Николай Эдуардович. Часть четвёртая

       Вызов забвению
(документально-художественная повесть)


       Николай Эдуардович. Часть четвёртая       


       I. Польские повстанцы

       В начале 1937 года у Николая Эдуардовича умерла жена (Мария Ивановна, урождённая Тябут).
Сиротами остались трое детей: одиннадцатилетний Володя, семилетний Лёня и двухлетняя Галя. Из-за того, что детям нужна была женская рука и забота, Николай Эдуардович через некоторое время женился второй раз (на Анастасии Денисовне, урождённой Ильиных), но спустя полгода, глава семьи был арестован. Ещё через год репрессиям подверглись его дети: их разлучили и распределили по разным детским домам, жена Анастасия в это время ждала ребёнка.

       Как упоминалось выше, в Интернете я отыскала материалы протоколов допросов тех, кто послушно исполнял волю репрессивной машины. Но прежде чем познакомить читателей с одним из них – он касается Николая Эдуардовича Осыховского, – хочу привести телеграмму секретаря ЦК ВКП (б) И. Сталина.

[ТЕЛЕГРАММА]
ШИФРОМ     ЦК     ВКП(б)
СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ, ЦК НАЦКОМПАРТИЙ, НАРКОМАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным, как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается, как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, - следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показывает, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа.
СЕКРЕТАРЬ ЦК ВКП(б) И.СТАЛИН
10/I - 39 г.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 145-146. Машинопись (1-й экз.). Согласно пометам на архивном экз., машинописные копии посланы: Берия, Щербакову, Журавлеву, Жданову, Вышинскому, Голякову, и др. (всего 10 адресатов) (27).

       Следовательно, пытки в «практике НКВД» были официально разрешены товарищем Сталиным с 1937 года и под эгидой «явных врагов народа» несомненно применялись к большинству заключённых, если не ко всем.
Итак, документ. Под грифом «секретно» он подписан работниками НКВД Ульяновым и Калининым, в числе его девяноста трёх жертв значится и Николай Эдуардович, младший из детей моего прадеда.

       «ИЗ СПРАВКИ Нарымского окротдела НКВД от 15 февраля 1938 года (г. Колпашево) на арест группы жителей Кривошеинского района за принадлежность к польской повстанческой организации.
УТВЕРЖДАЮ Вр. нач. Нарым(ского) окротдела НКВД лейтенант Госбезопасности   Подпись Ульянов
СПРАВКА
Следствием по делу вскрытой и ликвидированной Нарымским окротделом НКВД контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческо-террористической «Польской организации войсковой», – установлено, что в деятельности названной организации принимали активное участие следующие лица, проживающие на территории Кривошеинского района, Нарымского округа:
1. МИЛЬКЕВИЧ, Евстафий Антонович
2. КУШНЕРУК, Андрей Петрович
(…)
32. ХАНЕВИЧ, Кузьма Осипович
(…)
82. ОСЫХОВСКИЙ, НИКОЛАЙ ЭДУАРДОВИЧ (выделено автором)
(…)
93. ЛАЙКО, Адам Казимирович
Считаю необходимым вышепоименованных участников контрреволюционной организации арестовать и привлечь к уголовной ответственности по ст. 58-2,6,8,11 УК РСФСР.
Оп(ер)уполн(омоченный) 3 отд. УГБ – Нарым(ского) окротдела НКВД
Подпись Калинин
Архив УФСБ Томской области. Д. П-1996. ТА. Л. 6-8. Подлинник. Машинопись»(28).

       II. Арест. Постановление «Тройки».

       Семья Осыховских таяла на глаза. Григорий и Анна были уже расстреляны, под стражей в Новосибирской тюрьме содержался Александр, Николай по счёту арестов шёл четвёртым, пятой, спустя три недели, отправят в колпашевскую тюрьму жену Григория – Марфу Никитичну, через восемь месяцев шестым в Свердловске арестуют их сына Ивана, студента техникума. Но об этом позже.
       Николая Эдуардовича взяли 15 февраля 1938 года, ордер на арест был выписан Кривошеинским районным отделением Управления НКВД сроком на одни сутки (Приложение №4). Если Александра арестовали за антисоветскую агитацию, Григория за участие в контрреволюционной кадетско-монархической и эсеровской организации, Марфу за участие в правотроцкистской организации, то Николая – как и Анну – за то, что он якобы принадлежал к Польской организации войсковой.

