Ошибка Дамболдора

Он – великий маг сего времени. Но он слаб перед своими поступками, слаб перед собственным сердцем.
Директор Хогвартса – Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, напряженно сидел в кресле и размышлял о своей жизни. Сколько ему осталось?
 Скрюченная рука, покрытая иссохшим пеплом, мозолила глаза. С видом беззаботного ученого, который изучает новый любопытный вид мандрагоры, Дамболдор рассматривал свои руки. Он понимал всю суть происходящего, но почему-то директора не беспокоило, то, что ждет его на исходе года.
Единственное, что разъедало его поседевшую душу, была вина, которая просочилась в  сердце, когда он был совсем юным,  и поселилась в нем навсегда. Каждый новый день был для него борьбой с собственной совестью, борьбой с идеалами и взглядами. Спустя столько лет, он явственно помнил каждый миг, каждое мгновение того события.
Друг или враг? Как он тогда ошибался. Как юны были его помыслы. Он видел в Гриндевальде друга, тянулся ввысь, но тот тащил его в бездну. А, как он верил. Как  верил в них обоих! Но эта предательская, лживая до каждой ниточки вера, разрушила все, погубила его единственную отраду – сестру. Ариадна – она была такой невинной, словно лепесток фиалки в свете утренней зарницы. Божественное создание, жертва людских пороков. Её оберегали, а он не смог принять этот завет, он был слишком эгоистичен,  слишком любил свои труды.
Как сейчас, он помнит тот ясный день, Гриндевальд  примчался с  очередной бессмысленной зацепкой. Это были исторические летописи, в которых на протяжении многих веков бережно записывались путешествия Бузинной палочки. Но, как и следовало ожидать, летоисчисление прерывалось на середине XV века. Тогда-то и возник рьяный спор двух некогда бывших друзей. Гриндевальд яростно настаивал на поездке во Францию, дабы проследить там дальнейшее путешествие их желанного артефакта. Но Дамболдор пытался остановить друга, объясняя это бессмысленностью затеи и тратой драгоценного времени.
 И тут он взорвался,  вскипел, словно горный ручей у перевала! Никогда Дамболдор не видел его таким, он, конечно, подозревал, о том, какие дьяволы сидят в его душе, но не знал…
Вспышка заклятия озарила тесную комнату, борьба стремительно набирала яростные обороты, запутывала соратников в своем вихре.
И тут в дверном проеме появилась она – хрупкая, серая фигура Ариадны. В её глаз играл тот же безумный блеск, как в тот вечер, когда отец привел её домой в последний раз в своей жизни. Она медленно потянула свои лебединые перста в сторону сражающихся, и что-то пронзительно крикнула, как кричит чайка над перевалом. Но её зов потонул в буре сражения, её поглотила пустота. Вспышки мелькали, словно летние молнии, сливаясь в брачном танце. И о миг! Страшный свет, вырвавшийся из одной из палочек, стремительно пронзил грудь фигуры, стоящей в тени дверного проема. Она вздрогнула, словно душа невольно выскользнула из безжизненного тела, и пала. В секунду оба противника, стояли с ужасом в глазах, но спустя миг, Гриндевальд, словно коршун выскочил в окно и затерялся среди редеющей тьмы.
А он остался, он смотрел на поникшее тело, на холодный тлен. Альбус склонился над ней. Он молил, молил о пощаде, молил о том, чтобы прозреть. Ведь он не ведал, чья страшная рука сразила этот цветок. И в этот час он боялся себя, боялся своих рук. Дамболдор не смел дотронуться до нее, страшился разрушить невинность, покоящуюся на бледном лике.
И громкий стон, словно окровавленный кинжал, пронзил густую, как смола, тишину, стон, наполненный тоской.

Директор судорожно сжал здоровую руку.
И горячая слеза скатилась, по морщинистой, как кора многолетнего дуба, щеке.