С новым учебным годом!

      Вернувшись с юга, Владимир Сергеевич опять погрузился в свою работу, часто отлучался из дома.

      У Серёжи начинался последний год в корпусе. Этот год сулил перемены в жизни. Рота, в которую входили кадеты двух последних классов, называлась строевой.

      Серёжа с нетерпением ждал, когда его и его товарищей отправят на лагерные сборы для строевой подготовки. Обещали даже выдать им ружья! Чувствовалось, что дело приобретает уже серьёзный оборот, не детские игры.

      В традиции старшего класса входило также ведение кадетской летописи корпуса, так называемой книги «Звериада». Класс получил сию святыню на торжественном параде в 12 часов ночи после сдачи их предшественниками последнего экзамена, и с этой поры кадеты должны были вписывать в нее свою часть хроники.

      Книга была красивая! Богатый переплет сочного василькового цвета - под цвет корпусного погона, буквы с золотым тиснением, золотые застежки, великолепная бумага! Корпусную летопись оформляли лучшие художники. И Серёже предстояло участвовать в этом. Только у выпускников был доступ к книге! И только раз в год происходило общее чтение «Звериады» - в день корпусного праздника, Михаила Архистратига (главнокомандующего всем Небесным Воинством), 8 ноября.

      Всё это было ново и так же незнакомо, как при начале учёбы в первом классе. Да и сами-то они не узнавали себя и друг друга. Голоса ломались, фигуры менялись, груди расправлялись... Некоторым уже приходилось тщательно бриться опасной бритвой, точа её на ремне.

      Кадеты чувствовали скорое расставание, они стремились сфотографироваться вместе, по отдельности, подарить друзьям фотокарточки на память.


      * * *
      Софья собралась на уроки в институт. Для большинства коллег с ней ничего не произошло. Поприветствовали друг друга на большом педагогическом совете накануне начала ученья, обменялись дежурными вопросами. «Где были летом?» - «Ездили в Крым, к родственникам».

      Мадам Можайская из тактичности хранила молчание. Эмма Оттовна на людях тоже проявляла истинную сдержанность классной дамы. Но вечером Штольц всё же улучила минутку, когда они с Софьей оказались вдвоём.

      – Мадам Воронцова, зайдите ко мне в кабинет, поговорим!
      Софья кивнула молча и последовала за инспектрисой.

      В кабинете обе почувствовали свободу от светских масок. Эмма Оттовна приняла сочувственное выражение лица: смесь улыбки и гримасы сожаления. Соня мельком отметила, что количество морщин на лице педагога сильно выросло. Эмма развела руки в своём обычном жесте, так напоминающем несмелую попытку объятий.

      Софья видела, как Штольц сочувствует ей. Она была за это благодарна, но сдерживалась. Штольц сказала ей:

      – Поплачь, детка! Я знаю, что ты сильная, ты всё преодолеешь.

      Софья не хотела плакать при ней, но слёзы всё-таки выступили на глазах.
      - Променяла я ребёнка на институт! - сказала она.

      Эмма поняла, что заботит её воспитанницу.
      - Такова уж судьба! - ответила она. - Я вам сочувствую!

      Она неожиданно перешла на «вы»? Нет, она имела в виду Софью и её мужа:

      - С Владимиром Сергеевичем вы справитесь со всеми бедами!

      Штольц продолжала увещевания и ободряюще гладила Софью по руке:
      – У нас столько работы! Будет некогда пла-кать!

      А Соня говорила сквозь уходящие уже слёзы:
      – Опять Вы мне помогли! Эмма Оттовна! И Оксана!

      Эмма умилилась:
      – Оксаночка ну прямо как ангел небесный! У вас такая дружба, Mesdames ! Как вы её бережно храните! Я восхищаюсь!

      Софья убеждённо заметила:
      – Благодаря Вам и Вашему воспитанию, Эмма Оттовна! «Нам целый мир чужбина, Отечество нам – милый институт!»*

      Они помолчали, и Эмма ответила:

      - Я никогда не думала, что у Нечипоренко всё будет так хорошо, успешно!
      - Детей вот только нет у неё...
      Софья была готова сколько угодно обсуждать детскую тему. Эмма подхватила:
      - У Ильинской, наконец, свой малыш появился!
      - Уже три года ему! Настя Зотова – и та скоро родит, представляете?!

      – Я так всех вас люблю, деточки мои! – теперь плакать, растрогавшись, начала Эмма Оттовна.
      Но она взяла себя в руки.

      – Итак, скоро начало нофого учепного года, Софья Ивановна! И Ваш день рождения!
      От волнения у Эммы Оттовны усилился акцент.

