В узел судьбы связанный мир

 
В самый тёмный угол   
Меж фетишей и пугал
Я тебя поместил.
Господи, ты простил?
                (Бор. Слуцкий)


                Глава 1. Беда.
Младенчество, детство, юность, молодость, зрелость... Жизнь человеческая развивается по общей схеме, которая не имеет чёткой градации. Иной может оставаться в беззаботной юности до седых волос, если к этому прилагаются соответственные возможности. Другой, наоборот, вынужден тянуть лямку жизненных невзгод и, если Бог не обидел талантами и силами, всего добивается в ту пору, когда другие ещё и не думали выстраивать собственное будущее.
Если бы в реальности существовали такие чудесные единые часы- куранты, которые, с торжественным перезвоном, отбивали бы окончание юности и давали знак к началу взрослой жизни, то, наверняка, общество стало бы более организованным. Своеобразным сигналом служит Первый школьный звонок, знаменующий переход от лёгкой младенческой всёдозволенности и низачтонеотвечаемости к неким организующим  началам. В таком случае Последний школьный звонок есть тот путеводный  знак,  который пускает молодого человека в жизнь взрослую, со своими законами и условностями. Правда и то, что Звонки те тоже являются условностями. Не-  условностями становятся рубежные события, от которых начинается отсчет. Отсчет времени. Он может быть общим - от сотворения Мира, от Рождества Христова, или от смерти, смерти любимого щенка, к примеру, или - что неизмеримо болезненней - смерти родителей. Вот уже тогда точно понимаешь, что вместе с защитой и опорой, которыми были родители, уходит и   оно  --  детство.
Маленькая Элька (Элли, Элен, Ленка и даже Нора - в зависимости от компании и обстоятельств) жила весело и легко. И было отчего - у неё имелся, весьма и весьма прочный тыл в лице папы, мамы, бабушки и старшего брата Костика (Константина, как он всегда поправлял Эльку). Они были старше, и к любому из них можно было бежать за защитой либо разрешения назревшей проблемы (конечно же, детской и оттого очень даже серьёзной и внушительной).
Папа у Эльки был физиком и руководил целой лабораторией по проблемам термодирамики, а мама была химиком и занималась полимерами. Брат Константин посещал астрономический кружок и клуб авиамодельного спорта. Сама же Элька занималась гимнастикой и в будущем твёрдо собиралась стать знаменитой балериной, потом актрисой, затем парашютисткой, космонавтом и даже врачом.
Училась Элен по большей части хорошо, порой даже отлично, но временами съезжала на трояки, но потом обязательно было снова хорошо. "Хорошо, когда всё хорошо". Это был её первый жизненный девиз, которым она украсила обложку своей первой толстой общей тетради для конспектов по литературе.
У неё всегда было много друзей и подруг, у этой голенастой девчонки с лёгкой "спортивной" фигуркой, одинаково успешно бежавшей дистанцию, или прыгавшей через "козла", или участвовавшей в эстафете, или в очередной физико-математической городской олимпиаде. "Родительские гены ", говорили взрослые, а Элька их поправляла -- валеры и  анны, ибо родителей звали -- Валериан Георгиевич и Анна Анатольевна.
Они не были, если честно признаться, идеальными родителями, к счастью или несчастью, были ещё и талантливыми специалистами в той сфере, которой  осветили  свою жизненную стезю. Дела в лаборатории В. Г. Филатова шли настолько хорошо, что домочадцы временами чаще видели его на фотографиях, нежели, чем в семейном кругу, да и Анна Анатольевна, женщина с    глубокими  глазами и властной складкой у губ, была на хорошем счету у руководства. (" На хорошем счету", значило, что таких специалистов -- раз, два и обчёлся).
Неудивительно, что в один прекрасный (или не очень) момент Валериан Георгиевич получил предложение перебраться в Томский научный городок, где успешно функционировал и развивался научный центр весьма высокой репутации. И там ему давали целую лабораторию со штатом научных сотрудников. Наверное, вы предположите, что всё это у него уже было. Это не совсем так, а если быть до конца точным, то -- совсем не так. Научный центр в Томске котировался не только в СССР, но и за границей, со всеми вытекающими отсюда выводами. И Филатову сделали очень хорошее и выгодное предложение, куда  входило и трудоустройство супруги, причём по её профилю, в НИИ полимерных соединений.
Оба родителя отправились в далекий сибирский город Томск, чтобы осмотреться там и прикинуть, что можно будет взять туда, а что оставить здесь. Элька осталась на попечении Константина, уже взрослого молодого человека, недавно закончившего " политех ", куда  думала идти и Элен, наконец решившаяся сделаться архитектором. Она уже моделировала, ни много ни мало, города будущего, делая упор на особенности северных территорий.
-- Смотри, Костя, -- говорила юная зодчая, это будет город следующего, двадцать первого века. Там будут жить газовщики, рабочие, инженеры, врачи, учителя, учёные. Дома на Севере не должны быть высокими, потому что там дуют сильные ветры, к тому же они не должны быть тяжёлыми, чтобы не проваливаться под почву тундры, если лето будет жарким.
        -- Что же делать ? -- меланхолично отвечал брат, высокий брюнет со впалыми щеками, которые на диво быстро зарастали щетинкой. Константин любил одеться ярко, носил бутоньерку в лацкане пиджака или куртки, может потому и не обходил его стороной женский взгляд, а ещё он был весёлым, любил шутку и охотно поддерживал компанию. -- Понастроить бетонных юрт ?
-- Ты шутишь, -- безапелляционно заявила ему сестра, -- а между тем в действиях наших предков было очень много рационального. Касалось это и архитектуры или зодчества. Если вдуматься, то широкое основание и сходящиеся сводом купола стены дают в своей совокупности ту степень давления на почву, что стремится к минимуму. Но для современного человека поиск использования полезного пространства заставляет нас отказываться от жилья в сечении конуса.
-- Отчего же?
-- В стародавние времена люди занимались охотой, земледелием либо каким другим собирательством и дома лишь отдыхали, но потом, когда в ход пошли ремёсла, стали практиковать иные формы жилья, ибо уже больше времени проводили непосредственно внутри дома. Таким образом, они пришли к потребности иметь большую площадь, чем у них была ранее.
-- Что же отсюда следует?
--  Северные дома должны быть приземистые и широкие, на толстых сваях, уходящих в вечную мерзлоту. И они не должны быть выше двух -- трёх этажей. Для первого этажа хорошо подойдут магазины, вся сфера обслуживания и сфера досуга, а жилые помещения я бы разместила на втором этаже, выше которого можно разместить оранжереи, зимние сады, огороды и гидропонные фермы.
-- Фермы? -- хмыкнул Константин.-- Коровы? Козы? Или это должны быть страусовые фермы?
-- Вот только не надо смеяться,-- нахмурилась было Элен, но неожиданно сама прыснула в кулачок. -- В общем, это должны быть растения. На крайнем и не очень крайнем Севере, как правило, появляются проблемы с кислородом, вот я и хочу решить хотя бы часть тех проблем за счёт растений. К тому же это позволит  закрыть  другую проблему -- с витаминами. А что касается животных, то можно ведь разводить кроликов. Продукты их жизнедеятельности пойдут на удобрения, как и те же отходы населения. Природа ведь разрегулировала многие жизненные процессы и нужно только перенимать, применять их, дорабатывать до необходимых кондиций для нашего будущего ...
-- Да здравствуют ассенизаторы славного будущего! -- воскликнул старший брат, отбивая бравурную праздничную  туш  на полированной поверхности стола.
-- Перестань, Константин! -- воскликнула Элен. -- Я маме скажу ...
-- Вот-вот, пожалуйся мамочке, -- захохотал брат.
-- Скажу маме ... а она придумает технологию использования отходов. Если решить эту проблему для Севера, то мои города будут расти, как грибы дождливым летом.
-- Эк ты хватила. А снег, бури, ночь, длящуюся полгода. Да твои цветы зачахнут на корню, даже если поливать их твоими отходами круглосуточно ...
-- Не зачахнут. Их будет прикрывать толстое стекло, прикрытое толстым же слоем снега, а внутри будут светить люминесцентные и ультрафиолетовые лампы.
-- Но снаружи будут ветер, пурга, снег. Из дома носа не высунешь ...
-- И не надо. Работа будет выполняться внутри отапливаемых газом помещений, а соединяться дома будут посредством лифтов, только те мои лифтовые кабинки будут находиться не внутри зданий, а снаружи и перемещаться от дома до дома по рельсовым "направляющим" при помощи тяг и электромоторов. Я уже многое придумала.
-- Мо -ло-дец !
Константин махнул Эльке рукой и отправился в свою комнату, где у него стоял магнитофон "Комета" с бобиной плёнки, где был записан концерт новой модной англоговорящей группы "Бони М".  Скоро комната наполнилась музыкой диско, пропитанной африканской экспрессией и шоколадно-мулатной истомой. Константин то потягивал из бутылки пиво, то принимался выделывать самые потешные танцевальные  па  и арабески, а подглядывавшая за братом Элька покатывалась от смеха, подражая движениям брата и, надо признать, получалось это у неё намного грациознее и гармоничней. Потом Костя нацепил галстук и ушёл по своим, мужским, делам.

* * *

Не только юная Элеонора предавалась научным размышлениям в час досуга в  трёхкомнатной квартире, но и её родители в купе скорого поезда. Валериан Георгиевич занял весь стол листами из папки и доказывал своей супруге, демонстрируя то один листок, исписанный мелким скачущим почерком, то другой:
-- Главная беда индустриальной цивилизации, дорогая ты моя Анюта, это нарастание теплообмена в процессе энтропии. То есть, при всё более прогрессивном эклектическом развитии наблюдается нарастающая цепочка таких последствий, как тепловые выбросы в атмосферу. несложно подсчитать, что в ближайшем будущем эта тенденция примет лавинообразные обороты и -- как следствие -- в Природе начнётся ответный процесс.
-- Какой же? -- полюбопытствовала Анна, держа в обеих руках по стакану чая  в металлических подстаканниках. Из одного стакана она отхлёбывала сама, а другой терпеливо держала для супруга, ибо вся поверхность небольшого купейного столика была тем бесцеремонно использована для своих нужд.
-- Какой? А вот большое тебе спасибо от всего живого мира нашей планеты за этот вопрос. Жаль только, что другие люди, считающие себя умными, не задаются теми же вопросами.
-- А надо?
-- Ой, как надо, милая ты моя Анюта, ну ой как надо! Иначе будет поздно. У пилотов имеется условная точка возвращения, от которой можно повернуть обратно и, благополучно, вернуться. Человечество же либо такую точку прошло, или это случится вот-вот. Дальше -- только вперёд, ибо промедление потянет за собой череду опаснейших техногенных катастроф с длиннейшим шлейфом сопутствующих проблем, которые едва ли не опасней ... Да что там говорить --  если вдруг остановить несущийся полным ходом мотоцикл, то непременно завалится и скинет своего седока.
-- Но если остановится автомобиль, то беды большой не будет.
-- Это ты говоришь по незнанию, Анюта. Я же твержу здесь о полной мгновенной остановке, ибо движение торможения есть продолжение движения, даже если перед тобой поле, нашпигованное минами всяческих типов, а мгновенная остановка кинет ездоков вперёд и они получат не меньше повреждений, как если бы выпали в тот миг наружу. Остановленная на лету пуля передаёт всю накопленную во время полёта энергию в тепловую кинетическую и плавится, прожигая порой даже лист стали.
-- К чему все эти словесные упражнения из арсенала записного схоластика? -- поинтересовалась Анна, краем глаза любуясь проносящимися за окном пейзажами. -- Все эти ассоциации с пулями, автомобилями, мотоциклами?
-- Ну как ты меня не понимаешь, о, моя высокообразованная супруга? -- сделал круглые глаза Валериан Георгиевич. -- Ведь всё это атрибуты той индустриальной цивилизации, принадлежать которой выпала нам честь. И именно от нас зависит, куда занесёт  наш  мир через год, два, десять лет, в каком мире будем жить мы, Константин, Элен.
-- Надеюсь, что в лучшем из возможных вариантов.
-- Вот и я к тому же, а для этого придётся постараться, очень постараться.
-- Нам? Конкретно вот нам обоим?
-- Вот именно. В том числе и нам, именно нам. При таком уровне  ответственности  мы "горы свернём "  и сделаем это настолько аккуратно, что пугливая подвальная мышь не чихнёт.
-- Что ты задумал на этот раз, Валерианушка мой дурачок ?
-- А вот уж дудки! Твой Валеруанушка вовсе не дурачок. Совсем, однозначно не дурачок! Я пытаюсь разработать принципы диффузионной системы процессов теплообмена, при которой выбросы тепла будут снижены на порядок.
-- Я что-то плохо понимаю.
-- Не беда, милая, я тебе сейчас всё растолкую. Поняли же меня на  верху  и обещали целый научный отдел, с лабораториями, персоналом, материальной базой, а ведь это, милая ты моя Анюта, и есть тот рычаг, тот гипотетический рычаг, при помощи которого пресловутый грек Архимед обещался повернуть весь мир.
--  Помнится, он говорил, твой Архимед, про точку опоры.
-- Для нас той точкой является Томский научный центр, а рычагом будут наши знания, умения и верно поставленные задачи.

* * *

" День рождения -- грустный праздник ", поётся в одной детской песенке, но это у кого как, но у Бориса Зайцева день рождения всегда был праздником и всегда приходил на диво весело и хорошо, а уж тем более сегодня, в его пятидесятилетний юбилей, по такому случаю у него на базе был полный  аншлаг, когда собрался весь-весь коллектив друзей и коллег. Его даже собирались освободить от рейса, но тут уж он сам настоял. Дело в том, что на КПП его ожидал подарок от смежников. Целая канистра чистого медицинского спирта, который сделает праздничество ещё веселей. А пока все соберутся, пока столы накроются, он два раза успеет обернуться. Если поторопится.
Вот Борис и спешил. Его "газон"-бензовоз был уже старенькой, но всё еще надёжной машиной и не подводил пока ещё хозяина, а тот собирался на нём доработать до пенсии, которая была уже не за горами.
Борис давил на "газ" и мурлыкал себе под нос " крепче за баранку держись, шофёр". Перед глазами тянулась вереница лиц. Всех ли он позвал? Не забыл ли про кого? А вот чёрт же побери, ведь про Петра то Михалыча  он запамятовал, про своего первого напарника - наставника. Давно уже Пётр на пенсии, вот и выпал из поля зрения. Борис ругнулся и поддал "газу". Впереди был автоматический переезд с мигающими фонарями. С той стороны полосатая перекладина шлагбаума уже опустилась, а с этой лишь накренилась -- скособочилась, а что это, как не знак, что жми-газуй, успеешь-проскочишь и Борис наподдал.
И тут из-за леска выкатил жёлто-зелёный локомотив скорого поезда. Борис ругнулся и, что есть силы, надавил на педаль тормоза. Но ... педаль провалилась до пола, а машина продолжала лететь вперёд, как истребитель, несущийся на перехват вражеского бомбардировщика. Только тут Зайцев осознал, что за спиной у него две тонны бензина, а впереди приближающаяся  лента  пассажирского состава, куда он, доморощенный "Гастелло" сейчас влепится всем корпусом  тарана, после чего последует ...
-- Мама! -- тоненько закричал Борис Зайцев  и умер. Сердечная мышца лопнула под напором сдобренной адреналином крови, и он ткнулся грудью в баранку, сигнал которой коротко взвыл, но никто уже ничего не успел сделать.
Если бы не превышение скорости, если бы Зайцев рванул руль в сторону, машина  и могла бы ещё успеть развернуться, используя манёвр резерва. Если бы Зайцев сохранил хоть каплю спокойствия, то всё могло бы повернуться другим боком, пусть даже бензовоз опрокинулся и выплеснул своё содержимое на обочину. ЧП, но ведь поправимое, но на этот раз всё было не так.
По показаниям очевидцев, машина Зайцева свернула с дороги и наткнулась, на полном ходу, на опору шлагбаума. С ужасающим хрустом кабина сложилась в  "гармошку", цистерна как-то замедленно поднялась в воздух, а потом рухнула вниз. Что-то вспыхнуло, народ, кто был, разбегались что было сил, а потом грохнул взрыв. В окнах состава вспыхнули десятки бликов, отражённых стёклами, но вот одно из окон высадил диск лючка, отброшенного силой разрыва. Волею случая к тому окну приникли супруги Филатовы, в коих та крышка и врезалась. Валериан Георгиевич, в последний миг пытавшийся оттолкнуть супругу от окна, погиб сразу, его грудная клетка была разнесена на множество острых сколков, которые пробили сердце, лёгкие, желудок, селезёнку, кишечник. Анна Анатольевна получила множество поражений и переломов и  всё же дожила до приезда врача, который честно пытался помочь, но ... силы раненной иссякли и сердце её остановилось. Она успела придти в сознание, даже увидела изломанное окровавленное тело, прикрытое простынёй, и -- всё ...

* * *          

Есть вот такие жизненные  вехи, когда вчера ты ещё игривый ребёнок, а завтра -- брошенный в мир взрослый. Именно такой день пережила и Элеонора Валериановна. И это было действительно трудно, это как роды -- мучительный процесс рождения, то есть перерождения, когда приходится через себя пропустить слишком многое, которое не желательно ... вот так ... сразу ... но приходится.
Она крепилась, держалась, но одна мысль -- нет мамы, нет папы -- выворачивала наизнанку, но только вместо пищевых масс, не до конца переработанных желудочной кислотой, она исходила слезами, и это было стократно хуже, тяжелее.
Старший брат, Константин, единомоментно ставший главой уменьшившейся семьи Филатовых, повёл себя неадекватно. Тогда, когда в доме, в их квартире, набилось множество людей, знакомых и не очень, а также совсем незнакомых, когда все говорили одинаковые слова участия, а затем началась тризна, заключительная часть поминовений. И Константин, почти не осознавая реальности, стопку за стопкой, вливал в себя  горькую , как исконно называли на Руси водку, ибо она, треклятая, растворяет в своей горечи все тяготы и неудобицы, и дарует веселие, либо забвение. Уж кто что в ней ищет.
