Страсти купейного вагона

В конце семидесятых годов двадцатого века второго тысячелетия, в Москве должно было состояться какое-то общесоюзное совещание, на которое были приглашены представители всех крупных городов Советского Союза. Участникам совещания были забронированы места в поездах и самолётах в зависимости от их значимости и, конечно же, ранга.
В связи с этим событием в купейный вагон поезда, идущего в Москву, в одном из южных городов село четверо мужчин. Они быстро перезнакомились. И каждый из них вынул и поставил на стол бутылку коньяка. Бутылки появились на столе почти одновремённо. Это вызвало общий смех и ещё больше сблизило их. Решили, что четыре бутылки, по бутылке на каждого, будет многовато. Поэтому прияли решение выпить сначала одну бутылку - добавляя в чай, а там видно будет. Бросили жребий с чьей бутылки начинать и достали закуску. Попросили проводника вагона за отдельную плату снабжать их по требованию чаем. Добавили по две столовых ложки коньяка в каждый стакан с чаем и отхлебнули по полстакана за знакомство.
По-видимому, каждый их них перед посадкой в поезд, как говорится, выпил на посошок. И разговор сразу же завязался на разные темы, а затем перешёл на воспоминания.
Один из них начал так.
А знаете, я вспомнил историю, которая произошла со мной и моим другом Ильёй - насколько я помню его имя. А может быть, его звали всё-таки не так…. Но тогда как? Да точно вспомнил его, звали Илья. Случилось это осенью 1957 года.
Я вернулся из командировки и зашёл к нему в гости. Дело было под вечер. И мы просидели с ним за водкой и воспоминаниями до половины первого ночи. Мне нужно было уходить, чтобы успеть на последний трамвай. Илья сунул мне в карман полную пачку сигарет и пошёл меня провожать, а заодно и поговорить. Правда, выпили мы немного - это и спасло нас.
И так, мы стояли на остановке трамвая и разговаривали. Вечер вернее ночь была тёплая и тихая. Трамвайные пути проходили вдоль, то ли небольшого парка, то ли сквера - уже не помню. Шпалы и частично рельсы на уровне асфальта, проходящего вдоль (наверное, всё-таки) сквера и выходящего на широкую улицу, кстати, тоже асфальтированную, были засыпаны речной обкатанной галькой. Галечник был размером в среднем с куриное яйцо, но встречались экземпляры и большего размера. На другой стороне улицы находилась автобусная остановка. И рядом с автобусной остановкой на улицу выходил переулок - это я хорошо запомнил. На удивление в это время, было всего лишь только начало ночи, улица казалась пустынной, на ней не было никакого транспорта - будто вымерла. Лишь на автобусной остановке стояли какие-то люди - несколько человек - ждали позднего автобуса.
И тут, на остановку трамвая, где мы стояли, вышло два парня. Один высокий не ниже двух метров и широкий в плечах. Я его сразу (в моих мыслях) назвал дылдой. Второй пониже, но тоже довольно крепкий и подвижный. Почему-то он мне сразу не понравился, и я окрестил его подонком - как будто бы что-то предчувствуя. Они о чём-то тихо заговорили, не глядя на нас. Я сразу почему-то почувствовал какую-то тревогу. Они замолчали и быстро направились в нашу сторону. Я стоял, заложив руки за спину. На левой руке у меня были часы с браслетом. Парень, которого я окрестил подонком, как бы проходя мимо и не глядя на меня, быстро зашёл мне за спину. Но я уже был готов к этому. Как только он коснулся моей руки с часами, я тут же резко опустил руку вниз, и он схватил мою руку чуть пониже локтя. Он не ожидал этого и невольно наклонился ко мне. Я с разворота с силой, на какую только был способен, врезал ему кулаком в лицо. Он отлетел и, наверное, упал бы, но налетел на Илью. И Илья занялся им. А у Ильи удар был поставлен хорошо.
