Старый храм

         Ночью, часу во втором, пошел дождь. Стародубцев слышал сквозь сон его неторопливый глухой стук о железо подоконника. Георгий Константинович проснулся поздно. Взглянул на часы, неохотно выбрался из постели. Не глядя, нащупал шлепанцы, подошел к окну. Небо укутано серой мутью, на асфальте – лужи в гусиной коже дождевых капель.
         Через улицу на автобусной остановке кучка людей в плащах и мокрых блестящих куртках сгрудилась под прикрытием газетного киоска. «Вот и лету конец, а тепла еще и не было», – подумал Стародубцев.
         Действительно, весна в этом году задержалась, ягоды и овощи подошли позднее обычного почти на целый месяц. Июль, правда, был не холодным, а последние пять-шесть дней стояла чумовая для Сибири жара. Еще вчера градусник показывал плюс тридцать два, но к вечеру круто похолодало, а с ночи по-осеннему задождило.
         Вчера Георгий Константинович вместе с друзьями-пенсионерами ездил поудить карасей на своем старом жигуленке.
Рыба клевала плохо, солнце пекло до одури, как в последнем авральном квартале на отстающем предприятии. Георгий Константинович, видимо, перегрелся, перекупался и теперь чувствовал недомогание. Впрочем, боли и даже особенной усталости не было. А настроение скверное. Пришибленное.
         На обратном пути с рыбалки заехали они в большое село – купить в магазине курева. Село широко разбросано на высоком склоне, а на окраине у крупного спуска к паромной переправе через Енисей, видимая со всех сторон с большого расстояния, возвышалась деревянная церковь, совершенно почерневшая от времени.
         При въезде в село, когда на высоком холме неожиданно открылся вид на темный монумент церкви, Стародубцев остановил машину, вышел из нее, долго и молча рассматривал старый храм. Церковь давно заброшена, но прочно стояла, вскинув четыре купола навстречу ветрам и невзгодам, крепкая и величавая, будто отлитая из металла. Чеканно-строгие ее контуры на фоне заенисейских голубых далей придавали ей особенное величие и значимость. Стародубцев по профессии строитель. И хотя он не был знатоком архитектурных памятников старины, не сомневался, что рублена церковь незаурядными умельцами и, конечно, в свое время составляла гордость сельчан.
         Вид заброшенного храма произвел на Стародубцева сильное впечатление. Он с реальной ясностью представил, как с трепетом и надеждами стекался люд к церкви на престольное богослужение в праздничных нарядах. Ему почудился даже колокольный благовест, что торжественно катился за правобережье Енисея, услыша который, каждый торопливо смахивал шапку и истово крестился.
         Стародубцев представил, как в воскресные и праздничные дни на клиросах звенели слаженные голоса, и торжественное пение поднималось под своды церкви, наполняло души прихожан умиротворением, надеждами, приносило облегчение в горе.
         Религия и вера в Бога все же не только дурман, но и врачевание при изнурительной работе и полунищей жизни. Без этой веры человечество вряд ли сумело бы пройти мрачные этапы своего развития, которые обязано было пройти в силу исторической необходимости.
         Времена переменились. Церковь заброшена, запущена. На площади около нее построен коровник, а в десятке метров от ее стен вкривь и вкось огорожены пригоны для скота. Вся площадь и даже церковное крыльцо заляпаны коровьими лепехами. Может быть, эта церковь и не представляет большой ценности для нашего огромного и богатого памятниками старины государства. Может быть… «Но стены этого храма хранят память дедов и прадедов ныне живущих в селе людей, хранят память их голосов, слез и чаяний, – думал Стародубцев. – Полов этого храма касались подошвы, колени и лбы ушедших поколений, родичей современных сельчан». Уже только поэтому старый храм достоин уважения, как уважения к своим предкам, к своему прошлому. Ставят же памятники на могилах родных и близких, приходят поклониться праху предков, украшают цветами места захоронений. А церковь – это по сути и есть общий и в масштабах села уникальный памятник.
         Кому же пришла шальная мысль построить скотный двор рядом с ней? Неужто в просторной Сибири кроме и места не нашлось? Дело, видимо, в другом. Какой-то тупой карьерист в угоду конъюнктурному веянию в слепом усердии плюнул через гнилые зубы на святое прошлое своих односельчан, чтобы отгородить себя в глазах таких же ограниченных тупиц от причастности к религии.
         И скольким хорошим людям этот мерзавец плюнул в душу!
         Всю обратную дорогу Стародубцев угрюмо молчал, сославшись на нездоровье. Он плохо спал, несколько раз просыпался ночью. Перед его глазами стоял старый храм немым укором всем, кто в угоду низким целям способен опошлить любую святыню.
         Да, времена переменились. Ушли в прошлое. Ушла в прошлое и вера в Бога. Но без веры человек перестанет быть человеком, он уподобится пресмыкающейся твари. Во что же верит со-временный образованный человек?
         Ради чего он, современный атеист, может пойти на лишения, на самопожертвование, ради какой-то великой веры?
         Не верит он ни в Бога, ни в черта, ни в сказочный рай на Земле, такой же далекий и призрачный, как рай загробный. Не верит в кумиров, которых легко создает и поклоняется им, пока есть от этого поклонения прямая выгода. А после смерти кумиров их так же легко низводит с пьедестала. Впрочем, и наши кумиры не верят в земной рай, который проповедуют, а потому жадно гребут себе и почести, не дожидаясь светлого будущего для всего человечества и подрывая всякую веру в это будущее. Гребут точно так же, как в свое время просвещенные попы, конечно, не верившие в Бога. Только гребут более широкой лопатой.
         Такие мрачные мысли породил в голове Стародубцева старый заброшенный и поруганный храм. «Люди, попирающие свое прошлое, – думал он, – не имеют будущего». Почему повелось суждение: если царь или князь, то непременно тиран или узурпатор? Среди них были и Владимир Мономах, и Ярослав Мудрый, и Дмитрий Донской, и Александр Невский, и Петр Первый, и Кутузов-Голенищев. Отчего бытует одностороннее мнение: если служитель церкви, то непременно мракобес и мздоимец? Среди них немало было мудрых и бескорыстных наставников, как Сергий Радонежский. Служители церкви благословляли русских князей и русский народ на ратные подвиги и благие деяния во имя великого Государства Российского. А монах Пересвет принял на себя первый удар ордынца Челубея на Куликовом поле и своей смертью вдохновил русских воинов на беспримерный ратный подвиг, которым решена судьба России.
         Только глубокое уважение к прошлому своего народа, к его истории, из которой нельзя выбросить ни одной страницы, служит источником веры в будущее. И уважение к прошлому нужно не умершим, а живым. Живущий тоже скоро станет прошлым, и он при жизни должен верить, что после смерти не будет забыт, а тем более опоганен.
         Кому же и зачем понадобилось разрушать церкви, устраивать в них конюшни, глумиться над ними, как над этим старым, почерневшим от времени храмом? Это же и есть частица нашей истории.
         Георгий Константинович опустился в кресло, приложил ладонь ко лбу. У него разболелась голова. Сквозь стену из соседней квартиры доносились грохот, крик, ругань. Это сын вдовой бухгалтерши Алевтины Симаковой, здоровый восемнадцатилетний балбес, опять вернулся пьяным, устроил скандал и выгоняет мать из дому.
         – В гробу бы я тебя видел! – орал он.

                г. Красноярск,15 апреля 1984 г.