08-30. Про бомжиху, судьбу и смысл жизни

Три дня назад на лестничной площадке нашего этажа появилась бомжиха – женщина неопределенного возраста, дурно пахнущая и на вид больная. Спала она прямо на каменном полу лестницы у окна, днем сидела на ступеньках возле нашей двери.  Изредка она голосила что-то свое, нечленораздельное, а вечером позвонила во все квартиры этажа. Кто-то попытался ее прогнать, кто-то никак не отреагировал. Я вынесла ей жалкую десятку. На следующий день купила ей пачку молока и буханку белого хлеба. Бомжиха произвела на меня тяжелое впечатление.

Вообще я не подаю милостыню на улицах, почти не подаю. Нищих развелось слишком много в наше время и, в отличие от прежних времен, для доброй половины этих людей попрошайничество стало профессией, а ее представители организовались в четко продуманный и жесткий кооператив, состоящий из главарей, милиции и несчастных калек и бездомных, которых они эксплуатировали и обирали, давая им  то, чего они лишены – пищу, занятие и пристанище. Не считая свою точку зрения целиком правильной, я не хочу участвовать в этом шоу, хотя каждый очередной нищий или калека, развозимый в инвалидном кресле в переполненном вагоне метро, поднимает в моей душе бурю эмоций. Мне стыдно и горько, я ставлю себя на место этого инвалида, который согласился свое страдание выставить на всеобщее обозрение, я осознаю, какой может быть судьба, способная в любой момент сделать любой зигзаг, но взглянув украдкой в лицо того, за кого я так переживаю, с удивлением обнаруживаю, что он относится к происходящему абсолютно равнодушно. Как и подавляющее большинство пассажиров вагона, я не лезу в сумку, чтобы дать ему денежку, и некстати вспоминаю, что даже с учетом поборов тех, кто организовал показ этого калеки, он получает в день за два часа своих унижений столько же, сколько я за свой рабочий день, так же не лишенный унижения, хотя и другого сорта. На деньги, заработанные таким образом, этот калека приобретает себе папиросы и выпивку, а я, отработав на своих «господ», оплачиваю квартиру, телефон, налоги и многое, многое другое, на что он не тратится. Я вспоминаю о том, как на протяжении всего моего непрерывного трудового стажа меня эксплуатирует мое государство, обязанное на изъятые у меня деньги  содержать  этого инвалида хотя бы по минимуму.

Впрочем, инвалиды тоже бывают разные. Одни вернулись с войны, на которую их послало государство, другие потеряли конечность по пьянке или в домашней разборке. Инвалиды разные, но форма одежды, в которой они просят милостыню, одинаковая – военная. Государство направляет изъятые у работающих людей средства не столько на социальные нужды низов, сколько на содержание своей управляющей верхушки, включая и задабривание ее в форме особых благ и льгот, которые, как это  ни странно, у нас  тем больше, чем больше основная зарплата  руководящего лица.

Инвалид в этом, конечно, не виноват, у него одна надежда - на меня, на мои пожертвования, которые я ему жадничаю сделать. Конечно, я не обеднею от десятки в день, потраченной на подаяния, но и его она не обогатит. Пока граждане будут подавать в метро, будет существовать и целый клан здоровых мужиков, живущих за счет  постоянного, не облагаемого никакими налогами приработка, вместо того, что бы делать хоть что-то полезное для общества, чтобы, как и положено мужчинам, трудовым потом или головой зарабатывать себе на хлеб.

Эта бомжиха вызвала у меня иные чувства. Я живо представляла себе жуткие картины, как ее обманом выселили из ее квартиры или иные, еще более страшные, но не менее вероятные в нашей жизни сцены. Смогла бы я так выживать на чужих лестницах, не имея возможности вымыться, найти чистой воды для питья? Смогла бы ночью спать на каменном полу, да и то лишь в лучшем случае? Терпеть, что тебя  отовсюду гонят, что чердаки и подвалы или заперты, или заняты другими бомжами, а на улице – минус десять. Я, даже менее часа ожидая  на морозе автобус, уже не хочу жить, не знаю, куда себя деть от стужи, а каково ей? И, главное, что у нее впереди? Куда может такой человек обратиться, на какое чудо надеяться?

