Первый урок полового воспитания

Я учился в старейшей школе Белоруссии, в прошлом - гимназии, которой без малого 400 лет. Во время войны она была разрушена, а восстановили её в 1950 году.  Много из её стен вышло знаменитых людей. Даже Главный конструктор двигателей для космических кораблей  Герой социалистического труда Косберг, закончил эту школу.

Директором был Леонид Николаевич Кузнецов, педагог от Бога! Но речь пойдёт не о нём, а о простой техничке, тёте Фросе, которая в войну, ещё молодой женщиной тоже, как и директор, участвовала  партизанском движении – была  в партизанском отряде разведчицей - связником.

 Женщина решительная, «горластая», говорливая, не стеснявшаяся в выражениях и выборе тем. Дисциплину в школе держали два человека – директор школы -Кузнецов  Леонид Николаевич и техничка тётя Фрося, которую все звали «Фрося»  не упоминая ни фамилии, ни отчества.  Фрося, и всё!

  Вот в этой «партизанщине», мне выпало счастье вырасти и получить качества, честно сказать не худшие, если сравнивать с  температурой «средней по госпиталю», которая всегда остаётся нормальной.

 Директор, провинившегося ученика вызывал в кабинет. Не грубил, не оскорблял, называл по имени – отчеству! Посверлит своими чёрными проницательными глазами и сделает такое внушение – мороз по коже, и сразу поймёшь, что далее так  себя вести недопустимо, а  дети, проходя мимо его кабинета, разговаривали шёпотом и ускоряли шаг. Один мальчик, даже описался, когда директор вёл с ним беседу о его художествах…

 Фрося, была тоже  «педагогом», но не от Бога – она не во что, не верила,  и не перед кем не преклонялась. С нами,  учащимися, за наши «фокусы» разговор был короткий.  Тряпка,  которой мыла пол – по «морде» и  весь разговор.  И родителям жаловаться не будет,  и директору тоже.

Она знала, кто, где и чего натворил, от неё ничего не скроешь. Она не имела ни детей, ни семьи.  Всегда была на работе. Не прогуливала, не опаздывала, не отпрашивалась, не торопилась – вся её жизнь принадлежала школе.

 С утра она топила печи во всех классах, а заполнив их дровами – старательно мыла полы. О начале занятий извещала, звеня в колокольчик, который постоянно стоял при входе в школу на столе, рядом с настольными часами.

 Ничто так не будоражило фантазию детей, как желание украсть старинный колокольчик, который, пожалуй, подавал сигналы учащимся на протяжении всего существования школы – гимназии.

Сотни попыток его спереть заканчивались провальной неудачей. Фрося тут же находила виновника хищения и сам колокольчик. Она сразу определяла, кто горит таким желанием и, куда спрячет смазливую вещь, в случае мнимой удачи…

В школе использовалось печное отопление. Огромные, выкрашенные светлой краской печи стояли в каждом классе, и две в актовом зале, который был проходным.  Когда учителя за плохое поведение выгоняли учеников из класса, то они обычно прятались за этими печами.

 Директор с профессиональным мастерством всегда находил учеников, где бы они ни прятались, он это делал, как пьяницы находят пустые бутылки - в самых невероятных местах.

 Свою горечь,  на школьных «врагов», как на «стене плача», дети выражали безграмотными надписями и безобразными рисунками на многострадальных печах.  Фрося чинила расправы за художества.

Поймав очередного живописца за росписью печки, она, плеснув тряпкой  по физиономии как кнутом, вопрошала:
- Дакуль я буду на печи ваши Х…И терти? (вытирать).
- Это не я! – возражал наглый двоечник.
- А хто? – наступала  Фрося.
- Я не знаю!

 Фрося добавляла ему тряпкой очередную порцию по морде и посылала:
- Хадзи, узнай! А як не узнаешь, то ащэ заробишь (ещё заработаешь).

Потом Фрося придумала препятствие для художников – намазала солидолом поверхность печи. Карандаши не брались, но двоечники тоже изобретательные – стали тексты выцарапывать гвоздём.

Она применила ответную хитрость – приклеила картонку с надписью: «МАЛЮЙТЕ ТУТ,  ХЛОПЦЫ!».  Этим призывом она неожиданно отбила интерес у художников – оформителей.

Кто- то на картоне нарисовал фигу,  и на этом все успокоились. Картонка исчезла и на кафельной плитке, изображённое глубокими корявыми буквами,  читалось только одно выцарапанное слово: «ЛЫСЫ» - оно адресовалось директору…

Я у Фросиной тряпки тоже был не последний клиент…

Отличились мы с моим другом Лёней Соколовым на простом деле. На большой перемене, к горстке моих соратников подошла строгая,  по тем временам, довольно прилично одетая дама и понесла на нас воспитательные претензии.

 Я не помню, что ей не понравилось в нашем поведении, вроде мы ничего плохого не делали. Слово за слово, зацепились… От неё последовали угрозы. Мы не уступали. Она решила выяснить наши фамилии.  Отличницы ей в этом помогли.

 Прежде чем побежать к директору, она направилась в стоящий на улице туалет. Он представлял собой деревянную постройку, разгороженную вдоль. С передней стороны нарисована буква «М», а с обратной, буква «Ж».

 От начала постройки были кабины для учителей, только с разных сторон, по половой принадлежности. И вот, когда дама зашуршала, мы с другом, бросили в общую на два отделения выгребную яму, под струю предполагаемого оппонента, огромный булыжник. Брызг и  неинтеллигентных слов возмущения было много.

