Война окончена. Вступление
Студенты выходили из тускло освещённых аудиторий и праздновали долгожданную встречу с друзьями в барах и кофейнях, от которых все ждут большего, чем они могут дать. Денег было немного, поэтому ограничивались одной чашкой кофе или одним бокалом вина, но эта чашка или этот бокал потом ещё долго служили украшением каждому студенту. Это был такой же атрибут молодого интеллектуала, как когда-то сигарета, да только вот курить в общественных местах запретили, и теперь все ограничиваются напитками.
Около бара Камчатка в этот день было особенно живо. Совсем молоденькие девушки знакомились с уже пожиревшими от неумеренного потребления пива мужчинами, и ведь это тоже было следствие их глупых мечтаний – за каждым этим мужчиной таился богач, а за каждым богачом таилось счастье. Счастье, конвертированное в денежный формат. Не все девушки выбирали мужчин постарше. Кто-то гулял и с молодыми. Молодые же были необычайно горды тем, что у них есть пара. Девушка придаёт молодым людям чуть ли не больше смысла, чем Жан-Поль Сартр в сумке или очки от Ray Ban, купленные на подаренные в день рождения деньги.
---
Я шёл по улице и слушал одну и ту же песню по сотому кругу. Весь день одна и та же песня. Это на меня не похоже. Обычно мне всё быстро надоедает. Я смотрел на витрины роскошных магазинов, где продавались спорткары, на которых будут разъезжать преуспевающие бизнесмены, отдыхающие от своих великих дел, где продавались драгоценности, которые будут украшать их роскошных женщин, где продавалась жизнь, которой я никогда не буду жить. Великие мастера мотивации скажут мне: “Нельзя давать себе подобные установки! Каждый может этого добиться!”, а я и не думаю, что не могу этого добиться. Я не хочу этого добиваться.
В детстве я был той ещё меркантильной собакой. Я мечтал быть крупным дельцом, ночевать в Национале и вечно куда-то спешить. Почему эти мечтания оставили меня? Или же – почему эти мечтания оставили меня, но поглотили всех, кто меня окружает.
Мне и раньше казалось, что я один. Но мне казалось, что родители меня понимают. Я думал, что мои родители не такие, как у всех остальных. И я даже не замечал, что они жили всем тем, чем живёт весь мир. А я с детства как будто бы жил другим. Мне говорили, что я должен заниматься делом, но каким делом? И что такое дело? Говорили фразы, вроде “Нужно крутиться, чтобы чего-то дубиться”, “Надо бороться через не-могу”, “Есть такое слово – надо”, но никто не говорил, что такое, в сущности, дело, и почему им надо заниматься? Мне говорили, что пьют и употребляют наркотики люди слабые, люди конченые, но что делают люди сильные? Что отличает людей сильных от людей слабых, кроме того, что стул у них потвёрже да цвет лица посвежее?
Я жил их взглядами, жил их философией. И всё, что я делал, я делал для того, чтобы порадовать их. Чтобы они могли мной гордиться.
А потом мой отец разорился, и моя мать каждое утро плакала по двухкомнатной квартире, в которой мы жили десять лет. Была двухкомнатная, стала однокомнатная. Она не могла этого пережить. Она вопила о квартире, как будто это был близкий ей живой человек. И никто, никто в моём доме не понимал, что проблема-то была в другом. А я это понял. И понял ещё в школе.
---
Я увидел это в школе. Когда уроки и домашнее задание перестали приносить знания, а делать их было надо. Когда мои друзья начали меня избегать, а преподаватели откровенно настраивали некоторых моих сверстников против меня. Я подумал, что надо бежать. И я ушёл из школы. Я закончил школу-экстернат, которая и школой-то не была, а была машиной по выдаче аттестатов, и поступил в университет. Первые дни мне казалось, что в университете есть смысл. Читались лекции, студентами произносились имена великих людей, лилось кофе и вино, придумывались поэтические альманахи и журналы, а потом всё стало как-то отмирать – лекции становились всё бессмысленнее и бессвязнее, новых имён не произносилось, да и старые забывались, альманахи и журналы так и не были напечатаны, только вино и кофе лилось, да что толку? Мы перестали ходить в университет, предпочитая клуб-кафе Дума всем занятиям. Но и от этого места стало тошнить, и, в конце концов, мы поссорились с администрацией и ходить туда перестали.
