Мишутка, Миша, Михаил...

– Здравствуйте! – Юлечка весело и открыто поприветствовалась. 
И спешащая по делам женщина, увидев девушку, вдруг останавливалась и непременно улыбалась. Открыто, широко, как доброй знакомой:
– Здравствуй, деточка. Здравствуй, Юлечка. Как там здоровье мамы, всё работает? – с видимым удовольствием интересовалась она.
И так всегда, для всех она была либо Юлечкой, либо деточкой, несмотря на то, что она уже давно выросла из возраста Юлечки и даже Юлии, и подходил возраст Юлии Михайловны.
Потому что у неё была очень неприглядная и привлекающая к себе болезнь. ДЦП, и не просто ДЦП, а первая группа. Это когда болезнь становиться судьбой. Значит ей всегда и во всём нужна помощь.
И люди иногда помогали, относясь к ней так, как должно относиться к любому человеку, по-христиански, с удовольствием даря ей своё расположение, не экономя время, улыбки и радость. Но чаще с любопытством озирались, особенно малые дети и старики: дети пялятся, а взрослые пятятся. Ведь Юлечка, словно неваляшка, куда ветер туда и она. А иной раз человек просто пройдёт мимо, мельком кинет взгляд, а у неё уже и сердце в пятках и думы разные в голову лезут. Для неё всегда было важно мнение общества, она жила с оглядкой на родных, соседей, да и просто прохожих.
Все её беды в сверхсерьёзном восприятии жизни. Не получалось у неё относиться ко всему философски, как царь Соломон: «и это пройдёт». Мама не раз говорила: «тяжело тебе будет в жизни. И не потому что ты больная, а потому что все близко к сердцу принимаешь».
Да и оправдывала Юлечка своё имя, была маленькой и хрупкой, как подросток. Нет, в юности ей нравилась её худоба, но пришло время, и она уже тяготилась своей фигурой, без положенной годам женственности и округлости. Но ничего не поделаешь, снова ДЦП. Вообще это болезнь, которая везде и всюду преследует тебя, пожалуй, только во сне можно освободиться от неё. Только вот жаль, что тогда ты ничего не чувствуешь. А то прошла бы, красиво виляя бёдрами, походкой модели или прочла бы вслух стихотворение Анны Ахматовой. Чисто, без сдавленности.
Юлечка бесконечно любила стихи, а Ахматову просто боготворила, за женскую понятливость и солидарность, за то, что та всё о ней знала. Стихи – это, когда просто и высоко. Именно такие ей нравились. От них по коже бегали мурашки, а душа обновлялась. Поэзия для неё была  голосом Бога, который шепчет в ухо.
Конечно, были родители, школа, общение с другими детьми, но все это было так, вроде бы понарошку, она будто спала. Оживала только при встрече с книгой, убегала в неё от ранящей жизни. Она училась жизни по книгам. В книгах и только в книгах она испытывала массу немыслимых переживаний, которые ей не дано испытать больше нигде. Она привыкла жить чужой жизнью и считала это нормой, что особенно пугало родных. Тяжело, когда люди везде ходят, всюду бывают, а ты должна искать это жизненное разнообразие в чём-то другом. И она нашла замену – книги.
Она могла на целый день закрыться в своей комнате и читать, читать, не слыша и не реагируя ни на время, ни на семейные разлады за стенкой.
– Снова прочитанные книги читает. Я когда-нибудь повыкидываю всех её Буратин и «Волшебников …», вместо того, чтобы погулять на свежем воздухе, несётся со всех ног в эти четыре стены. Неужели эти сказки привлекательнее, чем общение с живыми людьми, – негодовала мама. Она была обычной мамой больного ребёнка, и отдавала предпочтение свежему воздуху над книжной пылью.
– Не греми, Оля!  – вступал отец, человек более чуткий и тонкий. – Не дави, дай ей больше свободы.
Так и шла она по жизни с книгами, а не с людьми.
Юлечка постепенно вырастала, а сердце её так и продолжало оставаться нежным, платяным, не тронутым порчею сердцем десятиклассницы. Она старалась не пускать в него информационную грязь, не хотелось смотреть или читать новости, погружаться в ужасы нынешней жизни, пить её трагизм и испуг, в этот жестокий черно-белый мир, мир без добра и любви. Хотелось читать стихи.
