Ребёнок или карьера?

      В марте 1894 г. Софья была полностью погружена в институтские заботы. Девочки требовали очень много её внимания и сил!

      Но однажды нянюшка Офимьевна вдруг сказала ей, помогая утром одеться:
      – Барыня! Сдаётся мне, платье твоё тесно стало в груди… Да и в талии тоже!..

      Нянюшка в силу возраста могла позволить себе такое обращение. Она Софье в бабушки годилась! А Софья и не требовала сословной субординации. Она уважала и любила Офимьевну, полностью доверяла ей своих детей. Так что какой смысл «чиниться»?

      Софья оглядела себя. То ли впору, то ли и правда тесно!
      – Да нет, Офимьевна, с чего бы?
      – Дак вот именно, матушка, с чего бы! …«Гости» давно у тебя были?

      Софья не поняла вначале, переспросила:
      – Какие гости, Офимьевна?
      Но не успела закончить вопрос, как до неё дошло!.. И вправду – месяц точно не было, а в прошлом?..
      – Не помню… - по лицу было видно без слов, что не помнит.
      – Матушка, матушка, совсем заюшилась*!.. И не рада, что ль?!
      Офимьевна укоризненно качала головой, а сама улыбалась.

      Софья и рада была, и обескуражена. Та-ак, пока учебный год не кончится, она ещё поработает.
      Пока беременна, ничего страшного. Там лето, каникулы. В сентябре… С сентября уже не получится выйти… А как родит – будет дома с малышом! С шестым уже!..

      А Владимир как обрадуется! Он всегда рад детям, тому, что Соня дома его встречает, когда он возвращается к своему очагу! Придётся ль ей остаться в институте? У неё были такие планы! И что, теперь всему конец?!

      Вечером по сияющему взгляду любимой граф понял: что-то произошло!
      - Дай угадаю! - и после эффектной паузы, показавшей, что он сразу определил, в чём дело. - ...Мадам оставляет службу ради домашнего уюта? - Владимир улыбался. - У нас будет ребёнок!

      Интонация не была вопросительной. Он обнял Софью за талию и любовался ею.

      - Владимир!.. А как ты догадался?
      - Наблюдательность, Софья, наблюдательность! На фронте от неё зависит порою жизнь! Поздравляю тебя!

      Видно было, как он счастлив!

      - А я тебя поздравляю, Владимир!

      Никаких неприятных ощущений Софья не испытывала, продолжала ходить на службу. Живота пока не было видно, так что никто ни о чём не заподозрил бы, но она считала своим долгом оповестить начальницу, мадам Можайскую.

      Елена Александровна поблагодарила, что Софья предупредила за полгода. «Буду потихоньку искать Вам замену, София Ивановна!»


      * * *

      Май – недаром от слова «маяться»! В самом конце учебного года, когда девочки уже почувствовали близость летней свободы и совершенно не хотели учиться, Софья отчего-то начала сильно нервничать. Сердце щемило непонятно с чего.

      Один раз даже чуть не упала в обморок на уроке. Корсет она уже давно не носила – с того самого первого разговора с Офимьевной. Но ей всё равно не хватало воздуха, голова кружилась, перед глазами мелькали мушки!

      Дома Владимир тоже заметил, что с женой что-то не так.
      – Софья! Давай пригласим врача!

      Софья подумала, поразмыслила и решила:
      – А что если позвать Оксану? Она же в этом понимает! Женский доктор!

      Оксана приехала – и снова зажужжали то «же ж», то «да как же ж».
      Она сказала:
      - Софьюшка, похоже, у тебя давление повышается. Так бывает во второй половине беременности. А сердце слабенькое.
      Софья опечалилась.
      - У матушки сердце больное было, она от этого и скончалась!

      Оксана сразу всполошилась.
      - Соня, ей же ж и сорока не было, Царствие Небесное Полине Игнатьевне!

