Венценосный Государь Николай II. глава 12

XII

   Около 10 часов царский кортеж въехал в Дивеево. Зрелище было настолько потрясающим, что память о нем осталась на всю жизнь, как у Императора с Императрицей, так и всех остальных членов царской семьи. Народ встречал экипажи радостными криками, и Николай заметил, что многие крестьяне были одеты по-праздничному. Все они приветствовали своего Царя.
   - Ники, солнышко, посмотри, как нас встречают, - с умилением говорила Александра Федоровна. – Боже мой, как же нас встречают! Они действительно любят тебя, Ники.
   Да и как было не поверить в любовь народную, когда видишь, как тебя встречают толпы радостных людей, постилающих под твои ноги ветви, и бросающие цветы. Что это, как не проявление самой чистой и искренней любви. И ничто в душе Николая не могло даже и помыслить, что пройдет менее пятнадцати лет, и все эти святые места, все обители и святыни, будут попраны, осквернены, а сами насельники будут преследоваться безбожниками, вероломно захватившими власть.
   По пути к монастырской ограде выстроились рядами инокини женского Дивеевского монастыря. Все приветствовали Императора громкими радостными криками.
   Почти две тысячи лет назад вот так же торжественно въезжал в Иерусалим Господь Иисус Христос. Ему также кричали «Осанна», и бросали под ноги пальмовые ветви. О, как же похоже повторялась судьба Христа, его восхождение на Голгофу, Государем Николаем II. Он торжественно въезжал в Дивеево, но именно здесь и начинался его терновый путь на Русскую Голгофу. Все повторялось с той лишь только разницей, что Господь наш Иисус Христос знал, что его ждет, а Николай II даже не догадывался об этом. Не догадывался он, как перевернется вся его дальнейшая жизнь, после посещения Дивеева. Христос шел пострадать за весь род человеческий, а Государь Николай – за народ русский, за свое отечество, которое он так горячо любил. Как потом кричали иудеи: «Распни, распни его!», так русский народ будет приветствовать отречение Государя в пользу безбожников и изменников. И исполнится тогда второе пророчество преподобного Серафима Саровского: «Того Царя, который меня прославит, - я прославлю».  И приближалось то время, когда сия страшная правда должна была открыться перед последним русским Императором Николаем II.
   Под звон колоколов царские экипажи въехали в Дивеево. Слов нет, чтобы передать всю красоту, открывшуюся перед ними. Казалось будто бы въехали в маленькую деревню, состоящую из соборов, церквей и келий, в которых проживали монахини.
   Когда царская семья покинула экипажи, из ворот собора вышел епископ Назарий Нижегородский, для того, чтобы приветствовать Государя. Николай и Александра остановились для того, чтобы помолиться перед иконой «Умиление», той самой, перед которой так любил молиться Серафим Саровский, и перед которой он и перешел в мир иной.
   Началась литургия, по окончании которой царская чета была приглашена в помещение игуменьи, где были приготовлены чай и завтрак. Александра Федоровна была потрясена и изумлена всем этим великолепием, которое открылось ей. Воспитанная в протестантизме, она не видела ничего подобного.
   Осанна! Осанна!
   Она восхищалась всем этим величием, и была уверена в том, что, наконец-то, познала Россию, русского человека, простого русского крестьянина и мужика. И никак она не могла поверить, что вся ее уверенность разлетится в пух и прах уже через несколько часов.
   В этот же день Императорская семья посетила церковно-приходскую школу, в которой располагался приют для девочек. Школа представляла собой довольно большое двухэтажное здание, в котором помещалось, помимо жилых комнат для девочек-сирот, еще и квартиры для учительниц.
   Посетили и Преображенскую кладбищенскую церковь, где хранились некоторые памятники, связанные с преподобным Серафимом. Одним из этих памятников была келья, в которой Серафим проживал в Сарове. После его смерти келья была перенесена в Дивеево.
