Чертенок. Глава 3

Августовское солнце грело короткими лучами, не раскаляя воздух, но погода стояла все-таки достаточно теплая. Учитывая, что июль был очень жарким, немалая часть листвы уже окрасилась в оттенки желтого и красного, а трава иссохла, не оставив и намека на свежесть. Саша Тарковский шел босиком по лесной тропе, наступая на шишки, осыпавшиеся иголки сосен и разросшиеся корневища деревьев. Костя молчаливо брел сзади, не понимая, что происходит.
- Саня, куда ты летишь так? Еще совсем светло. Ты обиделся? Но на что, скажи? Не молчи, ты пугаешь меня. Что-то случилось? Война?

Чертик, отмахиваясь от вопросов, не смотря на Филонова, ускорил шаг. Его душило от собственной мерзости и осознания, что эту темную сторону его жизни придется пронести до конца в одиночестве. Мужеложец. Он задыхался от своей безответной любви, барахтаясь в бессильной ревности и злости.
- Саша… - Филонов схватил парнишку за плечо, а тот, еще больше рассердившись на проказницу-судьбу, вывернулся и помчался вперед.

Тарковский свернул с тропинки, несясь через колючие кусты, хлеставшие его своими упругими ветками. Несколько раз он упал, больно ударившись о кочки, оцарапал в кровь лицо, обстрекался крапивой, но физические страдания ни в коей мере не заглушило муки душевные.

«Неуклюжий, слабый, порочный. Несчастная насмешка Бога. Почему я не умер от чахотки? Всем было бы только лучше. Родителям, мне, Косте. Зачем Он так надо мной издевается? За какие грехи Он создал меня таким? В чем моя вина, Господи?»

Очередная мощная ветка рассекла бровь и обожгла глаз. Саша упал на колени, взвыв от боли. Рука, которую он прижал к лицу, окрасилась кровью. К счастью, глаз оказался цел, и Тарковский продолжил свой путь, качаясь, еле переставляя вдруг ставшие ватными ноги. Он очутился возле старых ключей, чья чистая вода, журча, струилась искристым потоком по меловому дну, впадая в довольно обширный пруд. Когда-то маленький Саша прятался здесь от гнева отца, часами заставляя камешки, пружиня, скакать по зеркальной поверхности. Вековые дубы, затеняя источник, дарили блаженную прохладу даже в самый жаркий день.

Вот и повзрослев, Саша по-прежнему искал защиты от себя самого у этого места. Чертенок сел на деревянные мостки, поросшие кое-где бархатистым мхом, и опустил горящие от ходьбы ступни в ледяную воду. Кукушка, презрительно отсчитывающая года всем, кто ее попросит, дала о себе знать десять раз. Тарковский суеверно поежился, а потом, преодолев свои собственные страхи, успокоился.

«Сколько можно верить во всякую ерунду? Это бред прошлых веков. А если и нет, то так даже и лучше».

Что делать дальше? Уйти в монастырь? Нет, это явно не для него. Уехать как можно дальше? Но впереди еще два года лицея и мать его никуда не отпустит. А как жить рядом с Костей? Это же невыносимо. Сгорать от страсти к мужчине, полыхая к тому же и от стыда. Хотя, если говорить совсем честно, то Саша чувствовал, что взаимность со стороны Филонова освободила бы его от мнения любого представителя этого лживого общества людей, пыжащихся от собственной значимости и вымышленной ими же избранности.

Все стало бы неважно и не столь значительно. Он смог бы воспарить от своей любви, перевернуть весь мир, наполнив существование смыслом. А без Кости нет будущего. Без него нет жизни. Либо Саша решится и рискнет всем, либо навсегда останется жалкой тенью.

Не успел Тарковский собраться с мыслями, как рядом плюхнулся Филонов, с наслаждением опустив смуглые ноги в воду, щедро замутив ее. С минуту Костя рассматривал рассеченную бровь Чертика, всем своим видом выражая сочувствие, но не зная с чего начать разговор. Солнце лениво исчезало за горизонтом, даря земной поверхности кроваво-красный закат.
- Завтра будет ветрено, - задумчиво произнес Филонов.
- Да, похоже на то, - негромко ответил Саша. – Я не думал, что ты меня найдешь. Кроме Мишки Сахарова, нашего конюха, сюда никто не ходит. Это заброшенные ключи. В двух километрах отсюда есть другие, более открытые и большие. Но я с детства люблю эти. Говорят, моя прабабка здесь утопилась от неразделенной любви.
- А как же прадед?
- Так это он ее не любил. Все по первой жене горевал.
- Печально. Все умерли, так ни с кем свою душу и не разделив.
- Не совсем. Он потом в третий раз женился. Любовь важна, но хорошее приданное лишним не бывает.

