, мороженого, пирожков, лоточки с разными товарами, а рядом, в ларьках продукты и посолиднее, - колбаса, сыр и даже алкоголь. Очень захотелось и поесть, и выпить, а денег в те времена, 90-е годы, как всегда, не было. Грустные от голода и безденежья, бродили мы в ожидании поезда, вдыхая соблазнительные ароматы подогретых беляшей и выпиваемого народом пива, я изобретала в уме, чем будем обедать дома, - ага, пшенка есть, растительное масло есть, родственники подарили шмат соленого прошлогоднего шпига ( в этом году поросят еще не резали), еще и картошки немного и последние луковки и морковки я нарыла в родительском огородике, нарвали смородинового и вишневого листа, калиновых веток с листьями и ягодами, черноплодки, почти одеревеневшего укропа, - в общем, с голода не помрем! Подошли мы к лотку с книгами и журналами. Покупать мы ничего не собирались, не на что, но пролистать что-либо бесплатно до прихода поезда ведь не возбраняется. Там были и старые издания книг и журналов, и даже картины, весьма кустарные, зато дешевые. Муж нашел что-то допотопное про гражданскую войну и ее маршалов, я вздыхала над новым изданием русских и советских песен. И тут, снедаемый голодом и жаждой муженек спрашивает продавца, шустрого такого и жилистого мужичка, - мол, иконами не интересуетесь? А тот живо так реагирует, - а у вас, мол, есть что? Муж смотрит на меня, я на него, дураки дураками! И тут же безо всяких разговоров мы достаем из рюкзака нашу драгоценность. «Матка Бозка! – восторженно восклицает наш бойкий торговец и крестится. - Владимирская икона! Я возьму ее! Вот вам …» - и, быстро сориентировавшись в нашей непролазной невежественности в деле и денежных невзгодах или заподозрив нас, вынужденных идти на такую сделку, в нечистых путях обретения образа, этот, видимо, полячек отмусоливает нам весьма небольшую сумму, достаточную тогда разве что для покупки пары бутылок водки. Судя по разгоревшимся глазам коробейника, он смекнул и хорошую ценность этого старинного списка Владимирской иконы и нашу хилую материальную устойчивость, и правда, - мы с мужем не собирались продавать нашу икону, даже не считая нужным определять ее ценность, для нас это не было предметом торговли и какой-то выгоды, но денежный кризис у нас так затянулся, мы так оголодали из-за тогдашней безработицы, что все моральные и материальные критерии тут же испарились, и мы, еще немного поторговавшись и получив добавку за наше сокровище, смущенные сомнительной сделкой, пошли к поезду с деньгами, не слишком обрадованные своими действиями.
Накупили по приезде в город еды, выпивки, но насладиться этим мне почти не удалось: видимо, от простуды, подхваченной на реке и в лесу, и моральных все-таки переживаний из-за продажи родительской иконы у меня поднялась температура, начался кашель, не стало аппетита, в общем, я заболела на продолжительное время. Испытанными домашними средствами я подлечилась кое-как, температуры не стало, аппетит возродился, но долго еще я не чувствовала себя вполне здоровой, - то кашель донимал, то насморк, то потливость – в общем, былое нормальное самочувствие долго не возвращалось, и муж на это досадовал, так как я утратила свою обычную энергичность и работоспособность. А какому мужу это понравится?! Вот он и стал проявлять то досаду на мои сопливости и кашли, то к месту и не к месту упоминать мой возраст, более солидный, чем у него, а то и чаще стал пропадать у своих родителей да так там в конце концов и остался. Мне и самой все эти недомогания были в тягость. Я тогда и травы перепробовала в средствах для лечения, - череду, мяту, калину, в том числе, - и диеты, каши, там, мед, овощи, глинтвейны, сало, бульоны… Врачи и лекарства тоже мало помогали, выздоровление двигалось медленно, и материальные лишения того времени не способствовали восстановлению организма, надо бы подправлять себя икрой, мясом, фруктами, шоколадом, и уезжать поближе к солнцу, на бархатный сезон в Сочи или в Крым, а на что это все было делать? Работы, подработки только что не давали умереть с голоду, на те деньги я могла покупать только «долгоиграющие продукты» - перловку ("шрапнель"), растительное масло, самое большее из белков – яйца, - строго дозированно на определенный срок, до получения денег за следуюшую подработку в чужом саду или на соцопросе. И я все мучилась своим прозрением: не надо было продавать ту прекрасную икону - и не заболела бы я тогда, если бы мой иммунитет не был бы ослаблен моими переживаниями о неправедном действе. И потом я еще поняла: больше всего моя болезнь была наказанием «Матки Бозки». И пошла я отмаливать свою вину – сначала в Софийский собор моего родного города Пушкина, потом съездила и во Владимирский собор в Питере, и теперь, когда уже безденежье попритушилось и невзгоды со здоровьем перешли в другую стадию, возрастную, при посещении церквей я всегда ставлю свечку во имя Богоматери, Мадонны, по-польски ее зовут «Матка Бозка». Не хочу гневить тебя больше, Матка Бозка, прости меня за все мои прегрешения, вольные и невольные, благодарю за выздоровление и уповаю на твое покровительство в грядущем!
Лахти.2014.
Ноябрь 2014 г.
Свидетельство о публикации №214120101446