История болезни Ивана Гавриловича

                Фарход, спасибо за начало!


                После прочтения не бойтесь пустоты.
                Это значит, что вы всё поняли.


                А может мы действительно живём в чьей-то голове?


I

  Cентябрь 1991  года.

Москва. Кутузовский проспект. 10 часов утра.

  Из потока машин выделялись две «девятки». Не смотря на многочисленные запрещающие  знаки, они лихо притормозили возле мрачного серого дома, особо не переживая за пересечение двух сплошных полос. 

  Двери жалобно хрустнули и русский автопром изрыгнул восемь крепких ребят с бритыми затылками. Они  огляделись: все как всегда…

Самосвал заметно нервничал:

- Хруст, брат! Собирай кодлу и на Белорусь -  удача тебе в путь! А тема такая: бульбаши  на моторах  вопрос большой поставили. Наехали на наших кучеров-перегощиков…Примерили себе  мерса лупоглазого, и  кондукторами себя обнаружили. Говорят, типа, с каждой тачки - по десятке с нашего брата. Получается нехорошо как-то… Нас обули и опрокинули, как реальных лохов…Короче,  ваша миссия естественна и выполнима: двигаете  в этот Крыжополь и забиваете стрелу.  Исход битвы, сам понимаешь, должен быть положительным. В бойцах не ограничиваю. Главное победа. Командира их кодлы сам помнишь - Зубило. Ну, ты его знаешь… Столько работали бок о бок… Вот и настало время спросить. Удачи, братан!

- Да, Самосвал, базар-вокзал - это хорошо…- Хруст улыбнулся, сверкнув золотой фиксой. – Стволы-то  как будем по дороге тащить? Менты не погладят по голове за их наличие. Капуста нужна или ксива.

- По-твоему, здесь что, в «Спокойной ночи, малыши!» люди играют? Будет документ. Василь  приедет - привезет…Короче, вы по бумажке из МУРа, летите на задержание. Что взять с собой – мозг включите. Не первый раз за мужем. Вопросы есть?

- Какие вопросы, братан?! – Хруст прыгнул в машину и, нажав на клаксон, сорвался с места.

Вечером, от Василя, хрустовская братва получила  фальшивые удостоверения. Рано утром  пацаны  отправились в путь.

II

 Ночевали в придорожной гостинице: то ли в Барановичах, то ли в Ивацевичах. Стрелу решили забить с утра, в Бресте, так надежнее: 
- Будет время осмотреться и разведать пути отхода. – Хруст выключил настольную лампу. - Все-таки не в Москве дела будем творить…


 Главное управление внутренних дел г. Москва.
 
Срочно! Всем постам ГАИ и  ППС Республики Белорусь.

Группа нижеперечисленных лиц выехала в сторону Республики Беларусь для совершения ряда  преступлений. Вооружены и  очень опасны!

«Хруст»  - Хрусталев Александр, 1966 года рождения, уроженец города Москва, безработный, беспартийный. Рост 192 сантиметра, вес 105 килограмм, шатен, глаза голубые; занимается восточными единоборствами;  особые приметы: шрам на левой щеке, идет диагональю от уха к верхней губе. Татуировка на правом предплечье парашюта с надписью «ВДВ 1984-86» (но служил в мотострелковых войсках); лидер группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы. Осужден по статье 109 УК РСФСР «Умышленное нанесение тяжких телесных повреждений»

«Макс»  - Максимов Андрей, 1970 года рождения, уроженец города Москвы, безработный, комсомолец. Рост 196 сантиметров вес 98 килограмм, брюнет, глаза карие, особых примет нет. Мастер спорта по боксу. Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы. Служил в ПВ КГБ СССР. Имеет приводы в милицию.

«Сержант» - Арарат Хачикян, 1969 года рождения, уроженец города Степанокерт Армянской ССР, в 1978 семья переехала в город Москву, беспартийный, безработный. Рост 188 см, вес 101 килограмм брюнет, характерно кавказская внешность, темно – карие глаза, особые приметы: густые сросшиеся брови, напоминают сильно растянутую букву М. Кандидат в мастера спорта по тяжелой атлетике. Не служил. Осужден по статье 112 УК РСФСР «Умышленное нанесение легких телесных повреждений, или побои».Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.