Хотя она уже и замужем побывала, что было нетипично для ее болезни. Вроде бы и по любви. Но, как выяснилось после свадьбы, больше от боязни остаться одной. Опять пресловутая болячка, ну ни как не отвязаться от неё. И если уж тебе так нетипично-неприлично повезло, то и сиди себе за мужем, тем более муж очень даже не глуп, что опять же не свойственно ДЦП-шникам. И женился, потому что любил и боготворил. Но чего-то ей не хватало, и она вдруг встрепенулась. Ухаживал долго – семь лет, а развелись быстро.
И потом папа много раз повторял: никто и никогда так тебя не будет любить, как Виктор. Да, она осталась главной женщиной в его жизни, своего же главного мужчину нашла позже.
Развелась и подумала: «ну теперь уже точно всё, конец твоей жизни, Юлька».
Она за свои сорок лет смирилась со многим. Слабая физически она снесла много обид и недоразумений. Каждый день сталкивалась с пугливой и нездоровой реакцией на себя, от которой вначале много раз огорчалась и плакала. Было стыдно за людей, за их непонимание и злобу.
Однажды, она ещё была замужем, у них с Виктором произошла беседа, прочно отложившаяся в памяти. Из тех, какие она называет «про жизнь».
– Ну откуда это превосходство здорового человека над больным? Только потому, что ему повезло больше и он здоров? Самое мерзкое, что может быть на свете – это «я лучше тебя».
– А мне жаль таких людей. Человек нападает от слабости своей. Здоровые бояться нас – инвалидов, потому что не знают, как вести себя с нами. В лучшем случае теряются при встрече с нами, они бы и хотели помочь, да не знают как. А мы вместо шага навстречу ищем в их поступках второе дно и замыкаемся в себе. И ещё пренебрежением к инвалидам здоровые обделяют себя. Они добровольно делают себя беднее на целый мир, ведь каждый человек – большой мир. Не далее, как вчера. Стою в очереди, а рядом какая-то старуха захлёбывается злобой, мол, лезут всякие, инвалидами прикидываются. И так все для вас и санатории, и разные льготы, живи не хочу, – усмехнулся Виктор, – И так мне её стало жаль. Человек дожил до преклонных лет и так ничего-то в этой жизни и не понял. 
– Поэтому я и не люблю большого скопления людей. Есть такие люди, которые могут походя оборвать или обидят, тем, что демонстративно не заметят.
Её жизнь была не богата на любовь. Но если приходили любовь или дружба она оказывалась строга. Требовала многого, может быть даже слишком многого для её болезни. Но и сама отдавалась вся. Подделка в любви – это, когда  пьешь эрзац-кофе или читаешь электронную книгу.
Для Юлечки любовь – это такая же реальность, как и жизнь, из которой выходит всё, и горести и радости и, если повезёт и сама жизнь. Более того имели место быть, только горести и радости, произведённые на свет любовью. Кто-то из великих сказал: «жестокая правда без любви есть ложь». Любовь не объяснишь, да и вообще нужно ли её объяснять? Нужно объяснять нелюбовь. За что я тебя не люблю, я обязан объяснить, потому что это «нет», а «да» объяснять не надо. Я люблю и всё. Ведь как глупо будут выглядеть объяснения, за что я люблю папу и маму.
А годы проходят - все лучшие годы! Человека же, которому она могла просто положить голову не плечо всё не случалось.
И вот, однажды, когда ей уже было под сорок, к ней снова постучалось это чувство. «Как это обычно и бывает с женщинами неудавшейся судьбы» – так думала Юлечка о себе. И она впустила его, потому что устала от длинной, как вечность ночи, а после дня, как ночь. Тяжелая это была любовь, с постоянными поездками в другой город, недовольством мамы и нервными срывами:
– Ну и что ты себя изводишь? В конце концов, зачем это тебе надо?
– Ма – это что, намёк на старость?
– Это намек на то, что обожжешься и будет больно.
– Ма! Хватит, я достаточно тебя слушала в замужестве. Поэтому теперь и одна, – жестоко напоминала Юлечка. Этой жестокости она научилась в последние полгода, «когда связалась с ним». «Он» – это мама так называла Игоря.
Да, смирилась она со многим, к одному только привыкнуть не могла, что, по мнению многих и даже её родных у неё никогда не будет детей. Нет даже не так, люди просто не видели ребёнка рядом со слабенькой Юлечкой. Ведь ей самой постоянно нужна помощь.
