Предисловие
Любое событие, любая личность всегда будут описываться даже непосредственными свидетелями со многими противоречиями и недомолвками. Это связано с человеческими привычками приукрашивать, выдавать свои догадки за факты, иногда умалчивать то, в чем они не уверены. Поэтому найдя некоторые несоответствия, не спешите ставить на повествование клеймо неоднородности и непродуманности. Выбирайте сами, какому из противоречащих друг другу источников, вам доверять.
Я есть Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний.
(Откровение Иоанна Богослова 22:13)
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
Она сидит за столом в ярко-освещённой комнате с серыми стенами. Пальцы нервно теребят рукава фланелевой рубашки, небрежно накинутой поверх чёрной футболки. У Кристины светлые прямые волосы, разделённые посередине пробором. Она поднимет свои огромные небесно-голубые глаза на камеру. Маленький носик, кукольные губки – она поистине красива.
-Знаете… - Кристина отводит взгляд. По лицу пробегает нервная улыбка, и она снова опускает голову, наблюдая за своими пальцами. - Кто бы что не говорил о нём, он не был чудовищем… Ну то есть, я же знала его ближе всех… - Она смотрит в камеру, не поднимая головы. Снова нервная улыбка. – То есть я знала то, во что превратил его инцидент…
Кристина тяжело вздыхает и откидывается на спинку стула, убирая руки со столешницы.
-Он иногда рассказывал мне… - Она резко вскидывает взгляд. - Одним словом, он был просто запутавшимся ребёнком. Может быть, он и творил ужасные вещи, но иначе нельзя было выжить. Вам не понять, вы ни дня не провели в заражённом городе, а мы выживали там тридцать два дня! Нам нужно было чем-то жертвовать, и его приняли как лидера именно за то, что у него хватало смелости приносить эти самые жертвы. Мы живы лишь благодаря ему. Он великий человек. Я говорю это не потому, что у нас были отношения, а потому что это действительно так… Он не был чудовищем…
Кристина смотрит за камеру:
-А здесь можно курить?
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Я наверно ближе всех знал Серегу. – Виктор сидит в кафе, сжимая в руках бумажный стакан с кофе. – Если вообще можно сказать, что хоть кто-то знал его близко. Он был немного скрытным. – У Виктора тёмные глаза, которые он постоянно щурит, нос длинный, чёрные волосы торчат в разные стороны, на щеках серая щетина – внешность не очень приятная. На шее и руках навешаны украшения в несколько слоёв, периодически поправляемые или переворачиваемые во время разговора. – Мы же в школе за одной партой сидели. Вот и в один институт вместе пошли. Обычный парень. Веселый. Душа компании. Ничего особенного. Хотя после учебы мы не общались… Может он в свободное время петухов в жертву дьяволу приносил. – Виктор издаёт лёгкий смешок и отпивает немного кофе. – А вот кстати если вспомнить… Он в школе был середничком. То есть учился хорошо, но ботаником не был. И при этом хулиганье всякое его не трогало. У него списывали, он списывал. Меня иногда лупили, но только не при нём. К нему было какое-то странное отношение, он будто был неприкасаем. Может его внутренние демоны уже тогда чувствовались? Потому что он же с виду обычный парень. Всегда весь класс веселил…
Виктор опускает голову и качает ей из стороны в сторону:
-Блин, кто бы мог подумать?..
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Она неспешным шагом бредёт по городу. Светит бледное осеннее солнце. На фоне проезжают редкие машины. Многие здания выглядят заброшенными.
-Это как-то странно… - Юлия одета в чёрное драповое пальто. Тёмные волосы стянуты на затылке в хвост. У неё очень правильные черты лица. Она смотрит себе под ноги, изредка поднимая взгляд, чтобы посмотреть куда идти.
-Я, разумеется, понимаю, что прошёл уже почти год со времён инцидента и нужно продолжать жить дальше. Но всё равно, мне кажется, нельзя так просто восстановить разрушенные здания и уйти от того, что здесь произошло. Мне кажется, на месте города должен стоять огромный мемориал в память всех погибших. – Юлия виновато улыбается, глядя в камеру. – Не думала, что смогу ещё когда-либо сюда вернуться, после всех тех ужасов. – Она останавливается на месте и оглядывается вокруг. – Мне здесь как-то неуютно. Эти улицы… Я всё еще боюсь, что откуда-нибудь вдруг появится толпа зараженных и всё начнётся заново. – Она вновь виновато улыбается и продолжает прогулку. – Все, кто был участником инцидента, остались калеками в некоторой степени. Даже спустя столько времени за сотни километров отсюда я продолжаю просыпаться в холодном поту… Таня повесилась. А то, что случилось с Сережей вы и так знаете. Последние дни перед тем, как убраться из города, мы все боялись находиться с ним в одном помещении. Инцидент извратил того веселого умного парня, которым он был. Я никогда бы не подумала, что он способен на убийство. Всегда такой отзывчивый, внимательный… - Юлия качает головой. – Хотя любил съязвить, подколоть, но мы все равно его любили. Он был каким-то… родным… И вот, чем он стал. – Она поднимает воспалённые от навернувшихся слёз глаза на камеру. Резкий порыв ветра подбрасывает её стянутые в хвост волосы. – Но, не смотря, ни на что, я жива благодаря ему. И я благодарна за это…
Глава 1
День, когда мир рухнул
Когда говорят «конец света», значит хотят продать кукурузные хлопья, а вот если говорят «без паники», тут уж дело серьезнее.
(Стивен Кинг «Буря столетия»)
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
Мужчина средних лет, с одухотворенным выражением лица сидит в кожаном кресле, закинув ногу на ногу и обхватив колено руками. Его тёмные волосы с проседью аккуратно зачёсаны назад. На переносице блестят узкие очки без оправы. Позади мужчины длинные стеллажи, сплошь заставленные дорогими книгами.
-Событие, или, я бы даже сказал, явление, названное впоследствии «инцидентом» произошло утром 16 октября. – Георгий уверенно смотрит в камеру. Заметно, что это ему не в первой. Рука активно жестикулирует во время разговора. У него красивый низкий голос, идеально поставленная дикция. Он произносит каждое слово медленно, будто наслаждаясь широтой собственного лексикона. – Началось всё в городе Орле, и затем, в течение дня, «инцидент» подмял под себя всю Орловскую область, затронув так же соседние области. Особенно пострадали Брянская и Тульская. Орёл стал так называемым эпицентром пандемии. Причиной «инцидента» власти называют биотеррор. Хотя виновники официально так и не были найдены. – Георгий ухмыляется и наклоняется ближе к камере, словно желая поведать некую тайну. – Вы понимаете что это значит? Мы все сидим на пороховой бочке в ожидании нового инцидента, и, скорей всего, нового Сергея Нестерова, который будет менее лоялен.
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
Алексей Павлович – седовласый пожилой человек с грустными карими глазами и сеткой глубоких морщин на лице. Он сидит в белоснежной лаборатории в окружении компьютерных мониторов. Поверх голубой рубашки с расстегнутой верхней пуговицей накинут белый халат.
-Из-за чего это произошло? Официальной причиной инцидента явилось попадание неизвестной ранее патогенной бактерии в систему водоснабжения. – Алексей Павлович облизывает пересохшие губы и потирает шею, обдумывая следующую реплику. – Город Орёл снабжается водой через несколько артезианских скважин, из которых так же получают воду многие населённые пункты в области. Прежде чем попасть к людям вода проходит очистку на соответствующих предприятиях. Мы предполагаем, однако не можем утверждать точно, что на одном водоочистном предприятии имело место диверсия. Как преступники попали в охраняемую зону и как заразили воду, обеззараживаемую по последним технологиям, для нас по-прежнему остается загадкой. Поиск виновных ведётся по сей день.
Алексей Павлович вновь облизывает губы. Он опускает глаза, подбирая слова.
-Сопоставив скорость поступления воды в жилые районы и инкубационный период болезни, вызванной бактерией, мы пришли к выводу, что диверсия была совершена примерно в пять часов утра.
Он поднимает измученный взгляд на камеру.
-Пять часов утра шестнадцатого октября. Вот время когда мир навсегда изменился.
Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)
Мужчина средних лет с открытым лицом и живыми серыми глазами. Он одет в строгий чёрный костюм с синим галстуком.
-Считать Орёл источником эпидемии не совсем верно. Его называют так из-за того, что по причине своей густонаселённости он пострадал сильнее всего и дольше остальных населённых пунктов, подвергшихся заражению, продержался под карантином. – Анатолий Иванович сидит в своём кабинете. Перед ним на письменном столе только лампа и дорогие настольные часы с подставкой под перо. Позади на белоснежной стене висит позолоченный герб орловской области. – Так, например, первые зараженные появились ещё в кромском районе… Когда мы поняли, что наклёвывается эпидемия, было уже слишком поздно… - Анатолий Иванович качает головой. Руки он держит на столе сцепленными между собой. На запястье левой красуются роскошные золотые часы. Правую украшает массивное обручальное кольцо.
-Люди пили зараженную воду, умывались ей и ехали на свои работы, разнося заразу. Они уезжали в другие города, улетали в другие страны. Некоторые чувствовали недомогание сразу же и оставались дома – сами знаете, в нашей стране большинство предпочитает отлежаться, чем обращаться к врачу.
Тяжёлый вздох.
-Тем не менее, когда больных с непонятным диагнозом стало поступать в больницы всё больше, мы затрубили тревогу.
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
Алексей Павлович по-старчески пожёвывает губы.
-Почему заражались не все, кто вступал в контакт с заражённой водой? Всё связано с особой термочувствительностью бактерии-возбудителя. Температура свыше 25 градусов по Цельсию была уже губительной для неё. Так что простая термическая обработка в течение нескольких минут очень эффективно обеззараживала воду. Те, кто умывался тёплой водой, употреблял её только в виде горячих напитков, будь то кофе или чай, или просто пил кипячёной были вне опасности. Иногда спасали фильтры для очистки воды… – На лице Алексей Павловича на миг появляется грустная улыбка.
-К сожалению, мы вспомнили о нелюбви бактерии к теплу очень поздно…
Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)
-К сожалению… - Он заминается, обдумывая, стоит ли говорить об этом. – К сожалению, губернатор оказался заражен, так что вся тяжесть ответственности легла на меня. – Анатолий Иванович виновато поджимает губы и разводит руками. – К такому я, конечно, готов не был, но и сбрасывать с себя полномочия не собирался. Из Москвы в Орёл слетелись люди из ведомств, о существовании которых раньше я мог только догадываться. Меня и весь мой штаб вежливо попросили не мешать работе профессионалов. – Анатолий Иванович издает сдавленный смешок. – Но я все, же настоял, чтобы мне дали возможность участвовать в их обсуждениях. После того, как я устроил скандал, мне выделили стул в углу и дали указание сидеть и помалкивать.
Он опять издает смешок. На его лице появляется еле заметная улыбка, когда он вспоминает об этом.
-Все разместились в здании администрации, в зале для собраний. Они передвинули столы, заклеили стены какими-то графиками. Повсюду были компьютеры, кипы бумаг, кучи телефонов, которые без конца звонили. Вся площадь перед зданием была заставлена правительственными вертолётами и машинами. Эти эксперты без конца что-то обсуждали, кричали, спорили. Я только через слово понимал их реплики. Но, нужно отдать им должное, своё дело они знали. Они практически сразу выяснили причину заражения. Всё дело было в воде. Я лично звонил, чтобы её перекрыли…
Анатолий Иванович чешет лоб, вспоминая события.
-Они собрались около 9 часов, и через час уже было принято решение о дальнейших действиях.
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-В правительстве приняли решение об эвакуации незаражённых жителей. И это, разумеется, было самым верным решением. – Георгий цинично улыбается, показывая белоснежные ровные зубы. – При любой эпидемии первоочередная задача – изоляция носителей болезни. И если в небольших городах и посёлках это было ещё возможно, даже при той скорости реагирования, которую проявило правительство, то Орёл могла спасти только эвакуация. Судите сами, - Георгий делает приглашающий жест рукой, - население города более трёхсот тысяч человек. Из них 30% заражены, и эта цифра неуклонно растёт. Поздновато для изоляции, не так ли? – Он вновь улыбается, будто радуясь подобному стечению обстоятельств.
-К тому же это не та болезнь, при которой заражённые согласились бы на добровольный карантин. И вот впопыхах, не располагая необходимым количеством ресурсов, в бешеном темпе наверстывая упущенное время, власти начали эвакуацию. Но, и здесь они тоже просчитались…
Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)
-Мало кто тогда думал о заражённых. Мы все думали о тех, кто был ещё здоров. И их нужно было эвакуировать. Но нельзя же просто посадить людей в автобусы и увезти из города. – Анатолий Иванович виновато пожимает плечами. – Если бы в салоне оказался, хоть один зараженный, все остальные тут же разделили бы его участь. И поэтому эксперты спешно разрабатывали ряд анализов и тестов для определения наличия болезни. Ведь на начальной стадии никаких внешних признаков не было. Драгоценное время уходило…
Он чешет лоб и тяжело вздыхает.
-Со всех соседних областей стягивались люди и техника для обеспечения эвакуации. Из-за загруженности дорог было принято решение вывозить людей вертолётами. Но в Орле почти нет вертолётных площадок, поэтому пункты эвакуации организовывались на площадях, автостоянках, в парках. В пунктах устанавливались медицинские палатки, они оцеплялись ограждениями. Мы обзвонили все СМИ, дав указание по нашей команде сообщить об эвакуации – рассчитывалось, что люди, имеющие собственный транспорт смогут самостоятельно покинуть город. На выездах мы поставили блокпосты. Детей из детских садов и школ было решено эвакуировать в первую очередь. – Анатолий Иванович вдруг резко замолкает.
-Мало кто в городе тогда ещё понимал, что на самом деле происходит…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Юлия стоит в тени пожелтевшего дерева и указывает через дорогу, заставленную по бокам припаркованными машинами, на широкий фасад трёхэтажного бежевого здания с белой лепниной. Штукатурка местами отлетела, открыв серую кирпичную кладку. Над входом уныло развиваются два флага России.
-Вот тот институт, где мы с Серёжей учились. - Она поворачивается направо и указывает вдаль, где дорога, скользящая между обветшалых зданий, обрывается еле заметным белым ограждением. Людей на улицах почти нет. – А там был пункт эвакуации, куда нас направили. – Юлия тяжело вздыхает, борясь со слезами, и оглядывает то, во что превратился город. – В тот день…
Она закрывает лицо руками.
***
-В тот день, когда всё началось, мы с Настей приехали сюда примерно к половине десятого. – Юлия сидит на бетонных полураскрошенных ступеньках, обхватив себя руками. Судя по воспалённым глазам и раскрасневшемуся носу, она недавно плакала. – Мы с Настей ещё с детского сада дружили. Всегда везде вместе… Про нас ещё часто шутили, что мы в гражданском браке состоим. Мы ведь в общежитии в одной комнате жили. – Юлия смотрит себе под ноги, но взгляд устремлён сквозь асфальт. Затем, словно опомнившись, она поднимает глаза на камеру.
-В тот день, мы заметили, что у института стояла машина скорой помощи, но значения этому не придали. Из всей группы на паре было человек пятнадцать, не больше. Дима Юнусов ещё был каким-то бледным, его даже отправили в медпункт. А потом в аудиторию ворвался запыхавшийся пятикурсник и сказал, что все занятия отменяются. Когда мы спустились в гардероб, услышали с улицы объявление об эвакуации.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Серёга шутил, что Орёл решили снести, вот всех и вывозят. – Он шумно отпивает кофе и смотрит куда-то в сторону. – Толкучка ещё в инсте была жуткая – все же сваливали. Но когда мы вышли на улицу… - Виктор складывает губы трубочкой и закатывает глаза. – Вот где была адская давка. Такого количества людей я никогда раньше не видел, и все как стадо идут в одном направлении. Помню напротив инста, на возвышении стоял мужик в камуфляже и с автоматом, а по бокам ещё двое в противогазах. Тоже с оружием наизготовку. И вот тот, что посередине орал в мегафон, что-то типа: «Сохраняйте спокойствие, не паникуйте, продвигайтесь к ближайшему пункту эвакуации…» Ну что обычно в таких случаях кричат. Так вот, я когда этого мужика увидел, именно тогда мне не по себе стало. Я Серёге говорю: «По ходу что-то серьёзное», а он: «Тебе же сказали не паниковать, вот и не паникуй», хотя у самого лицо осунулось и глаза забегали.
Он снова делает глоток кофе и опускает взгляд на свои руки.
-Мы тогда понятия не имели, куда конкретно идти и что нас ждёт. Просто брели вместе со всеми в сторону Дворянского Гнезда и всё. Мне в тот момент безумно захотелось позвонить родителям…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
Егор – молодой худощавый мужчина с квадратным подбородком и приплюснутым носом. Голова Егора брита под ёжик, подчёркивая его лопоухость. Он одет в камуфляжную форменную куртку, на которой уже красуются несколько медалей. За его спиной грубо покрашенные в синий цвет стены, и определить назначение помещения просто невозможно.
-Мы вообще-то базируемся в брянской области… - У Егора низкий зычный голос. Его глаза бегают по сторонам, стараясь не встречаться с камерой. – Нас вызвали примерно часов в девять… - Он тщательно подбирает слова, почёсывая нос после каждого предложения. – Сказали, значит, что нужно из Орла эвакуировать людей… Туда вообще из соседних областей все войска стягивали. Местные от инфекции полегли. Ну вот… - Егор чешет затылок и нервно сглатывает. – Мы, значит, прибыли в полном боекомплекте, с оружием наперевес, а нас поставили народ от пунктов эвакуации отгонять. Ну, то есть, чтобы не все разом в вертушки лезли, нужно ж каждого ещё на эту самую инфекцию проверить. Притом приказ был силу не применять. А люди, значит, паникуют. Солдат, отгонять их, не хватает. Врачей, чтобы кровь на анализы брать тоже мало, да и процедура это долгая. Помню, мне старушка всё внучку свою пихала, чтобы я её на вертолёт провёл. Я ей объясняю: «Бабушка, ну не имею я права, вдруг девочка больна, нужно её сначала в палатку к медикам». А она мне всё под ограждение её толкает…
Егор заминается, решив, что его рассказ немного неуместен.
-Короче, в городе творился настоящий бардак. Но это были ещё цветочки…
Видео, снятое на мобильный телефон одним из спасенных при эвакуации.
Вокруг много людей. У всех на лицах читается потерянность. Они озираются по сторонам и медленно продвигаются куда-то вперед. Их разговоры сливаются в бессвязный монотонный гул, изредка прерываемый оглушающими звуками движения мобильного телефона. Где-то на фоне звучит сильный низкий голос, искаженный и многократно усиленный мегафоном:
«Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Продвигайтесь к ближайшему пункту эвакуации. Там вы получите дальнейшие инструкции. Не паникуйте. Ситуация находится под контролем. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие…»
Толпа, в которой бредет снимающий, проходит между рядов невысоких домов. Путь идет по наклонной, так что прекрасно видно головы людей на десятки метров вперед. Раздается мерный рокот и по ярко-голубому безоблачному небу проносится вертолет. В поле зрения попадает солдат в противогазе, держащий одной рукой висящий на груди автомат. Другой рукой он легонько подталкивает проходящих мимо людей в нужном направлении. Изображение мечется из стороны в сторону, осматривая толпу, где ярко выделяются частые фигуры солдат, одетых в синюю камуфляжную форму. Они неподвижно стоят на месте и следят за эвакуацией, провожая людей бесстрастными взглядами из-под зеркальных стекол.
-Твою мать, что за хрень творится?! – Судя по громкости, молодой высокий голос принадлежит снимающему. Изображение переносится вправо. Рядом, ссутулившись, бредет бледный светловолосый парень, одетый в светло-коричневую куртку с капюшоном. Его лицо слегка искажено, будто он пытается скорчить рожу. Из открытого рта тонкой струйкой течет слюна.
-Валер… - Профиль парня приближается. Становится видно глубокие синяки под глазами. – Валер. Слышишь меня? – Парень медленно поворачивает голову. – С тобой всё нормально?
Валерий тупо смотрит в объектив. Его лицо с одной стороны словно опущено, как у парализованного. Покрасневшие невыразительные глаза совершенно пусты. Уголки искривленных губ слегка приподнимаются в нелепой улыбке сумасшедшего…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Она бредёт на фоне своего бывшего института.
-Мы старались держаться группой, но в давке некоторые всё равно отставали. Настя даже взяла меня за руку, чтобы не потерять, а я взяла за руку Таню, она Сашу. Так мы и шли цепочкой, держась вместе. Потому что всем было очень страшно остаться в этой толпе в одиночестве. Стоял жуткий гвалт. Люди шумели, где-то плакали дети, солдаты кричали в мегафоны, над головой носились вертолёты, сзади гудели машины. Мы ничего не понимали. Мы просто шли, надеясь, что когда мы, наконец, придём, нам всё объяснят. А потом впереди раздался громкий женский визг, и мужские крики о помощи. В толпе началось волнение, и люди стали поворачивать назад и расступаться. В центре оказалось свободное пространство. Я шла за Серёжей, и когда посмотрела через его плечо, то увидела катающегося по асфальту мужчину, а над ним покачиваясь, стояла молодая девушка с пустыми глазами. С подбородка у неё капала кровь. Она была заражена…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
-Как же при подобной термочувствительности бактерия выживала в теле теплокровного человека? Всё дело в том, что это совсем необычная бактерия. При других обстоятельствах я бы даже восхищался ей. – Он пожевывает губы, отводя взгляд в сторону. – Мы имели дело с грамоположительной анаэробной бактерией прокариотического строения. При попадании в неблагоприятную термическую среду, а именно в тело человека, температура которого благодаря биологическому гомеостазу постоянно поддерживается на отметке тридцати шести с половиной градусов по Цельсию, бактерии собирались вместе, образуя вокруг своей ещё крохотной колонии защитную жидкостную мембрану.
Алексей Павлович на секунду умолкает, потирая свои старческие иссохшиеся руки.
-Что представляет собой данная мембрана? Она состоит из экзотоксина B-класса, в состав которого входит некий биологический аналог этиленгликоля, охлаждающего окружающую среду. Именно поэтому зараженные сразу чувствовали холод в животе или голове, в зависимости от путей заражения. Обезопасив себя от тепла, бактерии начинали спешно размножаться. Все стадии митоза они проходили всего за пару минут. Более быстрого деления в природе не существует.
Он снова отводит глаза в сторону, собираясь с мыслями.
-По мере размножения бактерий у зараженного человека начиналась гипотермия, падало артериальное давление. Но основные симптомы проявлялись когда колония добиралась до центральной нервной системы. Бактерии окутывали биоплёнкой головной мозг, запуская разрушительное действие экзотоксина. Гипотермия увеличивалась, усиливался стеноз, ухудшались память и внимание, речь становилась невнятной, учащались нервные тики, появлялась сонливость. У некоторых начинались мигрени, онемения конечностей и даже тошнота. Но, не смотря на это, зараженный чувствовал себя относительно неплохо, благодаря активной выработке гипофизом беталипотрофина, из которого в последствие выделялся эндорфин - гормон счастья. По этой причине лишь малая доля всех зараженных обратились в лечебные учреждения.
Алексей Иванович облизывает пересохшие губы и поднимает свои грустные измученные глаза на камеру.
-Но самое страшное бактерия приберегала напоследок: глубокая гипотермия – до 22,3 градусов по Цельсию, сильнейшие спазмы всех мышц и полное уничтожение личности…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Та девушка до сих пор мне в кошмарах снится. – Виктор качает опущенной головой. – Она была босиком и в лёгком белом топике, хотя погода стояла довольно прохладная – середина октября ведь. Ещё она была какая-то кривая… - Он крутит руками перед собой. – Ну скукоженая, перекосабоченая… Не могу объяснить… - Виктор на секунду задумывается, затем отпивает кофе. - Как будто её через стиральную машинку провернули. Кожа бледная, глаза пустые, как у наркоманки, а с губ на грудь кровь капает. И рядом с ней ещё мужик по земле катается, держась за руку. Ну дураку понятно откуда кровь.
Он смотрит в сторону и делает глоток кофе.
-Все вокруг расступились, а мы с Серёгой всего в паре метров от неё стоим. Между ней и нами никого, а сзади всё народ напирает, они ж не видят происходящего. И нас как будто к ней несут. Мы стараемся притормозить, орём, чтобы не напирали, но куда там? И самое страшное, что та девушка конкретно на меня смотрит. Потом так медленно, через силу, делает в нашу сторону шаг и руку поднимает. Тут от одного её вида стремно, а ещё когда её бледная как у мертвяка лапа в метре от твоего лица маячит, в штаны наложить можно. Но вдруг откуда-то сзади девушки выметается парень геройской внешности – высокий, качок, кожаная куртка на груди расстёгнута, волосы лаком залиты. – Виктор раздвигает руки и делает суровое лицо, передразнивая его. – И вот он обхватывает её руками поперёк груди, чтобы она двигаться не могла, приподнимает над землей и орёт ей в ухо, чтобы она успокоилась. Ну, на самом деле, первое впечатление складывалось, что девушка просто наркоманка, и в общей панике, она немного двинулась рассудком. Вот и мужика за руку хряпнула, людей решила попугать – кто знает, как у неё от наркоты могла башка съехать?
На лице Виктора появляется кривая усмешка, когда он перекручивает браслеты на правой руке.
-Зараженная… Ей только и был нужен близкий контакт. Она медленно, почти спокойно опустила голову и укусила парня за запястье. Тот сначала взвыл, но когда через несколько секунд, из-под зубов по руке побежала струйка крови, он уже орал во весь голос. Парень распустил захват, и начал со всей дури свободной рукой лупить девушку по голове. Я бы от одного такого удара уже сознание потерял, а девушка так и стояла, продолжая сжимать запястье в зубах.
Виктор допивает кофе и отставляет стакан в сторону.
-Серёга сказал, что нужно сваливать и повёл нас в обход схватки. Мы шли группой, державшись за руки. Когда ничего не понимаешь, вокруг галдящие люди, а сзади тебе в затылок через стёкла противогаза смотрит вооружённый человек, совершенно наплевать, как это выглядит. Ты думаешь только о том, чтобы не отстать от своих друзей. Но некоторые всё равно терялись, и в сцепке нас осталось всего девять. Это я… - Виктор закатывает глаза, и поднимает раскрытые пятерни, загибая на правой руке большой палец. – Юлька, Настя, Танька, Ленка, Ульяна, Санёк, Данила ну и Серёга. И так получилось, что Серёга был первым, я шёл за ним, а за мной была Ульяна. – Он опускает руки с девятью загнутыми пальцами. – И вот мы как первоклашки на прогулке, резко двинулись вперёд. Мы шли так близко от парня, лупящего зараженную, что можно было протянуть руку и дотронуться до её светлых сухих волос. Но мы только ещё сильнее вжимались в идущих с боку. Серега буквально ворвался в толпу и протащил нас ровно настолько, чтобы последний, оказался под прикрытием других людей. Я помню, он ещё повернулся, подпрыгнул на месте, чтобы всех видеть и крикнул: «Никто не потерялся?»
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Серёжа никогда не был лидером. – Юлия всё ещё возле бывшего института. – Даже в их компании среди мальчиков как то больше главенствовал Витя. Но тогда… - Она заминается. Поднимает руки с раскрытыми ладонями, словно думая, что это поможет ей подобрать слова. – Мы все были потеряны, мы паниковали. Сбитые в кучу подростки перед лицом неизвестной опасности. Толпа, вооруженные люди, безумная девушка. Нам был необходим кто-то, кто хотя бы сказал, что делать. Так вышло, что Серёжа шёл впереди нас всех, его вторую руку никто не сжимал, так что в толпе мы могли двигаться только за ним. И, мне кажется, он почувствовал некую ответственность. Серёжа постоянно пересчитывал нас, следил, чтобы никто не отстал. Хотя к тому времени нас из всей группы осталось только девять. Он был словно преподаватель с детьми на экскурсии. Я помню, когда мы бежали мимо зараженной девушки, я посмотрела на его лицо. И тогда мне показалось, что вот именно он совершенно точно знает, что делать, и он выведет нас. Но, разумеется, он паниковал не меньше нашего.
Юлия делает глубокий вздох. На фоне потянулись ряды низких деревянных построек.