      - Да... Матушка говорила, что и её мама умерла в тридцать восемь от сердечной болезни!
      Ещё того не хватало! Наследственность...

      - Много переживаете вы, видно! Слишком близко к сердцу принимаете! Тебя-то я знаю: ты точно такая и есть! Софья! Тебе поберечь себя надо. Уже кончается твой учебный год - хватит, наработалась. Посиди дома. Я тебе напишу направление на измерение артериального давления. Его в госпитале измеряют специальным прибором.
      - Хорошо, съезжу, Оксана!

      Софья поехала, там её положили в палате на кушетку, присоединили к руке какой-то сложный сосуд, с отходящими от него трубками.

      Доктор сказал, что надо следить за давлением, если будет повышаться, то пользоваться пиявками.
      - Пиявки? Да, я помню пиявки! Благодарю за совет!

      Прошло недели две, Софье становилось всё хуже.

      Оксана посоветовала обратиться в больницу. Софья, по совету врача, пробовала снижать давление ваннами, кровопусканием, пиявками, отварами трав, физическими упражнениями и другими методами, которые рекомендовал врач. Поначалу новые методы помогали, потом переставали.

      Она уже не могла ездить никуда. Подруга посоветовала вызвать доктора на дом.
      Доктор приехал, осмотрел Софью, поговорил с Оксаной.

      Софья впервые почувствовала тревогу.
      В ту пору обычно старались делать всё, чтобы сохранить ребёнка, но что-то вызывало опасения доктора. Он велел беречь себя, больше лежать, не волноваться.
      - Как я могу не волноваться, когда Владимир опять в отъезде! - жаловалась она Оксане.

      Шли дни, а Софье лучше не становилось. Частые обмороки, слабость, пот градом. Она уже еле скрывала своё состояние от детей. Впрочем, Люба уже понимала, что матери нехорошо. Девочка подолгу сидела около маминого диванчика.
      «Скорее бы вернулся папа!» - мечтала она, гладя Софью по руке.

      Между тем дело становилось настолько худо, что врач Иван Иванович созвал консилиум из опытных маститых врачей. Они долго совещались за закрытой дверью, пока Оксана развлекала подругу болтовнёй. Затем Нечипоренко проводила врачей к Софье в комнату.

      - Ксения Филипповна, огласите, пожалуйста, Вашей подруге наш вердикт!
      Та начала издалека:
      - Софьюшка, дорогая! У тебя же ж пятеро детей! Ты не можешь рисковать собой ради шестого младенца!

      - Что? Что угрожает мне? Что младенцу?
      - Сонечка, профессор считает, что мы не можем, не рискуя твоей жизнью, сохранять беременность!
      - Софья Ивановна! Ещё немного, и почки откажут! Это очень опасно! - горячо говорил врач.

      Софья всё ещё не понимала.

      - Что Вы предлагаете?
      - Сонечка, надо делать кесарево!
      - А ребёнок?

      «Я не могу убить свою детку!»

      На эти мысли дитя в животе зашевелилось.
      Софья заплакала.
      - Софья Ивановна, вы подумайте, поговорите с мужем! Хотите, я поговорю?
      - Он сейчас в отъезде, в командировке!
      - Очень жаль!

      Оксана уверила, что останется поговорить с пациенткой, а почтенные доктора могут идти.
      - Завтра же ж мы вам скажем результат, Иван Иванович!

      Когда подруги остались вдвоём, Нечипоренко сказала:
      - Сонечка, ты понимаешь, что продолжать носить ребёнка смертельно опасно! Что будут делать дети, что скажет Владимир Сергеевич, если ты умрёшь! Ты о них подумала?! Они уже ж сейчас есть, они тебя любят, они в тебе нуждаются!

      - А детка моя - она ведь тоже уже есть! Она в животе у меня толкается!
      - Но она может тебя убить!
      - Что же делать, Оксана, что же делать?..
      - Сделаем кесарево, но ребёнок на таком сроке беременности ещё не жизнеспособен! Зато ты будешь жива и здорова! Решайся, Софья!
      - Я не могу решать такой вопрос без Владимира!

