Кораблик

      Снежные хлопья зачаровывают вкрадчивым, осторожным падением. Темно, пальцы покалывает от холода. Когда снег попадает под слабый свет фонарей, он, на минуту преобразившись, вдруг заиграет радугой, зашепчет что-то... вот так, когда темно, и с улицы пропали все прохожие, можно его услышать.

      Темно. Щеки жжет от холода. Иду все быстрее и быстрее. И не могу согреться. Я почти забыл, что скоро праздник. Мне не нравится это слово... оно кричащее, оно шумное, счастливое, в нем много согласных,  а они, будь не ладны, призывают к чему-то. Такая долгая ассоциация… наверное, она берет свои корни из детского ощущения, из того времени, когда взрослые с загадочным видом и придыханием говорили – «праздник». Мне так хотелось заглянуть за это слово. Но я не понимал; и только радовался, переживая эту загадочность, чувствуя, что вот-вот… оно близко, что-то произойдет такое... как та снежинка, попавшая под тусклый свет, свою белизну отражающая во всей радужной палитре.

      Когда я бреду вот так, как сегодня, и снег безнадежно-нежно укладывается под ноги в темноте, мне вспоминается бабушкин предрождественский кораблик.
      
      Мне вспоминается… Пятиэтажный дом выцветшего желтого цвета. Постройка хрущевского типа: вход в подвальчики со двора; проходные комнаты. Квартирки все аккуратненькие, с чистыми занавесками, с тихими отсветами в окошках по вечерам. В этом доме лишь несколько молодых этажей, остальные заселены стариками. Мы жили на пятом этаже: я и бабушка.
      
      Бабушка вышла на балкон.
- Ну что ты там все выглядываешь? Что тебе в чужих окнах понадобилось?
- Вон видишь. Смотри какая у тех… в комнате елочку зажгли. 
- Ай, быстро в комнату. Итак, вон чихаешь. Ишь, тоже мне, удумал – на балкон бегать.
      Бабушка закрыла балконную дверь на верхнюю щеколду,  я еще не дотягивался до нее.
- Маешься целый день. Иди книжку почитай.
- Баб, я чихаю от нее – у нее страницы старые.
- Да что ты? Меньше бы раздетым на балкон выбегал. Эх, ты.
      Я уселся на диване, а бабушка принесла мне теплое одеяло. Укутала, как мумию: я и пошевелиться не мог. Мне стало тоскливо: сверлил фотообои взглядом, отчаянно чихая. Грудь вдруг сдавило – то ли от кашля, то ли от жалости к себе. И что-то внутри ныло безудержно.
      
      Вдруг бабушка притащила большой таз с водой. И поставила посреди комнаты. Вода в тазу еще не успокоилась, и колыхалась из стороны в сторону. Я тут же выбрался из пухового плена, и стал следить, как друг за другом исчезают пузырьки в тазу.
      Бабушка разорила запасы моих школьных тетрадей. Я все не мог понять, что это на нее нашло. Она попросила меня вырезать из тетради десять листов лопуха. Пришел от ее задания в дикий восторг, и долго хохотал над ней, покашливая и почихивая.
- Баб, уже шесть штук нарезал. Мне надоело.
- Давай-ка, вырежи еще один. И на каждом напиши по одному желанию. Только желания должны быть от души, а не просто так. Ты подумай сначала хорошо. 
      Убежал в соседнюю комнату, и зачем-то закрылся. Как будто кто-то мог услышать мои мысли.   
      До сих пор помню эти листочки, заполненные очень старательно. На одном написал: чтобы Настя меня любила, на другом – хочу быть сильным, как робот. И что-то еще.
      Когда вышел из комнаты, бабушка растирала в руках пластилин. Она прикрепила на него листочки по бокам тазика. Заметив, что я смущаюсь, она повернула бумагу другой стороной; и мои буквы стали рассматривать ковер на полу. 
      - Пошли колоть орехи, - неожиданно заявила бабушка. Сегодня она удивляла меня!
      Мы кололи с ней грецкие орехи в ступке, а потом лопали наперегонки. Когда на кухонном столе накопилась целая горка скорлупок, бабушка ушла в кладовку. По дороге она чуть не споткнулась об «окаянный» таз с водой. Я согрелся, поел, посмеялся, на душе было радостно, и я ждал от бабушки еще чего-нибудь мудреного.
      Она окликнула меня. Побежал за ней. Бабушка стояла около тазика и держала в руках половинку-скорлупку с маленькой свечкой внутри.
 - Это тебе. Спускай на воду. Смотри, куда приплывет – вот тебе и желание исполнится.

      Мы зажгли свечу, опустили кораблик на воду. И потушили свет. У меня от волнения заложило уши. Голова стала одновременно и легкой, и тяжелой. Я подул – и кораблик поплыл…
 
      Люблю зимой возвращаться домой по этой длинной улице, освещенной с двух сторон фонариками. Люблю наблюдать, как по снегу скользит свет, разрушая холодную полудрему. Мириады снежинок,  мимолетно, неуловимо превращенные в искру, невольно будоражат мою память. Скоро рождество.