Последний автобус

Бо возвращался из очередного агентства по трудоустройству с полной сумкой бумаг, документов и заполненных бланков, но без работы - опять. Все что сейчас оставалось - дойти до остановки, сесть на чертов автобус, придти домой и напиться. А потом уснуть до обеда. Пять часов вечера - солнце только начало задумываться о том, чтобы потихоньку закатиться, и беспощадно грело все под собой.

Норман, чернокожий старик в помятом коричневом пиджаке, сидел на старой, вышедшей из употребления автобусной остановке в километре от новой, (которую построили лет десять назад), и ждал автобуса, который здесь давно не ходил. Эту его привычку знал весь город - старик сидел на остановке, и смотрел прямо перед собой, в пустоту, иногда вращая головой в поисках приближающегося автобуса. Практически никто в городе никогда не разговаривал с Норманом, и его считали за сумасшедшего - а может, он им и был. Но наш герой, не такой уж молодой человек по имени Бо, похоже, нашел со стариком общий язык.
Вот и сегодня, он сел рядом со стариком, тяжело бухнувшись на лавку и вздохнув.

- Как вам наш мир сегодня, мистер Бо? – спросил его Норманн.
- Как тюремный двор.
- Верно.
Они помолчали.
- Ненависть и разрушение обрушились на наш мир, на звезды и полосы, на трезвых и пьяных - и как печально, что только войны объединяют нас... - пробормотал Норман, и его слова становились все тише. - ... войны дают деньги, а деньги снова разъединяют... мы предаем, обманываем... обманывают, предают и нас... - старик почти шептал.
Потом, сгорбившись, старик оперся предплечьями на колени и продолжил смотреть вперед, словно пытаясь что-то там рассмотреть.
- Какие войны? Вы про Ирак? - спросил Бо.
- И про это тоже, но не только.
Бо хотел было задуматься, но не стал. Слишком жарко.
- И скоро ваш автобус, Норман?
- С минуты на минуту должен подойти. Задерживается.
- А какой номер у автобуса, вы знаете?
- Первый. Первый номер, номер один.
Бо хотел было сказать, что такого автобуса в этом районе отродясь не видели, но остановил себя.
- А к кому вы едете? - спросил он.
- Не к кому, а от кого, - ответил Норман, все так же глядя в пустоту.
- И от кого же?
- От всех.
- Но там, куда вы приедете, кто-то есть?
- Нет, сынок. Там никого нет. Там растут осины, целая роща. Но там никого нет. Кроме лис и птичек.
- И вас это радует?
- Конечно. Вот только автобус все задерживается.
- Это плохо.
- Все это забудется, когда я в него сяду и уеду; все это перестанет быть важным.
Норман взглянул на Бо.
- А ты и сам готов уехать на таком автобусе, я вижу.
- Я?
- Ты, сынок, ты. Себя-то в зеркало видел? У тебя на лице написано отчаяние.
- У меня?
- Ты потерял кого-то, кого-то близкого. Жену? Друга?
- Обоих. И даже больше.
Норман молча отвернулся, но положил старую черную мозолистую руку на плечо Бо.
- Просто жди. Однажды... однажды придет и твой автобус, сынок.

Бо кивнул, встал и пошел к находящейся в паре кварталов остановке, где транспорт ходил на самом деле, а не только в голове старого сумасшедшего. Давила осенняя жара - в Лос-Паламос жарко до самой зимы. Даром что темнеет раньше. Снова наш герой сел на лавочку, снова тяжело бухнувшись и так же тяжело вздохнув. Вокруг него сновали люди, входили и выходили из автобусов, а его привычной "восьмерки" приходилось, как всегда, ждать подолгу. Хорошо еще, что тяжелая сума не давила больше на плечо, покоясь рядом на лавочке.

Когда восьмерка-таки подошла, Бо чуть ли не по головам залез сразу на заднее сиденье, где не жарило солнце в окна, и откинулся на сиденье. Наконец-то расслабил ноги, уронил голову затылком на спинку, закрыл глаза, сделал глубокий выдох.

Автобус тронулся.

Жара давила так, что Бо не мог думать...  любая мысль словно протекала между пальцев, как жидкий студень. И весь этот глупый, ненужный день уносился от него, пока автобус потихоньку набирал скорость.

