Элемент

         Армия рыболовов-любителей умножается неудержимо. Впрочем, не только рыболовов, но и грибников, и ягодников, и даже алкашей. Примечательно, что рыболовы подтрунивают над грибниками, ягодники над рыболовами, все над алкашами, а те над всеми.
         Но речь о рыболовах. Эти фанатики, независимо от возраста, профессии, должности, по неуловимым приметам распознают, с полуслова понимают друг друга и взахлеб обсуждают свои проблемы.
         – Должно, хариус пошел?
         – Пора, весна-то ранняя.
         – Сусед в субботу, говорит, во-от таких! Граммов по пятьсот!
         – Где?
         – На шиверах.
         – Темнит. Я всю субботу там хлестал. Пара белячков.
         – А пора же?
         – Конечно, пора.
         – Махнем?
         – Махнем.
         – На чем?
         – На автобусе до свороту. А там и делов-то… километров семь-восемь.
         В субботу вскочат приятели ни свет ни заря. Любыми средствами – до автовокзала (городской транспорт еще не ходит). В автобусной давке-мялке километров сорок и пехом около десяти. Хватанут по две-три рыбки!.. Думаете, угомонятся?
         – Через неделю все одно пойдет!
         – А куда он денется?
         Бухгалтер горпромкомбината Шилов Петр Архипович – рыболов-любитель с солидным стажем.
         За пятьдесят с гаком лет излазил он речушек, рек, озер и прудов – хоть картотеку заводи. Но ни разу не ставил он сети, не ходил с бреднем или сачком.
         – Уважаю только удочку и шпининг, – с гордостью заявлял он.
         Зимой каждую субботу сидел он на льду, изредка таскал окушков, приговаривал:
         – Допрыгался?.. Ишо и шарашиться, едрена корень. Шагай сюды… так.
         Старуха, конечно, ворчала:
         – Чумовой. Пра, чумовой. Опять снарядится. Хоть ба кран починил. Текет же.
         – Слесаря позови.
         – Его дозовесся. Жди. А и придет, бутылку ставь, – она безнадежно махала рукой. – Как об стенку горох!
         Ближе к весне Шилов начинал готовить летние снасти. Да не с маху, а исподволь, растягивая удовольствие. Сначала вечерами по часу, по полтора дотошно осматривал, соединял бамбуковые колена, подолгу держал в руках каждое удилище в отдельности.
         – Рассохся, едрена корень. А так сноровистое. В прошлом годе такого карася-чертяку!.. А ничего, сдюжило. В дугу! А сдюжило.
         Сортировка занимала вечера четыре, а то и больше. Затем из хорошо просушенных чурачков тесал он и вбивал клинья, закрепляя соединительные муфты на складных удилищах, которые рассохлись за зиму.
         Покончив с удилищами, Шилов приступал к пайке поврежденных мотовилец для лески, пропускных колец. Глядишь, март на исходе, а ремонтным работам конца не видно. В выходные дни он по-прежнему ходил на подледный лов, а потому с подготовкой летнего снаряжения засиживался до полуночи. Готовил десятка три больших и малых поплавков. Отдельно на карася, отдельно на хариуса, отдельно на щуку и окуня. Их можно, конечно, купить. Расходу – копейки. Но самодельные лучше, а главное – удовольствие!
         В авральные дни отчетов сидел Шилов в конторе допоздна, даже в выходные дни. Мучился оттого, что вынужден торчать над отчетами, а его сосед, сантехник жилконторы, конечно, на Енисее, рыбачит, шельма. Когда от дебит-кредитов у Шилова цеплялась мозга за мозгу, брал он тайм-аут, выходил в проходную покурить и потолковать со сторожем Михеичем, ясное дело, о рыбалке.
         – Моя бы власть, – начинал Петр Архипович после затяжки, – я б всех, которые с неводом или сетью шастают, – к ногтю, как вшу тифозную, как опасный элемент.
         Михеич, похоже, рад скрасить одинокое бдение, подхватывал разговор:
         – Конечно, нельзя всяко-просто, неводом. Но ты того… загнул, Архипыч. Елемент – энто, который совсем, скажем, обчеству поперек дороги.
         – А браконьер душой изболелся за общество? Да он только себе гребет, подлец! На других ему наплевать.
         – Навроде оно и так. Однако и шпинингом, али как его?.. То же рыбку имают не для профсоюзу и обчественной столовой. Себе ловют-то, – Михеич улыбался глазами, чуя, что задел бухгалтера за живое, и теперь тот скоро не уйдет.
         – Сравнил! – разводил руками Петр Архипович. – Рыбалка удочкой – культурный отдых на природе. На речке… на свежем воздухе. После работается в охотку. Значит, обществу прямая выгода. А рыбу поймал, не поймал – не главное.
         – Дык сиди себе возля речки, дыши воздухом. Возражениев нет. А рыбу-то, говорю, себе ж ловют, – гнул свою линию Михеич.
         – Отдых нужен активный. Как не поймешь? Я, к примеру, неделю сижу в конторе. В выходной, говоришь, сиди на берегу. До геморроя досидишься. А рыбалка – спорт, физкультура. Понял? Здоровью польза.