       Николай Эдуардович родился первого декабря 1898 года в селе Молчанове. Согласно анкете, по профессии был плотником (по другим данным охотник-промысловик), паспорта не имел, с 1917-го по 1918-й воевал на фронтах Первой мировой войны. Социальное положение – крестьянин-колхозник, до революции крестьянин-единоличник, беспартийный, национальность и гражданство (подданство) – поляк. Слово «поляк» в анкете написано поверх другого, следовательно первоначальный статус национальности Николая Эдуардовича был обозначен видимо как «русский». Остаётся предположить, что «поляка» оперуполномоченные вписали не иначе как под след «линейных арестов» (фрагмент анкеты в Приложении №23). На воинском учёте состоял в Кривошеинском РИКе (революционно-исполнительном комитете – Авт.); судимости, арестам и другим репрессиям при «Соввласти» не подвергался, наград не имел. Состав семьи: жена – Ильиных Анастасия Денисовна 18-ти лет, колхозница; дети – сын Владимир 12-ти лет, сын Леонид 8-и лет, дочь Галина, 3 года, проживали в селе Молчанове.
       На семнадцатый день после ареста Николая Эдуардовича привели на допрос. Судя по всему, к этому времени с ним была проведена соответствующая работа и поэтому безоговорочно и сразу он начал признаваться в том, чего не совершал.
«С близкими знакомыми», – записывает работник НКВД в протоколе допроса якобы со слов арестованного – мы «вели националистические контрреволюционные беседы, в которых восхищались высокоразвитостью национальными воинственными чувствами польского народа, который (…) вновь завоюет Украину и покорит Москву, как это было в своё время, и что в этом направлении, особенно за последнее время, Польское государство, её разведывательные и военные органы ведут усиленную подготовку для нападения на СССР. (…) По заданиям (далее текст вымаран) совместно с участниками данной организации мы провели отравление колхозных телят в количестве 16 штук мышьяком и сулемой, который достал (так в тексте) неизвестным мне способом». Конец цитаты.
       Поскольку арестованным «полякам» вменялась «контрреволюционно-шпионско-диверсионная работа» по заданию польских разведорганов, их дело было передано в военный трибунал. Все они были приговорены к ВМН – высшей мере наказания.
       При знакомстве с протоколами допросов других участников  «контрреволюционных организаций» я обратила внимание на то, что всевозможные отравления колхозного скота, поджоги ферм и подрывы несуществующих мостов в их показаниях были очень популярны.

       По словам Леонида Николаевича Осыховского, его отец Николай и дядя Григорий имели в Молчанове один дом на две семьи. «Дом был разделён на две половины, – сообщил Леонид Николаевич, – в одной жил дядя Гриша с семьёй, в другой – наша семья».
       После смерти матери и ареста отца Лёня вместе с братом Владимиром и сестрой Галиной остался круглым сиротой. Вот как пишет об этом Леонид Николаевич: «Нас отправили с сопровождающим в Колпашево для распределения по детским домам: меня с Володей направили в Тоинский детский дом Томской области, а маленькую Галю в Александровский». В Бакчарском детском доме, куда Лёню перевели из Тоинского, его стала опекать Лидия Спиридоновна Дубовицкая – ленинградская воспитательница, находившаяся тогда в Томской области в эвакуации. В 1944 году, взяв Лёню с собой, она вместе с ним и дочкой возвратилась в Ленинград. Там Леонид Николаевич сначала окончил Ленинградское военно-морское подготовительное училище, а в 1951 году – Высшее военно-морское училище связи и радиолокации с присвоением звания лейтенант Военно-Морского Флота. Для прохождения дальнейшей службы он выбрал Тихоокеанский флот, где служил на боевых кораблях и штабных учреждениях Флота около 32 лет. После демобилизации проработал 23 года в Тихоокеанском океанологическом институте Дальневосточного Отделения Российской Академии наук. В настоящее время – на пенсии.
       Об аресте своего отца Леонид Николаевич вспоминает: «Я хорошо помню день ареста моего папы – это было поздно вечером зимой, когда пришли его забирать. Помню, при обыске в ящике стола обнаружили фотографию тёти Анны, которая к этому времени была уже арестована (к этому времени она уже была расстреляна – Авт.). Отца это очень обеспокоило. После окончания обыска, когда больше ничего не нашли, отца увезли в село Могочино. Ещё помню случай, когда большую группу заключённых перевозили или перегоняли из села Могочино, видимо, в Колпашево или Томск. Арестованных разместили в клубе села Молчанова, и мы, мальчишки, бегали к клубу, чтобы увидеть своих родных. Общаться с ними не разрешили – мы виделись только через окно. Это был последний раз, когда я видел своего отца живым. Мне было тогда восемь лет».
      