-Когда, после зараженной, мы снова влились в толпу, Сережа остановился, чтобы мы из цепочки сбились в кучу. Так было меньше шансов потеряться. У Тани постоянно звонил телефон, но она даже не обращала на него внимания. Я думаю это, ей просто не хотелось отпускать руки. После того, как мы насмотрелись на ту безумную, нападавшую на любого, кто приблизится к ней, нас буквально лихорадило от страха. Я чувствовала, как трясётся Настина рука в моей ладони. Но, когда у нас появился лидер, и толпа медленным потоком понесла нас вперед, мы немного успокоились. Серёжа постоянно повторял, что бояться нечего, незачем паниковать. То есть то же самое, что кричал в мегафон солдат, но только в устах Серёжи эти слова были более действенны. Мы шли возле детской поликлиники, и вдруг заметили, что некоторые люди снова продираются назад. Когда толпа впереди нас поредела, мы увидели детей. Много детей, ещё более безумных, чем та девушка…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
-Чем вызвано столь безумное поведение зараженных? Это больные люди, с ужасно покалеченной нервной системой, сведенными судорогами мышцами. С подобным состоянием им следовало бы лежать в коме, но они, терзая свою задубелую плоть и перегоревший, лишившийся большинства своих привычных функций мозг, продолжали разносить болезнь. Всё дело в том, что бактерия, с которой нам пришлось иметь дело, обладает неким подобием интеллекта. – Алексей Павлович разводит руками, будто бы извиняясь за подобное антинаучное утверждение. – Как иначе объяснить, что при попадании в мозг она отключает именно те его функции, в которых она не нуждается, оставляя человеку способность ходить, распознавать объекты окружающей среды? Ведь это довольно сложные процессы. Бактерия перестраивает организм под свои нужды. Она проникает в гипоталамо-гипофизарную систему, заставляя её буквально брызгать питательными для неё пептидными гормонами, в особенности соматропином. Через гипоталамус она настраивает комфортную для себя температуру человеческого тела, буквально диктует носителю его желания. Как если не наличием интеллекта объяснить то, что бактерия манипулирует носителем? Она заставляет человека делать то, что нужно именно ей. С помощью человека она выполняет свою главную задачу – размножение.
Алексей Петрович облизывает губы и потирает переносицу. Он, видимо, сам до сих пор не может поверить в существование подобного микроорганизма.
-Мы даже ласково назвали бактерию и вызываемую ей болезнь «жадинкой». Потому что ей тесно в одном теле, и она применяет невообразимо сложные для обычной бактерии действия, чтобы захватывать всё новые и новые колонии. Словно бактериальная Римская Империя. Как же передается жадинка? Через жидкостный обмен. Но зараженные не способны быстро перемещаться из-за перекрученных спазмами мышц, в большинстве случаев не могут произнести ни звука, их уровень интеллекта становится ниже, чем даже у страдающих кретинизмом. Всё, что они могут – кусаться. И это гораздо лучше для жадинки, ведь через кровь она быстрее добирается до мозга, а это уменьшает инкубационный период болезни всего до часа.
Он вновь разводит руками, поджав нижнюю губу.
-Жадинка порабощала людей. Делала из них идеальные машины для своих инстинктивных целей. Они словно впадали в кататонический ступор, и не чувствуя ни боли, ни усталости шли устраивать кровавую баню во имя поработителя…
Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)
-Я совсем немного знал о симптомах этой заразы, но то, во что она превращала людей, я даже не мог себе представить. Да и вряд ли мог хоть кто-то из засевших со мной тогда в здании администрации. Им присылали по интернету какие-то данные, звонили из поликлиник, сообщая об обстановке. Некоторые из них куда-то уезжали, оставшиеся сами что-то высчитывали, говорили какие ещё анализы нужно взять. Но, всё равно, по большей части они все были кабинетными крысами, не имевшими ни малейшего понятия, о происходящем в карантинных пунктах и на улицах Орла. Как, собственно и я. – Он поднимает брови, глядя в камеру, выражая тем самым просьбу прощения. Затем чешет лоб и с тяжелым вздохом опускает глаза.
-Сначала я думал, что людей эвакуируют потому, что город ещё опасен и весь кишит заразой. Но реальную опасность представляли только зараженные. К одиннадцати часам большинство уже претерпело все разрушительные метаморфозы, превратившись в безумных разносчиков болезни. Хотя тогда этого я не знал. Из услышанных мной обрывков разговоров у меня сложилось мнение, что всё продвигается довольно не плохо. Оцепление вокруг Орла было полностью поставлено, так что ни один зараженный не вышел бы за периметр, в самом городе функционировало около трехсот пунктов эвакуации, в области их было более семи сотен. Большая часть школ и детских садов были проверены на заражение, и многих здоровых детей эвакуировали. В больницах и других муниципальных учреждениях оборудовались карантинные пункты, где собирали зараженных. Действовали специальные отряды медиков, занимавшихся этим. Люди были предупреждены об опасности и многие уже пытались выехать из зараженной зоны на личном транспорте, или на маршрутных такси. По небу летали вертолеты, по улицам разъезжали машины военных. Работа кипела. Люди были недовольны, но всё равно все понимали, что это было необходимо.
Анатолий Иванович на секунду задумывается и снова чешет лоб.
-Около половины одиннадцатого мне позвонили и сказали, что моя семья эвакуирована. Мне предложили тоже покинуть город, на импровизированной стоянке у здания администрации меня уже дожидался вертолёт. Многие из присланных правительством людей уже улетели, посчитав свою задачу здесь выполненной. Я отказался, но понимал, что дальше оставаться в Орле нет смысла. Толку от меня было мало. Я попросил, чтобы меня доставили в кромской район, хотел лично увидеть как продвигаются дела там. Меня попросили подождать. Через минуту мне перезвонили и дали согласие. Когда я выходил из зала собраний, меня поразило огромное количество военных, снующих в коридорах. Они бегали, переговаривались по рациям. Мне сразу же приставили двоих охранников в противогазах и с «калашниковыми» наперевес. Своих телохранителей я отпустил ещё в самом начале инцидента, в подобной ситуации, конечно, необходимо быть рядом с семьей.
Он на секунду поднимает глаза куда-то камеру, будто ожидая реакции оператора, и вновь почесывает лоб.
-Мы с охраной спустились на первый этаж, и вышли на улицу. Половина центральной площади перед нами была огорожена под стоянку. Столько военной техники я не видел даже в армии. Вторая половина сплошь была занята людьми, тянувшихся со всех сторон. Они галдели, кричали друг на друга, дети плакали. Слева, у въезда в парк, располагался пункт эвакуации. Там, за ограждением из решеток, стояли три транспортных вертолёта и около десяти медицинских палаток. Между палатками сновали ученые в белых защитных комбинезонах. Военные, водили проверенных на заразу людей от палаток к вертолетам. За ограждениями по всему периметру пункта эвакуации и нашей стоянки были расставлены омоновцы со щитами и отгоняли особо настырных. За их спинами другие кричали что-то в мегафоны, но их слова тонули в гвалте толпы. Я был поражен увиденным.
-Как я узнал позднее, многие горожане отказались от мысли выбраться из города наземным транспортом. На контрольно-пропускных пунктах, расставленных у выездов, дело с обследованием граждан проходило ещё медленнее, чем на пунктах эвакуации. По большей части причиной тому послужила человеческая глупость. Многие водители просто отказывались сдавать слюну на анализ. Были случаи столкновений, и тогда хозяева поврежденных автомобилей устраивали разбирательства прямо посреди дороги, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как следствие всего этого - беспросветные пробки. Только представьте - почти все орловские машины разом пытаются выехать из города. Зачастую люди просто оставляли свои автомобили и шли к ближайшему пункту эвакуации пешком, а оставленный транспорт только сильнее закупоривал движение.
-Я был просто в ужасе от того, количества людей, которое собралось на площади. Именно тогда, стоя на ступенях здания администрации и глядя вниз, через стоянку вертолетов, на беснующуюся толпу, стремящуюся прорвать ограждения, я понял, что эвакуация пошла совершенно не так, как это представляли люди из правительства. Сидя в зале собраний, я слышал за окном приглушенный гвалт, иногда мельком видел через окно группы спешащих людей, но даже представить не мог, что на самом деле всё выглядит именно так.
Рассказывая об этом, у Анатолия Ивановича расширяются глаза, он широко расставляет руки, словно вновь оказался на той площади и пытается как можно лучше предать свои ощущения.
-Мы с охранниками спустились вниз до памятника Ленину. Всюду носились военные с какими-то ящиками. Клумбы вокруг были беспощадно истоптаны. Я оглянулся назад и увидел, что по периметру всего здания администрации, практически касаясь спиной её стен, стояли вооруженные солдаты в противогазах, на расстоянии всего метра друг от друга. Я подумал, что если омоновцев сомнут, они станут последним рубежом защиты для оставшихся ученых и офицеров, и если кто-то из толпы приблизится хотя бы на 10 метров, эти, в отличие от солдат на улицах, точно будут стрелять. Мы спустились к подготовленному для меня Ми-34. Меня грубо затолкали в салон и сказали пристегнуть ремни. Охранники молча уселись напротив. Мне было стыдно от осознания, что я улетаю на полупустом вертолете, когда на площади так много людей, ждущих своей очереди. Но я промолчал. Все были напряжены, и я не хотел тревожить пилота своей очередной прихотью. – Он вновь делает извиняющееся выражение лица.
-Вертолёт поднялся в воздух. Когда мы пролетали над толпой, я увидел какую-то потасовку. Сперва я подумал, что мне показалось, но теперь я понимаю, что увиденное мной могло быть на самом деле. Люди расступились, и центре покачиваясь стоял мужчина. Он держался рукой за шею, а из-под ладони обильно стекала ярко-красная кровь. Всего в паре метров от него двое вгрызались в шеи других людей…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
-Как происходило уничтожение личности зараженного? Как я уже говорил, жадинка буквально рушила центральную нервную систему человека, а то, что не рушила, перестраивала. Пожалуй, только мозжечок был почти неприкасаем. Особо страдала кора головного мозга. Жадинка превращала её буквально в губку. Молекулярный слой она полностью растворяла в экзотоксине, и врезалась вглубь серого вещества, руша на пути нейронные связи вплоть до клеток Беца. От белого вещества вообще оставались лишь ошметки. Но, самое поразительное, что при своей хаотичной разрушительной деятельности, она неким неизвестным образом сохраняла человеку те или иные способности. К примеру, покалечив теменные доли до такой степени, что человек не чувствовал ни боли, ни холода, терял способность воспринимать символы, жадинка тем не менее оставляла его способным ориентироваться в пространстве. Так вот, таким образом она творила себе послушную машину. Жадинка лишь чуть-чуть копалась в височных и затылочных долях, позволяя своему носителю видеть и слышать. Но лобную долю она рвала на части, уничтожая индивидуальность и способность к коммуникации. Она крушила гипокамп, стирая воспоминания. Но всё это было постепенно.
Он тяжело вздыхает.
-Да, зараженные вполне могли оказаться в толпе. Нет четких признаков, предшествующих тому, что носитель начнет кусать всех, кто попадется на глаза. Следует понять, что своё присутствие в организме жадинка прикрывала огромными дозами эндорфина, действие которого сродни опиатам. Даже если человек чувствует недомогание, он не обращает на него внимания. И вот он выходит на улицу, идёт вместе с толпой пока его мозг медленно гибнет. Спазмы сводят тело, но к этому времени отдел мозга, отвечающий за боль, уже мертв. Затем, он будто медленно засыпает, продолжая брести на автопилоте. Так похожий на всех остальных. Только бледнее, со сведенными мышцами и иногда с мокрыми штанами. Но кто сейчас без странностей? И вот через несколько секунд жадинка уже внушает ему свою идеологию. Глаза начинают искать открытые участки на теле, бредущих рядом людей. Уши вслушиваются в бессмысленные крики, ища по ним новых жертв. Слюна наполняется десантом из бактерий, готовым создать колонию в новом теле. Человек исчезает. Остается тупое кровожадное существо. И оно хватает людей. Грызет плоть, распространяя жадинку…
Алексей Павлович качает головой.
-Мы слишком поздно увидели окончание катарального периода. Слишком поздно познакомились с конечной формой зараженного человека. Хотя нам звонили из больниц, из карантинных пунктов. Но мы считали, что люди просто так проявляют агрессию, своё несогласие с изоляцией. Мы считали, что человек не может перемещаться на сведенных спазмами ногах, что зараженные обязательно сообщат о своих недомоганиях, даже не смотря на эндорфиновую эйфорию. Мы считали жадинку обычной болезнью. Но мы все ошибались… Это наша самонадеянность поставила тогда горожан перед смертельной опасностью…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
Егор чешет затылок.
-У нас на эвакуационном пункте творилось что-то жуткое. Да хотя, по рассказам, это было везде. Мы, значит, размещались в парке. На пункте стояло три Ми-38 и пять палаток для анализов. Нас было человек 30. Может больше. Сколько было ученых, я хрен его знает. Они всё бегали, мельтешили, да и разве до счету мне было? Ребята, что стояли у проема в ограждении пропускали по три-пять человек. Их, значит, проверяли, грузили в вертушки. Ну Ми-38 не резиновые же. Тридцать человек залезло, и вертушка улетала. Через пару минут на её место другая приземлялась. Так и работали, что даже по нужде не отойти. Но всё равно это было слишком медленно. Народ всё прибывал, мы только успевали шибко наглых отгонять. Пришлось даже пару раз по роже двинуть тем, кто русского языка не понимал. Перед полуднем все вообще как с цепи сорвались. Будто обезумели разом. Не, ну понятно, час в давке простоять, в панике. Ещё когда все про инфекцию какую-то талдычат. И вот они начали уже ограждения растаскивать, на нас с кулаками кидаться. Ну майор предупредительную очередь из «калаша» в воздух выпустил, народ вроде поугомонился… Людей было очень много…
Егор шумно сглатывает и чешет нос. Похоже, что он копается в своих воспоминаниях, чтобы лучше описать хаос эвакуации. Но решает перейти к главной части рассказа.
-Бардак, одним словом… Ну вот. Это, значит, цветочки были, а ягодки начались часам к двенадцати. Я стоял у ограждения и то, что там, в глубине толпы происходит, мне видно не было. И вот вдруг народ начинает копошиться. Где то неподалёку кричать начали, люди стали по сторонам оглядываться, толкаться, бегать туда-сюда. Я тогда решил, что опять попытка прорыва намечается. И тут прямо передо мной на ограждение наваливается парень, а у него на спине какая-то женщина, в шубе, золоте, с косметикой хорошей, только скрюченная какая-то. И вот она, значит, своими когтями наманикюреными ему в плечи вцепилась, а зубами ухо откусывает. У парня по шее кровь струится, он орёт, а от боли сделать ничего не может. Я, честно сказать, растерялся. Руки сами как-то автомат схватили, и женщине прикладом по лбу. Она, само собой, метра на три отлетела с мочкой парня в зубах, пока о стоящих сзади не притормозила. Затем свои несимметричные глаза на меня подняла, я как окаменел. Помада у неё размазалась, с кровью смешалась. Лоб вместе удара рассёкся и кровоточил. Там сотрясение - минимум, а она спокойно стояла и на меня смотрела своим пустым взглядом, пока её кто-то из людей в спешке с ног не сшиб. Я тогда будто ото сна очнулся. Смотрю на парня - он вниз по ограждению сполз, сел на корточки, за израненное ухо держится и что-то причитает. Лицо бледное, глаза широкие, руки дрожат. Ну, шок нехилый пережил. Я его, значит, спрашиваю: «Ты в порядке?», а он только ладонь к своему кровавому огрызку ещё сильнее прижимает и причитает что-то. Ну, думаю, надо ему медика позвать. Глаза поднимаю, и вижу - народ врассыпную разбегается, а прямо передо мной, десяток скрюченных схватили себе по человеку и грызут их в шеи или лица… - Егор опускает глаза и крестится. – Прости, Господи…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-Как можно говорить о профессионализме людей, допустивших такое? – Он всплескивает руками и ехидно улыбается. – Любой кто, имеет хотя бы малое представление об эпидемиях, понимает, что ни в коем случае нельзя собирать людей в тесные группы. Пусть даже болезнь не передается воздушно-капельным путем, пусть даже теоретически зараженные не способны перемещаться (хотя это надо было заранее проверить). – Георгий смотрит поверх очков и утверждающе тычет указательным пальцем. - Всё равно, эвакуация методом стада – нарушение элементарных правил безопасности в условиях биологической угрозы. Зараженные спокойно сливались с толпой и в определенный момент начинали мясорубку, заражая всех, кто подвернется под руку. Появлялась паника, усиливалась страхом и приправлялась кровавыми брызгами из ран укушенных. И, как результат, появлялся коктейль, называемый хаос. Зараженных становилось всё больше, и было вопросом времени, когда оставшиеся в городе представители власти потеряют последние крохи контроля. – Он разводит руками, будто говоря тем самым «Всё просто и предсказуемо».
-Овцы разбегались из стада, в котором завелся волк в овечьей шкуре. Прочь, из-под защиты и власти пастуха, понимая, что он ни на что не способен, думая, что справятся своими силами. Они прятались по укромным углам, но лишь попадали в лапы других волков, дожидавшихся этого. – Георгий смотрит поверх камеры, и, похоже, делает вывод, что не всем будет понятна его аллегория. – Я имею в виду, что очень скоро люди разочаровались в своих немногочисленных защитниках. Военные с оружием, внушавшие поначалу благоговейный трепет, олицетворявшие несокрушимость и мощь, полностью потеряли свой ореол величия в первые секунды начавшегося хаоса. Но как мы можем их винить? Они были скованы приказами сверху, строго запрещавшими применения оружия к гражданским лицам. А, не смотря на свои иррациональные садистские позывы, зараженные всё же оставались гражданскими лицами. Всё что военные могли – заламывать им руки или пытаться лишить сознания натренированным ударом по голове. Разумеется, эти методы усмирения плохо работали на преображенных болезнью телах. И солдаты так же получали дозу заражения через укусы. Но в отличие от обычных граждан, способных сбежать, военные были обязаны выполнять свою работу и вынужденно шли на контакт с зараженными, обрекая себя на ту же участь. – Кажется, что на секунду в его глазах за очками, появляется тень сочувствия, однако лицо остается беспристрастным.
-И так, солдаты заражались, люди бежали. Идеально работавший в начале план эвакуации обернулся полным провалом…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Как я тогда понял, пункт эвакуации находился на Дворянке внизу, у реки. Нам оставалось до него метров сто. Даже меньше. – Глаза Виктора не видя смотрят на стол перед собой. Руки сильно сжаты в кулаки. – Но дальше детской поликлиники мы пройти не смогли. Она располагалась слева от дороги, по которой мы шли. Такое здоровое здание из желтого кирпича с ржавой лестницей сбоку фасада. Детище угловатой советской архитектуры. Выглядело оно как картинка из Чернобыля – стены грязные, голые деревья вокруг, а у входа с разбитыми стеклянными дверьми все плиты травой поросли. И вот по этим плитам бредут дети. Куча детей. Начиная от самых малышей и заканчивая старшеклассниками. И вид у них как у той девушки. Военные в противогазах, пытавшиеся их обратно в поликлинику загнать тут же оказывались облепленными ими. Дети запрыгивали на них сверху, кусали их за затылки. Те дети, что выглядели похуже, медленно подбредали к военным, сражавшимся с насевшими на них, и вгрызались им в руки. В конечном итоге мощная фигура в камуфляже просто тонула в телах сумасшедших детей…
Его взгляд резко взметается на камеру и сразу же опускается обратно. Кулаки медленно разжимаются.
-Некоторые из военных старались помочь своим товарищам, срывая с них вгрызшихся в плоть детей. – Голос Виктора стал немного тише и спокойнее. – Другие даже колшматили детей прикладами автомата, разбивая их лица в кровь. Но военных было слишком мало, а детей наоборот. Они разбрелись по всей ширине дороги, перекрыв её. Но многие из спешивших к пункту эвакуации, всё же пробегали вперед, порой даже опрокидывая зараженных или израненных военных на асфальт. По одному или небольшими группами. И, конечно же, кто-то всё равно попадал в лапы этих мелких отморозков, но большинство пробегало. – Он слегка приподнимает бровь, вспоминая события и продолжает в привычном для себя духе
-Толпа здесь заметно поредела. Немало народу тупо разбежалось при виде зараженной мелюзги. Те, что уже прошли за преграду, матерясь теснили стоящих впереди, периодически отбиваясь от детей, напиравших сзади. Мы, можно сказать, оказались отрезаны от спасения и как идиоты стояли в толпе таких же идиотов, соображавших, что же им делать. А на нас брели зараженные дети с безумными глазами и окровавленными ртами, жаждущими нашей крови. Так что времени на размышления оставалось всё меньше. От военных толку уже не было никакого. Они медленно, поджав хвосты, уползали, держась руками за кровоточащие укусы, как тараканы при включенном свете. Помню, я поднимаю взгляд на Серегу, а него глаза из стороны в сторону мечутся. И на лице усиленная работа мысли. Дураку ясно, что вдевятером мы мимо мелюзги точно не проскочим, тем более держась за руки как на новогоднем утреннике. Поодиночке, ещё может, и прокатило бы, но только кто бы один побежал? Девчонки бы точно побоялись. И вот мы стоим кучкой посреди дороги – жирный лакомый кусок на подносе для зараженных. Люди вокруг нас расступились, мало у кого осталась надежда всё же добраться до пункта эвакуации. Только те, что были в толпе, в метрах в пяти от нас и не видели происходящего за спинами впереди идущих, продолжали идти стройной первомайской демонстрацией. Хотя, ясен перец, когда вокруг люди с криками разбегаются по сторонам, становится как-то не по себе. Вот они и не спешили приближаться.
Виктор чешет затылок, затем берется перекручивать свои украшения на руках.
-И тут Серега тихо произносит, как будто мысли вслух: «Мы пробежим, у нас выбора нет». Зараженные детишки приближаются. Ещё пара шагов и можно шею подставлять. Лично я бы в тот момент назад побежал, закрылся бы где-нибудь и пусть меня военные сами оттуда достают, если уж так надо эвакуировать. Я чувствовал, как ладони в моих руках покрывались потом. Но мы все стоим, с места не двигаемся. Мы с первых минут как-то беспечно переложили ответственность за наши жизни на Серегу, и в той ситуации, если бы он даже сказал лечь под поезд, мы бы легли. Уж я-то точно. Ни у кого из нас не было опыта самостоятельно выбираться из экстремального положения. Нас всегда кто-то вёл, родители, учителя, преподаватели. Кто-то всегда был ответственен за нас, решал наши главные жизненные проблемы. Это я осознал только сейчас. Я и, как показала практика, все остальные в свои восемнадцать-девятнадцать лет совершенно не были готовы самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Ну, может быть, оказавшись совершенно одни, мы бы ещё и поборолись за выживание, но когда рядом был человек, на которого можно было сбросить груз принятия решений, мы почти неосознанно, это сделали. И хотя Серега никогда не рвался руководить кем-то, не смотря на то, что у него был потенциал, даже тогда он стал нашим лидером практически случайно, мы доверились ему… Я наверно отошел от темы, да? – Он смотрит за камеру и облокачивается на стол. – Просто перед тем, как я продолжу рассказывать о нашей эвакуации, я хочу объяснить… Это по нашей вине он сдвинулся. Конечно, ещё много чего на него свалилось, переполнив критическую массу. Но основную тяжесть для него составила ответственность за нас. Он не хотел этой ответственности, он не хотел быть лидером. И это я буду утверждать даже сейчас, после всего случившегося, вопреки всем заучкам-психоаналитикам. Серегу погубило его желание спасать…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Вот детская поликлиника. – Юлия указывает на четырехэтажное рыжеватое здание с остекленным фасадом. Точь-в-точь как описывал Виктор. – Мы стояли там. - Она поднимает левую руку с вытянутым пальцем. Камера прослеживает за этим жестом и показывает место на серой асфальтированной дороге с разделительной полосой посередине. Оно находится примерно в десяти метрах от поликлиники. Вокруг грязные низкие здания, несколько машин, припаркованных под углом к узкому тротуару по бокам. Юлия переводит взгляд, и указывает налево. Туда, где дорога обрывается белым каменным ограждением, отгороженным линией тротуара. С этой точки за ним почти ничего нет кроме ярко-голубого безоблачного неба, только где-то вдалеке виднеются желтеющие кроны деревьев и крыши нескольких домов, взбирающихся по холму. Словно там обрыв. От тротуара куда-то вправо ведет дорожка, небрежно выложенная каменной плиткой. – Там, внизу был пункт эвакуации. Нужно было повернуть направо и спуститься к реке.
Она делает пару шагов в сторону белой ограды, останавливается посреди дороги и оборачивается к камере с разведенными в стороны руками.
– А здесь были зараженные дети. На всю ширину дороги. Покачиваясь, медленно разбредались по сторонам. Уже насытившись солдатами, они искали свежей плоти, тянули свои скрюченные руки к паникующим людям. – При этих словах на её лице проявляется неподдельный страх. – Особенно пугали шустрые дети. Может быть, они просто сошли с ума от происходящего вокруг, или это был новый штамм болезни, но их тела не были исковерканы спазмами. Они выглядели как обычные здоровые дети. Только глаза… пустые, безумные. И губы в крови. Они то замирали на месте, будто прислушиваясь или принюхиваясь, то начинали прыгать, истошно вопя. Если эти дети выбирали себе жертву, то она была обречена. Они бежали за ней с неимоверной скоростью, не обращая внимания на препятствия, как какие-то хищники запрыгивали на неё, сразу же принимаясь кусать. И хотя это были всего лишь дети, их поведение нагоняло смертельный ужас на окружающих. Даже не зная тогда о заражении, никто не хотел оказаться рядом с ними. Так и мы понимали, что каждая секунда промедления у поликлиники могла стоить всем нам жизни.
Юлия разворачивается и идет в сторону своего бывшего института, туда, откуда пришла. С шумом налетает порыв ветра, неся в себе желтые листья.
-Мы стояли, так же как и шли – взявшись за руки. Только увидев вакханалию, творившуюся между зараженными детьми и военными, я почувствовала, как рука Насти дернулась в моей. Она хотела развернуться и побежать. Но я лишь крепче стиснула её ладонь. Не могу сказать, то ли я так доверяла Сереже, что беспрекословно верила в правильность его решений, даже если они были практически самоубийственными, то ли я не хотела возвращаться в обезумевший город, бросив остальных, и искать нового спасения, когда пункт эвакуации был уже так близко. Ульяна тихо предложила отступить. Мы все смотрели на Сережу, а он, молча, смотрел на разбредающихся по дороге зараженных детей. За их спинами сбивалась в кучу люди, проскочившие через них. Впереди было спасение. Сережа что-то прошептал, а затем повернул голову к нам и громко, чтобы все слышали, сказал: «Детей к себе не подпускайте. Если что, лупите ногами». И он побежал, все остальные за ним. Сашина рука больно рванула мою, и я, ничего не соображая из-за бешеного уровня адреналина, тоже помчалась вперед. Мы старались не растягиваться цепочкой, сохраняя подобие стратегического построения. Как «свинья» у крестоносцев. Я бежала почти в слепую, ничего не видя из-за спины Данилы, но когда я слегка протиснулась вперед и вытянула голову, то увидела, что мы несемся прямо на маленького мальчика. Не шустрый. Обычный зараженный. Я помню его пустые голубые глаза и золотистые волосы слипшиеся от крови. Он протянул руку в нашу сторону, и тут же Сережа, бежавший первым, снес его резким ударом ноги в лицо.
Юлия останавливается и оглядывается назад, на место описываемых событий, затем продолжает идти.
-Быстро перемещаться, взявшись за руки, было очень сложно, тем более сбившись в кучу. Наши ноги цеплялись друг за друга, все спотыкались, но всё равно продолжали бежать. Ульяна позади меня постоянно визжала. Я была в самой середине нашего построения, и видела только окружавших меня одногрупников, почти не имея представления, куда мы направлялись. – Юлия – невысокая миниатюрная девушка, что объясняет, почему ей был перекрыт обзор. - Я помню бледное напряженное лицо Тани. Сережа впереди что-то кричал. Некоторые из ребят, иногда притормаживали, чтобы оттолкнуть пинком оказавшегося поблизости зараженного. Когда кто-то спотыкался, бежавшие рядом подхватывали его, вновь ставя на ноги. Казалось, что мы бежали целую вечность. Я посмотрела в бок и через проем между телами увидела, что мы уже в черте зараженных детей. И ещё, от тротуара в нашу сторону с открытыми ртами неслись двое шустрых…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Серега бежит по центру, я слева. Бегу боком, так что жутко неудобно. Ещё же надо мелюзгу распихивать. Но с обычными зараженными это было просто, а вот с теми, которые бегали посложнее. Они мельтешат, сволочи, быстрые как грызуны. Причем, если медленного от себя оттолкнуть – всё, считай, нейтрализовал. А быстрый только злее становится. Помню, один на нас понесся, Серега его ногой отпихнул, прямо по носу. Зараженный метра на два отлетел, опрокидывая спиной медленных. Затем резко вскочил и опять на нас кинулся. А мы как бы ему на встречу бежим. И вот Серега свободной рукой делает замах и со всей дури лупит зараженного наотмашь в ухо. Тот отлетает вправо прямо под тяжелые ноги нашего футболиста, Санька. Саня, не растерявшись, использует голевую передачу и лупит дьяволенка носком с такой силой, будто штрафной пробивает. Куда точно, я не заметил. Но зараженный полетел очень далеко, ещё и кувыркаясь в полете. По-моему после такого никто бы не поднялся. Даже он.