         – Так ты бегай! – развивал наступление сторож. – Погляди, что поутрянке деется. Все наскрозь бегут – мужики, девки. Бабы даже, и те, натянут трико, того гляди лопнут на срамном месте, и бегут. Ей-богу! Пыхтят, а бегут, язвы. Хоша и неловко на энтих баб глядеть, однако энто ж гольная физкультура. Для здоровья – первое дело. А рыбаки все ш таки норовят рыбу поймать.
         – Ну и что?
         – Тож, значит, себе гребут.
         – Чего гребут-то?
         – Знамо, чо. Рыбу.
         – Да сколько?
         – Коли как. Шпининг – от середки Енисея швыряют. Ты ж сам сказывал, мол, ведро харьюзов натаскал. Это место и бредешком не словишь.
         Шилов прижег новую папиросу, изучающее глядел на Михеича. Внутри у него что-то кипело. Он сдерживал себя.
         – Назад, что ли, в Енисей рыбу выкидывать?
         – Пошто? Пымал на щербу – и не имай боле-то.
         – В год, может, раз такое бывает, – проворчал Петр Архипович. – Азарт же.
         Михеич хохотнул, покрутил головой.
         – Азарт? – он снова хохотнул. – Ежели азарт, тады, конечно, где сдержаться? С собой тады не совладеть! Азарт… тут уж все!
         – В том и дело! – обрадовался Шилов. – Душа, понимаешь, поет, когда лапти такие…
         – Хорошо. Рыбы пымал, можно сказать, под завязку. Домой принес, похвастался. Тож поди интересно?.. Похвалиться?
         – Ясно, – улыбаясь, подтвердил Петр Архипович.
         – Идем дальше. Душа напелась от азарту и похвальбы. Потом чо?
         – Как чо?
         – Воздуху, говорю, надышался, физкультуру от геморрою изделал, азарт и все такое… А рыбу куда?
         Шилов опоздало понял, что старик завел его в ловушку. Молчал. Тянул время.
         – Себе поди на жареху отложил, суседу отнес, который, как я – военный инвалид, остатнюю – в детсад, ребятишкам. Так?.. То-то! – Михеич выключил электрочайник, всыпав в него заварки, сел на табурет, отставив деревянную ногу. – Чайку желательно?
         Шилов швырнул недокуренную папиросу, хлопнул дверью. Вошел в бухгалтерию, сел за стол. Но как ни силился вникнуть в столбики цифр, ни хрена ни получалось. Он помучился с полчаса, поворчал на сторожа и собрался домой. В проходной помялся, сел к столу.
         – Осерчал? – спросил Михеич.
         – Нет, – соврал Шилов.
         – Осерчал, – усмехнулся сторож, – а здря.
         – Еще бы! В браконьеры и хапуги зачислил.
         – Опеть загинаешь… В прежние времена сетью ли, бредешком ли – не возбранялось, а рыбы было – куда супроть нынешнего! Пошто бы? А по то, бредешок-от, к примеру, на всю деревню один имелся. Купить его – ого! Денег стоит. А самому сплести недосуг…
         Едем, бывало, на покос. Отец когда и бредешок выпросит. Сам он цельный день машет косой – хоть рубаху выжимай. Нам, робятишкам, и то никакого роздыху. А день, бляха, долгий, долгий. К вечеру токо, когда с ног падаешь, скажет отец-от:
         – Робята, подите – рыбки на уху. Да не порвите бредень – башку откручу.
         Сделаем три-четыре захода, бредем к костру. Там уже картошка допревает. И вот – уха! Из свежей рыбки, да с устатку! Что ты! Из ноздрей слюна текет, во рту не помещается. И все одно, бывает, уснешь. Не до ухи. Смекаешь? С удочкой лоботрясить недосуг было.
         Теперь конечно! Кряду два выходных. Одни, значит, с удочкой, другие – алкаши по-нонешнему – водку жрут, третьи марки от конвертов собирают, как детишки малые. И даже, говорят, будто такие есть, каликцинеры, что ли, которые коробки из-под спичков собирают, – Михеич залился тонким смешком. Вытер выступившие слезы и продолжал:
         – Я и говорю: время пустого до черта стало. Опеть же, и денег развелось… Бредень ли сеть купить – раз плюнуть. Потому и остережение: токо удочкой. Ловют и сетью, которые крадучись, а которым, вишь ты, все дозволено. Их, ясно дело, хоша не к ногтю, чтоб токо мокро, а за ворот потрясти надо бы.
         – Об этом я и говорил, – вставил Шилов.
         – Да ты слухай сюда. Я мозгую, что кое-кому и сетью имать можно бы дозволить. Но не на продажу, а себе. Мне, к примеру, ногу-то на войне немец оттяпал… Сетешку да с лодки и я бы закинул с березовой ногой. А попадись-ка! Ты вон чо – к ногтю, как вшу… Обидно как-то. Я за что воевал? За народ, за землю отцов, за леса, речки и так далее. И за рыбу тоже. А как уха пахнет, позабыл давно… Минтай – тьфу! Разве энто рыба? Ну, да чо там?.. Энто я, так… к разговору.
         – Давно сказал бы, Михеич… Уж на уху-то я бы обязательно…
         – Дык, я не токо о себе. Разве меня одного война обрубила?
Покурили молча. Говорить было не о чем, но почему-то встать и уйти Шилову было неловко. Наконец он поднялся, сказал:
         – Пойду я, – и тихо прикрыл за собой дверь.

                г. Красноярск, 1982 г.