А. П. и искусство пукать

  О, Александр Петрович любил попукать, от души, с потугами выводя дивные на слух стаккато и фуги, не монотонные, как у некоторых, а разнотонные – высокие и низкие, иногда с хрипотцой, аки насыщенный обертонами саксофон, а иногда и трубными возгласами новоорлеанского джаза. В общем, любо-дорого послушать.
  В последнее время у него это даже вошло в своего рода привычку, если можно назвать привычкой такую несусветную пакость как пускание ветра или пускание злого духа в штаны (откуда-то из историко-художественной литературы, так?). И при своих домашних, в лице супруге своей ненаглядной, он мог сыграть незаурядную увертюру, нисколько не смущаясь самого действа и сопутствующей вонищи.
  Нельзя сказать, что Александр Петрович приобрел эту способность благодаря неразборчивому употреблению несовместимых продуктов питания. Отнюдь, Александр Петрович питался правильно, по уверениям его благоверной жены, даже чересчур правильно, по мнению его самого. То есть, вроде бы наш музыкант и вполне нормально питался, но учитывая скаредность, а попросту говоря жмотство своей женушки, чаще всего недоедал.
  Не ел он, например, вкусного горохового супчика с мясцом, от которого вполне мог пропукаться, не ел также ни молочка, ни творожка, ни яичек, сваренных вкрутую или даже сжаренных на сковородочке, ни борщеца, ни салатов с селедкой и без, ни умопомрачительного сальца с лучком, ни зайца, ни куропаточки, обмазанных медом с красным перцем, ни даже каши из обжаренной гречки с бараниной.
  В общем, многообразия в еде, как бывает во многих нормальных семьях, в этой семье не было, не смотря на то, что стабильно приносил домой свою чуть больше средней белую зарплату, и отчего Александр Петрович страдал неимоверно. Ибо все акты приема пищи сводились у него именно токмо к потреблению хлебушка (более восьмидесяти процентов от его скудноватого рациона), воды (воду можно было в неограниченном количестве; в виде чая с третьесортной в третий раз использованной заваркой или в виде тощего, без сахара компота, который жена только и считала, что умеет варить), овсяной крупы, вареной или чересчур вареной, иногда пережаренного риса, кубика-два сухого бульона и т.д., и т.п., в общности, всего того, что практически полностью лишено полноценного белка и жиров.
  Что удивительно, Александр Петрович отнюдь не худел, а наоборот, толстел. И то, что он периодически поедал втихаря купленную тайком от супруги колбаску или поджаривал яйца на сливочном масле для эгоистичного потребления, или покупал в гордом одиночестве бастурму и грыз ее с остервенелым голодным урчанием, а то и поедал с не меньшим аппетитом яблоки, апельсины, фейхоа, миндаль и много еще чего, совершенно на его фигуру не влияло, ибо съедаемо было в достаточно малых количествах, да и от колбасы, яиц и говядины, прожаренной в чесночном соусе в совершенно секретной обстановке как-то и не толстеют.
  В чем же причина столь скудного и непонятного рациона нашего героя, спросит, наверное, возмущенный читатель? Уж не из-за того, что А.П. оказался подкаблучником, спросят некоторые из нас, которые оными не являются (но мы-то знаем, все знаем)? Или, может, его супруга обыкновенно не умеет готовить, ухмыльнувшись вопросят знатоки кулинарного искусства?
  Тут уж судить некому, скажем мы вам, ибо кто не грешен, тот сами знаете, что может сделать. Так и в этом случае, и те, и эти доводы окажутся вполне справедливыми, так как Александр Петрович, все-таки, и подкаблучник в какой-то степени, и женушка его готовить не умеет. Но обо всем этом остановимся подробнее много позже, для поддержания интереса, а сейчас нам хочется добавить, что краеугольной причиной плохого питания нашего музыканта, как раз, является невероятная жадность его жинки, которой для супруга было многое чего жалко, включая шоколадные конфеты, которые благоверная его поедала в огромных количествах и… не толстела, а была худа как палка. И, естественно, вредна до ужаса, а также требовала от супруга каждодневного занятия любовными утехами, на которые у Александра Петровича сил не хватало, сидя на такой диете, и которому приходилось пополнять из-под полы свой белковый запас.
  Возвращаясь к описываемому искусству нашего героя, укажем, что суть его состояла не в изящных руладах, выводимых пятой точкой Александра Петровича, а именно в умении делать это практически бесшумно. Ну разве что, будто бы сподобившись змее, таинственно как бы прошептать: «Ш-ш-ш!», выпуская таким образом накопившийся СН4 и другие предельные углеводороды.
  Интересно бывало наблюдать, как находясь в толчее, особенно в метро или в ином плотном людосборище, и смрадно пукнув тихо-тихо, делая изумленно-отвращенное лицо, А.П. невинно хлопал крокодильими глазками и поворачивал голову туда-сюда, как бы ища того, кто посмел сотворить такое невиданное преступление против личности – пукнуть средь толпы людей, зажатых в крутые тиски своих собственных тел, где и так не хватало свежего воздуха. И затем, выбрав в качестве жертвы какого-нибудь не понравившегося ему внешностею персонажа, начинал гневно, хмуря брови на него таращиться, то округляя, то сквадрачивая презрительно своея очи.
  В конце концов, все окружающие Александра Петровича люди, заметив его взгляд также начинают таращиться на виновника; тот, начинает чувствовать себя неловко, потихоньку суетиться, крутить в стороны головой и, наконец, покрываться мелкой испариной на пунцовой от стыда физиономии. Иной раз жертву настигал и чей-то брошенный как бы невзначай тумак под дыхло.
  Победителю достается все, и крикнув мысленно оплеванной жертве: «Получи, засранец!», Александр Петрович шел с гордо поднятой головой домой потреблять свой скудный ужин. Вот так безобидно развлекался порой наш искусный герой.