1-107
В «Милом друге» поражает, что именно подлец счастливее всех. Он именно счастлив, его душа вовсе не темный колодец и он не похож на паука и скорпиона. Он полон жизненных сил и не вызывает отвращения. Он, по-своему, естественен…
Ценят видимое и добиваются видимого. Порода щупающих и пробующих на язык.
Мой ум всегда скептик; в первую очередь видит плохое, от чего себя рекомендует беречь.
Ум только обобщающий и систематизирующий несчастлив всегда, т.к. невнимателен к конкретному индивиду. А ведь это индивид со своей массой нюансов и т.д. и т.п. Счастлив ум, хотя бы частично направленный на самого человека, стремящийся понять его как личность, а не только отнести к тому или иному типу, имеющему такие-то основные приметы. Божьей милостью – практически! - любить надо человека. Хотя от типовых подходов вряд ли можно убежать.
Неважное состояние - и чувствую, что это оттого, что выбалтываюсь и острю без меры. Бесплатный цирк устроил непонятно для кого. Любовь!
Вот вроде бы приличные молодые люди – сдержанные, блюдущие свое достоинство, с манерами – но я не спешу восхищаться, знакомиться или приветствовать, думая: «а все же мир их сер, душевный диапазон невелик».
Мой идеал: внешняя сдержанность, внутренняя свобода. Пока же в наличии одна скованность и нерешительность. /Идеальный повод для веселья./
Разум разумен, как тетя Грета. Тоже ходит мелкими шажками.
«Разумный» – значит скучный. Дети неразумны.
Вообще, что дар – разум или неразумие детей? Впрочем, есть время собирать гениальные камни и есть время гениально разбрасывать камни.
В школе все твердят, что человек - существо разумное, а в институте все твердят, что – неразумное!
В будничной жизни человек мыслит действительно очень мало. Это, собственно, не мысли, а отклики на внешние раздражители, не более. Этот разум исходит из полезности, целесообразности и чувства самосохранения.
И еще они хотят аналогии, хотят быть похожими. Их разум как аксиому говорит: «если этого не делал до тебя никто, то этого нельзя делать и тебе».
Душевная организация – ветвистое дерево и оно, в принципе, у каждого свое. Но жизнь обрубает, атрофирует «лишнее» и все становятся схожими.
«Он мнит себя поэтом. Поэты нашей жизни не нужны. Кроме того, что вижу, в жизни нет больше ничего. Да! Вот ни столечко!»
Зря он думает, что мне чьи-либо нужды нужны, но все же, мне его жаль. Ну, да Бог с ним!
То, что не удается мне, смогут мои герои! Причем они и меня поведут за собой!
…И все же, все, что не жизнь – мертво. Более или менее. Существование и инерция. Искусство – тоже. Ушедшее нельзя остановить, восстановить и оживить. Все это – тени былого, все, что не ты, что не в тебе, что не сейчас. Тяга искусства – это не жадность, с одной стороны и, с другой, не жалость того, что уходит и не оставляет следов.
Люди неясно видят мир. Глаза у них засорены, все мутно. Уходят от жизни в профессию, удовольствия для пяти чувств. Постоянно читают газеты, чтобы лучше понимать мир, но только еще больше засоряют глаза. Даже хорошие художники жизнь видят не лучше хорошего футболиста, потому что и хорошим футболистом не станешь без пусть неясного, но понимания жизни. Это ремесленники слова, кисти, звука, мяча и т. д.
Просто я хочу ясно изложить то, что скопилось на душе. Если хотите, это исповедь. Выложить, разложить по полкам и идти дальше. Да, мне это необходимо, чтобы можно было идти дальше. Ведь каждый следующий шаг можно уподобить следующей полке.
…Написал ворох и не знаю, что теперь с ним делать. То ли за барахло, то ли за богатство считать.
Это просто чертик высунулся и рожицу сделал. Что за наказание такое. Шутки и черные метки.
Хочу – правда, о таком еще ни у кого не читал – чтоб интонация, тон, настроение менялись и плавали постоянно. Хочу позволить им меняться, чтобы быть широким.
В искусстве нужно сказать что-то свое, только тогда это искусство. Нужно пробиться сквозь горы банальностей.
Конечно, что угодно можно объяснить просто, в два слова и за пару минут, но ведь это невыносимо банально. Да, степень банальности – у них только это и невыразимо.
И, собственно, мне больше нечем заняться, пустота.…Другого выхода просто нет, иначе меня ждет смерть от скуки.
Какие можно еще найти стимулы, как еще уйти от пустоты, от вопроса в лоб «зачем все это?».
Испытываю ощущения перезрелого помидора.
Или чайные опивки.
Нет насыщенности, значит, плохо. Как сказал бы алкоголик, градус не тот.
Пишу первый вариант. Он, как блин всегда неудачен. Подбираю тон, слова, как ученицы подбирают гаммы.
Пусть завтра начнутся годы ученичества. Именно, годы, элегические годы. Не надо спешить. Все время ловлю себя на этом. Сначала неизбежны опусы и кляксы, но моей сильной чертой всегда была способность прогрессировать.
Их взгляды, в сущности, основаны на осязании самоочевидностей, типа: «люди отличаются друг от друга ростом, формой головы и т.п., а внутренние различия также несущественны, как и внешние».
А я хочу приучать себя к мысли о большем и скрытом…
Мысли мои не высказываются, а думаются сначала… - хотя и к потоку болтовни своей можно относиться так же, как я отношусь к потоку своего сознания, т. е. можно говорить не столько для собеседника, сколько для того, чтобы самому подумать. Я глушу его своею речью, а себе ею помогаю, потому что она – допинг.
Свидетельство о публикации №214120101743