   Государь был удивлен тем, насколько преподобный Серафим вел простую жизнь, лишенную каких-либо удобств и комфорта. Постелью ему служили мешки с камнями, а стулом простой обрубок дерева.
   Находясь под сильным впечатлением, Николай осматривал келью. По всему было видно, что человек, проживавший некогда в ней, был настоящим отшельником. Существовала легенда, будто бы преподобный Серафим в течение тысячи дней и ночей молился на камне. Сам же камень не сохранился, он был растащен на куски почитателями старца.
   Несколько позже Государь обратился к игуменье с вопросом о блаженной Прасковье Ивановне.
   - Я желал бы повидаться с блаженной, - сказал Николай. – Я слышал, будто бы она обладает большим даром прозорливости, и полагаю, что эти слухи не лишены оснований.
   - Это так, Ваше Величество, - согласилась игуменья. – И она вас уже давно дожидается.
   Царский кортеж подъехал к келье, в которой проживала юродивая.
   Паша Саровская их ждала. Когда экипажи были еще в пути, Прасковья Ивановна тотчас же распорядилась, чтобы у входа был расстелен ковер, и из кельи были вынесены все стулья.
   Началась суета, блаженная шумела и разошлась не на шутку, выведя тем самым свою келейницу из себя.
   - Да что же вы творите, матушка! – возмущалась та. – Сюда же сейчас сам Государь прибудет, а вы что же себе позволяете.
   Но блаженная ничего не слушала, и расходилась еще больше. Монахини ворчали, но выполняли ее приказы. Кто ж их поймет этих юродивых, может и вправду так нужно.
   - Куда ж ковер-то стелить? – спрашивали они.
   - Вот так и стелить, прямо на землю, на землю, - распоряжалась Прасковья Ивановна.
   Народу собралось возле кельи множество, и такое обилие людей только мешало блаженной, нежели приносило пользу.
   - А стулья как ставить, матушка?
   - Вокруг  ковра, вокруг ковра, - отзывалась Прасковья Ивановна.
   Когда подъехали экипажи, и царская семья выбралась наружу, монахини растерянно переглядывались. Они не знали, как объяснить Государю поведение юродивой. Они боялись, что Царь их просто не поймет или же решит, что над ним издеваются.
   Если Николая и удивило поведение блаженной, то он не подал и виду. Со слов Великих князей он уже знал, что Прасковья Ивановна хочет поведать им о том, что в скором времени у него родится наследник, и нисколько не сомневался в том, что его ждут благоприятные известия.
   Блаженная скрылась внутри своей кельи, и не показывалась. Николай не знал, как быть дальше, постучаться ли в келью или же усесться на стулья возле ковра, благо уже заранее был приготовлен остывающий самовар. Он бросал вопросительные взгляды на монахинь, но те краснели и не знали, что и сказать.
   Наконец дверь приоткрылась, и келейница блаженной сказала:
   - Прасковья Ивановна зовет вас.
   Наконец-то. Царская семья, толкаясь, вошла внутрь. Небольшая келья была слишком тесной для такого количества людей, и члены Императорской семьи едва уместились в ней.
   Прасковья Ивановна сидела на своей постели, и хмуро глядела на это множество народа, пришедшего к ней. Взглянув на Императора, она сказала:
   - Пусть только Царь с Царицей останутся.
   Николай почувствовал неясную тревогу, почему так, неужели же известие о скором рождении наследника нельзя сообщить открыто и при всех? Может быть, блаженная хочет сказать  что-то еще, помимо этого?
   Государь извиняющимся взглядом посмотрел на членов своей семьи.
   - Будьте добры, оставьте нас одних, - попросил он, и в его голосе послышалось чувство вины.