В результате, сделав разворот на сто восемьдесят градусов вокруг собственной оси, я увидел, что на меня набегает дылда. Я оказался с ним лицом к лицу. И в отчаянии, а что ещё оставалось мне делать, прыгнул на него. Он выкинул вперёд левую руку. Но я увернулся от неё. И находясь ещё в прыжке, я заметил, что правая его рука идёт мне в челюсть, а это - нокаут и как говорится в таких случаях - мы кажется, приплыли. И я чтобы избежать нокаута инстинктивно подставил под удар лоб. Но он всё же слегка задел меня по носу, хотя основной удар принял лоб. От этого удара я ещё выше подлетел вверх и начал заваливаться на спину. Неимоверным усилием воли я удержал себя в сознании, развернулся в воздухе и упал на руки между рельсами. Под руками у меня оказались два больших голыша, и я схватил их. Удар, который нанёс мне дылда, был очень сильный, но это меня и спасло. Я отлетел от дылды почти на три метра и поднялся на ноги хотя и с неимоверным трудом, но уже с голышами в руках. Меня охватила непреодолимая злость, и я с силой, на которую был только способен, метнул ему камень в лицо. От удара раздался, как мне показалось какой-то хлюпающе-чавкающий звук. Дылда взвыл, схватился за лицо обеими руками, повернулся и побежал, качаясь из стороны в сторону громко воя и не оборачиваясь.
Я повернулся к Илье. Илья, сбив с ног подонка, наклонился над ним, пытаясь рассмотреть и понять (была всё-таки ночь) не убил ли он его, так как при падении голова подонка ударилась об асфальт. И тут я увидел, что этот подонок, выхватив нож из кармана, привстал на локте другой руки. Я успел крикнуть Илье:
- Берегись! У него нож!
Илья отскочил в сторону, и рука с ножом прошла мимо. Если бы я вовремя не крикнул, нож мог попасть Илье в левый бок и возможно убить его или тяжело ранить. У меня в левой руке оставался голыш. Я перебросил его в правую руку и метнул. Голыш попал в челюсть уже сидящего подонка. Нож выпал из его руки, а челюсть отвисла и скосилась в сторону, наверное, я выбил её - освещение было плохое и было плохо видно. И тут подбежал рассвирепевший Илья с большим камнем в руках и с силой опустил его на голову подонка. Тот упал. Окончательно озверевший Илья повторно с силой опустил камень на ту же, но уже лежащую голову. На бедную, но всё-таки заслуженную голову уже, наверное, бывшего без сознания подонка. Подонок дёрнулся и под его головой начала растекаться кровь.
На автобусной остановке стоящие там люди увидели, что Илья дважды ударил человека камнем по голове и закричали:
- Убили! Человека убили!
Мы подбежали к ним, стремясь в переулок, в котором пытались скрыться. На остановке люди замолчали и остолбенели с открытыми ртами. Пробегая мимо них, Илья им что-то крикнул, и их как ветром сдуло. Они мгновенно куда-то исчезли, как будто бы их и не было совсем.
Мы пробежали по переулку в темноте, наверное, около километра, а может быть все-таки меньше - у страха глаза велики. Когда же услышали на улице милицейские свистки, то свернули в сторону и побежали мимо огородов. В конце концов, мы выбежали к мостику через какую-то бурную речку - глаза уже привыкли к темноте. Илья остановился, подумал и побежал по течению речки, нашёл спуск, по которому мы спустились. У речки мы разулись, натёрли табаком от сигарет подошвы нашей обуви и поднялись на берег по более крутому спуску.
Это от собак, если они есть у милиции, которая свистит на улице - сказал Илья.
Потом ничего, не касаясь, перебежали мостик и побежали дальше. В конце концов, добежали до какой-то водопроводной колонки. Свистков уже не было слышно. Мы немного успокоились, постояли какое-то время, ничего не касаясь и убедившись, что никто нас не ищет, привели себя в порядок. Моя светлая рубашка (было плохо видно) была спереди вроде бы забрызгана кровью, которая уже перестала течь из носа. Мой нос слегка припух и болел при прикосновении к нему. К тому же у меня болела голова, всё-таки удар верзилы был сильным. Я снял рубашку прилёг на траву и мгновенно отключился. Когда я проснулся, то обнаружил у себя на носу примочку из носового платка. Опухоль на носу практически исчезла. Рубашку Илья постирал, и она почти высохла. Я надел её. Голова ещё слегка кружилась, но не болела. Было уже четыре часа ночи. Мы присыпали место, где я лежал и ручку колонки табаком, а потом пошли к Илье домой, предварительно натерев подошвы остатками табака.
Прошло где-то с пол года. Я пошёл за чем-то на толкучку - так тогда назывался большой базар. Это было в том же городе, в котором произошло столкновение с грабителями. Со мной был один из монтажников - фамилию и имя его я не помню. К монтажнику подошёл с виду блатной парень и поздоровался с ним. Они о чем-то заговорили. И я вдруг услышал, что разговор у них зашёл о том случае, который произошёл со мной и Ильёй почти пол года назад, когда у меня хотели снять часы.