Гости разошлись и разъехались кто куда, а Элька, Элеонора осталась. Остался и Константин, но лишь телесной оболочкой, мешком лежавший здесь же, навалившись грудью на стол. Следующие несколько дней прошли как призраки, незаметно,  тенью. Появилась бабушка, они поплакали со внучкой, а Константин лишь мычал что-то невразумительное. Говорят, что женщины своё горе вымывают слезами, а мужчины заливают водкой, либо изматывают себя работой. Костя пошёл по первому пути и ушёл, что называется, в запой. Для Эльки это было в новинку и страшно, словно старший брат, весельчак и душа компании, запустил в себе какой-то процесс перевоплощения, как в страшных американских ужастиках.
Поругавшись в очередной раз с внуком, бабушка уехала к себе, в деревню. Она попыталась забрать с собой и внучку, но Элька воспротивилась этому. Ведь она получила, пусть и нежданно, статус хозяйки, к которому, исподволь, готовит себя каждая девочка и девушка, а этот статус приносит с собой и некие обязанности, выполнять кои и взяла на себя Элеонора.
Домашний быт, или серые будни, несут в себе слишком много каждодневной рутины, чему воспротивляется молодая душа, жаждущая романтических ощущений, а когда вместо красивостей видишь горы грязной посуды, пропахшее потом бельё и напластования пыли, накапливается недовольство собой и обретённым местом. Но это было ещё полбеды. Гораздо хуже была новая компания брата. Если раньше его окружали сверстники, студенты либо выпускники  "политеха", спортсмены или хиппи, то сейчас это были самые настоящие прощелыги, непонятного возраста выпивохи с тусклыми лицами. Они вели с Костиком длинные беседы о несправедливости этого мира  априори, причём под обильную выпивку. Конечно же, начинал кампанию Константин, а к концу возлияния уже употреблялось невесть что, отчего вся компания уже " лыка не вязала ". Было очень даже противно лицезреть объедки, беспорядочно наваленные на столе и даже на полу, и батареи мутных бутылок, сочащихся сивушным ароматом. А Константин либо страдал мигренями, отвергая всякие попытки поговорить, либо вокруг него  уже суетились пропойцы, которых Элли чуралась, с этими их сальными взглядами и шуточками.
И более зрелый человек пришёл бы от всего этого в отчаяние. Но что было делать? Какова альтернатива? Ждать, когда Костя образумится. Терпеть. Не бросать же ей брата, в самом деле. Ведь когда-то ему надоест пить и якшаться со швалью.
А пока что Элька старалась появляться дома. Она или сидела у очередной подружки, слушая пластинки с нашими или заграничными ансамблями, или просто гуляла по парку с фотокамерой "Смена", редко делая снимок, а сама всё думала, думала, думала.
Наконец у неё составился хоть какой-то, но план. Она ещё раз попробует растормошить Константина, а на помощь призовёт его приятеля, однокашника Володю, который работал инженером на городском предприятии. Когда-то они довольно тесно с Костей дружили, но сейчас, после окончания последнего семестра, дорожки их разошлись и встречались они всё реже, хотя встречи эти проходили всегда доброжелательно. Дело в том, что Володя успел жениться, а Константин всё ещё пребывал в холостяцком положении и спектр общих интересов у них как-то съёжился, каковое обстоятельство они не раз со смехом и обсуждали.
-- Конечно же, -- кивал головой Володя, слушая рассказ Элли и нервно затягиваясь сигаретиной из смятой пачки, -- надо вытягивать Коську из этого  бардака. Давно пора. Его период адаптации к новым условиям излишне затянулся.
-- Только не забудьте, -- говорила Элька. -- Приходите ровно к шести. Я оставлю двери открытыми. Константин вас уважает. Я начну разговор, а закончим мы его вместе и выставим, наконец, всю эту шайку вон.
-- Костя нам потом ещё спасибо скажет. Я всё понял, Эля. Можешь на меня положиться ...
Почти успокоившись, Элька направилась к дому. Ей надо собраться, найти нужные слова, наметить направление беседы, начать, а потом явится Володя. Те бродяги, что заявятся спаивать брата, будут вынуждены удалиться, они не посмеют возражать, а Володя обещал поговорить с Костей по-мужски, вырвать его из порочного круга, куда брат опускается всё глубже и глубже. Что будет завтра, ещё непонятно, важно, чтобы оно отличалось от вчерашнего.
Вернувшись домой, Элька достала из морозилки кусочек мяса и, когда оно чуть отошло, нарезала его мелкими кусочками. Потом, промыв мясо, бросила его в чугунную гусятницу, смазав дно постным маслом. Пока мясо обжаривалось, покрошила туда же две мелко нарезанные луковицы и морковку, а когда кусочки покрылись ароматной корочкой, насыпала в гусятницу смесь из приправ, куда входил перец, чёрный и красный, тмин, куркума, лавр, добавила ложку томатной пасты, всыпала два стакана  гречневой крупы, предварительно промытой в горячей воде, перемешала, добавила ещё пять стаканов воды и всё это поставила вариться. В целом это блюдо называлось "гречка по-купечески", а Валериан Георгиевич говорил, что такое блюдо он пробовал в армии и это был один из главных  плюсов  армейской службы. Этому рецепту Эльку научила бабушка, которая внучку очень любила и говорила, что Нора (так она называла Эльку), пошла в её бабку, княгиню по крови и аристократку в лучшем смысле этого слова.
Когда вся вода выкипела, Элька подняла крышку и кухню наполнила волна аромата хорошо приготовленной пищи. Попробовав и оценив гречку, Элька тщательно прикрыла крышку и укутала посудину толстой шалью. Чугунный казан теперь долго будет держать температуру и, когда брат явится, его будет ожидать вкусный обед. Или ужин, что будет вернее.
Элька слушала передачу радио "Маяк", не воспринимая текста, и ломала себе пальцы, загибая их до хруста. Она волновалась. Брат всё не появлялся. Случалось, что он не приходил домой до утра. А вдруг и сегодня он не вернётся? И тогда разработанный ею план не будет стоить и ломаного гроша, а ведь Элька так старалась, чтобы помочь брату.
Почему получилось так, что молодой крепкий мужчина не выдержал испытания горем, а она, юная девушка, вчерашний подросток, держится, да ещё и пытается помочь своему, как оказалось, более слабому братцу? Она не задумывалась над этим сложным вопросом, а действовала. Проговаривая про себя длиннейшие монологи, она то сидела в кресле, где раньше любил отдыхать отец, то расхаживала по комнате с каменным, неподвижным выражением лица. При этом она не всегда осознавала, когда она поднимается с кресла, а когда падает в него.
Когда же он, наконец, явится?!
Неожиданно для самой себя Элька задремала, откинувшись на высокую спинку кресла. Потому и не заметила сразу, когда вернулся Константин. Разбудил её шум на кухне, и она вскочила, ещё толком до конца не проснувшись.
-- Ого! Какое угощение для нас приготовила Элька - Элли.
Как это было постоянно в последнее время, он опять был не один. Элька даже прикусила губу от отчаяния. Дело в том, что в последние несколько дней этот человек не появлялся, но вот именно сегодня, как назло, он был.
Его звали Лёвчик, а ещё Понтёр, но это было прозвище, судя по всему. Лёвчик был старше Константина лет на десять, а может и много больше, так как возраст определить на глаз было очень сложно, если не сказать больше -- невозможно. Худощавое, даже сухопарое сложение молодило его, но землистый цвет лица, многочисленные глубокие складки и морщины сильно старили его, как и длинные спутанные волосы, обильно тронутые сединой. Имел он манеры вкрадчивые, делано-ласковые, но за той лаской скрывалась опасная сила, которую почувствовала даже неискушённая в таких делах Элька. Двигался Лёвчик неспешно, но иногда совершал столь быстрые и резкие движения, что брала оторопь от неожиданности, а Лёвчик скалил в усмешке зубы, большая часть которых была металлической.
-- Элли, -- пропел Лёвчик, -- встречай честную компанию. Здесь и Страшила, и Дровосек, и твой Кокошка, и даже Лев. Это я.
Похоже, компания была опять навеселе. Элька поморщилась. Того, кого назвали Страшилой, был мерзкого вида толстяк, широкое лицо которого было всегда  залито потом и он всё время что-то жрал, мерзко чавкая, а глаза его, прячущиеся в складках жира, всё время бегали по сторонам, словно он выискивал, примечал, что бы ещё такое слопать. От него резко и кисло пахло потом, грязным бельём  и чем-то ещё более отвратным. Его компаньона действительно звали Дровосеком, потому что он вечно таскал с собой небольшой туристический топорик, который запихивал за пояс и которым умудрялся даже нарезать колбасу, действуя столь точно, что вызывал восхищение, но чаще всего страх у какого-нибудь новичка в этой компании.
-- Я не Кокошка ... ик, -- попробовал возразить Константин, -- я ...
-- Хорошо, Кокошник, -- ухмыльнулся Понтёр.
-- Нет. Консхр ... Крон ... Квон ...
-- Вот видишь, насколько трудно всё это произносить. Имя должно быть лёгким и удобным. Вот как у твоей сестрёнки. Скажи ей, пусть она сообразит там что-нибудь пожрать нам, а я пока организую новую колоду карт.
-- Но я не могу играть, Лёвчик, -- возразил Константин. -- Ты же знаешь, что у меня закончились деньги.
-- Как же, всё не кончались, а теперь вдруг раз и закончились. Ты хочешь обмануть меня?
-- Что ты, Лёвчик, как можно, -- поднял руки Константин. -- Просто они взяли и закончились. Не всё же время им быть.
-- Хорошо. Будем играть в долг. Я знаю, у тебя есть заначка. Если в доме готовят жрачку с таким ароматом, то этот дом ещё не оскудел  "капустой".
Его товарищи довольно заржали, хихикнул и Костя, а вот Эльку в тот миг разобрала злость и потому её испуг весь как-то вдруг улетучился.
-- Константин, выйди ко мне, я хочу поговорить с тобой.
Обычно (ужасное слово в данных обстоятельствах, не правда ли?!) попойки устраивались в комнате Кости, но когда в компании участвовал Лёвчик, персонажи этого действия перемещались в гостиную, или залу, как именовала комнату Анна Анатольевна. Тогда Элька удалялась в свой закуток, который она (при деятельной помощи Кости) оборудовала по своему вкусу. В прошлом здесь была кладовка, но сейчас получилась довольно уютная девичья комнатушка, закут. В углу был приколочен полукруглый столик, врезанный в стену, рядом укреплена, на длинном кронштейне, настольная лампа, которую можно было переместить в любую точку крошечного закута. На противоположной стороне находился топчан -- тахта, застеленная плюшевой накидкой тигровой расцветки. Остаток места занимал самодельный гардероб, также утопленный в стену. Несмотря на тесноту, Элли себя здесь прекрасно чувствовала и даже принимала гостей, то есть -- одного гостя, больше не входило, если было нужно, Элли сидела с друзьями в гостиной. Конечно же, в ранешние времена.
Да, места было мало, но оно было обжито и обещало защиту от жизненных неурядиц. По крайней мере, до сих пор было так. Сначала Элька хотела зазвать Костю в закут, но потом решилась разговаривать на кухне. Не надо ведь забывать, что скоро явится Володя, а крошечный чуланчик, если кто встанет в проём, мог обратиться в ловушку. К тому же, психологический расчёт, что женщина на кухне есть хозяйка дома, тоже играл свою роль, а Элька решила действовать решительно. Насколько это получится.
-- Я поговорю с тобой, но позже, когда освобожусь, -- ответил брат.
-- Зачем откладывать на потом беседу, -- послышался голос Лёвчика, растягивающего некоторые звуки, -- пойди, а мы тут пока перекинемся в дурачка.
-- Ага. Сейчас.
Повозившись, Костя появился на кухне. Попутно он попытался причесать волосы и кое-где они прилипли к голове его стараниями, но позади торчали в разные стороны. Их подсвечивал луч солнца, и они казались нимбом, как это изображают на иконах в церкви. Может, раньше Элли прыснула бы от смеха, но сейчас она лишь поджала губы. Лицо Кости, всегда узкое, аристократическое, сейчас отекло от перепоя и недосыпа, а подбородок покрылся серым налётом щетины, похожим на пласт пыли, отвоёвывающей всё новые территории в квартире, бывшей ранее образцом чистоты.
-- Константин, вздохнула Элька, ты только посмотри на себя.
-- А что? -- Брат покачнулся и вынужден был опуститься на табурет. -- Всё нормально. Я бы пожрал лучше сейчас.
-- Успеешь. ты только этим в последнее время и занимаешься.
-- Имею право. У меня -- отпуск.
-- У тебя -- запой, Костя. Это совсем другое дело. И он затянулся.
-- Да ладно тебе. Я всё знаю, что ты мне хочешь сказать. Да, я -- дурак, да, я -- негодяй, но такова вся наша жизнь.
-- Господи, Костя, о чём ты говоришь?
-- А ты послушай его, -- послышался голос Лёвчика, и Элька вздрогнула, а потом обернулась. И как этот человек умудряется столь незаметно подкрадываться?
-- Что вам здесь надо?! -- агрессивно спросила она, холодея при виде заигравших желваков на лице Понтёра. -- Вы же играете там в дурачка.
-- Во-первых, я в дурачка не играю. Это Страшила и Дровосек оспаривают друг у друга право именоваться им, я же предпочитаю совсем другие игры. Во-вторых, мне всегда интересно пообщаться с умными людьми, собеседниками, особенно, с высшим образованием. Помериться с ними  аргументами. Знаешь, как мне интересно общаться с Кокошей, я не могу отказать себе в удовольствии. Скажи, кореш мой, ведь это так?
-- У-гм, -- проглотил готовое вырваться слово Константин, покосившись на гостя.
-- Так что, давай, продолжай. Ты начал про жизнь. Ну ...
-- А что там. Вся наша жизнь -- дерьмо. Надо лишь понять это и принять. Кажется, я принял.
Высказавшись, Константин уронил голову на руки и замер так, то ли заснув, то ли погрузившись в мысли, окрашенные в самые тёмные оттенки. Лёвчик хмыкнул и улыбнулся, если этот оскал можно именовать улыбкой.
-- М-да. Слабоват у тебя братишка. И приняли-то всего ничего. Вон у нас с корешами ни в одном глазу, а он уже готовенький. Ничего, сейчас придёт в себя, кашу твою порубает, и мы с ним сыграем.
-- Послушайте, как вас там, Лев ... э-э ...
-- Просто Лев. Можно и Лёвчик, я привык к этому имени.
-- Зачем вам всё это нужно?
-- Что --  это  ?
-- Ну, брат мой, эти игры, компания. Ведь дураку же понятно, что Константин не вашего поля ягода. Вы -- чужие друг другу.
-- А, -- осклабился Лёвчик, -- девонька решила отвадить нас отсюда, но мы ведь здесь все взрослые люди и привыкли отвечать за свои действия, а также базар. Я бы тебе советовал пока что прислушаться к мнениям своего старшего брата. Ты ведь веришь ему?
-- Хотелось бы, -- ответила Элька. -- До сих пор это у меня легко получалось.
-- А то, -- улыбнулся Лёвчик. -- Он ведь у тебя мужик хоть туда, только вот слишком много в голове мусора лишнего.
-- Константин очень умный и знающий человек, -- возразила, с горящими глазами, Элли.
-- Не спорю. Вот лишнее выкинет и тогда начнёт подминать под себя этот паршивый кусок дерьма, который именуется нашим миром.
-- Что вы такое говорите ?! -- попробовала возразить девушка.
-- А ты слушай взрослых, которые многое уже в этой жизни повидали и  знают, почём фунт лиха. Так вот, я тебя уверяю на все сто, что жизнь наша есть дерьмо и, если ты этот факт признаешь, и разучишься этим обстоятельством пользоваться, то пойдёшь вверх. Надо научиться, стать этим самым дерьмом и тогда ты уже не потонешь.  Оглянись повнимательней вокруг и что ты увидишь?
Элька промолчала, лишь сердито стрельнув на него глазами, а Лёвчик удовлетворённо продолжал, не дожидаясь ответов:
-- Взять любого начальничка. Что в нём такого примечательного, что он наверху очутился? Может, он обладает какими-то высокими познаниями, умениями, либо делами праведными? Ха-ха и ещё раз ха-ха. Ничего этого нет даже близко. Примечателен он лишь тем, что имеет прочные связи с такими же негодяями и бездельниками, которые связаны с другими такими же и все вместе они пользуют блага, которые как бы являются общими. Но, если ты попробуешь к ним пробраться, отщипнуть кусочек, то тебя звонко щёлкнут по носу и это если просто повезёт. Но если ты покажешь себя полным дерьмом, готовым пойти на любую подлость, то докажешь тем, что ты свой и можешь пользоваться  дарами  кормушки. Важно только поддерживать правила общей игры, не высовываться особо и не претендовать на то, что тебе не по зубам ... Молчишь? А твой Кока всё быстро понял, но как-то весь сник. Наверное, ему надо привыкнуть к действительности, а когда он дойдёт до кондиции, то акции его поползут вверх. Так что мотай себе на ус, девонька, хотя, какой у тебя ус.
-- Ха-ха, -- послышался смех, и Элен заметила, что из дверей на них смотрят ещё две пары тупых и жадных глаз. Это подтянулись остальные участники этой странной компании -- Страшила и Дровосек.
-- Пожрать бы чего, -- заискивающе тряхнул щеками толстяк, а его товарищ, верзила с длинными конечностями и длинным лицом, словно вырубленным из древесного ствола каким-нибудь сумасшедшим "папой-карло", утробно крякнул.
-- Подождите, ребятушки, -- бросил им Лёвчик, -- видите, я тут с хозяюшкой беседую. Имейте терпение. Ждите. Так чего это я? Ах да, я готов вложиться в твоего брательника и помочь ему хорошо устроиться в этой жизни, а через это и самому урвать добрый куш.
-- А отчего же вы сами не устроитесь  туда ?  -- прищурилась Элька.
-- Не в моих правилах работать на чужого дядю. Для этого есть другие людишки, которых я продвигаю, куда надо. А уж они всё сами делают. Не дураки ведь, не как вон эти.
"Эти" недовольно поворчали и отступили, оставаясь где-то поблизости, судя по звукам и запахам. Константин что-то буркнул и сжал кулаки, не поднимая глаз.
