Чертенок. Глава 5

Как Чертик и предполагал, Володя с Соней сбежали прямо накануне ее свадьбы. Красавин украл девушку чуть ли не перед самым носом деятельной матушки, пылавшей желанием выдать дочь замуж поскорее и повыгоднее.

Генерал Красавин щедро отсыпал денег за скороспелый брак Сони с сорокалетним промышленником, весьма небедным, но, увы, значительно менее привлекательным, чем пылкий Володя. Конечно, семейство шестнадцатилетней девчушки согласилось на сей союз, безжалостно толкая Софью в объятья плешивого низкорослого вдовца, слюной исходившего от одной мысли об ее юном теле.

Володя, рассчитывающий только на свою физическую силу и смекалку, чуть подкопив деньжат, решил рвануть с возлюбленной в Архангельск. Рыдающая от отчаяния Соня, все еще не верящая, что родители ее действительно продали, была увезена из дома, будучи вытащенной в окно. Небольшой узелок с вещами и несколько рублей в кармане – вот и все, что молодые имели на тот момент.

День, когда Красавин сбежал, ознаменовался в лицее трауром по потерянной репутации среди учителей, а также радостными криками, вовсе несдерживаемыми мальчишками. Володя вырвался на свободу, отвоевав право на любовь, а заодно удвоив, а то и утроив уважение к себе.

Вот только генерал, его отец, не собирался отрекаться от наследника из-за какой-то глупой девчонки, чувства к которой вздорный мальчонка вбил себе в голову. Беглецов догнали и жестоко наказали обоих. Софью выдали-таки замуж за вдовца, который, будучи оскорблен до глубины души, срывал на ней свою злость, жестоко бил за каждую мелочь, а неприязнь супруги использовал как дополнительный аргумент в многочисленных ссорах, ревнуя к каждому встречному, силой пытаясь завоевать к себе любовь.

Что касается Володи, то отец применил к нему розги, полагая, что душевных страданий помимо этого вполне достаточно. Человек с большим жизненным опытом, много чего повидавший, он оказался прав. Красавин-младший сломался от одной мысли, что его хрупкую Соню обнимает ненавистный ей мужчина, что муж бьет ее, унижает, а сам Володя ничего сделать не может.

Красавин искренне любил эту девушку и переживал каждую минуту несчастий вместе с Соней. Он похудел, будто постарел, перейдя сразу из беззаботной юности в выстраданную зрелость. Володя больше не шутил, не улыбался, часто пропадал где-то, и никто не мог сказать, где именно.

Со временем он стал напоминать скорее тень того здорового, жизнерадостного богатыря, ввязывающегося во все возможные драки, задиравшего одноклассников, выводящего из себя учителей. Соню увезли в Москву, а вместе с ней уехало сердце Красавина.

Даже Филонов, всегда недолюбливавший Володю, проникся к нему сочувствием, отлично понимая, что если обнаружится их связь с Тарковским, то они больше никогда не увидятся.

На смену зиме пришла красавица-весна, растопила снега, уводя талую воду многочисленными ручейками в море, улыбаясь солнечными лучами с ясного небосвода, согревая даже самые промерзшие души. Юра Лисютин готовился стать дядюшкой, а Костя и думать забыл о своей бывшей пассии. Его сердце было переполнено любовью, такой огромной, бесконечной, что все жизненные неурядицы казались ему лишь мелочами, таковыми, собственно, и являясь.

Он дышал полной грудью, ходил с гордо поднятой головой и чувствовал, что если вдруг сорвется со скалы, то не рухнет на острые камни, а воспарит на крыльях. Это было непередаваемо – любить и быть любимым. Знать, что доверие к тебе безгранично, что преданность прочным фундаментом располагается под ногами, а нескончаемое восхищение в глазах Чертенка, подпитываемое бескрайними потоками нежности, будет вечно существовать если не в людской памяти, то хотя бы в воспоминаниях стен этого лицея, извилистых улочках, водах Балтийского моря.

Сколько часов они бродили по городу, изредка соприкасаясь кончиками пальцев в самых шумных местах и почти не скрывая от посторонних томных взглядов! Сколько стояли плечом к плечу на набережной, любуясь то закатами, то уже рассветами, робко обнявшись, готовясь отскочить друг от друга, если будут обнаружены прохожими! Сколько раз клялись не рисковать, перебираясь в очередной раз к милому другу в постель, согревая жарким дыханием в шею, изнемогая от желаний, и срывались каждый раз.

