Чертенок. Глава 6

Весь следующий год Саша Тарковский провел, будто во сне. Он что-то ел, что-то читал, что-то кому-то говорил, но уже через мгновение не мог вспомнить что именно. Ночь спуталась с днем, месяцы перетекали один в другой, а Чертенок смотрел на это со стороны, не замечая, не желая признавать, что это его жизнь проходит, как песок через пальцы. Он пытался забываться во снах, но кроме кошмаров и разбитости они ничего не приносили, а когда просыпался, долго еще лежал под одеялом, накрывшись с головой.

Саша еще больше похудел. Под глазами залегли тени, сухие губы шелушились, бледная кожа посерела и приобрела землистый оттенок. Разница между теплом и холодом перестала ощущаться. Он запросто мог выйти в одной рубахе на мороз и простоять так чуть ли не час.

Мог целыми днями не произносить ни единого слова. Учителя махнули на отличника рукой и не спрашивали, а друзей, которые бы пытались вытянуть из болота тоски, у него не было. Он целыми днями бесцельно бродил по улицам, отыскивая среди сотен лиц одно единственное.

Меньше года продлилось счастье Чертенка. Так мало относительно человеческой жизни. Всего лишь крупица, эпизод. И целая вечность, невесомо застывшая в воспоминаниях, для мальчишки семнадцати лет. Первая любовь, восхитительно прекрасная своей новизной, неповторимостью.

Саше казалось, что его окружают серые массы людей, давящие, примитивные, крикливые. Им не понять, не постичь величия того чувства, что горело между ним и Костей. Это было яркое пламя, согревающее даже на расстоянии.

Тарковский молил Бога о том, чтобы Костя был счастлив. Пусть далеко, не с ним, Чертиком, но непременно счастлив. И пусть его будет любить женщина, равная по возрасту и положению в обществе. Чтобы не пришлось вновь переживать все страхи и сомнения, дрожать за каждое слово посторонних, пугливо вжиматься в стены от каждого шороха.

Саша слишком любил Костю, чтобы заставить его страдать вновь, сходить с ума от одиночества и безутешной тоски. Не было в нем больше ревности, потому как знал Тарковский, что Филонов его никогда не забудет, и ни одно его увлечение не сможет сравниться по силе и уровню взаимопонимания с их настоящей, бесконечной любовью.

Но вот пришло и окончание лицея. Птенцам настала пора покинуть свои насиженные гнездышки и вырваться в неизвестность, пытаться найти свое место в мире. Мордашки вчерашних мальчишек чуть погрустнели, матери вовсе не скрывали слез, а учителя не без гордости оглядывали своих питомцев. Столько отличников! Самым, конечно, ярким их представителем должен был быть Костя Филонов, но, увы, вместо этого он покрыл позором свое имя, запачкав руки в крови.

Тарковский, забросивший учебу, все равно относился к числу талантливых выпускников. Он был еще более мрачен и даже не пытался выжимать из себя улыбку. Внешне казался спокойным, а изнутри его колотило. В горле пересохло, глаза застила проклятая пелена. Конец, конец всему. Он больше никогда не взъерошит русые вихри Филонова на перемене, никогда не получит карикатуру на себя самого от Красавина, никогда не уснет под монотонное бормотание Альберта Тимофеевича.

Стены лицея, помнившие тайные встречи с Костей, их беглые поцелуи в темноте, решили предательски вытолкать Чертика на свет Божий. Отказались дарить свою священную атмосферу, намекнули, что пора жить дальше.

Саша должен был унаследовать родовое поместье, приносившее пусть не огромный, но весьма надежный доход. Отлично владеющий пятью языками Тарковский решил, что будет заниматься переводами книг, а потому в университет не поступил. Если бы рядом был Костя, был бы и смысл развиваться дальше, но, к сожалению, Чертенок продолжал барахтаться в своей депрессии, не предпринимая никаких попыток по ее устранению. Ему было все безразлично.

Не спорил он с отцом по поводу женитьбы и выбора невесты. Равнодушие настолько сковало его разум, что прежняя жалость к Маше Савченко куда-то испарилась. В день свадьбы невеста сияла, поражая гостей красотой, а жених пытался утопить тоску в вине, но, правда, Ольга Андреевна, находившаяся рядом, не позволяла ему это сделать.

«Это не моя жизнь. Из нас двоих должен был жениться ты, Костя. А я бы маялся в изгнании. Так было бы логичнее, правильнее. Злая судьба! Нам позавидовали сами небеса и разлучили. За что ты так с нами, Господи? Мы же твои дети, почему ты нас заставляешь страдать?»