Но эти отношения с Игорем, именуемые мамой связью, действительно были любовью, книжная девочка это точно знала, потому что у них появилось продолжение. Она забеременела!
Она твёрдо знала, что женщин без детей не бывает. Знала из книг и из жизни. Женское всегда должно выражаться через мать. Цепочка полноценной жизни женщины должна заканчиваться ребёнком. Она воспитана на этом, по ее иначе и быть не могло.
Тут присутствовали и внушения её бывшего мужа:
–  Женщина есть продолжательница человеческого рода. Без детей, значит без будущего и тьма впереди. Всё же общественное напускное и ненужное для женщины.
Ей, помниться даже хотелось тогда пошутить:
– Таким образом предназначение мужчины – это посто кормить свою жену и ребёнка, – но не посмела. Терялась она на фоне мужа – десять лет разницы.
Первое, что она увидела в глазах гинеколога – ужас и сразу же последовало второе и категоричное – аборт!
Как-то Юлечка, гордо неся свой многообещающий шестимесячный животик, повстречала свою давнюю подругу. Люда всегда немного с опаской шла на контакт с ней, потому что не могла предугадать Юлечкино настроение.
– Я и знала, что врачи рожать мне запретят. Врачи у нас перестраховщики, когда видят любую мало-мальски нестандартную ситуацию, сразу – аборт. Тем более ДЦП – аборт в кубе.
Люда выказала удивление и неподдельную радость:
– А как здоровье, тяжело, наверное?
– Ничуть. Я первые пять месяцев провела между двумя городами: к нашему папе постоянно ездила. «УЗИ» показало, что ребёнок развивается хорошо, да и я не ощущаю никакого дискомфорта. Никакого токсикоза, болей и прочих женских напастей. И это укрепило меня в стремлении рожать. Да и сейчас словно открылось второе дыхание. Много двигаюсь, всё хочется успеть. Даже, когда не была беременной я так не отдавалась работе. И она абсолютно мне не в тягость. – Юлечка открыто улыбнулась и погладила свой живот. – Сейчас иду на врачебный консилиум.
– А что мама? Счастлива?
– С мамой проблема. Она со мной не разговаривает.
Женщина немного удивилась:
– А сестра? Она у тебя современная, умная женщина. Тем более сама мать.
– Мама-то и подпевает Лене. Да их понять можно, бояться они за меня. Но зато, – и тут Юлечка искренне улыбнулась: – зато меня поддерживает моя подруга, сама мать троих детей.
– Но, ничего стоит взять ребёнка на руки и сердца их оттают. Да и потом, если Бог что-то даёт, плохое или хорошее, он обязательно даст и силы преодолеть это. Как говорят: «дал ребёнка, даст и на ребёнка».
И вдруг Юлечка получает неожиданный вопрос от подруги:
– А ты не боишься?
– Чего? – сразу вскинулась она, предчувствуя нападение.
– Своего состояния, возраста. Того, что сама не справишься…– Чего скрывать воровка-зависть поднялась в Люде и не удалось перебороть её.
– Да, мне по-жизни во всем нужна посторонняя помощь, – стараясь не поддаваться раздражению, рассудила Юлечка.
– …и ребёнок будет стесняться тебя, когда подрастет, – говорила и знала, что ранит, но не сказать не могла. Люда вспомнила, как мучила её сестра пять лет назад, когда она так же, как Юлечка болела ребёнком. Тут сыграла свою роль человеческая низость, которую ничем не вытравить из человека. Даже такого положительного, как Люда.
Но у них тогда были лишь разговоры, тут же ребёнок уже был, живой и даже шевелился. Сейчас, когда уже поздно давить на сознание, нужно поддержать подругу. Поэтому женщина, почувствовав свою жестокость, захотела немного сгладить её:
 – Да и потом у тебя, в отличие от меня есть мама. Она ещё в силе. Это твои руки и деньги...
Но дальнейшего разговора не получилось. Люда «нарушила субординацию», недооценила жизненность вопроса. То, что дозволено родному человеку недопустимо для подруги. И Юлечка ушла в свой мир, мир без оттенков.
Она испытывала нехорошее удовлетворение, видя вопрос и недоумение в глазах прохожих. Как это возможно – она и беременна! Ведь привычнее для человеческого сознания видеть инвалида опущенного, убогого, чем с ребёнком. Юлечка ощущала низость этого чувства, но ничего с собой поделать не могла, это был своего рода реванш за многочисленные обиды. И она простила себе его. Многие знакомые не желали признать её женщиной! Но она женщина и никакая болезнь это не может отнять!