Этот блатной рассказал следующее. Хотя он говорил на блатном языке, в переводе это звучало так: Наши ребята хотели снять часы у двух фраеров, а напоролись, по-видимому, на залётных урок. В итоге одного до больницы довести не успели - помер. А второй почти ничего не помнит. Ему сплющили чем-то нос, так что пришлось делать пластическую операцию - собирать нос по кусочкам. Он был боксером, но после встречи с этими костоломами не только бросил бокс, но и нас тоже. Теперь боится всего, тем более что нет его напарника, который его вёл. Вот такие дела творятся на свете. Но самое интересное в том, что никто ничего не видел и не слышал, как будто вокруг никого не было. И это почти в центре города. И куда все подевались? Это всё как-то непонятно. Вот так-то. И милиция ничего не нашла, как мы узнали потом. Это, как-то дико. Не сходятся никак концы с концами - хоть убей. В общем, ничего не ясно и не понятно.
То, что милиция ничего не нашла, это можно расценить и так, она особенно и не старалась. Но почему? К тому уже мог помешать и табак, который предложил использовать Илья - хотя это, и мало вероятно. Так что все действия милиции осталось для нас загадкой - и всё остальное тоже мало понятно. Но как не странно, но это так. А может и не так. Кто знает?
Рассказчик замолчал. Он и все остальные выпили по стакану чая с коньяком и помолчали немного, как бы оценивая услышанное.
И потом второй рассказчик начал рассказывать свою уже следующую историю.
Это произошло летом в 1953 году, когда Берия выпустил из лагерей всех уголовников. А потом стали говорить, что выпустил их из лагерей якобы Маленков. Это говорили тогда, когда у власти был уже Хрущёв. Но это не важно. Рассказ пойдёт не о том, что говорили, а о результате этих действий.
Всё произошло в одном из южных городов, куда стекались преступники. Там творились ужасные вещи впрочем, как и в других городах. Но чем южнее, тем страшнее преступления, потому что уголовников там больше, а они ведь любят тепло, сидели-то они в основном на севере.
Находили в канавах отрезанные мужские и женские головы. Убить могли за одно случайно сказанное некстати слово. Проигрывали людей в карты и неважно кого. Например, убивали третьего или пятого, в общем, по счёту любого того, кто подошёл к киоску за какой ни будь покупкой.
Так произошло и в этот раз. По городу шло трое ребят. Один высокий и ладно скроенный, второй такой же подобный ему, оба в полу бутсах. Третий я, случайно пошедший с ними. Одного я знал хорошо, его звали Андрей, мы с ним учились вместе. Он был лет на десять, а может быть и больше старше меня, воевал к тому же в разведке. Подробностей он никогда не рассказывал. Обычно отвечал на вопросы, так что его об этом никто больше не спрашивал, но не грубил. Я же зная об этом, вопросов ему не задавал. Второго я не знал вообще. Он мне не представился и я ему тоже - не люблю навязываться. Назовём его просто - первым.
Мы подошли к киоску и прошли мимо, не останавливаясь. Зашли в сквер, который был рядом и остановились под сенью деревьев. К киоску подходили люди что-то покупали и уходили. На первого, как я его назвал, проходящий мимо мужчина внимательно посмотрел. Первый сразу подошёл к киоску и нагнулся за покупкой. На него сзади набежал какой-то парень и попытался ударить ножом в спину. Но первый ловко увернулся. Нож разбил стекло и в киоске от страха, вскрикнула продавщица. Первый же ловко и мгновенно ударил нападавшего на него парня в горло, по-моему, большим пальцем сжатого кулака, отведённым в сторону. Потом с разворота сильнейшим ударом ноги сломал ему грудную клетку, слышен был сильный хруст. Парень не успев даже вскрикнуть, выронил нож и упал. Из носа, ушей и рта у него потекла кровь. Он несколько раз дернулся, выгнулся, потом расслабленный затих уже мёртвый, наверное. Я услышал сзади негромкий сразу же прервавшийся вскрик, перешедший в глухие стоны и, обернулся. Андрей выламывал второму парню заведённую за спину правую руку, по-видимому, напарнику того, кто напал на первого. Левая же рука парня висела как плеть, наверное, была вывихнута. На асфальте валялся револьвер. Андрей негромко сказал мне, что бы я поднял его и спрятал. Потом обратился к стонущему парню:
- Если будешь молчать, я тебе гланды через задницу вырежу. Где ваша малина? Быстро! Адрес!