«Гонта» - Гонтаревич Исаак, 1970 года рождения, уроженец города Кустанай Казахской ССР, в 1980 отца (милиционера) перевели в город Москва для усиления безопасности при проведении Олимпиады-80. Состоял на учете в ИДН ОУР ОВД по месту проживания. Осужден по статье 206 УК РСФСР «Хулиганство».Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.

 «Шпон» - Назаров Сергей, 1967 года рождения, уроженец города Москвы. Безработный, Рост 187 сантиметров, вес 96 килограмм, блондин, глаза зеленые, особых примет нет. Кандидат в мастера спорта по греко-римской борьбе. В армии не служил, имеет приводы в органы внутренних дел. Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.

«Басмач» - Рахимов Мурод, 1971 года рождения, уроженец города Курган- тюбе Таджикской СССР, отца (милиционера) перевели в город Москва для усиления безопасности при проведении Олимпиады-80. Рост 186 сантиметров, вес 94 килограмма, особые приметы, часть правой брови белая (седая) классически среднеазиатская внешность. Первый разряд по вольной борьбе, служил в мотострелковых войсках ВС СССР. Приводов в милицию не имеет. Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.

«Царандой» (Царан), - Опанасенко Тарас, 1970 горда рождения, уроженец города Ивано-Франковск Украинской ССР, отца (служащего КГБ) перевели в город Москва для усиления безопасности при проведении Олимпиады-80. Мастер спорта по пулевой стрельбе, чемпион Украинской ССР среди юниоров. Рост 178 сантиметров, вес 78 килограммов, особых примет нет. Отслужил срочную службу в Афганистане, десантник. Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.

«Никола» - Николаев Иван, 1969 года рождения, уроженец города Кингиссеп Ленинградской области РСФСР, воспитывался матерью одиночкой, мать по профсоюзной линии переведена в ВЦСПС. Кандидат в мастера спорта по самбо, рост 176 сантиметров, вес 74 килограмма, особые приметы, татуировка голой девушки обвитой колючей проволокой на правом плече.  Отслужил срочную службу в Афганистане, десантник. Член группы боевиков одной из ОПГ г. Москвы.


 Из гостиницы выехали затемно, чтобы не разбудить соседей и ресепшн в виде спящего сторожа. Братва тихо спустилась по лестнице, предварительно оставив на стойке ключ и деньги: дешевые скандалы сейчас ни к чему.
 
 Хруст, Макс, Сержант и Гонта двигались по трассе впереди, без превышения скорости и другого дорожного хамства. На расстоянии видимости габаритных огней культурно ехали Шпон, Басмач, Царандой и Никола. Запороть такое дело они не могли: Самосвал может и простит - просто пристрелит, а вот престиж и гордость городской братвы сильно пострадают. А это хуже любой смерти.

 - Пацаны, чё за дела?! – Хруст, как кукла, вдруг нелепо заморгал, и вдавил педаль тормоза в пол так, что колодки оглохли от собственно визга.
Это был час, когда ночь и утро пытались поменяться местами, но что-то им помешало: какая-то рябь, то ли дрожь в пространстве  на мгновение переплела небо и землю, свет и тень - Ух-х-х!!! Что-то гулкое и мрачное прокатилось в небе, и вдруг наступила гробовая тишина…

III

- Ну всё у них  не слава богу!.. - Макс нервно дернул за ручку и открыл заднюю дверь.
Все повыскакивали из машин; озираясь, пацаны видели тот же лес, то же небо -  всё было нормально, не считая того, что дорога стала грунтовой…

- Места тут темные и мрачные – сразу видно. – Хруст пристроился у куста и стал орошать листья. – Давай, отлили и мотаем отсюда! Пока Баба Яга и Змей Горыныч не пришли!

 Пацаны заржали. Вот поэтому Хруст и «бригадир»: может в трудную минуту сказать важное слово и показать, что надо делать!

Через пять минут две «девятки», уже не так резво, ползли по ухабам и выбоинам белорусской земли.

- Ну да едри его за ногу! – Макс пригнулся, чтобы рассмотреть дорожный знак. – Это что ещё за цирк?
Все посмотрели на указатель, где было красиво, даже с каким-то готическим вывертом, написано: «Bulkovo 12 km». «Девятки» остановились.