Стоило оказаться чуть ближе дозволенного, чуть дольше задержать взгляд, чуть мягче произнести имя, как все предостережения, попытки сохранить тайну, элементарнейшая осторожность куда-то пропадали. Парнишки рисковали всем ради очередного поцелуя, такой необходимой им обоим ласки. Они готовы были любить друг друга до изнеможения, остервенело, захлебываясь от переизбытка чувств, наплевав на всё и вся. Зачем дрожать от страха, ограничивая себя в страсти, если можно взрываться точно тротил, пусть и ставя собственные судьбы под удар? Лучше прожить короткую, но яркую жизнь, чем будучи стариком жалеть о несделанном, неопробованном, непройденном.

Они сидели посреди широко раскинувшегося сада. Белоснежные облака проплывали по голубому небу, сочная зелень стелилась подобно ковру, а нежнейшие цветы вишни, бело-розовые, усыпавшие все деревья на километры вокруг, осыпались тончайшими лепестками, покрывая землю, взлетая пышными клубами от малейшего дуновения теплого ветра. Чудесный май ворвался в жизни людей, путая мысли, уводя их в блаженное безделье, заставляя по-детски радоваться каждому напыщенному шмелю, каждому одуванчику, подобному солнышку, каждой счастливой улыбке. Но вот и он уже подходил к концу.

Костя, приехавший на пару дней в поместье Тарковских, сидел на земле, прислонившись спиной к тонкому стволу вишневого дерева. Чертик, полулежавший у него на коленях, разглядывал облака, напоминавшие ему то лошадь, то собаку, то учителя истории Альберта Тимофеевича. Вокруг не было ни души, поскольку родители Саши уехали к Савченко, а слугам было не до мальчишек.
- А вот это похоже на тебя, - указав тонким пальцем на очередное облако, произнес Тарковский.
- Почему? Не знаю даже, как комплемент воспринять, а может, обидеться?
- Конечно, комплемент! Оно большое, с кучерявыми, но в то же время четкими краями, прочное, объемное, белоснежное, - Саня, задумчиво разглядывая небосвод, сдул с носа прилетевший лепесток.
- А я, значит, прочный и белоснежный, - улыбаясь, ответил Костя. – Опять ты в облаках витаешь. Во всех смыслах.

Наклонившись, Филонов поцеловал Чертенка в лоб дважды. Тарковский, догадавшись, что Костя не желает делить его даже с облаками, притянул друга за шею к себе, словно извиняясь, жадно касаясь губами глаз, носа, щек любовника, боясь лишь жарких губ. Времени не так уж много, а лишний риск все-таки ни к чему. Если они снова затеряются в свой же страсти, то могут пропустить приезд родителей. Костя, не желая приносить в жертву свои чувства, почти украл у Чертенка поцелуй. Парнишки покатились по нежнейшему покрывалу из лепестков, буквально срывая друг с друга одежду, неаккуратно, несдержанно, словно пытаясь наверстать упущенные моменты в прошлом и не дать им уйти в будущем.

- Костя, что же мы творим? Нас могут увидеть, - хрипло шепча и пытаясь вырваться из крепких рук Филонова, спрашивал Саша. – Костя, не надо, прошу тебя, Костя…
Но тот, словно предчувствуя что-то страшное, неотвратимое, не унимался. Это было выше его сил – отпустить свою любовь, равнодушно проигнорировать очередную, как ему казалось, лазейку для проявления страсти, очередного доказательства своей нежности.

Они вновь теряли счет времени. Сгорали, точно фениксы, возрождались вновь. Словно на лезвии ножа балансировали между реальностью и миром грез. Растворялись, теряли границы между сознанием и сном, падали куда-то в бездны и вновь поднимались. Находили ответы на все вопросы бытия и забывали их за ненадобностью, а потом, спохватываясь, искали вновь. Это не было обычным физическим контактом, свойственным обычным людям, нет. Это две половинки нашли друг друга в огромном мире и воссоединились.

- Я слышу, как бьется твое сердце. Оно прямо под моей ладонью, - Филонов произнес это, зарывшись в волосы Сашки. Те пахли цветущим вишневым садом. Все вокруг благоухало, раскрывалось навстречу солнцу, доверчиво предоставляя себя майскому теплу.
- Оно твое, - чуть слышно отозвался Чертенок.