       Из краткой справки о Николае Эдуардовиче из УФСБ по Томской области: «Арестован (…) как активный участник контрреволюционной националистической «Польской организации войсковой», готовившей вооружённое восстание против Советской власти. Содержался под стражей в тюрьме в г. Колпашево. Постановлением Тройки УНКВД СССР по Новосибирской области от 21 апреля 1938 г. № 1106 по ст. 58-2-6-7-9-10-11 УК РСФСР приговорён к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведён в исполнение 12 мая 1938 г., сведения о месте расстрела и захоронения в архивном уголовном деле отсутствуют». Как видим, из всех репрессированных Осыховских Николай Эдуардович получил больше всех обвинительных пунктов по пресловутой 58-й статье.

       Если сравнить подписи Николая Эдуардовича в анкете от 16 февраля 1938 года и протоколе допроса от 4 марта того же года, то видно, что они абсолютно разные: первая выполнена мелким убористым почерком и обозначена полностью, вторая (укороченная) разительно отличается от первой. Создаётся впечатление, что подписи выполнены не самим заключённым, а лицами, заполнившими эти бумаги. Фамилии и подписи этих лиц отсутствуют (Приложения №№ 23,24).
       Отца Лёни расстреляли в возрасте тридцати девяти лет, самому Лёне через пять дней после расстрела отца должно было исполниться восемь лет.

       III. Колпашевский Яр

       Общей могилой в Колпашеве является печально известный Колпашевский Яр. В 1979 году паводковыми водами Оби произошёл его подмыв, и то, что случилось с ним, потрясает цинизмом и жестокостью.
       «Городок Колпашево – пишет библиотекарь Колпашевского кадетского корпуса Н.Д. Ситникова, – до недавнего времени был мало известен. В памяти другое слово: Нарым». А Колпашево был некогда административным центром Нарымского округа «особой территориальной единицы Западно-Сибирского края, отведённой для уничтожения «врагов народа». Со всего Союза свозили их сюда на верную гибель»(13).
       «Кровью народа история пишется, – продолжает Нина Дмитриевна. – И одна из страниц написана кровью наших земляков. Этой весной (2010 год – Авт.) исполняется 31 год, как Колпашевский Яр обнажил массовое захоронение на месте Нарымского окружного отдела НКВД. Тогда наш город прославился тем, что выходит за пределы человеческого разумения». И далее Нина Дмитриевна рассказывает страшную историю уничтожения общей могилы с останками жертв репрессий подмытого обскими водами Яра.
      
       Описание этой истории я нашла также и на форуме Сибирских Сетей в Интернете, – её по щадящим соображениям и привожу.
       «Это место называется «Колпашевский Яр». Находится он в районе города Колпашево, что к северу от Томска. В 1979 году во время майских праздников паводок подмыл берега Колпашевского Яра и обнажил одно из крупнейших мест массовых захоронений расстрелянных в 30-40-х годах. Захоронение было огромным. Слухи об открывшейся «братской могиле» сразу распространились по Колпашево и немного погодя достигли Томска, в Томске, как и в других городах области, почти каждый второй имеет либо репрессированных родственников, либо сам был репрессирован.
       Люди устроили из этого захоронения место паломничества, на что местные власти ответили довольно оперативно. Во-первых, почти сразу после обнаружения было выставлено оцепление вокруг могильника, чтобы не позволить людям приносить цветы и ставить свечки. Во-вторых, сразу возник вопрос, что делать дальше. Разумеется, никто особо не задумывался над вопросом о перезахоронении останков, как того потребовало местное население. Между тем, трупы были чуть ли не в идеальном состоянии, многие из них мумифицировались в связи с сочетанием почвы и извести, которой трупы засыпались в яме, куда их сбрасывали после расстрела. На трупах сохранилась большая часть одежды, более того, можно было и опознать их по внешним признакам.
       Тогда же из центра пришло распоряжение захоронение ликвидировать. Шутов, глава Колпашево, выполнил приказ чётко, по-большевистски. К Яру по Оби подогнали пароход, развернули его винтами к берегу и начали размывать берег. Но берег плохо поддавался, да и с трупами было не всё гладко. Некоторые – да, измельчались в куски винтами парохода, но большую их часть стало разносить по всей реке. В течение двух недель по всей Оби плавали трупы репрессированных, УКГБ приняло меры по решению и этой проблемы. Были сформированы отряды из сотрудников МВД, КГБ, а также созданы дружины добровольцев, которых посадили на моторные лодки и перегородили ими реку. С заводов им стали доставлять ненужный железный лом. Задача этих отрядов заключалась в том, чтобы подплыть к трупу, привязать груз лома к нему и утопить. Злая ирония заключалась в том, что дружинников-«добровольцев» формировали не так уж добровольно и, более того, у большинства из них, вероятно, могли быть родственники в этой яме.
За две недели большую часть трупов удалось «героически» утопить. Однако по прошествии лета и даже на следующий год попадались плавающие трупы расстрелянных, которых носило вместе со сплавом леса по реке. Их вылавливали и закапывали, где придётся. Именно закапывали, а не хоронили.
 