Имя, было выбрано задолго до рождения. Как только Юлечка узнала, что у неё будет мальчик, сразу возникло три имени: Игорь – так звали папу малыша, Михаил – имя Юлечкиного отца и Александр – неизвестно, как и почему забредшее в её голову, должно быть сработал шаблон. Если мальчик, обязательно Александр – защитник.
Однажды к ней подсел Игорь, положил голову на её живот, послушал, что там делает сын и удовлетворённый проговорил:
– Я смотрю, что ты мучаешься, как назвать пацана. Давай он будет, как твой папа – Михаил, Миша, Мишутка?
И такое тепло вдруг разлилось внутри, и ребёночек согласно боднул её головкой.
Она так легко выносила ребёнка, словно для того, чтобы показать всем этим «всезнайкам» врачам и акушерам, что не так важно больна ты или молода и здорова. В появлении ребёнка на свет гораздо важнее, одобряет ли это Бог. А Юлечка чувствовала, что это Божий подарок.
Вроде бы все знают, как родятся дети. О технологии этого вопроса одиннадцатилетний подросток из подворотни знает едва ли более чем гинеколог. Но есть какой-то момент, который всё равно будет тайной. Это – счастье, что нисходит на тебя и после никогда уже не оставляет.
Когда её прокесарили, то отвезли в реанимационный бокс. Проснулась, в голове полный ералаш и паника: «Где мой ребёнок? Его забрали навсегда. На органы». И сразу всплыла страшилка за другие органы, органы опеки. Всю ночь не спала. Успокоилась, только взяв, ещё непривыкшими ручками шерстяной комочек и подумала: «наконец-то».
Вот и она стала мамой.
И только дальше, во второй, в третий раз, когда включился разум и она более осмысленно рассматривала его, она уже немного разобралась в накрывшем её чувстве. Совсем новом, совсем не похожем на привычное ей чувство к мужчине. И позволила себе подумать: «Неужели это моё? И только моё? И это навсегда!»
Юлечка начала осваивать и привыкать к новой для себя роли, роли матери. Миша – огромный знак вопроса в её жизни. И поход в неизвестность. Пришёл страх, нормальное чувство в её положении. Она боялась всего. Прежде всего, своих, не друживших с головой рук и угловатых движений: как взять, перепеленать, как кормить, как переложить в коляску…, чтобы не сделать сыну больно. Хорошо мама-врач рядом. Постепенно страхи оказались лишними. Мишутка словно понимал, что Юлечке не совсем удобно справляться с обычными женскими делами и как мог, помогал. Рос спокойным. Настоящий Божий ребенок. Плакал до неприличия редко, при особом недовольстве или неудобстве начинал сопеть, или покряхтывать, как взаправдашний медвежонок. Девчонки постоянные кишкамотики, вечно ноют. Бог и тут все устроил для её блага, дал ей пацана.
Одного не нужно было, не нужно было учиться любить его. Душа Юлечки задыхалась от любви и счастья, когда она прикасалась к Мишутке. И теперь, когда она все отдаёт, она гораздо больше получает.
Постепенно, как это бывает, с заботой о ребёнке ушла сумасшедшая любовь к его отцу. Она перестала праздновать Игоря, уже казалось это не важно. Центр вселенной переместился и сосредоточился на его сыне:
– Я приеду! – утверждал он.
– Зачем? Не надо.
– Это эгоизм, – воспитывала мама.
– Да. Имею право!
– Нельзя так.
– Ма, не ты ли все уши мне прожужжала, зачем, да зачем он тебе?
– Нужно быть добрее к людям, неизвестно, что ждёт тебя завтра. Это сегодня ты в шоколаде.
Юлечка частенько в самые трудные моменты вспоминала свой разговор с Людой и убеждалась в её правоте. Да и как забудешь, когда постоянно доходили бабьи толки: «Да, сейчас, пока он лежит поперёк лавки она с ним справляется. А дальше, когда будет носится, как угорелый, лезть во все дыры, …он же ребёнок... Денег-то сколько уйдёт... А не дай Бог заболеет… А потом, с ним ещё и разговаривать нужно… Ребёнок-то в чем виноват?..»