-- Зреет вот, -- хихикнул Лёнчик. -- Зреет. Если не будет ваньку валять, далеко вверх поднимется, тогда уж ни мне, ни кому другому до него не дотянуться будет. Так что надо не зевать. А ты пока пойди, покорми мужиков. Они, когда сытые, добрее становятся, а то, не ровен час, натворят ещё чего  лишнего.
В отчаянии Элька посмотрела на часы, Володя обещал придти, но всё никак не появлялся. И вдруг она вспомнила, что обещала ему открыть дверь, а сама вон забылась, задремала. А вдруг он приходил уже, постоял да ушёл? Может и стучал даже, да она не слышала. В отчаянии она вскочила.
-- Я сейчас ... Мне надо ...
-- К-куда!
Она бросилась к выходу, но на пути её возник Страшила. Толстяк выставил руки, но этого можно было и не делать. Его обширное брюхо и без того занимало весь дверной проём. На бегу Элька попыталась развернуться боком, чтобы ввернуться в узкую щель между плотью и косяком, но её уже уцепили две руки. И прижали к этому мешку с жиром. Она барахталась и всхлипывала, чувствуя свою полную беспомощность.
-- А ну, пусти её ... козёл жирный!
Константин, наконец, поднялся во весь рост, выпрямился. И хотя стоял он неустойчиво, но слова выговорил довольно убедительно, и толстяк струхнул, ослабил объятия, а уж Элька не терялась, рванулась что есть силы, но тут к ней потянулся ещё один участник этой драматической  сцены  -- верзила, плотник из бригады шабашников, собиравшихся вместе на летние месяцы, выполнявшие работы для частников, а потом прожигающих заработанное до следующего сезона. Дровосек одной рукой попытался ухватить её за плечо, а вторая рука нашаривала топорик, покоившийся за широким армейским ремнём со звездистой бляхой.
-- Да я ... вас ...
Позади, на кухне, что-то рушилось, что-то разбивалось, там ворочался Костя, пытаясь укоротить обнаглевших гостей, а Элька вот уже и дотянулась до замка, уже повернула ручку, убирающую ригеля, и вот уже дверь открылась и видна площадка, где кто-то высунул на шум голову, и поднимающаяся по лестнице фигура Володи.
-- Эля? Прости, я припозднился ... Что с тобой?!
Она попробовала ответить ему, но тут на плечо её опустилась лапа верзилы, собрала ткань блузки в крепкий жмень и рванула назад. Она только ойкнула, не отрывая взгляда от удаляющегося лица Володи, как будто эта видимая связь могла спасти её ...
То выражение смертельного страха и отчаяния придало инженеру Кузнецову дополнительные силы, и он прыгнул вперёд, ухватил Эльку, повалил её на пол, точнее не её, а уродливого громилу с длинными руками, который держал девчонку. Верзила зарычал, почти как собака, и вытянул вперёд руку с зажатым в ней топориком, но его неожиданный противник умудрился ударить его в лицо головой и из разбитого носа  тут же хлынул поток крови, заливая и Дровосека, и инженера, и Элен.
Увидав кровь, Элька завизжала, начала биться в истерике и вывернулась из уродливых узловатых рук верзилы, а потом метнулась прочь от ворочавшихся на полу тел, влетела на кухню. Там она увидала толстяка Страшилу, который нашёл-таки  гусятницу с остывшей кашей и жрал её, ловко орудуя  ложкой. А Константин держал за грудки Лёвчика, а тот ему как-то тускло ухмылялся в лицо.
-- Я ... поверил тебе ... а ты ... ты ...
-- Дурак, ощерился Понтёр, -- у тебя впереди сытое будущее, надёжное и богатое, и я ... отведу тебя туда.
-- Да пошёл ты ... козёл!
Лёвчик перестал улыбаться, а рука его поползла вниз и тут Элька увидела, что из-за голенища сапога торчит кусочек чего-то блестящего. Вдруг вспомнила она нож у него в руках, с рукояткой из наборных разноцветных колец, нанизанных друг за дружкой на штырь. Этим ножом Лёвчик как-то резал колбасу, когда Дровосека в компании не оказалось. И теперь рука этого страшного человека тянулась за ножом.
Не помня себя от страха, Элька кинулась к ним, выдернула из-за голенища нож с узким клинком и метнулась из кухни вон, перепрыгнула через ворочавшегося плотника, которого крепко держал инженер Володя, вырвалась из квартиры и, перепрыгивая сразу через две -- три ступеньки, сбежала вниз по лестнице.
Когда она очутилась снаружи дома, увидала подкатывающий к дому патрульный милицейский УАЗ и побежала к нему, размахивая руками и заливаясь слезами. Из машины навстречу ей уже выскакивали милиционеры, настоящие, родные, в форме. Они о чём-то её расспрашивали, но она только рыдала и цеплялась за их рукава, силясь сказать что-то. Лишь через минуту, растянувшуюся до бесконечности, она, наконец, смогла выдавить:
– Помогите!.. Там ... там ...


Глава 2. Дом.


Дом. Милый дом.
Это определение  крова  полностью понятно лишь для того, кто был лишён, хотя бы на время, того убежища, где можно укрыться от неурядиц жизни ли, быта, иных неприятных вещей, и испытать при этом чувство уюта, комфорта, защиты.
Многие вещи мы воспринимаем как само собой разумеющиеся, а когда, в силу тех или иных обстоятельств, те вещи утрачиваем, то лишь тогда начинаем понимать действительную  цену  утраты. В большей степени это касается именно дома.
После того, как закончилась  та  история, в какую угодил Константин, Элька уже не могла оставаться у себя дома. Милиция тогда задержала всю компанию, включая и инженера Кузнецова, учинившего драку, ставшего зачинщиком. Да-да, именно такая трактовка была занесена в протокол после окончания короткого следственного действия. Драку начали Владимир Кузнецов и Константин Филатов, а вот Лев Гучков оказался всего лишь свидетелем. Он не учавствовал в драке и сумел доказать, что пытался разрешить конфликт словами. Элеонора было заикнулась про нож, но само орудие показать не смогла. Она его умудрилась потерять, а потом и вовсе поверила, что ей он лишь почудился.
Конечно, оба приятеля Лёвчика получили по пятнадцать суток административного ареста, впрочем, как и Кузнецов, и Филатов. Один был назван зачинщиком, а второй был слишком пьян и агрессивен, когда милиция разнимала дерущихся. Дело могло бы закончиться хуже, много хуже, но никто не стал предъявлять к другим претензий и дело спустили на тормозах. Больше других был недоволен Кузнецов, ведь он поспешил на помощь, а оказался теперь хулиганом, драчуном и дебоширом. Ему было очень обидно, и свои претензии он заявил в адрес своего приятеля, который вины не отрицал и впал в такое состояния глубочайшей депрессии, что его отправили на добровольно - принудительное лечение в соответствующее заведение.
А Элька отправилась к бабушке, в душе отвергая возможность вернуться обратно. Бабушка Вера, или Вера Филипповна, встретила её очень хорошо, обняла, прижала её к своей груди и они какое-то время вместе поплакали, а это женщин очень сближает, даже если они и не родственницы
Проживала Вера Филипповна в дальней деревушке Звягино, куда привёз их сегодня сосед бабушки -- Лямин Игорь Павлович, бывший водитель "Скорой помощи", ушедший со службы на пенсию и забравший с собой развалюху - машину, к которой за долгие годы привязался и которую, фактически разваленную, перебрал и любовно собрал заново, и она вновь служила ему верой и правдой вот уже несколько свободных пенсионных лет. Сделался теперь Лямин пасечником и огородником, а продукцию сбывал своим сыновьям, которые работали в системе Потребкооперации, а они его ответно "ссужали" на лето внуками, так что все были довольны.
Ещё в Звягине проживала нелюдимая семья Феофановых, про которых ходили слухи, что когда-то они входили в секту, но потом сбежали оттуда и забились вот в самую глушь, укрывшись здесь от всего мира, обзавелись скотиной и, практически, ни с кем не общались. Только дочка их, Аглая, Элькиного возраста, нет-нет, да и появлялась на деревенской улочке, и даже общалась со сверстниками, когда те приезжали в деревню, но и такое общение не было продолжительным.
На краю деревни жил пастух Мишка, пожилой пропитой мужичишко, присматривающий за скотом в соседнем колхозе, а зиму Мишка обычно проводил в пьяном безделии, опустошая флягу с самогоном, который он варил ещё летом. Были ещё те, кого называли дачниками, но они заселяли Звягино летом, а на зиму разъезжались кто куда, на зимние, так сказать, квартиры.
Первое время, по приезду, Элька почти не отходила от бабушки. Веру Филипповну она видала не так уж часто. Та была домоседкой и редко выезжала в город, к "детям", как называла дочь Анну, зятя Валериана и внуков. Отдаленность Звягина тоже не располагала к частым посещениям, а Костя так вообще считал себя закоренелым горожанином и "воротил нос" от деревенского захололустья. Может, оттого бабушка Вера и была к нему холоднее, но   во внучке она души не чаяла, видела в ней продолжение рода и вот сейчас, пользуясь удобным случаем, решила ей раскрыть всю историю рода Воротынских, к которому имели честь принадлежать её предки.
Затаив дыхание, Элеонора слушала неторопливую речь Веры Филипповны и представляла себе то балы - ассамблеи и дворянские собрания Санкт- Петербурга, то воинские шатры полей сражений русско-турецкой или русско - шведской войн. Воевали Воротынские с Наполеоном, участвовали в крымских войнах, сражались на Дальнем Востоке с японскими солдатами.
Другая часть предков занималась науками и искусствами, о чём гордо заметила пожилая дама, подчеркнув, что мирные  подвиги  нисколько не принижают человека, но напротив, возвеличивают его многократно, ибо воспитание духа гораздо значительней, нежели чем победы тела. За разговорами бабушка успевала варить особый украинский борщ с галушками  или варенье с крыжовника и лесных ягод по рецептам её прародительниц.
-- Расскажи мне, бабушка, о дедушке, -- попросила как-то Элька, немного утомившись слушать о предках времён декабристов.
-- Николе? То есть Николае Венедиктовиче, -- тут же поправилась она и подняла сползшие на остренький кончик носа очки. -- О-о, это был замечательный человек и, кажется, я уже рассказывала о нём.
-- Я ... позабыла, -- призналась, покраснев, Элька.
-- Надо быть повнимательней, -- стёклышки очков осуждающе блеснули и Вера Филипповна начала рассказ. -- Мы тогда жили в Харькове.
-- Харькова? -- переспросила Элен. -- Но ведь это же на Украине.
-- Да, на границе с Белгородской областью. Одно время, после революции и до 1934 года Харьков был даже столицей Украинской республики, но потом времена искренних стремлений закончились, и государственная политика вновь переместилась в Киев.
-- Но почему?
-- Видишь ли, девочка моя, -- вздохнула старушка, сложив руки, ладошка к ладошке, -- в первые годы становления нового пролетарского государства горячие головы поспешили отказаться слишком от многого, что было славой предков и символизировало государственность. Особенно это коснулось такого своеобразного государства, как Украина. Киевская Русь, в своё время, являлась одним из мощнейших европейских государств, которое стояло  оплотом  на пути варварских орд с Востока, не раз опрокидывавших Европу и заставлявших слишком часто начинать всё с начала. С появлением Руси Киевской европейцы  получили время для развития. Лишь раз орды Чингисхана прошли через русские земли, но к тому времени Киевской Руси уже не стало.
-- Наш учитель истории рассказывал и про Новгородскую вечевую республику, и про Великое Московское княжество, которое заменило собой устаревшую, патриархальную Русь Киевскую.
-- Конечно, Нора. Обидно только, что именно княжеская алчность разрушала, раз за разом, устойчивые внутригосударственные отношения. Не раз бывало так, что из зависти разрушалось налаженное. Вот и Киев взяли свои же соотечественники под руководством князя Суздальского Андрея, который ненавидел Мстислава Изяславича и собрал Ростиславичей, Владимира Дорогобужского, Олега Северского, Глеба Переяславского, выговорил у муромского и рязанского властителей множество ратников и, совместными силами, они ворвались в Киев, разорили богатейшие Софийский и Десятинный соборы. Так закончилась Русь Киева, и началось время великих княжеств Владимирского, Новгородского, а затем и Московского, но это уже было, когда орды Батыя прибрали к своим жадным рукам большую часть земель русских.
-- Татаро-монгольское иго. Я помню, бабушка.
-- О-хо-хо, моя ты любительница истории. Татаро - монголы внука Чингисханова завоевали полмира и почили на лаврах. Они сделались этакими своеобразными рантье, то есть получали прибыль от вложений, полученных во время завоевательских походов. Они построили ряд городов, сараев, центров влияния, куда свозилась дань, а сами вели праздное существование, устраивая порой показательные порки, для острастки, так сказать. За них всё делали наместники, получившие из рук хана ярлык на княжение. Я имею в виду русскую землю, не отвлекаясь от прочих. Шустрые, разворотливые люди умели приспосабливаться к  обстоятельствам  во все времена. Не было исключением и то время. Они научились сбирать дань со своих соотечественников, чтобы отправлять её в Орду, не забывая и себя при этом. Таким вот образом Московское княжество, ставшее в ту пору одним из главных центров сбора тех даней, сделалось богатейшим, а потом и вовсе дань ту перестало отсылать в Золотую Орду. Но, если Московское княжество получило силу, богатство и влияние посредством подобных действий, у них всё же имелся конкурент, Новгородское княжество, сделавшее ставку на торговлю и распространившее влияние от европейского Ганзейского Союза до сибирской Мангазеи и даже далее, понастроив торговые фактории на берегах Печоры, Оби и Енисея. Со временем Новгородское княжество, настоящая торговая республика, аналог эллинских республик - полисов, обещало обогнать Московское княжество, как по богатству, так и международному влиянию. Тогда оно было раздавлено и уничтожено, новгородские вольницы изведены, а вечевые колокола низринуты со звонниц.
-- При таком подходе, -- продолжала бабушка, выждав паузу, -- было понятно, почему само определение Киева, как отца городов русских, постоянно принижалось, а при большевиках и вовсе Киев потерял статус столицы. Наступило время Харькова, ставшего центром промышленности, экономики, всяческих идей и новаций, в которых пожелал поучаствовать и Николай Венедиктович, Николя, как я его в ту пору называла. Боже, Норочка, если бы ты видела его в ту пору - молодой, красивый, восторженный, он писал стихи и совершал подвиги, подобно героям Гомера, только если ахейцы и илионцы убивали друг друга во славу богов Олимпа, то Николя созидал во славу России и Малороссии. Он работал на сельскохозяйственной кафедре Харьковского университета и пытался выработать новые методики обработки земли, а также налаживания хозяйств, используя последние достижения науки в этих отраслях, изучал работы Мичурина, Селянинова, Грекова и других учёных. Это был весьма романтично настроенный молодой человек, способный вскружить голову не только девице дворянских кровей, но, действительно, перевернуть мир. Вот только пролетарское государство не сумело создать такую систему, чтобы использовать таланты подобного уровня. Наоборот, тех, кто не вписывался в новую бюрократическую систему, начинали выдавливать, поднимая вопрос происхождения, вероисповедания, и прочая, и прочая, прочая. Разочаровавшись, Николя, да и я с ним вместе, покинули Украину. Весьма, кстати, вовремя, так как вскорости всю их кафедру  замели  подчистую, приписав им членство в "бухаринско - зиновьевском блоке". Ужасно, но Николя рвался вернуться и что-то там доказать, но пока он собирался, дело было закрыто, а его товарищи бесследно сгинули. Это было ужасно. Харьков буквально вычистили, да и власти к тому времени уже перебрались в Киев, вновь ставший столицей Украины.
-- Как вы попали в Киров, бабушка? -- спросила Элли Веру Филипповну, не выдержав паузы.
-- Это было в конце тридцатых годов, мы уже к тому времени поженились и начали создавать семью. Николя устроился на семеноводческую станцию, я тоже там работала. Позднее, на базе станции, развернулся целый институт, и Николя был там не на последних ролях, нет, не на последних. Он вкладывал в работу все свои знания и умения, и расцвет сельскохозяйственных достижений некоторых колхозов случился и благодаря ему. Его даже освободили от службы, хотя он и пытался пойти на фронт добровольцем. Вместе с тем он осознавал тот факт, что победа в той войне зависит и от работы в тылу, и он хорошо понимал, что вот здесь-то он и принесёт максимальную пользу. Мне кажется, что именно тогда он и подорвал своё здоровье, пытаясь успеть всюду, участвовал в спасении элитных сортов зерна с Центрального Черноземья, с Северного Кавказа, даже с Украины, когда была задействована целая спецоперация с забросом в тыл к немцам оперативной группы, в которую входил и Николя, чтобы вывести несколько мешков с элитными сортами зерна. Потом эти зёрна скрещивали с другими, приспособленными для условий сибирских морозов, чтобы вывести новые гибридные сорта не только для применения в европейской части России, но и в условиях Севера и даже Крайнего Севера. Ты можешь мне не поверить, но это было захватывающе интересно и важно, выполнять  такие  задачи.
-- Дедушка заболел ?
-- В первые послевоенные годы он держался, а потом у нас появилась Аннушка, твоя будущая мама, но в те годы крошечная  куколка, требующая внимания и заботы. Требующая тонюсеньким сварливым голосочком. Я ухаживала за ней, а Николя уехал в командировку, на Украину, помогать организовывать там хозяйства по новым принципам, на территориях, отвоёванных у немецких оккупантов. Он никогда не рассказывал, что там было, но сюда он вернулся уже другим человеком, молчаливым, погружённым в себя. Именно тогда я начала посещать церковь. А потом ... потом... когда он умер ... Николя... я перебралась сюда, в Звягино.
-- Бабушка, не плачь, бабушка.
Элька и сама всплакнула, но Вера Филипповна уже начала успокаиваться и вот уже она хлопочет на кухоньке и бросает в чайник по веточке от развешанных по бревенчатым стенам вязанок пахучих засушенных трав. Дом начал наполняться дивным ароматом.
-- Бабушка, что это?!
-- Это, нора, чай. Сейчас мы с тобой выпьем по кружке.