 Но мы убежали не дослушав. Женщина, как,  оказалось, пришла с проверкой от ГОРОНО, а мы сорвали эту проверку, наделив её неприятным запахом. Фрося нас высчитала, но не сдала…

Но, опять не об этом я хотел сказать. Наступила зима, на улице холодно и мы  туда уже не бегали за соплями, а развлекались на переменах в здании школы.

Была у нас такая постоянная игра  в «козла».  Дети становятся в ряд,  друг за другом, с просветами в несколько метров, согнувшись,  и последний в ряду разбегаясь, прыгал через каждого и, завершив прыжки, становится в такую же позу, ожидая следующего прыгуна.

 В игре участвовал Жан Сытько – наш сверстник,  рослый, упитанный, весом не менее 70 кг, но добродушный и мы, всякая мелкота паразитировали на его доброте. 

И вот, когда он,  прыгая через меня, должен был опереться на мою спину, я пригнулся.  Жан, потеряв опору, с размаху брякнулся на пол. Я убегать. Он за мной. Поймал! Весь кипит…

 Я ему говорю:
- Жан, я такой маленький, а ты такой здоровый… Не ужели тебе не стыдно обижать маленьких?
Он растерялся. Улыбнулся и отпустил мой воротник…

 Я тут же,  дал ему пинок  под пятую точку опоры и убегать. Он за мной. Я, оглядываясь на него,  распахиваю дверь,  чтобы выскочить из зала, а тут Фрося, с охапкой дров! Я со всего размаха носом впаял в эту охапку!

Носом выбил дрова у неё из рук и побежал по лестнице на первый этаж. Чувствую, лицо заливает кровью.  Пришлось спрятаться у Фроси в «кабинете» - каморке с набором хозяйственной утвари.

 Глянул в зеркало и ужаснулся. Кожа с носа задралась до бровей. Боль и  жжение даже от движения воздуха. Сижу как сверчок, не знаю, что  делать. Пришла Фрося, поглядела.  – До свадьбы заживёт! – весело сказала она и не прогнала на уроки.

Прозвенел звонок, начался очередной урок. В коморку вошли старшеклассники – Вася Крупский и Юра Алюшин. Им было более двадцати лет, переростки.  В войну школы не работали и всем молодым людям давали возможность завершить обучение вне зависимости от возраста.

 Ребят в этот день  вызывали в военкомат, и они на уроки не пошли.
  Возвратилась Фрося.
- Ну, что скажите, женихи? Покурить пришли? Так получите у меня.

- Ты, Фрося, нам лучше про любовь расскажи. У тебя богатый опыт,  – сказал Юра Алюшин.
- Да что про неё говорить, всё уже позади. Было время… Было… 

Да любви у меня, можно сказать, не было, но мужиков крутилось вокруг – тьма! Только успевай принимать страждущих… Знали мою доброту и  половую слабость, лезли, как мухи.

 Замуж никто не предлагал. Я не обижалась, знаю, что некрасивая.
- Так у тебя фигура хорошая – заметил Вася.
- Пацаны, вы, пацаны! У голодных до баб мужиков вся фигура в одном месте…  и вся краса пра меж глаз, на супротив носа…

 Гэта зимой, не сильно доступишься,  як  кальсоны натягнешь на сябе,  бо холадна, а летом – ветром задерёт спадницу и ты вся, як на ладошке.
- И кто у тебя был в кавалерах?

-  Лягчэй казаць, хто не был. Кожны норовил кавырнуць – и камандзир, и запалит, и радавой, необучаный.  Такие были красавцы и начальники спесивые, а як прыпячэ ахвота, дыг гатоу зубами рваць гэтую красавицу, якая  ва усих роуная, адкуль не паглядзи. Вось як у жыцци.

- А детей у тебя не было? – нет, хлопцы, не было. Не прылипала кА мне, таму мабыць и мужики липли, бо алиментов не баялися.

- Фрося! А кто тебе больше всего запомнился? – спросил Юра Алюшин.
- Да усе роуныя. Як была маладая, ды у ахотку – никому не щкадавала.  Да и вайна подхлёстывала… Сеня жывеш, а што заутра буде? Бог ведае, а што взяу, тое и твае…

 Прауда, запомниуся адзин. Малады мужчына, можна казать пацан. Убежал из гетто, а из горада – как выйсци? Кругом немцы правяраюць. А тут мужики шли на поле з косами и граблями на сенакос.

Я ему подказала: - Иди к мужикам, возьми косу на плечо и топай разам з ими. Немцы ведаюць, што яурэй з касой ня буде, ён лепш са скрыпачкай…

 Так и адбылося – на яго немцы и ня глянули. Прывяла я яго у партызаны. Камандзир прынял и казай, каб я пазабоцилась. Жалко мне яго стала. Накармила, прывяла у землянку, ён перапуганы, нервны, весь калоцицца.

Абняла я яго, прыжала да сябе, а ён тут жа адшукау, что у мяне не вельми хавалась… Вот так.

- Тётя Фрося! А как его звали? – спросил я.
- Как его звали, как его звали… Да звали иго просто – ЕВРЕЙЧИК! Остальное не помню.

А ты Сярожа, так прытаился, што я забыла пра цябе. Усе наши секретные разговоры услышал? Гляди, не балтай. Эти хлопцы узрослыя, а ты малават… Как нос? Ничего? Пайду званок даваць а вы разбягайцесь, бо  нарвецца директар, усим увалиць…

 Так я прошёл первый открытый урок полового воспитания.