И тут подъехала машина с милицией. К машине подошёл первый и показал милиционерам развёрнутое удостоверение, не выпуская его из рук. Приказал связать его с генерал-майором, назвал фамилию, но я её уже не помню, давно это было, да это и неважно. Ему дали микрофон с наушниками, и он заговорил:
- Будем брать малину. Сначала одну, а потом и остальные по полученным сведениям. Никого не будем выпускать только, впускать. Уничтожать всех на месте. Оставлять в живых только тех от кого можем получить достоверные сведения, а потом уничтожать и их. Живыми не выпустим ни кого. Даёте добро? Слушаюсь. Разрешите действовать.
Улица стала безлюдной. Ко мне подошёл первый протянул руку, я ему отдал револьвер. Он сказал:
- О том, что видел и слышал молчать десять лет. Андрей за тебя ручается. Я полагаюсь на него. Ты нам нужен был для прикрытия. Спасибо за участие.
Для какого прикрытия? Я так и не понял. Но задавать глупых вопросов не стал. Не моё это дело. А молчать я умел. Меня интересовало только то, был ли пристальный взгляд прохожего на нашего первого случаен. Или это был сигнал к действию. Но этого я не узнаю никогда. Да, в общем-то, мне это и ненужно. Хотя и интересно. Но это так просто, к слову сказано.
После того, когда выпили ещё коньяка с чаем. Инициативу перехватил третий.
Со мной тоже был аналогичный случай.
Произошла примерно та же история что и в предыдущем рассказе, но только без моего непосредственного участия. Я просто был пассивным наблюдателем.
Я сел в трамвай, который шёл из центра города на окраину. Меня там ждал товарищ, у него был день рождения, и я ехал поздравить его, а заодно и выпить в компании. Было лето 1953 года. Я опаздывал - был уже двенадцатый час ночи. С учётом криминальной обстановки в городе, в это время все уже были дома.
С удалением от центра города трамвай постепенно пустел. Кондукторша второго вагона, где я находился, перешла в первый, и я остался один в вагоне. Я стоял у выбитого окна, первой площадки второго вагона, маня обдувал ветер, и я смотрел в первый вагон. Мне было приятно и комфортно. В первом вагоне трамвая сидели обе кондукторши и о чём-то разговаривали. Трамвай выезжал на длинный перегон в частном районе города и шёл по невысокой насыпи. Где-то в центре перегона была остановка. Перед этой остановкой из трамвая вышли все пассажиры, осталась стоять по середине первого вагона только одна красивая женщина. Она была в бальном платье и не садилась, боясь помять его. Она явно нервничала, понимая, что стоит как на витрине. На руке её висела маленькая сумочка, этой рукой она держалась за петлю на верхнем поручне вагона. На второй площадке первого вагона лежал, судя по всему, здоровенный пьяный. В ватнике, лицом вниз. Трамвай шёл быстро, слегка раскачиваясь.
По-видимому, вагоновожатая, несмотря на ночь, заметила, что на остановке посредине перегона стоят люди и начала тормозить. Когда трамвай остановился в первый вагон с первой и второй площадок зашли по двое мужчин. Трамвай тронулся и начал набирать скорость. Мужчины направились к женщине, которая в ужасе оглядываясь на них, опустила руку с сумочкой. Я увидел, что один из тех, кто вошёл со второй площадки, достав из-за пояса длинный тесак, перешагнул через пьяного и тоже направился к женщине. На то, что делал второй, я не обратил внимания, меня заворожил большой длинный тесак первого - сверкнувший в электрическом свете трамвая. И тут, вскочил пьяный с двумя наганами в руках. Он перекрыл для моего взгляда всё пространство вагона. Тип он был здоровенный. Послышались выстрелы, сколько их было, я не считал, всё произошло очень быстро. Я же стоял, открыв рот, и ничего не понимал. Трамвай нёсся с громадной скоростью. В вагоне громко вопили кондукторши. И тут бывший пьяный выбежал на площадку трамвая. За ним тоже с наганом в руке бежала уже совершенно спокойная женщина, это меня очень поразило. Похоже, но я не уверен, она даже слегка усмехалась - была всё-таки ночь, и было плохо видно. В вагоне валялись убитые грабители. По позам, в которых они лежали было сразу видно, что они мертвы или близки к тому. Женщина отдала наган напарнику, и он положил его в карман. Свои наганы он тоже спрятал. Потом он стал на нижнюю ступеньку вагона, одной рукой держась за поручень, а второй крепко прижал к себе женщину. Спружинив ногами и резко оттолкнувшись, он прыгнул против хода трамвая, сильно откинувшись назад. Потом уже и я выбежал на подножку второго вагона и увидел что они, сбежав с насыпи, исчезли в ночи в каком-то переулке. Прыгать я не решился. Трамвай летел с громадной скоростью, качаясь из стороны в сторону. Кондукторши продолжали надрывно вопить, я не знал, что мне делать. И тут трамвай начал снижать скорость. Видимо вагоновожатая пришла в себя. Когда я почувствовал что могу прыгать то, не задумываясь, прыгнул и тоже убежал в переулок. Там я с полчаса посидел на лавочке, постепенно приходя в себя, а потом побрёл искать выход на одну из главных улиц - блуждая в темноте. Об этом я долго ни кому не рассказывал - всё равно не поверят. А для того чтобы оправдать моё отсутствие на дне рождения товарища придумал какую-то причину, теперь уже не помню какую.
