Гимн русской печке

                Моему дяде Русакову Василию посвящается.

     Лишь только человек подружился с огнем, он тут же устроил очаг в пещере, потом придумал печи и камины и, наконец, суперсовременные котлы и центральное отопление. Прогресс не стоит на месте, но чем больше мы получаем от него удобств, тем больше теряем что-то неуловимое, родное, замещая это чем-то искусственным.
     Русская печь, это Вам не «шведка» или «голландка». Большая, на пол-избы, как дородная баба, такая же добрая и тёплая. Недаром во всех сказках печка учит, помогает путнику, прячет от недругов, кормит. И взаправду, раньше для чего только её ни использовали! И младенцев от хвори простудной лечили, и сами парились, и стариковские косточки на лежанке грели, не говоря уже про обогрев дома и приготовление пищи.
     А уж какая еда в ней получается, действительно, ни в сказке сказать, ни пером описать! Коричневое топлёное молоко, сладкая пыхтящая тыквенная каша, пироги да хлеб такие, что нынешнее поколение и не едало. Всё умеет. Куда там газовым духовкам или новомодным электропечкам – пальчики оближешь!
     Хорошая печка и дров-то не так много требует. Понятно, больше, чем «шведка», нужная для готовки, или «голландка», занимающая меньше места и быстро греющаяся. Зато русскую печь натопишь – спи всю ночь, до утра дом не выстудится, а то и на следующий день на лежанке бока греть можно. Уляжешься на неё усталый, измученный, а встанешь, как заново родился.
     Давненько это было – довелось мне как-то дядьке сподручничать – помогать такую печь класть. Мастер он был знатный – все деревни в округе тогда его печами обогревалась, да и ныне небось какая-нибудь, да сохранилась. Навезли ему кирпича с завода, а он сидит, отбраковывает. Стукнет кирпич о кирпич и учит:
- Вот этот, слышишь звук? Только на подину пойдет. Этот в горнило можно, но не на свод. Свод и лежанку я из своего кирпича делаю, вечером с тобой за глиной в моё место поедем. Его только я знаю. А вот этот, треснутый – в брак.
- Какой же он треснутый? – возражаю я – Нигде не трещинки не видать!
- А ты не на вид, ты на звук слушай. Вот, слышишь? Вот! Рассыплется он в жАре.
     Трудов печка требовала больших. Кирпич клался не на цементе, а на тонком, сметанообразном растворе глины, которого надо было намесить очень много. Дядька научился всему от отца, тот от деда, ну и так далее. Наука передавалась не по-книжному, а из уст в уста. Точнее - из рук в руки. Дядька тоже сперва в подсобниках набирался опыта, привыкал слышать и чувствовать материал, вдыхать душу в каждый закоулочек дымохода. Может потому и печки у него выходили как будто живые, с душой, добротными и долговечными.
     Как-то старая бабка Пелагея помирать собралась – восемьдесят семь годков уже прожила, пора, мол. Что-то занемогла и уперлась по-старчески – помру скоро, да и всё тут! Уговорили её «на отход» в баньке помыться. Парить не стали, вдруг не выдержит, а прогрели, намыли, в домотканую рубаху обрядили, да на печь подсадили.
     Утром проснулись – чугунками кто-то грохочет, уж не домовой ли шалит? Глядь, да то Пелагея огромный чугун из печи тянет – есть захотела! И прожила она до девяноста двух… Хотите верьте, хотите нет. Вот что печь-то делает.
     А потом пришел в деревню новомодный газ. Печи посносили, а на батарее не разляжешься. От хвори кто как спасаться стал. Только недаром говорят про таблетки – одно лечат, другое калечат. В городе, в квартире печь не поставишь – откудова дрова брать, куда золу вынести? Сладку кашу из печи давненько уж никто и не пробовал, да и как на тёплой лежанке спится, позабыли. Вот и потерялось с печкой то неуловимое, дорогое и доброе, что было в ней самой, в том, что с ней связано. Потерялось что-то с ней и нашем характере. И вроде бы уже не нужное, а жалко.