       В 1990 году по данному поводу было возбуждено уголовное дело по факту надругательства над телами умерших. В 1992 году дело было закрыто за отсутствием состава преступления. Лигачёв и Шутов до сих пор на свободе. Сколько человек было расстреляно в Колпашево в самый пик репрессий, установить невозможно. Можно предположить, что в данном захоронении покоится не менее 5-6 тысяч невинно убиенных (по данным общества «Мемориал» – около 4-х тысяч). Хотя есть сведения, что расстрелы производились не только в Колпашево, но и в пригородном Тогуре и ряде других мест»(29).
       По словам Н.Д. Ситниковой, 99 процентов следственных дел на осуждённых, согласно показаний бывшего работника КГБ Анатолия Ивановича Спраговского, «были грубо сфальсифицированы работниками Томского и Нарымского отделов НКВД. (…) Но вот что характерно, сколько бы не рушился яр, а клин, вымытый в нём в 79-м, не исчезает. Словно вбит он в души, в совесть живущих ныне и тех, кто будет жить потом»(13).

       Волею судьбы я побывала в Колпашеве, это было в начале августа 1960 года, мне было тогда неполных 15 лет. В это время со своим отцом и сестрой Людмилой (от его второго брака) я путешествовала по Оби на теплоходе «Максим Горький», вернее, ехали мы в посёлок Стрежевой, где в то время жил отец со второй семьёй. В Колпашеве была большая остановка, и мы, сойдя на берег, втроём отправились в город: отец повёл нас не то к родственникам, не то к знакомым. Но ни тогда, ни после он ни слова не сказал о том, что Осыховские содержались в Колпашевской тюрьме, расстреляны там и захоронены в общей могиле на берегу Оби. В том, что отцу были известны эти факты, сомневаться не приходится, – он близко общался со своей племянницей Ритой Москвитиной*, проживавшей в Томске, а она знала о многом.

       (* Внучка Анастасии Эдуардовны Пикулиной (Осыховской) и дочь Анфии).

       Побывать на земле, принявшей в своё лоно своих близких, и вместе со своими дочерьми хотя бы мысленно поклониться их праху, отец посчитал своим долгом, будто чувствовал, что в будущем печальная страница истории семьи Осыховских будет записана и предана гласности.

       IV. Вершители судеб. Эффект бумеранга.

       27 апреля 1956 года в городе Томске старшим следователем следственного отдела УКГБ при СМ СССР по Томской области капитаном Челноковым был допрошен бывший сотрудник Нарымского окружного отдела НКВД Г.Н. Худяков. Допрос проводился в связи с реабилитацией необоснованно репрессированных жителей Кривошеинского района.
       Фрагменты протокола допроса Худякова, приведённые здесь, освещают моменты, большей частью касающиеся организаций, в которых якобы состояли мои родственники. Но приведён также и фрагмент, касающийся латышской национальной организации, из которого в частности видно, какие методы в своей работе применяли «винтики» этой страшной репрессивной машины. При этом на допросах по поводу своей деятельности «винтики» выказывали свою постоянную забывчивость и часто не помнили своих действий по отношению к арестованным.

       «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА бывшего сотрудника Нарымского окружного отдела НКВД Г.Н. Худякова (Архив НКВД).
27 апреля 1956 г., г. Томск
Об ответственности за дачу заведомо ложных показаний предупрежден по ст. 95 УК РСФСР. Худяков».

