Шуба, платье и сапожки

С самого моего дня рождения я жил напротив старинного кладби-
ща, что с осознанных моих дней напоминало мне о скоротечности
жизни. Делая вывод из этого напоминания ещё со своего отроческого
времени, я решил, что только посредством любви можно продлить не
только чьи-то дни, но и вместе с тем и свои. С тех пор по моей теории
забурлила моя жизнь от радости нахождения и открытия любви в чём-
то, в ком-то и в себе самом. Я всё любил в этом мире, принимая его
прелести. И, по мнению некоторых людей, я любил даже самые его
наихудшие явления, но ни в чём и ни в ком никогда не разочаровывал-
ся, ведь это же был мир Бога, а он был, есть и будет прекрасен. Об
этом я говорил всем и особенно часто женщинам, потому что боль-
шую часть своего времени по своей любвеобильной натуре приходи-
лось уделять им, тем, которых не выбирал для своего интимного об-
щения, а как говорится, как репей цеплялся за первую попавшуюся
юбку. Для меня — красавицы, не красавицы — все были равны. Как
говорится, стриг я их под одну гребенку. Вот в таком духе и продолжа-
лась бы моя жизнь до конца своих дней, не случись со мной уже в
зрелом возрасте одного события в которое невозможно поверить до
того оно неправдоподобно, и которое, боясь рассказать кому-либо во
всеуслышание начинаю поздно вечером тайно при свете свечи описы-
вать для потомков на бумаге с намерением закончить свой труд до ус-
ловленного стука в моё окно.
Тогда, как и в нынешний вечер, разыгралась снежная кутерьма и
хорошо было мне в жарко натопленном доме под завывание ветра,
шуршание снега об оконные стёкла мечтать, как придёт сейчас ко мне
женщина, с которой я заранее условился о свидании у меня дома. Как
придёт она, скинет шубу, и в цветастом платье сядет ко мне на колени
и скажет, что много она видала на своём веку чудес, но чудо, такое как
я, видит впервые, и как бы ненароком потушит свечу. И дальше ночь
закроет свои тёмно-голубые глаза, стыдясь нашей наготы. И в таком
состоянии шум ночного ветра мы будем до утра пересиливать своеоб-
разной мелодией скрипа кровати. Но увы, ветер на дворе всё усили-
вался и усиливался, а желанной женщины всё не было и не было, и я в
приятном томлении уже начал подрёмывать, как громкий стук в окно
заставил меня вздрогнуть и крикнуть:
— Не заперто, входите, дорогая!
Дверь отворилась, и через порог ввалилась женщина. При свете до-
горающей свечи я молча с наслаждением наблюдал её со спины и ви-
дел, как она отряхивала снег с шубы, как сняла её, показав мне цветас-
тое платье, подчеркивающее её привлекательный зад, что сразу возбу-
дил меня. И в то время, когда она должна была повернуться и пойти ко
мне, вдруг свеча приказала долго жить, но она в темноте нашла меня,
будучи уже без платья. А остальное было, как я мечтал до её прихода:
мои колени, признание, ночь, ветер, кроватный скрип... И каково же было
моё удивление, когда на рассвете я взглянул на эту женщину, которая
рядом спала мертвецким сном. Это была не та особа, которой я назна-
чил вчера свидание. Это была оспенная старуха, лет под девяносто, с
пробивающимися усиками, но правда с высокой грудью и толстым за-
дом. Я лежал, не шевелясь, и ломал себе голову, как она могла заблудить
в мою кровать, и откуда у неё было столько прыти гарцевать подо мной,
ежели ей уже положено лежать на кладбище. А она, как бы уловив ход
моих мыслей, потянувшись, проговорила:
— Ты сам в том виноват, что своим каждоночным неугомонным
кроватным скрипом поднял от вечного сна всех женщин кладбища, и
теперь ради любопытства каждую ночь к тебе будет приходить одна из
нас убедиться, какой ты всё-таки молодец!
Я молчал, а она продолжала:
— А ту, которую ты ждал с вечера, мы перехватили по дороге к
тебе. И шуба и платье с неё, да и сапожки её всем нам понадобятся,
чтобы выглядеть приличными дамами, идя на свидание с тобою.
Я продолжал молчать, и она молчала, покуда одевалась. И только
уже с порога, смеясь, добавила:
— Да ты не переживай о своей любимой. Она, хотя напугана и
обобрана до нитки нами, обнаженными выходцами из могил, жива,
здорова и не замёрзнет, ведь она заночевала у нашего, ещё не старого,
кладбищенского сторожа. Прощай, сегодня жди в окно очередного
стука.
С той ночи повалили ко мне, похороненные в разные столетия,
ожившие дамы. И все они являлись ко мне и уходили от меня в одних
и тех же сапожках, и по времени года и погоды то ли в шубе, то ли в
одном цветастом платье. И этот наряд так примелькался соседям, что
они начали поговаривать, что я всё-таки женился, и что у жены моей
очень бедный гардероб, ведь уже сколько лет ходит в одном и том же…