Первое, что она сделала, когда Мишутка позволил – раздала все свои  подростковые юбочки, шортики, сарафанчики… А накупила мягких игрушек, машинок… На потом. Так хотелось, чтобы будущее пришло побыстрее.
После рождения сына она стала ещё осторожнее и серьёзнее смотреть на жизнь. Постаралась не сосредотачиваться на своих глупых обидах. Человек в обиде слаб, как учил её рационал-Виктор. Отчасти поэтому согласилась на приезд Люды, решив с высоты своего счастья «забыть» все недоразумения. Люде же хотелось просто погреться у этого счастья.
Прежде шли взаимные восхищения, тисканье и сюсюканье с малышом, и наконец-то свершилось, Люда, впервые, в свои сорок взяла на руки младенца.
– Не бойся, – угадала мать её состояние.
Женщина держала мальчика, словно стеклянный сосуд, поддерживая при этом головку, у неё руки-то хоть и не Юлечкины, но тоже ДЦП-шные. А Мишутка косит своими бусинами, аж выгибается весь и, останавливает их на Юлечке:
– Так всегда, вечно ищет меня. И любит общение… Сы-но-чек! – ласкалась она голосом к Мишутке.
– Он у тебя вообще-то когда-нибудь плачет? 
– Ещё как! Вообще, когда Мишутка начинает капризничать, я всегда говорю: «Мальчик мой, ну не надо. Ты же знаешь, у кого ты родился».
 – Знаешь, я где-то слышала или читала, что высоко на небе живут не рождённые детки. И Господь Сам решает какого ребёнка дать маме.
– Какого она достойна, какого заслужила, – Юлечка блаженно заулыбалась.
– Вот-вот! И по её силам.
– Теперь бы только оправдать это доверие.
– А ты никогда не думала над тем, что если он родился у необычных людей, значит, и судьба его будет необычной? Значит, он родился не просто так.
– Не знаю. Но где-то читала, что чем дольше ждёшь чего-то, тем оно ценнее и благодатнее, когда приходит. Расцениваешь это, как Божий дар… Какое это таинство… Ничего не было и вдруг целый человек… Аж сердце заходится. А ведь его могло и не быть.
Юлечка прикоснулась к чему-то святому, новому для себя.
– А на кого он похож?– немного погодя спросила Юлечка. Было слышно, что  вопрос важен для неё.
– Не знаю, я папу не видела.
– А вон он, –  и Юлечка принесла пакет с фотографиями.
Люда плохо соображала, когда дело касалось сходства. Сразу терялась, что-либо вразумительное было тяжело сказать.
– Во всяком случае, не на тебя.
– Да ну, – заревновала подруга. И женщина поняла, что в отношении с Игорем у неё не всё однозначно.
– Одна моя знакомая, ранее подруга, закончила тот же интернат, что и я. Так она постоянно казалась недовольной жизнью. Вечно бухтела, ворчала, вроде бы и замужем была дважды и парни ей хорошие попадались, а всегда в разведёнках ходила. Мы были у неё с Игорем, когда я ходила беременной. Так она на днях звонит и говорит: «Знаешь, я помирилась со своим мужем. И все у меня хорошо!»
– Это потому, что люди видят твоё счастье и сами хотят быть счастливыми. Простой человеческий закон: счастье всегда притягивает счастье.
И, когда Юлечка вышла провожать подругу, у них завязался не однозначный разговор:
– Только без обид, лады? – сразу предупредила Люда, помня взрывной характер подруги. – Вот ты говоришь: я выносила, я родила. И это так: ты выносила и ты родила. Но разве в этом твоя заслуга? Просто ты выполнила, назначение женщины и ещё тебе повезло, и Бог выбрал тебя, – захотелось, чтобы она и над этим подумала. – А могло и не повезти. Я бы тоже выносила и родила, если бы мне так подфартило, и болезнь не подставила бы мне роковую подножку.
– Да, тут кому как повезёт, – немного извиняясь за своё счастье, произнесла Юлечка. – Но, как говорит наш батюшка: женщина есть продолжательница рода.
– Конечно, батюшка не женщина и даже не врач. Он не имеет понятия, что от уколов и таблеток у женщины может появиться такая незадача, как фиброма.
– Ты взяла крайний случай. Ведь иногда женщины просто не хотят иметь детей, одним они мешают в их бизнесе, другим их красоте, молодости.