- Слушай, Хруст, а мы того, не в Польшу залетели случаем, а? – Макс пнул ногой дорожный знак.  – Крепкий, зараза!
- Не, до пшеков точно не добрались…Мож белорусы на английский перешли, пока мы в гостинице спали? – Хруст повернулся к пацанам и как всегда заразительно заржал.

- А это что ещё за хиросима?! – Гонта показал в сторону уходящей вправо дороги: там, среди деревьев, виднелись обгоревшие останки какой-то большой машины.

- Танк, твою мать! Сгоревший-нахрен-танк! – Хруст подошел первым и удивленно посмотрел на груду металла.
- Ну и что? Может у них кино тут снимают или полигон какой… - Гонта ковырнул ногой пепел. – Давно сгорел: видишь, травой заросло…Месяца 3-4 назад…

- Ладно, поехали в это Булково… Узнаем, что да как. Похоже блуканули мы малехо. Надо бы дорогу разузнать на Брест… - Хруст, аккуратно пригибая пожухлую траву, чтобы не испачкать белые кроссовки, направился к машине. За ним потянулись все остальные.
Через несколько шагов под ногой Хруста что-то чвакнуло:
- Вот и белой красоте моей кроссовочной хана! - он поднял ногу и раздвинул кусты:
- Та-ак, братва, а вот здесь уже кином и не пахнет! А пахнет жмуром, и причем тело это - при форме…

Хруст и Гонта примяли кусты: на них пустыми глазницами смотрел полуобгоревший труп. Вокруг него были разбросаны куски какой-то военной формы с красными шевронами.
- Лисы или волки порезвились. - Царан подвинул Макса и, зажав нос двумя пальцами, присел рядом с трупом.
Никола обошел тело справа и оторвал пуговицу от рукава:
- Форма РККА…Странно…Я в музее нашей ВЧ такую видел каждый день. Первые полгода, когда по ночам пуговицы полировал с другими духами – старики заставляли уважать историю.

- Ну вот, я ж говорю – кино снимают. – тихо сказал Гонта.
- Слишком реальное кино получается… - Хруст не спеша огляделся: вокруг стояла гробовая тишина. - Поехали-ка отсюда.

IV

Через полчаса терзаний российского автопрома белорусским бездорожьем две «девятки» выехали на окраину села и остановились в небольшом перелеске.
- Лишний раз рисоваться не дело. – Хруст заглушил двигатель.
Все тихо вышли из машин и присели.

- Гонта и Сержант…аккуратно и без кипиша зайдите в крайнюю хату. Узнайте, как проехать на Брест. Скажите, что вы - грибники, заблудились – ну, сами определитесь по ходу… - Хруст приподнялся, открыл багажник и достал два пистолета ТТ. – Примите на всякий случай, думаю, не помешает.

Хруст внимательно посмотрел на Николу:
- Ты и Царан - на стрёме. Спускаетесь по дороге, откуда мы приехали. Царан – ты в моей видимости, Никола – ты в видимости Царана. Если какая помеха – сами знаете, что делать. Но! ни в коем случае не стрелять! Даже если менты. Просто маякните. Для вас волыны в другом багажнике. Остальные за мной! Внимательно смотреть на все четыре стороны. Разбежались!


Крайний дом больше напоминал разбитый сарай. Гонта тихо постучал в окно и прислушался. Сержант стоял поодаль и следил за движением на улице, которого, как ни странно, вообще не наблюдалось.

Через минуту дверь со скрипом открылась, и на порог вышел седой старик:
- Добры дзень, чаго вам людзі добрыя?

- Дык, это, дедушка…Заблудились мы с товарищем. Грибы вот собирали…Дорожку на Брест не покажешь? – Гонта сделал знак Сержанту и тот мигом заскочил во двор.

Дед отпрянул:
- Тая вы чырвонаармейцы або збеглыя? Ідзіце хутка! Паліцаі зараз абыход будуць рабіць! Бяжыце! – старик попытался закрыть хлипкую дверь, но Гонта и Сержант нежно подхватили  его на руки, и зашли внутрь.