Костя хмыкнул, подивившись предприимчивости предка Тарковского.
- Я подумал над твоими словами. Насчет того, готов ли я расстаться со всем ради Лизаветы. И я решил, что…
- Замолчи! Я не хочу о ней слышать ни слова. Я ненавижу ее фальшивую улыбку, ее наигранный смех, вежливость, к которой ее приучали с детства. Она - кукла, выполняющая приказы старших. Если очередного поручения не будет, она лишь похлопает ресницами, не зная, что сказать. Стоит ее мамуле встретить чуть более богатого юношу, чем ты, будь уверен, о тебе забудут в тот же миг. В этом вся женская сущность. Все они примитивны, расчетливы, лживы. Все до одной. Им хочется, чтобы ими восхищались, а в ответ они будут дарить лишь улыбки, противно морщась внутри. И то, до поры до времени.
- Тарковский! Остановись! Прекрати поливать грязью эту девушку. Она не из тех, кто гонится за выгодным замужеством…
- Да, ну? А ты ей уже рассказал о том, что Кеша проиграл большую часть наследства? Что вы сводите концы с концами, а твои родные абсолютно не умеют экономить на чем бы то ни было, растрачивая бездарно остатки? Говорил ей об этом или нет?

Филонов густо покраснел. Не то чтобы он не был уверен в Лизе, но безоговорочный авторитет Саши не мог не зародить сомнение. Однако это не значило, что о девушке можно было говорить подобные вещи. Даже Чертику.
- Как только приеду в Петербург, сразу же все ей расскажу. И будь готов просить прощение за свои слова. Неужели ты настолько меня не уважаешь, что подвергаешь подобным оскорблениям мой выбор? - Костя сердито вскочил на ноги, обрызгав Чертенка родниковой водой.

Он уже повернулся к Саше спиной, собираясь уйти, как вдруг услышал:
- Прости. Пожалуйста, прости. Я не хотел тебя обидеть. Мне… Мне невыносимо видеть ее рядом с тобой.
- Почему? – теряясь в странных догадках, поинтересовался Костя.
В ответ повисло напряженное молчание. На потемневший пруд опустился белый лебедь, широко расправив сильные крылья.
Наконец, Саша, не веря, что он произносит это вслух, ответил:
- Потому что я люблю тебя.

Филонов, растерявшись от этой выстраданной, глубоко засевшей в мозгу Чертика фразы, опустился обратно на мостки, неотрывно глядя на друга.
- И я люблю тебя, - несколько смущенно ответил Костя. Он был удивлен. – Как брата. Даже, наверно, больше чем Кешу. Его, конечно, я тоже люб…

- Ты не понял, Костя. Не знаю, сошел ли я с ума, а может, изначально был таким ущербным, но я люблю тебя иначе. Я… Я даже не знаю, как это объяснить. Когда ты рядом с Лизой, мне хочется умереть. Я молил Бога о прекращении моего порочного существования, когда понял, что не такой, как все. И он подарил мне надежду, столкнув с умирающей от чахотки. Я был окрылен, я горел театром, был охвачен новыми планами, радовался мысли, что не успею упасть в глазах близких, что возможно, умру на твоих руках. Но появилась она. Лизавета. И забрала тебя у меня. Твои мысли были где-то далеко, на вопросы ты отвечал невпопад, время, раньше предназначенное лишь для меня, тратил на Лизу. И тогда я ее возненавидел. Не так все должно было закончиться. Я не хотел оставлять тебя на Земле в одиночестве, но и боялся, что ты утешишься рядом с ней. Глупо, конечно, эгоистично, однако она никогда мне не нравилась. Когда мне стало совсем плохо, я был счастлив. Я написал тебе письмо, зная, что ты будешь его хранить всю жизнь. И никто никогда не вырвет меня из твоего сердца. Вот только не рассчитал, что выживу. Господь дал мне силы, чтобы я продолжил свой путь. Даже если меня будут презирать все вокруг, я не отрекусь от тебя. Даже если я стану мерзким в твоих глазах, любить меньше не стану. Пронесу свое искреннее, светлое чувство через всю жизнь. Пусть люди говорят, что хотят. Что я мужеложец или, как сейчас выражаются, гомосексуалист. Что я грязное животное, что помыслы мои отвратительны. Но это не так. Любовь не может быть грязной. И неважно кому она предназначается. Это самое великолепное из всех чудес света. Я счастлив, что познал его. Пусть безответно, пусть остальная жизнь будет беспросветной, полной одиночества. Но я люблю тебя, Костя. И никто, поверь мне, не будет также привязан к тебе. Никто не отдаст за тебя все на свете в отличие от меня. Да ни одна женщина не умеет любить так страстно, жертвенно и горячо. Я тебе неприятен?

