Паломник

                St. Patrick's Day
               
1

   На деньги, которые Лакизин заработал, играя на гитаре в Temple bar в Дублине, он приехал в Уэстпорт и там напился. Местные ирландцы Фредди и Рори, завсегдатаи паба, где пил Лакизин, объяснили полицейскому, что русский музыкант приехал сюда, чтобы посетить остров Жука, но начался шторм, и катер не вышел в море. 
   Лакизин дремал за столиком в углу, положив лохматую голову на руку, а другой рукой обнимая свою кормилицу, зачехленную гитару. Он вмиг отрезвел, когда, приоткрыв глаза, увидел сквозь щели век полицейского, однако продолжал делать вид, что он спит. Полицейский, добродушный тяжеловес Патрик, покачал головой, однако будить музыканта не стал: погодка была, в самом деле, собачья. Пусть проспится, а там поглядим, что и как, пробормотал он: втайне он любил русских, свято веря, что ирландцы произошли от скифов.
  Патрик попросил у барменши Карины чай и молоко. Бездельники Фредди и Рори почувствовали себя неуютно в присутствии блюстителя порядка. И под предлогом, что у них есть дела, ретировались, громко пожелав Патрику: "Slainte!"*.
   Патрик отпил из чашки и зажмурился от удовольствия, как огромный рыжий кот, надевший униформу Garda. Вскоре он ушел.
   Разыгрывая пробуждение, Лакизин сладко, до хруста костей, потянулся. И заказал айриш стью и виски. За окнами паба лил дождь, а в заведении было тепло, уютно, и ему не хотелось уходить в Bed and Brekfast, в гостиницу, где он остановился вместе с  паломниками из Дублина, среди которых были и его земляки из православного прихода.
   Ему подали тушеную  баранину с луком и картошкой, приготовленную, как дома, в России. Лакизин опрокинул сотку и, зачерпнув ложкой горячую бархатистую подливку, отправил ее в рот. Холодный пот облегчения выступил по всему телу. Он захмелел по новой. Меж тем вечерело, и паб стал заполняться туристами из Америки и местными ирландцами. Пришли музыканты. Пела Сюзан, чередуя рок с попсой семидесятых. И хотя музыканты играли на уровне самодеятельного ансамбля, охрипший голос певицы очаровывал как пение нимфы с окрестных гор, будто вселившейся в ее стареющее, но все еще сексуально - привлекательное тело.
   Американцы напились как надо. На перерыве юный гитарист Джимми убежал с бокалом пива в соседний зал взглянуть на экран, – шел футбольный матч Англия против Испании. Лакизин взял свой «Рикенбакер» и, поговорив с музыкантами, стал им подыгрывать. Пошатываясь на шпильках, Сюзан спела душераздирающий блюз «I put a spell on you». Под свист и одобрительные возгласы зрителей. Пришел Джимми, сообщил, что Англия проиграла! Ирландцы взревели и в порыве единения душ запели нестройными голосами «Wiskey in my jar»…
   Лакизин протиснулся к барной стойке. Там толпились  ирландцы с покрасневшими от пива лицами. Они были настроены весьма дружелюбно, но он сообразил, что обращаться к барменше по-английски – момент неподходящий. Тут-то он и припомнил полезное слово, которое Фредди и Рори сказали на прощание полицейскому Патрику, когда тот отхлебнул из чашки чай.
– Slainte! – кивнул он.
  Ирландцы ответили тем же коротким тостом. Сюзан поцеловала его, когда он вручил ей бутылку виски Jamеson. Сообщила, что у нее большое горе, на днях умерла ее любимая кошка. Так что сперва выпили за упокой души Принцессы, кошки Сюзан, потом за Джона Леннона, который жил бы сейчас здесь, на острове Жука, и, возможно, составил им компанию, если бы его не убили… Веселье и тосты продолжались до полуночи.
   Из паба Лакизин ушел вместе с музыкантами. Сюзан и ее парни загрузились в машину, а Лакизин на автопилоте пошел в гостиницу, но вдруг вспомнил, что забыл в пабе свою гитару. Он побежал назад, но, поскользнувшись, растянулся на мокрой булыжной мостовой. Он стащил мексиканские сапоги и, держа их в руках, захромал по мокрой брусчатке в носках. Паб был закрыт. Возле заведения стояли Фредди, его кореш Рори и еще трое, в руках у Фредди была его гитара.
– Это моя гитара, – обрадовался Лакизин, возлюбив в тот момент весь мир.  – Дай мне ее, Фредди…
– Солд аут, – ухмыльнулся Фредди. – Все продано, приятель. Извини!
Ирландцы засмеялись. Лакизин потянул гитару из рук Фредди. Что было потом, он не помнил.