- Дед…а, дед! Есть в доме кто-нибудь помоложе и в здравом уме? – Гонта усадил старика на лавку. Тем временем Сержант нырнул в соседнюю комнату: оттуда послышался сдавленный крик.
- Вот! и помоложе, и в здравом уме, кажется… - в его руках брыкалась и пыталась кричать милое женское создание. Но руки Сержанта не давали ей сделать ни того, ни другого. 

- Тихо-тихо-тихо… - Гонта прижал палец к своим губам. – Не кричи. Не надо. Хуже будет.
Сержант крепче зажал ей рот и сдавил шею: она вдруг закатила глаза и  обмякла.
 
- Воды! Быстро! Фредди Крюгер хренов! – Гонта, как можно тише, скомандовал Сержанту, положив девушку на деревянные нары. Дед молча смотрел в окно и плакал…

Вылив на лицо девушки кружку воды стало понятно – жить будет. Она открыла глаза и разревелась.
- Хватит слезы лить, не тронем! Мы грибники и немного заблудились, понимаешь?  - Гонта улыбнулся, и от его улыбки девушка разрыдалась ещё больше. – Тебя как зовут, курица?
- Я не курица, я – Маруся…

- Ну-что-ты-ляжешь-будешь-делать! – Сержант смотрел в окно, комментируя события.

Вдруг дед встал и быстро-быстро начал говорить:
- Ідзіце адсюль! Вас заб'юць Німц або паліцаі! І нас не пашкадуюць! Яны ўсіх тут перастралялі і павесілі, хто супраць іх быў!

- Да поняли мы, дед, поняли! – Гонта приобнял старика. – Тебя, видимо, ещё как на войне контузило, так и не отпустило! Бывает! У нас Гришка Мокрый, грибник тоже заядлый был… Так вот с ним на стрелке одной – такая ж песня случилась.

- Гонта, смотри: у них ни телека, ни магнитофона, ни радио, ни хрена ничего нет! Во, деревня! – Сержант открывал убогие шкафчики и ящики, полез на печку – ничего. - И на календаре 1941-й…

Разговор прервали выстрелы на улице. Гонта мигом оказался у окна. Сержант схватил кусок зеркала с комода и присел рядом. Он смотрел в отражение, что происходит на улице:
- Трое каких-то ряженых клоунов…Форма…фашисты, штоли?.. В воздух палят… А нее, не в воздух, братан… - Сержант бросил зеркало на пол и уже в открытую смотрел в окно. - Ёперный театр! Шпона и Макса положили! Сюда идут!..

Гонта в два шага оказался возле двери:
- Девка! Хватай деда и за печку! Быстро!..Сержант! Без команды не стрелять! Пускай гости в дом зайдут…Твой – первый, мой – второй! В последнего – шмалять по рукам! Живым нужен. Вопросов что-то много  накопилось.

V

А ты как в органах-то оказался? – капитан снова закурил «Приму» и сержанта чуть не стошнило: в ментовской «шестерке» окно открывалось только у водителя, что не помогало, учитывая трех постоянно курящих человека. Сержант Иванов был четвертым. И не курил.
- Та в институте сессию запорол. Улетел в армию… А потом – какая учёба? А тут такое предложение: бесплатно квартиру, обеспечение… Только на хер оно мне сейчас, не знаю;  с девками что-то не вяжется, жрать я не горазд… да и сидеть в этой одиночной камере, называемой квартирой, не хочу. - сержант уныло смотрел в окно и молил Бога, чтобы всё это преследование побыстрее закончилось.

- Мама дорогая!.. – только и успел вскрикнуть, а точнее громко промычать водитель «шестерки». 
Всё вокруг стало матовым - окружающее пространство запотело, словно стекло. Нити света и тени рисовали диковенные узоры на небе;  в то же время лес изогнулся и стал раскачиваться, словно сел на громадные карусели.
- Мама-а, роди меня обратно! – водитель схватился за голову и завыл.
Внезапно воцарилась мёртвая тишина,  - она практически звенела в ушах.
- А-а-а!!! – разом вырвалось из ртов всего милицейского наряда. Мат, как словесное подтверждение боли, прокатился по белорусским лесам и улетел, видимо, куда-то на Луну. Да и чёрт с ним – главное, что боль также мгновенно испарилась, как и пришла.