И опять все выпили коньяка с чаем. Настала очередь четвёртого.
Он задумался. А потом сказал. У меня будет необычная история. Она произошла давно, ещё при Сталине, мне кажется в 1947 году, а может быть и в 1948, уже не помню.
Я возвращался из Ярославля в Ленинград. Время шло к осени - было холодно, да к тому же уже настала ночь. Я как всегда ехал на крыше вагона. Я решил спуститься в вагон погреться, когда услышал, а потом и убедился в том, что прошли контроллеры, проверявшие билеты. На крыше вагона было холодно - всё-таки ночь, а на тендере паровоза опасно, да и тесно. И вообще не известно, какой был паровоз, если старый то и не погреешься. А опасность была в том, что на новых паровозах стояли на тендерах мощные охлаждающие вентиляторы, закрытые сетками. На эти сетки ложились греться беспризорники, ехавшие на поездах, когда начинали замерзать на крышах вагонов. Был случай, что сетка порвалась и от упавшего на лопасти вентилятора мальчишки остались одни клочья.
Так вот, я спустился в вагон и с трудом нашёл место, что бы сесть. Сидя в тепле и почти в темноте - я задремал. И тут вдруг вздрогнул, услышав крик женщины со средней полки:
- Украли! Чемодан украли!
Не отдавая себе отчёта в том, что делаю я, вскочил и побежал из вагона. Меня схватили в тамбуре и на первой же остановке, сняв с поезда, привели в железнодорожную милицию, при этом надавав подзатыльников. Я ничего не мог понять и молчал, зная, что милиция в любом случае всегда права. А у меня никаких прав нет, и не будет. Поэтому лучше молчать, что бы ни произошло. Меня посадили в камеру предварительного заключения и держали там часа два, а может и дольше. Потом в камеру зашли три милиционера железнодорожной милиции, все трое как мне показалось какой-то кавказской национальности. Они спросили, что я делал в вагоне и почему сбежал, услышав крик женщины. Я рассказал, что ехал на крыше вагона, у меня не было денег на билет. Ехал из Ярославля в Ленинград к тетке, у которой живу. Настала ночь и я, зашел в вагон погреется, но задремал. Когда услышал крики, то проснулся, испугался и хотел убежать, но меня поймали в тамбуре и вот я здесь. Один из милиционеров, по-видимому, старший усмехнулся и сказал:
- Хватит врать, сознавайся по-хорошему, кого навёл и почему сбежал. Ты знал, что в чемодане или нет. Отвечай! Быстро!