Виктор закатывает темные глаза и шумно выдыхает.
-Конечно, мы понимали, что это были маленькие дети. С взрослыми в той ситуации мы бы просто не справились. Конечно, мы понимали, что они – живые люди. Но когда видишь безумное существо, недавно разорвавшее на клочки здоровенного военного, и теперь, брызгая кровавой слюной с визгом мчащееся на тебя, не думаешь о том, что это живой ребенок. В висках как барабаны стучала кровь, адреналин зашкаливал, замедляя и размывая окружающий мир. Паника мешалась с агрессией. Хорошо ещё, что самообладания хватало на то, чтобы позаботится о ближних и не распустить руки, наплевав на неудобство. Мы ломали направо и налево, не обращая внимания на возраст и пол ребенка. Просто видели в них смертельную опасность и следовали первобытным инстинктам. «Бей или беги». Мы делали и то, и другое…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Я крикнула, что слева бегут двое и все разом повернули головы. Ульяна, семенившая позади всех, визжа, попыталась протиснуться вперед. Настя рядом тихо произнесла «Мы попались». Зараженные быстро приближались. Я уже практически видела, как они запрыгнут на одного из нас, и всем остальным придется в панике разбегаться. Чувствовалось нарастающее напряжение. Сережа поторапливал нас, но, разумеется, мы не могли бежать быстрее зараженных. К тому же всё равно укрыться было негде. Настина ладонь выскальзывала из моей, она была готова убежать в любой момент. И когда между нами и зараженными осталась всего пару шагов, Саша, на которого, по-видимому, и была направлена атака, высвободил руки. Он сделал это так резко, что державшая его Таня, на ходу повалилась на асфальт, утягивая меня вслед за собой. Но, к счастью, Настя вытянула нас обоих. Я вновь почувствовала её крепкую хватку. Сережа крикнул, чтобы никто не останавливался, но вряд ли хоть кто-то остановился бы, даже не смотря на то, что цепочка разорвалась, и мы оставили позади друга. Остаток пути мы уже бежали в хаотичном порядке. На ходу я оглянулась через плечо, и когда увидела, что к Саше почти в плотную приблизились зараженные дети, в сердце больно кольнуло. Он хоть и был спортсменом, раза в два выше детей, но, как мне кажется, в той схватке всё решала скорость, а не сила.
Юлия останавливается на месте и смотрит назад. Видно, как она нервничает, вспоминая об этом.
-Саша схватил обоих за волосы. Сначала первого левой рукой, дернув его вниз и заставив, упасть на колени, затем второго правой, сразу же ударив его коленом в грудь. Тот, что стоял на коленях, обхватил пальцами державшую его руку, и попытался подтянуть её ближе к зубам. Саша это почувствовал, и рванул второго зараженного вправо с такой силой, что тот на огромной скорости врезался своей головой в голову первого. Они оба полетели на асфальт. Я помню, как возликовала, даже что-то крикнула от радости. А Саша, выбросил из ладоней остатки детских волос и не спеша направился к приходившим в себя зараженным. Они неуверенно и как-то непривычно медленно пытались подняться, покачивая покалеченными головами. Саша, замахнулся ногой и с безумной силой ударил по лицу сначала первого, а потом второго. Они оба откатились по асфальту, и так и остались лежать, раскинув свои детские руки. Это видела только я одна, и никому потом об этом не рассказывала. Но Саша улыбался. Злой звериной улыбкой. Он оглядел побежденных детей, и засеменил вслед за нами, расталкивая по пути медлительных зараженных.
Она поднимает глаза к небу, потом медленно переводит их на камеру.
-Мне кажется, инцидент всех нас, в некоторой степени, сделал чудовищами. И это не потому, что мы сошли с ума. А потому, что чудовища жили в нас всегда, и когда в их безумных и страшных действиях появилась необходимость, они с радостью вышли на волю. Желанием жить мы разрушили им клетку из моральных принципов и страха перед наказанием. Насилие во имя чего-то… Порой это даже приятно.
Она изображает на лице виноватую улыбку, и продолжает прогулку.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Будь быстрых зараженных больше, меня бы здесь не было. – Он крутит в пальцах опустевший бумажный стакан. – К счастью, когда мы рванули, они все разбежались в поисках новой добычи или уже были заняты другими жертвами. Мы нарвались лишь на жалкие остатки ужасной армии, разорвавшей военных. Я помню страшные рваные раны на теле одного из них. Он лежал в паре метров от того места, где пролегал наш путь. Его зеленый камуфляж почти весь пропитался кровью. Он сорвал с себя противогаз, и тяжело дыша, тупо смотрел в небо… Я до дрожи в коленках не хотел бы быть на его месте…
Виктор кривит рот и поднимает глаза на камеру, чувствуя, что слегка ушел от рассказа.
-И вот мы всё ещё бежим. Санек позади, что с ним происходит, я не вижу. Да и не до него мне. Там, где люди расталкивают друг друга и копошатся как хорьки в яме, чтобы пробраться к пункту эвакуации, зараженных стало особо много. Идут, чтобы человечиной поживиться. Так что мы с Серегой через каждый шаг их раскидываем. Хорошо ещё, что Даня вперед пробрался на место Санька. Но всё равно, зараженных просто до хрена. Меня тогда даже чуть не укусили. Хорошо хоть, вовремя плечо отдернул. Затем, когда чуть вперед пробежали, поспокойнее стало. Там мелюзга особо неторопливых расхватала и грызет их, так, что на нас ноль внимания. Остальные люди – кто куда. Одни через ограду перелезают, и по холму скатываются, другие сбоку толкаются, чтобы по дорожке спуститься, третие вообще в сторону поликлиники зачем-то пробираются. Мы до ограды добежали, и только тогда остановились. Руки расцепили и по сторонам оглядываемся. Радости никакой не было. То, что мы пробежали через зараженных, тогда это ничего не значило. До пункта эвакуации оставалось ещё как хромому до Гренландии. Я оборачиваюсь, вижу, Санек как американский футболист несется, детей расшвыривая. Улыбается, и на самом ни царапины. А за его спиной…
Он поднимает руку к вискам и сжимает губы, пытаясь подобрать нужную фразу.
-…кровавая баня. Мясорубка. Настоящее побоище. Весь асфальт в крови. По нему ползают плачущие люди, держась за кровоточащие раны. Некоторые отбиваются от бледных детей, рвущих их плоть зубами. Воздух наполнен криками и мольбами о помощи. Вот только тогда до меня стало доходить, от чего нас собирались эвакуировать. Был ли это массовый психоз, или эпидемия бешенства, нас нужно было спасать. Я так и стоял, глядя на творящееся безумие. С лица Санька исчезла улыбка, и он тоже обернулся. Сзади подошли остальные. Мы видели ад, через который прошли, со стороны. И он был ужасен. Я помню, как Данила сзади тихо прошептал: «Это долбанный зомби-апокалипсис»…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
Он сдержано смеется, прикрывая рот рукой.
-Зомби-апокалипсис… Это понятие порождено массовой культурой на заре двадцатого века. Первые предпосылки к нему были изложены в романе Ричарда Мэтисона «Я - легенда», написанном в 1954 году. Правда речь в нем шла не о ходячих мертвецах, которых ныне и принято называть «зомби», а вампирах. Но тем не менее обстановка схожа. Затем, через 20 лет Джордж Ромеро снимает фильм «Ночь живых мертвецов», и идея зомби-апокалипсиса начинает набирать свои обороты. Суть данного понятия заключается в следующем: вирус, магия или божья воля превращают людей в кровожадных мертвецов, питающихся человеческой плотью и передающих свою болезнь или проклятье через укус. Все подавляющие властные структуры вынуждены отступать под натиском армии зомби, и, в конечном итоге, мир лежит в руинах. Сюжеты всех фильмов, книг или компьютерных игр на данную тему заключались в истории выживания человека в окружении живых мертвецов. И так, ответьте мне, разве то, что случилось, не является зомби-апокалипсисом? Даже пускай таким локальным и подавляемым. Это безумная шутка Господа Бога.
Георгий вновь смеется.
-Его смачный плевок в лицо всем горделивым ученым мужам и подарок одержимым параноикам…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Добравшись до конца дороги, мы распустили руки. Зараженные были на расстоянии десяти метров, а это уже была желанная передышка. Я первым делом подошла к ограде и посмотрела вниз, на берег реки, где должен был располагаться пункт эвакуации. И он там действительно был: наскоро сооруженное ограждение, пара вертолетов, военные палатки, и огромное количество людей. Они не были сбиты в кучу, но тянулись со всех сторон. Кто-то даже переплывал реку. Но ещё там, внизу были зараженные. И их было очень много. Если один из них хватал человека и начинал его грызть, остальные люди даже не пытались помочь. Они просто оббегали его на расстоянии. Внизу царил полный беспорядок. Все разом рвались в вертолеты, давя собой военных, снося ограждения. То тут, то там на склоне появлялись неровные фигуры зараженных, бредущих за своей жертвой. Один вертолет взлетел сразу же, как только люди прорвали ограждения. Они крушили палатки. Военные стреляли в воздух, но это не помогало. За считанные секунды второй вертолет оказался облеплен толкающимися людьми. Меня ужасало не столько то, что там, где мы искали спасение от зараженных, оказались сами зараженные. Меня ужасало, то, что люди в панике стали безумными монстрами и просто разрушили наше спасение. Но их нельзя было винить…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
Егор смотрит в пол. Руки лежат на подлокотниках. Когда он начинает тихо говорить, губы едва заметно шевелятся.
-Я много чего в своей жизни видел. Мы и наркоманские притоны брали с полуживыми детьми, гибнущими от побоев и анарексии, и подпольные бордели с кровожадными извращениями. Я видел человеческую жестокость и на что она способна. Но то, во что превращает человека страх… это не уступает ни одному маньяку.
Он поднимает голову и отводит взгляд в сторону, подперев кулаком подбородок.
-Значит, когда в толпе появились зараженные, люди просто посходили с ума. Те, которые были далеко от нашего пункта, ещё пытались куда-то убежать. А стоящие поблизости, практически занявшие очередь, не хотели так просто отказываться от эвакуации в общей панике. Они стали растаскивать решетки ограждения. На наши просьбы угомониться не обращали никакого внимания. А когда мы, значит, пытались их утихомирить силой, кидались на нас с кулаками, просто давя нас количеством. Из спасителей мы стали врагами. Я, слава Богу, был отделен от беснующейся толпы несколькими зараженными, к которым просто не хотели приближаться. Но остальные уже не могли сдерживать натиск гражданских. Из палаток даже повыходили ученые, тоже пытаясь угомонить толпу. Майор в мегафон матерился…
Егор чешет нос, думая над следующей репликой.
-Нас просто смели. Как детей. Мы пятились к вертолетам, отбиваясь от толпы, видевшей в нас помеху к спасению. Не знаю, сколько лиц я тогда разбил. А потом раздались выстрелы. Я не видел кто стрелял, но судя по крикам, стреляли в людей. Прямое нарушение приказа. Кто-то просто сорвался. Были крики, вопли. И толпа как будто притихла, но тут же навалилась на нас с удвоенной силой. Люди сметали палатки, валили военных на землю и били кулаками по лицу, пока стекла противогаза не превращались в кровавую крошку. Было понятно, что всё вышло из-под контроля, и тогда майор скомандовал отступать. Одна вертушка сразу взлетела. Пока мы держали толпу, во вторую догрузились ученые с теми, кто был в палатках, и она тоже поднялась в воздух. В третей, значит, оставалось ещё пара мест.
Егор впервые за все время интервью поднимает взгляд на камеру.
-Я не хочу оправдываться, и не буду. Бог мне судья, если солгал или слукавил, но в вертушку меня практически запихнули, когда она уже оторвалась от земли. Я бы ни на миг не замешкался, если бы мне предложили остаться… Меня просто положили на пол, а люди, сидевшие внутри, схватились за мою одежду, чтобы я не выпал. Мне оставалось только смотреть в потолок через запотевшее стекло противогаза, осознавая, что где-то там, внизу, погибали мои товарищи. Не от рук врагов. И даже не от укусов скрюченых. Их убивали свои. Разъяренные, сведенные с ума страхом…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Юлия на секунду умолкает, продолжая идти. Видимо она о чём-то задумалась, но вскоре продолжает.
-Я позвала ребят. Они все смотрели назад, наверно ища в толпе Сашу. Меня услышали не сразу. Только со второго раза, ко мне подбежал Сережа и я указала ему вниз. Вертолет в пункте эвакуации раскачивался из стороны в сторону под напором людей. Вскоре к нам подтянулись остальные. Лена, оглядывая нас, спросила: «Получается, всё было зря?». Мы все были подавлены. Решившись на такой отчаянный шаг, убедиться лишь в том, что правильней всего было ничего не делать. Это до боли обидно. Ульяна была готова разрыдаться. Да и у меня к горлу подкатывал предательский комок. В постоянном беспокойстве, панике, потеряв привычный ход жизни и не зная, что делать, я чувствовала себя ужасно потерянной и одинокой. Саша сказал, что нам следовало бы вернуться и пока где-нибудь спрятаться. Мы все понимали, что это было бы самым разумным поступком, но почему-то всё равно ждали, что скажет Сережа. Он кивнул, но продолжал стоять, не говоря ни слова. Всегда, когда Сережа о чем-то задумывался, его глаза начинали бегать из стороны в сторону, а между бровей залегала глубокая складка. Тогда, на его лице читалась именно лихорадочная, спешная задумчивость. Любая секунда промедления могла стать роковой, но нам нельзя же было просто бежать прочь от толпы зараженных, не зная где укрыться.
Юлия указывает вдаль. Там, через дорогу, на углу квартала стоит невысокое, но длинное серое здание, сплошь увешанное рекламными плакатами, с пристройкой из синеватого стекла сбоку.
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-На самом деле, вся ситуация довольно нелепа и заставляет усомниться в стереотипной бесполезности индустрии развлечений. – Георгий отточенным движением легко зачесывает локон за ухо. На лице играет еле заметная улыбка. – То самое «потерянное поколение» с атрофированной способностью к физическому труду, воспитанное телевидением и компьютерными играми, оказалось более всего приспособлено к случившемуся. Я объясню. Если бы мы с вами, люди помнящие советские идеалы, ценящие собственное образование и качественные книги или фильмы, приближенные к реальности, вдруг оказались в условиях так называемого «зомби-апокалипсиса», - он делает пальцами жест, означающий кавычки, - мы бы, скорее всего, вверили свою жизнь властям, точно следовали бы их указаниям, будучи уверенными в том, что под их контролем безопаснее. А при встрече с зараженными, пытались бы их успокоить. Может быть даже помочь. Но у подростков есть свои клише.
Георгий издает легкий смешок и изящно потирает подбородок.
-Фильмы и игры на тему «зомби-апокалипсис» учат, что от армии и полиции есть польза только в первые несколько минут. Затем, дружок, придется выживать самостоятельно. Лучше всего сразу же найти себе убежище, полное пищи и оружия, которые в условиях образовавшейся анархии стали совершенно бесплатны и доступны к использованию. Самый превосходный вариант – супермаркет, но и небольшой магазинчик, где можно оторвать водопроводную трубу, тоже совсем не плох. Далее, располагая почти всем необходимым, можно начать мерное истребление зараженной нечисти. Вы понимаете? Именно истребление. Фильмы и игры научили детей тому, что зараженный человек отныне – бесполезная бесчувственная биомасса, подлежащая уничтожению. Разве в нашей стране убивают людей, страдающих шизофренией или маниакальным психозом с приступами агрессии? Даже для серийных убийц у нас отменена смертная казнь. Но отчетливые стереотипы в головах подростков попросту затмевали здравый смысл и моральное сознание. Не помогать, а убивать. Вот, пожалуй, главная причина, почему подросткам было проще адаптироваться в зараженном городе. И, в конечном итоге, выжить…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-«Коралл». Торговый центр. А куда нам было ещё бежать? До дома всем нам далеко, институт наверняка закрыли, да и бесполезен он. А если уж пережидать невзгоды, то где-то, где есть для этого все удобства. К тому же большая часть пути пролегала под прикрытием толпы, что тогда нам казалось безопасным. Но нужно ж было снова через детей пробраться. За руки мы браться не стали – этот метод показал своё неудобство. Серега быстро соображал. Он сказал, что лучше всего будет бежать парами – вдвоем и с быстрыми зараженными расправляться легче, и по сторонам лучше видно. Причем пацаны впереди, а девчонки сзади, но главное друг друга на виду держать. Потом он просто бросил «Побежали» и рванул первым, что мы еле за ним поспели. И вот мы снова бежим. Только уже гораздо быстрее. Вокруг опять куча зараженных. Спереди Санек с Серегой, у которых уже рука набита, так что они их наотмашь раскидывают, даже быстрых. Мы с Данилой сзади них в паре метров и нам только и остается, что лавировать между скрюченных фигур и через поваленных детей на ходу перепрыгивать. А в хвосте девчонки плетутся, всё же сбившееся в кучу, и практически на себе тащат рыдающую Ульяну. Я с Даней тогда слегка притормозил, чтобы их вперед пропустить. Вокруг же шустрые дьяволята носятся, а девчонки на каблуках и как овечки в стаде – налетай, рви любую. Мы парочку быстрых зараженных смели и за ними. Мне тогда было как-то спокойнее. Будто мы каждый день этим занимались и сейчас просто методично выполняли рутинную работу. Точные апатичные движения, уверенность в каждом следующем шаге, простота решений. Не знаю, чем это было вызвано, но черту зараженных и их слияние с толпой людей мы миновали за секунды. Там же отстали быстрые зараженные, гнавшиеся за нами. Они просто нашли себе других менее расторопных жертв. Потом, когда после перекрестка толпа стала гуще, Серега притормозил, и мы все вновь сбились вместе. Люди, ещё не знавшие о провале эвакуации продолжали брести вперед, а мы, расталкивая их, продвигались в обратном направлении. Их было не так много, как тогда, когда наша группа только вышла из института. Военный с мегафоном куда-то исчез. Иногда в толпе слышались крики боли, возвещая о зараженном, и мы делали небольшой крюк. Конечно же, в замкнутом пространстве мы были куда более уязвимы, так что постоянно оглядывались по сторонам – быть укушенным после пережитого не хотелось. Без особых проблем, почти тихо мы добрались до перекрестка шоссе…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Юлия стоит возле светофора на углу пересечения двух дорог. За её спиной над рядом синеватых зеркальных окон выделяется надпись «Торговый центр», а выше большими цветными буквами «Коралл»
-Люди по-прежнему были везде. Правда, шли они не слишком тесной толпой, так что, даже передвигаясь все вместе, мы не сталкивались с большими трудностями. Но все были на нервах, постоянно озирались по сторонам, ведь где-то в толпе могли оказаться зараженные. И действительно, они там были. Мы слышали вопли, и люди, словно круги по воде разбегались от них, расталкивая друг друга. Но, к счастью, нам повезло не столкнуться с ними лоб в лоб, и мы благополучно дошли до перекрестка. – Она показывает на полотно асфальта перед собой. По нему проносятся редкие автомобили. – Здесь людей было не так много, но они всё равно мешали движению немногочисленных машин – водители выбирались из центра города ближе к выездам. Вот там, – Юлия показывает налево. Туда, где раньше, по-видимому, была автобусная остановка, – заняв почти обе полосы, стояли две машины, столкнувшиеся друг с другом. Водители просто бросили их там.
Она поворачивается и целеустремленно идет к небольшой застекленной пристройке – входу в торговый центр.
-Мы перебежали шоссе, и направились сюда. До дрожи хотелось поскорее оказаться где-нибудь, где можно почувствовать себя в безопасности. Хотя бы оказаться в помещении, где нападение не будет таким внезапным как в толпе людей. Здесь был зараженный. – Она показывает направо, на небольшую автомобильную стоянку под вывеской. – Он просто стоял, а по подбородку стекала кровь. Люди с криками разбегались от него, а мы лишь пронеслись мимо, не обращая на него внимания.
Юлия подходит к стеклянным дверям и кладет на них руку. Они не разъезжаются в стороны, как следовало бы. Сейчас торговый центр всё ещё восстанавливается. К тому же, людей, проживающих в городе не так много, чтобы быть заинтересованными в подобном учреждении. Не убирая руки и глядя сквозь стекло, Юлия говорит:
-Первый этаж был отведен под продуктовый отдел. Прямо у лестницы располагалось небольшое кафе. Когда мы зашли, в первую очередь огляделись. Из-за столиков, прилавков, из-за касс, стеллажей из глубины зала, отовсюду на нас смотрели испуганные люди. Видимо, многим пришла в голову идея прятаться здесь.
Она опускает голову.
-Тогда я об этом не думала… Но у меня было много времени. Мы все были в стенах торгового центра в относительной безопасности. А на улицах люди шли к несуществующему пункту эвакуации. Некоторые даже понятия не имели о безумцах, бросающихся на других. Они обрекали себя на смертельный риск, о котором мы, все кто тогда засел в «Коралле», знали. И ни один из нас не предупредил тех людей. Ни по дороге сюда, ни даже сейчас, когда был практически спасен. Мы просто забились по углам как крысы, заботясь лишь о собственной жизни, совершенно забыв, что всё же рождены людьми. Это наш эгоизм, наша замкнутость в низменной борьбе лишь за своё существование и безразличие по отношению к незнакомцам, бредущим навстречу опасности, помогли заражению распространиться…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Только мы зашли в «Коралл», Ульяна всех расталкивает и направленно идет к Сереге, видимо полагая, что раз он негласно назначен главным, то должен знать ответы на все вопросы. – Виктор ухмыляется, но ухмылка получается грустной. – Она хватает его за отворот капюшона на куртке и, брызжа слюной и слезами, окрашенными размытой тушью, кричит прямо в лицо: «Что за дьявольщина? Кто эти люди? Они зомби, да? Нас спасут? За нами кто-нибудь придет?». Дибильные банальные вопросы… - Он нервно откидывается назад на стуле, складывая руки на животе.
-Ульяна тощая, высокая – на голову выше Сереги, так что ему приходится даже на носки привставать, чтобы куртка не порвалась. У Ульяны всегда была репутация истерички. Она была слишком манерной, избалованной. Даже, можно сказать, высокомерной. Многие её в группе недолюбливали. Но сейчас никто не говорил ни слова. Мы понимали, что у девочки просто нервный срыв. Все были на грани. А Серега молча смотрит на неё и на лице у него какая-то помесь раздражения и равнодушия, так что непонятно, ударит он её или пошлет по матери. Но он продолжает просто стоять и смотреть ей в глаза. Поняв, что ответов она не дождется, Ульяна снова разрыдавшись, отпускает Серегу, отходит на пару шагов назад, достает мобильник и, как заведенная причитая, что ей нужно позвонить, начинает в нем копаться. Глядя на неё, мы все разом вспоминаем, что у нас ещё есть родные, которым тоже нужно позвонить. Меня тогда даже озноб пробил, когда я представил, что мои родители могут оказаться в подобной ситуации. Меня захлестнула жуткая ослепляющая паника, гораздо сильнее, чем когда мы бежали сквозь зараженных детей. И вот мы стоим в проходе и копаемся в телефонах, абсолютно наплевав, что на нас смотрят десятки до смерти перепуганных людей, засевших на первом этаже. Я достаю мобильник и вижу, что у меня накопилось по десятку непринятых вызовов от матери, отца, от девушки. – Виктор вытягивает руку перед собой, будто держа в ней телефон. - Видимо, будучи в толпе, в гомоне я просто не слышал. Я тогда позвонил всем. Родителей, к счастью, уже эвакуировали. Они были в вертолете и очень беспокоились обо мне. Я тогда чуть не разрыдался. Пообещал, что буду звонить каждый час. А Оля не отвечала. Но я всё равно надеялся на лучшее…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Мои родители… - Юлии тяжело говорить из-за наворачивающихся слез. Она пытается сдержать их, глубоко дыша, но это оказывается очень сложно сделать. – Мы с Настей из Калужской области… Мои родители были на работе и даже понятия не имели о том, что творилось в Орле. Мне так хотелось быть рядом с ними. Я рассказала маме всё, что со мной произошло. Сбивчиво, путаясь в словах, через предложение повторяя как мне страшно. Затем я просто села на корточки, прислонившись спиной к прилавку, и заплакала. Мама ещё что-то говорила, но я уже не слышала… Извините. – Юлия утирает слезы и шмыгает носом. Она поднимает глаза, и недолго молчит, ожидая, когда приступ пройдет.
-Рядом плакала Ульяна, держа у уха телефон, а другой рукой прикрывая рот. Неподалеку, уткнувшись носом в свои колени, между столиков сидела Настя, что-то бормоча в трубку. Данила ушел к ступенькам, ведущим на второй этаж и сел там, обхватив себя. Мы все кому-то звонили. Будто по расписанию нам были назначены звонки родным. Первый этаж «Коралла», где до нашего прихода царило безмолвие, наполнился обрывками наших голосов, всхлипами, причитаниями. Я помню, как на несколько секунд подняла затуманенный слезами взгляд на Сережу, который стоял почти надо мной с прижатым к уху телефоном. Он молчал, а глаза его бегали из стороны в сторону, и между бровей залегла складка… - Лицо Юлии морщится в приступе плача, и она закрывает его руками. Сквозь ладони, еле слышно, она произносит:
-Ему никто тогда не отвечал… - И ещё тише: - Он остался совсем один…
Глава 2
Останки человечества
Круг замкнулся. Гибель рождает террор. Террор рождает страх, и этот страх обнесен новыми предрассудками.
(Ричард Мэтисон «Я-легенда»)
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
Кристина глубоко затягивается сигаретой, и выпускает из кукольных губок струю серого дыма, щуря один глаз.
- Он принимал же те таблетки, ну вы знаете. И запивал он их алкоголем… - Ещё одна затяжка. – И хотя он был вообще скрытным, неразговорчивым, эта смесь развязывала ему язык. А я любила его слушать. Что бы он не говорил… Всё, что он рассказывал звучало… красиво, интересно. Мы почти каждую ночь лежали вместе при выключенном свете, в полной темноте, грели друг друга своим теплом. От него пахло алкоголем и табаком, но мне нравилось. И пока снотворное не отключало его, он говорил и говорил. Тихим, сладким шёпотом…
Кристина делает очередную затяжку и облизывает губы. Её лицо почти не выражает никаких эмоций, глаза смотрят перед собой на стеклянную пепельницу, куда она периодически стряхивает сигарету.
-Он рассказывал мне, что когда они с его бывшей группой встретили зараженную девушку, он увидел, что все растерялись. Они были напуганы, разбиты… Никто не знал, что нужно было делать. И ему стало их жалко. Он понимал, что если кто-нибудь не возьмется наводить порядок, то страх породит хаос, который их убьет. И этого не сделал ни их спортсмен, эдакий альфа-самец, которому по призванию положено вести людей за собой. Ни их главный заводила, его лучший друг. Ни даже его возлюбленная, постоянно бравшая на себя ответственность за всю группу. Они все сжались, забились и сдались. – Её верхняя губа слегка подрагивает, будто в приступе ненависти и отвращения.
-Он не желал быть лидером, вести их за собой, даря им надежду на спасение, будучи лишенным её. Он сотни раз хотел всё бросить и, дрожа, забиться в укромный угол… - Затяжка. – Он не знал как вести людей за собой, не знал, что нужно делать, и будь они хоть немного внимательнее, они бы заметили это. Он говорил, что чувствовал их острую жизненную необходимость в себе… Но я-то знаю, они им просто воспользовались. Выжали его как лимон.
Она яростно втирает окурок в дно пепельницы, затем складывает руки перед собой и смотрит на камеру.