Я перешёл на заочное отделение, пытался сделать свой музыкальный журнал, у которого было больше авторов, чем читателей, деньги на его содержание кончились, и я его закрыл. Я пытался устроиться на работу, начал пить абсент и водку, но они несильно помогали мне забыться. Меня подобрала девушка, у которой я, можно сказать, жил четыре месяца. Потом мы расстались, она ушла к своему бывшему парню, а мне, к сожалению, даже не было больно. Я просто посмеялся и пошёл пить кофе.
И все эти годы, всё это время, во всём я пытался найти смысл. Я что-то кричал, доказывал, писал музыку, стихи, статьи, сценарии, из-за чего многие считают меня, что называется, “ничего обо всём”, а ведь я всего лишь человек, который отчаянно пытался найти форму. Но в поисках формы я понял, что содержание этой формы не заслуживает. И я бросил свои поиски, довольствуясь тем, что у меня есть. Я написал альбом из четырёх песен и посчитал, что это всё, что я могу сказать.
Я понял, что не могу находиться дома. Каждую ночь я выезжал в центр, где бродил по улицам, наблюдая, как живут люди. Любовался барами и магазинами. И с каждым днём всё больше понимал, что в этом нет никакого смысла, да и вообще искать во всём этом смысл – стыдно. Эти люди и их вещи, уже купленные или ещё не купленные, были такими же неживыми, как дерево или камень. Я увидел это и понял, что боролся с неодушевлёнными предметами во имя их же неодушевлённых ценностей.
Я шёл вниз по Кузнецкому и мне было очень грустно, что я не могу вновь войти в этот поток. Что бы ни случилось в моей жизни, того, что я увидел, мне уже не забыть. Когда ребёнку говорят, что Дед Мороза нет, он не перестаёт радоваться новогодним подаркам, да вот только чуда в этих подарках больше нет. Но здесь разговор не о чуде. Я знаю, что отныне моя жизнь будет бесконечным притворством. Я буду каждый день продолжать делать вид, будто я ничего не знаю, будто всё это имеет для меня значение, но это будет наглой ложью – музыка жизни для меня превратилась в бессмысленную какофонию, которую играет оркестр под руководством обезумевшего Господа Бога.
И каждую ночь мне страшно, что завтра придётся делать всё то же самое – вставать, надевать те же самые вещи, умываться, есть, пить, разговаривать. Отвечать на вопросы родителей, говорить, что всё нормально. Заходить в социальные сети, читать новости, комментарии, может, даже что-то писать. Выходить из дома, здороваться с алкоголиками и бабками на лавке, идти к остановке, ждать автобуса, заходить в автобус, с трудом открывать сумку, чтобы оттуда достать кошелёк, чтобы расплатиться за билетик, доставать кошелёк, чтобы из кошелька выпали три монетки, которые надо бы подобрать, да как-то не хочется, достать бумажки, считать, складывать, вычитать, чтобы водитель выдал билетик и мелочь, а ты потом, как идиот, стоял и ссыпал эту мелочь в кармашек для мелочи в своём кошельке, чтобы пройти через турникет и сесть на грязный стул, доехать до метро, снова доставать кошелёк, проехать несколько станций, выйти, сесть в кафе, выпить кофе, больше ничего не взять, так как денег не хватит, дождаться пока кафе закроется, чтобы перейти в другое, и там сидеть, пытаться читать, пытаться писать, а больше – думать, думать о пустоте, чтобы возвращаться домой и повторять всё заново. Этот процесс мне кажется безумно утомительным. Жаль, я так редко чувствую от него физическую усталость.
Через три часа рассвет. Откроется метро. Небо станет светло-синим, потом прохладно-голубым, потом серым. Люди поспешат на работу, а я поеду домой. В метро будут люди, в маршрутке буду я один, и водитель спросит меня: “Вам куда?”, и повезёт меня одного туда, куда я ему скажу.
Свидетельство о публикации №214120100326