Встречай. 18

                18.

«Ром!..» - голос издалека.

Ромес вскочил. Похоже, зовёт Рэли, только с какой стороны?

«Ром!..»

Ромес заметался по комнате. Нет выхода, нет, нет! Двери, окна – всё ненастоящее, бутафория. Всё нарисованное, и чем дальше, тем всё это больше проявляется. Грубая работа. Всё трескается и отклеивается, выцветает, бледнеет, рвётся и крошится.

«Ром!..»

У стен есть уши, а у дверей есть «глазки». Мир устал, скорчился и выбросил Ромеса прочь.

Его за плечи тряс Рэли, и находились они в салоне Линды.

- Что ж ты так, Ром? – укоризненно спросил Рэли. – Зачем?

- Из-за Ника, - шёпотом ответил Ромес. – Это который мой брат.

- Я помню, - Рэли встревоженно заглянул Ромесу в глаза. – Мне кажется, ты ещё не полностью вернулся оттуда.

- Я вернусь, - пообещал Ромес. – Только уж очень хочется спать.

- Тебе нельзя спать, - твёрдо заявил Рэли. – Нельзя ни под каким предлогом. Иначе…

- Да, мне говорил Ник. Я постараюсь. Поехали.

В машину сел Орко и тут же выдал:

- Птицы летать не могут. Они тяжёлые. Только они этого не знают. Вот и летают. – Высказываниями он чрезвычайно напоминал маленькую Паукашку, изучающую мир.

Орко захотел, чтобы Рэли сел с ним на переднее сиденье. Ромес расслабленно развалился сзади.

- Ты как будто что-то потерял, - произнёс Рэли.

- О, - вздохнул Ромес, - как жаль, что всё до такой степени зря! Понимаешь, Рэли, я ведь с самого начала подозревал, знал, что ничего хорошего мне уже не светит, что всё заранее напрасно, что частичку души я безвозвратно потерял, но…

- Я понимаю, - успокаивающе сказал Рэли. – И у меня в жизни не раз было подобное.

- И уже ничего не исправить? – Ромес хотел убедиться в фатальности случая с обречённым видом.

- Нет. Ты принял слишком большую дозу. Теперь тебе придётся воздерживаться от сна во внеурочное время. Ты выдержишь?

- Не знаю. Глаза уже спят, и, кажется, даже что-то снится. Я всё слышу и воспринимаю, Рэли, ты уж там не обижайся на невнимание. Я всё соображаю, просто меня как бы качает, уносит далеко-далеко, на тёплом жасминовом ветре, и я не сказал бы, что это неприятно.

- Я знаю, Ром, знаю. – Рэли показался Ромесу чрезвычайно грустным, как будто он, Ромес, сознательно совершил непоправимую ошибку.

- Почему люди боятся змей? – размышлял между тем вслух Орко. – Они длинные, быстро бегают, а ручек и ножек у них нет! Это страшно, потому что вот у нас есть ноги, на которых можно передвигаться путём поочерёдного их переставления. А у змей таких штук нет. Ну и кто люди после такого безобразия?..

Вопрос задан чисто риторический, ответа не надо.

- А ещё, - сказал Орко, - добро и зло и хорошо и плохо – совершенно разные понятия.

Ромес хотел спать. Гал-1 никак не отпускал его из своих объятий. Ромес старался держать глаза открытыми, но они сами собой вдруг начинали закрываться, стали отказывать, ничего не оставляя в памяти. А память вообще отключилась, предоставляя сознанию вытворять что вздумается. Чем сознание и пользовалось. Мелькали смутные размытые тени неуловимых, ничего не значащих образов. Слабое предчувствие грядущих больших проблем, но все непонятные видения отступали перед единственным во всём мире всепоглощающим желанием – поспать, отключиться хотя бы минут на десять, не больше, а тогда краски и чёткость вернутся в мир. Ромес ещё слышал бормотание Орко:

- Какая связь между счастьем и разбитой посудой? Никакой. Но надо же как-то оправдать собственную неуклюжесть! А иногда необычность принимают за красоту, но это тоже неправильно.

Просто-таки дневник Рианы, материализовавшийся в демоне лагун!

- Не спи, Ром! – напомнил Рэли.

- Не сплю, - ответил Ромес, и вдруг стало темно.

Ромес сначала не заметил перемены, поскольку до этого у него и так периодически меркло сознание за компанию со зрением при полуоткрытых глазах. Только теперь мрак настал полный и постоянный. Не было ни Рэли, ни Орко, ни Линды, ни туннеля, по которому они ехали перед этим, - ничего знакомого. Внизу находилось покрытие, напоминающее древесную кору и полом не являющееся. Ромес обнаружил себя лежащим на этом покрытии на животе. Первым делом он сел. Спать уже не хотелось, и он стал думать, что бы всё происходящее значило. И не придумал. Открыл третий глаз во лбу, но и им, кроме темноты, ничего не увидел. Вот если бы хотя бы примерно узнать, в чём дело, то можно было бы придумать, что творить дальше. А так… Ромес поднялся на ноги.