-Всё, что он делал, совершалось ради желания быть нужным и не быть одиноким…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Я ещё разговаривал по мобильнику, а Серега хлопает меня по плечу, указывает на лестницу и одними губами произносит: «Наверх». Лицо у него какое-то осунувшееся, мрачное. Я не знал, что он задумал, но поднимаю плачущих девчонок, стараясь быть как можно тактичнее, и так же жестом и беззвучно сообщаю, что нужно идти. И вот мы всей толпой, всё ещё с телефонами у уха, медленно поднимаемся наверх, вслед за Серегой. – Виктор открывает рот, чтобы продолжить, но замолкает на полуслове.
-Вообще в «Коралле» четыре этажа, но у него столько пристроек и проходов, что я за всё то время, которое пользовался этим торговым центром, не смог изучить его планировку. Есть основное здание, каждый этаж которого отведен под определенный отдел, не считая различных небольших павильонов. Первый – продовольствие. Второй – быт, там всякие игрушки, посуда, химия. Третий – спорттовары. Ну и наверно можно отметить здоровенный обувной отдел. А четвертый этаж почти полностью отведен под огромную кафешку. На полсотни столиков, с баром, кофейней и общепитом в одном флаконе. Плюс Wi-Fi, телики, по которым постоянно футбол крутили, и всё такое. Мы частенько там зависали после или вместо пар. Вот именно на четвертый этаж Серега нас и вёл.
Он выдыхает от облегчения, что можно дальше продолжить повествование, не отвлекаясь на мелочи.
-Поднимаясь наверх, мы видели полное запустение. Свет в большинстве павильонов был погашен, иногда приходилось пробираться до следующего лестничного пролета вообще на ощупь, видя лишь конечную цель. Многие стойки были повалены. В парфюмерном прямо у входа растекалась вонючая лужа с плавающими в ней осколками от разноцветных флаконов. По ходу, люди, когда сваливали, дороги не разбирали. Особенно было стремно, когда на втором этаже в полной темноте вдруг раздается шорох и в глубине стеллажей что-то со звоном падает. Мы тогда все решили, что с разговорами лучше завязать и использовать мобильники как фонарики – близкие близкими, а своя шкура дорога. Вдруг там зомбяра засел. – Виктор начинает перебирать пальцами ожерелье на своей шее.
-Ну, на четвертый мы добрались. Там в общем зале освещения не было, но свет работал за стойками, тянущимися по всей длине дальней стены. Он лился от вывесок, развешанных над ними, из телевизоров, размещенных под потолком по всему залу. Он работал в книжном павильоне у самой лестницы, полностью огороженным стеклом. Так что света вполне хватало. Было как-то жутко видеть это место таким. Пустота, тишина, нарушаемая только шепотом телевизоров. Вот оно – падение человечества. Серега первым поднялся и дождался остальных. Когда мы все собрались, Ленка огляделась и спрашивает: « Зачем мы здесь?». Спросила она не громко, но в оглушающей тишине её голос прозвучал как запуск ракетных двигателей. И вдруг в противоположном конце зала послышался звон металлической посуды и дребезжание стекла, будто мы разбудили что-то дремавшее там. Вдалеке из-под стойки резко появляется женская фигура в белой рубашке и светлыми волосами. Скажу честно, я чуть в штаны не наложил. Мы к лестнице попятились, а Серега на месте стоит. Женщина неуклюже переваливается через стойку и пробираясь между хаотично наставленными столами и стульями спотыкаясь быстро бредет к нам. Я Сереге уже практически ору: «Серый! Уходим!». Остальные уже на один пролет вниз спустились, на нас смотрят, а мы с Саньком за Серегой стоим, готовые его в любой момент под мышки вынести. Расстояние между нами и зомбярой хоть и приличное, но уменьшается. А это не ребенок, с ним бы так просто голыми руками не вышло. И когда женщина подходит на десяток метров, я хватаю Серегу за плечо, а она заплетающимся языком орет, тыча в нас пальцем: «Коралл закрыт. Уходите!». – Виктор ухмыляется.
-По ходу женщина была просто пьяная, но я всё равно не был уверен, что раз она может говорить, то не загрызет нас. Она останавливается, покачиваясь на месте, смотрит на нас с помесью ужаса и удивления, будто мы семейство йети и непослушным неповоротливым языком произносит: «Там внизу все друг друга грызут. Как вы прошли?». Серега, молча, скидывает мою руку с плеча, идет вперед, по пути грубо отталкивая женщину, так что она чуть не падает. Но я по-прежнему опасался её. Может это, конечно, было глупо. Наверное, она работала там и, так же как и все спускалась на улицу к пункту эвакуации, но по пути наткнулась на зараженных. Скорей всего даже на одном из этажей «Коралла». И не нашла ничего лучше, как отбившись от группы, вернуться обратно. А чтобы заглушить страх, напилась в слюни.
-Серега дошел до ближайшего телевизора и встал в его свете, как можно ближе, чтобы слышать сильно приглушенный звук. И тогда я понял, зачем он привел нас сюда. Нам нужна была информация о новом варианте спасения.
Чрезвычайное объявление, транслируемое по всем местным федеральным телеканалам.
На черном фоне большими красными буквами написано «Внимание!». Снизу прокручивается белый текст, дословно повторяемый низким мужским голосом за кадром.
-Внимание! Всем жителям города Орла: в городе объявлено чрезвычайное положение. В связи с попаданием в систему водоснабжения опасного болезнетворного микроба, просьба воздержаться от приема воды и пищи в домашних условиях. В целях вашей безопасности проводится эвакуация. Возьмите всё необходимое и немедленно направляйтесь к ближайшему пункту эвакуации. О расположении данных пунктов можно подробно узнать у военных или полицейских, дежурящих на улицах. Если вы или ваши близкие чувствуете недомогание, ОБЯЗАТЕЛЬНО обратитесь к медикам, работающим на пунктах. При наличии личного автотранспорта отправляйтесь к ближайшему выезду из города, где вы получите дальнейшие инструкции и информацию о маршруте. Ни в коем случае не паникуйте, сохраняйте спокойствие. Ситуация полностью контролируется местными властями.
Через секунду объявление вновь повторялось.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Эта женщина, ну администратор, постоянно крутилась возле нас и будто на автопилоте продолжала повторять, что «Коралл» закрыт и нам следует уйти. Заметно, что близко подойти она боялась. Хотя подойди она ближе, я бы ей точно двинул. После того, чего мы нагляделись на улицах, просто какое-то упоминание о правилах и предписаниях цивилизованного коммерческого мира, разрушение которого уже шло полным ходом, буквально выводило из себя. Данила гаркнул на нее, и она утихла, а через несколько минут уже забылась пьяным сном, развалившись на стуле.
Виктор с грустной улыбкой поднимет брови и тяжело вздыхает.
-Мы расселись за столиками. Нам нужно было понять, как быть и что делать дальше. Ульяна, Танька и Настя разошлись по залу, продолжая кому-то названивать. Данила сходил за газировкой и пивом для каждого и, будто в шутку, оставил деньги на пустой кассе. Тогда в тусклом свете было просто жутко смотреть на своих одногрупников. За те полчаса, что мы провели на улицах, покинув институт, каждый будто войну прошёл. У Сереги появились глубокие синяки под беспрестанно бегающими глазами. У Юльки руки тряслись так, что она даже не могла за банку газировки ухватиться. Лицо у неё опухло от слез и будто уже непроизвольно вырывались судорожные всхлипы. Ленка, обычно всегда красивая, волевая и спокойная, ссутулилась. В движениях появилась нервная резкость. Санек и Данила молча пили пиво, уставившись в одну точку. Все молчали и думали о чем-то своем.
Он наклоняется вперед, оперевшись локтями о столешницу и смотрит прямо в камеру.
-Вы знаете… Когда смотришь фильм про зомби, думаешь это весело. Мир в руинах, можно всё. А мертвяки – не проблема. Они же медленные и глупые. Разносить им головы – ещё одна развлекуха в условиях долбаного зомби-апокалипсиса. Ты смотришь на героев и даже в чем-то им завидуешь. Не видишь трагедии, пока это не случается с тобой. И вот вечером ты гуляешь с красивой любящей тебя девушкой, общаешься с друзьями. Возвращаешься домой к самым лучшим родителям в самый уютный дом. Ложишься в теплую постель и строишь планы на будущее. Мечтаешь о семье, о карьере. В конце концов, о субботнем походе в ночной клуб. А утром ты идешь в институт, и через несколько часов нет ни девушки, ни уютного дома с теплой постелью, ни даже ночного клуба. Цивилизация рухнула. Всё, что сохраняло привычный порядок вещей и обеспечивало тебе будущее, исчезло. Сказка перешла через границы и то, что со стороны было веселым, стало непостижимым и непосильным для обычного человека. Иррациональность происходящего только усиливает ужас, и вот ты уже брошен в одиночестве на растерзание хаосу…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
У нее все еще красные глаза от слез. Она стоит всё там же и утирает щеки белым платком.
-Не знаю, сколько мы просидели за столиком в полном молчании. Я периодически уходила в свои бессвязные мысли, совершенно выпадая из реальности. Данила принес мне колу и мне стало как-то полегче. Плакать я перестала. Женщина-администратор куда-то исчезла. С разных сторон доносились тихие голоса девчонок, звонящих своим родным, над головой тихо шелестел телевизор. Снизу иногда доносились шаркающие шаги, голоса или другие звуки, но мы не обращали внимания. А если кто-то и замечал, то глядя на апатичность других, вновь возвращался к своим размышлениям, подальше от происходящего. Объявление по телевизору прокручивали вновь и вновь. Мы уже знали о заражении и были совершенно уверены, что именно оно делало тех людей на улицах безумными. Наконец Лена нарушила тишину спросив: «Почему если микроб был в воде, то мы не заражены?». Все молчали, но через несколько секунд, будто собравшись с мыслями, Сережа ответил, что, может быть, зараженная вода была не во всех районах, а только в каком-то одном. Или у всех у нас был иммунитет. Теперь я, разумеется, знаю в чем была причина… За столиком вновь наступило тягостное молчание…
Она тяжело вздыхает и убирает платок в карман пальто. Её большие карие глаза осматривают окружающие здания, впитывая в себя нынешнюю картину павшего города, которая должна была пробудить болезненные, но необходимые воспоминания.
-Объявление всё повторялось и повторялось. «Немедленно направляйтесь к ближайшему пункту эвакуации». «На улицах дежурят полицейские и военные». Возможно, где-то ещё и было так, но мы видели совершенно иное. Эти слова были словно издевательством. Всё что тогда происходило на Октябрьской и Дворянском гнезде – полный беспорядок. Никакого контроля местных властей, никаких пунктов эвакуации. Военные и полицейские сбежали или были покалечены. Люди остались совершенно одни и продолжали покидать свои дома, сбиваться в кучи и брести, словно свиньи бойню, туда, где те, кто добрался раньше не оставили и камня на камня от их спасения. Я не знаю, уместно ли так говорить, но нам повезло, что мы как можно раньше увидели зараженных и крах эвакуации. Это дало нам время спрятаться до того, как улицы полностью поглотила вакханалия, распространявшаяся от центра, где мы засели, всё дальше и дальше, разливаясь прочь за границы города…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
-На самом деле, ещё многие пункты продолжали функционировать. Как только мы с эвакуированными прибыли в загородную зону, располагавшуюся в какой-то местной областной деревушке, после доклада начальству меня неофициально определили в другой отряд ОМСН и опять направили в город. Оно и понятно, каждый боец был на счету, особенно учитывая обстановку. Оплакивать товарищей было некогда. Мы с отрядом, значит, погрузились в вертушку и вскоре были на предписанном эвакуационном пункте. Он располагался на бывшей автостоянке и там насчет зараженных были уже в курсе. Паники, переходящей в бешенство, среди гражданских категорически не допускали. К тому времени даже был отдан приказ о применении оружия к зачинщикам беспорядков. Нам, значит, даже специально выдали резиновые пули. Почему их раньше не выдали, я не знаю. Солдат на пункте уже было гораздо больше, чем на том, где я был раньше – видать, прибывали войска. Зараженных, напротив было меньше. Если вдруг один из них появлялся в толпе, его скручивали, обездвиживали и доставляли в специально отведенную под это дело палатку. Туда же отправляли укушенных и тех, кто не прошел анализы. Затем за ними приезжал грузовик и куда-то отвозил, хотя дороги были просто перегружены машинами.
Он умолкает.
-Мне…как бы… было тяжело думать о том, что произошло всего час назад. В голову всё ещё лезла всякая мерзость. Было стыдно и обидно. Даже, в некотором роде страшно. – Егор неуверенно поднимает глаза на камеру и вновь резко их опускает. – Работа помогала забыться, но не полностью. Я иногда просто уходил в себя и пялился в одну точку. Появилось чувство безысходности и… - Ему тяжело дается красочное описание собственных чувств. Он прикусывает нижнюю губу и чешет нос, подбирая нужное слово. - …обреченности. Я смотрел на людей, толпящихся у ограждения, и думал, что они все уже обречены. Но они проходили в палатки, рассаживались по вертушкам, и их место занимали другие. Всё было относительно нормально. Я уверен, что большая часть всех тех людей даже не имели представления о результате заражения и о скрюченных. Мы работали. Горожане эвакуировались. А где-то в городе разгорались очаги заражения и беспорядков, поглощая квартал за кварталом. Я знал это уже тогда. Вернее, чувствовал, потому что не так давно был вырван Богом из такого очага…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
Он ерошит свои и без того находящиеся в беспорядке волосы. У Виктора очень резкие движения. В некотором роде в них даже чувствуется нервозность.
-Так вот. К тому моменту мы точно знали, что болезнь, превращающая людей в кровожадных зомби, была в воде. Почему заразились не все, мы не имели понятия, да и не это было главным. Мы были абсолютно уверены, что эвакуация провалилась, и нас бросили на произвол судьбы. И последним нашим шансом на спасение было самостоятельно попытаться выбраться из города. Найти транспорт и свалить куда-нибудь, где ещё оставался порядок и не было зараженных, а такое место существовало. Иного варианта даже не рассматривалось. Это только в фильмах мир падает за один день, а у нас пал пока только город. Но когда я думал о том, чтобы снова выйти на улицу, я буквально ощущал свою физическую неспособность на это. Будто я был рыбой в аквариуме, даже не пытавшейся спустя долгие годы своей жизни в нем, пробить стекло. И, я уверен, большинство чувствовали то же самое. Поэтому, даже определившись с тем, что делать дальше, мы продолжали сидеть на верхнем этаже «Коралла», пить пиво и газировку и молча плавать в собственных мрачных мыслях, ища в них укрытие от неприятной реальности. На часах была половина двенадцатого.
Виктор вновь нависает над столом и смотрит в камеру, как он обычно делает, решаясь на откровение.
-Вообще, с падением человечества как адепта цивилизации, пало ещё нечто куда более важное, составляющее основу нашего общества, его неравенства, уважения и любви. В общей панике с людей, как с тополей в октябре листья, слетали маски. И какими бы крутыми мы не старались казаться, как бы отвязно и бескомпромиссно мы себя не вели, в ужасе мы становились лишь глупыми загнанными животными. К примеру, Санек – лидер, победитель. Для меня он всегда был олицетворением силы и целеустремленности. Особенно это чувствовалось при виде того, как он разносил зараженных детей с апатичным лицом и крепкой, уверенной рукой. Но глядя на него, сидящего в «Коррале» и нервно сжимающего банку пива, на его ввалившееся глаза, обескровленные губы, кусаемые до болезненной белизны, я понимал, что тогда, у поликлиники это был лишь эффект шока. Адреналиновый приступ, которому все мы были подвержены. Но теперь, когда приступ прошел, мы были жалки. Мы ещё не сталкивались с настоящей опасностью, по сравнению с которой быстрые зомбята – лишь ласковые хомячки, мы ещё не видели реальной человеческой смерти, мы ещё не выматывали свои организмы ради выживания. Даже те увечья, которые мы видели на солдатах, были только тизером того, что нам ещё предстояло увидеть. Но уже тогда, пережив лишь малую толику уготованных нам ужасов, мы превратились в загнанных животных, не приспособленных к самостоятельному выживанию…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-Ну что ж, город гряз в зараженных. – Георгий разводит руками. – Словно нефтяные пятна на воде, язвы беспорядка и ужаса, расплывались по улицам, поглощая их одну за другой. Как я уже говорил, военные, брошенные в пекло и скованные приказом, становились жертвами пандемии. На пунктах эвакуации, откуда отступать было некуда, их буквально давили зараженные вперемешку с испуганными горожанами. Многие люди прятались по близлежащим зданиям, рассчитывая, что за ними вскоре придут. – Он кривит губы в улыбке. – Но мы же знаем, что за ними явились только через тридцать два дня. Дороги были забиты, дворы заполнялись слоняющимися сумасшедшими, жаждущими чьей-нибудь крови. Эвакуация ещё барахталась в доказательстве своей жизни, но уже к двенадцати часам её судьба была очевидна, а к двум город уже пал.
Он поправляет свои тонкие очки. Натренированная еле заметная улыбка на секунду сходит с его лица.
-В первые же часы эпидемии были понесены огромные финансовые и людские потери. К полному окончанию эвакуации из города в безопасные зоны были вывезены только 18% населения. Вы можете себе это представить? А скольких людей власти обрекли на смерть или на заражение своими бездумными действиями? Сколько солдат были раздавлены в панике или закусаны до смерти? Скольких горожан эти самые несчастные солдаты расстреляли, чтобы хоть как-то защититься? Сколько людей получили укусы в толпе и позже были убиты выжившими? Эти цифры умалчиваются. Есть лишь статистика погибших во время эпидемии, но не загубленных государством.
Георгий поудобнее усаживается в кресле, взяв тем самым паузу для обдумывания красочного завершения своего монолога. Его лицо выглядит жестче чем обычно. Наигранность на время уходит из его жестов.
-Одним словом, это был крах. В попытке спасти людей, власти их прикончили. И в два часа весь Орел был заполонен зараженными, превратившись в место, непригодное для обычных людей. И я вам так скажу: каждый, кто выбрался оттуда, кто в слепую прошел через ад ради выживания – совершил подвиг. А Сергей Нестеров, даже не смотря на содеянное, в отдельной мере заслуживает восхищения. В угоду его поклонникам…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
Он долго смотрит куда-то в сторону, потирая сморщенный подбородок, покрытый белесой щетиной. Затем он делает глубокий вдох и переводит усталые глаза на камеру.
-Что же помогло заражению взять верх? Львиная доля этих причин лежит в свойствах патогена. Вирулентность жадинки поражала. Оказавшись в ничтожно малом количестве в желудке, она всё же разбивала защитные силы организма в пух и прах, в конечном итоге подчиняя их. В слюне зараженных содержалось в сотни раз больше бактерий, чем в воде, принесшей жадинку. Развитая токсигенность, способность к ассимиляции организма носителя, высочайшая скорость размножения и сверхживучесть помогали ей распространится быстро и эффективно. Всего одна капля зараженной слюны содержала в себе инфицирующую дозу. Поэтому заражались не только укушенные, но и те, кому в глаза или рот попадали брызги биологических жидкостей. В общей сложности период от проникновения бактерии в организм до полной его ассимиляции, составлял 4-6 часов при пероральном пути и 40 минут – час при заражении через кровь. Укушенные вместе с невредимыми горожанами спасались бегством от первой волны зараженных, запирались с ними в одном помещении, считая, что беда миновала, а буквально через час безопасное убежище становилось ловушкой. И такое происходило повсеместно. Никто не следовал бесчеловечным заповедям заграничных фильмов, потому что до последнего не верилось в происходящее.
Алексей Павлович снимает очки, жмурит глаза и потирает двумя пальцами переносицу. Когда его глаза вновь открываются в них видно отчаянное раскаяние и признание своей вины за инцидент. Его раскаяние за год стало его наказанием. Он тяжело вздыхает.
-Если учесть наше запоздалое реагирование, то победа изначально была на стороне жадинки. Орел был обречен. Всё что нам оставалось, пытаться не дать ей охватить весь мир. Мы бросили всё и сбежали, оградив зону заражения кордонами, которые ещё не раз нам приходилось отодвигать…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Окон в «Коралле» не было. Ну, то есть вообще, конечно были, но их либо закрывали огромными вывесками, либо отгораживали служебными помещениями. Так что, находясь в основных залах, нельзя было видеть происходящего снаружи. Время шло, а мы продолжали сидеть на четвертом этаже. Я еще несколько раз звонил родителям. Оля по-прежнему не отвечала. Санек с Данилой уже были изрядно пьяными. Мы то подсаживались за столик, то начинали бродить по помещению, стараясь отвлечься, глядя на витрины небольших магазинчиков, разбросанных по стенам кафе. Ульяна с Таней набрали себе пирожных и стали молча их уплетать, погребая под ними пережитый шок Настя с Юлей переключали каналы на телике в поисках чего-то кроме объявления об эвакуации. Все потихоньку успокаивались и расслаблялись. С нижних этажей доносились вопли, иногда слышалось неровное шарканье чьих-то ног, но мы даже без особого страха смотрели на уходящую в пол лестницу. И оттуда так никто и не появлялся. Всем было уютно и спокойно. И пережитое только усиливало наслаждение от этого. У меня даже складывалось впечатление, что мы все рассчитывали на долгое пребывание в «Коралле». Все, кроме Сереги, конечно. Он не сводил глаз с лежащего перед ним на столе мобильника. Периодически резко вскакивал, уходил с ним куда-то, а когда возвращался, с каждым разом его нервозность становилось все больше…
Виктор, попутно витающий в своих мыслях, почему-то качает головой.
-Наверно прошел час с того момента, как мы поднялись в кафешку, когда Серега выходит из темноты, с грохотом опускает руки на столик, за которым мы все сидим…только Настя по-моему куда-то отходила… так вот, опускает руки на столешницу, оглядывает нас и говорит: «Долго мы ещё здесь сидеть будем? Нужно из города выбираться!». В тот момент его реплика даже немного ошарашила. Саня поднимет на него одурманенный алкоголем взгляд, наполненный злостью и возмущением. А мы все молчим, переглядываемся. Оказавшись в тепле и уюте, оградив себя от борьбы за жизнь и позволив недавним воспоминаниям немного смазаться, тот животный инстинкт, который заставлял нас нуждаться в лидере и идти за первым, кто вызовется на эту роль, утих. Мы больше не видели в Сереге спасителя и хозяина наших судеб. И меня поразила такая перемена собственного отношения к нему. Он стал больше не нужен. Нам было комфортно, и вопреки логике, мы не хотели уходить. Отныне Серега не вел большинство, а шел против него. Единственный недовольный. Конечно, правота была на его стороне, но то животное в нас, что пробудил страх, противилось этому. Нужно было взять себя в руки и всё же вернуть ему лидерство, но мы молчали…
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
-Знаете, - Кристина резко поворачивает голову на камеру, и вихрь золотых волос проносится по дуге за её движением, - он всегда повторял: «Выживать в аду легче, чем спасать из него»... Он звонил своим родителям, но трубку никто не поднимал. В подобной ситуации какие мысли могут лезть в голову? Конечно же он не находил себе места. Одна мысль о том, что все, кого ты любил, и все, кто любили тебя, скорей всего мертвы, ужасает и разрывает твой мир на кучу осколков. Уж я-то знаю о чем говорю…
Она с некой долей ехидства, прищурив глаза, смотрит за камеру, будто делая укол напоминанием о своей трагической потере.
-Он выжил сам, но его родители были неизвестно где и… неизвестно кем… Он чувствовал необходимость быть рядом с ними, а не с той кучкой тупоголовых нытиков, забившихся как крысы в первую попавшуюся норку. Но куда идти? Где их искать? Был лишь один выход: пробовать выбраться из города и потребовать у военных организовать поиски. Он так и говорил: «Потребовать организовать поиски», как будто по его воле все вертолеты бы разом взметнулись в воздух. Поиски бы по-любому проводились. Ведь хоть эвакуация и провалилась, но государство же не могло бросить оставшихся незараженных… Ведь так? – Кристина словно маленький ребенок, спрашивающий о Деде Морозе, с надеждой смотрит на камеру, ожидая какого-то ответа, который был бы всё равно бесполезен, учитывая, что всё уже свершилось. Её руки нервно тянутся к лицу. Пальцы закрывают вдруг поникшие глаза и рот, так что её голос становится еле слышно. Ссутулившись, она начинает тихо раскачиваться на стуле.
-«Лидер зависит от своих ведомых куда сильнее, чем они от него»… Он не ушел один не потому, что не мог бросить своих одногрупников. Не потому, что боялся в одиночку выходить на улицу… Он просто… не хотел остаться один… Знаете… - Кристина вдруг перестает раскачиваться, убирает руки от лица и поднимает голову. Её глаза широко раскрыты, словно она вдруг дошла до какого-то очень важного открытия. – Он… Это тяжело осознать, но самый скрытный, нелюдимый и одинокий человек больше всего боялся одиночества…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Я потеряла счет времени, но Сережа был совершенно прав: мы засиделись. Несмотря на жесткость в голосе, в его взгляде читалась просьба. По какой-то причине он страшно хотел покинуть город… тогда ещё хотел… - Юлия не спеша бредет вдоль «Коралла». – Глядя в его мечущиеся глаза, я почувствовала себя какой-то ничтожной, даже почему-то виноватой перед ним. Все молчали. Всем хотелось как можно дальше отсрочить тот момент, когда нам снова придется выйти на улицы. Сначала мы все смотрели на Сережу, неподвижно стоящего уперев руки в стол, затем стали переглядываться друг с другом. Он же… он же был нашим лидером. – Она в растерянности разводит руки. – Мы доверились ему, чтобы он вел нас, оберегал, и почему-то вдруг его слова превратились от беспрекословных указаний к действию в пустые реплики ещё одного потерявшегося. Чем дольше мы молчали, тем больше Сережа выходил из себя. Он вновь ударил по столу ладонями так, что от удара попадали жестяные банки, и закричал: «Мы должны выбираться! Вы на посиделках что ли?!». Он резко смел банки рукой, обрушив их со звоном на плиточный пол, толкнул ногой ножку стола, от чего тот отлетел на полметра, прямо в грудь сидящему напротив Вите. Он кричал: «Вставайте! Быстро!» Это был первый и единственный раз когда я видела Сережу, теряющего самообладание…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Я еле успел подставить руки, чтобы край стола не угодил мне в ребра. Я Серегу никогда таким не видел. Он словно сумасшедший стоит в полумраке, тяжело дыша, смотрит на нас исподлобья. – Виктор пытается продемонстрировать этот взгляд. - Лицо кровью налилось. Санек, уже изрядно пьяный, сразу же подрывается и, сжав кулаки, делает шаг по направлению к нему. Дураку ясно, что будет махач, и хрен бы мы их остановили. Но вдруг откуда-то позади Сереги возникает Юлька, крепко обхватывает его руками поперек груди, утыкается носом ему в щеку и начинает что-то шептать. А Серега взгляда с Сани не сводит, но руки, которые тоже уже сжал в кулаки, медленно опускает. Ошарашенный таким внезапным актом нежности Санек тупо останавливается на месте. Тут уже мы все к нему подлетаем, окружаем его и максимально тактично, как только можно общаться с пьяным человеком двухметрового роста, готовым к драке, просим его успокоиться и сесть на место. Но он, даже наверно не слыша нас, сам медленно опускается на стул…
На лице Виктора появляется улыбка, обычно возникающая при каких-то теплых приятных воспоминаниях.
-Вообще отношения Юльки и Сереги – отдельная тема. Я помню её взгляд, когда она смотрела на всех нас, все еще обхватив его. Такая миниатюрная, утонченная. В её глазах был неподдельный страх за него, готовность защищать его любыми способами. Её маленькие пальцы сцепились с такой силой, будто Серега был последним угольком жизни во всём умирающем мире. Когда Санек угомонился и сел на место, Юлька распустила руки и Серега, уже успокоенный её шепотом, легонько приобнял её за плечо. И в этом жесте помимо благодарности была безграничная робкая нежность.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Какие отношения?! – Она стоит, разведя руки в вопросительном жесте, и смотрит за камеру. – У нас не было никаких отношений. Мы никогда не встречались и… Я просто не хотела драки. Понятно? - Юлия явно раздражена. Она мечет яростный взгляд то на камеру, то снова на кого-то, находящегося за ней. – Ну, у нас была симпатия, мы находили общие темы для разговора, и нам было интересно общаться. Но это всё! Больше ничего! И вообще я не хочу об этом говорить!
***
Юлия стоит в каком-то дворике на фоне серой кирпичной стены и курит тонкую сигарету. Судя по желтоватым предсумеречным ноткам в освещении, день уже подходит к концу и с того момента, когда было сделано предыдущее видео прошло немало времени.