 В книжках бывают доброхоты, согласные впустить подобных людей в свой дом, обстирать их, дать вымыться, обогреть и накормить, но где они в жизни? И что с ней им делать потом? Я и на один раз ее впустить не смогла – запах ее грязной одежды чувствовался даже в нашем коридоре,  кроме того, она явно была не здорова. Словом, я не была героем.

Какое же это мучение – жизнь человека. Тело постоянно страдает, впереди – ничего не ждет, особого смысла в любой нашей деятельности, только отодвигающей на время агонию нашего умирания, я не вижу. С любым и в любое время может произойти нечто подобное, а те, относительно счастливые, кого я знаю, да и я сама, только по глупости и по не умению смотреть вперед и думать могут считать нашу жизнь удовольствием. Мы даже умереть по своей воле не можем, мало того, что боимся страданий ухода из жизни, так еще и вынуждены своим мертвым телом создавать проблему своим родным, вынуждая их искать средства  на погребение и страдать. Мы даже бесследно исчезнуть не можем так, чтобы никому не создавать трудностей!

 Впрочем, как раз для «моей» бомжихи проблема ее мертвого тела – не проблема, а наилучший выход. Выход куда? Наши друзья буддисты уверяют, что и там мы не обретем покоя, более того, попадем в мир, гораздо более низкий, чем мир людей. Мир людей – не подарок, но бывают страдания и покруче. Например, у бездомных и диких животных, у которых вся жизнь, как у этой бомжихи, а причин для преждевременной смерти, причем, смерти в страданиях, гораздо больше, чем причин для жизни… За что так сильно прокляты наши души? Чем же мы так провинились, что вынуждены бесконечно и бессмысленно страдать и можем вырваться из круга перерождений только путем тяжких и бесконечно-долгих усилий? Да и кто обещал нам избавление от них вообще, не наша ли это фантазия – Освобождение?

Может быть, нам нужно смириться с необходимостью вечных страданий, с их неизбежностью, и благодарить Творца за каждый день, в котором их пока еще нет или они не столь значительны, чтобы приходить в отчаянье? Как однажды сказал в телепередаче «Вечера в Политехническом» артист Равикович, «надо жить сегодняшним днем и радоваться любой ерунде, выпавшей нам на пути, может быть в этом и есть смысл жизни».

Как показали последующие события, я опять напрасно мучилась проблемой, что мне делать дальше с бомжихой, которую я же и прикормила из жалости возле нашей двери. «Она ведь теперь никуда отсюда не уйдет и станет крестом и для нашей лестницы, и для меня», - мучалась я дурью.  Все решилось само собой. Через день бомжиха куда-то исчезла. Я не знаю, что с ней случилось, где она сейчас спит, и какие обстоятельства привели ее ко мне. Мне показали ситуацию, я отреагировала адекватно – накормила страждущую. Я даже не знаю, съела ли она мой хлеб, помог ли он ей, или только продлил ее агонию. Я ничего не знаю. Я опять пыталась решать проблему, мне не порученную. Я опять болела душой за то, что находится не в моем ведении, вместо того, чтобы делать то, что должна делать – например, быть хорошей дочерью и хорошей матерью,  исполнять поручения моего непосредственного начальства, ничего не спрашивая, ни с чем не споря и ничего не требуя взамен. Я лезла не в свою судьбу. Я пыталась протестовать против мира, который мне не принадлежит и не мной сотворен.

И все-таки, продолжая эту крамольную тему, я подниму еще один вопрос, который не имеет ответа, не входит в сферу моей компетенции и является запретным. Но он часто встает передо мной, и даже теория кармы, с которой я давно свыклась, его до конца не решает. Мы не можем знать, как устроен мир на самом деле, не выдумка ли наше понятие «кармы», появившееся в результате нашего желания заполнить пустоту наших представлений о судьбе и мироустройстве.

В чем вопрос? Просто его не сформулировать, но я попробую. Обусловлены ли обстоятельства жизни, в которые попала моя бомжиха, ее поступками или это – случайность, которая может выпасть каждому? Есть ли в мире справедливость? Что есть заслуги, которыми можно отодвинуть тяжкий исход, и что есть пороки, через которые мы его приближаем?

Не все люди кончают свою жизнь так, как эта женщина, некоторые завершают ее своевременно и в дорогом гробу, не только окруженные ближними, но и обласканные всенародной известностью. Так ли уж они заслужили это своей жизнью? Не случайная ли это игра сил небесных?

