Продолжаю ползти

(Альбом "То, что умирает последним")

 Я стою на краю этого мира. Я не могу найти в нем своего места. Не могу понять, что плохо а что нет, да и как понять это если для всех свои нормы и порядки. Почему человек не может понять человека? Почему уютный домик на берегу речки, с семьей, с хозяйством, с лодкой, с хлебом нужно разрушить? Чего этим можно добиться? Неужели нельзя жить по другому? А может все и должно быть так, а я просто отвлекаю себя от жуткой нестерпимой боли в ногах, и левом плече. Я ползу вперед, смотря прямо. Каска, которая еле сидела на моей голове, закрывая глаза и здоровая винтовка остались позади, довольно далеко. Ползу по земле. По земле? Ее тут давно уже не видно, уже привыкли к этом и здесь это кажется нормой. Кажется, что так и должно быть. Что тут и должен быть пепел и человеческие останки. Следы гусениц танков, тяжелых военных ботинок, гильз от патронов, осколков снарядов.
 А я продолжаю ползти. Но куда ползу, зачем? Я боюсь. Не за себя, за родных. К ним я ползу. Вокруг меня гремят взрывы, взмывают в небо пепел, отсыревший от крови грунт, тела. Трясется бордовая земля. Я чувствую своим животом это. Хлопки выстрелов винтовок. Свист пуль, пролетающих надо мной, но чудом не задевавших меня. Чудом пролетали мимо снаряды. Но будет ли мне так везти дальше? Я не знаю.
 Не знаю, вернусь ли я вообще домой к родному очагу, к братику Вовчику и сестре Кристинке. Не знаю, расскажу ли снова один из своих рассказов, написанных мной о войне матери, которые она так любит и которые ей больной сейчас так не обходимы. Моя семья, для которой я все делал, не знают, какая она война на самом деле. В моих рассказах это игра, где дядьки дерутся а потом жмут друг другу руки. Не знаю, положу ли я еще когда ни будь красный душистый мак на могилку моего отца, погибшего на этой войне. Он отдал жизнь за своих товарищей, и погиб на моих глазах. Я хотел ему помочь, но немцы были везде. 
 Я продолжаю ползти, но боль в ногах кричит: «ты не вернешься! Отступи!» Но я продолжаю, не желая верить, что ноги оторвало мне под бомбардировкой, когда бой был в самом разгаре, что я попал под пулеметный огонь и теперь нет у меня куска плеча. Но еще большую боль причинят осознание того, что могу не вернуться. Больно знать, что не увидишься с родней больше, что одиннадцатилетняя сестра и годовалый Вовчик, с мамой не услышат больше моих рассказов. В них я всегда все убирал страх. Они не знали какая война на самом деле.
 Я не верю, что больше не вернусь, мне не суждено. Потому, что везение не вечное, потому, что на войне нет места ребенку.