      Оксана сузила глаза и внимательно посмотрела на подругу.

      - Софья! Скажи, что это ты нарочно говоришь, чтобы оттянуть момент!
      Соня не могла не согласиться.

      - А вот, кстати, я тебе что скажу, Горчакова!
      Оксана состроила такую мину, что можно было не сомневаться: сейчас выдаст что-то неприятное! И точно:
      - Тебе ведь этот младенец не ко времени! Ты же ж собралась карьеру делать! Ты же ж хотела служить в институте, давать уроки, а потом - в инспектрисы или в начальницы, не правда ли?

      В этих рассуждениях была доля истины. Тем горше было Горчаковой. Променяла, получается, ребёнка на карьеру!

      Оксана не хотела обидеть или огорчить одноклассницу. Она говорила прямо, с некоторой долей цинизма, как врач. Её целью было немного поменять угол зрения Софьи на сложное, но необходимое решение.

      Владимир приехал домой, и с ним доктор имел серьёзный разговор. Воронцов был, конечно, в ужасе, что придётся пожертвовать ребёнком.

      - Граф, вы же понимаете, что в противном случае мы рискуем потерять графиню! - безапелляционно заявил доктор.

      Всю ночь Владимир Сергеевич сидел и думал, как поступить, чуть не рвал на себе волосы. Он любил всех своих детей, и этого, нерождённого ребёночка тоже. И вот надо принять тяжёлое решение.

      «Нет, Софья, если выбирать между ним и тобой, то, конечно, я выбираю тебя. Я не смогу без тебя. Я не смогу простить себя, если мы потеряем тебя!» - думал он. Да это и представить себе нельзя! Даже подумать такое невозможно!

      Утром он пришёл к жене (она спала в отдельной комнате, чтобы её никто не потревожил).
      - Владимир! Наконец-то ты пришёл! Я так соскучилась!
      Соня обвила руками его шею и заплакала.
      - Что ты, Сонечка! - он растерялся от неожиданности. - Ну Софи, ну успокойся!

      Нет, Воронцов положительно не выносил, когда Софья плачет. Он не знал, что делать!

      - Владимир! Скажи, что мы всё преодолеем!
      - Я бы положился на мнение и опыт докторов!
      - Но ты же хочешь этого ребёнка!
      - Хочу, но не ценой твоей жизни!

      Он осторожно промакивал платочком её глаза.

      - Ты помнишь, как мы спасали Серёжину жизнь? - спросила вдруг она.

      Воронцов помнил. Платой была если не жизнь, то их любовь и счастье. Но обстоятельства были другие.

      - Софья...
      - Владимир...
      - Я всё равно не соглашусь рисковать твоей жизнью!

      Он держал её в объятиях. Руки его были тёплые-тёплые. Соня заплакала ещё сильнее.

      - Софи! - он целовал её. - Мне тяжело принять это решение. Я понимаю, что тебе ещё тяжелее... Я знаю: говорить о том, что у нас есть ещё дети, бесполезно! Это ведь совсем другой ребёнок, ни он нам никого не заменит, никто другой не заменит его! Но и нашим детям маму тоже никто никогда не заменит! Диночка с Ванюшкой малыши ещё!

      О себе он и не говорил - что он, когда речь идёт о его единственной Софье!

      Она молчала, ища в любимых глазах поддержку. Она не хотела принимать страшное решение. Он не смел настаивать, понимая, что всё равно решаться придётся.

      В тот же день начался ещё один приступ, Софья потеряла сознание, её срочно повезли в больницу, Иван Иванович оперировал её. Ребёнок, понятное дело, не выжил. Это был - вот именно что был! - мальчик.