   Пока все выходили, тревога в сердце Николая росла. Подсознанием он чувствовал, что блаженная хочет сообщить им не только приятную весть. Лишь Александра Федоровна ничего не понимала. Надежда на скорое рождение сына переполняло ее сердце. Господи, неужели же она родит Ники наследника? Наверное, это такое личное дело, что Прасковья Ивановна хочет сказать им об этом наедине. Возможно, она хочет, чтобы никто не помешал их радости от такой новости. Как же она счастлива.
   Когда из кельи вышел последний человек, и игуменья закрыла снаружи дверь, Император вопросительно посмотрел на старицу, неподвижно сидевшую на своей постели.
   - Садитесь, - сказала Прасковья Ивановна.
   Николай осмотрелся по сторонам – а сесть-то было не на что, все стулья заблаговременно были вынесены наружу. Взглянув на Аликс, он увидел, что она испытывает явное смущение.
   Государь снова посмотрел на блаженную, что та имела в виду, когда велела им садиться? 
   - Садитесь на пол, - настойчивым тоном приказала Прасковья Ивановна.
   Собственно никому так не полагается разговаривать с Царем, но блаженной Николай был готов простить подобную дерзость. Тем более что ему казалось, что старица имеет для этого веские основания.
   Бросив вокруг себя последний взгляд, Государь опустился на пол. Ни тени негодования не было на его лице. Императрица последовала его примеру, хотя была весьма удивлена таким приказом. Сидя на полу, они молча и смиренно ожидали, что же скажет им старица.
   Прасковья Ивановна оглядела сидящую перед ней Царскую чету, и заговорила.
   Все дальнейшее Государь воспринимал, как сон. Как страшный сон, как ночной кошмар, который должен вот-вот закончиться, но который, почему-то, никак не заканчивался. Все казалось нереальным. Он не мог поверить в то, что все это он действительно слышит, и все это действительно говорит ему блаженная Прасковья Ивановна. Нет, такого просто не может происходить в действительности. Никак не может.
   Слушая, что говорит провидица, Николай чувствовал, как его лоб покрывается холодной испариной, а сердце замирает в груди, словно бы желает остановиться навсегда. Только гигантская сила воли не позволила ему упасть в обморок, настолько ужасным было все услышанное. 
   А Александра Федоровна была близка к обмороку гораздо сильнее мужа. Если бы она не сидела на полу, а стояла или сидела на стуле, она непременно лишилась бы чувств и упала на шершавые доски пола. Лишь тот факт, что ее поддерживал сидевший рядом муж, не позволял ей потерять сознание.
   А старица все говорила и говорила. Она поведала им настолько страшные и ужасные вещи, что рассудок императорской четы отказывался верить в то, что все это может произойти.
   Николаю казалось, что земля уходит из-под него, а небо рушится ему на голову. Он никак не ожидал услышать от блаженной то, что она говорила, безжалостно обрушивая на них. Все внутри Государя протестовало, кричало о том, что блаженная не имеет права говорить такие вещи. Все это ложь, выдумка, все до последнего слова. Никакая это вовсе не пророчица, а самая настоящая преступница, раз осмеливается говорить все это своему Императору. И в этот момент он возблагодарил Бога за то, что сидел на полу, а не стоял. Ему казалось, что его душа покидает тело, перед глазами все плыло, теряло очертания, и Николай уже ничего не видел, лишь слышал голос Прасковьи Ивановны, раздававшийся словно откуда-то извне, из другого мира.
   Старица рассказала им все. Все, что потом исполнилось. Она предсказала гибель Российской Империи, царской династии, их собственную смерть от рук сатанистов-революционеров, разрушение храмов, гонение на православную веру, падение нравов, безбожную эпоху, и моря крови. Предсказывала преследование за веру во Христа, за имя Божье, вытравление из голов людей монархических идей и страшную эпоху построения антихристова государства. Прасковья Ивановна поведала обо всем, что должно было произойти в самом недалеком будущем, и о том, что этот процесс уже давно запущен, и не в царской власти остановить все это.