-- Но, бабушка, разве это чай?
-- Именно такой, с разнотравья, и есть настоящий. Те чаи, что расфасованы по магазинским пачкам, лишь жалкое подобие истинного чая, какой был на Руси раньше.
-- Но почему? Почему его не выращивают, не продают?
-- Господи, Нора, что за глупости ты сейчас произносишь? Всё это в Природе имеется уже много тысяч лет и человек, Человек с большой буквы, знает и умеет пользоваться тем, чем одаряет его Природа, но, за последние полторы - две сотни лет, человек возгордился и посчитал ниже своего достоинства что-то брать и чем-то пользоваться от щедрот Природы и начал экспериментировать сам, варварски вторгаясь в тонкую  лабораторию  божественного промысла...
-- Но, бабушка, ведь ты же сама говорила, что дедушка тоже участвовал в разработках, селекции... Разве это плохо?
-- Ох, деточка, мне трудно отвечать на такие вот "простые" вопросы. Именно над этим я и размышляю все последние годы. Только жизнь в таком вот месте, удалённом от шумных городов, и дозволяет остаться наедине с самим собой и беседовать... Поверишь ли ты мне, но я часто говорю с Николя, твоим дедушкой.
-- Но, бабушка, он же давно умер.
-- Это так, он уже успокоился, но он всё равно здесь, со мной. Долгая жизнь с любимым человеком приводит к тому, что какая-то частичка соединяется с тобой, как бы растворяясь в тебе, и потом, когда одиночество обостряет чувства, можно с ним говорить, с той его частью, ставшей твоей плотью.
-- Как это?
-- Ты обращаешься к нему, и вдруг находятся слова для ответа, не мои слова, но такие, какие были свойственны именно ему и которые он сказал бы, если бы мог.
-- Ой, бабушка, -- запищала Элька. -- Мне становится страшно.
-- Глупенькая моя, -- улыбнулась Вера Филипповна, -- проживи с моё и твои страхи улетучатся. Вокруг нас кипит огромный мир, пульсирующий жизнью, но мы отгородились от него условиями многомиллионного города, за шумами которого перестали что-либо слышать иное, чем то, что мы  хотим  услышать, что навязчиво вкладывают в наши уши. Городские улицы постоянно залиты светом и мы уже не видим того, что творится вне зоны освещения и нам делается страшно, если то, что мы видим и слышим, не укладываются в те схемы, по которым строится план нашего существования.
-- То есть ты хочешь отказаться от  того, что именуется наукой и прогрессом?
-- Посмотри вокруг, Нора. Много ли ты увидишь здесь от науки и, тем более, от прогресса?
Элька покрутила головой. Печка, стол, лавки, шкафчики, кровать, диван. Всё было стареньким, но чистым. Благоухало травами, поблёскивали крашеные плахи половиц. Ни холодильника, ни радио или телевизора не было у Веры Филипповны. Не было и телефона, а новости она узнавала от соседей, либо из газет, которые привозил пасечник Лямин, когда наведывался в город. Элька тяжело вздохнула. Ей показалось, что домик у бабушки маленький, как у пана Тыквы из сказки Джанни Родари, что он давит на плечи, спину...
-- Эй, Нора, -- улыбнулась бабушка, глядя на изменившееся лицо внучки, -- кажется, у тебя начинается  ломка  горожанина, который попадает в деревенские условия обитания. Ему, как заморскому наркоману, вдруг становится трудно без лихорадочного возбуждения, свойственного жителю города, который вечно спешит и никуда не успевает. Полежи, отдохни, постарайся представить себе что-нибудь знакомое, сосредоточься на нём. Очень помогает. Мне тоже сначала было здесь дико и неуютно, но потом я осознала все прелести и выгоды проживания здесь. Во-первых, это независимость и свобода, о которой нам прожужжали все уши политики, но которые никогда не допустят, чтобы эту свободу люди получили, ибо тогда они будут никому не нужны и останутся не у дел, на обочине  сытой  жизни. Политики, девочка моя, суть самые настоящие паразиты, живущие за счёт других, осознающие это обстоятельство и потому они, как правило, крайне циничны и готовы на любой проступок во имя своего благополучия.
-- А во-вторых? -- спросила чуть уязвлённая Элен, считающая себя, не смотря ни на что, истинной горожанкой.
-- Во-вторых, -- улыбнулась бабушка, -- это здоровье. Мои сверстники в городе в лучшем случае проводят жизнь в  гетто  шести садовых соток, или ютятся на скамеечке у подъезда, а то и вовсе доживают свое, не выходя за порог квартиры, пропавшей лекарствами и старческой немощью. Я же, тьфу-тьфу-тьфу, чувствую себя как лет двадцать назад и полна сил. Завтра мы с тобой отправимся в лес, и я покажу тебе  базу  моего здоровья.
С большим нетерпением ожидала Элька утра и проснулась до того, как петух Иннокентий из хозяйства Лямина не проорал с изгороди сигнал о том, что пора подниматься всяк уважающему себя животному и птице, а также люду непраздного сословия, к которому относились все некурортники, как между собой деревенские прозывали дачников. Те дрыхли "до третьих петухов", а потом выползали на крыльцо и начинали осваивать досуг.
Как бы рано не проснулась Элька, но Вера Филипповна её всё же опередила. Она уже сполоснула лицо у рукомойника, наколоченного прямо на столб у колодца, так что вода там была всегда холодной и продирающей как рашпиль ржавчину, или как дубовый веник в русской бане, с вложенной внутрь "для куражу" веточкой крапивы.
-- Ну, ба-а-аба, затянула Элька, увидав, что Вера Филипповна уже одета для похода. -- Я ещё не пила, не ела, а ты уже собралась.
-- Сполосни личико, -- посоветовала бабушка, -- а потом испей водицы из ведра. Я тебе там приготовила. А насчёт завтрака, так рано ещё. Желудок твой  не проснулся и, если загрузить сейчас его, то тебе будет тяжело двигаться, да и устанешь ты быстро. Я завтрак с собой прихватила. На воле  потрапезничаем, так даже лучше, а чем дольше собираться будем, тем позже выйдем.
Возразить на это было нечего, и Элька подчинилась.
Деревушка Звягино находилась на берегу небольшой речушки Кудры. За мостком начинался пойменный луг, а дальше поднимался склон увала, поросший кустарником. Туда они и направились. Скоро Элли устала, а Вера Филипповна всё шагала, опираясь на палочку, которую прихватила с собой из подворья. Палочка была лёгкой и прочной, бамбуковой, в прошлом предназначалась для лыжных прогулок. Элька начала отставать и приуныла. Вера Филипповна оглянулась и обратилась к ней:
-- Что для человека самое главное, Нора?
-- Лишь бы не было войны, -- выпалила та, не задумываясь.
-- Это риторический ответ, -- не согласилась с ней бабушка, -- да ладно, я тебе помогу. Всякий подросток, как ты, по сути своей максималист. Ему кажется, что весь мир существует для удовлетворения его потребностей. Отчасти это... так и есть, но лишь отчасти и не более чем для всех остальных. Потом ты, если будешь задумываться, то поймёшь, что главное для человека, это - здоровье, основа его жизни и благополучия. "Было бы здоровье, остальное будет", гласит русская пословица, и это действительно так. Здоровый человек может "горы свернуть.
-- К чему  ты мне это рассказываешь, бабушка?
-- Здоровье зависит от того образа жизни, который мы для себя избираем, работы, питания и так далее. Надо прислушиваться к своему организму, который через позывы даёт знать о своих потребностях. Когда человек устанет, он хочет посидеть, когда засидится - тянет размяться, подвигаться. Чаще других к своим желаниям прислушиваются беременные женщины, когда чувства их обостряются в силу гормональных перестроек, но все остальные свои ощущения игнорируют и оттого недомогания и болезни только множатся.
-- Но, бабушка, в городе столько больниц и там столько уверенных в себе докторов, дипломированных специалистов.
-- Если бы провели сейчас, внученька, социологический опрос или исследование, то выяснилось бы, что количество больниц и клиник множат число больных, как это и не звучит
парадоксально, а больной, поступающий в клинику, становится здесь постоянным гостем.
-- Отчего это так? -- удивилась Элен. -- Я думала - наоборот.
-- Если бы было наоборот, количество больных уменьшалось бы, а оно растёт, хотя общее число населения снижается. А происходит это потому, что врачи лечат болезнь, а не человеческий организм. Они воздействуют медикаментозно на вирус, бациллу либо микроб, исследуют влияние лекарств, увеличивают дозу, меняют схему лечения или назначают другой комплекс лекарств, а бедному организму приходится справляться с собственными хворями, но и ещё как-то нейтрализовать те химические  дряни, коими его пичкают. А ведь это всё весьма тонкие механизмы, из арсенала божественного провидения, и вмешательство туда человека с его довольно грубым и примитивным инструментарием ведёт к тому, что внутренняя секреция начинает работать вразнос и рост числа аллергий и диабетов исходит именно оттуда. Прибавь сюда ещё и искусственные добавки, которыми городских детей пичкают с самого рождения, и в результате мы имеем то, что имеем.
-- Что же делать?
-- Использовать то, чем нас обеспечила Природа. Вспомни былину об Илье Муромце. Как там говорилось, он "сиднем сидел тридцать лет и три  года". То есть имел то, что сейчас называют нарушением опорно-двигательного аппарата, хотя был при этом стати богатырской. Отчего это так? Оказалось, что кормила его мать своим грудным молоком до четырнадцати лет и потому он получил такой набор аминокислот, что стал богатырём. А потом появились "калики перехожие", заставили его подняться и напоили "медьяным питьицом", то есть отваром трав, сделанных на меду, общеукрепляющее средство. А ещё они с ним провели патриотическую беседу, которая позволила ему сконцентрировать силы. Возможно, они также сняли с Муромца порчу, после чего удалились, а воспрявший сын навестил в поле возле села Карачарова пожилых родителей, а затем и вообще отправился защищать земли русские от ворога. Вот это всё я и называю индивидуальное комплексное лечение, сделанное знающими людьми.
-- Но, бабушка, это же сказка, -- махнула рукой Элька.
-- Сказка, но в данном случае это есть поэтизированный факт, заключённый в обрамление легенды. Илья Муромец, крестьянский сын, существовал в действительности, не мог ходить, но, когда настала нужда, поднялся на ноги и пошёл громить басурман, возглавив целый отряд ратников. Легенда вскользь говорит о каликах, а ведь они достойны внимания не меньшего, чем сам богатырь муромский. Видится мне, что ситуацию в государстве отслеживают некие  силы, обладающие высокими возможностями и они, в нужную минуту, оказывают услуги ключевым фигурам, подстёгивая тем течение исторического развития.
-- Ох, бабушка, давай лучше позавтракаем. ты же обещала.
-- Изволь.
Вера Филипповна развязала кушак, который обернулся большим куском ткани, только многократно сложенным и они устроились на этой подстилке, а бабушка развязала узелок, внутри которого была четвертинка ржаного каравая и несколько больших огурцов и помидорин.
-- Огу-у-у-рцы, -- протянула Элька с чувством горького разочарования. Бабушка улыбнулась.
-- А ты попробуй. Уверена -- тебе понравится.
-- Делать было нечего, и Элька взяла в руки один огурец. Откусила  и ... едва не поперхнулась от неожиданности. Внутри оказалась печёная картошка. Это было так неожиданно. -- Я же говорила, -- Вера Филипповна взяла другой огурец. -- А ведь это - старинный русский способ - фаршировать овощи разного рода начинкой. Оболочка огурца защищает середину, и начинка может быть даже горячей. Иногда туда помещали кашу, иногда - мёд, да что угодно, паштет либо осетровую икру, чего душе угодно. Для детей в середину клали ягоды - морошку либо землянику. В походе отведать такое угощение - милое дело, а чтобы сил прибавилось, запей-ка вот этим.
Из сумки бабушка достала обычную армейскую фляжку в грязно-сером матерчатом чехле и протянула внучке. Элька свинтила крышечку, прикреплённую на цепочке к горлышку фляжки, хлебнула оттуда и ей в нос шибанули пузырьки.
-- Ой, что это?
-- Квас, на хмелю настоянный. Прекрасное тонизирующее средство. Утоляет жажду, придаёт силы, прибавляет храбрости и для здоровья - полезно.
Элька ещё раз припала к горлышку. Действительно, вкуснотища и энергичности в ней заметно прибавилось. Теперь можно было идти хоть куда, даже вон до того леса.
-- Бабуль, а пойдём-ка вон туда.
-- Нет, туда мы не пойдём. Я ведь не просто так пошла, а по делу.
-- По какому?
-- Сейчас сама всё увидишь. Мы ведь уже пришли.
Элен огляделась по сторонам. Протянувшийся склон увала зарос разнотравьем да кустарником. Можно было собирать землянику, виднелись ещё какие-то ягоды. Наверное, где-то прятались и грибы.
-- Так мы за грибами да ягодами пришли? А я бидончик не захватила. не беда, так поем.
-- Поешь, а как надоест, ко мне подойдёшь, я тебя научу траву определять на вид да на запах.
Так они и разделились, Вера Филипповна двигалась в одном направлении, иногда сгибаясь в три погибели, а Элли вприпрыжку унеслась туда, где аллели ягодки земляники. Скоро коленки её окрасились в зелёный цвет от травяного сока, а язык сделался ещё более красным от ягод. Жизнь повернулась к ней своей праздничной стороной и Элька упала в траву, разбросав руки в стороны. Эх, хорошо!
Повалявшись на траве, лучшей перине из всех возможных, Элька приподнялась на локте и увидала бабушку, разглядывающую очередной травяной пучок. Девчушка мигом оказалась рядом.
-- Бабушка! Да это же одуванчик. Зачем он тебе?
-- Да. Это одуванчик. Он содержит ретинол, или витамин А. Помогает при ослаблении организма, предупреждает болезни. К примеру, куриную слепоту.
-- Куриную слепоту?
-- Да, это когда вечером человек начинает видеть всё хуже, ночью не видит ничего и лишь когда солнце пустит свои первые утренние лучи, начинает различать предметы.
-- Чтобы не заболеть, надо есть одуванчик?
-- Не только. Ещё можно употреблять морковь, люцерну, листья липы, свеклы, гороха, крапивы, подорожника...
-- Подорожником останавливают кровотечение.
-- Подорожником лечат многие болезни, но надо уметь его использовать, в комплексе с другими травами. Существуют сотни болезней и тысячи лекарственных трав, которые, в различном сочетании, дают миллионы лекарственных отваров, мазей, втираний, ингаляций. При этом они не несут с собой побочных воздействий. Лечись, не хочу. Но лучше всего травы пить для профилактики, для предупреждения различных болезней.
-- Как это? -- удивилась Элен.
-- Очень просто, -- начала объяснения Вера Филипповна, пряча травы, пучок за пучком, в свою холщовую сумку. -- Наш организм содержит многие химические соединения, ферменты, которые вырабатывают антитела, антидоты, для борьбы с болезнетворными микробами, буде те появляются в организме. Тот сам умеет лечить себя, когда полон сил, но в период стрессов, лишние силы теряются, и микробы начинают брать верх. Болезнь прогрессируется и вот тогда уже организму необходимо оказать помощь, весьма деликатного свойства, чтобы не разбалансировать ферментативную систему.
-- И ты это умеешь делать? -- восхитилась Элька, поглядев на бабушку совсем другими глазами.
-- Хвастать не стану, но кое-чему я научилась за последние двадцать лет, а началось всё еще, когда Аннушка была совсем маленькой, и мне приходилось всячески выкручиваться, чтобы подлечить её. Помогла, наконец, травница бабка Агафья. Она преподала мне первые уроки, потом кое-что мне советовала известный врач, также влюблённый, то есть влюблённая в травы, Ануфриева, Галина Георгиевна. Я даже пыталась открыть в институте, где работал Николя, отдел, который занимался бы проблемами лекарственных трав, но мой зачин не был  подхвачен, и потому пришлось, к моему глубочайшему сожалению, оставить его до лучших времён, которые наступили, когда я из города перебралась сюда.
-- Так ты, бабушка, травница? Людей лечишь?
-- Раньше таких, как я, называли ведьмами, то есть те, что  ведают. травы, болезни, способы лечения.
-- Моя бабушка - ведьма?! Ужас какой-то. Может, всё-таки - травница, знахарка.
-- Называй, как тебе глянется. Начинка-то всё одна. А уж я тебя сподоблюсь со всеми травами познакомить, какие в нашей округе произрастают. Как у тебя жизнь сложится, то Всевышнему ведомо, но такое полезное знание тебе на пользу пойдёт. К примеру, дочку свою выходишь, да хоть и чужую, любое добро тебе в заслугу пойдёт.
-- Милая ты моя бабуля - ведуля, -- расчувствовалась Элька, -- я тебя так люблю, так люблю. Я всему - всему научусь, что ты мне покажешь и расскажешь. Может я не архитектором стану, и не музыкантшей, а врачом, детским врачом, и тоже буду людей лечить.
-- Это надо делать индивидуально. К каждому человеку свой подход требуется, ибо тело и душа суть триедина, то есть на лицо сочетание тела, души и божественной сущности. К тому же, что очень важно -- лечение есть действие крайне ответственное. Помнишь ли ты логотип медицины?
-- Логотип? -- удивилась девушка.
-- Скорее символ.
-- Красный крест?
-- Нет. Это чаша, основание которой обвивает змея и каплет туда свой яд. означает это -- насколько узка грань между добром и злом, пользой и вредом, насколько нужно быть внимательным и знающим, чтобы принести пользу, а не вред для организма, и без того ослабленного недугом. В старые времена у настоящих врачей, лекарей, были ученики, которые помогали в изготовлении лекарств и это был первый этап обучения, нет - даже второй, первым был подготовительный, когда они мыли, стирали, прибирались до тех пор, пока не начинали понимать, что чистота и гигиена и есть залог здоровья. Затем шёл этап приготовления лекарств, потом - изучение тела, мышц, костей, внутренних органов. Они учились собирать сломанные кости внутри человеческого тела.
-- Разве такое возможно?