- Ну, жених, чего грустный такой, а? У тебя самая красивая невеста из всех, что я когда-либо видел, - подмигнул Саше директор лицея, приглашенный на торжество.
- И весьма богатая, - доверительно прошептал, наклонившись, один из гостей.

Тарковский, брезгливо поморщившись, вышел из-за стола. Ну, как можно обсуждать невесту на свадьбе! Да еще с женихом! Какие глупые, темные люди, хоть и образованы.

Его подташнивало от всей этой суеты, пьяных лиц, похабных выкриков, сплетен. Не хватало воздуха и становилось совсем невыносимо дышать. Он презирал всех вокруг и самого себя. Ненавидел этот мир и жалел, что появился на свет. Проклинал отца, Красавина, Бога.

А потом мамки-няньки засуетились, выпроваживая покрасневшую молодую. Когда Тарковский зашел в спальню, Маша сидела на краю кровати, одетая в наглухо закрытую ночную рубаху. Было темно, и лишь одинокая свеча горела на столе. Саша окинул взглядом комнату, надеясь найти хоть что-то, что разрядит обстановку.

«Не чувствую я к ней ничего. Совсем. Зачем я только согласился? Это низко. И мерзко»

Тарковский медленно подошел к супруге и опустился перед ней на колени, взяв ее теплые ручки в свои. У Маши были совсем маленькие пальчики, что крайне удивило Чертенка. Совсем детские. Раньше это он, Саша, был хрупким, а сильный Костя всегда его оберегал. Теперь его очередь.

- Маша, - глядя в блестевшие во тьме глаза жены, негромко произнес Чертенок. – Маша, я бесчестный человек.
- Неправда, - быстро ответила девушка. – Вы самый благородный из всех молодых людей, что я знаю.
- Но я женился на вас без любви. И вы всегда это понимали. Вы необыкновенная девушка. Красивая, добрая, умная. Но я не люблю вас.
- Зачем вы мне все это говорите? А разве бывают браки по любви, а не по расчету? Да, конечно, есть счастливые исключения, но это редкость. Я знаю, что ваше сердце уже занято. Понятия не имею кем, но не сомневаюсь, что это достойная девушка. Раз вы не можете быть вместе, так позвольте мне любить вас? Любить за нас обоих? Разве это грешно, жене любить мужа?

Наверно, Саше досталась единственная женщина на всей планете, которая смогла вот так просто, без криков, слез, обвинений принять истину, смириться, не возненавидеть в ответ, а наоборот, попытаться согреть потерявшегося, покалеченного в душе Тарковского. И со временем, не сразу, у нее это получилось.

Маша, робко коснувшись губами его виска, увлекла Сашу за собой на постель, неумело, но весьма настойчиво проявляя инициативу. В первую ночь Чертенок слепо, как котенок, толкался в лежащее под ним тело. Он ничего не чувствовал к жене и пытался окунуться в свои собственные воспоминания.

Их первая ночь с Костей, несмотря на коварную шутку природы, создавшей их одного пола, была естественной, непринужденной, абсолютно безболезненной. Они откуда-то знали, что в определенный момент хочет другой, как нужно расположиться, чему больше уделить внимание. Губы, ключицы, живот, бедра, пах. Неимоверная нежность, исходившая изнутри, помогала двум юнцам обрести себя, забирая в облака блаженства их обоих. Но для Маши у Тарковского ее не нашлось.

Девушке было больно. Она мучительно закусывала губы, чтобы не закричать, и слабо стонала от неприятных, непривычных ощущений. Маше хотелось, чтобы все поскорее прекратилось, но Саша, выбиваясь из сил, никак не мог кончить.

Перед глазами стояли горькие в своей сладости воспоминания. Вот Костя осторожно держит его поперек груди, прижимая к себе, касается самых потаенных мест, целует туда, куда и в самых откровенных фантазиях стыдно себе представить. Они знали каждую трещинку друг друга, понимали, когда можно сделать следующий шаг, а когда еще нет.

А Маша… Она была чужой по духу. Ее тело не возбуждало, потому как Чертенок ее не понимал. Она была из другой вселенной, далекой от его собственной.

Утром, когда еще не рассвело, Саша, по пояс голый, вышел на улицу. Стоял конец октября, и морозец сковал лужицы в хрупкие пластинки льда, траву накрыл голубоватый иней, а в воздухе провисали облачка пара, вырывающиеся изо рта. Тарковскому было жарко. Его буквально жгло изнутри отвратительное чувство предательства.