-Это не любовь, нет… - Она смотрит куда-то в сторону. Когда она подносит сигарету ко рту, в этом жесте прослеживается некая неуверенность, наигранность, присущая начинающему курильщику. – Я вообще стараюсь не разбрасываться такими словами. Симпатия, влечение. Он был умный, веселый, симпатичный. С ним было интересно. Он был открытый, внимательный… Сережа, конечно, не был идеалом, но мне он нравился. А я нравилась ему. Я знаю это. Но разговора о близости мы никогда не заводили. Если только в шутку. Мне вообще кажется, что отношения между одногрупниками, как служебный роман, являются плохой идеей. И потом, ни я, ни он не были одиноки. Мы оба с кем-то встречались, считая, что эти отношения куда серьезнее тех, что могли бы быть между нами. Так что я и Сережа были просто друзьями с умеренным влечением друг к другу. Мы часто садились в институте за одну парту, беседовали на перерывах. Нам было весело и хорошо вместе. Но это всё. Больше ничего. – Она делает глубокую затяжку, выдыхает дым и умолкает, закусив нижнюю губу до болезненной белизны.
-Мне хотелось его нежности… - Юлия отводит глаза. – И я… даже спустя год, я скучаю по нему…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Серега оглядывает нас и спокойным тихим голосом произносит: «Правда, ребят. Давайте пробовать выбираться. Сидя здесь мы ничего не добьемся». Тогда я подумал, что Юлька вернула нам прежнего Серегу. Он был таким как раньше, без суровой озабоченности за наши жизни, без приступов безумия. Обычный парень, мой одногрупник. Ленка спрашивает: «И как ты думаешь выбираться?». А Серега, всё ещё обнимающий Юльку за одно плечо отвечает: «Найдем машину, там, на улице их куча брошенных, доберемся до Московского шоссе или до объездной, а там уже разберемся». План был простой, без изысков и подробностей, но в нашем изолированном положении мы не могли себе позволить больше. Лично я, уже немного отдохнув, больше не испытывал прежнего страха перед выходом на улицу, однако с голыми руками идти не хотелось. Кто знает, сколько там зараженных накопилось? Так что я предложил вооружиться. Серега молча кивает головой и, дождавшись пока сидящие шумно встали из-за стола, не спеша, чтобы все поспевали за ним, направляется к лестнице. Я помню разочарование на лице Юльки, оставшейся без его объятий. – Виктор слегка улыбается.
-На этаж ниже был спортивный отдел, а значит и классическое оружие зомбоборцев – бейсбольные биты. Спускаешься, и прямо справа от лестничного проема, ведущего ещё ниже, расположен большой вход, закрытый рольставней. – Он пытается показать это руками, выставляя под углом ладони на столе. – Светя себе мобильниками, мы спускаемся и подходим к входу. В небольшом помещении без окон, окруженном павильонами, царила кромешная темнота. Шаги и бряцанье, как оказалось, доносившиеся со второго этажа, были отчетливее и оттого ещё более пугающими. Серега подергал рольставню. Ясен перец, отдел был закрыт, как и всё остальное в «Коралле», что можно было закрыть. И вдруг заорала Настя. Просто какой-то нечеловеческий визг, от которого у меня чуть сердце в пятки не рухнуло. Мы все поворачиваем головы, а она пятится назад от перил и светит мобильником на витрину, расположенную сразу слева от входа, над лестничным проемом. Там, за стеклом стоит скособоченный лысоватый мужик. Пустым взглядом несимметричных глаз тупо смотрит прямо на святящийся экран телефона, посиневшей рукой в витрину упирается, а из открытого рта тонкой струей кровь стекает. Увидев его, все разом вскрикнули, а я ещё и весь русский мат вспомнил. Просто в кромешной темноте увидеть такое, пусть и отделенное от тебя стеклом и провалом лестничного проема, сами понимаете. – Он, положив руку на грудь, качает головой.
-Оправившись от шока, Данила, по-прежнему не сводя глаз с зомбака, говорит: «На втором этаже кухонные ножи есть, можно их взять». Идея с бейсбольными битами провалилась, а внизу к тому же отдел никак не закрывается, так что предложение было неплохим. Хотя представить, что я отмахиваюсь от зараженных тесаком, вспарывая их плоть, я не мог. Это было как-то… это не вязалось с общим представлением того, как нужно действовать при нашествии зомби. А Серега подходит ближе к перилам, протягивает руку и кладет её на стекло прямо напротив лица зараженного, перекрывая ему свет от наших телефонов. Зомбяра будто встрепенулся, со стуком уперся лбом и второй рукой в витрину. По ходу заприметил под носом человечину и захотел хряпнуть. Серега спокойно руку убирает, оборачивается к нам и говорит: «Нет. Нам нужно держать их на расстоянии.» Затем глаза у него чуть побегали, и он быстро побежал обратно, на четвертый этаж, крикнув нам, чтобы мы подождали. Я тогда встал на то же место, где стоял Серега, и осветил зараженного, всё ещё липнувшего к стеклу.
Виктор в очередной раз нависает над столом. Руки он держит на уровне подбородка, сцепленными между собой.
-Когда мы расшвыривали тех детей на улице, я не обращал на них внимания и не задумывался о том, кто они. Я не помню пола или примерного возраста ни одного ребенка, которого снес на своем пути. Тогда мы были в панике, нужно было выживать. Времени на философские размышления не было. Но теперь, зараженный был передо мной, как лев в зоопарке. Он мог сколько угодно биться в стекло, желая достать меня, но у него вряд ли что-нибудь вышло. Так что я имел отличную возможность разглядеть его. Это был мужчина в светлой рубашке и темных брюках. Возраст определить было сложно из-за недостаточности освещения и скрутивших его лицо спазмов. Однако на голове уже блестела заметная лысина, под которой как будто что-то двигалось. Он спокойно стоял, прислонившись к стеклу, его темные глаза, не мигая, смотрели на экран моего мобильного. Он был относительно безопасен. И я даже испытал к нему симпатию. Знаете…
Виктор умолкает, опускает взгляд и улыбается своим мыслям.
-В фильмах и играх не принято рассказывать о прошлой жизни зомби. Об этом может упоминуться вскользь, но в большинстве случаев зомби – лишь мясо, стоящее на пути главных героев. И тебе кажется, что так и должно быть. Это не отвлекает от основного сюжета. Но оказавшись лицом к лицу с этим мясом, ты меняешь своё мнение. Вообще, я во многом поменял свои взгляды, побывав в эпицентре инцидента. И, по-моему, основное, на что следует обратить внимание – трагедия зараженных. Не мы, потерявшие свои материальные ценности или даже близких, запуганные и измотанные, заслуживали жалости. А они, проигравшие свою плоть и разум во внутренней схватке с микробом. Всё ещё живые, но не способные осознать это. Сейчас, я бы сотню раз подумал, прежде чем совершать то, что совершал во время инцидента. Тот мужчина, отделенный от меня стеклом, был таким же человеком, как и я, просто микроб насильно перетащил его за другую сторону баррикад. Он имел родных, которые так же волновались о нем, как я о своей девушке. У него было имя, работа, положение в обществе. Он чувствовал и создавал, пока его разум не затмила болезнь. Но, главное, у него всё ещё оставался шанс на выздоровление, если бы мы его не убили…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Сережа вернулся с металлическим стулом из кафе в каждой руке. Я спросила его, что он собирается делать, хотя это и так было понятно. Он хотел разбить стекло и через перила перелезть в павильон. Таня и Ульяна сразу же запротестовали, даже стали толкать его в грудь, при этом умоляя просто пойти дальше – они боялись выпустить зараженного. Сережа растерялся, не зная, что ему делать, но вмешался Саша. Он прикрикнул на девчонок, одной рукой отстранил их от Сережи, и взял у него один стул. – Голос Юлии тихий. Говорит она уже не так охотно, как прежде – сказывается недавнее раздражение.
-Мы с ребятами отошли от витрины назад, продолжая светить на неё телефонами. Саша встал справа от неё, а Сережа немного спустился по ступенькам, прямо на уровень ног зараженного, уперевшегося в стекло. Таня за моей спиной продолжала повторять, что делать этого не нужно. Но говорила она это так тихо, что вряд ли кто-то кроме меня её слышал. Витя, у которого телефон был с фонариком, подошел к перилам, светя прямо на витрину. Мы все замерли в напряжении. Я тогда подумала, что почему-то не чувствую угрызения совести от намерения забраться в магазин и просто взять то, что мне нужно. Кражей ли было то, что мы собирались сделать? Не знаю. Всё то время, что мы провели в зараженном городе, мы занимались мародерством ради выживания. Однажды Сережа сказал мне: «Совесть можно заставить заткнуться, долги можно отдать, раны можно залечить. Но только в том случае, если ты выжил». То есть нужно было любыми средствами бороться за выживание, не думая о последствиях. И мы делали это. Но не из-за высокопарного сохранения священной неприкосновенности собственных жизней. А просто из-за трусости и нежелания искать иной выход.
Юлия идет на фоне пристройки «Коралла», образованной ячейками из синего зеркального стекла в человеческий рост. В отражении видно оператора – тучного молодого человека в черной замшевой куртке, расстегнутой до живота. Половина его лица скрыта крупной телекамерой. Вдруг изображение замирает на одном из зеркальных окон. На нем красной краской сквозь трафарет нарисовано нечеткое очертание мужского лица. Сверху написано: «С. Нестеров был здесь и он сюда вернется!». Оператор некоторое время снимает эту надпись, затем, когда Юлия вновь начинает говорить, изображение переводится на неё.
-Сережа снизу кивнул Саше, и Саша, схватив стул за ножки, широко размахнувшись, ударил металлической спинкой в стекло. Раздался ужасный грохот. Оглушающий и пугающий в звенящей тишине опустевшего торгового центра. Удар был очень сильный, но к моему удивлению, стекло даже не треснуло. Хотя зараженный за ним рухнул навзничь. В принципе Саша стоял не очень удобно, чтобы сделать хороший замах – слева, за перилами. И стул был относительно легким, тем более спинка состояла из тонких металлических прутьев, натянутых между прутьями потолще, переходящими в ножки. Но всё равно, даже учитывая эти недостатки, Сашин удар был наделен просто нечеловеческой силой. Он ударил вновь, но стекло по-прежнему было цело. Затем ещё и ещё, ускоряя темп, пока оглушительный грохот не перешел в монотонную дробь. Сережа, видимо, собиравшийся попробовать кинуть свой стул в витрину, просто поставил его рядом на ступени и наблюдал за Сашей, в ярости бьющего по стеклу. И наконец, внезапно вместо ожидаемого грохота раздался сухой треск и от того места, куда пришелся очередной удар, по блестящей поверхности расползлись трещины. Саша по-детски улыбнулся, облегченно выдохнул и замахнулся стулом, как мы все думали, в последний раз. Но пришлось нанести ещё пять или шесть ударов, прежде чем стекло, наконец, разбилось и осыпалось частью осколков вниз, на лестницу, заставив Сережу отскочить назад. По помещению разлился грохочущий звон, от которого приходилось затыкать уши. И будто в ответ на этот звон, что-то стеклянное и тяжелое упало на втором этаже. Зашелестели неуверенные шаги, более близкие и отчетливые.
Юлия поднимается от небольшой стоянки у «Коралла» по ступеням на тротуар и прогулочным шагом бредет вперед. Между ней и камерой периодически начинают мелькать серые столы кленов, насаженных вдоль всего тротуара. Людей здесь нет совсем. За Юлией на фоне плывут разбитые витрины, заклеенные грязной клеенкой. И стены, и витрины сплошь исписаны неумелыми однотонными граффити в основном на тему религии или анархии.
-Мы все направили свет на зараженного. Он неуклюже поднимался с беспорядочно наваленного спортинвентаря. Осколки стекла со звоном сыпались с него. Из многочисленных порезов на лице вытекала кровь, черная в тусклом освещении наших телефонов. Встав на ноги, зараженный замер – он недвижимо стоял у края, почти касаясь носками острых осколков витрины, оставшихся в раме, и смотрел своими пустыми глазами на нас. Мне кажется, его гипнотизировали одинокие огоньки дисплеев телефонов в полной темноте, или он просто не мог понять, что они значат – следовало на них кидаться, или нет. С того места, где стоял Саша, он мог бы просто сбить зараженного с ног. И он даже поднял за ножки стул на уровень удара, но почему-то передумал, опустил руки и взглянул на Сережу, сказав, что зараженного нужно было бы скинуть. Сам Саша вряд ли бы смог удачно дотянуться до одежды зараженного, чтобы потянуть его вниз. Хотя он и не рискнул бы. Сережа ничего не ответил. И не смотря на то, что он стоял ко мне спиной, я знала, что глаза его лихорадочно бегают, а на лбу залегла складка. И вдруг он размахнулся своим стулом и бросил его прямо в ноги зараженному. Стул с лязгом отскочил от перекрытия и, потеряв импульс, лишь немного толкнул зараженного в голени, остановившись прямо у его ног. Но этого было вполне достаточно, чтобы неустойчивое тело, сведенное спазмами, подалось вперед, и медленно, будто в замедленной съемке, полетело вниз. Зараженный с отвратительным чавкающим хрустом приземлился на острые ступени, распластавшись на них в неестественной позе. Рядом с грохочущим лязгом рухнул стул, и загрохотал по лестнице вниз, пока не наткнулся на тело.
-Я помню, как Настя рядом с криком закрыла лицо ладонями, а я просто не могла свести глаз с бесформенной кучи из плоти и одежды, истекающей темной кровью. Зараженный был ещё жив. Он стонал и пытался шевелить переломанными руками. Хотя высота, с которой он упал, была не очень большой, я была уверена, что его руки переломаны. Сережа быстро сбежал по ступеням вниз, схватил стул и нанес первый удар по голове зараженного. Саша как-то нехорошо улыбнулся, словно оскалился, и, оттолкнув Витю, бегом направился к Сереже, огибая перила. Ульяна тихо простонала: «Пожалуйста, не надо». Но град ударов металлическими спинками уже рушился на череп зараженного…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Уже спустившись, Санек кричит мне, чтобы я посветил. Я перегибаюсь через перила и направляю луч фонарика именно на фарш, который раньше был лысеющим мужчиной. Он уже не двигается, не издает никаких мычащих звуков, но Серега с Саньком продолжают лупить его стульями, вбивая в плитку, покрывавшую ступени. Я так и замер. Одно дело, когда ты видишь убийство зомби в кино, и совсем другое, когда человека, - он поднимает вверх указательный палец, - именно человека, лицо которого ты видел всего секунду назад, о прошлой жизни которого ты думал, и вот этого человека с неимоверной жестокостью изничтожают твои друзья. И они не садисты, они обычные ребята. Ты хочешь прекратить бессмысленное насилие, но в глубине души понимаешь, что так надо. Так что я так и стоял, продолжая светить и слушая всхлипы девчонок, не в силах шелохнуться. Меня будто манила та бойня, происходящая внизу. Причем Санек лупил зараженного с такой остервенелостью, с таким извращенным удовольствием, что остановился, только тогда, когда Серега уже схватил его за запястье…
Виктор задумчиво потирает подбородок.
-Наверно это будет неуместно, но я всё-таки расскажу об этом. Когда-то на паре по психологии мы проходили Стэнфордский эксперимент. Суть его заключалась в том, что группу людей, принадлежащих к одному и тому же социальному классу, поместили в условия самой настоящей тюрьмы. При этом группу разделили пополам, на заключенных и охранников. Охранникам выдали дубинки и дали указание любыми способами поддерживать порядок среди заключенных, только не применять насилие. Цель эксперимента не так важна. Важен результат: всего через несколько дней всё вышло из-под контроля, и почти в каждом охраннике проснулся самый настоящий садист. Все обернулось безумной жестокостью по отношению к заключенным и издевательством над ними. Эти охранники, практически закрытые от юрисдикции закона, оставшегося снаружи их импровизированной тюрьмы, наделенные властью и целью, показали истинное человеческое лицо.
-Так вот, глядя на Сашу, я видел в нем одного из этих садистов. Город поглотила паника и разрушение, принесшие анархию, физические недостатки зараженных возвышали нас над ними, а нашей целью, и, на мой взгляд, это главный фактор, стала борьба за собственное выживание. Я пытался и до сих пор пытаюсь оправдать для себя тот садизм, что творил Санек. И не могу. Не потому, что у нас с ним были терки. Просто…быть человеком – значит подавлять в себе зверя, я думаю. А он человеком быть перестал. – Виктор разводит руками.
-А вообще… я успокаиваю себя осознанием того, что насилие, наделенное целью, становится оправданной необходимостью…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-В моей голове мелькало лишь одно слово. «Убийцы». Я уже нагляделась к тому времени насилия и страданий. Я помнила, как Саша пинал ногами головы зараженных детей, но он не старался их убить. А то, что происходило тогда на ступенях – было чистейшим убийством. Пусть этот зараженный был опасен, пусть он уже не был способен мыслить как человек, но кто дал Сереже и Саше право на такую жестокость? Почему они просто не оставили лежать его на ступенях? Зачем им нужно было видеть его смерть? Из-за какой безумной ненависти? – Юлия говорит это поразительно спокойно, не выражая никаких ярких эмоций, словно повторяет уже давно начитанный текст.
-Я просто стояла и смотрела на то, как чудовища поглощали Сашу и Сережу изнутри, глумясь над трупом зараженного. И не могу отрицать, что моё чудовище, которое только просыпалось, тихо, чуть заметно ликовало внутри меня, находя этот акт бессмысленного насилия оправданным. Постепенно я успокаивалась, приходя к осознанию, что всё же зараженный – уже не человек…
Отрывок из телепередачи «Мнение» от десятого декабря
Ведущий – ухоженный загорелый мужчина, одетый в темный дорогой костюм, стоит перед рядами аплодирующих зрителей. Он поднимает на камеру глаза, над которыми слегка нависает ухоженная светло-русая челка, и произносит энергичным голосом в микрофон:
-И снова здравствуйте, в эфире продолжается ток-шоу «Мнение». С вами Алексей Ильин. Напомню, что сегодня мы обсуждаем последствия печально известного Орловского Инцидента. А именно: «Зараженные. Кто они, люди или ходячие трупы?»
Зал снова заливается бурными аплодисментами, которые до этого немного поутихли. И через несколько секунд ведущий продолжает.
-И так, - он смотрит куда-то перед собой. Кадр меняется, показывая небольшую круглую студию в бледно-голубом оформлении. По краю полукругом стоят бежевые диванчики напротив зрителей и ведущего. На трех из них сидят по два человека, один, с краю, пустует. – Отец Петр, расскажите, что об этом вопросе нам говорит христианская вера?
Отец Петр, как сообщает текст внизу экрана, - православный священник. Он одет в традиционную черную рясу с массивным золотым крестом, висящим из-под длинной бороды, длинные рыжие волосы стянуты на затылке в хвост. Он разводит руками и произносит тихим, успокаивающим голосом:
-Вы знаете, случившееся никак не может прокомментироваться Библией. Инцидент не стал апокалипсисом. И нельзя относить эпидемию к египетским казням. Это просто ещё одно испытание Божье. А зараженные ни в коем случае не мертвы. Ведь плоть гибнет лишь тогда, когда её покидает душа, а без души тело становится недвижимым и начинает гнить. Так же они не одержимы демонами, как сказал кто-то из зала. – Он указывает ладонью на зрителей. – В наш храм нередко приводили людей, исцеленных от болезни, и мы без каких-либо препятствий проводили над ними христианские обряды. От одержимости же, не излечиться лекарствами. Они все ещё люди. Живые люди. Слыша о том, что с ними вытворяли на зараженных территориях, у меня волосы встают дыбом! Произошедшее с ними – лишь болезнь. Как бешенство. И это не делает их мифическими живыми мертвецами. Зараженные – такие же люди, как и мы с вами. И тут даже нечего гадать.
Зал заходится в аплодисментах. Камера показывает молодого мужчину в черном деловом костюме. Он держит указательный палец, поднятым вверх и что-то пытается сказать, но его слова тонут в овациях. Наконец, когда зал слегка затихает, его становится слышно.
-Секундочку! Секундочку… - Надпись внизу экрана сообщает, что это Генадий Барышев, журналист и общественный деятель. Ему около тридцати. У него черные волосы, небрежно зачесанные назад, на впалых щеках темнеет длинная щетина. Когда аплодисменты полностью умолкают, он, улыбаясь, говорит:
-Я, конечно, прошу прощения у отца Петра, - Он делает в сторону священника легкий поклон, с прижатой к груди рукой, - и у всех христиан, но мне кажется, что то, о чем мы сейчас говорим, абсолютно аналогично давнишним распрям между рациональным прогрессом и религией, под защитой морали. Я имею в виду аборты и эвтаназию. Оправдано ли убийство зараженного? Ну да, они – живы как биологическое существо. Да, они остаются физическими лицами, обладающими гражданскими правами и свободами. Но вдумайтесь – они ходячие трупы, и тут это аллегория. Болезнь настолько изъела их организм, что даже после выздоровления, посаженные на самые лучшие медикаменты, они не протянут и года. – Зал начинает верещать, но Генадий лишь говорит громче. – Они живут в постоянных страданиях, но у них не хватает сознания, чтобы даже понять это, не говоря уж о том, чтобы сказать об этом. Они овощи, куда более безнадежные, чем жертвы эвтаназии. При этом государство затратило на их содержание… восемьсот миллионов? – Он смотрит куда-то в сторону. На секунду появляется тучный мужчина в сером деловом костюме, кивающий головой, и камера вновь возвращается к Генадию. – Восемьсот миллионов. А представьте, каково родственникам, на которых повесили это полуживое тело, испражняющееся под себя. Может быть, я покажусь циником, но я считаю, что жертв эпидемии следует подвергать эвтаназии. Потому, что так будет разумнее. – Волнение зала усиливается, и Генадию приходится уже кричать. – От этого выиграют все, единственное что пострадает – мораль, но это можно пережить. Что же касается людей, истреблявших их во время инцидента…
Уже сам ведущий просит зал успокоиться, и недовольства понемногу смолкают. Выдержав паузу, Генадий продолжает.
-Что же касается людей, истреблявших зараженных во время инцидента, то не будьте лицемерами. Они же спасали свою жизнь от того, что не могли понять. Они убивали не людей, а сумасшедших тварей, угрожавших им. Не смейте их обвинять. Они выжили, остались собой. Они куда более ценны для этого мира. А эти зараженные лишь внешне люди, но ни их разум, ни их организм, ни даже их инстинкты уже не являются человеческими…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Наконец, покончив с зараженным, Сережа достал свой телефон и, всё ещё сжимая в одной руке ножку окровавленного стула, осветил пространство у подножья ступенек, которое было скрыто от нас перекрытием. Оглядевшись, он немного отступил назад и чуть слышно проговорил: «Перелезайте». Шаркающие шаги снизу становились отчетливее. Ульяна, не расслышавшая Сережу, спросила его, что он сказал. И тогда он, задрал голову и, глядя на нас снизу вверх, прокричал: «Быстро перелезайте! Их тут ещё шестеро!». Мы замешкались, а Сережа бросил стул и, схватив за куртку рвущегося в бой Сашу, стал уговаривать его уйти. По-моему Саша получал извращенное удовольствие от убийства зараженных… знал бы он какая судьба его тогда ждала… - Юлия понуро качает головой.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Когда Серега крикнул, что их там ещё шестеро, мы зашевелились. Мне вообще не нужно было дважды повторять – я до жути не хотел встречаться больше чем с одним зараженным за раз. Я оглядываю девчонок, они мельтешат, толпятся возле перил. Почти все на каблуках. У Таньки вообще мини-юбка, хорошо хоть Юлька додумалась юбку вдоль бедра разорвать. Дураку ясно, что сами они бы не перелезли. Хотя там главное через перила перебраться, шаг – и ты уже в спорт-отделе. Но дело осложнялось острыми осколками, торчащими из рамы. Ну что делать? Я девчонок расталкиваю, первый перелезаю и начинаю им руку по одной подавать и вовнутрь затаскивать. Вообще обошлось без ранений. Только я чуть руку поцарапал, и Танька голень слегка порезала. Когда девчонки все перелезли, подошли и Серега с Саньком. На Санька было страшно смотреть: весь в брызгах крови, мокрый от пота, дышит тяжело, но при этом как-то ненормально счастливый. Садист долбанный… - Виктор резко вскидывает взгляд, понимая, что сказал кое-что лишнее, но осознавая, что этого уже не вернуть, просто продолжает.
-Он продвигается вперед и начинает неуклюже перелезать через перила. Я подаю ему руку, но он с пьяным возгласом «Я сам» грубо отталкивает её и тяжело запрыгивает в отдел рядом со мной. От него отвратительно несло кровью и пивом. Понимая, что моя помощь уже не понадобится, я отхожу от рамы и опускаю взгляд вниз на ступени. И сразу же в поле моего зрения оказывается скрюченный зараженный. Он, спотыкаясь, бредет наверх, за ним из-под перекрытия возникает ещё один, через несколько метров ещё, и они всей троицей медленно поднимаются по ступеням. И так зловеще тихо, только их ломаные шаркающие шаги слышны «Шкварк-шкварк». Дураку ясно – их наш шум привлек. Ну, ждать, пока придут остальные, я не стал. Когда Серега и Данила перелезли, мы все углубились в отдел, в поисках вожделенного оружия…
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
Он устало потирает лоб.
-Каковы уязвимые точки зараженных? По сути, сам вопрос – большая глупость. Почему-то все: и военные, и люди, оказавшиеся в карантинных зонах, считали зараженных чем-то сверхъестественным, не поддающимся законам обычной земной биологии. Но с другой стороны, вопрос отнюдь не безоснователен. Ведь зараженные были способны обходиться без воды, пищи и сна вплоть до недели. Нередки были случаи, когда, не смотря на летальные ранения, они продолжали идти на расстреливающих их в упор солдат. Но обо всем по порядку.
-Во-первых, глубокая гипотермия позволяла воде дольше не испаряться из организма зараженного, к тому же не стоит опускать погодные условия, как один из факторов. Во-вторых, организм снабжался немалым количеством энергии за счет активной жизнедеятельности бактерий, перерабатывающих те отделы и ткани, которые считали ненужными. Поэтому с момента заражения организма до его жизненной потребности в еде и воде, могло пройти довольно много времени. Сон, как необходимость уничтожался жадинкой вместе с головным мозгом, и в конечном итоге превращался для зараженных в спонтанные приступы засыпания. Так как зараженный не мог осознать свою потребность во сне, то просто отключался, когда организм был предельно измотан.
Алексей Павлович облизывает губы и потирает переносицу. Даже такое непродолжительное интервью изматывает его после долгих месяцев бессонных ночей.
-И наконец, чем объясняется относительная неуязвимость зараженных? Абсолютной нечувствительностью к боли. Как ни странно, немалая доля людей, убитых оружием, погибали не от самих ранений, а от болевого шока. Напомню, что зараженные боли не чувствуют. Их гипоалгезия достигает предельного максимума, делая рецепторы совершенно невосприимчивыми к раздражителям. Именно поэтому в зараженного можно было всадить десяток пуль, но он всё ещё был жив. Он не чувствовал боли, которая бы сковала, деморализовала и, наконец, остановила бы его. Разумеется, получив ранение в живот, или грудь, зараженный вскоре умирал, хотя этот период мог растягиваться на несколько часов за счет замедленного метаболизма и, соответственно, кровотока. Однако поврежденный мозг убивал его мгновенно. Думаю, не надо объяснять почему. Тело без мозга, хранящего сознание и алгоритмы действий – недвижимая куча фарша. То есть, можно сделать вывод, что зараженные ничем не отличаются от других живых существ. За исключением симбиотического влияния жадинки. Они так же смертны и имеют те же уязвимости, что и мы. Правда, назвать их людьми, у меня язык не поворачивается…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Я уже не мог воспринимать Серегу как прежде. Он мне казался уже каким-то чужим, непонятным после содеянной расправы над зараженным. Санька я и так недолюбливал. Разве что пьяный и грязный он стал мне ещё отвратительнее. Но Серега… Я смотрел на него, и думал, что совсем не знаю этого человека. - Виктор качает головой.