-- Для  настоящего  медика - да. А учились они собирать горшок. Учитель давал им завязанный мешок, внутри которого помещался глиняный горшок и коробочка с клеем. Учитель бил мешком о печь, либо лавку, горшок разбивался на части, а ученик, не развязывая мешка, на ощупь собирал черепки, склеивал их и только тогда мешок развязывался, после чего учитель оценивал проделанную работу, внимательнейшим образом оглядывая собранный горшок.
-- Бабушка. Признайся, что ты это сейчас сочинила.
-- Нет, я читала это в старинных книгах, ещё в библиотеке моих родителей, но и сейчас ещё есть последователи тех методик. К примеру, знаменитый мануальный терапевт Касьян обучался именно так и знает на ощупь каждую косточку. -- Но, это же надо какое терпение.
-- А ты думаешь... Не каждому это дано. Но и это ещё не всё.
-- Как, ещё учиться?
-- Да. Самое главное в лечении - поставить правильный диагноз, найти причину болезни, ведь она, как правило, лишь следствие  какого-то нарушения, сбоя, устранить который и обязан лекарь. Вот высший пилотаж врача. Нужно определить причину, используя все свои знания, осматривая зрачок, язык, ногти, поверхность кожи. Есть множество методик и настоящий врач разбирается не менее чем в трёх, а лучше и ещё больше, надёжней, ибо если совпадают симптомы на разных  уровнях, то возможность ошибки снижается, и остаётся только назначить лечение, с которым может справиться и ученик.
-- Бабушка, это настолько сложно, что я даже и не знаю, как и быть.
-- А ты думала, люди вот всю жизнь учатся и только к старости добиваются настоящего мастерства.
-- А я не хочу к старости, я хочу сейчас.
-- Это уж как Бог даст.
-- Что ты всё -  Бог, Бог, а человек-то на что тогда.
-- Дело в том, Нора, что когда остаёшься одна, начинаешь размышлять о жизни, о самых разных вещах, и, что удивительно, тебя озаряет, и мысли, что посещают тебя, интересны и оригинальны. Это и есть --  откровение.
-- Что ты такое говоришь, бабушка?!
-- Да, Нора, да. В древней Греции, когда она ещё именовалась Элладой и была своеобразной конфедерацией свободных городов, был в Афинах цветущий сад, настоящий парк, который был известен как Академия. Это было место для прогулок, во время которых думающего человека озаряли светлые мысли, и потому среди философов это было наиболее популярное место. Поодиночке или парами, обсуждая на ходу какую-либо тему, ибо в споре рождается истина, они проводили здесь время весьма, знаешь ли, результативно. Порой они собирались весёлыми компаниями. Это были эпикурейцы. Иногда те беседы переходили в кулачные поединки, в которых азартно участвовали такие известные личности, как Сократ, Диоген, Платон. Они дрались, занимались спортом, порой пьянствовали, но оставались при всём этом примечательнейшими людьми своего времени.
-- Бабушка, это всё мужчины, а женщины были в Академии?
-- Ах, Нора, то время было довольно совершенным, недаром оно названо Золотым Веком человечества. Мужчины тогда своим разумом постигали мироздание, его основы, а женщины ткали основу для того, что становилось политикой. Не случайно большая часть жрецов составляли женщины, а также были провидицы, вроде Кассандры, из мифов Гомера. Да что там говорить, если судить по Библии, то первыми научными изысканиями занималась ещё праматерь рода человеческого, Ева, что означает "Жизнь" с праязыка.
-- Наукой? Ева?
Элли была по- настоящему огорошена и даже опустилась в траву, словно её перестали держать ноги. К тому времени уже закончили травяной сбор и возвращались домой, и даже были видны крыши домов, крытые серым шифером, либо досками, либо проржавевшими листами жести. Вера Филипповна опустилась рядом с внучкой.
-- Да, Нора. Всевышний поселил их с Адамом в саду Эдема и разрешил пользоваться всеми его плодами, кроме плодов с древа познания добра и зла. Обрати внимание, Нора - древо познания.
-- Но это же аллегория, миф.
-- Ах, Нора, милая ты моя девочка, Библия больше, чем просто миф. Там заключены  знания, но их надо разглядеть.
-- Тогда объясни мне, бабушка, как может дерево быть древом познания.
-- Изволь, моя маленькая. Не забывай, что Эдем суть нива божественного старания, то есть деревья, там произрастающие, прошли стадию некой высокой селекции. Если Всевышний предупреждал, что есть нельзя, то это могло значить, что, к примеру, опыт селекционного воздействия ещё не закончен, Или ещё какая веская причина. И сперва Адам и Ева Творца не ослушались, но хитрый Змий (который присутствует, к слову будет сказано, и на эмблеме врачей) искусил Еву отведать плодов запретного дерева и она их вкусила. Что же произошло?
-- Что произошло? -- с интересом переспросила Элен.
-- Плоды дерева взаимодействовали с организмом, и это взаимодействие вылилось в получении неких знаний. Заметь, не было учителя, уроков, домашних заданий, зубрёжки, ничего этого не было. А был плод, поедание, усвоение его организмом и получение знаний. Это не что иное, как будущий идеальный процесс обучения, когда знание получается средством метаболитического ферментативного процесса, когда непосредственно в мозг поступают уже выстроенные цепочки аминокислот. просто, доступно, быстро.
-- Я не совсем понимаю ...
-- Ах, Нора, да это же "ахиллесова пята" человечества. Человек почти треть жизни учится, затрачивая на это молодые, самые результативные годы. Посчитай сама - детский садик с его подготовительными программами, это года два, затем десять лет среднего обучения, потом пять - шесть лет высшего образования, а если человека не устраивает полученная профессия, то он ещё пять - шесть лет тратит на второе высшее образование. Можно сюда ещё отнести курсы переподготовки. И что в активе? Двадцать лет, а порой и того больше приходится на период обучения. То есть  отдача  начинается где-то на четвёртом десятке жизни, в той точке, после которой начинается спад жизненного тонуса. Понимаешь, Нора, спад, а ведь от новоявленного специалиста ожидается  от всех тех  усилий, что вдалбливались в него годами, десятилетиями учёбы. А если ещё вспомнить об узкой специализации, , на которую ещё можно накинуть хотя бы годик - другой, то становится ясно, что та система образования, какая была и сто, и двести лет назад и всё это время себя оправдывала, сейчас начинает пробуксовывать, и чем дальше, тем больше. По-видимому, она себя изживает и потому работает вхолостую. Если ничего не менять, то в ближайшем будущем учёба раздвинется ещё на полдесятка лет, чтобы усваивать и систематизировать нарастающий поток знаний, а уплотнение процесса обучение выливается в усталость и депрессии. Получается, что дальше - тупик, выход из которого подсказывается  Библией. Знания получать искусственным, химико-биологическим путём, и не в течение двадцати лет, а за два года, в школах же вести процессы  извлечения  знаний из головы, а между этими занятиями - уроки физкультуры, этики, музыки, риторики, труда. Вот тогда мы получим нового человека, готового к новому уровню жизнеутверждений.
-- Ну, бабушка, ну, бабушка, ты просто гигант мысли.
-- И мать русской демократии? -- хохотнула Вера Филипповна. -- Это ты верно заметила, но только я снова вернусь к той истории, с Евой. Недаром ведь Всевышний не дозволял потреблять плоды древа познания, так как всё вылилось в рождение человека, в некотором роде дефектного. Это был Каин, плод изучения Всевышнего, который специальным указом распорядился не трогать его, под страхом серьёзного наказания. Этот Каин убил своего брата Авеля, который, наверняка, тоже бы попал под наблюдение, если бы не погиб. Третий ребёнок Адама и Евы - Сиф, изучался всевышним ещё пристальнее. Это и есть ответственность, когда творец должен до конца быть уверен в своих разработках и исследованиях, в противном случае мы можем получить "ящик Пандоры", а это уже из другой оперы, из категории ужастиков ...
Так проходили дни, Вера Филипповна водила внучку на продолжительные прогулки, показывала ей травы, перечисляла свойства и учила определять их по виду, запаху, корням, по месту обитания. Вела долгие беседы, пока Элька не взмолилась устроить ей  каникулы, ибо просто невозможно всё понять, запомнить, систематизировать за столь краткий промежуток времени.
-- Хорошо, -- согласилась Вера Филипповна, -- отдохни. вон к соседу внуки приехали, пообщайся с ними, в речке покупайтесь, а я отлучусь на несколько, по делам.
-- Какие у тебя дела, бабушка? -- удивилась Элен.
-- А разве у меня не может быть дел? -- Сделала вид, будто обиделась бабушка. -- Я ведь не бездельничаю, а значит - при делах. Мы занимались травяными сборами, ты мне очень помогла и я заготовила больше, чем мне нужно. Этот вот избыток я свезу в город и сдам в "Зелёную аптеку". Слышала про такую?
-- Это где можно купить травяные сборы и лечиться ими?
-- Да, моя умница. Травы будут проверять и сертифицировать. Конечно, меня там знают, но порядок есть порядок, а ты здесь не скучай.
Элька скучать и не собиралась. Период, когда она тосковала без телевизора, радио и магнитофона уже закончился. У бабушки была этажерка, где на полках стояли книги, целая библиотечка, но больно уж те книги были заумны. Здесь хранились справочники по различным травам, сочинения классиков, в том числе и античных авторов, альбомы репродукций художников, сборники кулинарных рецептов, всяческие советы по домоводству и даже книги на иностранных языках. Наверное, если порыться, Элли подобрала бы что-нибудь по своему вкусу, но ей хотелось развлечений более активных, и она отправилась к соседям.
Раньше она бывала здесь каждое лето, но потом народу заметно поубавилось, сверстников стало меньше, и Элен перестала сюда ездить. Из подростков здесь постоянно проживала одна лишь Аглая, девочка неразговорчивая и малообщительная. Впрочем, сейчас она уже стала девушкой и, возможно, характер её тоже поменялся. А ещё здесь должны быть внуки пасечника Игоря Павловича. Их Элька помнила - погодки сорванцы Мишка и Гришка, а также сестра их -- Катька-Катерина. Это её так братья звали. Один называл Катькой, другой Катериной, а вместе получалось Катька-Катерина. Внуки Лямина были почти одинаковы, веснушчатые, мосластые, а у Катьки-Катерины имелись две косички и аккуратный носик пуговкой. Она любила командовать братьями, хотя была их младше, могла и вицу взять в руки, за что и пользовалась у них, и не только у них, уважением.
Первого Элли увидала Мишку, старшего из братьев. Он сделал квадратные глаза и лихо свистнул. Мигом рядом появился Гришка, а над забором показались розовенькие банты. там пряталась их сестра.
-- Элька! -- восхищённо улыбнулся Мишка. -- Какая ты стала! Настоящая барышня.
-- Сама знаю, -- подняла нос Элен. -- Ты в каком классе учишься?
-- Восьмой закончил.
-- А я - девятый. В следующем году, после школы, буду в институт поступать. На врача.
-- Ну, ты даёшь, -- рот мишки разъехался ещё шире, демонстрируя полный комплект зубов, а веснушки на его лице, казалось, прыгали от избытка чувств.
-- Чем вы тут занимаетесь?
-- Да вот на рыбалку пойдём, если Гришка червей накопает.
-- Да зачем эти черви, -- затараторил Гришка, точное подобие брата, только брови его выгорели сильнее, а на коленке виднелась свежая царапина. -- Я предлагаю кашей их сперва подкормить, рыб то есть, а потом на хлебный катыш ловить. Пусть червяки живут.
-- Ишь, червей пожалел. скажи лучше, лень копать.
-- И не лень вовсе, а не вижу необходимости. Катька!
-- Катерина!
-- Чего вам? -- из-за забора выглянул носик, а потом показалась и вся голова. -- Элли! Ты здесь давно?
-- Да с неделю уже. -- А мы только вчера приехали. А до этого на море ездили Азовское. В Мелитополь. Там у нас тётки живут.
-- Две тётки, -- подхватил Мишка, -- на море нас возили. До сих пор кожа со спины слезает лохмотьями, а Катька её счищает.
-- Катерина счищает, -- подтвердил брат. -- А ты на море была?
-- Вы меня удивляете, братцы - кролики, снисходительно улыбнулась Элен. -- Конечно же, я бывала на море. Мы в Крым с родителями ездили. В прошлом ... году...
Сказала и резко так замолчала, чтобы не дать слезам хлынуть горьким потоком. А перед глазами стояла та поездка, смеющиеся лица в смешных панамах. Господи, ведь этого уже никогда не будет!
-- Элька, ты чего? -- испугался Мишка, что чем-то вдруг обидел красивую соседку.
-- А я знаю, -- заявила Катька - Катерина, -- у неё родители недавно погибли, в этой... как её... катастрофе. Мне дедушка сказал.
-- Всё-то ты знаешь, Катька, -- упрекнул её брат.
-- Катерина, перестань, -- подхватил другой. -- видишь, человек переживает.
-- Да ладно, братцы - кролики, -- сквозь слёзы, с трудом, улыбнулась Элька, -- жизнь-то продолжается, не спрашивает нас с вами, как да что. На рыбалку, значит, намылились?
-- На неё, -- кивнул Мишка, -- но можем и в другой раз. Всё ещё впереди. Можно вон за грибами собраться. Правда, Катька?
-- Катерина, -- подхватил мысль брата Гришка, -- пойдёшь в лес? Вон и Эльку с собой прихватим.
-- А что, -- ответила девочка. -- Я не против, но только если Элли с нами пойдёт. А без неё я отказываюсь идти. Там комары, пауты и две довольно вредные родственные личности. "Катька", "Катерина", -- пропищала она, -- вытаращив глаза, явно пародируя двоюродных братьев. Те переглянулись, а Элька звонко рассмеялась, мигом позабыв про все свои горести. Тогда и Мишка с Гришкой тоже заулыбались, отчего веснушки, облепившие их облезшие от солнца носы, казалось, подпрыгнули от предвкушения новых подвигов и путешествий.
-- Мы ещё ребят возьмём, -- махнул рукой Гришка, -- Эдика и Зойку.
-- Это ещё что за птицы? -- удивилась Элен.
-- Живёшь здесь уже неделю, -- укорила её Катька - Катерина, -- а не знаешь, что тут дачники обустраиваются. Эдик и Зойка во-о-он в том доме живут. Они брат и сестра. Есть ещё Серафима, но она что-то больно воображает, что уже взрослая и с нами,  мелюзгой, возиться ей  не с руки. На раскладушке лежит, транзистор слушает. Ничего, надоест валяться и придёт знакомиться, а мы ещё подумаем, брать ли её в свою компанию. Она, кстати, почти твоя ровесница и тоже в институт поступать собирается, на этого... как его там... экономиста. Будет изучать, как экономику экономной делать. Элен посмеялась, но про новенькую соседку Серафиму запомнила, решившись как-нибудь, при случае, заглянуть туда и, как бы, между прочим, познакомиться. Пока она привыкала с горем смиряться, училась жить с ним в добром соседстве, оказалось, что рядом просто фонтанирует жизнь, вот и говори потом про глушь деревенскую.
-- А ещё, пожалуй, -- продолжала между тем Катька-Катерина, -- я бы пригласила с нами, в поход за грибами, ещё и Галку Феофанову.
-- Ты что, Катька? -- лицо у Мишки вытянулось.
-- Катерина, ты чего? -- подхватил Гришка. -- Она ж из дома почти не выходит. То вяжет там, то вышивает, то по хозяйству работает. Не пойдёт она.
-- А ты почём знаешь? -- упёрла руки в боки девочка. -- Ишь, посмотрите на него. Что ей, всю жизнь из дома не выйти. Я сама пойду и позову и позову её с нами завтра. Пойдёшь со мной, Элли?
-- Конечно, пойду. Вот прямо сейчас, а потом... потом мы к нам вернёмся... я сегодня одна хозяйничаю. Бабушка в город уехала, так что приглашаю тебя, Катерина, к себе в гости, на ночь. Устроим девичник, чаи будем гонять с вареньем. Меня бабушка такой завар научила делать - закачаешься, а варенье из лесных ягод сработано по оригинальному рецепту, какого ни у кого нет, да и быть не может, ибо этот рецепт настоящей ведьмы.
-- Катька... -- умоляюще вытаращил глаза Мишка.
-- Катерина... -- протянул Гришка.
-- Похоже, они тоже хотят с нами почаёвничать, -- многознающе усмехнулась их сестра. -- Как мы поступим?
-- Угостим, а потом, как миленьких, выставим за порог, -- подхватила Элька, -- и пойдут они по дорожке, освещаемые луной, а над головой будет зловеще ухать филин.
-- А из леса завывать волки, -- закончила Катька - Катерина, -- дожидаясь всей нашей честной компании ранним утречком.
-- Короче, -- махнула решительно рукой Элька, -- мы сейчас идём к Феофановым, а вы, братцы - кролики, к своим дачникам. Всем одеться утром по-походному, не забыть прихватить по лукошку, размеры которого определить в силу своих возможностей либо алчности. После переговоров и ужина прошу ко мне, чай с вареньем и игру в дурака гарантирую, а потом будет краткий перерыв на сон и утром, после первых петухов - подъём, после вторых - сборы. Уточняю для особо непонятливых, что сборы назначены у нашего дома. Задача ясна?
-- Ясна, -- одновременно ответили "кролики" и умчались прочь, сверкая исцарапанными пятками и спинами в пятнах обновлённой кожи.


Глава 3.  Посиделки.    
                Если порыться в памяти, то Элька здесь уже бывала, и не раз, в давешние свои приезды к бабушке, когда сверстников не хватало, она заходила во двор к Феофановым и беседовала с Аглаей. Та была девчушкой тихой, скромной, даже какой-то тусклой, как свечка, язычок пламени которой никак до конца не разгорится, а тихонько горит малой звёздочкой, потрескивает и только. Хотя Аглая, сама по себе, была девушкой светленькой, но вот эта её привычка всегда ходить в платочке и длинных глухих невзрачных платьях, сводили почти на "нет" ту её природную привлекательность, которой она, несмотря ни на что, всё ж-таки обладала.
и сейчас она сидела во дворе и очищала от копоти  большой закоптелый чугунок, действуя то обломком кирпича, то смоченной в мыльной воде тряпкой. рядом сидела большая чёрная кудлатая собака и шумно дышала, вывалив набок длинный красный язык. увидав гостей, собака утробно рыкнула и подобралась, как бы готовясь прыгнуть, коли придёт такая надобность.