«Прости, Костя. Я не хотел. Прости!»

Чертенок налил из колодца студеной водицы целое ведро и опрокинул на себя. Полегчало. Протестующее тело сжалось, в груди на мгновение замерло сердце, а потом продолжило бешено отбивать ритм. Дыхание сбилось, но Тарковский, издеваясь над собственной слабостью, опрокинул на себя еще одно ведро. А из окна на него смотрела, закрыв рот рукой и давясь от беззвучных рыданий, молодая жена.

Так потянулись холодные месяцы. Саша до ночи сидел, занимаясь переводами, а потом бессильно падал на кровать, мгновенно проваливаясь в сон. Маша ни на чем не настаивала, не жаловалась, старалась лишний раз не надоедать. Супруги жили мирно, тихо, целомудренно.

Как-то раз их пригласили на бал. Обычно Тарковский подобные мероприятия игнорировал, но празднество намечалось масштабное, а хозяева были близко знакомы с его семьей. Да и Маша, вспомнив девичество, вдруг загорелась танцами. Нечасто с момента свадьбы она улыбалась, поэтому Чертенок решил ее порадовать.

- Ты очень красива, - незаметно подойдя к жене, стоящей у большого зеркала, отметил Тарковский.
Маша, вздрогнув от неожиданности, улыбнулась. На ней было темно-синее платье, открывающее покатые плечи и белую грудь. Сам Чертик в кои-то веки облачился во фрак, который красоты ему не прибавил, но сидел весьма недурно. Саша поправил выбившуюся прядь волос жены и стремительно вышел из комнаты.

На балу Машу постоянно кто-то приглашал на танец. Сначала она отказывалась, поглядывая на Чертика, но тот только мрачно цедил коньяк.
- Прости, но я ужасно танцую. Развлекайся, я не обижусь, - Саша явно был не в духе.
Маша, кивнув, опустила уголки рта. Она смутно ожидала обратного. Её тут же закружил высокий офицер с тонкими усиками.

- Хороша у вас жена, слов нет, - произнес человек средних лет в мундире. Его лицо избороздили глубокие шрамы, а также уродливые следы от оспы. Чертенку он сразу не понравился. Слишком уж масленым взглядом провожал он Машу.
- Да. У меня красивая жена, - согласился Саша. Ему казалось, что он где-то уже видел этого человека. Вот только где?

От спешного поиска этого неприятного военного в глубинах памяти, Сашу отвлекло мелькнувшее, как ему показалось, лицо Кости. Резко поставив рюмку на поднос официанту, Тарковский кинулся за Филоновым. Тот же рост, та же фигура, те же русые кудри. Сердце заколотило так, что было готово выпрыгнуть из груди. В голове билась лишь одна мысль. Костя. Плевать, что он, Саша, ведет себя странно и куда-то мчится, плевать, что расталкивает танцующие пары. Он должен увидеть Костю. Просто узнать, что тот жив и здоров. Хотя бы это.

По последним сведениям, полученным от тестя, Саше было известно, что Костя пропал. Чертенок догадывался, что друг устал от контроля родственников, от чувства вины за смерть Красавина и теперь просто пытался найти себя, сбежав, пытаясь начать все с чистого листа. Возможно, он даже писал Наде или Кеше, но те не раскрывали места нахождения Кости по его же просьбе. Тогда почему не ему, не Чертику? Чтобы лишний раз не бередить раны? Наивный глупец!

Саша выбежал на улицу, встретившую его крепким морозом. Никого. Ни единой души. А на снегу сотни следов, и не поймешь, чьи они, когда оставлены. Тарковский, поднял горсть искристого снега и приложил к разгоряченному лбу. Неужели показалось? Простояв так несколько минут, Саша вернулся в помещение.

Маша, скромно стоявшая в углу, краснела и мяла в руках простенький веер, пытаясь спрятаться от назойливого внимания того самого человека в мундире. Он ей что-то страстно рассказывал, криво улыбаясь и обнажая желтые зубы. Маше было явно неприятно, но мужчина, будто случайно, перегородил ей путь и злобно смотрел на всякого, кто пытался подойти.

- Прошу прощения, нам пора, - по-хозяйски обнимая жену за плечи, произнес Тарковский, деликатно отстранив военного.
- О, супруг нашелся! А вы, Машенька, все переживали! Ну, надеюсь, свидимся вновь, - человек, так и не представившись, повернулся на пятках и удалился.
- Кто это? Мне кажется, я его где-то видел.
- Штаб-офицер Лазарев. В прошлом был начальником жандармерии в Петербурге, - испуганно прижимаясь к мужу, ответила Маша.