-Так вот, мы все старались не разбредаться, в отделе ещё могли быть зараженные. Девчонки гурьбой сразу же отправились за спортивной одеждой и обувью – мало ли что нам ещё предстояло, а на каблуках, как показала практика, им выживать не так-то просто. Мы тесной мужской компанией остановились у стойки с бейсбольными битами, расположенной сразу слева от входа у кассы. Парадокс, но, не смотря на огромный выбор бит, бейсбольных мячей в отделе не было совсем. Я даже проверил. – Он улыбается. – Честно говоря, было очень приятно хозяйничать в пустом, брошенном магазине. Я чувствовал беспечный детский восторг от осознания, что вся эта куча барахла, большая часть которого тебе не нужна или ты не умеешь с этим обращаться, принадлежит тебе. Можно было взять что угодно и ничего бы за это не было. Хотя даже если бы приехала полиция и забрала меня в тюрьму из здания, кишащего зараженными, я был бы только рад.
Виктор улыбается воспоминаниям. Это, пожалуй, единственный светлый момент в его памяти, оставшийся от инцидента.
-Мы все радовались как дети, я даже позабыл о своем недоверии к Сереге. Помню, как Юлька пришла к нам, чтобы забрать у меня телефон с фонариком, дескать, дамам он нужнее. На её лице играла её прежняя очаровательная улыбка. Не осталось ни следа той разбитой измученной страдалицы с трясущимися руками, какой она была час назад. Девчонки в глубине зала о чем-то живо переговаривались, даже порой хихикали. Мы с пацанами примеряли защиту для американского футбола, навешивали на себя медали. Даже попробовали сыграть в футбол в темноте. И я подумал, что когда мы все выберемся, то вдевятером будем самой дружной компанией на свете. – Его улыбка становится ещё шире, однако глаза слегка начинают блестеть. Он будто невзначай потирает их.
-Биты мы себе быстро выбрали. Санек взял себе даже две, самых тяжелых, и сразу же испробовал их на манекенах. Он явно жаждал опробовать их на зараженных людях. Ещё пять легеньких бит мы отложили для девчонок. И сразу же отправились к оружейному отделу, попытать удачу. Но чудес не бывает. Только в играх герои в первые же моменты зомби-апокалипсиса находят оружие. Железные двери вожделенной каморки были надежно заперты. Однако рядом был большой стеклянный стеллаж, на котором выкладывались ножи, приклады, оптика и прочая сопутствующая хрень для охоты и другого разрушительного досуга. И вот только мы к ней подходим, освещая себе путь телефонами, Серега на весь отдел орет: «Твою мать!». Я оборачиваюсь к нему, а он как ребенок в кондитерском магазине, лицом к стеклу прилип и на ножи любуется. Внизу, на пластиковой подставке в ряд были выложены три здоровых кукри – таких ножей с гнутым лезвием. Я его спрашиваю: «На хрена оно тебе? Сам сказал, что зомби нужно на расстоянии держать. Тем более сейчас если тачку найдем, выберемся, а цивилизованном мире с таким по улицам разгуливать нельзя. Особенно с добытым незаконным путем». Он говорит: «Пофиг. Всю жизнь о таких мечтал. Хоть пару часов с ними похожу». Он, мол, в какой-то книжке о них прочитал, а потом ещё в игре видел. Ну что поделать? В мире, полном зомби, своим желаниям нужно потакать. Серега берет бейсбольную биту, разбивает стекло, и как бесценный артефакт, с благоговейной улыбкой вынимает ножи. Жировать он не стал. Выбрал два посимпатичнее, достал ножны, которые лежали там же, у подставки, и стоит их к ремню прилаживает. Тут Данила подозвал. Чуть подальше вдоль стеллажа выкладывались рогатки и снаряды для них. И в самом низу лежал маленький арбалет с болтами. Я не знаю, на кого охотятся из такого арбалета – он в длину не больше сорока сантиметров. Может на мышей? Но, какое - ни какое, а оружие дальнего боя. Санек его тоже заприметил, и, судя по его решительным действием, уже присвоил себе. Он грубо отодвигает Данилу от стеллажа, одну биту просто отбрасывает в сторону, а второй разбивает стекло. Затем достает арбалет с упаковкой болтов и неуклюже, покачиваясь на месте и матерясь, пытается всё это зарядить. Я думал, сколько же надо было выпить пива, чтобы довести такую тушу до подобного состояния. Данила нормально держится, хотя пили они вместе. Мы тогда ни слова ему не сказали – на драку нарываться не хотелось. Хотя опасения внезапно получить болт в ногу были. Я тогда ещё не понимал, что Санек был не просто пьян…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Ребята повели себя как настоящие джентльмены, так что мы с девчонками смогли спокойно переодеться. То есть не совсем спокойно, конечно. Приходилось озираться по сторонам, опасаясь зараженных. Но мы даже выбирали фасон и цвет, примеряя всё, что бросалось в глаза. Как маленькие девочки крутились у большого напольного зеркала в тусклом свете фонарика, который я взяла у Вити. – На лице Юлии появляется сентиментальная улыбка, так похожая на улыбку Виктора.
-Весь отдел был наш. Мы брали всё, что хотели, и нашим оправданием было выживание и бесконтрольный хаос, уничтоживший остатки законности. Такое маленькое счастье – возможность обладать всем сразу, хотя в этом уже нет никакого смысла. Мы смеялись и радовались. Сначала нас объединила общая беда, а потом общая радость, пусть и такая нелепая. Девочки становились для меня такими родными и близкими, что мне хотелось обнять каждую. Даже Ульяна, которая из-за своего высокомерия всегда держалась обособленно, оказалось такой милой и веселой, что я не могла понять, почему раньше мы не общались. От былых страхов остались лишь воспоминания. Мы жили только нынешним моментом и надеждой на лёгкое спасение, как описал его Сережа. – Она, всё ещё улыбаясь, тяжело вздыхает, и поднимает взгляд на небо, от чего её большие карие глаза начинают блестеть в солнечном свете. – Тяжело обо всём этом говорить, зная, что этих людей уже нет в живых. Те минуты нелепого детского счастья были затишьем перед бурей. Передышка, подаренная судьбой, чтобы мы не сразу сломались от предстоящих ужасов, и она имела возможность поиграть с нами как можно дольше…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Наконец подошли девчонки. Они выглядели довольно нелепо – спортивные штаны и кроссовки, под расфуфыренными гламурными куртками. Да ещё и сумочки через плечо. Некоторые хоть додумались всё самое ценное вытащить, и ещё в кафешке их оставить. Серега ухохатываясь сказал, что теперь они похожи на королев сельских дискотек. А Танька ответила, что мы, бухие и в крови, похожи на их королей. Мы все рассмеялись. Было в этом всём некое духовное единение, которое мы никогда прежде не испытывали, пока не оказались скованы одними кандалами. Блин, все-таки у меня были замечательные одногрупники… – Виктору так же тяжело дается это воспоминание. Он качает головой, перебирая браслеты на левой руке.
-Данила раздал девчонкам бейсбольные биты, но судя по тому, как они их взяли, стало ясно, что пользы будет немного. Саня, конечно, похвастался своим арбалетом. И вот, оглядев в последний раз спорт-отдел, который мы за короткое время своего пребывания превратили невесть во что, мы двинулись к выходу на поиски машины, уже совершенно не опасаясь того, что могло ждать нас на улице. Наш дух был приподнят, а оружие в руках и демонстрация уязвимости зараженных вселяла надежду на собственную невредимость…
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
-Он не был каменным, как его все представляют. Наоборот, он был очень чувствительным и ранимым, особенно поначалу. Убивая своего первого зараженного, он чувствовал только опьяняющий ужас. – Кристина вновь теребит рукава своей рубашки. – Безумная паника, которая заставляла безостановочно наносить удар за ударом. Но когда всё закончилось, страх, словно пелена, спал, и наступила удовлетворенность. Спокойная гордость за безукоризненно выполненную работу. Это напугало его, но лишь поначалу. Потом он начал этим наслаждаться. А когда он со своим стадом забрался в магазин и они принялись там развлекаться, его и вовсе переполнила эйфория. Он чувствовал, что меняется, сходит с ума. Но продолжал радоваться, пытаясь забыться в этой радости от волнения за родителей, от рек крови, застывших в глазах, и угрызений совести. Именно тогда он и стал понимать, что ему нравится этот мир. Как алкоголик находит в алкоголе спасение от проблем, порожденных этим же алкоголем, так и он выжимал из мира ужаса и анархии всё, что могло его спасти. В его голове лишь на миг возникла мысль, что неплохо было бы здесь остаться, но он просто отмел её, как секундный бред…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-В конце спорт-отдела был второй выход. Он проходил через ряды небольших стеклянных павильончиков, где продавали в основном женскую одежду. Через этот проход можно было попасть на лестницу, расположенную в пристройке «Коралла». – Виктор приподнимает брови и с ухмылкой качает головой. – Не могу объяснить понятнее. Я уже говорил, что со всеми постройками и перепланировками «Коралл» превратился в лабиринт минотавра. Об этом проходе из нас всех знал только Данила, так что я просто шел в темноте туда, куда меня вели. Мы разбили две витрины, пройдя через какой-то гламурный магазинчик по диагонали, и вышли в пристройку, сплошь состоящую из окон. Солнечный свет больно резанул глаза, но когда мы немного привыкли, все поубрали телефоны и первым делом подбежали к окну, посмотреть на происходящее снаружи. С высоты третьего этажа нам открывалась почти вся улица. Людей не было совсем. Небольшая стоянка у «Коралла», которая обычно была забита машинами, опустела. На асфальте кое-где виднелись темно-бордовые пятна крови. И повсюду были зомбаки. Не толпа, конечно, но примерно в таком количестве, в котором, люди обычно оккупируют торговый центр в пятницу вечером. Покачиваясь, зомбаки бесцельно бродили по пустым тротуарам, между столкнувшихся, или перегородивших дорогу редких машин. Светофоры на перекрестке уже мигали лишь желтым – управлять ими, видимо, было уже некому. Рухнувший мир, освещаемый полуденным осенним солнцем. И мы, останки некогда великого человечества, стояли и смотрели на руины своего величия, падшего всего за несколько часов под натиском микроба. Это зрелище отбивало всю самоуверенность и лишь усиливало желание выбраться.
-И вот мы стоим, смотрим на это всё. Данила ухмыляется, и говорит: «Ну да, примерно так я себе все и представлял». Девчонки поддакнули ему. Страха в нас уже не было. Если только настороженность. Всего за пару часов в зараженном городе мы уже перестали бояться зомби и заражения. По крайней мере, так было, когда мы были отделены от этого стеклом и двумя этажами. Серега толкает меня в бок и указывает глазами на дорогу. Там, под углом к тротуару, стояла желтая «Газель»-маршрутка с открытой дверцей салона. Перед у неё был слегка помят, но в целом выглядела вполне рабочей. Серега спрашивает: «Ну что думаешь?». Насколько я знаю, из всей нашей девятки водительские права были только у него и у меня. Я говорю: «Нужно ключи проверить». Не могло быть такой удачи – свободный микроавтобус, как раз для всех нас, стоящий на полупустой дороге, да ещё и с ключами в замке зажигания. Серега кивнул, и громко сказал остальным, что нужно спускаться. Ульяна спросила: «Зачем?». А Серега ответил: «Машину выбирать».
-Мы двинулись к лестнице. Я пропустил всех вперед, как вдруг услышал сзади кашляющий смех. Оборачиваюсь – Санек по-прежнему стоит у окна, смотрит вниз и смеется. Я осторожно подхожу сбоку. Он лбом в стекло уперся, руки с арбалетом и бейсбольной битой безвольно висят, кожа бледная, взгляд пустой-пустой, а изо рта на пол тоненькая струйка слюны стекает. И смех у него какой-то нечеловеческий, больше на хмыканье похож. Я его постучал по плечу, он будто только проснувшись, на меня удивленные глаза выпучил, быстро развернулся и поспешно зашагал к лестнице. Я до последнего думал, что он просто сильно пьян. – Виктор вновь принимается перекручивать свои браслеты.
-Я тоже стал спускаться. И попутно глядя в окно, на окровавленных зараженных, я буквально чувствовал нарастающий холод, будто спускался в ледяной ад. Внизу меня уже ждали. Видимо Серега рассказал о нашей задумке насчет машины, и как только я оказался на последнем лестничном пролете, он, улыбаясь, кивнул мне головой в сторону выхода. Ребята кучкой стояли справа от лестницы, на почтительном расстоянии от стеклянной витрины, потому, что она хоть и была зеркальной с другой стороны, но все равно, быть замеченными зараженным им не хотелось. В пристройке было два выхода. Точнее три, просто один всегда был закрыт. Первый был в десятке метров от нас – обычная металлическая дверь со стеклянными вставками, а второй совсем рядом с нами…ну и с тем, который закрыт. Так вот второй выход был всего в паре метров, слева от нас, и что самое страшное, он был на фотоэлементах. Так что когда один из зараженных случайно подошел довольно близко, двери перед ним приветливо разъехались в стороны. Мы все, скорее инстинктивно, нежели из-за необходимости, вжались друг в друга и затаили дыхание. Но, к счастью, зомбак совершенно, не обратив внимание на движение сбоку, покачиваясь прошел мимо. Мы все выдохнули. А Серега, похлопав меня по плечу, быстро подбежал вплотную к витрине, чтобы лучше разглядеть конечную цель. Я встал рядом.
-Маршрутка была примерно в десяти метрах от нас. Зараженных на пути было не так много. По крайней мере, если среди них не было таких же быстрых как те дети, у поликлиники, то можно было бы спокойно проскользнуть между ними. Серега, осматривая все это бегающими глазами, быстро затараторил: «Сейчас быстро рвем к «Газели». Я на стреме постою, а ты пока в кабину слазаешь, ключи посмотришь. Потом сразу обратно. Только все это нужно сделать очень быстро. Готов?» Вряд ли к пробежке по стоянке, заполненной зомбаками можно быть готовым. Тем более, почему-то моя неприязнь к Сереге стала возвращаться. Меня начинало бесить его лидерство. Но все же я кивнул. Мне было все равно, почему он выбрал именно меня. Главное, чтобы все удалось. Сзади подошел Данила и тихо предложил присоединиться к нам, но Серега шепотом, глядя ему через плечо, ответил, что двери здесь ненадежные, кто-то должен остаться, чтобы защитить девчонок. А Саньку, он, дескать, не мог доверить это задание. Я посмотрел на Санька – вид у него был больной. Он сидел прямо на голом полу и, тяжело дыша, смотрел перед собой, ни на что, не обращая внимания.
-Серега ещё раз похлопал меня по плечу, и мы становимся слева от входа, на максимально близком расстоянии от дверей, но так чтобы они не разъехались. Кто-то из девчонок пожелал нам удачи. Я перехватываю свою биту поудобнее в потеющих ладонях и сквозь стекло смотрю на скрюченные фигуры зараженных. Не знаю как Серега, но меня просто затрясло. Было такое ощущение, будто сдаешь самый важный экзамен в жизни. Вроде подготовился, но вот в самые решающие секунды понимаешь, что ничего у тебя не получится. Серега резко сказал «Пошли», и рванул к дверям, которые, казалось, разъезжались целую вечность. Я бегом за ним. Первого попавшегося зараженного, он снес ударом биты по голове, разбрызгивая его кровь. Между остальными он ловко лавировал, как какой-то горнолыжник. Я ничего не видел кроме его спины, и просто бежал вслед за ним. Даже когда он остановился у маршрутки, я тоже притормозил, хотя мне нужно было забираться в кабину. Серега обернулся, с удивлением посмотрел на меня, затем его лицо стало суровее, и он подзатыльником толкнул меня к дверце. Тут спорить не буду, сделал он все правильно. Я подбегаю к дверце, не к водительской, а той, которая с другой стороны и открываю её. Перед тем как залезть внутрь, я оглядываюсь: встревоженные нашим присутствием зомби бредут в нашу сторону, занимая все окружающее пространство. До ближайшего оставалось метра четыре, так что я как можно быстрее, ныряю в кабину. В замке зажигания ключей, конечно не было. Меня пробил озноб.
-Думать о таком стечении обстоятельств наверху в безопасности было не так жутко, как столкнуться с подобным в реальности. Серега снаружи нетерпеливо кричит мне: «Ну!?» и судя по звуку разбивает ещё чью-то голову. Я, будучи на нервах, рявкнул в ответ: «Их нет!». А сам лихорадочно начинаю опускать козырьки - обычное место хранение ключей. Как будто убегая от зомби, водитель первым делом спрятал их под козырек. Вдруг Серега так спокойно, словно вокруг не кишат ходячие мертвецы, говорит: «Я думаю, Санек заражен». И тут мой взгляд натыкается на блестящий наконечник ключа, торчащий из-под педали сцепления. Я, с радостным криком: «Нашел!», хватаю его и задом начинаю вылезать наружу. Когда я выбрался и оглянулся, зомбаки уже окружили нас, приблизившись настолько, что я чувствовал их холод и мерзкий запах крови. Серега оглядел меня, ткнул ближайшего зомбака битой в зубы, повалив вместе с ним ещё парочку, стоящих сзади, и крикнул мне свое коронное «Пошли!».
-Не знаю, как мы выбрались. Зараженных, к счастью, было легко завалить из-за их неустойчивости, так что я просто размахивал битой перед собой, расталкивая редкую толпу. Если бы не Серега, меня бы точно хряпнули. Он бежал сзади, и как только кто-то хватал меня за куртку, я видел, как сбоку проносилась его бита, и хватка сразу ослабевала. Он отбивался за нас двоих. Так как зараженные почти полностью приблизились к маршрутке, остаток пути мы пробежали спокойно. Оказавшись внутри «Коралла», я обессилено упал на пол. Мне хотелось и рыдать, и смеяться одновременно. Ко мне сразу же подбежала Ленка, обняла и поцеловала в щеку, приговаривая, что я молодец. Я поднимаю взгляд, а Серега стоит в проходе, с его биты кровь ручьем течет, а он сам на меня смотрит, тяжело дышит и улыбается. В тот момент я искренне любил этого человека. К нему Юлька тоже с объятьями подлетает, и по её лицу видно, что она чуть не умерла здесь от волнения за него. А Данила спрашивает: «Ну что там?». Я протягиваю перед собой трясущуюся руку и разжимаю ладонь, на которой, буквально врезавшись в нее, лежит связка ключей. Ленка тогда ещё сильнее обняла меня и прижалась губами к моей щеке. Если бы не нервное перенапряжение, я был бы счастлив глядя на радостные лица своих одногрупников, и, особенно, от осознания, что я послужил тому причиной.
Виктор грустно улыбается. Но в этой улыбке чувствуется яркая искренность. Приятные воспоминания даются сложнее, зная, чем они впоследствии прервутся.
-Мы думали, что зомбаки пойдут за нами, так что нам бы пришлось на время прятаться, а потом использовать другой выход. И они, действительно пошли к входу в «Коралл», но вскоре почему-то вдруг снова беспорядочно разбрелись по стоянке. Причины мы выяснять не стали. Придя в себя, я отвел Серегу в сторону подальше от всех и спросил его насчет тех слов у маршрутки. Он просто кивнул и тихо повторил: «Да. Я думаю, что Санек заражен». Я посмотрел на Санька. Он по-прежнему неподвижно сидел на полу, и слова Сереги обретали основу. Я сказал: «Нужно же что-то делать». Совсем не хотелось, чтобы в один прекрасный момент этот бугай увидел в тебе вместо одногрупника бифштекс. А Серега совершенно спокойно отвечает: «А если я ошибаюсь, и он не заражен? Ты знаешь симптомы заражения? Я нет. Может у него грипп. Но если ты готов разнести ему башку – вперед! Я не буду препятствовать и даже постараюсь тебя потом оправдать перед остальными!». Мне хотелось дать ему в морду. Но он был в чем-то прав. Положение было безвыходным, так что я просто стоял и смотрел на него, думая, что ответить. А Серега успокаивающе положил руку мне на плечо и сказал: «Всё, что мы можем, просто ждать. Посадим в машине его отдельно, и будем наблюдать. В мире, где так много тех, кто хочет тебя убить, нельзя убивать того, кто этого пока не хочет…»
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Сережа и Витя... они не просто молодцы. Они герои. За ту минуту, которую они провели снаружи среди зараженных, я бы умерла со страху. И я была безумно счастлива, когда они, наконец вернулись. Живые и невредимые. – Она все еще стоит на тротуаре, подняв глаза к небу.
-Когда Витя показал нам ключи, мы все почувствовали абсолютную уверенность в спасении. Я сразу же позвонила маме, сказать, что мы нашли путь из города. Остальные тоже стали кому-то названивать. Это гипертрофированное стадное чувство загнанных. Стоило кому-то одному из нас что-то сделать, остальные тут же повторяли за ним или, по крайней мере, думали повторить. Только Сережа, уже даже не пытавшийся кому-либо дозвониться, встал у витрины, наблюдая за зараженными. Затем, он подошел к Саше, все еще сидевшему на полу, поднял его и отвел куда-то вглубь павильонов. Я не стала дознаваться куда именно и зачем. Я звонила маме, чтобы обрадовать её. Весь мой мир сфокусировался тогда на её срывающемся на плач голосе. Когда я закончила говорить, Саша с Сережей как раз вернулись. Мы все собрались полукругом в центре прохода, подальше от автоматических дверей. В руках у Сережи был Сашин арбалет, а сам Саша выглядел понурым и смотрел только в пол, хотя казалось, что уголки его губ подрагивают в полуулыбке. Сережа по-дружески положил ему руку на плечо и, так же глядя в пол, сказал, что Саша, кажется, заражен тем микробом, о котором говорилось в объявлении. Затем он поднял взгляд, чтобы посмотреть на нашу реакцию.
-Данила рядом со мной только хмыкнул, видимо, он сам подозревал это. Но для меня, как и для других девчонок это было шоком. Мы, разумеется, не особо приглядывались к Саше, не часто видели его вблизи. Да, он выглядел болезненно – кожа бледная, синяки под глазами, но при этом он не вел себя как больной. Ведь мы помнили, как он разбил ту витрину, как резко подскочил к поверженному зараженному. Внешний вид Саши мы списывали на нервные переживания и, потом, он же много выпил. Но тогда, глядя на него, эта внешность будто обретала новые подробности и, вместе с тем, новый смысл. Его глаза были совершенно пустыми, как у сильно пьяного или только проснувшегося человека. Нижняя губа блестела от обильного слоя слюны. Ему тяжело было стоять спокойно, и приходилось переваливаться с ноги на ногу, левая щека дергалась. Конечно же, это не было однозначными признаками его заражения, но тогда я бездумно поверила, что это именно оно. Сережа, заметив панику на наших лицах, сразу же примирительно поднял руки, убеждая нас, что это только предположения и он ни в чем не уверен.
-Данила спокойно, скрестив руки на груди, спросил Сережу, что он предлагает. Лена, пятившись назад, сказала, что нужно оставить Сашу здесь. Ульяна и Настя её поддержали. Таня стала что-то говорить, о том, что может быть, там, на выездах из города врачи помогут ему. А Сережа с Витей, пытаясь всех перекричать, старались донести до нас, что никто неуверен в его заражении. Но в нашем сознании Саша уже был списан. Мы уже инстинктивно боялись его, и только и ждали, когда он начнет бросаться на нас. Мы сбились в кучу, кричали, старясь говорить громче остальных, наполняя весь первый этаж бессвязным гвалтом. А самого Сашу, похоже, его судьба абсолютно не волновала. Он так и стоял, переваливаясь с ноги на ногу, и смотрел в пол, совершенно не обращая внимания на происходящее. Нас всех прервал, конечно же, Сережа. Он растащил нас за воротники, как свору дерущихся собак, и громко крикнул, чтобы мы заткнулись. Ульяна, возмущенная подобным обращением с собой, шипя от злости, спросила его, какое он имеет право так с ней обращаться. Но не успела она закончить предложение, как Сережа влепил ей звонкую пощечину. Ульяна, шокированная до глубины души сразу умолкла и, схватившись за щеку, удивленно посмотрела на его яростное лицо. Он, молча, ткнул пальцем в направление витрин и мы все проследили туда взглядом. Зараженные, которых, судя по всему, привлекли наши крики, пытались рассмотреть нас сквозь зеркала. Один даже вплотную приблизился к стеклу, уперевшись в него носом. Остальные же брели именно в нашу сторону.
-Кто-то из нас попытался убежать, но Сережа схватил его за куртку и дернул на место. Затем, оглядев каждого, он шепотом сказал, что мы пока ещё люди, и Саша пока что ещё человек, поэтому ни в коем случае, даже если он все же заражен, мы не бросим его. Он сказал, что в машине Саша сядет отдельно от всех, следить за ним будет Данила, и если уж он станет опасен, тогда мы выбросим его прямо по дороге. К тому же, по мнению Сережи, превращению в кровожадного безумца должно предшествовать что-то явное, а Саша пока еще вполне адекватен.
Юлия закатывает глаза и делает глубокий вздох.
-Я даже не могу представить, что должен чувствовать человек, осознавший, что скоро лишиться рассудка и станет перекрученным спазмами бездушным ходячим туловищем опасным для своих друзей. Паника… Ужас, обреченность… Это как смерть. Только если в смерти можно рассчитывать на покой, на какую-то красоту и величие своего ухода, то в заражение было только уродство и багровая грязь, замешанная на крови. И помощи ждать неоткуда. Просто пустота, провал в болезненное безумие. Ведь если зараженные что-то и чувствовали, то это, без сомнений, были страдания. Вот с чем нужно было примириться Саше. Известие о заражении, пусть и не абсолютно точное, должно было просто разрывать мозг от мыслей. Разом нужно было пройти через все стадии принятия смерти: отрицание, гнев, торги, депрессия… Но Саша был отстранен. Ни одной эмоции. Он, покачиваясь, стоял у витрины и тянул руки к стеклу, будто желая поскорее присоединиться к остальным зараженным.
Глава 3
Начало эпохи карантина
Люди забывают о том, что путь в никуда тоже начинается с первого шага.
(Чак Паланик «Уцелевший»)
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
-Его первая вылазка… - Она, обхватив губами очередную сигарету, поджигает её кончик от пластиковой зажигалки. Затем кладет зажигалку на стол, глубоко затягивается, и, подперев голову рукой с зажатой в пальцах сигаретой, продолжает. – Я не могу точно передать его слова по этому поводу. Он часто путался. Эмоции были через край. Но он точно получил удовольствие. Он вышел наружу, когда остальные не могли этого сделать, он пробрался через толпу зараженных, зная, что в него верят, он вернулся, потому что был нужен. Он сделал то, что от него требовалось, и сделал это хорошо. Он напитался адреналином. Беда сблизила его с друзьями. Их радость от его возвращения делала его счастливым. Он практически впервые в жизни чувствовал себя центральной фигурой. Он был нужен как никогда раньше. – Пепел с тлеющей сигареты падает на стол. Кристина стряхивает его и делает жадную затяжку.
-Я думаю, уже тогда его судьба была предопределена. Хотя он так не считал. Тогда он ещё рассчитывал разыскать свою семью, вернуться к прежней жизни. И он попытался выбраться из зараженного города…
Анатолий Ефремов (до инцидента – заместитель губернатора орловской области)
-Когда меня доставили в Кромы, весь район уже был потерян. К счастью, большую часть населения уже эвакуировали. Особенно удачно дело обстояло с деревнями. Там были свои изолированные источники воды, а относительная отдаленность от городов замедлила распространение заразы, дав нам драгоценное время. – Он чешет лоб, и слегка постукивает пальцами другой руки по столешнице. – А в остальном похвастать было нечем. Весь центр района, включая Кромы, и населенные пункты, расположенные в направлении Орла, превратились в сплошную безлюдную зону заражения. Через иллюминатор вертолета я видел одинокие покачивающиеся тела зараженных, медленно идущие по улицам или прямо по трассе между брошенных машин. Войска спешно стягивались из района. К тому времени потери среди солдат уже превышали количество спасенных. В Кромах, заполненных зараженными, мы даже не стали садиться. Просто не было возможности. Мы покружили над городом, и пилот направил вертолет, в обход зараженной зоны, на базу… Ему сообщили о какой-то новой опасности…
Анатолий Иванович тяжело вздыхает и закрывает глаза.
-То, что творилось в Кромах, это был ужас… Толпы зараженных… Пустые улицы, залитые кровью. Дороги заполнял брошенный транспорт. Некоторые машины горели, поднимая в небо клубы черного дыма. Безжизненные дома с разбитыми стеклами… И ни одного живого человека. А если таковые и оставались в городе, то их либо рвали на части в подворотне, либо они забились под кровать в своей на глухо запертой квартире. Это был полдень. А через пару часов такая же судьба ожидала Орел…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
-Мы работали в бешеном темпе. – Взгляд Егора устремлен в пол. Он шмыгает носом и тут же почесывает его. – К нам на пункт эвакуации продолжали прибывать все новые и новые солдаты. Но даже этого было недостаточно, чтобы усмирить всех зараженных, возникающих в толпе. Палатка для них была уже переполнена. Начинался бардак – люди уже лезли на заграждения, и приходилось применять силу. В общем гвалте то тут, то там слышались короткие автоматные очереди. Медики уже вышли за периметр пункта эвакуации, помогая укушенным. Одному Богу известно сколько времени мы боролись с беснующейся толпой. Потом я, значит, поднял взгляд, и увидел, что скрюченных в толпе уже больше чем нормальных людей. Да и большинство нормальных ползали по траве в собственной крови, держась за укусы. Я видел как одного из солдат окружили зараженные, и он насквозь продырявил одного из них, выпустив из калаша всю обойму… Но его все равно загрызли...