-- Сидеть, Полкан, свои! -- приказала, но как-то не очень убедительно, девушка и Полкан покосился на неё, не меняя насторожённой позы.
-- Здравствуй, Аглая, -- приветливо улыбнулась Элен и Аглая нерешительно улыбнулась ей в ответ.
-- Здравствовать и тебе, Лена. В гости наведалась к Вере Филипповне?
-- Да, и...
-- ... И мы тут собрались в лес, за грибами и всем, что по пути попадётся, решительно перехватила разговор Катька - Катерина. -- Сейчас собираем компанию, в которую намериваемся пригласить и тебя.
-- И меня? -- растерялась Аглая.
-- Давай, Галка, соглашайся, -- продолжала Катька. -- Кроме нас будут ещё мои братья - кролики и пара дачников. Все грибы будут наши. Твои домашние только рады будут, если ты домой с богатой добычей вернёшься.
-- Да... Наверное...
-- Вот и хорошо. Выход назначен после вторых петухов. Мы с Элли будем у неё ночевать, а все другие - прочие подойдут к дому. Не опаздывай, пожалуйста, а то семеро одну не ждут, а дел ещё впереди столько, что просто так сидеть никак невозможно.
От такого напора Аглая ещё сильнее растерялась, и Полкан угрожающе заурчал, присев на пружинистых лапах.
-- Фу, Полкан! -- послышался голос, и девочки посмотрели на крыльцо. Там стоял отец Аглаи, Тимофей Игнатьевич, мужчина вроде бы степенный и видный, но ведущий крайне нелюдимый образ жизни. Волосы его шевелюры и бороды были обильно тронуты сединой, а привычка сутулиться прибавляла ему лишние годы, так что почти все считали его стариком.
-- Дедушка Тимофей, -- смело обратилась к нему Катька - Катерина, -- мы собрались в лес, за грибами там, ягодами, ну и решили вот Галку вашу с нами позвать. вы не будете против?
-- Работы в доме полно, -- сумрачно, глухим голосом начал было  объяснять Феофанов, и Аглая вся сжалась, опустила голову, и Тимофей Игнатьевич заметил это, сжал зубы, шевельнул бородой, но, почти без паузы, продолжил, -- хотя... если ей самой уж так хочется, пусть идёт. Мы с матерью противиться не будем.
-- Спасибо, папа, -- Аглая прижала к себе чугунок, не обращая внимания, что фартук её моментально "украсился" большим пятном сажи. Но на лице её появилась улыбка, и оно сразу же сделалось красивым, словно осветилось лучом ласкового солнышка.
-- Только условие, -- Феофанов вытянул вперёд перст, указующий на Элеонору, как старшую из пары визитёрок, -- в Багряницы ни ногой.
-- Д... да, -- кивнула головой Элька, и они вышли за ворота из толстых потемневших досок, затворы на которых были выполнены в форме петухов. Они уже отошли от избы Феофановых, отгороженной от всего мира густыми зарослями сирени, черёмухи и вишни, когда Элен спросила у Катьки:
-- Что это за Багряницы, куда нам закрыт путь?
-- Кажется, это старое село, но там уже давно никто не живёт и туда никто не ходит. Мы и без того предупреждения туда бы не пошли.
Как и обещала, Элеонора повела Катьку - Катерину к себе домой. "К себе", ибо это и в самом деле было её пристанище на сегодняшний день, убежище от невзгод. Попутно Катька заглянула к пасечнику и отговорила своё предстоящее ночное отсутствие, и вернулась, неся в руках маленькую баночку, заполненную тяжёлым комкастым жёлтым мёдом.
-- Это из старых запасов, -- подняла она баночку на уровень глаз, -- нового урожая ещё не было. На вечер нам хватит, с чаем, значит. Дедушка рекомендовал, говорил, что от болезней и дурных мыслей помогает.
С большим интересом Катька прошлась по горнице Веры Филипповны, разглядывая и изучая каждую мелочь, словно пытаясь найти доказательства обитания ведьмы, какой порой именовали окружающие старых травниц. Ничего особо примечательного замечено не было, но Катька не отчаивалась. Осмотрев все иконы в углу, она приступила к изучению домашней библиотечки, поразившись присутствию книг на иностранных языках. Обнаружив альбом гравюр Доре на библейские сюжеты, с головой погрузилась в их созерцание.
Тем временем Элька растопила внушительный самовар, где имелась самая настоящая топка, куда загружались смолистые еловые и сосновые шишки, и раздула пламя с помощью сапога, надетого сверху на трубу, как это проделывали персонажи исторических фильмов. На красном медном боку самовара виднелись чеканенные профили медалей, императорский вензель и название - "Сукин и сыновья. Поставщик Его Императорского Величества двора".
Для завара Вера Филипповна держала свежие и высушенные листья разных растений, чередование которых и давало ожидаемый результат. Иван-чай, смородина, мелисса, жимолость можно было заварить по отдельности, но сочетание их давало  букет  не хуже иных винодельческих, а Элен уж постаралась от души. Тот аромат чайного "коктейля" оторвал Катьку - Катерину от созерцания библейских страстей.
-- Ух, ты! Ну и запах! Это отчего же такой?
-- Это фирменный чай моей бабушки. А сейчас и мой тоже. Попробуй сама.
И Катька, конечно же, попробовала. Да так хорошо, что медный самовар опустел, по меньшей мере, на треть, а со лба подруг начали скатываться крупные, как горошины, капли пота. Сначала одна, а потом и другая откинулись на спинку дивана, обтянутую гобеленом, на котором неторопливо шествовала куда-то вдаль вереница слонов с пассажирами на спине в особого рода коробах с занавесками, похожих чем-то на ротонды или садовые беседки.
-- Больше не могу, -- призналась Катька - Катерина.
-- Я тоже. Вообще-то после такого чаепития полагается отправиться в баню. Смыть весь выступивший пот, с которым из организма выходят лишние  шлаки. Веничком бы надо похлестать. Меня бабушка так недавно охаживала. Хочешь?
-- Нет уж, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Кстати, дедушка говорил, что если перед баней мёдом намазаться, то будет похожий эффект, хотя, я думаю, что лучше его, то есть мёд, принимать всё же внутрь.
-- Я тоже. Хотя и этого больше не могу. Очень уж жарко стало. Пошли, на сеновале поваляемся.
-- Пошли.
Крестьянские дома, или деревенские избы, даже самые маленькие из них, довольно функциональны в плане отдыха, ибо от того, как работник отдохнёт, зависел результат  следующего дня. Если зимой в его распоряжении была натопленная печь, полати вкруг неё либо лежанка поодаль, то летом в плюс уже перечисленному имелись ещё сени, где можно всегда устроить великолепный топчан с пологом от надоедливых мух и прочего гнуса, а если мешает шум, докатывающий из горницы, то рядом имеется чулан - клеть, где тоже можно роскошно устроиться, где царит прохлада, помноженная на тишину. если хочешь капитально и беспробудно отоспаться, то клеть будет самое то. Для любителей ранних подъёмов хорошо подойдёт веранда или терраса, либо любая другая примыкающая подсобка для разных разностей, в том числе и кровати под марлевым балдахином, где не сон, а волшебная сказка, окончание которой знаменуется хриплым петушиным криком под самым ухом, а увертюрой к утру - алый отблеск зари сквозь окошко. Для тех же, кто жаждет ночной прохлады, остаётся амбар или сараюшка, именуемая отчего-то каретником, хотя никакой кареты там отродясь не стояло, а буде, каким-то чудом, она бы появилась, то никоим образом не смогла бы там поместиться, разве что разобранная на части. Для самых же романтичных натур "предназначался" сеновал, набитый свежим сеном, ещё не успевшим утратить аромата лугового разнотравья, даже после того, как соки покинут стебли, но соломины ещё хранят генетическую память  о тех временах, когда они стояли на корню и впитывали в себя ветер, несущий с собою тысячи запахов, собранные в качестве трофеев  попутно, по дороге вперёд, за горизонт, где и живёт он, ветер.
Туда, то бишь на сеновал и отправились наши подружки, но на крыльце столкнулись - нос к носу - с братцами-кроликами, которые, наконец, прибыли "чаёвничать". Пришлось возвращаться и разогревать самовар. Элька подкинула пригоршню шишек, а Катька - Катерина орудовала, на зависть и удивление братьям, сапогом, будто всю жизнь тем и занималась. Внутри самовара скоро заклокотала, забурлила варом вода. А Элен уже колдовала над круглым фарфоровым чайником, куда закладывала травы и бормотала что-то над горловиной проёма.
-- Чего это она, Катька? -- спросил с сомнением Мишка.
-- Катерина, объясни, -- попросил Гришка.
-- Вы что, братцы-кролики, -- зловещим хрипловатым шепотком начала "объяснения" сестра, -- забыли, что у Элли бабка - настоящая ведьма? Так это обычай у них такой - чай заговаривать.
-- Зачем это? -- жалобным тоном спросил более младший Григорий.
-- Как зачем? -- деланно удивилась девочка, уперев руки в бока. -- Полагается это у них так, у ведьм. Скажи им, Элли.
-- А вы как думали, -- присоединилась к подруге Элька. -- И это уже не завар получается, а отвар, зелье. Можно заставить поверить всему, чему угодно, что у зелья вкус необыкновенный, а если надо - что отвратительный. Хотите проверить?
-- Да что-то не очень, -- поёжился Мишка. -- Мы, пожалуй, пойдём, отдохнуть бы надо. Вставать ведь рано, а, Катька?
-- Катерина, мы и впрямь пойдём.
Видно было, что братцы и взаправду струхнули, а тут ещё залаял, а потом завыл Полкан у Феофановых. Братья поднялись, но тут подруги переглянулись и так заразительно и звонко расхохотались, что те заулыбались и сами.
-- Чего это вы, Катька?
-- Катерина, да мы же сразу поняли, что вы "ваньку валяете".
-- Садитесь давайте,  аники, да попробуйте. Знайте только, что знахари и ведьмы свои зелья - настои и в самом деле заговаривают, от разных болезней и напастей. Наша наука не дошла ещё до той стадии, когда догадаются расшифровать взаимодействие отвара и словесной формулы, которая  "заряжает" его своим звуковым колебанием. Это мне бабушка всё рассказывала, а она знает,  что  говорит, потому как имеет звание кандидата наук. Его она получила, когда вместе с дедом в институте работала.
-- А как же она в деревне нашей очутилась? -- спросил Гришка.
-- А давайте лучше истории всякие рассказывать, -- предложила Катька - Катерина. -- Стра-а-ашные.
-- Ага, -- кивнул головой Мишка. -- Только вы потом спать будете устраиваться, а нам вот в темноте придётся топать.
-- Тю, -- запела Катька - Катерина, так ты что -  испугался? Заранее, так сказать? Ещё ничего не рассказывали, а ты уже в штаны напрудил.
-- Это мы ещё посмотрим, кто первый напрудит, -- обиделся Мишка и попытался дать неуклюжее объяснение опрометчивым словам. -- Это я так сказал, в качестве шутки.
-- Ну, раз ты у нас такой шутник замечательный, так давай расскажи чего-нибудь.
Мишка покрутил головой, но вынужден был признаться:
-- На ум ничего не идёт. Вот пусть Элька начнёт, на правах хозяйки. Больно уж у неё хорошо это получается.
Тогда Элен взяла и рассказала им про Лёвчика - Понтёра и его приятелей - верзилу Дровосека и отвратительного толстяка Страшилу. В её рассказе они получились настоящими преступниками, захватившими их с братом в заложники, и лишь появление Костиного товарища с милицейским патрулем спасли их от ужасной участи. Элеонора старательно описывала всяческие ужасные подробности и даже поверила им сама, закрыла лицо руками и закончила свой рассказ при общем молчании.
...-- Он достал нож и заявил, что убьёт нас обоих, а я кинулась открывать двери, но они только никак не отпирались, а позади меня Константин боролся с Лёнчиком. В это время Дровосек, с топором в руке, шагнул ко мне и уже поднял даже руку, но тут ... тут...
-- Появилась милиция? -- подсказал Мишка побелевшими губами...
-- Нет. Не сразу. Сперва Володя, друг Кости, но это было уже после того, как я дверь всё-таки открыла, а Дровосек кинулся на меня, но Володя остановил его, выбил у него топор, они сцепились, полилась кровь ...
-- У кого? -- казалось, что у Гришки зубы щёлкали сами собой.
-- У обоих. Но я этого уже не видела, так как выскочила наружу и закричала. Вот после этого и появилась милиция. Они поднялись по лестнице, ворвались в квартиру и остановили бандитов.
-- Их посадили в тюрьму? -- под впечатлением рассказа скорей заявила, нежели чем спросила Катька - Катерина.
-- Сначала собирались, но те заявили, что это была лишь шутка. Мол, они ничего плохого не делали, а шум произошёл из-за того, что их не так поняли.
-- Ничего себе шуточки.
-- И Дровосек, и Страшила получили по пятнадцать суток.
Получалось, что хоть какое-то наказание, пусть и самое мизерное, злодеи всё же получили, но Элен не сказала, что точно такую же кару наложили и на её бедолагу - брата с его приятелем, Володей. Поминать об этом как-то не хотелось, и такая концовка никак не вязалась с общим  мотивом  рассказа, потому Элька поскорей повернулась к Мишке:
-- Теперь твоя очередь.
Наверное, тот уже выбрал подходящую тему для рассказа, потому как сразу же начал:
-- Вы знаете, каким образом у нас появились Феофановы?
-- Это Тимофей Игнатьевич с тёткой Анфисой и Аглаей? -- уточнила зачем-то Элен.
-- Да. Я слышал, как однажды дед рассказывал одному из дачников ту историю. Они тогда крепко выпили после бани, за которой я как раз копал червей для рыбалки и невольно подслушал тот рассказ.
-- Давай, не тяни кота за хвост, -- заявила бесцеремонная Катерина.
-- Оказывается, раньше Тимофей Игнатьевич работал в каком-то секретном институте, который назывался "почтовый ящик", где работали над проблемами в области ядерной физики. Феофанов проводил на работе слишком много времени и дома бывал так редко, что не сразу узнал, что жену у него похитили... эти... как их... да, сектанты...
Стоп, Читатель! Мишка тот рассказ слышал "с пятого на десятое" да ещё и вполуха, потому как занимался сначала, как он уже говорил, копанием червей, а потом долго возился, выбирая удобную позицию, чтобы лучше было слышно, и потому многое пропустил, да и сам рассказчик знал не так уж много и не совсем то, что было в действительности, и потому нам придётся самим изложить историю Тимофея Феофанова и его злосчастной супруги Анфисы, так как они в нашем повествовании ещё поучаствуют, и Читатель хотел бы понимать мотивацию тех или иных поступков наших героев. А дело было так.
Тимофей Игнатьевич и в самом деле работал в НИИ темпоральной физики и изучал там соотношения пространства и времени. Действительно, работа у него продвигалась неплохо, да и коллектив единомышленников был превосходен, вот только материальная база была слабовата, и финансирование оставляло желать лучшего, потому как государство стало, с некоторых пор, испытывать затруднения с поступлениями в бюджет и приходилось удваивать, а то и утраивать интеллектуальную  составляющую  проекта, чтобы тем компенсировать недостатки обеспечения. Работали в авральном, можно сказать, режиме. Дело в том, что Тимофей Игнатьевич выдвинул теорию о взаимозависимости времени и пространства, которая, кстати, подтверждалась теорией относительности Альберта Эйнштейна, о зависимости течения времени с увеличением скоростной константы. Чем  сильнее нарастала скорость движения замкнутой части пространства, тем сильнее замедлялось время внутри заданного пространства. Вот эту разность и пытался систематизировать Тимофей Феофанов. Под наблюдением его персонала не раз прогонялись капсулы в объёме синхрофазотрона. Они пытались проверить на практике свои теоретические расчёты, что с увеличением скорости нарастают и инерционные энергетические выбросы, и пытались увязать это с объёмом временных изменений как внутри, так и вне капсулы. Если бы удалось доказать, что на высочайших скоростях нематериальная часть пространства переходит в энергетическую фазу под влиянием резонанса временного сдвига. В идеале можно было ожидать появление энергостанций будущего - неких коллайдеров, внутри которых, на невообразимых скоростях, будут носиться камеры, а вовне поступать энергия в чистом виде, практически бесплатная и возобновляемая. Тогда можно будет отказаться от сжигания многих миллионов тонн углеводных соединений, загрязняющих также биосферу и атмосферу Земли.
Когда успешно, когда не очень, исследования продолжались, но только  система  никак не выстраивалась. То есть энергетические выбросы происходили, но как-то внеконтрольно. То ли подходить к этой проблеме надо было с иной стороны, то ли не хватало нужного оборудования. К этому добавились проблемы личного характера, что тоже угнетало.
Супруга Тимофея, Анфиса, была женщиной тихой, спокойной. Они были знакомы ещё с детства, со школы. Она всю жизнь была рядом и они сразу поняли, что созданы друг для друга. Анфиса вся светилась от счастья, когда они расписались в ЗАГСе, и когда Тимофей получил в распоряжение лабораторию, а потом и целый отдел, но когда супруг начал появляться домой всё реже и, как правило, вымотанный донельзя, начала заявлять свои права на него. По большому счёту она была права, и Тимофей с ней не спорил, но очень хотелось до конца выполнить ту титаническую задачу, какую он себе поставил сам. Тогда уважать и признавать его станут не только Анфиса да десяток - другой коллег, но и весь научный мир, а вместе со славой и почётом придёт и достаток. Он это пытался на словах доказать Анфисе, но она не хотела его больше слушать, просила бросить всё и заняться чем-нибудь другим, что не будет его так  сжигать.
Действительно, за эти последние несколько лет Тимофей настолько вымотался, что держался только за счёт каких-то внутренних резервов, которые тоже имели свои пределы. Наверное, в те дни и стала Анфиса посещать церковь, где горячо молилась, чтобы Бог вразумил супруга, помог ему. Это  дело  заметили и некие товарищи попросили Тимофея, чтобы он поглядывал за супругой, которая начинает вываливаться за параметры, достойные гражданина коммунистического  завтра. Тимофей поговорил и разговор тот их закончился первой настоящей ссорой.