Фрагмент первый

ВОПРОС: В органах НКВД в 1937-38 годах Вы работали?
ОТВЕТ: Да, работал. Весь 1937 год и до июля или августа 1938 года я работал в должности секретаря Кривошеинского РО НКВД, а затем до конца 1938 года помощником оперуполномоченного Нарымского окротдела НКВД. (…)
ВОПРОС: Кем Вы были привлечены для участия в следствии?
ОТВЕТ: Кто меня назначал для ведения следствия по делам арестованных, я за давностью времени не помню.

Фрагмент второй

ВОПРОС: Из показаний арестованных Чесновского А.И., Черных А.И., Вайвод У.Т. и других, которых Вы допрашивали, видно, что все они признали себя виновными в том, что являлись участниками контрреволюционной повстанческой латышской националистической организации, проводили вербовку новых лиц в эту организацию, вели антисоветскую агитацию, а некоторые занимались диверсионной деятельностью. Соответствуют ли действительности эти показания арестованных?
ОТВЕТ: (…) Перед допросом этих арестованных мне были даны в отношении их копии протоколов допроса с признательными показаниями других арестованных и было предложено получить от своих арестованных признательные показания в разрезе тех показаний арестованных, копии протоколов допроса которых мне были даны. При этом мне было сказано, что арестованные, которых я должен допрашивать, уже обработаны и легко пойдут на признание. Так было и в действительности. На все вопросы, которые я задавал арестованным, они давали признательные показания. Кто мне поручал допрашивать и говорил, что они уже обработаны, я не помню, мне кажется, что Лукичев или Калинин.
ВОПРОС: Кем и каким образом проводилась обработка арестованных?
ОТВЕТ: Кем именно и каким образом обрабатывались арестованные для дачи признательных показаний, я не знаю. (…) Я слышал от сотрудников Нарымского окротдела НКВД, но от кого именно не помню, что в камерах среди арестованных были так называемые «колуны», то есть люди, которые подготовляли арестованных к даче признательных показаний. (…)
ВОПРОС: Большинству арестованных по этому делу вменено в вину ряд фактов диверсионной и вредительской деятельности. Проверкой же установлено, что таких фактов в действительности не было. На каком основании арестованные обвинялись в этих, не совершенных ими преступлениях?
ОТВЕТ: Факты диверсионной и вредительской деятельности в вину арестованным были вменены на основании их показаний о совершении тех или иных вредительских или диверсионных актов. Проверялись ли эти показания арестованных я не знаю, так как я только допрашивал арестованных и протоколы их допроса отдавал старшему следственной группы Лукичеву или Калинину. Они же мне говорили, что документы о совершении тех или иных актов диверсионной и вредительской деятельности, о которых дают показания арестованные, ими будут получены.

Фрагмент третий

ВОПРОС: Участвовали ли Вы в следствии по делам на арестованных, обвинявшихся за участие и антисоветскую деятельность в составе контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческо-террористической «Польской организации войсковой» в 1937-38 годах?
ОТВЕТ: Я помню, что в Нарымском окротделе НКВД дела на арестованных в 1937-38 годах поляков за участие их в контрреволюционной повстанческой организации «Польской организации войсковой» велись, но вел ли я следствие на арестованных участников этой организации, сейчас не помню.
ВОПРОС: Существовала ли такая организация в бывшем Нарымском округе?
ОТВЕТ: Существовала ли так называемая «Польская организация войсковая» в бывшем Нарымском округе, я не знаю. Я о существовании такой организации слышал только из разговоров с сотрудниками НКВД, а также знал, что от некоторых арестованных о существовании её получены признательные показания».
Далее, отвечая на очередной вопрос следователя, Худяков говорит о том, что «в 1937и 1938 годах следствие по делам на арестованных велось вообще упрощённым способом», и он делал то, что «было приказано». В заключение допроса, рассказывая об очередной жертве, Худяков произносит: «… когда Синицын (или Птицын) прибыл из командировки в Колпашево, его арестовали, и сразу же в моём присутствии Лукичев предъявил ему уже ГОТОВЫЙ (выделено автором), отпечатанный на машинке протокол допроса. Читая этот протокол, Синицын или Птицын в начале делал пометки, где был записан вымысел. Лукичев спросил: «Что ты делаешь?» Арестованный ответил, что таких фактов, которые записаны в протокол, не было, и он будет опровергать их в суде. Тогда Лукичев ему разъяснил, что его дело будет рассматриваться не судом, а тройкой без его присутствия и что ему без всякой канители лучше подписать протокол. Выслушав это, Синицын или Птицын не стал дальше читать протокол и его подписал. Судя по этим фактам, а также потому, что арестованные обрабатывались для дачи показаний в тюремной камере, я также понимаю, что следствие в 1937 и 1938 годах велось необъективно. (…)
Подпись  Худяков
Допросил: Ст. следователь след.отдела УКГБ при СМ СССР по Томской области капитан Подпись. Челноков.
Архив УФСБ Томской области. Д. П-1273. Л.348-355. Подлинник. Рукопись(30).

