Как хорошо, что мы победили!

               
Тогда ещё свежа была в памяти нашего народа Великая Отечественная война…

     Весело, как же весело было стучать сапожками по деревянному тротуару!  У нас в посёлке большое событие и, чтобы не опоздать на него, мама тянет меня за руку: «Давай скорей, поторапливайся!». А я с трудом поспеваю за её взрослыми шагами. Вытянутое, дощатое здание клуба с невысоким крыльцом уже совсем близко. Мы видим, как  к нему загодя стягиваются нетерпеливые зрители: мужчины – в чёрных кубанках  и шапках-ушанках и такого же цвета пальто, и женщины – в тёплых платочках  и скромных пальтишках. Кто-то обут в тёплые ботинки, а кто-то и в валенки.
     Нам надо прийти немного раньше, прежде чем все скамейки в клубе заполнят желающие посмотреть на то, что для них приготовили местные таланты. У моей мамы ответственное дело – она должна подготовить актёров к выходу на сцену. Это неважно, что мама работает учителем рисования в поселковой школе, она умеет делать столько всего! Мне, дочке художника  вовсе не удивительно, что мама создаёт для местных артистов какие-то  забавные, разной формы носы из папье-маше (правда, об этом слове я узнаю позднее), грозные, косматые чёрные брови, маленькие усики или настоящие усищи из ваты и другого  материала. Не поражает меня, а радует и изображение в полный рост красивых, с добрыми улыбками Деда Мороза и Снегурочки, что на стене в клубе встречают гостей. Деда Мороза, как и полагается, мама нарядила в красную шапку и широченную шубу до пят, отороченную белым мехом, а Снегурочку – в чудесное голубое одеяние. Её лёгкий полушубок расписан дивными узорами. И в этом декабре и позднее я  не раз ещё увижу, как мама тоненькой кисточкой выводит  «морозные узоры» на одежде милой Снегурки. Мама любит создавать хорошее  настроение многим-многим жителям посёлка. И не только в Новый год.
   До праздника осталось еще пару недель. И мы сейчас спешим в клуб не на утренник,  а на настоящий спектакль!  У меня дух захватывает от этого слова. «Спек-такль» – чувствую, что за ним кроется что-то необыкновенное, но пока не могу сравнить его с тем, что уже видела раньше в своём детсаду или дома.

   Дома я люблю рассматривать интересные картины в маминых книгах.  Они, как говорит мама, висят в разных музеях мира. Что такое «музей» – точно не знаю. Но мне нравится это слово, как и те картины во взрослых книгах, на которых  я видела людей, совсем непохожих на тех, что живут в нашем посёлке. Лица и одежда у картинных людей другие.  На женщинах – красивые,  пышные и до того широкие платья, какие у нас никто не наденет даже на самый большой праздник. Непонятно, как в таком наряде эти тётеньки пролезают в двери?  Наверное, они застревают, а потом их кто-то проталкивает сзади. Мужчины – те вообще почему-то нарисованы с бантиками на шее и в женских рейтузах. Может, в этих музеях для них не находилось штанов?
     На что же всё-таки похож «спектакль», что я увижу в первый раз? Пока не знаю. Может, на то выступление, которое я слышала летом? В  кузове грузовика, в котором, к счастью, оказалась и я с мамой, пели женщины. Мы ехали из поселка на другую шахту, где клуб ещё меньше нашего. Женщины выводили приятными и складными голосами: «Ты Россия моя – золотые края…». Как же замечательно, душевно у них получалось петь о России, в которой мы живём. Я тогда ещё не совсем понимала, что они признавались в любви к Родине. Но, услышав, как они поют, почувствовала что-то такое, отчего мне захотелось  взять и полететь высоко-высоко  над зелёным кукурузным полем, мимо которого ехал наш грузовик. Мне было так хорошо, что не передать словами! Машину здорово потряхивало, и  я весело ойкала, когда на каком-нибудь ухабе меня подбрасывало над скамьёй.  Приземлившись на неё, я ничуть не расстраивалась от того, что ушиблась. Грузовик громко тарахтел и  оставлял после себя густые клубы дорожной  пыли, вместе с которой песня уносилась  всё дальше и дальше.
     Тогда женщины, наряженные в  одинаковые  длинные белые платья,  что были украшены  яркими узорами мамиными руками,  ехали на концерт.  Потом они выступали со своими песнями перед шахтёрами.   А спектакль – это, наверное, что-то другое?  Перед тем концертом не нужно было приклеивать усы, надевать странные круглые очки  и примерять сапоги с высокими голяшками. Да и свои лица певицы ничем особо не пудрили и не намазывали. Разве что глаза подводили и немного красили губы яркой помадой.