Костя, слушавший речь Тарковского, не пропуская ни единого слова, молчал. Он не знал, что ответить. Пауза затянулась. Парни смотрели друг на друга, не отрываясь, напряженно пытаясь найти решение. Первым не выдержал Саша:
- Ответь мне, прошу тебя! Хочешь - ударь, накричи, разозлись, но только скажи хоть что-нибудь. Не убивай меня этой тишиной! Костя, умоляю, ответь!

Филонов, все так же глядя в глаза, тихо промолвил:
- Никогда мне больше не говори этого. Я не знаю, как долго длится твоя… привязанность, и не хочу знать. Все эти дружеские объятья, шутки видятся мне теперь в другом свете. Я не знаю, как с тобой дальше общаться. Ты был мне как брат. А кто ты для меня теперь? Отвергнутый возлюбленный? Это даже звучит в высшей степени странно. Мне жаль, Саша. Жаль тебя. Надеюсь, ты найдешь свое счастье.

Спокойный, такой ровный и горький ответ вышел почти равнодушным. Чувства, сдерживаемые силой воли, под конец тирады дали о себе знать. Филонов, потеряв лучшего друга, запоздало ощутил себя обманутым, брошенным на произвол судьбы. Не выдержав нахлынувших эмоций, он закричал:
- Ты хоть понимаешь, что ты со мной сейчас сделал?! Да ты убил меня. Уничтожил. Почему, Тарковский, почему ты говоришь об этом сейчас? Когда мне так нужен друг? Тебя съедает чувство собственности, ревность? А все наши игры, прикосновения, как ты расценивал? Как своего рода близость? Ты спрашиваешь, неприятен ли ты мне. Да, неприятен. Ты предал меня, нашу дружбу. Ты… - Костя в отчаянии замахнулся на Чертика, забывающего дышать, но вовремя остановился. – Тебя даже ударить нельзя, потому что ты…

- Баба, - почти шепотом уточнил Саша. Филонов, махнув на него рукой, ходил взад-вперед по мосткам. Наконец, он поскользнулся и чуть не упал в воду. Тарковский кинулся ему на помощь, но тот лишь брезгливо отодвинулся, словно перед ним прокаженный.

- Ты часто вспоминал Бога в своей речи. Но наплевал на Его законы, на людские правила. Прости, Тарковский, но я не хочу иметь с тобой ничего общего, - Костя, стряхнув с ноги водоросли, поспешил к дому, оставив Чертенка в одиночестве.

Саша, дождавшись, пока спина Филонова исчезнет из виду, с плеском нырнул в холодную воду. Лебедь, испугавшись, расправил белоснежные крылья, слегка задев Чертика, и взлетел. Тарковский, шумно ловя воздух ртом, поплыл к берегу. Практически ледяная вода колола сердце, но освежала мысли. Если бы не пруд, он сгорел бы с отчаяния.
***

Началась ноябрьская пора. Время хрустально-прозрачного воздуха, давно опавших золотых листьев, успевших спрятать свое сияние и сгнить, а также старательного изучения наук. Петербург кипел насыщенной жизнью, шумя каретами, криками торговок и мальчишек с газетами, перезвоном церквей и лаем собак. Володя Красавин прогуливался по набережной Невы с некой белокурой особой. Девушка была высокой и казалась еще более тонкой на фоне крепкого лицеиста. Явно очень хорошенькое личико скрывала темная вуаль, а серебристый смех цеплял слух прохожих, удивленно оглядывающихся на эту пару.