2

Когда на другой день Лакизин очнулся на дне лодки, на берегут залива Клу в Уэстпорте, с усилием разодрав слипшиеся глаза, то первое о чем он подумал, лучше бы он не просыпался: в такие утра лучше помереть. Прямо над ним нависло свинцовое небо, будто взявшее передышку, чтобы вылить новые потоки холодной воды на него. Спина и ноги затекли, занемели, и шевелиться не хотелось. Преодолевая боль в теле, он приподнял голову. То, что он увидел, повергло его в ужас. Он лежал в куртке, но без брюк, из трусов торчали его худые волосатые ноги, колено на левой ноге посинело, распухло… Со стоном Лакизин сел в лодке и стал шарить по карманам. Заграничный паспорт лежал во внутреннем кармане. Но портмоне, где еще оставались деньги, не было…
– Рикенбакер?! – вскрикнул он в отчаянии,  разом вспомнив, что потерял самое дорогое, что у него было и без чего ему не выжить на чужбине, свою гитару.
На трясущихся, как у новорожденного теленка, ногах, он выбрался из лодки.  Стоя на холодном ветру, оглядел пляж, залив, весь в белых барашках волн. Кругом было серо, промозгло, уныло. Ни с чем несравнимая тоска ничтожности, мелкости и заброшенности охватила его, отозвалась болью во всем теле.  Тоска не помещалась в нем, душила, подкатывала из утробы комом к самому горлу, и его вырвало. Он лежал на сыром песке и корчился, как замерзающая собака.
– Солд аут… – принес ветер голос Фредди.  – Крышка тебе, приятель!
Голос был потусторонний. Мерзкий голос.
Озираясь, Лакизин поднялся. Упав на колени в кромке прибоя, ополоснул лицо водой. Соленая вода ела глаза, травила свежие ссадины на скулах, заросших щетиной, но он пришел в себя. И стало ему еще тяжелее. Горькая действительность раздавила, расколола его, и жизнь как бы ушла в это серое злое море и в такое же мрачное небо над ним.            
– Найду Фредди, убью гада! – вскочил он на ноги,  но сделав несколько шагов по направлению к городу, оцепенел: босиком, без штанов и без денег, с просроченной визой, нет, столько позора он не вынесет, если его захомутает полиция и выдворит из страны, которую он полюбил…
Лакизин растерянно оглянулся. Вдали курилась гора Святого Патрика, доминируя над остальными горами своей остроконечной вершиной. Лакизин вдруг вспомнил, что там, у подножия гор, находится база для туристов. Об этом ему рассказала Даша из Санкт-Петербурга. Он познакомился с ней в автобусе, направляясь в Уэстпорт. Даша ехала с группой православных паломников, которые намеревались совершить восхождение на гору Святого Патрика. Она предлагала ему присоединиться к ним. Но он отказался, сославшись на то, что у него иные планы. «И потом, я в чудеса не верю…», – хотел добавить он, но прикусил язык, чтобы не обидеть девчонку, раз она верит, что благодать от Христа и Святого Патрика сойдёт с небес на того, кто поднимется на гору в последнее воскресенье июля, и добрые желания исполнятся… Теперь он был бы не прочь оказаться среди земляков! Авось, помогли бы!..
Содрогаясь от холода и омерзения, он побрел по пляжу в сторону гор. На что он надеялся? На Бога, на дьявола, на случай, на чудо? Ноги несли его сами. Пройдя мили три, он выбрался по спуску на шоссе, затравленно и жалко оглянулся.