«Так вот, значит, где я тебя видел! Это же ты уводил Костю! Ты!»
Рука судорожно сжала плечо Маши, но та ничего не ответила. Ее знобило от отвращения к Лазареву. Нескольких минут общения хватило, чтобы понять, что он из себя представляет. Жестокий, продажный, беспринципный.

- Эй, ты вся дрожишь! Не заболела? – заботливо помогая снять шубку, спросил у Маши Тарковский, когда они приехали домой.
- Нет-нет. Все в порядке.
Саша покачал головой и вдруг увидел, как супруга, теряя сознание, падает на пол. Подхватив женщину на руки, он быстро отнес ее в спальню.
- Ну, очнись же, - похлопывая Машу по щекам, твердил Тарковский. Та, наконец, распахнула свои огромные, чуть раскосые глаза.
- Что… Что произошло? Я упала в обморок?
Чертенок утвердительно кивнул.
- Полагаю, тебя чаще нужно возить на балы. Иначе с непривычки будешь утомляться, а мне тебя потом ловить, - Тарковский произнес это так дружелюбно, почти ласково улыбаясь, что его супруге на миг показалось, будто Саше действительно небезразлично ее состояние.

Маша, осторожно коснувшись рукой его щеки, надеялась на хоть какое-то проявление нежности, но Саша, пожелав ей спокойной ночи, ушел. Супруги давно спали в разных комнатах. Девушка заплакала, уткнувшись лицом в подушку, не зная, что муж в раздумьях стоял, прислонясь спиной к закрытой им двери.

Говорят, время лечит. Да, правда. Но есть вещи, которые забыть невозможно. Как не все болезни поддаются действию лекарственных препаратов, так и не все забывается, теряя былую значимость. Тарковский не мог оставить в прошлом Костю. Но жизнь продолжалась, а ситуация вокруг трансформировалась. Приходили и уходили разные люди, поэты писали новые стихи, ученые открывали что-то, кардинально меняющее все прежние представления.

Людям свойственно поддаваться действию времени, хотят они того, нет ли. Человек задуман таким образом, чтобы любить и быть любимым. Даже если кто-то твердит обратное, знайте, он лжет. Возможно, даже не зная об этом.

В тот вечер Саша отпустил свое мучительное ожидание Кости. Не перестал любить, нет, но понял, что в огромном сердце есть места и для других. Пусть это не будет то великое страстное чувство, но нежность, симпатия. Годы разлуки позволили смириться и пытаться найти новый путь в жизни.

Еще вчера Тарковский был бы рад, если у Маши появился любовник. Он бы с легкостью отдал ее другому мужчине. Но увидев рядом с женой Лазарева, возмутился. И не от того, что ненавидел его, а потому что чувство собственности взяло верх. Эгоистично, нечестно по отношению к Маше. Сам себя презирал за это, ненавидел. Думал, что является предателем для Филонова. Но и сделать с собой ничего не мог.

Толкнув дверь, все еще сомневаясь, подошел к кровати. Маша, удивленно глядя на него, поджала ноги, точно боялась, что он ее съест. Бегло вытирая слезы, девушка поправила русую прядь волос. Такую же, как у Филонова. И как только раньше Тарковский не замечал, что у нее тот же открытый и прямой взгляд, что и у Кости?

Ничего не говоря, Чертенок рванул на груди жены красивое синее платье, безнадежно его испортив. Жадно, до боли впивался губами в тонкую шею, несдержанно сжимал по-мальчишески стройные бедра супруги, настойчиво, как когда-то Филонов, прижимал красивое тело к себе. Костя научил его любви, и пришла пора применить знания.

В мыслях витали воспоминания о цветущих вишнях, но как-то второстепенно, на заднем фоне. Да, если Филонов появится на горизонте и поманит пальчиком, он все бросит и побежит за ним. Но раз его нет, то почему же нужно бесконечно страдать? Существовать, как приведение, а не жить?

Утром Тарковский проснулся от того, что солнечный луч заглянул в комнату и весело замаячил прямо по глазам мужчины. Машка уже не спала и, тихо улыбаясь, смотрела на него. Саша, виновато улыбнувшись в ответ, сел, разминая шею. Темные волосы стояли торчком, напоминая рожки.
- Чертенок, - рассмеялась Маша.
Тарковский вздрогнул, вмиг став серьезным.
- Что-то не так? Я не то сказала?