Из-за поворота показались трое в военной форме. Шли не спеша, курили, о чем-то болтали.
- По ориентировке – не наши клоуны, вроде. – капитан присел. – Чё за дела? Форма какая-то…детская или немецкая, штоли?..Так! Ощетинились! Оружие к бою! Я сейчас с этими ряжеными поговорю: проверим документики, мать их!

А сержант Иванов очень хотел в туалет – это спасало его не раз. Спасло и на этот…

VI
 
- Стоп, стоп, стоп! – режиссер был в ярости. – Ну как ты пистолет держишь?! Тоже мне «бандит Гонта»! Это же Оружие, придурок! А ты его двумя пальчиками, как баба, ей богу! Где костюмер?! Кто, сука, его так нарядил?! Это что ещё за розовые панталоны?! Мы снимаем патриотическое кино, а вы во что «наше всё» превращаете?!
Волшебный словесный пендаль сделал своё дело, и съёмочная группа засуетилась: кто-то побежал за костюмером, кто-то за пончиками с водкой, дабы успокоить Главного.
- Машенька, идите в жопу со своими пончиками!.. – режиссера трясло. Он был вне себя. - Да куда ж ты побежала, а?! Водку-то оставь! Ну что народ…
 Великий из великих выполз из кресла и пригубил. Скривившись скорее для разнообразия, Иван Магомедович Евреев, как всегда, закусил чёрным хлебом.
- Беда, беда… - режиссер посмотрел на декорации, - Ну что за дебил их сотворил?.. Ладно, зовите остальных сраных бандюков. Кто там в лесу снимал натуру? Петров? Пусть командует отбой! Всем на базу! Ща вводную давать буду...

К режиссеру подошёл «Гонта»: актёр пытался выдавить из себя хоть какую-то улыбу, но нет, не получилось.

- А ты, Гонта, вообще пшёл вон! Можешь так и написать в заявлении: «прошу меня уволить, так как, по словам главного режиссера, я тут на хер не нужен. Число и подпись.» - Магомедыч в этом месте немного даже позавидовал собственной шутке. - А контрактом можешь подтереться. Сам знаешь, у меня адвокаты сожрут тебя и твою семью завтра, и на завтрак. Если хочешь, конечно. Чао!
«Гонта» пожал ему руку:
- Спасибо, Иван Магомедыч, спасибо! Так я пошёл?
- Да, свободен!

Гонта в первый раз почувствовал такое, что не поддавалось определению: горе и счастье, которые, оказавшись вместе, превратились в Некую Неизбежность. Это чувство рождало нечто доселе недоступное, похожее на полёт: когда и страшно и ново, но ты идёшь по незнакомой дороге, и нет нигде ни зла, ни добра - ни вокруг, ни в себе… Может это и есть свобода? Кто сказал, что бог? Гонта шел по дороге - Гонта шёл в лес.

Глава VII

- Так, все на месте? – режиссер был уже спокоен и даже, скажем так, несколько расслаблен.
- Фашистов из леса не хватает, Иван Магомедыч. – подошедший актер, игравший «Сержанта», немного замялся. -  Сейчас прибегут. Никак не могут найти этих, как его, бандитов: Макса, Хруста и Басмача. Они ж, леса-то никогда и не видели, считай. Всё время в каменных клубных джунглях московии пребывают. Актерская мастерская…Ай да вот же они! – он указал на край дороги, где виднелась колонна: впереди процессии шли бандиты, за ними отряд фашистов.
- Довольно! Надо экономить время. Так, значит, начнём. – и режиссер, повернувшись в своём любимом кресле, пустился в труднодоступные словесные дебри о том, как он видит  картину в целом и в частности.
Его прервал, причем самым наглым образом, человек в немецкой форме:
- Рад представиться, штабс-фельдфебель-голубевод, Штангель. С кем имею честь? – он повернулся, и щёлкнул двумя пальцами. Из отряда вышли трое: один с топором, двое с носилками.
- Э, придурок! Я заслуженный деятель, твою мать! Ты что себе позволяешь?! Я Главный Режиссер Этой Картины! – Иван Магомадович пытался встать, но ему помогли те же фашисты…
Когда голова режиссера покатилась к речке, Штангель вдруг спросил у оператора: «а кто здесь ещё заслуженный, твою мать?»
  Оператору да-авно не нравилась Маша. То есть как не нравилась – нравилась, но взаимности не произошло:
- Да вот эта сука, братан! Она и есть то, что заслужила. То есть – заслуженная.
- Никто не любит предателей, понимаешь? - Штангель провел медленно пальцем поперёк шеи.
 Голова оператора ещё не успела лечь рядом с режиссерской, когда Хруст, Макс и Басмач одновременно рванули в разные стороны.
Дед смотрел в окно и продолжал плакать. Его дочь уткнулась в потолок: руки её, как бы плавно подпрыгивая, словно резиновые, описывали нечто вроде знака бесконечности. Она встала и пошла вглубь дома… Где-то там есть черный ход. Надо уходить…
Никола и Царан лежали в той же яме, где и вся съёмочная группа; Макс и Басмач – рядом, на дороге.
Хруст же, ломая ветки, упал в какой-то не глубокий ручей и отключился.
 