       На допросе следователь Челноков упоминает о Чесновском, Черных и Вайводе – очередных жертвах политического террора. Сведения о них также опубликованы в Книге Памяти по Томской области. Все трое латыши, жители Кожевниковского и Кривошеинского районов, арестованы 17 февраля 1938 г. по обвинению в принадлежности к «Партии святых», расстреляны 22 мая 1938 г., реабилитированы в марте 1957 года. Кроме них, в Книге Памяти упомянуты ещё двенадцать мужчинах с фамилией «Вайвод». Все они также латыши и все из Кривошеинского района, за исключением одного, который, так же, как и Чесновский, проживал в Кожевниковском районе. Десять человек были расстреляны, один получил 10 лет лагерей и один, репрессированный в 1932 году, умер через две недели после ареста. Все реабилитированы (см. выписки из Книги Памяти в Приложении).

       V.Репрессированы неосновательно

       20 сентября 1957 года военным трибуналом Одесского военного округа были рассмотрены «протесты о порядке надзора Главного военного прокурора на постановление Комиссии НКВД СССР и Прокурора СССР от 21 апреля 1938 года, на основании которого» были расстреляны почти сто человек – «участников» Польской организации войсковой, якобы действовавшей в Кривошеинском районе Нарымского края. Среди них был и Николай Эдуардович Осыховский. В констатирующей части определения говорится: «Все перечисленные выше лица были арестованы в феврале 1938 года Нарымским окружным отделом НКВД по обвинению в принадлежности к антисоветской организации под названием «Польская организация войсковая». По заданию организации все они якобы готовили вооружённое восстание против Советской власти, занимались диверсионной террористической и шпионской деятельностью, вербовкой новых лиц в организацию. (…)
       Главный военный прокурор в своём прошении просит постановление Комиссии в отношении всех репрессированных по данному делу отменить и дело производством прекратить за отсутствием состава преступления по следующим основаниям: 
Обвиняемые на следствии виновными себя признали, однако их показания никакими объективными доказательствами не подтверждены. Свидетели по делу не допрашивались, и показания обвиняемых об их антисоветской деятельности тогда не проверялись.
       Проверкой по спецархивам МВД и МГБ при Совете Министров СССР установлено, что доказательств, подтверждающих вину (одно или два слова вымараны – Авт.) и других обвиняемых по этому делу к моменту их ареста в распоряжении органов следствия не имелось, хотя о наличии таких данных было указано в справках на аресты.
       В обвинительном заключении указано, что эта контрреволюционная организация была создана обвиняемым (фамилия вымарана) по заданию вице-консула польского посольства (фамилия вымарана), однако проверкой по центральному Государственному особому архиву СССР (одно или два слова вымараны) о принадлежности (две фамилии вымараны) к агентуре польских разведорганов не установлено (лист дела 15, том IV). (…) О необъективном оформлении материалов следствия свидетельствует и тот факт, что в ходе дополнительной проверки не нашли своего подтверждения показания обвиняемых в совершении ими диверсионно-вредительских актов и других преступлений.
Так, собранными в ходе проверки документами и показаниями свидетелей (фамилии вымараны) и других, опровергнуты показания обвиняемого (фамилия вымарана) о том, что он осенью 1936 года в колхозе имени Стаханова якобы сжёг скотный двор, обвиняемого (фамилия вымарана) о том, что он в 1936 году поджёг ремонтную мастерскую.
       В материалах дела на большинство обвиняемых имеются характеристики сельских советов, в которых они характеризовались как лица, враждебно настроенные к Советской власти, занимавшиеся антисоветской деятельностью. Допрошенные в процессе дополнительной проверки в качестве свидетелей бывшие председатели сельских советов (две фамилии вымараны), подписавшие эти характеристики, показали, что ни одна из этих характеристик не соответствует действительности». Таким образом, – указывается в протесте, – «следует признать, что все привлечённые лица по данному делу были репрессированы неосновательно».


http://www.proza.ru/2014/12/06/1233