Егор мельком смотрит в камеру и вновь отводит глаза.
-Отдали приказ отступать. Мы, значит, всем скопом собрались внутри ограждения, сначала отправили на вертушках ученых и гражданских, которые были проверены, а сами остались зараженных отгонять. Омоновцы щиты выставили, а те, у кого было оружие с нелетальными боеприпасами, вели из-за их спин прицельный огонь. Но это никак не останавливало скрюченных. Они падали и сразу же, как ни в чем не бывало, вновь поднимались на ноги. За нами прилетали вертолеты, и мы отправляли по небольшой партии солдат вместе с добравшимися до периметра гражданскими – было уже все равно, проверены они, или нет. Мы сажали даже укушенных. Когда я улетел, в толпе не осталось ни одного незараженного. Скрюченные прорвали периметр, раскурочив ограждение, заваливали палатки. На пункте, значит, оставалось еще около двадцати человек. Не знаю, выжили ли они... Короче, эвакуация не была закончена. Она была оборвана…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-Войска отступали. Потом отступали оттуда, куда отступили. И еще, и еще. – Георгий закидывает ногу на ногу. На его лице наиграно скучающее выражение. – Заражение выдавливало власти с их же территорий. Окопавшись за чертой города, солдаты получали данные о том, что заражен уже весь район. Бросив район, и пытаясь удержать дальнейшее распространение инфекции на его границах, они вдруг осознавали, что уже вся область заражена. И так далее, вплоть до прилежащих областей. Инфекция постоянно была на шаг впереди. Она с самого начала свила свои гнезда там, где ей хотелось. И когда военные напряженно закрывали на карантин все новые и новые населенные пункты, она сзади легонько хлопала их по плечу, с милой улыбкой махала им ручкой и говорила: «Ребята, а я уже здесь». Все что оставалось властям – разом отозвать все войска как можно дальше от эпицентра и спасти хотя бы отдаленные области. Так они и сделали. Бросили орловскую область на растерзание инфекции. Ввели оставшихся там людей в тридцати-двух-дневную эпоху карантина. Списать несколько тысяч людей, чтобы миллионы продолжали спокойно жить, это, разумеется, правильно. Но бесчеловечно, не находите?
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
-Почему сотни умнейших людей, на которых была возложена миссия по спасению орловской области, в страхе побросали все и бежали прочь в свои накрепко запертые кабинеты? Почему даже доблестная всемирная организация здравоохранения вместе с многочисленными эпидемиологами ничего не могли сделать, пока людей для продолжения распространения заболевания осталось ничтожно мало на зараженных территориях? – Алексей Павлович приподнимает очки, потирает уставшие глаза и тяжело вздыхает. Он сидит ссутулившись, и неизвестно – послужила тому причина его старость, либо навалившиеся проблемы.
-Я уже говорил, и не устану повторять – мы имели дело с непростой бактерией. Это была непростая эпидемия. Все наши знания и правила, все протоколы нужно было пересматривать и перекраивать, потому что прецедентов случившемуся никогда не было, и возможность того, что это все же произойдет, даже не рассматривалась. К примеру, для измерения скорости распространения заболевания мы применяем показатель R-0. Чем он меньше, тем быстрее распространяется заражение. R-0 для вируса гриппа в сезонный период составляет единицу. Для жадинки этот показатель в первые же часы стал неуклонно двигаться к тысячным долям.
-Что послужило причиной столь невообразимого темпа? Разумеется нельзя опустить такой абиотический элемент, как погодные условия. При невысокой температуре жадинка, даже не имея способности к спорообразованию, могла очень долго поддерживать свою жизнеспособность на фомитах благодаря продуцированию экзотоксина, и тем самым защищаясь от высыхания. Так же жадинка являлась ярко-выраженным зоонозом, то есть использовала организмы животных как биологические резервуары. Сами животные признаков заражения за исключением легкой гипотермии не проявляли, являясь лишь носителями. Но домашний любимец, в крови которого уже размножалась бактерия, становился гранатой с выдернутой чекой. И, пожалуй, основную роль в распространении эпидемии сыграл социальный фактор…
Репортаж из зараженного города от 16 октября, снято в 12:14
Репортер, молодая девушка со светлыми волосами, одетая в бежевое пальто, прижимает указательный палец к уху. В другой руке она сжимает микрофон.
-Мы находимся на стадионе «Динамо», где расположился один из пунктов эвакуации. – Девушке приходится кричать, но ее голос все равно практически заглушается гвалтом толпы. Она стоит где-то на возвышении, а внизу, за ее спиной огромное количество людей полностью заполонило весь стадион. В паре десятков метров от места съемки видны вертолеты и верхушки полевых госпиталей. – К самому пункту сейчас не прорваться. Здесь очень много людей и все пытаются покинуть город. – Она вжимает голову в плечи, когда на нее налетает вихрь, от низко летящего вертолета. – Эвакуация продолжается с самого утра. Люди паникуют, большинство не понимает что происходит. Дело осложняется еще и тем, что местные влас…
-Пожалуйста, успокойся! – Один надрывный голос вдруг резко перекрывает монотонный рев толпы. Репортер оглядывается и камера следует за ее взглядом. У самого подножья низкой бетонной постройки, на которой расположилась съемочная группа, мужчина в сером плаще пытается вырвать свою руку у девушки. Она стоит спиной к камере, так что возраст точно определить оказывается невозможным, но судя по одежде, она молода. Девушка словно прижимает руку мужчины к своему лицу. У него по щекам текут слезы, он делает слабые попытки вырваться, выкрикивая ей: - Аня, Анечка! Пожалуйста, успокойся! Анечка, прошу тебя…
Люди вокруг с ужасом на лицах пятятся назад. Некоторые проявляют раздражение, отпихивая мужчину или девушку от себя и продолжая продвигаться к пункту эвакуации, но большинство все же пытается убежать в толпу. Когда мужчина падает назад, держа перед собой окровавленную кисть и содрогаясь в приступах плача, все уже разбегаются подальше, вереща в панике.
-Ее сними! – Раздается еле слышимый голос репортерши.
Камера берет в крупный план девушку, и та вдруг медленно оборачивается. Она всего лишь подросток, лет семнадцати. У нее прямые каштановые волосы. Легкая курточка расстегнута на груди. На лице, забрызганном кровью, нелепая гротескная скорбь. И перед тем как она вновь отворачивается от камеры, на миг кажется, что по ее щекам тоже текут слезы…
Егор Дьяченко (старший лейтенант ОМСН, во время инцидента - участник спасательных операций)
-Я знаю, что даже когда все эвакуационные пункты в Орле перестали функционировать, военные все равно продолжали вывозить незараженных людей. Вернувшись в город после спада заражения, мы находили много брошенных аванпостов, рассчитанных на долгое пребывание. – Он шумно сглатывает, разглядывая свои широкие ладони.
-Несмотря на провал в первый день на выездах все так же стояли КПП, оказывающие посильную помощь водителям. Специальные поисковые отряды, значит, собирали гражданских по улицам и отправляли их на вертушках в загородные зоны. Никто не собирался оставлять людей на произвол судьбы, даже когда эпидемия отбрасывала нас все дальше от города, истощая все ресурсы…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Когда я чуть отошел от вылазки наружу, мы с Серегой поднялись на второй этаж, в аптеку за марлевыми масками и медицинскими перчатками. Ведь только в кино зомбо-болезнь передается исключительно через укус, а в жизни может зомбак на тебя чихнет и все, ты тоже глаза закатил и пошел живых грызть. К тому же в салоне маршрутки Серега видел на полу кровь, да и мало ли что с Саньком. Короче мы решили перестраховаться. По дороге нам встретился один зараженный, Серега уже по выработанной привычке саданул его битой по голове, но, к счастью, не убил… Если последствия удара битой по голове вообще можно считать счастьем… Аптека была в остекленном павильоне. Мы вдвоем разбили толстую стеклянную дверь, забрались внутрь и долго рыскали в темноте, ища все необходимое. Серега еще хотел каких-нибудь транквилизаторов Саньку взять, но так как ни он, ни я в этом ничего не понимали, отказался от этой идеи. Наконец, разжившись масками и перчатками, мы спустились к остальным.
-Пока я раздавал экипировку, Серега распределял наши места в маршрутке, чтобы мы не толпились у входа. Там, снаружи, каждая секунда будет дорога. За рулем по его замыслу должен был быть я, что меня, конечно же, несказанно обрадовало. – Он саркастично растягивает слово «несказанно». - Это значило, что вся ответственность ложилась на мои плечи, и все шишки в случае чего достались бы тоже мне. Но с другой стороны, у Сереги водительского стажа почти не было, а я на отцовской «Тойоте» каждый день гонял. Так вот, со мной на переднем сиденье еще должны были ехать сам Серега, и между нами Юлька. Дураку ясно, что он хотел ее подальше от Санька отсадить. Самого Санька он попросил сесть отдельно от всех на самом заднем сиденье, а через проход от него должен был ехать Данила, как опекун для старушки. Ну и девчонки в салоне спереди. Как точно, я не запомнил – оно мне надо?
-И вот, мы надели маски с перчатками и ждем, пока зараженные разбредутся по стоянке, освободив нам путь к «Газели». Выглядели мы все нелепо, но, я думаю, это разумная плата за безопасность. Только Санек с его бледной кожей, пустыми глазами и кровавыми подтеками на одежде был похож на какого-то безумного хирурга. Мы и так все боялись к нему спиной повернуться, а в такой экипировке он уже вызывал иррациональный животный страх, как монстр из ужастика, и даже самовнушение, что опасаться пока нечего, не помогало.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Она стоит в тени пожелтевшего дерева и указывает вперед.
-Микроавтобус стоял там. Одним колесом почти на тротуаре.
Камера увеличивает место, на которое указывает Юлия. Картинка проходит через запустевшую стоянку, отгороженную от дороги узким тротуаром, и останавливается на сером асфальте, покрытом черными влажными пятнами.
-Передом он был направлен туда, к Дворянскому гнезду. – Камера вновь возвращается к Юлии. – То есть пассажирский вход был с нашей стороны. Все двери в маршрутке были распахнуты настежь. Нужно было просто пробежать через стоянку и запереться внутри, где зараженные нас бы уже не достали. По крайней мере, мы на это надеялись. Мы, стояли за витриной в ожидании удобного момента для рывка. Сережа, не сводя глаз с толпы зараженных, шепотом раздавал нам обязанности. Но я его, честно сказать, не слушала. Я провалилась в свои мысли, перебирая в голове все варианты того, что могло произойти со мной, когда окажусь снаружи. Сердце стучало так громко, что я буквально слышала его. Я думала, если мы пробежим – нас всех ждет большой куш, крупнейший выигрыш в жизни. Нас ждет спасение. Если кто-то упадет, я потеряю с этим человеком часть себя. Если упаду я, я потеряю все. Я думала о своих родителях и о том, что буду делать, когда вернусь домой. В мыслях я уже спаслась. Я думала о том спокойствии, которое наполнит меня, когда все закончится. И фантазии помогали отвлечься от страха.
-А потом в мои мысли неприятно ворвалась женщина- администратор, которую мы оставили наверху. Мы же просто бросали ее в «Коралле». Я посмотрела на остальных. Не знаю, помнил ли о ней кто-то еще, но они все стояли и слушали Сережу. И я тоже промолчала. Не сказала ни слова. Мы были на пороге спасения, и его отсрочка была бы мучительной. Женщина-администратор доставила бы нам немало проблем, нам бы пришлось тащить ее… Я придумывала себе оправдания. Но оправдания мне нет. Я промолчала, и мы бросили ее!
Юлия резко разворачивается и идет вверх по тротуару, так что оператор еле успевает поймать ее в фокус.
-Я не чувствовала ни сожаления ни жалости. Лишь что-то маленькое и полузадушенное во мне кричало, что это неправильно. Я не хотела ее спасать… да мне было просто наплевать на нее. – Юлия с саркастичной улыбкой на лице разводит руками. – Почему? Я не могу объяснить. Близость спасения или проснувшаяся жестокость? Отвращение к ее состоянию? Как я стала такой? Сережа бы спас ее, если бы вспомнил. Я уверена. Просто голова его была забита другим. А я… Я зачем-то взглянула на лестницу, ведущую наверх. Потом Сережа скомандовал бежать, и я рванула вслед за остальными, держа перед собой биту.
-Мир наполнился гвалтом и стенаниями зараженных. Впереди меня бежал Саша, но, не пробежав и пары метров, он вдруг начал замедляться и совсем остановился. Я ударилась об него плечом, но побежала дальше, а он так и остался стоять посреди стоянки, заполненной безумцами, тянущими к нему свои пальцы. Остальные также оббегали его, стараясь не обращать внимания. Только Данила, бежавший последним, потянул его за локоть, но Саша просто выдернул руку. Зараженные обступили их и Данила, что-то крикнув Саше напоследок, побежал к машине, расталкивая толпу перед собой битой. Я к тому времени уже оказалась у пассажирской двери кабины. Я не помнила, как добежала. Все мое внимание было направленно только на Сашу. Не понимая, что происходит, я как завороженная смотрела на него весь путь до машины и продолжала смотреть теперь. Оказавшийся рядом со мной Сережа с криками запихал меня в кабину. Когда я оглянулась, Саша все еще стоял на месте, возвышаясь над окружившими его зараженными. Он поднял свое обезображенное болезнью лицо кверху, щурясь от солнца. И хотя на нем была маска, я знала, что он улыбался…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Мы рванули. Серега впереди, я за ним – по уже отработанной схеме. За мной должен быть Санек, затем девчонки и Данила замыкающим. Зараженные медленно поворачиваются к нам, тянут свои руки, но я тут же луплю по ним битой, и некоторые даже из-за этого падают. До «Газели» добрались еще быстрее чем в прошлый раз. Серега встал справа от двери, меня пропуская и дожидаясь остальных. А я полез по пассажирским сиденьям к своему месту. Кинул биту рядом и трясущимися руками пытаюсь ключ в замок вставить. Как вставил, смотрю по сторонам, жду пока все залезут. Адреналин в висках стучит. В голове только «Быстрее, быстрее, быстрее». Серега Юльку в кабину запихнул, а сам стоит и ждет чего-то. В салоне Данила дверь задвинул с громким хлопком, и к окну приник. Юлька рядом со мной тоже пытается наружу выглянуть. И только тогда до меня стало доходить, что Санька нет.
-Я открываю свою дверь и привстаю, развернувшись так, чтобы поверх крыши «Газели» видеть стоянку. Там, всего в нескольких шагах от выхода, через который мы покинули «Коралл», стоит Санек. Бейсбольная бита рядом с ним на асфальте валяется, а со всех сторон к нему стягиваются зараженные. Как только один из них приблизился достаточно близко, Санек лениво бьет его кулаком в лицо, отбросив назад на сородичей. Другой зомбяра, появившийся сзади медленно, почти ласково берет Санька за волосы и тянет вниз, заставляя его прогнуться назад. Я видел как кровь брызнула из шеи Санька, когда зубы зараженного сомкнулись на ней. Я видел как Санек так же ласково, обхватил голову грызущего его зараженного, перед тем как рухнуть с ним вниз. Он не издал ни звука. Он уже не чувствовал не боли ни страха. А потом он скрылся под телами тех, кто еще не успел его укусить.
Виктор набирает в легкие воздуха, чтобы продолжить, но вдруг прерывается и шумно выдыхает. Он высоко поднимает брови и качает головой, вновь переживая шок от воспоминаний. Через несколько секунд он продолжает.
-Дверь в кабине хлопнула, и я вернулся на свое место. Как раз вовремя, потому что с моей стороны дороги уже приблизились несколько зараженных, которых я просто не заметил, наблюдая за Саньком. Сбоку сидит Серега. Руками себя обхватил, глаза бегают. В салоне Ленка что-то кричит, а Данила только и повторяет: «Я не смог. Просто не смог». Я себя чувствовал так, будто меня мешком пристукнули. Непонятное чувство опустошенности и потерянности. Зачем? Для чего? Серега не глядя на меня, тихо сказал «Заводи»…
Кристина Кортнева (до инцидента – студентка, во время инцидента – девушка Сергея Нестерова)
-Всего лишь жертва. Не так важно то, что он чувствовал, как то, что он узнал. Пока у тварей была жертва, оставшаяся группа была в безопасности. Даже те твари, что брели вслед за ним, развернулись ради более легкой добычи. Он учился. Сквозь потери и боль, но он узнавал законы нового мира. И с каждым разом, становясь проще и понятнее, этот мир казался ему все прекраснее, притягательней. С очередной утратой всегда приходило извращенное удовлетворение. Об этом не думаешь в шаге от спасения. Так и он старался подавить это чувство, сидя в маршрутке. Безумное, страшное чувство, которое не может возникнуть в голове у нормального человека, искренне верящего в то, что еще выберется. Он начал впускать это в себя позже, гораздо позже, смакуя каждый болезненный урок.
Кристина откидывается на стуле, опустив руки себе на колени. Она закрывает глаза, и уголки ее губ вдруг трогает легкая улыбка.
-Когда мне было 10 лет, отец учил меня плавать. Несколько дней мы почти полностью провели на озере, но я так и не смогла держаться на воде самостоятельно. И тогда отец сказал: «Ты знаешь, как плавать. Тебе осталось только сделать это. Если хочешь жить, ты поплывешь.» Он бросил меня в озеро, и пока я, глотая мутную воду, пыталась выбраться на сушу, отец стоял на берегу, скрестив на груди руки, и флегматично смотрел на меня. «Если хочешь жить, ты поплывешь». Я поплыла. Если хочешь жить, беги и убивай. Если хочешь жить, приноси жертвы и держи свою группу в подчинении. Он делал это все.
-Этот одногруппник… Он мог ему помочь. Он мог бы вернуться за ним, или вырвать для него время, чтобы тот спасся. Он сам говорил мне это. Но этот одногруппник был заражен. «Жизнь основана на эмоциях. Выживание только на логике.» Он отдал его тварям, потому что это было правильно. Жестоко и правильно. Он как-то сказал: «Не знаю, остались ли в городе боги. Но если да, то они тоже заражены, и требуют жертв». В принципе, именно благодаря этим жертвоприношениям, он каждый день возвращался ко мне живым.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Еще один призрак, чье лицо преследует меня, когда я закрываю глаза. – Юлия отводит взгляд. Она не плачет, но голос ее срывается на полуслове. – Саша пожертвовал собой ради нас. Он понял, что представляет опасность для группы и остался. Я знала, что он заражен, мне было страшно, но его так резко вырвали из моей жизни. Я словно лишилась части себя. Невозможно представить, как нас всех сплотило то, что мы пережили. Мы будто были единым целым и выживали как одно существо, дыша в унисон. Но умирал каждый из нас в полном одиночестве…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Он пожертвовал собой. – Виктор кривит губы, но его глаза выражают только горечь. – Так нам казалось. Так мы тогда думали. Но это совсем не так.
Он наклоняется вперед, сложив перед собой пальцы домиком, и пристально смотрит в камеру.
-Я не хочу оскорбить памяти Сани, но он не был человеком, способным на самопожертвование. Да даже если бы и был, болезнь съела бы в нем все светлые позывы. Я много читал о ней, и это помогло мне понять и переосмыслить произошедшие события. Санька не кусали, значит, он где-то попил зараженной водички. А при таком способе заражения полное превращение в скрюченного кровожадного монстра занимает около пяти часов. Для Санька, с его габаритами шкафа все шесть, но судя по симптомам, и это время уже истекало. Он был на последней стадии. То есть просто ходячее мясо с интеллектом дверного косяка. Его последним осмысленным действием была зарядка арбалета. Дальше все проходило на инстинктах и беспокойных желаниях воспаленного мозга.
-Все спустились вниз, и он спустился. Все встали у витрин, и он встал. Даже когда Серега отвел его в сторону, чтобы объяснить, что он заражен, Санек ничего не понял и просто позволил забрать арбалет. Затем позволил Ленке надеть на него маску. Позволил Даниле вытолкнуть его в нужный момент, когда все побежали к машине. Как ягненок на поводке. Единственным человеческим позывом в его сознании оставалась агрессия по отношению к зараженным. Яркое застарелое пятно, которое болезнь не сумела полностью отстирать. Самопожертвование? Нет. Если бы Саня хотел обезопасить нас, то остался бы в «Коралле», где спокойно попивал бы пивко в ожидании полного угасания разума. Зачем отдаваться на растерзание толпе зомбаков?
-Я не верю в его благородство. Я верю, что Саньком овладела простая тупая ярость. Безумный инстинкт убийцы, доставивший Саньку столько удовольствия, что продолжил терзать его, даже когда человека не стало. За это он и поплатился. И мне не жаль его. Остался ли он блуждать по улицам вместе с остальными зомбярами или умер от кровопотери. Мне не жаль…
Георгий Вагнер (журналист – писатель)
-Александр Корольков по сей день считается пропавшим без вести, ведь его тело так и не было найдено. Один из ста тысяч таких же. – Георгий легко касается оправы своих тонких очков. - Так государство пытается подсластить пилюлю. Разложившееся, подвергшиеся жестоким линчеваниям, искусанные до неузнаваемости или просто обглоданные. – При этих словах у него на лице появляются нотки отвращения. – Все, кого невозможно или некому опознать, считаются пропавшими без вести. Будто однажды сто тысяч человек просто куда-то исчезли, а вместо них появилось столько же безымянных трупов. Многие родственники погибших, разумеется, хоронят пустые гробы, накрывая их могильными плитами с именами тех, кто так и не вернулся. Сами трупы власти раскидали по общим могилам на территории всей области. На мемориалах висят тысячи фотографий, в храмах отпеваются тысячи имен, ежедневно зажигаются тысячи свечей в память каждого не вернувшегося, но, тем не менее, у нас по-прежнему сто тысяч пропавших без вести, которых никто не ищет. Не нонсенс ли это?
-Но я все же не стану вдаваться в полемику о еще одном большом бреде наших властей, хотя мог бы говорить об этом до бесконечности. – Георгий делает отточенный жест рукой, будто откидывая эту тему прочь. - К тому же в данном ключе, дальнейшая судьба Королькова не имеет для нас особого значения. Он погиб – факт. Что гораздо важнее, своей смертью Корольков дал толчок для развития той личности Сергея Нестерова, о которой мы знаем. Первая серьезная реальная потеря. Я общался со многими специалистами, изучая психологический портрет Нестерова, и мы все пришли к выводу, что именно тогда, в момент гибели своего одногруппника, в голове Нестерова начались едва заметные сдвиги, заложившие впоследствии его концепцию выживания в зараженном городе.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Я повернул ключ зажигания. Мотор заурчал и в салоне вдруг наступает кромешная тишина. Только всхлипы слышны. Эта наша первая потеря. Ясен перец, все были ошарашены. Одно дело, когда видишь как рвут на части человека совершенно незнакомого тебе, и совсем другое, когда того, с кем совсем недавно ты сидел за одним столом. И ты видишь это воочию. Жуткое, неприятное чувство опустошенности и шока. Серега сидел у окна и, глядя на толпу зараженных, глумящихся над своей жертвой, его глаза беспокойно бегали. Он бы вернулся за Саньком, наплевав на все, я уверен. Я видел это по нему. Он бы расшвырял зомбяр, и приволок бы окровавленное тело Санька в машину, если бы это имело смысл. И я думаю, тогда, сидя в машине, он и искал этот смысл. Мучимый желанием спасти нас всех и не способностью этого сделать. Юлька накрыла его ладонь своей, а он повернулся к ней и изобразил слабое подобие утешающей улыбки, будто это могло помочь избавится от беспокойных мыслей.
Виктор качает головой из стороны в сторону и крепко сжимает пальцы в замок.
-Я подождал пока Серега переключится с Юльки и спрашиваю: «Куда?». Слева от меня в стекло уже зомбаки окровавленными ладонями шлепают. Вряд ли бы у них хватило ума ручку потянуть, но проверять мне не хотелось, так что дверь я заблокировал. Серега то же самое сделал и говорит: «Давай разворачивайся, вдоль Наугорки выехать попробуем». Юлька сразу же за телефон схватилась – родным позвонить. Я нажал на газ. Машина вдруг резко дергается и глохнет. Все замерли. Если бы машина оказалась нерабочая, обратно бы мы точно не выбрались. Серега, уже стянувший с лица маску, шипит: «Передача какая?», тянется со своего места к рычагу передач и раздраженно дергает его из стороны в сторону, ставя на первую. Юлька на меня как на врага народа смотрит. – Виктор ухмыляется. - Хорошо, что я не забыл где в машине руль, после всего пережитого. Видите ли, не с той передачи тронулся! – Он обиженно кривит рот.
-Ну со второго раза «Газель» наконец поехала. Прочесав передом по тротуару, я заворачиваю дугу по всей ширине дороге. Медленно, как финская улитка. Во-первых, управлять неудобно – руки и ноги все еще дрожат, да и не водил я никогда «Газель». А во-вторых, зараженные машину облепили, не хотелось, чтобы кто-то из них под колеса попал. Наконец, вырулив в нужном направлении, мы поехали вперед.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Она продолжает брести на фоне заклеенных грязной клеенкой витрин.
-Мы оставляли позади Дворянское Гнездо, где наше спасение обернулось разочарованием. Из машины я видела, что всю дорогу от детской поликлиники и до нашего института заполонили зараженные, беспокойно, шатающиеся в поисках новых жертв. Среди них шустро сновали дети. И все чаще виднелись массивные фигуры военных в залитых кровью камуфляжах, в безликих противогазах с разбитыми стеклами. Мы оставляли позади «Коралл», наше первое пристанище в зараженном городе, где мы потеряли одного из нас. Зараженные, наконец, насытившись Сашей, барабанили исковерканными руками по борту машины. А мы просто ехали вперед. И там, сидя в машине, все кошмары Инцидента были так далеки и нереальны. Я позвонила маме, чтобы сообщить, что у нас все получилось. Про Сашу я ей не говорила. Казалось, что все, что нужно для спасения, мы уже сделали, и остается просто немного подождать.
-Почему-то тогда, я даже не могла представить, что наш план может провалиться. Я думаю, у всех, кто пытался убежать от смертельной опасности и ухвативших крупицу шанса на спасение, надежда гипертрофируется. Они верят вопреки здравому смыслу. Верят так сильно, что не видят очевидных помех. Надежда ослепляет. Как яркая вспышка света. Зрение вернется только тогда, когда свет станет слабее. Так и я была ослеплена. И мою надежду не поколебал даже этот заблокированный перекресток.
Юлия останавливается. Камера слегка поворачивается и показывает перекресток из четырех трех двуполосных дорог, в центре которого расположен канализационный люк. По асфальту шуршат гонимые ветром сухие листья.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-До перекрестка нам было ехать метров тридцать, но затор я увидел сразу. Около «Коралла» брошенные машины тоже имелись. Одни были просто припаркованы у обочины, другие, врезавшись друг в друга, стояли на своей полосе. Или были такие, как наша «Газель» - оставленные посреди дороги или даже на тротуарах. Но, в целом, машин было немного. По крайней мере, не так много, как на том перекрестке.
Виктор некоторое время смотрит на столешницу и чешет затылок. Затем поднимет взгляд и продолжает, активно жестикулируя при этом.
-Это перекресток дорог с односторонним движением. Вообще дороги двуполостные, но можно развернуться и на все четыре, если обочины будут свободны. В самом центре перекрестка находится канализационный люк, который из-за каких-то ремонтных работ, оградили громадными бетонными блоками, еще за год до Инцидента. Эти блоки, наверное, до сих пор там. Движению, они особо не мешали. Но не мешали они до того, как люди в панике пытались покинуть город. Когда мы подъехали ближе к перекрестку, то увидели, что это бетонное ограждение было облеплено машинами, как леденец муравьями. Причем некоторые машины стояли так, будто их водителей совсем не интересовало направление движения, и они катили по встречке. В нашу сторону был выезд с перекрестка, так что дорога оставалась относительно свободной, но три других направления были густо забиты автомобилями. Даже второй выезд, слева от нас, кишел машинами, путь которым тоже, по-видимому, что-то преградило.