Уже падая в мертвецкий сон, он увидел в доступную ему часть окошка бар "Милуоки", где познакомился с новыми «друзьями», где пропадал целыми днями,  где все пошло наперекосяк, под откос... когда уже ничто не могло спасти его.

...

Ему снился Джош. Старый знакомый.

Про Джошуа можно было говорить очень долго. Преподавал он в Паламосском университете. Он был хороший, даже талантливый врач. Он буквально исцелял людей, которые были у него на приеме; он лечил, быстро и надежно возвращая здоровье. Он был словно энциклопедия - разбирался и в глазных болезнях, и в нервных, и в соматических, и даже в расстройствах рассудка. Джошуа стал настолько популярен, что очереди к нему выстраивались на полгода вперед. Что и говорить, он мог избавить от припадков, расслабить и успокоить тяжелых нервно-больных, даже паралитики у него начинали чувствовать свои ноги!
Матушка Бо была в горячке - но Джошуа помог и ей. Она в тот же вечер накрыла на стол, и пила и ела с ними. Люди любили его, а многие из коллег, поначалу восхищавшихся его талантом, стали ненавидеть его. Его подозревали в черной магии, в том, что он пользуется какими-то сатанинскими ритуалами, непроверенными снадобьями, и так далее. Бо не знал, кто прав, но Джошуа всегда лечил надежно. Вылеченные им люди называли его не иначе как кудесником, но при этом никто не разглашал тайну лечения. Один из ненавистников, сенатор Фэррис, вообще договорился до того, что обвинил Джошуа в розыгрыше "медицинского спектакля". Дескать, он платит людям за симуляцию болезней, а потом "врачует" их, делая себе незаслуженную рекламу. Многие его коллеги теряли из-за него клиентов - конечно, ведь люди предпочитали ждать месяцами, чем идти к обычным врачам... И Джош исцелял даже самых нищих и убогих, он врачевал пулевые ранения в Гарлеме и Бронксе, он помогал бомжам, спящим в картонных коробках, он помогал нищим, заработавшим себе язвы по всему телу. Многие осуждали его - как так, лечить преступников, бомжей, проституток и нищенок!

После личных наставлений отеческой рукой Джошуа, друзья Бо стали неплохими докторами. Конечно, им до него было как до луны, но все же! Сам же Бо никакими талантами не отличался.
Джошуа предупреждал, что ничего, кроме благодарности людской, его последователи-врачи не получат, и наживут себе врагов. Но они были дружны, и верили в себя. У них был даже собственный фонд, куда друзья складывали сбережения - на черный день, ибо мало ли будет проблем у людей, которых так не любят влиятельные врачебные круги. За этой казной следил Дьюи - неплохой парень, который стал вскоре другом Бо.

Человек в черном приехал к нашему герою в ту пятницу.

- Я считаю, что Джошуа - человек опасный, - начал он без долгих приветствий.
- Почему?
- Обратите внимание на одержимость, с которой люди ходят за ним и слушают его. Это ненормально.
- Они просто любят его, он ведь помог им выздороветь.
- Мы считаем, что здесь замешано что-то психотропное и вообще весьма нехорошее.
- Это надо еще доказать.
- И я о том же, но я просто приехал сказать, что при случае надо дать знать властям о подобном поведении и поставить субчика на учет в полицию.
- За что?
- Я просто человек, предлагающий вам задуматься над тем, что происходит.
- Но все же, при чем здесь я?
- Мы считаем, что вы наименее подвержены влиянию этого страшного человека.
- Ну, допустим. Я в медицине так и не преуспел…
- Я лишь призываю вас следить и докладывать в соответствующие органы.
- Это же предательство.
- Поймите, если на вашем друге ничего нет, с ним ничего не будет. Если же он нарушает закон, то вы окажете пользу всему обществу, избавив его от хитрого и скользкого субъекта, занимающегося незаконной фармакологией.
- Ну...
- Разумеется, денежное вознаграждение гарантируется. Наша ставка информатору за крупное дело равна, в зависимости от случая, приблизительно тридцати тысячам долларов.
- Большие деньги.
- Просто правительство заинтересовано в чистоте рынка лекарств и медицинской помощи - речь идет о здоровье нации, ни больше, ни меньше. Кстати, кто такой Айвен?