Потом выяснилось, что Анфиса беременна. Тимофей обрадовался, ведь сейчас жене будет не до походов по храмам, и они с Анфисою вновь сблизились. Но всё хорошее почему-то быстро заканчивается и  пошла очередная полоса неудач. Пришлось Феофанову, как руководителя проекта, с головой погрузиться  в решение назревающих проблем, оставив на потом тлеющий дома конфликт.
И напрасно, ибо Анфиса снова начала хаживать на религиозные сборища, только на этот  раз была не русская православная церковь, а Общество последователей христианства. Тимофей даже как-то мимо ушей пропустил восторженные  откровения  Анфисы о сути Евангелия.
-- Вдумайся сам, дорогой, -- говорила она, сверкая глазами, в само слово, -- в само слово - Ева - н - гелие. Ева - это суть праматерь или первооснова, н, как тебе уже известно - наука, а гелие суть Солнце, то есть жизнь. Всё же вместе получается - первооснова науки о жизни. Скажи, правда, насколько всё это здорово? Когда мне всё растолковали, у меня сразу глаза словно открылись...
-- Милая Анфиса, всё вместе получается пример софизма, схоластическая выкладка, притянутая за уши, причём довольно неумело.
-- Но почему?
-- Хотя бы потому, что Евангелие или, что более правильно, Новый Завет, в своём начальном варианте составлялся на арамейском, или старогреческом языке, а там, наверняка, было иное буквенное сочетание, которое навряд ли соответствует твоей трактовке.
-- Ты просто не хочешь замечать ...
Тимофей Феофанов не хотел спорить с супругой, сроки которой уже подходили к концу, и переводил тему разговора в иную плоскость, но Анфиса замыкалась в себе.
-- Тебе надо поговорить с отцом Аристархом, -- как-то раз сказала она, после долгого молчания. Но муж опять не воспринял её слов, и она исчезла из дома, оставив записку, что не хочет рожать в Новосибирске. Перинатальный центр крупного сибирского града был, пожалуй, лучшим в Советском Союзе, по азиатскую сторону Урала. Но даже это обстоятельство не остановило роженицу.
Тимофей чертыхался, но в институте дела шли не лучшим образом и он - физически - не мог прекратить работу. Стояла дилемма - либо бросить всё и отправиться на поиски Анфисы, чтобы потом от неё не отходить какое-то время, что означало, скорей всего, закрытие темы окончательно, либо поднапрячься, сделать  задел, серьёзный задел, на который можно сослаться в случае чего, а потом вплотную заняться супругой.
Прикинув все "за" и "против", Тимофей склонился ко второму варианту и перебрался в институт вовсе. Признаться, тема, взятая им за разработку, была слишком специфична и требовала необъятной концентрации в ней. К тому же у Феофанова появились завистники и недоброжелатели, которые раньше не проявлялись, а теперь вот начали действовать и  создавать общественное мнение, что работа Феофанова не более чем профанация и попытка залезть в карман государства, и это в то время, когда государству необходимы, как никогда, финансовые резервы, чтобы поддерживать свою репутацию сверхдержавы в ответ на поползновения Запада, ну и так далее...
Между тем практические выкладки проекта Феофанова никак не желали выстраиваться в стройный логический ряд. Да, результаты были, и даже впечатляющие, но только они никак не желали  приручаться. Энергетические темповыбросы нарастали, но и только. Может быть, ему надо было нацелиться на одомашнивание грозового электричества? Разработать систему улавливания грозовых разрядов и создать накопительную  аккумулирования небесной энергии? Ведь это те же миллиарды вольт дармовой энергии, которые можно (ведь можно?!) как-то использовать!
Попутно выяснилась ещё одна проблема, на которую можно было бы закрыть глаза, но которая обещала подняться через два - три десятилетия в полный рост. Это нарастание энергетических темповыбросов в промышленно развитых государствах, где слишком много быстрого и сверхбыстрого транспорта. Или Тимофей Феофанов со своими засекреченными разработками обошёл всех своих западных коллег - конкурентов, либо  там  секретились ещё сильнее, во всяком случае, не было видно никаких признаков ограничений в наземных железнодорожных экспрессах и автопроме. Воздушные лайнеры тоже добавляли свою долю "выбросов", но те приходились на воздушные массы, которые вбирали в себя лишнее, чтобы потом разразиться где-то ураганом чуть более сильным. Но железнодорожные сверхскоростные экспрессы и потоки автотранспорта на автобанах перенагружали электромагнитное поле Земли, что грозило в будущем большими возмущениями.
Какими? Вот Тимофей Игнатьевич и загружал институтские ЭВМ теми своими расчётами, но даже их мощности не хватало, и он расширял базу использования, но делать это безгранично не было в его силах и возможностях. А поднимать такой важнейший вопрос, не имея в загашнике неких  выгод, было бессмысленно и вело к окончанию карьеры и жалкому существованию в качестве заштатного завлабом до скончания веков, когда он уже вкусил прелесть существования на  сверхуровне  для обычного человека, когда реально решаются проблемы из категории божественных...
Божественных?!
Как-то особенно пронзительно вспомнилась Анфиса, какая она была перед тем, как исчезнуть, эти её глаза, бездонные в своём отчаянии и эта её просьба поговорить с Аристархом. А он не стал её даже слушать, пытаясь заполнить собой нечто необъятное. Не в этом ли его беда? Он не справился с тем, с чем априори обычному человеку не совладать и оставил то, что поправить было именно в его возможностях и, более того, что он был обязан сделать, как любящий супруг, как будущий отец, наконец!
Почти в состоянии депрессии, он заявил, что болен, и ушёл, почти себя не осознавая, бродил по городу в поисках Общества последователей христианства, но все его поиски не привели, ни к чему. Сама Анфиса, он смутно вспомнил её слова, встретила кого-то из той секты у входа в церковь, долго разговаривала, а потом решилась посетить их собрание. Потом ещё одно, и ещё...
Целый день Тимофей бродил возле то одной церкви, то другой, заходил внутрь, даже купил свечку и поставил её у иконы какого-то святого, заглянувшего в его самое нутро трагичными глазами, как бы понимая его проблемы и заранее сочувствуя горю. Тимофея даже слеза прошибла от всего с ним случившегося. В состоянии прострации он покинул церковь и тут кто-то задел его плечом.
-- Прости... те.
Он хотел пройти дальше, но его остановила чужая рука.
-- Не помогает?
-- Простите... Что?
-- Я говорю, не помогает? Там?
Незнакомец глазами показал на открытый портал храма, и Феофанов пожал плечами. Как бы и согласился, а как бы и нет.
-- Человек, в беду попавший и не видящий выхода, пытается подспудно найти утешение у Создателя и приходит в Его дом, -- незнакомец говорил неторопливо, глядя ему в глаза, -- но что находит он здесь? Либо пустоту и равнодушие к себе и своим проблемам, либо агрессивный напор и убеждение, что он неисправимый грешник, требуют сознаться, что ты не кто иной, как раб Божий и должен вести себя сообразно, то есть терпеть, утираться от оплеух и жертвовать на благо Церкви. Это и есть то, что они называют утешением.
-- Кто вы? -- спросил Феофанов. -- И что вам надо?
-- Мне? -- удивился незнакомец. -- А вот мне показалось, что надо как раз тебе и что ты не получил искомое.
-- Даже если это и так, -- нахмурился Тимофей, -- то ваше, какое дело?
-- Вот это мне уже нравится, -- примирительно улыбнулся незнакомец. -- Ты ищешь выход, но не желаешь расписываться в рабской беспомощности. Быть может именно я смогу помочь тебе?
-- Вы?
Тимофей Феофанов сунул руки в карманы куртки, сжал пальцы в крепкие кулаки и ... медленно разжал их, расслабился, осматривая настырного собеседника. Узкое лицо, серые, пронзительные глаза глубоко запали во впадинах, когда-то сухощавое долговязое тело было очень сильным, но теперь вся силу ушла куда-то внутрь и затаилась там, а наружу проявлялась через взгляд, басистый голос и ещё что-то незримое, непонятное..Длинные волосы были собраны в пучок и лежали поверх простенького пальтецо, порыжевшего на локтях. На ногах были обычные ботинки и мешковатые брюки, давно позабывшие про утюг.
-- Да. Меня зовут Аристархом.
-- Общество последователей христианства?
-- Ты слышал о нас? -- прогудел Аристарх.
-- Да. Потому я и разыскиваю вас.
-- Ищущий да обрящет. Пойдём же отсюда, и да не обойдёт нас стороной путь истины.
Оказалось, что говорливый Аристарх был не один. Рядом с ним отиралось ещё несколько человек. Впрочем, быть может, это Тимофею показалось. Они уселись в автобус, долго ехали, перекинувшись по дороге парой фраз, не более, а когда вышли на конечной точке маршрута, долго шли вдоль череды неказистых домишек. Они были где-то на окраине Новосибирска, в той его части, которая оставалась ещё одной из деревень, поглощенной разрастающимся мегаполисом, но ещё им не  переваренная.
Неужели это сюда ходила Анфиса, в поисках утешения и защиты? Тимофей корил себя, молча озираясь по сторонам. Аристарх шагал впереди, засунув мозолистые руки в глубокие карманы пальто, а где-то позади неторопливо шла парочка подозрительных личностей в надвинутых почти на глаза кепках. Может, они заприметили чужака и дожидаются, пока он останется в одиночестве, чтобы ограбить его?
-- Здесь.
Аристарх остановился перед высокими воротами и прикоснулся к ним. Должно быть, там была замаскированная под сучок кнопка сигнала, потому как почти сразу одна из створок бесшумно отошла внутрь, и туда степенно вошёл провожатый. Феофанов мгновение ещё стоял, но потом, оглянувшись, тоже вошёл во двор.
В тайне он надеялся сразу увидеть Анфису, схватить её за руку и увести, утащить отсюда... Глупо на это было рассчитывать, но он всё же надеялся. Конечно же, во дворе Анфисы не оказалось, а была будка с сурово настроенным псом породы кавказских пастушьих овчарок, какие страшнее любого волкодава. Пёс следил за чужаком пристальным взглядом безумных глаз и показывал блестящие от слюны сахарно-белые зубы, целый  частокол  клыков, едва слышно взрыкивая. Провожатый не сделал ни одного лишнего движения, а направился мимо будки к крыльцу. Пришлось и гостю следовать за ним, зажмурив глаза и всякий миг ожидая нападения сторожевого пса... Но обошлось.
Казалось, что он попал в прошлый век. Добротная "купеческая" мебель, всяческие комоды, гардеробы, секретеры. Даже под потолочными стропилами, на цепях, свисала керосиновая лампа. Куда он попал?
-- Здесь я живу и здесь же принимаю  ищущих. Чего ищешь ты?
-- Жену свою.
-- Понятно. Зовут её как?
-- Анфиса... Осиповна. Феофанова.
-- Как же, знаю. А ты, стало быть ...
-- Супруг её, Тимофей Игнатьевич.
-- Садись за стол, Тимофей Игнатьевич. Чайком тебя попотчую. Всё же ты гость как - никак.
-- Где Анфиса?
-- Погодь сперва. Поговорим, сознакомимся, потом и ответ держать будем.
Совершенно странные ощущения. Хотелось вдарить кулаком по столу да голос возвысить до убедительного звучания, но, вместе с тем, Тимофей понимал, что номер сей здесь не пройдёт и для него лучше подстроиться под  игру  хозяина. До поры до времени, а там видно будет. Главное ведь, что он таки этого таинственного Аристарха нашёл, хотя и непонятно, кто - кого.
Какая-то юркая старушонка мигом натаскала на длинный стол тарелок с овощами, хлебом, рыбой, да только Феофанов на всё это даже и не посмотрел. Он наблюдал за хозяином, который оставил поношенное пальто в сенях, на крючковатом оленьем роге, и остался в длинной рубахе навыпуск. Наверное, так ходил в царских палатах Григорий Распутин, знающий себе цену и плюющий на светские условности.
-- Угощайся, мил человек, чем Господь нас осчастливил.
Тимофей не стал артачиться, присел, налил себе из глиняного жбана какого-то квасу - не квасу, отхлебнул, отломил половину бублика, пожевал, ни на миг, не упуская из виду хозяина. Тот мерно шевелил бородой, отправляя в рот, кусок за куском, ополовиненный каравай, испечённый, судя по всему, в настоящей русской печи.
-- Где же Анфиса моя? -- не утерпел паузы гость. -- Здесь?
-- Чего же ей у меня-то делать? -- вполне естественно удивился Аристарх. -- Разродилась она недавно дитятей. Дочка у вас. Аглаей назвали, что значит по-старому "сияющая", симпатичная кроха.
-- Где же... они?
Голос Феофанова сорвался, и он едва сдержался, чтобы не вскочить с лавки. Хозяин смерил его спокойным взглядом.
-- Увидишь их скоро, но сперва сознакомимся. Рассказывала мне твоя супружница о тебе, и занятиях твоих. Просил я её свести нас для беседы соразмерительной.
Тимофей схватил со стола жбан и сделал несколько крупных глотков, чтобы успокоить своё естество, призывающее его к немедленным действиям, но интуиция всё же подсказывала, что торопиться не следует, ибо не так прост хозяин, что на крик и угрозы его не возьмёшь, что права качать, здесь не следует.
-- Правильно думаешь, -- кивнул головой Аристарх, тоже приложившись к жбану, -- с умом надо дружить, а не с палкою, ибо у неё два конца имеется. Но, я вижу, что тебе не терпится узнать, как и что здесь происходит.
-- Да уж не откажи, -- весьма язвительно добавил гость.
-- Ой, поймёшь ли ты,-- с сомнением произнёс хозяин, -- да делать нечего, коли уж начал. Рассказывала мне Анфиса о работах твоих, в институте...
-- Это дело секретное, -- оборвал его Тимофей со злостью, -- и не понимаю, как Анфиса вообще посмела рассказывать...
-- Вот она и говорила, что гневливый ты в последнее время сделался, слышать ничего не желаешь, говорить с кем, всё в себя впихнуть норовишь, а ведь человеческая натура слаба, можно и надорваться, если слишком сильно взгрузить себя.
А может этот Аристарх прав, подумалось вдруг Феофанову, и эта его депрессия и усталость и есть нутряной надрыв, о коем говорит ему этот странный человек. Так или дела обстояли иначе, но делать что-то было надо.
-- Что она вам рассказала? -- спросил он у хозяина.
-- Что вздумал ты с Богом тягаться по простоте своей и неразумению, думаешь, что всё по плечу тебе и твоей компании, а когда начал ощущать промашку, не пошёл на попятный, а только усилия увеличил. Скажи, чего ты хотел этим достичь?
-- Как чего, -- удивился даже Феофанов, -- величия для государства. Подготовительную площадку для следующих этапов исследований.
-- А государству твои работы нужны?
-- Если дали мне лабораторию, штат помощников, финансы для работы обеспечили, выходит - нужны.
-- Хорошо. Предположим, что твоя затея увенчалась успехом, что бы ты получил?
-- Не понял вопроса. При чём здесь это?
-- Сосредоточься и ответь.
-- Удовлетворение учёного.
-- А нарождение дитяти тебе этого удовлетворения не даёт?
-- Причём здесь это?
-- Ну как же. В Библии описано, как Всевышний мир создавал, а потом создавал человека. И говорил, что это хорошо. А тут ты малостью своей  сравнялся  с Божественной сущностью и тоже создал, при помощи супруги, человека. Разве это не вызывает в тебе чувство удовлетворения и гордости? Ведь с этим ты справился успешно.
-- Я тебя не очень-то понимаю, -- растерялся Феофанов. -- Вас, то есть.
-- Ты пытался сравняться с Богом - Творцом в одном, на что ты там замахнулся в своём невежестве, забросив другое дело, которое тебе, оказалось, по силам. Где же здесь логика?
-- Погодите - погодите, -- поднял обе руки Тимофей, словно защищаясь или пытаясь остановить несущийся на него таран. -- Это же совсем разные вещи.
-- Обе они из категории  творения, но если в одном деле люди наделены частицей божественной сущности, то в другом они ограничены. Не задумывался ранее, почему сие происходит?
-- Н... нет, -- растерянно признался Тимофей, не зная, как вести себя дальше с этим странным и даже чудаковатым субъектом, слова которого не были лишены смысла, но с такой  стороны  им не рассматриваемы.
-- Я оттого и назвал тебя невежею, -- глухо пробасил Аристарх, -- и не пеняю тебя за это, ибо вина твоя не в том, что ты залез, где тебе быть не надобно, а в том, что ты в этой своей затее упорствовал.
-- Да что вы в этом деле можете понимать? -- огрызнулся Тимофей.
-- В использовании парадокса темпоральных выбросов? -- хмыкнул хозяин. -- Может быть и поболе твоего, ибо в своё время тоже похожей затеей занимался, в компании небезызвестного тебе академика Курчатова.
-- Игнатия Васильевича?
-- Его самого. Я работал на циклотроне, созданном Курчатовым, и в те времена ещё задумывался о тех парадоксах, над которыми бился ты. Только я заглянул чуть дальше тебя, но имел глупость поделиться своими сомнениями на исповеди у батюшки того храма, рядом с которым мы встретились. Закончилось всё крупным разговором в кабинете начальника с представителем комитета государственной безопасности. Оказалось, что батюшка, презрев тайну исповеди, подвизался на ниве двурушничества. Пришлось мне тогда выслушать длинную  проповедь  о бренности человеческого индивидуума перед государственными нуждами. Признаюсь, что лекция та была мною внимательно выслушана и дала почву для многодневных размышлений о месте человеческой личности в авторитарном государстве и о месте Церкви в государстве же. Получалось, что Церковь не более чем инструмент воздействия, встроенный в систему государственных отношений, и является неким  аналогом  КГБ, только более изощрённо действующий. При более глубоком изучении этого вопроса, я пришёл к парадоксальному выводу, взволновавшему меня, скажем так, до крайности. Получалось, что христианская Церковь, на протяжении двух тысячелетий, метаморфировалась настолько, что заняла прямо противоположную позицию, нежели чем две тысячи лет назад. Она стала олицетворением того, против чего в своё время призывала бороться, а многочисленный  клир  зорко следит за тем, чтобы паства, не дай Бог, не начала просвещаться настолько, чтобы заметить это перерождение. К своему ужасу я осознал с тем параллельно, что государство наше устроено подобным же образом, где каждая личность, посмевшая развиваться помимо выверенных внутригосударственных отношений, начинает гнобиться всяческими способами, пока не перестаёт быть  личностью  и не маргинализируется. Я это в полной мере ощутил на своей персоне и только каким-то чудом избежал мест лишения свободы. Таким образом, сгинул я прежний и появился божий человек Аристарх, собирающий вокруг себя людей неравнодушных и думающих. К моему удивлению, нужные люди нашлись, и так образовалось Общество последователей христианства, где мы старались вернуть первоначальные идеалы христианства, параллельно с чем мы ведём работу  закрытия  некоторых научных страниц. 