-Основную помеху нам создавал «Урал», предназначенный для перевозки зеков. Только этот автозак перевозил не зеков, а зараженных. Перегородив всю левую половину дороги, он стоял под углом к бетонному ограждению, практически касаясь его носом. То есть на встречке. Военные, которые должны были помогать эвакуации, сами мешали ей. – Виктор разводит руками и высоко вскидывает брови.
-Дверь кузова автозака была настежь открыта. Внутри и неподалеку от машины бродили сами зараженные. Некоторые ползали, у колес, без возможности встать. Все упакованны для перевозки. Руки за их спинами стянуты пластиковыми наручниками, а во рту у каждого кляп, зафиксированный повязками из разорванной белой ткани, уже пропитавшейся слюной. Они нас завидели, и к «Газели» стали продвигаться. Из-за машин на дорогах еще с полсотни зомбаков показались. Я за несколько метров от перекрестка притормозил – все, тупик. Приехали. Думаю, нужно обратно поворачивать. Там, у самого «Коралла» еще один поворот. Можно было б через него до Наугорки добраться. Попетлять, конечно, пришлось бы побольше, но зато, там может быть дорога посвободнее. Я это Сереге сказал, а он бровь чешет и так равнодушно говорит: «Сейчас везде то же самое». Меня как лопатой огрели. Вот вам и лидер. Разрешил проблему, называется. Я, ясен перец, растерялся, но так просто сдаваться не собирался.
-Правда, вся моя решительность тут же рассеялась, когда я глянул в зеркала заднего вида – за машиной собрался шлейф из зомбаков. Они сходили с тротуаров, переваливались через ограждения, и брели к нам. Когда мы ехали вперед, их было гораздо меньше. Откуда они все взялись? Зомбяры заполонили всю дорогу, не позволяя проехать обратно. Я бы даже наплевал на гуманизм и сбивал бы их, но понимал, что для этого нужно хоть немного разогнаться, а в нашем случае, машина просто увязла бы в их телах. А они уже подходят, карябают своими пальцами по бортам машины. В салоне начинается явное волнение. Зараженные спереди тоже приближаются. Меня озноб пробил. Зомбяры внутрь может и не попадут, но только и мы не выберемся, если они нас окружат. Как они вообще поняли своими макаронами в голове, что мы в машине? Я на сиденье заерзал. Секунды уходят. Смотрю на Серегу, уже почти умоляюще: «Ну же лидер, выручай». И только тогда замечаю, что глаза у него все же бегают из стороны в сторону.
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Здесь был тот грузовик для перевозки зараженных. – Юлия стоит на краю тротуара у пешеходного перехода. Руки она держит в карманах пальто. Камера снимает ее справа, и за ней виден злополучный перекресток. По нему медленно проезжает одинокий красный «Форд». – С этой стороны дороги, передом к перекрестку. А мы остановились там. – Юлия поднимает голову, и смотрит направо, куда-то поверх снимающего. Камера на секунду поворачивается, чтобы показать асфальтное полотно, зажатое между тротуарами с витиеватыми ограждениями, и вновь возвращается к Юлии, которая уже ступает на затертую зебру.
На светофорах по углам перекрестка светятся зеленые человечки. Юлия бредет на противоположную сторону дороги. Оттуда ей навстречу идут две женщины, с интересом изучающих сначала оператора с камерой, а затем и саму Юлию, которая молча сморит себе под ноги. Закончив переход, она зачем-то оглядывается, и лишь потом продолжает свое движение прочь от перекрестка, вдоль серой стены здания. Видимо, ей неприятно наличие лишних свидетелей ее слов. К счастью, в еще только оживающем городе их немного.
-Нас окружили. Витя, который был за рулем, запаниковал, растерялся и не делал ничего, чтобы выехать. Я помню его бледность, на лбу выступила испарина, и он постоянно елозил на своем месте. Сережа метался от лобового стекла к боковому, пытаясь найти решение. В салоне, за моей спиной, тоже началась нервная возня. А я… - Юлия виновато улыбается. – Я испытывала какое-то нелепое спокойствие. Будто это не мои проблемы. Эта глупая слепая вера в то, что с мной ничего не случится. От зараженных меня отделяло лобовое стекло маршрутки, по бокам находились Витя с Сережей, которые должны были меня спасти. Я была как ребенок, накрывшийся одеялом, думая, что это решит все его беды.
Юлия вдруг останавливается и поворачивается к камере, глядя куда-то в бок. И переводит взгляд в объектив только, когда начинает говорить.
-Я не плохой человек. По крайней мере, я по-прежнему хочу в это верить. Но как много эгоизма я достала из себя в дни Инцидента. Многие свои эмоции, что я испытала в зараженном городе, я не могу объяснить по сей день. Может быть на меня повлияло нервное потрясение, но этот эгоизм, порожденный желанием упорядочить осколки своего личного мира преследовал меня все пять дней. Только так я могу объяснить свое тогдашнее спокойствие. На время мой мир был в порядке, пока хаосом занимался кто-то другой. Я отреклась от своих бед, отдав их Сереже и Вите. Наверно все эти беды, которые Сереже отдавали другие люди, в конечном итоге его и сломили. Порой я думаю, а что если бы мы разделили ответственность за собственные жизни? Если бы выживали бы группой, а не стадом, следующим за пастухом? – Ее губы трогает улыбка, но глаза остаются понурыми. – И, знаете, я понимаю, что никто бы не спасся. Только он знал, что делать.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Серега к окну приник, справа что-то высматривает. Я тоже по сторонам смотрю, хотя сам не понимаю что ищу – все проезды забиты. Зомбаки приближаются, один уже ладонь на покатый капот положил, и конкретно на меня сквозь стекло смотрит. А я ничего не могу сделать. Такое мучительное чувство беспомощности. Вспотевшие руки до боли в руль вжались, сердце как канарейка в клетке бьется. Мотор рокочет, но ехать некуда. И мы все как в клетке над чаном с пираньями. Думаю, если зомбяры окружат, то мы так и помрем в этой «Газели» от голода или еще чего похуже. У меня фантазия хорошая, я себе уже такого напредставлял, что готов был разрыдаться от жалости к себе. – Виктор смотрит невидящим взглядом прямо перед собой, вновь переживая те минуты в машине, окруженной зараженными. Его руки постоянно находятся в движении. Они то сжимаются в кулаки, то начинают перекручивать украшения на запястьях.
-Данила голову в кабину просунул, говорит «Сдавай назад, дави их, а то окружат». В задние окна зараженные уже бьются, девчонки визжат что-то. Я еще раз зеркала проверил – позади машины целый шлейф из покачивающихся тел собрался. Думаю, мы хоть и не в танке, но нужно же что-то делать. Была не была, авось и не увязнем. В конце концов, больше вариантов никаких. Я уже заднюю передачу включаю, но тут Серега, руку вытягивает в мою сторону и, не отлипая от окна, говорит: «Нет, давай направо, на тротуар выруливай». Я только тогда заметил, что действительно можно было поехать по тротуару. Сам тротуар огорожен и приподнят бордюром. А через каждый десять метров деревья насажены. Но на углу, почти там, где мы стояли, у самого пешеходного перехода, ограждения не было, а еще специальный пандус для инвалидных колясок. Плюс ко всему между ближайшей машиной у самого края и светофором расстояния как раз хватало, чтобы «Газель» смогла проехать. Одним словом – триумфальная арка. Только неудобная как игольное ушко.
-Я передачу переключил и поворачиваю. Зараженные на исковерканных ногах стоят плохо, так что как только «Газель» пришла в движение, те, кто уже успел подобраться достаточно близко, валились как китайские игрушечные солдатики. И при этом ноги некоторых из них, попадали под колеса. Каждый раз, когда машина кренилась, проезжая по чьей-то конечности, меня передергивало. Справа хоть и было относительно чисто, но зомбаков все равно приходилось расталкивать бортами при повороте. В основном это были из той толпы, что обтекала «Газель» сзади. Так что двигаться приходилось как ледоколу во льдах. Не хватало еще увязнуть. Серега орет «Давай быстрее!». А я ему в ответ: «Это Газель, а не Феррари!». Хотя скорость нам была действительна нужна. Пандус у тротуара узкий, да и расположен так, что только левое колесо можно было бы по нему закатить, второе бы уже пришлось поднимать через бордюр. Но даже если не брать в расчет мешавшихся зараженных, машине до тротуара метров пять, половина из них в повороте, как тяжеловесный микроавтобус может тут разогнаться? Но я педаль в пол вжал, а руль вывернул так, чтобы левое колесо зашло на тротуар первым. «Газель» с горем пополам метнулась вперед, опрокидывая зомбяр. И как только, правая шина наткнулась на поребрик, нас невысоко подбросило на своих местах, а сама машина застопорилась. Это было мучительно длинное мгновение, пока колесо балансировала на краю, не позволяя двигателю продолжать свою работу. Я понимал, что если машина заглохнет, так и не справившись с препятствием, второй попытки у нас уже не будет. И моя фантазия за это мгновение вновь показала мне все страшные варианты нашей кончины. Однако, инерции вполне хватило, чтобы поднять перед «Газели» на тротуар и затащить задние. Она пролетела еще пять метров, чесанула легковушку, припаркованную у обочины, и отбросила к стене справа зараженного. Лишь потом я догадался убрать ногу с газа. Я был совершенно измотан. И очень не хотелось дальше вести машину.
В глазах Виктора наконец появляется осмысленное выражение и он переводит взгляд на камеру. Он подтягивает руки к себе и подается вперед.
-Я смотрел на остальных, и в их глазах в основном читалось осуждение. Я был за рулем, и значит ответственность за то, что мы чуть не остались в этой маршрутке навечно, лежала на мне. Мне доверили вывезти всех. Лидером, конечно же, по-прежнему оставался Серега, и он, как и полагалась, снова всех спас. Но я не он, я запаниковал. Груз чужих жизней оказался для меня неподъемным. Я не способен принимать жизненно важные решения, когда на меня все смотрят в ожидании. Я принял на себя лишь малую толику того, что тащил Серега, и понял – брать ответственность за чужие жизни, все равно, что ходить по канату одновременно жонглируя стеклянными шарами. Если у тебя все получится, то это в порядке вещей. Если же ты упадешь, тебя осудят. Это трудно, очень трудно. До безумия. А Серега хотел спасти слишком многих, вот и надорвался. Окончательно…
Виктор шмыгает носом и откидывается на спинку стула. После некоторой паузы он продолжает, глядя на столешницу перед собой.
-Я вновь завел успевший заглохнуть двигатель, и мы поехали дальше…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
Она огибает ступени какого-то магазина. Витрины его изрисованы неаккуратными тегами, которые практически невозможно прочитать. Слева стоят несколько машин, одиноко припаркованных сбоку от пустой дороги. Юлия указывает в их сторону.
-Машины отсюда пытались вклиниться в общий поток, освобождая нам место. – Она проходит мимо дерева, бросая на него мимолетная взгляд. – Тут, как видите, деревья, из-за них маршрутка не могла беспрепятственно проехать по тротуару. И Вите приходилось объезжать их, опустив левые колеса на обочину. Он вцепился в руль, ссутулился и постоянно смотрел по сторонам, ища возможности проехать. Хотя дорога словно сама вела нас. Мы катились по импровизированному коридору из машин и ограждений.
Юлия спускается с тротуара и проходит мимо въезда во двор, перегороженного черной решеткой ворот, увешанной предупреждениями. Она слегка замедляет шаг, глядя на пустую дорогу слева. Будто что-то привлекло ее внимание. Секунду она не двигается, воскрешая в своей памяти болезненные картины Инцидента, затем резко переводит испуганный взгляд на камеру, отворачивается и вновь продолжает движение.
-Между машин бродили зараженные, взбудораженные звуками работающего мотора. То тут-то там стояли пустые автобусы без номеров маршрута, военные грузовики, так же застрявшие в неподвижном потоке. Машины ютились в нем порой так близко друг другу, что чуть не касались бамперами. Витя вел медленно, осторожно огибая каждое препятствие, а я смотрела в окно, и наслаждалась осознанием того, что скоро меня здесь не будет. Это чувство сродни тому, когда сидя в теплом доме наблюдаешь за бушующим на улице ураганом. Уютно. Да, наверное, именно уютно мне было. Меня везли домой. От паники и беспокойства остались лишь назойливые отголоски. И я просто смотрела на опустевшие улицы, первый и единственный раз не для того, чтобы искать опасности.
Юлия поравнялась с фасадом высокого серого здания с квадратными окнами. Перед ним расстилается неухоженный заросший газон. Судя по тонким пням, раньше здесь красовались ели.
-Тут Вите приходилось немного заезжать на газон, а дальше у перекрестка и вовсе пересечь его, чтобы объехать машины, поворачивающие в общий поток. Вот там. – Она протягивает руку вперед и камера увеличивает узкую полосу асфальта, ответвляющуюся от шоссе вправо. – Позади тех машин брошенный автобус с покрытыми засохшей кровью окнами перегородил почти всю дорогу, образовав немного свободного пространство. Его как раз хватило, чтобы маршрутка проскользнула поперек дороги и вновь взобралась на тротуар. Когда к нашей машине подбирались зараженные, они просто соскальзывали по бортам, не в состоянии двигаться с той же скоростью. Пока маршрутка двигалась, нас нельзя было окружить. Главное было не останавливаться, и судьба предоставляла нам все новые и новые проезды в нагромождениях машин. На следующем перекрестке Вите удалось свернуть на Площадь Ленина. На повороте машины стояли не так плотно прижавшись друг к другу, и отодвигая некоторые из них в стороны носом маршрутки, он пересек поток.
Юлия поворачивается к камере. Ее губы напряженно сжаты, пока она собирается с мыслями.
-Знаете… я по-прежнему не могу отделаться от мыслей о том, что все происходящие здесь одиннадцать месяцев назад имело мистический характер. Немилосердный замысел Бога, уставшего любить человечество. А в центре этого замысла Сережа. Я понимаю, что это глупо… Просто… - Она тяжело вздыхает. – Все эти сложные переплетения судеб, приводящие в итоге к самым неожиданным последствиям, смерти и обесценивания человеческих жизней, цепочки странных совпадений… Почему, к примеру, перекресток, с которого мы могли бы покинуть город был заблокирован, в то время, как путь на Ленинскую был открыт? – Юлия резко поворачивается, указывая рукой куда-то вдаль. – Разумеется, поток мог немного ослабнуть по причине того, что у поворота на дороге появлялась встречная полоса, и многие, скорее всего, ехали в другую сторону к Московскому шоссе. Так было короче. Еще, в нескольких метрах, на площади, был пункт эвакуации, и люди могли уйти, туда бросив машины. Это все могло ослабить поток. Но не образовать коридор для нас. Судьба любезничала с нами, пока мы были нужны, но с остальными она была жестока. Асфальт и капоты машин были залиты кровью. Она засыхала тонкими струйками на светящихся слабым светом фарах. На лобовых стеклах виднелись кровавые отпечатки ладоней…
Юлия мельком оглядывается на камеру и продолжает свою прогулку.
-Проезд для нашей маршрутки сделали зараженные и их жертвы. Они заставили водителей остановить машины именно там, где это было необходимо для нас. Весь город полнился подобными картинами, напоминающими о первых часах Инцидента, из-за которых кровь стыла в жилах. На каждом квадратном метре асфальта, на каждой капле крови читалась чья-то трагичная история. Я буквально видела бестелесные образы людей, спасающихся от еще непонятной им опасности. Они бросали свои машины, бежали в никуда. Схваченные зараженными содрогались в конвульсиях боли, истекали кровью, а потом вставали и начинали бессмысленно слоняться в поисках новых жертв. Это ужасно… Я помню зараженного, который сидел в одной из машин на пассажирском сиденье и тщетно пытался выбраться из пут ремня безопасности. Когда мы проезжали мимо, он провожал нас бессмысленным жестоким взглядом. А на губах его запеклась кровь. Место водителя, разумеется, пустовало, но я знала, что водитель бродил где-то рядом.
Дождавшись зеленого сигнала светофора, Юлия переходит пустую дорогу.
-Въезд на площадь преграждали ограничительные столбы, и Витя попытался объехать их по тротуару. Бордюры были высокими, поэтому несколько раз маршрутка стопорилась и глохла, но, в конце концов, машина все же взобралась на них. На самой площади царили полная разруха и запустение. Повсюду валялись элементы ограждений. В ста метрах от нас, около театра, где располагался пункт эвакуации, асфальт покрывали огромные брезенты от палаток. У здания администрации на боку лежал перевернутый военный грузовик, а на ступенях валялись трупы. Наверное, трупы. Они были далеко, и я не могла хорошо их разглядеть. Но внутри меня было странное желание, чтобы это оказались просто зараженные, ожидающие своего полного обращения. При их виде меня охватывал ужас. Само упоминание о смерти ужасало, а ее материальное воплощение просто бросало меня в дрожь. На моих глазах уже убили зараженного, но тогда это была борьба. Тогда все происходило так быстро, в адреналиновом шоке, что некогда было задумываться. А, сидя в маршрутке, в покое и уюте, все ужасы Инцидента, к которым, казалось, я уже привыкла, начинали пугать меня с новой силой. Те люди на ступенях… - Она тяжело вздыхает. - Я постаралась как можно скорее отвернуться от них, доверившись слабой надежде, что они живы, пусть и заражены. Уж лучше зараженные, чем мертвецы. И зараженные были на площади. Может быть несколько сотен. Они стекались из проулков в огромную толпу слева от здания театра, и конца этой толпы не было видно. Ребята из салона продвинулись вперед, чтобы лучше разглядеть ее. Данила присвистнул сквозь маску, остальные не могли сказать ни слова. Это было пугающе грандиозно. Толпа находилась от нас в сотне метров, но даже сидя в машине, сквозь рокот работающего двигателя, я слышала стенания зараженных, разбитые на огромное количество голосов. Завидев маршрутку, они двинулись к нам, это бескрайнее море людей. Витя выругался и неаккуратно стал выруливать на мостовую. А Сережа, который все это время сидел, подперев щеку рукой, лениво подался в перед и тихо спросил: «Интересно, как они отличают людей от зараженных?». Я тогда подумала, какая ему разница?
Алексей Черенков (биохимик, эпидемиолог, магистр наук, правительственный консультант по вопросам биологических угроз)
Алексей Павлович пожевывает губы, глядя куда-то перед собой, и, по-видимому, собираясь с мыслями. Наконец, он начинает говорить, так и не переведя взгляд на камеру.
-Огромную лепту в наше понимание жизнедеятельности зараженных внес Сергей Нестеров. После спасения членов его коммуны, они поведали нам о многих открытиях, принадлежащих их лидеру, которые мы сделать попросту не могли. Нам не хватало на это времени и ресурсов. И, кроме того, проводить тесты над искалеченными болезнью людьми просто негуманно. Сергей Нестеров стал для нас неким подобием Сиро Исии. Несдерживаемый человеколюбием и движимый желанием выжить, породившим невыносимую жестокость, он наблюдал и делал выводы. К примеру, он выяснил, что памяти зараженных хватало лишь на 15-20 секунд. Таким образом, зараженный, преследовавший свою жертву и потерявший ее из виду, в скором времени забывал о ней и уходил прочь, чтобы вновь начать свои поиски.
-Но как же зараженный отличал свою жертву от себе подобных, ведь любое замеченное им движение становилось призывом к действию? Мы не могли это выяснить, даже имея десятки пораженных жадинкой трупов для вскрытия и изучения. Дело совсем не в том, что все работники моего штата глупы и необразованны. Отнюдь. Просто мы не ставили разрешение данного вопроса основной задачей. Мы старались делать выводы, но без полевых исследований, все они были не более чем теориями. Были предположения, что зараженные использовали зрительное распознавание, для того жадинка и коверкала мышцы носителя судорогами. Другие считали, что различию способствовали небольшие специально-выделяемые дозы экзотоксина на эпителии зараженного. Некоторые даже допускали наличие ментальной связи.
-А Сергей Нестеров использовал Бритву Оккама. Не нужно было ничего усложнять, приписывая жадинке все новые сверхъестественные способности, коих и так было в достатке. Ведь она не делала ничего специфического, чтобы выделить своего носителя. Она просто жила, и как любой живой организм выделяла продукты жизнедеятельности. По причине того, что масса жадинки в организме зараженного составляла примерно 7% от его собственной массы, выделений было очень много. В основном это был кадаверин. В некоторых случаях присутствовал путресцин. Они выводились из организма зараженного через дыхательные пути и эпителиальные поры, окружая его ореолом тошнотворного трупного запаха. То есть, скопившись в организме зараженного человека, в достаточном количестве, бактерия отмечала его в восприятии других зараженных не представляющим интереса для дальнейшего заражения.
Тяжелый вздох.
-Больное внимание зараженных привлекало любое движение, любой звук. И неважно, стал ли тому причиной человек или случайный порыв ветра. Они брели к источнику, выискивая жертв. И лишь запах разложения мог отбить у них интерес.
Алексей Павлович потирает глаза под очками, облизывает губы и лишь потом говорит:
-Холодные, практически обездвиженные, пахнущие тленом. Воистину, ходячие трупы…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Они все были там. – Перед Юлией расстилается громадное асфальтное полотно. Далеко впереди оно сужается в шоссе, огибая стоящее справа рыжее кирпичное здание. Площадь зажата между двумя грандиозными строениями – слева это угловатое пятиэтажное здание администрации украшенное темное лепниной советской тематики. Над ним на высоком шпиле развивается флаг России. От фасада здания вниз каскадом спускаются упорядоченные нагромождения тротуаров, ступеней и клумб. В центре этой обширной конструкции на пьедестале находится черная фигура Владимира Ильича Ленина. Он указывает рукой прямо перед собой, на площадь и дальше – туда где справа от нее за рядом фонарных столбов находится огромная белая коробка из стекла и бетона, являющаяся театром. – Вот там, где театр, видите? – Юлия оглядывается на камеру. – И они заполоняли все пространство, насколько хватало взгляда.
Она поворачивает направо и медленно идет к мостовой.
-Тогда я и начала понимать всю масштабность происходящего. А ведь это были только первые часы Инцидента. Количество зараженных повергало в холодный, ноющий и при этом даже немного благоговейный ужас. Витя попытался как можно скорее завернуть за угол, чтобы скрыться из их вида. И мы оказались на мостовой. – Юлия останавливается и замолкает, позволяя камере обозреть панораму.
Вниз по наклонной уходит широкая мостовая, мощенная грубо отесанным темным камнем. Вдоль нее за тротуарами, засаженными выстриженными пожелтевшими кленами, по обе стороны идут почти непрерывные строи из фасадов невысоких аккуратных зданий, первые этажи которых в большинстве своем оборудованы под кафе или магазины. Вывески над многими заведениями отсутствуют и об их былом предназначении можно догадаться только по грязным витринам. По центру мостовую делит пунктир из клумб, ныне лишенных цветов, засыпанных лишь черной землей. В самом низу, темный камень сменяется серым асфальтовым покрытием пешеходного моста, нависшего над рекой. А еще дальше, за ним открывается живописная панорама города. В центре ее видна громадная церковь, чей огромный купол, играет яркими отсветами в послеполуденном осеннем солнце. Перед церковью навстречу мостовой спускаются кавалькады домов, перемежающихся дорогами и скверами.
-Там, слева вздымался столб черного дыма. – Голос Юлии звучит неестественно громко после наступившей тишины. На мостовой, вдали от потоков редких машин, особенно тихо. – Московское шоссе было забито так же как и все остальные дороги в городе, это было сразу видно. – Юлия вновь умолкает на несколько секунд, глядя на город внизу, затем поднимается на тротуар справа и продолжает свою прогулку. – Витя старался уехать от толпы как можно быстрее. Но неровное покрытие мостовой и одиноко бродившие на нашем пути зараженные не позволяли развить хорошую скорость. И хотя нас всех сильно трясло, когда маршрутка подскакивала на очередной неровности, я пыталась разглядеть как можно больше в опустошенном городе. И хотя я боялась, того, что могла увидеть, меня питал какой-то извращенный жгучий интерес к окружению. – Она делает небольшую паузу, все еще продолжая идти. За это время камера успевает показать несколько домов с обрушенной штукатуркой. – В городе была не просто другая атмосфера. Я словно попала в новый мир. Чудовищно прекрасный. Ужасный и при этом притягательный. – На лице Юлии появляется виноватая улыбка. – Я не хочу сказать, что он мне нравился разрушенным. Наверное, это тот же эффект уюта. Ведь когда сидишь в тепле, то сильнейший ливень за окном тоже кажется прекрасным. Город, который всегда лихорадило от гомона его жителей и индустриальных шумов, теперь был величественно тих и спокоен. Он безмолвно умирал, и мы не хотели быть его частью, когда он умрет окончательно…
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-На булыжниках, покрывавших площадь, нас трясло так, что желудок подкатывал к горлу, поэтому выбраться на ровный асфальт Александровского моста было несказанным облегчением. Зомбаков здесь бродило предостаточно – они растянулись узкой полосой от ограждения до ограждения примерно на середине моста. К счастью, особых проблем от них не было - зомбаки сами расступались перед машиной, будто обтекая ее, бесполезно елозя своими ладонями по желтым бортам «Газели». Наконец, миновав эту живую границу, в двухстах метрах впереди мы увидели дорогу.
Виктор как-то странно улыбается, поправляя браслет на правой руке.
-Дорога, к которой мы подъезжали, огибала большой сквер и здание ТЮЗа прежде чем влиться в широкое Московское шоссе. И она была забита. Посреди бесконечной гирлянды из разноцветных автомобилей замер трамвай, над легковушками возвышали автобусы, которые никогда не ездили этой дорогой. Все они не позволяли разглядеть, что творилось на самом Московском шоссе, но это и так было ясно.
-Я остановил «Газель» впритык к автомобильной колонне. Никакой безумной паники не было, никаких приступов судорожного отчаяния. Забитых дорог мы уже успели навидаться и то, что нам удалось добраться так далеко – огромная удача, которой, само собой, должен был прийти конец. Надежда, конечно, все равно была, поэтому комок обиды к горлу подступил, но ничего неожиданного для меня не произошло. Серега, разглядывая поток машин, молча покивал – мол, что и требовалось доказать. Он неспешно взял с сиденья рядом биту, разблокировал свою дверь, открыл ее и соскочил на асфальт. С секунду, натягивая на лицо хирургическую маску, он оценивал расстояние между нашей «Газелью» и зомбярами, которых мы оставили на мосту. Они медленно, но верно шли за нами. Убедившись, что время есть, Серега захлопнул дверцу и с битой наперевес засеменил к затору. Озираясь по сторонам, он добежал до колонны, протиснулся между двух машин и исчез за трамваем. Я не совсем понимал, что он пытается найти, но решил, что ему виднее.
Выступление Президента РФ. Запись сделана в 19:00, 16 октября
Президент подходит к белоснежной трибуне, которую венчает золотой герб России, искрящийся в ярком белом свете многочисленных ламп. Позади нее стоят мужчины в строгих костюмах со скорбными лицами. Один из них – Анатолий Ефремов. Слышны едва уловимые перешептывание и щелчки фотокамер, сопровождаемые вспышками. Президент быстро пробегает глазами какие-то записи, разложенные перед ним на трибуне, затем поднимает голову и, глядя прямо перед собой, произносит:
-Несколько минут назад я подписал указ о закрытии города Орла и ряда смежных населенных пунктов на карантин. – Его бесстрастный голос, усиленный парой микрофонов на тонких ножках, расположенных на трибуне, отзывается эхом в большом помещении. Лицо президента так же не выражает эмоций. Он - лицо государства, и должен олицетворять силу и непреклонность даже в самые ужасные времена. – Эпидемия продолжается, и я был вынужден пойти на эти меры, чтобы предотвратить ее распространение. Министерство по Чрезвычайным Ситуациям делает все возможное, чтобы обезопасить людей, все еще находящихся в закрытых населенных пунктах. Вскоре ситуация вновь будет взята под контроль. Пока же я выражаю соболезнования родственникам и друзьям людей оставшихся в карантинной зоне и хочу сказать, что государство окажет им всю возможную поддержку.
Глава 4
В холодные объятья умирающей надежды
Когда приоткрывается дверь в неведомое, верить — трудно, не верить — невозможно.
(Виктор Гюго «Человек, который смеется»)
Инцидент. Истинная история Сергея Нестерова
© Copyright: Карпов Олег, 2014
Свидетельство о публикации №214120202145
Свидетельство о публикации №214120202145
Рецензии