Глава VIII

- Эй, ты живой? – сержант Иванов толкнул Хруста в плечо.
- У-у-у… - Хруст медленно открыл глаза. – О, мент…Ты откуда здесь?..Настоящий?..
Хруст опять потерял сознание - ещё до того как Иванов услышал какой-то шум из леса.
Гонта не сразу понял, что перед ним его давний кореш: весь в крови и рваной одежде Хруст мало походил на того бравого, несколько даже интеллигентного в первом поколении, молодого человека.
- Хруст…братиша…живой?.. – Гонта наклонился и пощупал пульс на шее. – Живой, бродяга!
Радость встречи была скоротечна, ибо сержант Иванов тихо подошел сзади  и шепотом сказал: «Руки вверх!».
- Это завсегда, гражданин начальник… - Гонта поднял руки и повернулся.
- Кто такой? – так же тихо спросил Иванов.
- Актёр. В кино снимался, вот. Здесь, неподалёку. А что не похож? – Гонта повернул себя в профиль. – Не узнаёте? Сериал «Кто убил сержанта Иванова?»…Не?
- Ты мне тут пошути ещё, клоун! – Иванов вдруг схватил его за горло. – Откуда меня знаешь, тварь! Кто нас сдал, сука! Кто устроил весь этот цирк с засадой?! Трое наших там мёртвые лежат!..Кто?!
Иванова трясло – Гонта закатил глаза и подпрыгивал в такт сержанту. Со стороны это напоминало…Это мало что напоминало со стороны, но это было на самом деле: среди леса, у ручья, тряслись два человека; а ещё один – рядом – просто лежал, уткнувшись лицом в куст.
Такая картина не слишком удивила Марусю после того, что произошло в её деревне. Узнав Гонту, она нашла дубину покрепче и побежала в сторону ручья.

- Лихо ты его! - Гонта растирал багровую шею. – Спасибо, Маруся…Ты не обижайся за это, ну…что в доме там тебя…Я ж не в понятке был и всё такое… Но ты ж видела – мы тебя защищали…
- Кто вы? – Маруся сделала шаг назад.
- Мы?.. – Гонта огляделся. – Я – Гонта, а вот мента – впервые вижу. Хруст – это тот, что в кустах лежит. В принципе и все дела…
- А что такое мент?
Гонта вдруг перестал растирать свою шею:
- Редиска. Не хороший человек, в общем… Давай лучше свяжем этого дядю и позже расспросим, что он такое из себя представляет. Это будет намного интереснее! – Гонта попробовал встать, но это у него плохо получилось. Связывать мента пришлось всё той же Марусе.
- Э! Меня кто-нибудь слышит?! – донесся из кустов хриплый голос Хруста.

…Они сидели втроём и смотрели на связанного мента.
- И что нам теперь делать? – вопрос Маруси повис в воздухе, словно китайский шарик…

Глава IX

- Здравствуйте, Филипп Иваныч, здравствуйте! – заведующий отделением поздоровался и обнял хирурга.
- И вам не болеть, Виктор Петрович! -  весело пропел хирург Филипп Иванович.
- Ну что ж, пройдёмте-с? – Виктор Петрович в полупоклоне вытянул руку в сторону палат.
-  Как пожелаете-с, коллега. – Филипп Иванович улыбнулся и широким шагом направился в указанном направлении.

