В будний день

                Дело в том, что вы всегда знаете, как правильно
                поступить. Но самое трудное  -  это поступить правильно.
                Н. Шварцкопф






В одном из деревянных,  двухэтажных домов  на окраине небольшого городка  доживают свой  век  пожилые  люди  -  ветераны  труда.

Как обычно поутру чета неспешно завтракает на кухне,  супруги мирно  беседуют  за чаем  о  том,  о  сём,  безобидно  подтрунивают друг над другом, полушутя-полусерьёзно  переругиваются.  Они привыкли к такому общению, мелкие выпады и  колкости  их  уже  не  задевают.

Первой  начинает бабка,  дед  спокойно воспринимает  её «вещание»,  но когда  «градус  начинает  зашкаливать»,  повышает  голос  и  переходит  на упрощённый,  -   более доступный нашему пониманию,   -   язык,  подруга вынуждена  взять  тайм-аут.

Супружеская  пара  обсуждает  последние  известия, цены  на  продукты, рост  тарифов  ЖКХ,  не  обходят  собеседники  вниманием  соседей.

-  В  прошлом  году,  как  писала  газета  «Аргументы и факты»,  реальная инфляция была тридцать один процент, сколько-то  будет прибавка  к  пенсии  в этом году?..

-  Смотри, смотри, вон  кулёма  прошла,  недавно  мужа  похоронила, молодой  ещё  был…

-  Забулдыга,  пил  крепко,  нигде  не  работал, тунеядец…

-  Да, ну!  Он  же в магазине  грузчиком  работал…

-  За  что  и  выгнали…

-  На  что  тогда  пил?

-  Воровал.  Всё время  на  остановке  прохожим  что-нибудь  предлагал:    самовар,  люстру, валенки  с  галошами…   Один раз смотрю,  стоит  с  рулоном плёнки,  он  её покупал,  целый рулон,  на кой ему плёнка сдалась?..

Неожиданно  внимание  старика  привлекли  два  парня,  которые остановились  у  дома напротив, один высокий, сухой,  другой поменьше, плотный.

Раньше  он  их  в  посёлке  никогда  не  видел.

Детина  решительно  снимает  пиджак,  протягивает  приятелю,  тот  берёт,  стоит  и  смотрит  на  окна  второго  этажа,  на  кухне  одной  квартиры открыта  форточка.

Поджарый  быстро  подходит  к  газовой трубе,  поплевав  на  ладони,  цепко  берётся  двумя руками  за  неё,  легко  подтягивается  и  вскакивает  на высокую завалину. Подтягивается,  встаёт  на  нижний  наличник  окна,  ещё  раз  -  на  верхний,  последнее  движение,   и  он  уже  опирается  правой  ногой  на  наличник  окна  на  втором  этаже.

Всё  так  легко, стремительно, словно спортсмен-скалолаз  на  показательных  выступлениях.

Глубоко  просовывает  в  форточку  левую  ногу,  складывается  плашмя,  протискивается  и  исчезает  в  квартире.  Сообщник  с  пиджаком  направляется  к  подъезду.

Просто  не  верится,  словно  померещилось,  как  такой  верзила,  наверно,  не  менее  ста  восьмидесяти  сантиметров  ростом,  так легко,  даже  играючи,  пролез  в  форточку.  Вот  силища!   -   секунды…

Старая  женщина  тихо  говорит:

-  Дед, надо  вызвать  милицию…

-  Сбавь  обороты  и  не  тычь  пальцем  в  окно.  Тебя  же  на  старости  лет затаскают  на  допросы,  очные  ставки,  а  урки  потом  колом  ноги  переломают, или  ночью  все  стёкла  выбьют,  а  то  и  вовсе,  дом  подожгут. Сараи-то  сожгли,  давно  нет сараев,  с  них  станется,  подопрут  уличные  двери  бревном,  -  сгорим заживо…

-  Но ведь  в  открытую  грабят,  слепой что  ли?..  Мы  не  позвоним,  другие  не позвонят,  а  люди пострадают…

-  Хватит  бегать,  сядь  на  дыру,  прижми  крепче,  пей  чай  с  бубликами, пока  цела…  -  сердито  выговоривает  старик.


Вот  она  наша  действительность.

Обычным  летним  утром,  на  глазах  очевидцев:  соседей,  прохожих,  -   пусть пока  ещё  немногочисленных,   -   в  режиме  реального  времени  идёт  ограбление квартиры.  Расчёт прост  и  надёжен,  любой  случайный  свидетель,   происходящему  не  придаст значения.  «Хозяева либо потеряли ключи, либо дома  забыли,  -   бывает;  пусть  радуются,  что  хоть  форточка  осталась  открытой,  а  то  пришлось  бы  двери  ломать…»

-  Боже  мой,  вот  жизнь  пошла!..