Бо вздрогнул.  Все они знали Айвена, полусумасшедшего, жившего у реки. Джош говорил, что многим ему обязан. Многие считали, что Айвен многому научил самого Джоша – народная медицина, знахарство…
Бо не мог сдать Джошуа, но ему нужны были деньги…

Через месяц Айвена обвинили в колдовских ритуалах, и начался процесс.  Сенаторы Фэррис и Сэддок затеяли сложную игру - обвинили старика в насилии над животными с целью проведения сатанинских ритуалов. На самом деле Айвен просто ел мясо свиней, которых разводил - и вот как все повернулось. Лишь потом выяснилось, что слабый рассудком Айвен не мог себя защищать, и адвокат его был плох - в итоге Айвен умер в палате для душевнобольных.

И на этом дело не кончилось.

Фэррис и Сэддок выступили в прессе с обвинениями Джоша, клеймили позором и обвиняли его во всех возможных грехах.
Впрочем, Джошуа не остался без последователей, все его друзья продолжали его дело... В общем, нашумел же Джошуа в свое время - и хорошо, что к тому времени Бо уже начал свою жизнь, женился, и его женушка уже была на сносях к тому времени. Тридцать тысяч это все-таки тридцать тысяч.

…

Сон укачивал Бо, но ухабины на дорогах заставляли его просыпаться. Тряхнуло. Бо открыл глаза, вокруг него уже было полно народу, все сиденья заняты, некоторые стоят. Бо закрыл глаза, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. И снова провалился в сон.

…

Через месяц Дьюи повесился. Пригоршня рассыпанных долларов валялась вокруг него, словно бы перед смертью ему подбрасывали их, как нищему в шляпу. Бо нашел его безжизненное тело, когда зашел к нему в гости и обнаружил дверь открытой.
Дьюи был, может быть, не лучшим человеком на земле, но он был прост, всегда был немного себе на уме, а своих друзей он чтил, как подобает гостеприимному человеку. Бо и Дьюи крепко дружили, ходили друг к другу в гости, вместе выпивали.  Была у них одна разница - Дьюи как удачливый молодой врач новой волны, был в кругу Джоша, посещая все его лекции, собрания, тайные встречи - Бо же к тому времени отрешился от всего этого, начав жизнь с красивой молодой женой.
Дьюи слушал проповеди этого Джошуа, даже ходил на достаточно часто устраиваемые им вечеринки, где старательно выслушивал его речи.

…

То ли деньги, то ли предательство так изменили Бо - но он не считал себя предателем, не считал себя изменившимся. Но после тридцати тысяч долларов вечно нищий Джошуа стал для него далек. И Бо стал замечать в нем и худшие стороны.

Сказать, что Джошуа был образцом для подражания, было нельзя – он был очень хитер, как Бо теперь казалось. Он любил произносить свои речи за накрытым столом среди компании, и порой нес такую чушь, что становилось страшно. Бо не знал, кто из его друзей слушал его так же внимательно, как Дьюи, но те, остальные, тоже принимали его болтовню за чистую монету. Не верится, что они жили по этим установкам, и непонятно, зачем они вообще слушали его. У Джошуа явно были не все дома.

Однажды в парке тот надолго ушел, а Питера и других оставил ждать его, а потом вернулся лишь спустя несколько часов. Да еще и отругал их, за то, что, дескать, они заснули. А Дьюи начинал понимать, что дело пахнет жареным, и позвонил в полицию.
Как выяснилось, у Джошуа давние нелады с ФБР; однажды он, этот учитель всех и вся, разгромил офис на Уолл-Стрит. Вот такой вот Джошуа – всех учил, а у самого рыльце в пушку. Полиция вознаградила Дьюи положенной за «донос» (как подло это звучит, хотя на самом деле все было, по мнению Бо, правильно) суммой. Да, и Дьюи получил их стандартную ставку в тридцать тысяч долларов.

