А ночью шел дождь... Ольга Ланская

Темно. Так темно, что кажется, само утро еще спит. Выглянула в окно – плитки двора черны и влажны.

То-то спалось нынче, как на облачке. Или где-нибудь в Саянах, выше 3 тысяч метров, где уже нет ни комаров, ни прочей таёжной гнуси, а трава зелена, как в Альпийских лугах. До одурения.

И воздух напоён такими лесными настоями, какие только и бывают в горах на высоте, где лес уже позади, а до заснеженных гольцов еще добрая пара километров.

А всего-то – дождь ночью прошел.

Омыл декабрьский спящий Санкт-Петербург, освежил всё ещё зелёные газоны.

И задышал Великий Город свежестью далеких лесов и не загубленных глупыми людьми дворцовых парков.

Так же, как в то давнее летнее утро, когда жив был еще зеленый наш Кирилл Владимирович. А я всё улыбалась, погруженная в свое горе, и никого вокруг не видя и не вычленяя из общей шевелящейся биомассы, потому, что всё ждала и ждала одного-единственного из тысяч и тысяч.
А вдруг!...

А вдруг распахнется дверь и, войдет сын – красивый, загорелый, сверкающий, то ли от того, что любил воду и был чистоплотен, как мало, кто, то ли от счастья, которое всегда на нем огоньком светилось....

Я всё ждала, что он войдет и окликнет меня:
– Здравствуй, Ма! Вот, я и дома…

И годы шли, и дни и месяцы.

Однажды, правда, кто-то позвонил.
Было около часу ночи. И сказал голосом сына:
– Здравствуй, Ма!

Я трубку сжала, слова сказать не могу, в голос вслушиваюсь... Ни жива, ни мертва.

А он говорит:
– Ма, ты что, Ма? Это же я, Ма!

Словно из омута рыбиной раненной, от дна ямы ледяной ногами неживыми оттолкнувшись, вынырнула.

– Ошиблись, – говорю голосом, каким никогда ни с кем не говорила прежде.

Замороженным, ледяным, отталкивающим - медленным мертвым голосом - солнечному веселому неповторимому: «Здравствуй, Ма! Это я!» - говорю, как гвозди в гроб заколачиваю:
– Вы ошиблись...
 
И, себя не слыша, знаешь, так провода гудят, - где-то высоко и прислушаться надо, чтобы гул этот услышать, - медленно произношу:
- Успокойтесь. Наберите правильно номер...

А у самой губы как бы занемели, не движутся, и каждое слово моё - не моё:
- Всё у Вас будет хорошо. Не волнуйтесь и не спешите только...
– Ма, ты что?!

Родной неповторимый голос! Неповторимый...

Больше я не могла.
– Вы ошиблись, – повторила я. - Моего сына убили.

И положила трубку.
И ушла в самую дальнюю комнату, туда, где телефонный звонок не слышен. Села на диван и стала ждать.

– Джюниор, Джюниор! – позвал, перевернувшись вниз головой на ветке, зеленый Кирилл Владимирович, и посмотрел на меня небесно-голубыми глазами, отороченными оранжевыми ресницами.

– Нет, Кирилл Владимирович. Просто ошиблись номером.

Он смотрел на меня. Когда сын работал, он любил сидеть на его плече. Он очень любил Младшего. И тоже ждал.

***
Вот и машины проснулись. Мчатся вдоль Фонтанки, шуршат по мокрому асфальту. Зеленеет декабрьская трава под окном. Ночью был дождь.

Ольга Ю. Ланская,
Санкт-Петербург