В палату зашли вместе. В чистой, белой комнате царили Тишина и Покой: утренний укол давал о себе знать.
Вдруг с крайней кровати встал старик и быстро-быстро начал говорить:
- Ідзіце адсюль! Вас заб'юць Німц або паліцаі! І нас не пашкадуюць! Яны ўсіх тут перастралялі і павесілі, хто супраць іх быў!

- Это и есть наш пациент, о котором я говорил… – шепотом произнёс Виктор Петрович.
- Та-ак…Начнем с того, как давно это началось? – спросил хирург.
- Где-то с начала девяностых…Точно сказать не могу, ибо больной доставлен в клинику в 1993-м году уже с явными признаками помешательства. Изволите прочитать медкарту и личное дело? – Виктор Петрович протянул две толстые папки.
- Увольте, коллега, увольте!  С историей болезни я вчера ознакомился, а вот историю человека расскажите, если не трудно. Но только тезисно - мне она сильно не нужна, а вот процесс осмотра, как-никак, скрасит.
Виктор Иванович присел на край кровати и открыл папку:
- Из личного дела следует, что наш пациент – Иван Гаврилович, прошел всю Великую Отечественную… Апосля, каким-то образом, попал на съемки к известному режиссеру. Снялся в нескольких фильмах, - всё было прекрасно… Но что там случилось между ним и режиссером в последствии – неизвестно, он ушел. И ушел оригинально: стал сотрудником милиции. Опять же, любовь к красавице-воровке сыграла с ним злую шутку, если так можно выразиться… Первый срок он получил, представьте, за бандитизм!..
-  Что вы говорите… что вы говорите!.. - врач продолжал внимательно изучать старика.
- Далее – лагеря-побег-тюрьма. Дочка его практически не видела. Внучка родилась рано и сразу трагедия: жена и дочь сгорели заживо в машине. Поговаривали, что он проиграл их в карты, но мне не верится…Вышел он в конце восьмидесятых. На вид - угрюмый, больной старик; но, как следует из  документа (заведующий отделением открыл нужную страницу) - он нашел внучку в каком-то забытом богом городишке за уральским хребтом, и выкрал. Как оказалось позже, последнее время они жили в глухой деревне, где-то у нас, в Беларуси. Но что-то было не так: однажды дом его сгорел, а внучка – пропала… Ивана Гавриловича случайно нашли грибники. Он говорил о каких-то бандитах, нес какую-то чушь про немцев и режиссера…Таким образом Иван Гаврилович оказался здесь.
- Что вы говорите?..Ясненько, да… - Филипп Иванович закончил осмотр и что-то записал в свой блокнот.
- Да, говорит, что сейчас у него внутри существуют четыре человеческие сущности, в том числе и внучка…Знаете, коллега, когда мы первый раз с ним общались, то сущностей было гораздо больше – около двух десятков. Не буду хвастать, но наш метод концентрации распыленного сознания видимо действует: на данный момент сущностей осталось всего четыре.
-  Что ж…Сущности сами по себе не бывают «плохими» - говорят, что это неоспоримый факт…В своей среде они даже нормальные и полезные. Но это всё околонаучная мистическая лирика. Вы всё-таки настаиваете на операции, коллега? – хирург опять пощупал полушария старика.
- Это единственный выход.
- Ясненько…ясненько… - Филипп Иванович посмотрел в глаза пациента.- Лишние сущности и помутнение рассудка нам не к чему, правильно дедушка?
- Не знаю я…Знаю, что они сейчас в лесу. Им надо помочь, а вы хотите их убить!.. -  дед смотрел на доктора бесцветными, мутными глазами.
- Ну что вы, право! Мы же вас вылечить пытаемся. Это наша профессия, знаете ли… - хирург повернулся к Виктору Ивановичу. – Готовьте пациента. О времени операции я сообщу позже.

Х

- О, мент очнулся! – Хруст со стоном облокотился на трухлявый пень.
Маруся и Гонта присели рядом.
- Слушай, мент, ты как здесь оказался? – спросил Гонта.
Сержанта Иванова как-то предупреждали, что такие ситуации возможны…Но чтобы так и сразу!..
- Я, это, тут по грибы ходил. Вот.
- Да ладно! Ты же меня чуть не задушил, падла! – Гонта приподнялся.
Сержант Иванов понял, что строить из себя героя-отрицалову бесполезно, -да и ради чего, в принципе?
- Э-э-э, стой-стой-стой! То есть, погодите, господа! Без рук, пожалуйста! Я сейчас всё поясню. Только развяжите… меня… прошу вас.
- Ты мент, давай-ка так, зашнурованный, пока отдыхай. А рассказ мы твой с удовольствием послушаем. – Хруст лег поудобней и сиплым голосом пропел: «чирикай, старая метла, лепи-лепи горбатого!»

