Отец

  Семья была большая: шесть дочек и сын. Наверное, потому общение с мамой было чаще и больше. Она занималась нашим воспитанием. Правда, воспитания , как такового, я не помню. Нас она никогда не била за шалости. Но лучше бы била. Мама сажала провинившегося и начинала "говорить за жизнь".  А жизнь была такой, что сейчас не поверят, если описать. Мамины разговоры пронимали детские души так, что больше не было желания слушать их еще раз. Вели мы себя неплохо, маму слушали. Если мама сердилась очень сильно, то обещала все рассказать папе. Это было уже серьезно.
  Папу мы побаивались. Я не помню случая, чтобы он нас ударил, но боялась я его очень. Высокий, красивый, черноволосый, обладавший большой силой, папа внушал мне страх  только своим видом. Предки его были выходцами с юга. Я не знаю. кем они были, но думаю, что  это были армяне. Я очень похожа на папу, и в молодости не раз армяне принимали меня за свою. Они разговаривали со мной на армянском языке, удивлялись, что я не знаю родной язык и даже стыдили за это. Прадед и дед были кузнецами, людьми трудолюбивыми, а потому зажиточными. У них часто гостили торговцы, что приезжали в наши северные края с южными товарами. Они жили у наших предков, выезжая по утрам на торговлю. Мама рассказывала, что все черные, чернобородые, высокие, они у наших северян вызывали страх. В деревне деда называли турком.
   Все предки и папа тоже были хорошими семьянинами. Дед в молодости  должен был по жребию  идти на солдатскую службу на двадцать пять лет, а у него уже семья. Что он ни делал, уклониться было нельзя. Жребий выпал-иди служить. Не брали в армию только лысых. У нашего деда шевелюра была  богатая. Узнал он, что лысых- не берут, и лишился своей шевелюры. С помощью орехового щелока он сумел вывести все волосы на голове, объявил себя больным, а через неделю вышел к людям лысым. В армию, естественно, не пошел, но всю жизнь ходил с головой, "как коленко", гладкой,без единого волоска. Бабушка любила его и лысого.  Жаль, рецепт не оставили, или я не узнала. В нашем роду волос у всех было много и, даже, лишние росли.  Папа тоже любил нас всех. Он не говорил об этом, просто я всегда знала, что я под его защитой.
  Я была шестнадцатилетней девушкой , когда  парень из нашей деревни напугал меня, когда я возвращалась из кино. Намерения его я поняла еще по дороге и до утра просидела в закрытом крылечке соседей, пока он , поджидая меня, бродил по улице и ругался. Домой я пришла, когда рассвет начался. Папа спросил, что случилось, я рассказала. Не говоря ни слова, он оделся и ушел из дома. Мать парня рассказывала, что он пришел к ним рано утром, рывком вырвал крючок на входной двери, вошел в комнату, где на печи спал сынок.  Отец за волосы сдернул парня с печи, поставил его перед собой и спокойно заявил, что, если он приблизится ко мне хоть на три метра, папа его убьет без суда и следствия. Убьет он его и за других девочек, если на их честь хоть кто-то посягнет.  Папа попросил это передать и приятелям. Компания у парня была, действительно, страшная. Вероятно, парень понял все. За годы моей молодости и позднее в наших селах не было ни одного случая изнасилования. А паренек, бедный, охранял нашу девичью группу так, будь то службу нес. Стоило кому-то из парней заговаривать с нами нагловато,  как появлялся  или сам Сашка , или его приятели и успокаивал нахала.
   Папа любил рассказывать интересные истории из жизни. Длинными вечерами, когда он что-то делал, а он постоянно что-то делал: то валенки подшивал, то лапти ремонтировал, то делал колеса и сани, он рассказывал нам много сказок, баек и историй из жизни. Не рассказывал он только про войну, которую прошел до конца. Сколько мы ни просили, папа не поддавался на уговоры. Он говорил, что не хочет, даже, вспоминать о ней. С фронта он прибыл с наградами. Мы любили играть его медалями и орденом. Два случая рассказал -и все. Первый рассказ был о том, как их без оружия отправили воевать в первые месяцы войны. Они оружие у немцев голыми руками отбивали, а, точнее, палками и жердями.  Сам удивлялся, что отбили много, но и солдатиков полегло немало. А нескольких человек расстрелял наш советский офицер, когда они испугались, что их немцы перебьют безоружных при наступлении. Папа сказал, что всю войну искал этого капитана, чтобы устроить самосуд. Но дороги их не пересеклись.