По каким причинам человек становится бомжом и попрошайкой? По каким не становится? Мы не можем ответить на этот вопрос потому, что не знаем подробности жизни людей, о которых судим. Мы сталкиваемся с эпизодом из чужой жизни, не зная его предысторию. То, что мы видим, нас ужасает. Мы ищем виноватых вокруг – в обществе, в случайностях, в пороках окружавших человека людей. Мы не знаем, каким был этот человек прежде. Мы даже в своей жизни многое не помним и мало что понимаем.

В школе часто можно наблюдать, как дети  из семей примерно одного достатка и уровня по разному относятся к своему долгу. Один целый день гуляет и потом списывает домашнее задание у друзей, другой ежедневно кропотливо все выполняет сам, лишая себя этим многих удовольствий. В итоге оба часто получают одинаковые оценки и в одно время заканчивают школу. Даже на начале карьеры эта разность подходов к жизни не сказывается. Я не могу утверждать с уверенностью, что хотя бы к концу жизни  все встает на свои места. Привычнее думать, что за все воздается. Так, по крайней мере, утверждают все Достигшие.

 Как часто способные, но ленивые, чей основной жизненный лозунг «пофигизм», не достигают ни одной из поставленных целей, хорошо начинают и бросают задуманное, как только чувствуют, что требуется терпение и личное вложение сил. Блеснув яркой звездой, именно такие рано или поздно остаются  ни с чем. Привыкшие надеяться на случай или на помощь других, к старости они начинают бедствовать. Такие чаще всего становятся попрошайками там, где другие, не более обеспеченные и удачливые, чем они, из последних сил пытаются сохранить свое лицо.

Те, кто никогда и ничего не вкладывали ни в работу, ни в своих детей, вряд ли имеют право жаловаться на судьбу. Девять парней из десяти, кто «загремел» в армию и, попав в «горячую точку», стал инвалидом, не успевшим даже приобрести толковой специальности и потому обречен на нищенство, вовсе не обязательно патриот или герой. Чаще всего он либо так плохо учился в школе, что не смог поступить в институт, не удержался в нем из-за собственной неорганизованности, либо пошел на это сознательно - понадеялся на большие и быстрые деньги на войне, которые привлекли его больше, чем перспектива скромного оклада специалиста, зарабатываемого долгим трудом, хотя и без риска. При  одинаковых начальных условиях все мы делаем разный выбор в жизни.

В метро я вижу вокруг себя разную молодежь: студентов, штудирующих конспекты, и переростков с пивной бутылкой, от речи которых, а главное от их скудоумия и нищеты желаний, мне становится страшно и горько. Может быть, «моя бомжиха» тоже жила всю жизнь так, как ей казалось жить легче и приятней, не борясь с обстоятельствами, не вкладывая себя ни в детей, ни в работу, не развивая свой ум и не делая над собой усилий? Так ли уж несправедлив  в этом случае ее финал?

Никто не знает ответа на этот вопрос. Русская поговорка утверждает: «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Удобно утверждать, что любого  из нас может не обойти стороной сия чаша. Говоря так, мы либо фиксируем в своем сознании только свое настоящее, не помня или не желая помнить прошлых своих поступков, либо просто ничего не знаем о прошлом человека, с кем случилась подобная беда. Но смысл  жизни не в том, чтобы предотвратить свою злую судьбу, а  в том, чтобы, вне зависимости от унаследованных обстоятельств жизни души по отношению к вечности, передать мир последующим поколениям лучшим, нежели он получил его во временное пользование.
                _______
               
В те самые дни, когда я с облегчением описывала неожиданное исчезновение с нашей лестницы несчастной больной женщины, она лежала мертвая  на полу нашей лестничной площадки четвертого этажа. Большинство жителей верхних этажей пользуется лифтом, поэтому обнаружили ее не сразу, не сразу удалось и дозвониться до милиции, чтобы освидетельствовать и увезти ее тело, пролежавшее там два дня. Мой хлеб и молоко – не знаю, выпила ли она его? - вероятно, оказались ее последней пищей. Узнала я об этом совсем недавно, из случайного разговора с  соседкой. Не знаю, что к этому можно добавить, но забыть эту печальную историю трудно.