А вечером, подвыпивший Тарковский-старший объявил о том, что Маша Савченко станет ему невесткой. Ольга Андреевна растерянно улыбнулась, догадываясь, что плохо понимающий намеки Саша, узнает об этом впервые. Он, может, и думал об этом раньше, но всерьез не воспринимал.

А Костя, вдруг побледневший как полотно, попросил прощения и вышел из-за стола. Чертенок, хотевший было ринуться за другом, был остановлен отцом.
- Да не беги ты за ним! Окончишь лицей – женишься, станете родственниками. Его брат, Иннокентий, женат на старшей сестре, а ты будешь на младшей. Как такое родство называется? Мать, помоги вспомнить…

Ольга Андреевна, поморщившись, ничего не ответила. Она ненавидела, когда супруг выпивал лишнее. Тот сразу становился грубым, еще более жестким, нетерпеливым. Вот и в тот вечер Николай Владимирович порядком захмелел и разговорился. Сообщение о предстоящей помолвке, по мнению Ольги Андреевны, могло подождать и до окончания лицея.
- Нравится тебе Маша, а? Отвечай, стервец!

Сашка нервно оглянулся на закрывшуюся за Костей дверь. Почему именно сейчас, когда все так замечательно? Чертенок знал, что отец сам выберет ему невесту среди дочерей своих друзей. И обязательно это будет выгодная партия, ибо сами Тарковские небогаты, но род их древний, что не могло не цениться.
- Не слышу ответа! – гневно закричал Николай Владимирович. Непослушание он не выносил.

Ирония судьбы заключалась в том, что Маша действительно была симпатична Саше. Нет, конечно, не как девушка, но за прошедшие годы они прониклись друг к другу уважением. Маша вытянулась в настоящую русскую красавицу, статную, скромную, добрую. Она могла бы стать идеальной женой, хорошей матерью. Более того, даже слабо разбирающийся в эмоциях и чувствах других Саша умудрился все-таки понять, что Маша Савченко давно и безнадежно в него влюблена. Сложно сказать, что эта улыбчивая и отрытая девушка нашла в нелюдимом Чертенке, но факт оставался фактом. По мнению Тарковского Маша была достойна лучшей участи, чем его холодное безразличие. Он не мог подарить ей любви взамен, а потому не желал ломать жизнь столь непорочному и милосердному созданию.
- Отец, я не женюсь на ней.
- Что ты сказал, щенок неблагодарный? – Николай Владимирович вскочил из-за стола, опрокинув бокал. Тот, звонко ударившись о пол, разлетелся на мельчайшие осколки. – Повтори, сукин сын!

Ольга Андреевна, хватая мужа за руки, попыталась его успокоить, но тот, разъярившись, оттолкнул ее. Женщина упала, а Саша, кинувшийся было помогать матери, был остановлен родителем, вцепившимся в него.
- Куда пошел? Мы недоговорили. Почему ты на ней не хочешь жениться? Из-за него, твоего дружка?
Чертенок, похолодев, замер. Однако опасения о раскрытии его чувств к Косте не подтвердились.
- Или нашел себе уже потаскушку? – не унимался Николай Владимирович.

Саша, тяжело дыша, краем глаза увидел, как мать все-таки встала и, плача, села на стул.
«Не любит она его. Никогда не любила. А Маша будет со мной также мучиться. Нет, не смогу я с ней так. Она хорошая, это я плохой, неправильный»

Чертенок, словно натянутая стрела, выпрямился, гордо подняв голову, и, глядя прямо в налившиеся кровью глаза отца, ответил:
- Я не люблю Машу Савченко и никогда не смогу полюбить. Я не хочу ломать ей жизнь. Она достойна лучшей участи. Можете делать, что хотите.
Николай Владимирович усмехнулся, странно затихнув. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул во двор.
- Не хочешь, значит, жениться?
- Нет, не хочу.
- Ладно. Мы это исправим.

Тарковский, в шею толкая сына, притащил его на конюшню. Схватив со стены висящий на крючке кнут, он, что было силы, не разбирая куда метит, ударил Сашу. Парнишка, закрывая лицо руками, попытался сбежать, но Владимир Николаевич, человек немалой силы и крупных размеров, буквально вжал его в угол, нанося удары по рукам, плечам, спине. Ольга Андреевна, прибежавшая следом, кричала, пытаясь остановить мужа, но тот, будучи пьяным не столько от алкоголя, сколько от собственной злости, не останавливался.