Оказалось, что полиция разыскивала Джошуа уже давно. В результате стычки с полицией этот одержимый Питер ножом отрубил ухо одному из полицейских. Вот ведь сумасшедший, как его не посадили вслед за Джошуа, непонятно. Дело закончилось тем, что Джошуа вообще приговорили к смертной казни. Такого никто не ожидал. Даже Бо. В темных бумагах суда оказалось, что Джошуа сильно достал каких-то руководящих личностей в парламенте, и присяжные единогласно осудили Джошуа.
Питер тоже проходил по статье, но его отпустили – Бо видел, как он плакал потом на ступеньках суда.  Бо на секунду даже самому стало жалко Джошуа, когда он увидел, как горько плачет по нему Питер. Что-то дрогнуло в его душе, хотя он и не был - почти, наверное... - к этому причастен.
А потом Дьюи сказал Бо, что это его вина, что ему не стоило доносить на Джошуа, что это была страшная ошибка, и что пусть будут прокляты эти тридцать тысяч баксов. Бо думал, что это всего лишь шок и все пройдет.  Как прошло у него. Впрочем, в тот момент они оба были пьяны – в том самом баре «Милуоки».
И вот Бо нашел Дьюи повешенным на своей же люстре. Полиция сказала, что скорее всего, это самоубийство. Скорее всего... Бо не хотел об этом думать. Ему было жаль Джошуа, но того рано или поздно ожидало судебное разбирательство, и он получил бы свое. А Дьюи был ни в чем не виноват, он всего лишь выполнил свой гражданский долг. И теперь он умер. Покончил с собой. А Бо остался без друга, единственного друга. Неужели Дьюи был настолько потрясен казнью Джошуа, что это убило его?... Но Бо понимал, что раз уж так вышло, значит – ничего не поделать, и считал Дьюи хорошим человеком. Дьюи, очевидно, так не считал.

Но одного Бо не мог забыть и по сей день – выражения ужаса в глазах Дьюи, словно перед смертью он осознал что-то ужасное.

И тут как раз у Бо родился сын. Так не вовремя. Эта потеря раздавила Бо. Он начал пить.

Он сделал целое море из спирта и слез, заморозил его и пытался идти по тонкому льду - и надеялся, что он не провалится под ним, пока его трясущиеся пальцы открывали новые емкости с новым пойлом для души.

Но взрослеющий ребенок спас его жену - а вот сам Бо шел под откос. Он уже не мог нести на себе всю эту вину, всю горесть, что так хорошо на нем сидела, как костюм. Как петля.
Он ходил по осколкам своего прошлого.
И когда она поцеловала его, как чужого - он ощутил себя с ней картами в карточном домике. И поставил на себе крест, оставив ей сердце. (прим. автора - в англ. яз. «крест» и «сердце» это масти карт, соответствующие нашим трефовой и червовой мастям).

Никто не учил его, как жить.  Он чувствовал, что потерялся, и его не найдут. Он закружился в водовороте событий. Все вокруг говорило ему, что его время истекает.
Фармацевтический опыт ему пригодился в самом худшем виде, в самом отвратительном варианте.

Он говорил, что не нуждается в дури, но как только заходило солнце - та снова была ему лучшим другом. Как Дьюи. И он стал всем тем, кем никогда не хотел быть, и снова в зеркале он видел кого-то другого.
Он был привязан цепью к горести в своей голове - но он взбирался на самый верх, только для того, чтобы упасть (прим. автора - в англ. языке слово «верх», «высота» обозначается словом «High», что одновременно обозначает наркотический кайф).
... Он говорил жене - "Люби меня нищим, люби меня больным, усталым, люби меня никем - и я буду твоим всем." И врал себе, врал ей, врал всему миру. Тридцать тысяч разлетелись за два года. Жена даже не ругала его за дурь и алкоголь - так он быстрее засыпал и не касался ее.

...хорошая дрянь...
…я чувствую себя счастливым...
…потому что так я могу забыть о тебе...
... сейчас мы снимем пеленочки, что ты плачешь?...
...черные пятна, еще одно черное пятно...

Второго ребенка у них не было, но был аборт, после чего Бо полностью отрешился от мира, нашел в этом причину для безмолвного и облегчающего развода, и ушел от всего - от наркотиков, от сына, от жены, от вечно радующихся ему барменов из «Милуоки».

Сейчас его маленькому сыну было три года. Но вместо его фотографии на столе Бо стояло изображение Дьюи.

....