      Владимиру Сергеевичу позволили навестить супругу в палате. Софья была как неживая. Лицо - как вырезанное из мрамора. Совершенные черты - и бледность. Никогда он её такой не видел. Ему бы броситься к ней, покрыть её поцелуями - он так её любил! Но он чувствовал, что сейчас нельзя этого делать.

      Она лежала тёплая, родная, близкая, любимая, желанная, единственная, но такая недосягаемая сейчас. Однако сейчас всё представлялось не столь безнадёжным, как в былые времена. Время пройдёт - всё образуется. Владимиру приходилось успокаивать себя самому, ибо Сонечка, его утешительница, сейчас сама нуждалась в помощи.

      Воронцову, потерявшему сына, хотелось пойти и напиться в стельку. Но он представлял себе бледное Софьино лицо на подушке, и ему становилось стыдно. Прошли те времена, когда он ни за кого не отвечал и мог утопить горе в вине. А сегодня у него дома были его дети, чья мама в больнице. И он был нужен им!

      И он пошёл к детям. Было лето, и Серёжа жил дома. Они с Любой гуляли в саду, качались на гамаке, играли в лаун-теннис и крокет. Верочка ждала папу, чтобы покататься на Белоножке. Она уже очень хорошо держалась в седле и умела делать всякие штуки! Няня играла с Ваней и Диной.

      Всё было хорошо! Только Софья в больнице.

      * * *
      Вечером граф думал: «Сейчас в самую бы пору на турок в атаку пойти!» Он еле сдерживал своё напряжение и отчаяние. Офимьевна, уложив детей, ходила по коридору тяжёлыми старушечьими шагами. «Как Смерть!» - подумал он.

      Воронцов вдруг вскочил и быстрым шагом пошёл на конюшню, взял коня, сделал несколько кругов вокруг квартала в полумраке летней ночи (фонари еле горели - власти газ экономят!). Злость и напряжение немного отпустили. Отдал животное заспанному конюху - поводить и почистить. Конь был весь в мыле.

      Вернувшись в дом, он наткнулся в коридоре на нянюшку со свечой. Она посмотрела на него понимающе, кивнула и отправилась спать в детскую, на свой сундучок.

      Её тёплый, ласковый взгляд слегка успокоил Владимира. И он пошёл в спальню в надежде, что завтрашний день принесёт добрые вести.

      Но, зайдя в комнату, он взглянул на их с Софьей кровать и передумал. Слишком тяжело было здесь одному. А в клуб не сбежишь.

      И Воронцов провёл ночь в библиотеке. Там, среди книг, было привычнее терзаться и страдать.


      * * *

      Утром Владимир пришёл к ней в палату. Врач сказал, что графине можно уже съесть яичко всмятку. Завтрак стоял на тумбочке, но у Софьи не было сил поднять голову. Муж приподнял её вместе с подушкой и стал кормить с ложечки.

      - Опять ты меня кормишь! - слабо улыбнулась Софья.
      Ей было очень приятно, что Владимир пришёл к ней и кормит её.
      - Я так по тебе скучала! - сказала она. - Как там наши детки?
      - Я передам, что ты о них спрашивала. Лето - так гуляют. За малышами Офимьевна следит. Принцесса наша старшая повзрослела, серьёзная такая...

      Владимир говорил о детях, отвлекаясь сам и отвлекая жену от мрачных дум. Он очень любил всех своих домашних! Несмотря на несчастье, всё-таки дружная, любящая семья - это предел мечтаний такого человека, как граф Воронцов. Что бы он делал без своей Софьи!

      - Я был бы всю жизнь несчастен, если бы на тебе не женился! - высказал он сокровенную мысль.
      Софья только заплакала на это.
      - Хорошо, прости, не буду о грустном!

      Он осмелился взять её руку и поцеловать. Софья потянулась к нему, и он коснулся губами её губ.
      «Слезами горю всё равно не поможешь, ребёночка не вернёшь! Главное, что мы вместе!»


Примечания:

* Заюшилась - захлопоталась (пск.) Словарь Даля, между прочим!