Все худенькое тело Чертенка было исполосовано, но ни звука не сорвалось с его губ. Стиснув зубы, он лишь вздрагивал от очередного удара. Отец убил бы мальчонку, если бы не Костя. Филонов примчался на крики и повис на Тарковском-старшем, обхватив его за шею. Они повалились на солому, катаясь по ней, сцепившись, как дворовые псы. И победил молодой. Костя, вырвав-таки ненавистный кнут из крепких рук Николая Владимировича, надежно припечатал помещика лицом в землю. Пока тот, пыхтя, отряхивался, Филонов, бережно подхватил на руки потерявшего сознание Чертенка и отнес его в дом.

Утром, протрезвевший Тарковский, попросил прощение у жены, чьи глаза были красными от слез, но на сына и Филонова даже не взглянул. Костя, понимая, что задерживаться далее он не имеет права, ввиду случившейся драки с хозяином поместья, решил уехать. Но забрать Сашу с собой он не мог, а потому все откладывал отъезд, боясь за жизнь друга.
- Не переживай. Он не первый раз так… Только раньше ремень да розги были. Поезжай. В ближайшее время он ко мне близко не подойдет, - измученно улыбаясь, говорил ему Чертенок.
- Да как же он так… Я и не знал, что твой отец…
- Не надо, Костя. Не волнуйся. После такого мать меня в обиду не даст.

Действительно, Ольга Андреевна, не сумевшая накануне защитить своего ребенка, просидела возле постели Сашки всю ночь, охраняя его от мужа и собираясь в случае новой угрозы закрыть сына своим телом.
- Выздоравливай, Чертенок, - горько улыбнувшись, на прощание сказал Филонов. – Милый мой дружок, если бы ты только знал, как я за тебя боюсь.
- Все будет хорошо. Обещаю. Береги себя.
Ольга Андреевна, молча наблюдавшая за неловким из-за ее присутствия прощанием, поежилась. Майское тепло куда-то исчезало, забирая все надежды, что навещают нас только весной.

Потом пролетело лето, тоскливо проникая изнуряющей жарой и пылью в дома, и вновь наступила осень.
Шел проливной дождь, монолитными стенами стоящий между людьми, когда Костя бежал встречать Тарковского на вокзал. Тот задержался на несколько дней дома, будучи слаб здоровьем.

Филонов выловил Сашку из толпы, чудом его разглядев среди таких же серых и промокших людей, как и Чертик. Зная, что в этих дождевых занавесках сложно понять, что к чему, Костя, ничего не говоря, крепко обнял Тарковского, защищая его от любопытных глаз широкой спиной, и жадно своими губами впился в его. За прошедшие месяцы разлуки оба осунулись, погрустнели, повзрослели.

- Родной мой… - Костя, истосковавшись по милому сердцу теплу ласковых рук Сашки, целовал его ладони, дрожа, гладил мокрые волосы, вглядывался в почти черные глаза. – Как же мне плохо-то без тебя было. Я каждую ночь тебя во снах видел и каждый раз терял, а утром просыпался, хватая руками пустоту. Чертенок, что ты со мной сделал, а?
Тарковский молчал в ответ, вглядываясь в до боли знакомые черты. Они переписывались летом, но разве сухие строки могут заменить прикосновения, взгляды? Нет, никогда.

Уже позже, в спальне, Филонов увидел, что на месте ударов кнута остались белые рубцы на худеньком теле Чертенка. Пальцы сами сжались в кулаки, а широкие ногти оставили кровавые отметины на ладонях.
- Я его ненавижу. Ты же его сын! Да я бы убил, если моего ребенка… - тут Костя осекся. Для того, чтобы родился новый человечек, необходима женщина. Увы, но не каждая любовь способна подарить жизнь.
- Я тоже его ненавижу. С детства. Он вечно командовал мною, ласкового слова я от него не слышал. А вот ради мамы я готов на все. И я не могу ее оставить одну с этим монстром. Это предательство.
- И поэтому ты готов жениться, если она попросит? – тихо спросил Филонов.
- Если ты попросишь меня об обратном, я не сделаю этого. Твое слово – закон. Не надо сейчас об этом, пожалуйста.