  Второй случай , как они в Прибалтике с генералом попали в деревню, занятую немцами.  Отец был ездовым у этого генерала. Папа понял, что генерал приказал его везти в деревню, где еще  были немцы. Генерал уверен был, что деревню уже отбили, охрану не взял даже. "По своей земле едем. чего бояться" Ну, и напоролись они на немцев. Те, видимо, подумали, что это их какой-то чин катит на "кошовке" по селу.  Дело было вечером, не очень светло было. Папа понял, что они влипли. Он  так погнал лошадей,  что немцы не попали в них, когда опомнились, что ездовой  немецкого  офицера не может материться и орать на лошадь по-русски, одной рукой управляя лошадью, другой- стреляя из автомата по преследующему врагу. Ночью в лес немцы сунуться побоялись, ведь, кругом русские были, и папе удалось оторваться. Получилось, что папа генералу жизнь спас. Его наградили даже. Но этой медалью папа не гордился. " Она - не боевая, а так"- говорил он, когда мы расспрашивали , какая награда за что.
   Отец был кузнецом. Кем же он мог быть, если вырос в кузнице деда? Ковал он все от крючков на двери до серьезных деталей к машинам. После войны работы было много. Никогда не отказал отец ни одной вдове в просьбе, что-то сделать по хозяйству, и не только в ковке. Он и крыши перекрывал, и рамы чинил, косы клепал, пилы точил, валенки подшивал, заборы ставил, огороды пахал и т. д. Он  умел все.  Папа похоронил всех покойников в округе. Иногда поднимался в четыре часа, брал лопату и шел копать могилу за десять -двенадцать километров в соседние деревни. Мама ругалась, а он говорил, что мужиков нет, а он- молодой сильный. Как он узнавал о похоронах, я так и не узнала. Он всегда говорил, что ему умереть не страшно будет: столько народу придет его встречать на том свете. Надо сказать, умер так. Лег спать, три дня лежал неподвижно на левом боку, спал.  Медики не стали его тревожить. Так и умер, не приходя в сознание. Сказали, инсульт.
   Отец был справедливым человеком, правду в глаза "резал", за что нередко получал неприятности, даже, от властей. Его это не останавливало. Люди шли к нему за советом, он писал письма- просьбы  в область и выше. Он добивался решения вопросов для отчаявшихся вдов и инвалидов. У нас постоянно были люди, которые о чем-то просили папу.
   Отец очень любил нас, детей и маму. Маму он , пожалуй, побаивался или не хотел расстраивать. Он ей не перечил, хоть, иногда они здорово ругались. Мама позднее сказала, что это нужда ругалась с нищетой, а не они с папой.
  Если мама болела, папа все делал, чтобы она скорее поправилась. Когда мама умерла, а он остался один, он очень тосковал. Я помню, как он стоял перед маминым фото на коленях и молился на ее со слезами на глазах, причитая, что она забыла про него и не идет. А они же договорились прийти за другим, если кто вперед умрет. Седые волосы растрепались, лицо мокрое от слез. Я таким его никогда не видела. Это было само отчаянье.
 Я любила папу, но редко говорила ему об этом. Как-то неудобно было такому большому и сильному мужику говорить такие глупости.  Я очень жалею об этом. Когда я увидела папу в гробу, тогда до меня и дошло, что я уже ничего не смогу сказать любимому человеку о своих чувствах. Папа не узнал , как я его люблю, уважаю, дорожу его мнением. Я плакала не только о папе, а и от стыда за свою черствость по отношению к самому дорогому человеку. Вот и пишу сейчас, чтобы кто-то, прочитав мой рассказ, не совершил мою ошибку. Живым надо говорить добрые слова, делать добрые дела, говорить о любви. Мертвым. наверное, это уже не нужно.