Я ответил быстро, что рассказал все, что со мной произошло. И больше ничего не знаю. Всё получилось, как я уже говорил случайно, я просто испугался, потому и убежал. Если бы я остался сидеть в вагоне, то никто на меня не обратил бы внимания. Милиционер ответил, что я вру складно, но придётся сказать правду. И они помогут мне это сделать, хочу я этого или не хочу. Мне сказать было, больше нечего и я замолчал. Они начали сильно толкать меня друг к другу. Я летал между ними как мячик. Мне было тогда тринадцать лет, а они были здоровые сволочи. В конце концов, голова у меня закружилась, и я потерял сознание. Меня облили водой, которую принесли в камеру. Я очнулся, и всё повторилось сначала. Так продолжалось много раз, меня приводили в сознание, и всё начиналось сначала. При этом они смеялись и спрашивали, не устал ли я и может быть пора мне сказать правду. У меня кружилась голова и сильно болела, но я молчал. Несколько раз начиналась рвота. Потом я окончательно отключился и ничего уже не помню. Когда очнулся в камере со мной сидел другой милиционер, а я лежал в луже и стучал зубами, голова кружилась и ужасно болела. Он сказал, что эти изверги пошли отдохнуть - они устали. И если я ему всё расскажу, он не позволит им больше надомной издеваться и отведёт меня или отнесёт в мед-часть, где мене помогут. Но мне сказать ему было нечего, и я молчал, отвернувшись от него. Он ушел, вернулись изверги, и я уже плохо помню, что происходило со мной. Когда я пришёл в себя, мне принесли воды и еды, но есть я, уже не мог. Голова ужасно болела и кружилась, всё плыло перед глазами, в какой-то красной дымке. В горле стояла тошнота, и ужасно жгло, сжимая горло.
Меня немного подлечили и отправили в детскую трудовую исправительную колонию. Почему со мной так поступили, я не знаю. Но поступили именно так. Это конечно было противозаконно, но я этого тогда не знал, и не понимал, что со мной происходит.
В колонии надо мной взяли попечение молодые урки. Они уже знали, что я пошёл в несознайку и меня пытали несколько дней, но я молчал. Это было для них визитной карточкой, которая требовала уважения и попечительства. Меня ни о чем не расспрашивали, только говорили, что не каждый это выдержит. И я, мол, молодец они не дадут меня в обиду. Мне показали барак, в который зимой бросали трупы, хоронить никто не хотел, да и не заставляли. Потом начальство колонии сменили и всё привели в порядок, но запах остался.
Прошло около недели. В колонию приехал следователь. Меня посадили в карцер и не давали ни воды, ни еды трое суток. Потом меня вызвал к себе следователь. Как сейчас помню, пол был земляной. Он бросил мне жирную селедку, а кружку с водой держал в руке. Я набросился на селёдку и почти мгновенно её съел, а потом потянулся к кружке с водой. Но он перевернул кружку, и вода тут же впиталась в пол. Меня снова отволокли в карцер, и я там просидел ещё ночь, мучаясь от жажды. Утром следователь снова вызвал меня. Когда меня привели, а вернее почти принесли к нему, я был почти без сознания. Он спросил, буду ли я говорить, я замотал головой, давая понять, что не буду. Он ударил меня, но не рассчитал силы удара и я потерял сознание.
Когда я очнулся передо мной сидел другой человек и улыбался. На столе стояла еда, и вода, но я не мог подняться. Мне помогли, и я сначала выпил всю воду и попросил ещё каким-то не моим хриплым дрожащим тихим голосом. А потом набросился на еду, но её было мало. Мне объяснили, что много есть нельзя, будет плохо. Потом сказали, что все меня мучавшие арестованы и предстанут перед судом. Что разоблачена мафиозная структура, которая торговала мехами, привозимыми с севера. И я сыграл одну из главных ролей при её разоблачении, сам того не зная. Мне предстоит участвовать в опознавании и разоблачении преступников. Но на суде я выступать не буду, не стоит зря рисковать, у мафии длинные руки. И в опознавании я буду участвовать, так что бы меня ни видели преступники. Вот так закончилась эта история со мной и мафией.
Но было и продолжение. Прошло много лет. Я сидел в кинотеатре и смотрел итальянский фильм о мафии. В этом фильме показали допрос одного из мафиози с применением селёдки и воды. Ситуация была примерно такой же как и у меня в колонии. И вдруг я почувствовал, что начинаю терять сознание. Я на какое-то время, как говорится, отключился. Когда же пришёл в себя, то сидел, вцепившись руками, в подлокотники кресла и у меня кружилась голова. Я встал и вышел из зала кинотеатра. Мне было плохо. Я просидел не скамейке в парке, наверное, час, не меньше, постепенно приходя в себя. Потом встал и пошёл домой, в плохом подавленном состоянии. Вот такой была подсознательная реакция моего организма, на увиденную мной, пытку в кинофильме. Я почти не мог управлять собой. Потом всё прошло, но воспоминания о пытке (в кинофильме) остались.
Пора было всем ложиться спать. Утром в Москве будет много хлопот. Договорились поддерживать друг с другом добрые отношения, как на совещании, так и в дальнейшем в родном городе.

27 июля 2014 года.