     А  сейчас, когда мама пришла со мною в клуб, я увидела совсем другую картину. В небольшой комнатке, где теснились артисты, мама  взяла мел, жёлтый карандаш и поскоблила их тонким ножичком. Потом с помощью ваты смешала образовавшуюся пудру и  нанесла на лицо девушке в тёмном простом платке. Её румяные щёки сразу побледнели. Другой девушке мама сделала тёмные круги под глазами.  Ух, какими стали её глазищи! А одному дяденьке прилепила под носом противные усики, после того, как он надел очки и какой-то странный серый пиджак с блестящими пуговицами. Да, и ещё штаны, что раздулись по бокам, как мячики.  У нас во дворе никто из мужчин в таких не ходит.
     Когда мы устроились в зале, зрители на скамейках нетерпеливо постукивали ногами и вполголоса разговаривали между собой. Я вспомнила об афише, висящей у входа в клуб. Слово «афиша» я хорошо знала. Потому что их большими буквами всегда писала моя мама. Никто больше в посёлке не мог изобразить такие же ровные и красивые буквы! Про маму говорили, что у неё «точная рука». На афише к спектаклю она написала слово «Разведчицы».
-  Пора уже!  Начинайте! - Донеслось с дальних скамеек.
И вот кто-то невидимый нам, сзади  схватившись за занавес, отдёрнул его: на сцену вышли артисты…
     Это были девушки,  среди которых и та, с жёлтым лицом,  которой мама замазала  слишком яркий румянец. Оказалось, они попали в плен. Так объяснила мне мама.  Что такое плен мне было непонятно. Но я увидела, как девушкам плохо, что есть им почти ничего не дают, а только заставляют много и тяжело работать. Да ещё и постоянно издеваются и угрожают полицай и другие фашисты. 
     Не  сразу, но я поняла, что девушки хотели победить врагов, пришедших  на нашу землю. Я чувствовала, как волнуются эти девушки, одетые в такую же простую и старую одежду, как у нашей сторожихи в детском саду. Врагов ведь победить не так просто.  Фашистов – тех, кто  мучал девушек – я разглядела хорошо. Потому что сидела очень близко к сцене. Вот они какие, эти злобные  негодяи фашисты! Совсем не похожи на людей, что живут в нашем посёлке: шахтёров, учителей, воспитателей… Почему они не дают нам жить счастливо и петь наши любимые песни о Родине?! О, мне так хотелось помочь нашим разведчицам!
     Главный фашист всё время говорил нехорошим голосом и собирался уничтожить девушек. И я уже почти забыла о том, что это тот самый дядька в штанах-шариках, которому недавно мама приклеила противные чёрные усики  и приделала на плечи  погоны, сделанные  из бумаги и толстых ниток.  Его называли полковником. Он кричал на сцене громче всех, настолько громко, что я вздрагивала.  Девушки тоже с испугом смотрели на него, когда он подходил к ним поближе.
     Потом я, конечно, расспросила маму – почему девушек назвали разведчицами?  Оказалось, что они пошли узнать, разведать, где у фашистов и много ли есть оружия. Но девушек поймали враги и отвели за эту колючую проволоку, которая была натянута через всю сцену.   
     Когда я уже заметно устала от переживаний за наших разведчиц (ну, сколько ещё над ними будут издеваться фашисты и полицай?! ), оказалось, что кто-то сообщил нашим солдатам о том, где держат девушек. Тогда советские солдаты пришли, чтобы  освободить их из плена!
     И вот, в самом конце спектакля  один из фашистов достал пистолет, чтобы выстрелить в нашего солдата. Я приподнялась над скамьёй: что же будет?!  Сердце часто-часто и сильно-сильно  забилось – кто же победит: советский солдат или фашист?  Народ в зале притих, и на задних рядах разом замолчали скрипучие скамейки. Я услышала громкий и непривычный звук – фашист покачнулся и  упал. Его фуражка свалилась с головы, а чёрный пистолет  отлетел в сторону  (это грозное оружие мне показалось самым настоящим, ведь я видела его впервые; и неважно, что потом мама рассказывала мне, что он деревянный).  Другие фашисты тоже попадали от выстрелов. Уф!  Всё! Девушки спасены! 
     А вот главного фашиста в спектакле, полковника с противными усиками, почему-то решили не убивать. Этот дяденька, как оказалось, и сообщил нашим солдатам, где прячут девушек. Он тоже был разведчиком и тоже нашим!  Вот же, как бывает…
     Ура! Наши победили!  Люди в зале снова заскрипели скамейками: наверное, у них от сердца, как и у меня, отлегло. Вот это спектакль! Теперь я знаю, что это такое!

  Когда мы с мамой вышли из клуба, где было  душно и жарко,  на улице шёл лёгкий предновогодний снежок. Глотая свежий морозный воздух,  я  всё ещё переживала недавнее событие:
- Как громко все хлопали! Ты видела? И я тоже!
В ответ мама улыбнулась.
- Знаешь, - и пятилетняя девочка вдруг  стала очень серьёзной, - как хорошо, что мы  всё-таки победили! 

4.12.2014