На грани бреда и сна

Не ему было решать, существует он во сне или наяву. Порой четкая грань здравого смысла стиралась, как тонкий слой графита на бумаге под натиском ластика. И его нельзя было винить. Когда внутри тебя, как будто кромсают пенопласт, со всеми этими скрипами, от которых мурашки по коже, хочется разорвать собственными когтями  свою же кожу и наконец, обрести долгожданную свободу. Шел седьмой день без сна. Кружка  на несколько секунд застыла в воздухе, а затем плюхнулась на кафельный пол, разлив по нему несчетные брызги черного кофе. Яков схватился руками за голову и попытался сделать так, чтобы голоса в его голове стали тише.  Он  слезно молил, чтобы они исчезли и в то же время боялся, что если останется в полной тишине то уснет. Тяжело стало после пятого дня, когда жизнь стала напоминать обрывки киноленты, которую склеил неумелый монтажер. Вспышка и он уже обнимает белого идола, громко изливая душу и вытирая рот бумажными полотенцами.  Еще вспышка и он на работе, печатая одну единственную букву сорок восемь страниц подряд в ежемесячном отчете. Мимо автобусной остановки прошла огромная муха в накрахмаленном смокинге. Она приветливо помахала Якову газетой и улетела.  Яков ударил себя по щеке и летящая муха, превратилась в развозчика газет, который успешно припарковал велосипед к очередному дому.  Автобус тронулся. Чтобы не уснуть, Яков загнал под ноготь швейную иглу, как это уже и не раз бывало. В доме у родителей было тепло и уютно. Запах жареной индейки успешно заполнял пространство. Родители были сильно обеспокоены тем, что Яков постоянно пытался достать кончиком языка до мешков под глазами. Все же из вежливости, он съел пару кусков птичьего мяса. Вспышка, и он снова у белого идола, извиняется за свои прегрешения, попутно нажимая на кнопку слива.  Его друг Хорхе часто говорил ему: «Яков. Ты себя так до могилы доведешь. Ни одна женщина не стоит того, чтобы так страдал мужчина». Но Яков не обращал внимания, потому – что Хорхе был игрушечным лягушонком, которого он купил на распродаже, и разговаривать просто не мог. Вечно так продолжаться не могло, ведь шел уже десятый день без сна. Дрожащие руки разбили почти весь сервиз, который им с женой подарили на годовщину свадьбы. Яков часто вздрагивал от криков соседей сверху. Почти три дня эта парочка выясняла отношения, мешая своему соседу делать все возможное, чтобы не уснуть. Первое время Яков был вне себя от ярости и стучал в потолок шваброй, чтобы хоть как то утихомирить пыл супругов. Но потом вспомнил, что живет один в частном доме и больше в потолок не стучал.  На одиннадцатый день ему хотелось говорить. После стольких дней в молчании, просто взять и выплюнуть то, что накопилось в глубине души. О любви, о политике, о религии.  Рассказать всем, о том, какими лживыми могут быть политики и женщины. Плюнуть в лицо тому, кто сдавался на полпути. Но два гремлина все так-же стригли его лужайку, не желая слушать его признания, лишь еле слышно перешептываясь на испанском.  Возможно, и лучше было бы просто так взять и уснуть. Забыть про голоса и кивающих собак у входа дома. Погрузиться в мир прелестных иллюзий, где нет обид от слов, которые уже никогда не произнесешь. Но стоит Якову закрыть глаза, как он вспоминает, тот момент, когда сдергивает простыню со своей кровати, в которой лежат два голых тела. Противных голых тела, напоминающих извивающихся червей. И один из этих червей его жена. Пускай она ему изменила. Пускай погибла шесть лет назад при весьма загадочных обстоятельствах. Пускай убийцу так до сих пор и не нашли. Яков уже давно потерял счет времени. Он как Робинзон Крузо ставил крестики в календаре, ожидая спасения и, все еще надеялся, что Хорхе никому не расскажет.