Откуда-то потянуло сквознячком. Ромес повертел головой в поисках его источника, выбрал направление и медленно двинулся туда, вытянув вперёд руки, чтобы ни на что не наткнуться. Потом, через непродолжительное время, Ромес различил слабое мерцание света где-то справа и понял, что попал в длинный коридор из непонятного гигантского помещения с корой вместо пола. Он пошёл на свет, и коридор привёл его к золотой комнате. Точнее, это был целый зал, где всё блистало золотом. Свет тысячи свечей в золотых канделябрах переливался в золотых ажурных рамах огромных зеркал, в золотом тиснении золотистых обоев, в золотой изогнутости золотых стульев…

Ромес  даже ничего не смог различить конкретно в золотых сверкающих переливах. И не сразу он заметил юную принцессу в золотом платье, смирно сидевшую на полу на золотом коврике. Волосы её были цвета огня, глаза – карие с зелёными лучиками вокруг зрачков. Ромес видел её когда-то и ждал в гости. Он сразу узнал единственную дочь Конроя, Керу-Саталину. В прошлый раз, когда он видел её, она показалась ему просто о чём-то задумавшейся девочкой, воспринятой в целом, без деталей. Теперь же представился случай рассмотреть её вживую и ближе. Ни на что так не смотрел Ромес, как на её глаза, полные невысказанной, затаённой печали, серьёзные, слишком взрослые для девочки-подростка. Опытные? Может быть. Опытные не жизнью Керы-Саталины, а какой-то прошлой жизнью, словно видели не одну жизнь до рождения этой девочки, испытавшие не одно перевоплощение. И хорошо, что Кера-Саталина этого пока не осознавала, и хорошо бы, не осознала за всю свою будущую жизнь.

- Привет, - сказал Ромес.

Девочка вздрогнула, глядя в пространство сквозь Ромеса, как будто не видела его, и Ромесу даже показалось сначала, что Саталина слепа, но он тут же понял, что ошибся. Девочка не видела только его – видно, просто прихоть данного мира.

- Кто здесь? – спросила Кера-Саталина голоском чистым и приятным, как звон
лесного ручья в летний полдень.

- Я не обижу тебя, - сказал Ромес, почему-то опасаясь называть своё имя.

- Я сплю? – задала девочка неожиданный вопрос.

- Я сплю, - ответил Ромес. – Значит, и ты спишь. Мне вот нельзя спать.

- И мне нельзя, - вздохнула Кера-Саталина. – А я всё равно сплю. Хочу проснуться, а не могу.

- Давай вместе просыпаться! – предложил Ромес.

- Я никак не могу. Уже пробовала. А кто кому снится – я тебе или ты мне? – спросила Кера-Саталина.

- А мы не снимся. Мы просто заснули, попали в миры снов и здесь случайно встретились, - сообщил Ромес, тихо присаживаясь на пол рядом с девочкой.

- Но сны – неправда, - возразила Кера-Саталина. – В них нельзя верить.

- Почему я должен отказываться от веры в то, что я видел собственными глазами, пусть даже во сне? – спросил Ромес. – Не могу же я придумать то, чего не бывает. А раз я вижу что-то, причём я его специально не придумывал, а просто увидел, значит, оно есть. Правильно?

Похоже, его доказательства произвели на Керу-Саталину впечатление. Она вроде бы поверила в правдивость происходящего в снах. Тем более Ромес говорил правду.

- Может, уйдём отсюда? – предложил Ромес.

- Я бы хотела. Но золотая клетка не выпускает меня, - ответила девочка. – Везде одно и то же. Выхода нет.

- Хочешь, я попытаюсь вывести тебя?

- Хочу! Только…

- Что?

- По коридору нельзя ходить.

- Почему?

- Во мраке бродит страшное чудовище Акаи.

«Где-то я уже слышал это имя», - подумал Ромес. Но к его жизни в Мирах это имя никакого отношения до сих пор не имело.

- Что это за чудовище? – спросил Ромес.

- Его никто не видел из тех, что сейчас живы. Видевшие его мертвы. Скорее всего, оно похоже на человека.

- А здесь есть ещё люди?

- Иногда. Мне часто снится моя золотая комната, и иногда здесь бывают придворные, охотно делящиеся слухами и сплетнями с любым желающим. Но чаще всего пусто – как сегодня. Но где-то рядом бродит Акаи. И я его боюсь. Не знаю, успею ли проснуться до того, как оно до меня доберётся.

- Каким ты видишь меня? – спросил Ромес. – Или я для тебя невидим?

- Тень… - ответила Кера-Саталина. – Чуть заметное уменьшение света вот здесь…  Это ведь ты?

- Да, это я. А ты чувствуешь?.. Вот я прикасаюсь к тебе, - Ромес осторожно взял её за запястье. Она вздрогнула, побледнела, но улыбнулась.

- Чувствуешь, - определил Ромес. – У тебя руки, как ледышки. Ты замёрзла?

- Нет, мне тепло, - она говорила честно. – Просто я боюсь.

- Всё, идём, я выведу тебя из твоей раззолоченной тюрьмы. – Ромес легонько потянул её за руку, и она встала.

- Не бойся, - ободряюще сказал Ромес. – Что бы нас ни встретило, прежде всего оно будет иметь дело со мной. И ему весьма не поздоровится, если оно меня разозлит.

- Меня назвали Кера-Саталина, - сообщила девочка. – А тебя как звать?

- Я тебе потом как-нибудь скажу, - пообещал Ромес. – Сейчас моё имя засекречено.

Он опасался, что Конрой рассказывал дочери о нём, Ромесе, и вряд ли в рассказах Ромес выступал в роли героя.

- Как же я могу обращаться к тебе без имени? – спросила Кера-Саталина.

- Можешь, - уверил её Ромес, и она согласилась.