- Володя, как ты думаешь, будет ли поставлен в вашем лицее еще один спектакль? – полюбопытствовала красотка.
- Вряд ли, - пробасил ей в ответ Красавин. – Тарковский, а он все это затеял в прошлый раз, ходит, как в воду опущенный. Они с Костей поссорились и с самого приезда ни разу словом не обмолвились.
- Странно. Я думала, что они друзья навек.
- Все так думали. Даже не знаю, какая кошка между ними пробежала.
- Зато я знаю, - хитро прищурившись, ответила его собеседница. – Лизаветой звать.
- Хм, ну может и она. Хотя, Сашка вряд ли в нее влюблен. Она «не в состоянии постичь всей глубины его тонкой душевной организации», - хохотнув, сказал Володя.
- А кто сказал, что в нее? – красотка сделала попытку намекнуть Красавину, но тот сообразительностью не отличался, вопросительно мыча в ответ. – А что, если Тарковский приревновал к Косте? Куда уж проще объяснение.
- К Косте? Наш Клоп? А может, ты и права. Да ну их, этих голубков… - Володя притянул девушку к себе, неловко приподнимая вуаль и пытаясь поцеловать в розовые губы. Та осторожно уклонилась и, коварно улыбаясь, ответила:
- Здесь же люди, Красавин. Нас могут заметить.
- Раньше тебе было все равно. Соня, я тебе разонравился? Я что-то сделал не так?
Соня, дав почувствовать юноше себя виноватым, невольно улыбнулась. Еще одна сеть ловко заброшена.
- Ты уверен, что твои родные позволят нам пожениться?

Володя помрачнел. Дома понятия не имеют, что он связался с простой рабочей. Красивой, веселой, нежной, но совсем неблагородных кровей. Да проще дождаться, что рак на горе просвистит какой-нибудь романс, чем получить родительское благословение.
- Нет. Но если понадобится, я готов бежать за тобой хоть на край света. Сами всего добьемся. Так ведь?
Соня, поджав губы, остановилась. Мимо пробежали нарядно одетые мальчишки, весело крича.
- Так ты не говорил им обо мне? То есть, ты сомневаешься, что я им понравлюсь? Может, стыдишься меня?

По щечкам красавицы заструились прозрачные дорожки из слез. Володя, не зная, куда деть свои огромные руки, принялся ими поглаживать Соню по спине.
- Глупая, я горжусь тобой. Я жизнь за тебя отдам.

Девушка, просияв, привстала на цыпочки и, откинув дешевенькую вуаль, поцеловала довольного Красавина в подбородок.
- Думаю, бедному Филонову осталось только нам позавидовать, - припрятав свежие сплетни напоследок, прошелестела Соня. - Лизавете Лисютиной подобрали богатого жениха.

Этот разговор состоялся уже после объяснения Кости и Лизы, в результате которого Филонов получил обещание преданной дружбы и нежной любви. Они даже целовались в тот день, удивляясь собственной смелости. Костя мог бы даже считаться счастливым человеком, но, увы. Черненок не шел из головы, углубляя рану в сердце ежедневно.

Саша еще больше замкнулся в себе, отгородившись от всего мира. Точнее, это мир предпочел отойти от него подальше, не желая иметь с ним никаких дел, уделяя все свое свободное время Лизе. А потом она исчезла. На письма не отвечала, на встречи не приходила. Юра Лисютин, точно партизан, хранил молчание, утверждая, что все с сестрой в порядке, но он не знает, почему она игнорирует Филонова. Ответ явился в виде двухметрового Красавина, ядовито поведывавшего о предстоящей помолвке Лизы и некого Хорева. Костя чуть не упал в обморок.

Чертенок, наблюдавший за этой сценой, поежился, от всей души жалея любимого друга. Но что он мог сделать? Он даже ободряюще похлопать по плечу Костю не имел права.