По заливу плыл катер с туристами в сторону разбросанных в беспорядке пестро-зеленых островков в океане, где был остров Жука, как ирландцы называли остров Дориниш, купленный Джоном Ленноном в 1968 году. Лакизин мечтал побывать там и отдать дань Джону Леннону, любимому музыканту. Ради этого он и прибыл сюда, на край света. С оцепеневшей душой он двинулся дальше, скользя босыми ногами по шоссе и фокусируя взгляд на вершину горы Святого Патрика. Мимо него проехала полицейская машина… без водителя…
– «Глюки…», – подумал Лакизин,  мысленно прогоняя Летучего Голландца на колесах.
Но машина вдруг остановилась, и Лакизин вспомнил, что в Ирландии – праворукие машины, водитель – с другой стороны, но лучше б… вовсе без него… Потому что в следующую минуту из автомобиля вышел полицейский Патрик.
– Хелло, – облокотился он на капот.
– Хелло, – улыбнулся Лакизин, но на его озябшем  лице вышло что-то кривое, лживое…         
– На гору Патрика? – спросил Патрик.
– О, да… – сказал Лакизин. –  Вот, иду за счастьем…   
Патрик уставился на его посиневшие от холода босые ноги. Он вырос, в этих местах, но ему еще не доводилось видеть иностранца, который бы поднимался на гору Святого Патрика босиком, на такое решались только ирландцы, чтобы Святой Патрик отпустил им грехи. А иностранцы, как правило, шли наверх хорошо экипированные, с деревянными палками…
– Будет трудно, – посочувствовал он. – Там острые камни, не исключаются травмы…
– Ничего, – пробормотал Лакизин по-русски, поняв, что его приняли за паломника. – А далеко до горы? – перешел он на английский.
– Девять миль… Могу подбросить до мемориала погибшим от великого голода… 
– Спасибо, – сказал Лакизин. –  Я лучше пешком.
–  Уважаю!
Патрик сел в машину. Лакизин обреченно захромал дальше.
–  Эй! –  опустив стекло, крикнул Патрик. – Ты ничего не забыл вчера в пабе, –  перешел он на «ты».
– Нет! – обернулся Лакизин, испытывая сильное нервное напряжение.  –  Все о' кей…
–  А это? –  высунул гриф гитары в окно Патрик.
Сердце у Лакизина забилось скворцом, посаженным в клетку с железными прутьями, а в голове застучала кузня. «Только бы не упасть…», – подумал он, возвращаясь к машине.
– Моя. Модель триста двадцать пять, как у Джона Леннона… Но откуда…
– Считай это чудом, – Патрик вылез из машины и подал ему зачехленную гитару. – Факин, Фредди! – лицо у него покраснело. – Раньше руки таким отрубали, если они обижали паломника, идущего на Кроу Патрик…
–  Я виноват сам, –  прижал к себе гитару Лакизин.
Его глаза предательски наполнились слезами.
– Свободу Ирландии! – воскликнул он, не справляясь с  радостью.
– Помолись за Ирландию, когда взойдешь на гору, –ухмыльнулся Патрик: он любил русских и ненавидел саксов, считая их узурпаторами.
– Даю слово, – клятвенно сказал Лакизин.
– Что ж, удачного восхождения!
Патрик сел в машину, захлопнул дверцу. Машина тронулась с места и понеслась по дороге, петляющей как серпантин.
– Господи всемогущий! – поцеловал гитару Лакизин.
И закинув свою кормилицу за спину, закандылял наверх, по нескончаемой дороге, сказав себе, что ляжет костьми, но слово, данное Патрику, сдержит. С деревьев на той стороне дороги, поднялась стая черных дроздов. Птицы легли на крыло и полетели против ветра. Настроение у Лакизина  немного улучшилось.
      ___________
      Slainte*– Здоровья (ирландский)