-  Ты  что,  старая,  -  продолжает  дед  уже  примирительным  тоном,  -  думаешь  у  них  сообщников  нет?  Обратила  внимание,  пока  большой карабкался,  маленький  звонил…

Не  успел  он  это  сказать, как  к  подъезду  соседского  дома,  вплотную  к крыльцу,  подъехал  фургон,  вышли  двое.  Вскоре  все  вчетвером  погрузили что-то  громоздкое  и  тяжёлое,  что  именно,  было  не  видно.  Быстро  сбегали  в  квартиру,  каждый  по  несколько  раз,  сели  и  уехали…

-  Грабят  -  не  грабят,  -  нахмурив  брови,  снова  заводится  супруг,  его разбирает  зло  на  самого  себя,  -  какое  нам  дело.  Думаешь,  нас  бы грабили,  -  кто-то   вызвал  бы  милицию?  Чёрта  лысого,  не  то  время  и  люди  не  те, теперь  верить  никому  нельзя,  все  продажны… Ты  же  знаешь,  в  нашем  доме,  что мы здесь  живём,  уже  три  раза  обворовывали  квартиры.  И  что?  Кого-нибудь  нашли,  посадили,  потерпевшим  вернули  ущерб,  возместили  моральные  убытки?  У  нас  район  такой,  уголовно-воровской,   -   захолустье.  Как  осень,  на  улице  ни  одна  лампочка  не  светит, летом   -   день  и  ночь  горят,  а  когда  надо,  -  не горят…   
 
Старичок   криво  усмехается,  старуха  молчит,  всё,  что  он  говорит,  -  правда. Тот продолжает:

-  Три  года  назад,  с  пятой  квартиры,  шесть  качков  за  двадцать  минут вынесли  всё,  даже старый  диван  с  клопами.

Тогда  все  соседи  подумали,  -   и  мы с  тобой  тоже,  -   люди  переезжают  на  новую  квартиру: заказали  машину,  наняли  грузчиков.  А потом  оказалось:  хозяин  был  в  командировке,  жена  лежала  в  больнице.

-  Но  тогда  хоть  милиция  приходила,  всех  опрашивали…

-  «Приходи-ла»,  -  передразнивает собеседник,  -   «опра-шивали»,   -  а толку?  Эти  домушники,  прежде  чем  пойти  на  дело,  всё  прорабатывают.  У  них  в банде  все  обязанности  между  собой  распределены:  есть  наводчики,  исполнители,  своя  техника,  преступный опыт,  наверняка,  есть  крыша, действуют открыто  и  нагло,  всё  просчитано.  Тогда  грабили  как  раз  в  обед, люди  ходят,  им  хоть  бы  что,  как  будто  так  и  надо.  А  с  шестой,   Дениса- балаболку?..

Рассказывал:  «Был  на  дежурстве,  приходил  в  двенадцать  ночи  на  пять  минут,  перекусить, -  не  перекусить,  а  тяпнуть,  -  всё  было  на  месте.  С  работы  пришёл,  музыкального  центра  нет,  только на  прошлой неделе,  -  говорит,  -  купил,  давно  собирался,  долго  деньги  копил…»

-  Но  тут-то  всё  ясно,  -  собутыльники,  кто  ещё,  расхвастался  по пьянке,  технику  оценили,  видят,  что  ротозей… 

-  Давай,  я  всё  же  позвоню,  стыдно,  должна  же  быть  гражданская позиция…

-  Ага,  -   инициатива,  да  только  поздно  схватилась,  смотри,  они  уже укатили,  номеров-то  мы  не  видели,  -   так  хитро  подъехали,  хотя  и  номера  тоже  фальшивые…

-  А  ты,  как  и  не  мужик  вовсе,  хуже  бабы  стал,  раньше  не  такой  был,  -  с  горечью  констатирует  супруга…   

Повисла  тяжёлая пауза,  оба  чувствовали  себя  виноватыми…

Видеть  зло  и  молчать,  всё  равно,  что  самому  в  нём  участвовать…  -  старушка  встаёт  и  раздражённо  уходит  из  кухни…

Дед  молчит,  глубоко  задумался…

«Раньше, то  раньше.  Тогда не только  я  бы позвонил,  -   любой,  а  то ещё, глядишь,  -  тут  он  начинает  идеализировать  себя  и  прошлое  время,  -   собрались  бы  мужики  артелью,  да  и  скрутили  бы  хулиганьё,  мы  почти  все  были  дружинниками.  Сейчас  всё  по-другому,  каждый  сам  за  себя,  никто никому  не  верит,  теперь  под  вечер  нос  на  улицу  не  высунешь.  Тот  куст,  да  не  та  ягода…»

-  Как  ты  мне  надоела!  -  вновь  встрепенулся  старик,  -  вот  зануда,  -   говорит  громко,  почти  кричит,   -   развела  сыр-бор,  гундишь  и  гундишь,  с  утра  весь  плешь  переела.  «Поз-иии-ция…»  -  только  настроение  испортила,  а  то  ты  не  знаешь,  что  этот  хмырь  постоянно у  нас  дрова  тырил.  Я  всё  лето со  своей  грыжей  пашу  как  папа  Карла,  а  он  ночью  придёт  и  наберёт,  как  своих,  а  то  ещё,  подлец,  -  если  морозы,  -  два  раза  сходит.  Знает,  что  старик  ему  не  угроза.  Что, прикажешь?  Сесть  в  засаду  с  гвоздодёром,  а  потом  из-за  говна  получить  пожизненно?..

Теперь  уже  замолчал  и  дед,  с  горечью  подумал: «люди  живут  в  мире,  да  не  в  мире».

1996