Филонов, разъярившись, отправился к дому Лисютиных. Жили они недалеко от Петербурга, поэтому парень домчался туда верхом в течение двух часов. Весь взмыленный, как и конь, Костя решительно ворвался поместье, застав прогуливающуюся Лизу в саду. Девушка, облаченная в серое платье и с накинутым на плечи платком, выглядела старше своих шестнадцати. Она брела по дорожке, не замечая ничего вокруг, будучи погруженной в свои мысли. Что-то при виде Лизаветы защемило в груди, дыхание перехватило, а потом пришло понимание, что это злость. Им расчетливо воспользовались, а узнав, что он внезапно обеднел, выкинули, как ненужную вещь. Как и его сестру, все еще со вздохом вспоминающую статного офицера Хорева.

Костя прислонился к дереву, не спеша подходить и начинать неприятный разговор. Он ждал, сам не зная чего. В памяти пронеслись часы репетиций, где его Джульетта клялась в любви и умирала вместе с ним, потом полумрак классной комнаты, первый поцелуй, бесконечные беседы, легкие прикосновения. А потом вспомнился давний разговор о том самом Красавине, принесшем дурную весть, и его возлюбленной. Все знали в классе, что она из простой семьи рабочих, но никто над этим не смеялся. Не потому что боялись Володи, а потому что верили в его чувства. Слишком уж он был простым, чтобы пользоваться честной девушкой.

- Соня очень мила. Инфантильна, быть может, в чем-то, но ее открытость подкупает. Сразу видно, за что ее любит Красавин. Странно, что такая девушка так дешево и безвкусно одета. Дворянские дети обычно элегантны. Даже самые бедные, - рассуждала Лиза.
- Так она работает на заводе. Обычная девушка из рабочей семьи. Я думал, ты знаешь, - пояснил тогда Филонов.
- Нет, не знала. Но теперь все стало на свои места. Красавин и рабочая? Мезальянс. Он с ней наиграется и бросит. Хотя, учитывая неповоротливость ума Володи, это еще вопрос, кто и кем воспользуется.
- Ты не веришь в их искренность? Почему?
- Союз должен быть равноправным. Где ни одна сторона другой ничем не обязана. Иначе хрупкое равновесие развалится, а любовь… Любовь проходит. Я верю в их искренность сейчас. Но не поверю, что Володя сможет пожертвовать блестящим будущим ради Сони. Слишком глупо растрачивать себя на чувства, когда жизнь так коротка.

И вот, стоя под деревом и наблюдая за девушкой, что вызывала лишь негативные эмоции у Тарковского, Костя, наконец, прозрел. Он втоптал в грязь Чертенка, променяв на двуличную девку. Перед глазами вырос Саша, готовый кричать о своей любви всему миру, отдать за него, Филонова, последнюю каплю крови.

Какая разница, кому дарить себя? Женщине, Родине, Делу всей жизни? Увлекаясь чем-то не на шутку, мы посвящаем этому все свое свободное время. Вкладываем душу, пытаемся раствориться в объекте своего интереса, слиться с ним воедино, пытаясь лучше понять. Наши маленькие странности, будь то чтение книг, игра на пианино, шахматы, история, архитектура, складывание карточных домиков, коллекционирование бабочек, приносят удовольствие и истинное счастье нам, а никому-то другому. Плевать, что кто-то косо посмотрит на нас, осудит. Это лишь наша страсть, которая и не должна быть понятной и доступной всем. И если Чертик испытывает к нему чувства, то какое право он, Филонов, имеет его осуждать?

Раскаяние зашкаливало, застилая глаза слезами. Господи, что же он наделал? Он же любит этого смешного, порой занудливого парнишку. Он восхищается им, преклоняется перед его стойкостью, непоколебимостью решений. Да какая разница, кто что скажет? Об этом никто и не узнает, уж Филонов постарается. Только Саша понимал его с полувзгляда, только он мог подобрать слова успокоения, только рядом с ним Костя ощущал себя одновременно и храбрым защитником, и глупым мальчишкой.

Миф влюбленности в Лизавету рассеялся, оставив ровное сияние преданности Тарковскому. Костя, не обращая внимания на заметившую его Лисютину, вскочил на усталого коня и отправился в обратный путь.
«Прости меня, Сашка, прости, друг»