И тут словно что-то вытолкнуло его из этой реальности, выдернуло, словно из глубокого сна - вот бы проснуться от всего этого... Но это и было пробуждением - наш герой протирал слипшиеся от дремы глаза, полулежа в мягком сиденье автобуса. В салоне не было никого.
- Ну вот, приехали! - сказал водитель и посмотрел в зеркало на Бо. Потом и вовсе обернулся к нему.
- Просыпайся, говорю. Приехали. Конечная.
Бо все никак не мог придти в себя. Ему казалось, что водитель похож на Джошуа. Ему казалось, что Дьюи это он сам, а "его друга" Дьюи никогда не было, и он его выдумал, потому что сам был им, и сам его и убил.
Он отогнал эти больные мысли от себя. Потом взглянул в окно - полянки, уже вечер, привычная осень... на ветке дерева сидела какая-то птичка и вила себе гнездо.
- Птицу вижу... - сонно сказал Бо.
Водитель посмотрел на него еще раз.
- Тут я однажды красивую такую лису видел, хорошие тут места, но не живет почти никто.
Бо приподнимался с сиденья, поправляя сумку на плече.
- У птиц есть гнезда, а у лис есть норы, - вдруг сказал водитель.
- И что? - заплетающимся языком ответил Бо. Он был рад, что хотя бы проснулся, а не остался в этом сне навечно. Пусть даже водитель, странно похожий на Джошуа, рассказывает ему про гнезда и норы.
- А сынам человеческим негде голову преклонить, - сочувственным тоном сказал водитель. - Дрыхнешь прямо в автобусе. Я тоже тут сплю, когда много работы и слишком поздно ехать домой...
С трудом понимая, где он находится и что происходит, Бо упорно старался делать вид, что вовсе он не сонный и может идти не пошатываясь.
Водитель засмеялся.
- Иди поскорей домой, и сразу в кровать. Тебе нужен нормальный сон, а у тебя явно недосып - ходишь, шатаешься.
Бо промолчал, спускаясь по ступенькам в раздвинутые автоматические двери.
- Эй! - крикнул ему вслед водитель. - Ты точно на своей остановке вышел? Свою не проспал?
Бо отрицательно покачал головой и сделал рукой неопределенный жест, который должен был обозначать нечто среднее между "езжай" и "все в порядке".
Автобус задымил, загудел и неуклюже, как гигантский морж на мокрых камнях, развернулся на "пятачке" возле знака "Конечная. Осиновая Роща". И направился полным ходом, испуская в воздух грязные серые пары, обратно.
Бо уставился ему вслед, будто какая-то мысль пыталась осенить его в этот момент, но все, что он успел сделать, это запомнить номер.
Номер автобуса был Dew-I-Van BIH4-EVR.

Бо посмотрел вперед. Солнце потихоньку закатывалось, окрашивая белесые облака в оранжево-розовый оттенок. Небо становилось все более и более глубокого синего цвета, как наливался виноград по мере созревания. Ветер лениво гонял под ногами желтые листья, что покинули уставшие от них деревья - а деревья, тем временем, стремились ввысь, к небесам, даже потеряв всю свою листву.
Бо, конечно же, пропустил свою остановку. Дом - вернее, съемная квартирка без жены и сына - остался в десяти или одиннадцати остановках отсюда. Возвращаться?
- Ни в коем случае, - сказал он вслух, сам того, впрочем, не желая. - Ни в коем случае, - повторил он.

Ветер засвистел, листья заметались, словно в припадке, и понеслись куда-то вперед, по тянущейся, куда хватало глаз, степной местности - понеслись навстречу иным городам, иным людям, иным радостям, иным горестям.

Какая-то фигура показалась ему вдалеке, за осинами - Бо прищурился. Фигура помахала ему рукой - это был Норман. Казалось, он держал за руку какого-то человека, похожего на Дьюи.
- Норман? - крикнул Бо, но его голос затух, словно бы воздух не создавал эха - и через секунду видение исчезло. Что за чертовщина.
- Норман? - снова крикнул наш герой, с тем же результатом. - Дьюи?!
Молчание было ему ответом, лишь ветер вился вокруг него, словно засасывая его слова в воздушную воронку.

Бо помотал головой, отгоняя от себя все эти видения вместе с воспоминаниями, и быстро зашагал по длинной, извилистой дороге в черное ничто.