После рассказа сержанта Иванова все долго молчали. Тишину нарушила Маруся:
- Так это же те немцы, что в нашу деревню пришли…
- Та не-е, то актеры из массовки. Какие они к чёрту фашисты?! Так, наркоманы из творческой тусовки… - Гонта махнул рукой в сторону Большого театра.
- Хренасе, наркоманы!.. - прохрипел Хруст. – Головы так и летели в овраг…Бред какой-то!.. Мы сами-то ничего не курили, пацаны?..
Гонта медленно встал:
- Здесь булки мять всё равно не вариант – надо валить в любую отсюда-подальше-сторону!
Маруся, отряхнувшись, и бросив гневный взгляд на Гонту, решительно направилась в лес.
- Маруся, ты куда?! – хором, в три горла, заорали мужики.
- В деревню я. Дед мой там остался…

ХI

- Сколько насчитал, мент? – тихо спросил Хруст.
Все четверо лежали в овраге: край деревни был как на ладони. Трупы мешали не сильно, но изрядно пованивали.
- Трое на шухере, девять дураков шатается около дома…Так…вот из хаты вышли двое… - сержант Иванов был назначен наблюдающим.
- Понятно. На каждого – по три рыла, не меньше…Ждём ночь. – Хруст пнул голову режиссера подальше – сразу не понравилась.

XII

- Виктор Иванович, время операции - 23.15 – Филипп Иванович положил трубку телефона и присел на стул.

XIII

- Значится так… Маруся, остаёшься здесь. Вот те железяка с пулями. Осторожней с патронами – это не пулемёт, береги их. Возможно, мы прилетим с хвостом… Так, я и Гонта заходим с тылу…Мент, подползёшь к перелеску, пальнёшь пару раз, и сразу бегом в лес, не стесняйся… Встреча на этом же месте, у ручья. - Хруст вытащил из кармана вторую волыну и передал сержанту.
- А вы как? Без оружия? – спросила Маруся.
- Найдём. Не в первый раз…

ХIV

- Ну что ж, приступим-с. – Филипп Иванович ещё раз оглядел операционную.
Ивану Гавриловичу поднесли маску и, досчитав до десяти, он провалился в седой и мрачный туман…

ХV

Туман, словно воздушное молоко, окутывал всё вокруг. Деревня несколько раз пыталась вынырнуть из его объятий, но тщетно: белые, рваные  куски неба,  словно ниоткуда, появлялись вновь и вновь, накрывая землю мутной пеленой. Гонта и Хруст зарылись в стог сена и наблюдали за домом:
- Как услышим выстрелы – сразу бегом в эту дверь! Туман нас на какое-то время скроет – это наша единственная надежда. – Хруст медленно выползал из кучи мокрой травы. – За мной, только тихо!..

  Сначала в небе появилась трещина… Гонта и Хруст, немцы и сержант Иванов с Марусей даже не успели понять, - нечто ослепительно-яркое и ужасное вырвалось из громадной дыры и всё вокруг, даже туман, начали стремительно вращаться! Ужас проник в каждую клетку людей и окружающего мира, как вдруг оглушительный вой, переходящий в чудовищный скрежет стёр этот мир, будто резинка карандашный набросок…

XVII

- Да бесполезно! Говорю я вам, уже бесполезно тогда было его спасать! И невозможно! – заведующий отделением и Филипп Иванович сидели в каком-то второсортном кафе. Филипп Иванович пытался плакать:
- Он был просто обязан бороться за свою жизнь! Почему этот твой Иван Гаврилович не сделал этого? Почему сдался? Я уже больше сотни раз делал такие операции на мозг, и всё было нормально! Этот же старый пень - как тряпка себя повёл… - Филипп Иванович налил себе молока и, уже не стесняясь, расплакался. – Как тряпка, ей богу!..