- Не называй меня так. Пожалуйста, - произнеся это, Саша стал быстро одеваться. – Не спрашивай почему. Когда-нибудь я все тебе расскажу. Обещаю.
Тарковский стремительно выскочил из комнаты. Чувство собственной вины давило со всех сторон. Предал. Предал Костю.

А через некоторое время в семье Тарковских произошло пополнение. Здоровый мальчонка принес немало беспокойства маме и чуть не заставил папу преждевременно поседеть. Вопрос об имени до рождения ребенка не поднимался, поэтому, держа младенца на руках, Саша спросил об этом у супруги. Та, не колеблясь, ответила:
- Константин.
- Ты уверена? – Тарковский был удивлен и плохо скрывал свое волнение.

- Я уверена в том, что так звали твоего лучшего и, наверно, единственного друга. Ты скучаешь по нему. Это видно, не отрицай. Пусть рядом с тобой всегда будет маленький Костя. С ним вы связаны еще и кровными узами.
Саша, поцеловав малыша в лоб, передал его матери. Он не смел настаивать на его имени, а теперь был рад, что у него такая понимающая жена.
***

Они втроем гуляли по берегу моря в Ялте. Маленький Костя во всю уже бегал с плюшевым мишкой подмышкой, оставляя родителей позади. Маша, чем-то напоминая довольную кошку, щурилась, глядя из-под широких полей соломенной шляпки на горизонт, а Тарковский, заметно возмужавший, окрепший, витал в далеких, но все еще ясных воспоминаниях. Дня не проходило, чтобы Костя не виделся ему в толпе ли, на картине, во сне. Вот и в тот теплый вечер Саша искал его плечистую фигуру среди прогуливающихся пар.

Ласковый ветерок трепал волосы, напоминая о прошлом приезде в Ялту, когда уже распрощавшийся с жизнью Чертенок воскреснул из мира мертвых и, впервые напившись, страстно боролся с желанием признаться ничего не ведающему Косте в своих чувствах. Как же это было давно! Как невинно дурачились они, прыгая на спину друг другу, бегая по прогревшемуся за день песку, как целыми днями пропадали на пляже, купаясь в самом синем на свете Черном море.

- Ой, какой красивый малыш! – присаживаясь перед маленьким Костей на корточки, произнес мужчина с изуродованным боевыми шрамами и болезнью лицом.
Маша, меньше всего ожидавшая встретить в Ялте Лазарева, буквально подбежала к сыну. Мальчуган не без любопытства разглядывал незнакомого ему дядю, совсем не пугаясь.
- О, какая встреча! Машенька, материнство вам очень к лицу, - лицо Лазарева озарилось улыбкой, став еще уродливее.
- Не думал, что свидимся вновь, - слегка поклонившись, сказал Тарковский.

-Да, уж судьба – странная штука. Извините, не представился. Подполковник Лазарев Алексей Сергеевич. А вы, должно быть, Александр Николаевич Тарковский. Знал в молодости вашего батюшку. Приятный человек.
Саша передернулся от того, что Лазарев считал его отца приятным. Видимо, они стоили друг друга.

- Какими судьбами в Крыму? – выпытывал подполковник. Ему явно некуда было спешить. Периодически он окидывал Машу с ног до головы весьма откровенными взглядами, заставляя молодую женщину краснеть.
- На отдыхе. Мы ненадолго. А сейчас прошу извинить нас, идем, знаете ли, в гости, - желая избавиться от навязчивого собеседника, ответил Саша.
- Уж не к Масловым? Меня ведь тоже приглашали, - почти радостно произнес Лазарев.
Тарковские тяжело вздохнули, смирившись, что придется весь вечер терпеть присутствие военного.

Они молча шли по вечернему городу. Пауза затягивалась, поэтому Лазарев, надеясь, что нашел подходящую тему для разговора, положил руку на плечо Костику и с некоторой грустью произнес:
- Как же быстро растут дети. Вот только вчера его еще не было, а завтра отправится учиться. Помнится, совсем недавно в Петербурге мальчонку, убившего однокашника, прямо с порога лицея в тюрьму забирали, а вот он уже снова провинился. Его тогда отмазали от заслуженного наказания, но Господь все видит. Теперь он не избежит кары. Скоро расследование подойдет к концу.
- И что тогда? – холодея, спросил Саша.
- Расстрел. Он пытался убить царя.