      Софья была тронута, однако и перемену в обращении она отметила.
      - Вы помните, Эмма Оттовна!
      - Ну как я могу забыть! - Дама замахала руками. - Давайте продолжим об учебных делах!

      * * *
      А учебные дела оказались довольно запутанными. Разболтанный первым годом шестой класс требовал строжайших дисциплинарных мер. Софья же не любила наказаний. Ей сказали, что в прошлом году приходилось на каждом уроке изощряться, чтобы заставить девочек слушать, запоминать, писать. Сзади сидели классные дамы: французская - Таисия Михайловна Микульская или немецкая - Анна Иосифовна Берг, но лучше не становилось.

      Софья зимой не раз слышала, как Таисия Михайловна распекала ученицу:
      - Ты, девица, лоботряска! - говорила она басом, и светлые волосы падали на раскрасневшееся лицо дамы.

      В интонации звучали любовь и забота о девочках. Ну как можно не слушаться такого педагога!

      Сейчас, прежде чем зайти в класс, Соня предложила мадам Микульской:
      - Давайте я проведу первый урок у них без Вас!

      Кофушки вели себя довольно развязно, увидев, что классная дама, проводив их на урок, удалилась, шурша синим коленкоровым подолом.

      - Mesdames ! - сказала Софья громко. - У нас урок! Здравствуйте, девочки!
      Звук незнакомого голоса привлёк внимание учениц. Они вначале повернули головы к доске, а потом по мере слов Софьи Ивановны, кто быстро, кто извиваясь за партой, поднялись.

      Софья представилась и сказала, что будет вести уроки словесности и чистописания.
      - И что, сейчас опять будем ставить кляксы в тетрадки?
      - Да, кто будет ставить кляксы, та будет переписывать, пока всё чистенько не получится. Но сейчас я прочитаю вам один рассказ о будущем.

      Девочки прислушались к словам учительницы. Им никто в прошлом году не читал никаких рассказов. О будущем? Интересно!

      - А садиться - руки за спинку скамейки?
      - Если хотите прямую спину, то пожалуйста, сделайте так! - ответила Софья. - Вы послушайте: если вам будет смешно, можете смеяться. А обсудим с вами потом. Зададите свои вопросы.

      Она открыла книгу и начала читать: «Антон Павлович Чехов. Размазня. На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться...»

      Девочки слушали внимательно рассказ о взаимоотношениях гувернантки и работодателя. Софья Ивановна специально выбрала эту вещь Чехова о великодушии. Может быть, девочкам придётся столкнуться с подобной ситуацией, и неизвестно ещё, в какой из двух ролей окажутся они.

      После чтения она попросила прокомментировать, что ученицы думают по поводу поведения обоих участников конфликта. Софья надеялась таким образом понять, с кем она имеет дело в этом классе. Девочки раскрывались перед педагогом как на ладони.

      Свой, пятый класс встретил Софью Ивановну радостными криками. Амалия Карловна стояла сзади с длинной линейкой, которой собиралась бить недисциплинированных между лопаток или пониже спины. Но девочки были так рады, что не обращали внимания на классного цербера.

      Соня засмеялась и, не желая подводить учениц, предложила поскорее успокоиться и сесть. У всех настроение было прекрасное.
      - Софья Ивановна! А Вы никуда от нас не уйдёте? А то нам говорили, что у нас будет новый словесник с этого года!
      - Нет, не уйду, милые мои! Будем вместе изучать наш родной язык и изящную словесность!

      Девочки были так довольны, что даже известие о диктанте с заданием по грамматике восприняли на «ура».

      А Софьины чувства были смешанными. Она и рада была радости воспитанниц, и печаль по умершему сыночку всё же не отпускала её. Софья уговорила себя не предаваться этой печали на уроках.

      * * *
      Ещё у Воронцовых начало учебного года касалось Любы.

      В 1894 году она перешла уже в пятый класс гимназии.
      У неё была длинная и толстая русая коса, фигура постепенно становилась девичьей.

      Накануне учебного года у Любы состоялся очень важный разговор с мамой.
      Девочка пришла к маме в комнату. Она была чем-то смущена.
      - Маменька...

      Софья насторожилась. Что такое с дочкой?
      - Маменька! Я не понимаю, что со мной происходит...
      - А что же случилось, Любонька? - спросила тихонько мама.
      - Не знаю: то ли заболела, то ли вообще умираю. Голова болит и...

      Бедная девочка покрылась красными пятнами, она не знала, как сказать...
      Софья Ивановна догадалась, что мучает её дочь. Ей стало стыдно: с чужими девочками возится, а со своей и поговорить некогда, объяснить, какие изменения происходят в теле подростка.
      «Как бы и Верочку не проворонить! Та, очевидно, будет раньше развиваться!»
      Хотя ведь у Верочки есть старшая сестра! А у Динки - так и целых две! Они уж точно всё вовремя узнают!