– Да, Юлечка, я согласна, – Люда все-таки решила сказать то, о чём давно и постоянно думала и чем спасалась, – материнство – это высшее предназначение женщины, но ты можешь быть богородицей и, не родив ребёнка, а просто служа людям, родив нечто большее: своё отношение, умение отдавать себя людям, видеть в них счастье и радость... И знаешь, я тебе скажу, это, пожалуй, даже тяжелее и больше, чем стать матерью. Потому что закваска этого чувства замешена не на любви к человеку, а на божественной любви к человечеству. Главное – это не то, что мы оставляем здесь, на земле, а что получаем там, на небе. Ведь Бог сделал нас, прежде всего человеками, а потом уже мужчинами и женщинами. То есть, продолжение рода не главное для человека, главное – это познание Бога. Жаль, что ваш батюшка не сказал об этом.
– Любить человечество, значит любить всех. Но ещё Ч. Уальд в «Портрете Дориана Грея» сказал, что любить всех, значит не любить никого.
– Да – это человеческие мысли и они не о любви, а о безразличии, – Люда, как и Юлечка обожала читать. – Я хочу продолжить свою мысль. Любить всех – значит иметь высшую степень любви. Любовь агапе.
–  Это значит не выделять конкретно кого-то, – вдруг перебила Юлечка. – Но это под силу не всем – только святые люди могли дойти до такого уровня любви, например Серафим Саровский или Святой Августин, – ей захотелось соответствовать Людиному уму. «И потом, – рассудила она, – раздражение не лучший способ общения».
– Я об этом и говорю. Представь себе картину, что пролежала в сыром подвале сто лет. Холст поцвёл, покрылся грибком и по краям сгнил. Это картина Пикассо. Увидеть в ней шедевр искусства может только профессионал. Любить всех – это видеть в каждом человеке, не смотря на то, как его потрепала жизнь, образ Божий, по которому он и был создан. И ты тут права – это возможно только в Духе Святом. А родители, как бы жестоко и спорно это не звучало всего лишь  инструмент прихода отдельной личности в этот мир. Ой, что-то я растрещалась, извини! – она как раз подумала об Юлечкиной раздражительности.
В какой-то степени Люда пряталась за эти мысли, потому что была обычной, земной женщиной, больше всего на свете желавшей ребёнка. И Юлечка – чуткий человечек поняла её боль. И ещё одну вещь поняла она, быть матерью значит дарить любовь. И просто сказала при расставании:
– Ты приезжай к нам почаще.
Для Юлечки, всё сказанное подругой было лишь словесами. Она бы, наверное, думала над этим если б у неё не было сына. Сейчас же ей нужно бежать к нему и греть для него молочко. К счастью.
И вдруг, на восьмом месяце жизни Мишутка перестал её баловать. Сказал «хватит» и заболел. А как же без этого? Без этого никак нельзя, на то он и ребёнок. «Святой ребёнок» – говорили, простирая руки к небу соседки. И она испугалась, хотя рядом мама-врач, потому что сработал материнский инстинкт: если ребёнок болен – нужно бояться. А тем более в первый раз.
Многое чего не дано Юлечке испытать в жизни. Она не могла ни танцевать, ни рисовать – это требовало соответствующего дара, ни лечить, не учить – на это не было здоровья и образования. Она мечтала отравиться в кругосветку, подняться в горы, опуститься на дно морское… Да, мало ли о чём она только не мечтала. Ничего этого она не могла, но теперь у неё был тот, которому это по плечу. Он может стать путешественником или поэтом, врачом или учителем… Он сможет сделать то, чего была лишена его мать.
Юлечка казалась беззащитной перед миром, этакой маленькой девочкой из книг и фантазий. Сначала мама с папой, а с возрастом и она сама очень боялись её ранимости и неизвестности впереди. Но теперь защиту искать не надо, теперь она родила себе защиту – Мишутку. В отличии от неё, так и оставшейся Юлечкой, он постепенно превратится сначала в Мишу, затем в Михаила Игоровича.
Мишутка вложил в её жизнь новый смысл, из пустой он превратил её в настоящую. У других это происходит через другое, у неё же через малыша. Всё-таки ей удалось то, что не всегда и здоровым удается. Она стала мамой, навсегда! Не просто не на что ни годной ДЦП-шкой, а Матерью!
Много-много дней и лет её пройдёт в общении с Мишей. Нужно научить его многому и самое главное – быть человеком!