- А когда надо? Когда? Нам остался всего год. А что потом? Университеты, служба? Чем мы займемся в этой жизни, что позволило бы нам быть одновременно и как все, и в то же время оставаться вместе? Мы люди долга, а потому поступим так, как захотят наши семьи. Жениться, значит, жениться. Дети, походы в церковь, благословление царя-батюшки? Конечно. Если мы не отрекаемся от родных, значит, играем по их правилам. Чтобы не разочаровать, не опозорить, не оскорбить. А как же мы сами? Любовники, что лгут женам?

Костя, разгорячившись, прислонился к стене и сполз вдоль нее на пол. Чертенок встал подле него на колени, осторожно сняв темную нитку со светлой рубашки друга. Зачем этот разговор? Ну почему нельзя не строить планы, не думать о будущем?
- Костя, я…
- Не хочешь смотреть правде в глаза? Что мы привязались друг другу, заранее зная, что придется расстаться? Довели себя до зависимости, будто морфинисты, а теперь готовимся к ломке? Мы все понимали с самого начала, но не смогли сказать себе «нет». Время это сделает за нас, только будет гораздо больнее, - Костя, договорив, вскочил на ноги, схватил плащ и выбежал из комнаты.

Долго бродил он под дождем, подставляя лицо холодным струям. Разные мысли залетали в его буйную головушку. Неужели, они сами себя наказали, связавшись этими невидимыми нитями? И сколько усилий нужно приложить, чтобы их разорвать? А может, уже это нельзя сделать? Сколько же тогда лжи нужно положить на сохранение их тайны?

Было уже за полночь, когда он вернулся к лицею, весь промокший, замерзший. Но когда он поднимался по ступенькам, чья-то тяжелая рука опустилась на плечо паренька. Костя повернулся и получил удар в лицо.
- Красавин? – с сомнением спросил Филонов.

Да, это был он. За неделю до этих событий муж из ревности к молочнику выстрелил в Соню. Она долго и мучительно умирала, бредя и зовя Володю. Рвущий на себе волосы супруг, все-таки привез молодой жене Красавина, словно прося прощение за содеянное. Соня скончалась на руках у возлюбленного. От верной гибели промышленника спасла добровольная сдача полиции.

Красавин, не имея возможности отомстить убийце любимой, решил нанести удар тому, кого считал виновным в предательстве. Как полагал Володя, именно Филонов сообщил Красавину-старшему об отношениях с Софьей.
- Это ты виноват! – кричал, выплескивая свою боль, парень. – Она была бы жива, со мной, если бы не ты! Зачем ты совал свой нос не в свое дело?! Я же не говорю всем и каждому, что ты подстилка Тарковского!

Костя, согнувшись от мощных ударов, летящих, казалось, со всех сторон, удивленно вскинул глаза.
- А ты думал, что никто не узнает? Про твоего Чертенка? – зло рассмеялся Красавин. – Да плевать я на вас хотел. Мне неинтересно, что там у вас и кто кого… Но Соня умерла из-за тебя, паскуда! Зачем ты настучал моему отцу?! Зачем?!
Володя ударил Костю в лицо ногой, а Филонов, схватившись за нос, дернулся назад.
- Остановись, я не тот, кто тебе нужен, клянусь! Мне незачем было это делать. Остановись, Володя!

Но Красавин его не слышал. Или не хотел слышать. Когда человек в ярости, доводы рассудка проходят мимо. Однако не он один был теперь разгневан. Костя, понимая, чем ему грозит посвященность Володи в его личные дела, был заинтересован не только в защите. Будучи от природы чуть меньше Красавина, он, тем не менее, обладал не дюжей физической силой. Казалось, два атланта схлестнулись в битве, отчаянно защищая один свое прошлое, пытаясь хоть как-то отомстить, другой, оберегая призрачное будущее. На шум сбежались учителя, лицеисты, а откуда ни возьмись, выросли жандармы. Последние явились в тот самый момент, когда Костя, непреднамеренно, ударил Красавина головой о ступеньку. По лестнице побежала еще горячая кровь, смешиваясь с водой дождевой.

- Володя! Володя, ответь! – Филонов тряс вдруг обмякшее тело противника. – Володя!
Но тот больше никогда не откроет глаза. Костю под руки оттащили от тела, а Тарковский, выбежавший на крики и пробившийся через толпу лицеистов, поймал его испуганный, полный отчаянья взгляд.

Влиятельные связи самих Филоновых, их новых родственников Савченко, а также дворянское имя позволили Косте избежать наказания. Дело, за немаленькую сумму денег, замяли, а самого юношу отправили за границу. О переписке, а уж тем более о встрече с Тарковским, не могло быть и речи.