      - Любонька, я думаю, что всё в порядке. Ты не болеешь и не умираешь - ты становишься девушкой! Неужели в классе ни у кого ещё не начались месячные?
      Софья нарочно назвала вещи своими именами, чтобы её взрослеющая доченька не тушевалась, а была откровенна.

      Люба смутилась.
      - Мааама! Мы с девочками не обсуждаем это!
      «Господи, какие дурочки!» - подумала Софья и обняла Любу. Она заметила, что дочка почти с неё ростом.

      Когда Софья училась в институте, совместное проживание делало девочек более откровенными между собой, они обсуждали всё, что их волновало. Хотя, впрочем, Софье было бы комфортнее, если бы границы интимных тайн немного укрепились бы, не позволяя всем и каждому через них проникать.

      Софья тогда к своем телу относилась очень трепетно и попытки посягнуть на его свободу и независимость воспринимала крайне болезненно, как и любая девочка-подросток. Не каждой пришлось пережить то, что перенесла Софья. Графиня желала всем сердцем, чтобы её дочерям в жизни не досталось ничего подобного.

      Тогда в подземелье - если бы Архип с ней что-то сделал, Софья бы точно покончила с собой! А Рифат!.. Эти угрозы до сих пор болезненно отзывались в душе и в теле. Хорошо, что у неё есть Владимир - любящий и любимый, нежный, заботливый, угадывающий каждое её желание и движение!

      Она помолилась. Люба смотрела на маменьку широко открытыми глазами.

      - Не тревожься, деточка! Попроси у Офимьевны чистые тряпочки, и каждый месяц у неё бери. Я скажу, чтобы она тебе приготовила.

      Люба скривилась.
      - И ты будешь с ней это обсуждать?!

      - Хорошо, что ты такая щепетильная, но с нянюшкой как раз и можно это обсудить. Я не буду при тебе разговаривать.

      Софья понимала, что Любочке неловко. У неё тоже есть интимные границы.

      - И следи за собой, пожалуйста, в эти дни, - добавила мама, - чтобы одежда не запачкалась. Если голова болит, оденься и выйди погулять. Не бегай, не прыгай лишка.

      - И на гимнастику можно не ходить?! - обрадованно воскликнула Люба.

      Софья Ивановна засмеялась:
      - Да какая у вас гимнастика? Походить под музыку всегда можно! Если боишься, не наклоняйся лишний раз, не кувыркайся. И помни, что ты уже взрослая, ты уже девушка! Держи себя достойно, выпрями спину!

      Софья всегда любила гимнастику, движение. А вот старшая дочь её - нет. Она, кажется, этим отличалась от всего семейства Воронцовых.

      Началась учёба, Люба была все дни занята. Ей приходилось в этом году гораздо больше читать, задачки были труднее, чем прежде. Софья посматривала на полоску света из комнаты Любы, но не заходила. Она никогда не контролировала выполнение домашних заданий. Иногда Люба спрашивала что-то непонятное, но даже чаще она консультировалась у отца или у Наденьки. Маму старалась лишний раз не дёргать: девочка понимала, что маменьке некогда.

      Если после уроков оставалось время, Люба шла в отцовскую библиотеку и выбирала там себе книги. Папа показал, на каких полках стоит то, что может её заинтересовать.

      - По всей библиотеке не шарь, пожалуйста!
      Владимир Сергеевич не переносил, когда нарушается его порядок, перекладываются его вещи. Ох, запретный плод сладок! Но Любе было важнее не расстроить папеньку, чем подсмотреть что-то на запрещённых полках. Всё равно же папа сделает всё, что ни пожелает дочка!

      Такого ещё не бывало, чтобы слова родителей были для старшей дочери Воронцова - как об стенку горох! Наверное, хорошо её воспитывают!

      Итак, Любочка в библиотеке. Сейчас ей уже были интересны романы Льва Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова. Когда Любаша открывала книгу, она погружалась в мир, придуманный писателем, с головой! Она верила, что всё происходило на самом деле, и переживала за Лизу Калитину, Наталью Ласунскую, Пьера Безухова, Анну Каренину, Нехлюдова, Веру и Марфиньку, Неточку Незванову, Аркадия Долгорукова и всех, всех, с кем она находила какую-то свою схожесть.


Примечания:

* Аллюзию на пушкинские строки из стихотворения «19 октября» (1825) использовали в различных учебных заведениях в гимнах и прощальных песнях.