-- Закрытия? -- удивился Тимофей. -- Как это понять?
-- Да уж постарайся, -- усмехнулся хозяин дома. -- Если в науке делаются открытия, то почему бы кое-что не закрыть, что может плохо отразиться  на будущем человечества. Но, признаюсь, эти задачи решаются очень сложно, ибо пути прогресса  курируются некими дьявольскими силами, хорошо организованными и прикрытыми.
Аристарх по глазам гостя определил, что тот отнёс это утверждение к неким заскокам психического свойства и горько усмехнулся.
-- Ты думаешь, что у меня плохо с головой? Хорошо, если бы всё было так просто, но, как говорится, многие знания есть многие печали. Подумай сам, какие усилия были вложены  в создание ядерного оружия, и каких стараний надо было проявить, чтобы удержать мир на краю атомного  Апокалипсиса, но и это далеко не самый показательный пример. Говорят, что дьявол скрывается в деталях, в мелочах, в том, к чему мы привыкли, сжились, и от чего не хотим избавляться.
-- Например? -- всё ещё не избавился от скепсиса Тимофей.
-- Да много чего. Оружие, когда любой вооружённый недоумок натворит бед, исправить которые будет не по плечу и десятку талантов. Или автомобили. От автоаварий в мире гибнет столько, сколько на войне, не считая ранений и инвалидностей. И это ещё не всё. Не принято говорить о ядовитых выхлопах, миллионах выхлопов, равно как и о других "прелестях". К сожалению,  закрыть  автомобили, телевидение или компьютеры уже не получится, не хватит ресурса здравых сил.
-- Телевидение? Компьютеры?
-- Да. Это отдельная тема для беседы и не надо смотреть на меня, как на мракобеса. Человечество подобно ребёнку, ещё не осознающего перед собой меру ответственности за своё поведение. Ведь ребёнку не рекомендуется давать даже спички, а если в качестве  игрушки  он получает автомобиль, компьютер или автомат Калашникова, то жди беды, большой беды, ибо далеко не все осознают, что творят.
Тимофей вспомнил свои расчёты о влиянии транспорта высоких скоростей на электромагнитное поле планеты и внутренне содрогнулся. А если этот чудаковатый Аристарх прав?
-- Продолжим разговор, -- басил между тем хозяин дома, двигая по столу плошку с остатками каравая. -- Ты вёл свою тему, бросив во имя победы на алтарь науки  агнца  - свою семью. Осознаёшь ли ты свою вину?
-- Что? -- очнулся от раздумий Феофанов.
-- В Библии сказано - да прилепятся муж и жена друг к другу, но ты был готов отказаться от жены своей, дабы решить задачу, поставленную тебе дьяволом.
-- Ну уж нет, рассердился учёный, -- я от Анфисы не отказывался и теперь ищу её.
-- Ищешь ты потому, что сам же оттолкнул её во имя дьявола.
-- Вот заладил - дьявол! Дьявол! -- едва не заскрипел зубами от досады Тимофей Игнатьевич. -- А я уже думал, что мы нашли общий язык.
-- Ты должен отказаться от той затеи, -- заявил Аристарх.
-- Хорошо. Я прекращу свою работу.
-- Этого недостаточно.
-- Я уничтожу те материалы, которые остались у меня.
-- Этого тоже недостаточно. Ты ведь сам понимаешь, что твои люди смогут продолжить работу и без тебя.
-- Но что же тогда мне делать?!
-- Ты изменишь выводы, одни бумаги уничтожишь, а вместо них в папки вложишь другие, чтобы все будущие  перспективы  сходили на "нет".
-- Но это же настоящий подлог! -- закричал Тимофей. -- За это меня по голове не погладят.
-- Может быть, для тебя это и является подлогом, -- столь же шумно ответил ему Аристарх, -- но для меня-то это  закрытие . только после этого получишь назад свою Анфису.
-- А если сейчас я пойду в милицию и выложу им всё, о чём мы здесь столь долго говорили? -- спросил Феофанов, наклонившись вперёд.
-- Продолжаешь приносить жертвы? -- потемнел лицом собеседник. -- Но только во имя  чего? Какие идеалы у тебя ещё остались? Положи их на одну чашу весов, а на другую - себя, свою семью. Что перевесит? что для тебя дороже? Ты готов сделать выбор?
Он поднялся, опираясь на руки, и заглянул, казалось, в самую душу Феофанова. У того остановилось дыхание, он схватился руками за горло, захрипел и опрокинулся. Перед глазами всё поплыло. И пропало.
Очнулся он от холода. Поднялся на ноги и едва не упал снова. Было уже темно. Увидал силуэт человека, рванулся туда.
-- Постойте... Где это я?
-- Напился, алкаш проклятый, -- послышался визгливый женский голос. -- Ишь, нажрутся и валяются потом, где попало. Иди уж домой отсель, пока в трезвиловку не забрали.
Феофанов ухватился руками за штакетник. Во рту было мерзкое ощущение, как после употребления алкогольных суррогатов. Снова едва не упал, с трудом добился от прохожей того, что находится на крайней точке автобусного маршрута. Скоро подкатил и автобус, на котором, кое-как почистившись, Феофанов и укатил восвояси.
Следующие несколько дней он размышлял, а когда однажды утром увидал на двери квартиры жирный вопросительный взгляд, начертанный мелом, решился. Он выказал необыкновенную сообразительность в деле создания ложного результата в своих работах и внося всё это в отчётность своего отдела. На душе скребли кошки, а нутром он понимал, что переступил ту черту, за которой  закон  перестаёт быть на его защите, но вместе с тем появилось какое-то облегчение.
Закончив дело, он, не зная, что делать дальше, снова отправился в тот храм, рядом с которым встретил тогда Аристарха, и поставил свечку перед ликом уже знакомого святого. Постоял рядом, посмотрел, а когда вышел наружу, первое, что увидел, была Анфиса со свёртком в руках, перевязанным алой ленточкой. Был у Анфисы вид бледный и замученный, но она изменилась лицом, когда увидала супруга.
-- Тимофей!
-- Анфиса!
Оба вскрика были устремлены друг к другу и внутрь себя, потому их почти никто и не услышал. Они стояли, обнявшись, пока внутри свёртка не заворочалась и не захныкала маленькая Аглая.
-- Пойдём домой, -- сказала Анфиса. -- Тут для тебя мне конверт дали. Сказали, дома прочитать.
В конверте оказался адрес, какая-то деревня, Звягино, почти на другом конце нашей необъятной страны, некие инструкции и пара билетов в плацкартном вагоне. В соответствии с полученными инструкциями Феофанов написал заявление на отпуск по семейным обстоятельствам, снял со сберегательной книжки деньги и канул в российских просторах.
-- ... Он нашёл у сектантов свою похищенную жену с маленькой Аглаей и выкрал их, -- рассказывал, с горящими глазами, Мишка, -- а потом бежал сюда и прячется здесь уже лет пятнадцать и всё это время сектанты ищут их, чтобы отмстить.
Это была по-настоящему жуткая история, не менее интересная, чем у Элен, чему Мишка был страшно горд. Потом они играли в "дурака", а потом Элька предложила сыграть в "дурака с сюрпризом". Это когда на место козырной карты  кладётся не одна, а две - вторая прикрыта верхней. Когда же берётся последняя карта, открывается козырь нижний и игра заканчивается уже с новыми козырями. Такая идея всем понравилась и они ещё целый час играли, пока не обнаружилось, что давно уже наступила ночь и небо усыпано звёздами.
Пришлось братьям отправляться домой, а подружки забрались, как договаривались, на сеновал и всё прислушивались, как шуршит сено. Казалось, что сеновал жил своей таинственной ночной жизнью. Элька предположила, что это шуршит домовой, который переселился из дома сюда, чтобы не ссориться с Верой Филипповной. Катька-Катерина перебралась поближе к Элен и дышала почти что в ухо. Наверное, она уже жалела, что осталась здесь ночевать.
-- А ты, Катерина, прислушайся. Домовой, если не раздражать его, нашепчет тебе в ухо какой секрет. Знать будешь только ты.
-- А ты?
-- Здесь, Катерина, столько секретов, что хватит и на тебя, и на меня, и на твоих братцев-кроликов, и ещё останется.
Катерина вытянулась, положила руку на сгиб локтя и замолчала, а скоро и мерно задышала, то есть - уснула. Эльке стало смешно, и она хихикнула. Где-то в углу зашуршало. Чисто из озорства Элька шепнула:
-- Домовой. Слышишь меня?
И там хихикнули. Она сразу поняла, что это Мишка и Гришка. Они вовсе не пошли домой, а затаились, чтобы в нужный момент завыть, застонать, заухать и напугать девчонок, которые, на их радость, будут визжать на два меццо-сопрано, как оперные дивы. Но она лишит их такого удовольствия. Наоборот, сейчас подползёт и схватит их за голые пятки. Пусть они визжат и брыкаются.
Незаметно Элька начала вползать в сено и двигалась, как пластуны Войска Донского,  совершенно бесшумно. Получилось на диво ловко. Она как бы плыла под водой, то есть под сеном, раздвигая его руками, как водоросли, и проталкивая тело в образующуюся щель. Она даже ногами шевелила, как пловчиха.
-- Шур - шур - шур ... шур - шур.
Ребята о чём-то тихо говорили. Вот сейчас, сейчас она вынырнет из сена и схватит их. Элька оттолкнула прочь пласт сена и высунула руку, готовая схватить... схватить... но вместо ребят она увидала Лёвчика со своими дружками Дровосеком и Страшилой. Они что-то шептали друг другу на ухо, указывая на полог, под которым мирно спала Катька-Катерина.
Как они здесь очутились? Они её ищут? Элька открыла, было, рот, но тут же зажала его обеими руками, пока её не услышали, но, как назло, в нос попала соломенная труха и там ужасно засвербело. Какое-то время она пыжилась, а потом оглушительно чихнула и  закричала:
-- Беги, Катька! Они здесь!
-- Да слышу я, -- отмахнулась Катька-Катерина, которая почему-то оказалась совсем рядом. -- Сейчас встану. Ещё минуточку...
Элька села, ничего не понимая, подняла марлевую ткань полога. Скрипуче и надоедливо за стеной крикнул петух, зашуршал крыльями, сонно квохтала курица, а Элька всё озиралась, прислушиваясь. На лицо ей попал алый отблеск, пробившийся сквозь широкую щель в стене.
Уже утро! Господи, да ведь ей же всё это приснилось, и как она "плыла" под сеном, и как увидала ту страшную троицу. Это всё страшные истории, которыми они пугали друг друга. Вот и напугала, дурища. не рой другому колодца...
-- Катька, вставай. Пора.               

Глава 4. Багряницы.


Даже если тебя ждёт что-то хорошее, вставать столь рано занятие крайне тягостное. Это как если бы себя из  омута  сна за волосы тащишь. Во всяком случае, именно такой вид был у Катьки - Катерины. Элен, увидавшая кошмар, который обернулся мороком, даже обрадовалась, что это было всего лишь утро нового дня, но Катька продолжала цепляться за  клочья  сновидений, пытаясь ещё хоть чуть-чуть... хоть капельку...
-- Катерина! Ждать никто не собирается.
-- Ну, мамочка, -- она тёрла кулаками глаза, но всё же каким-то образом приняла сидячее положение.
--  Сожалею, но мамочки здесь нет.
-- Элли?!
наконец Катька - Катерина осознала, что находится она вовсе не дома и - самое главное - в школу идти не обязательно, что тут же компенсировало ранний подъём.
-- Давай, скоро народ подтягиваться начнёт к дому, а мы как две сонные тетери, неумытые, непричёсанные. Кошмар?
-- Кошмар, -- согласилась Катька и поползла, зевая, через полог к выходу.
С взвизгиваниями и причитаниями они всё же умылись у рукомойника, куда накануне,  конечно же, забыли налить воды, чтобы она за ночь согрелась, и потому пользовали колодезную воду, студёную, ключевую, которая пробирала, казалось, до самых косточек. Но надо было признаться - плюс от такой воды всё же был - сон с лиц  смылся  сразу. Элька набрала со стола остатки  чаепития, устроенного накануне. Это - перекусить во время похода, если аппетит разыграется. Ребята грозились напечь картошки и жарить грибной шашлык над костром. Про такой Элька ранее не слышала, но попробовать было бы не худо.
Самовар ставить не имело смысла. Из погреба Элька достала кринку с молоком, укутанную вафельным полотенцем. Сверху настоялся слой жирных сливок. Их и выпили. Это было и питьё, и еда, почти что сметана. Элька посмеялась над белыми "усами" у Катьки, а потом оказалось, что у самой были точно такие же.. Так, с шутками и прибаутками, они вышли на крыльцо, а там уже стояла Аглая с квадратным лукошком на сгибе руки. В лукошке лежал свёрток. Сама девушка была в длинном платье, а голову укутывал платок, завязанный сзади.
-- Доброе утро, Аглая.
-- Доброе утро, девочки.
-- Давно здесь?
-- Нет. Только подошла.
-- Больше никого нет?
-- Я не видела, но слышала какой-то шум.
Теперь и они услышали треск, а скоро из бурьяна появились Мишка с Гришкой, какой-то толстый веснушчатый взлохмаченный подросток в жёлтой футболке и круглых очках, а также ещё одна девочка, явно сестра толстяка, тоже кругленькая, с носиком - пуговкой и полузаплетённой куцей косичкой.
-- А вот и мы, -- заявил Мишка.
-- За дачниками ходили, -- подхватил Гришка. -- Это Эдик, а с ним его сестра Зойка.
-- Зайка, -- широко улыбнулся толстячок, поправляя очки, грозившие свалиться с короткого носа.
-- Зоя, -- поправила девочка и с интересом взглянула на девичью стайку, стоявшую у крыльца. -- А вас как зовут?
-- Меня -- Элеонорой, -- дружелюбно представилась Элька, -- но можно просто Элька. -- Аглая.
-- Катерина.
-- Катька, -- тут же подскочил Мишка, -- я с собой ещё еды взял. Ты сама-то позабыла, наверное.
-- Вот ещё - позабыла, -- отмахнулась сестра. -- Мы ещё вчера всё приготовили, пока вы там уши развесили.
-- Ещё неизвестно, кто развесил больше.
Так, препираясь и подначивая друг дружку, они начали удаляться от дома по направлению видневшегося в отдалении леса, поглядывая один на другого. Эдька Есюнин держал себя уверенно в малознакомой компании и даже забегал вперёд, показывая определённого рода лидерские качества. Зоя успела переговорить с каждой из девочек и угостить их конфетами "Ласточка". Знакомство, таким образом, благополучно состоялось.
Если взлететь над Звягино и повиснуть в небе коршуном, то тогда, как на карте, будут видны все окрестности. Неподалёку от Звягино расположились деревни Выдры, Лямино,  Суслово, в стороне, на берегу речки Сойры стояли Кори-Нур и Татары. Дальше, за полями, находился посёлок Осьмушино, а за речкой Паркой - Победилово и большое село Лунное, а ещё дальше, на берегу Луки, расположился город Дальнореченск с конфетной фабрикой "Услада", комбинатом музыкальных инструментов и заводом Электромаш. Ещё там был институт текстильной промышленности, театр юного зрителя и два кинотеатра - "Заря" и "Юность". Кроме этого ещё полторы сотни тысяч населения и второе место в области по озеленению улиц, а вы думали!    
Но это всё лирика высокого полёта, а мы всё же опустимся на грешную землю, возле лесочка, подсвеченного багряными  утренними лучами светила, куда сейчас приближается стайка подростков с корзинками и кошёлками в руках. Первыми вырвались вперёд "братцы-кролики".
-- Смотри сюда, Катька, -- кричал Мишка, ныряя в кусты.
-- Катерина, я гриб нашёл, самый первый, -- слышался восторженный вопль Гришки.
Братья выбрали хитрую тактику. Увидав гриб, один из них громогласно возвещал о находке, втором мигом устремлялся на клич и рыскал вокруг, выискивая добычу, ибо давно известно, что грибы зачастую растут семейками. Найдя искомое, он возвещал об этом и брат, в свою очередь прочёсывал новый участок. Таким образом, они успели прикрыть дно корзинок, в то  время как другие лишь облизывались на их удачу, так как их-то грибы пока что обходили стороной. Это дало повод "братьям-кроликам" слегка задрать носы и на ходу бросать короткие советы неудачливым охотникам.
-- Под ноги смотрите...
-- Под листвой они... должны быть...
Когда первый азарт прошёл, грибники собрались в кучку и посчитали трофеи. На "братцев-кроликов" приходилось восемь красноголовых красавцев, два боровика и два десятка разнокалиберных лисичек. Катьке-Катерине они вручили, встав по-рыцарски на колено, громадный красивый мухомор, шляпку которого при желании можно было надеть на голову, но только сестра этого не пожелала, а совсем наоборот, подарок с гневом отвергла, бросила в траву, повернулась спиной, которой показала своё к ним презрение. Посовещавшись, братья отдали ей самые красивые лисички и красноголовик.
Аглая нашла грузди, четыре штуки, которые обещали быть не последними в этот добычливый день. Элька собрала волнушки, половина из которых оказалась ложными. На Есюниных пришлось два гриба, скромных синявочки, или сыроежки, которые хоть и съедобные, но лихими грибниками игнорируются за счёт других, более  перспективных  грибов.
-- Начало - половина дела, -- громогласно заявил Мишка, ободряюще потрепав Эдьку по плечу, обтянутому жёлтой футболкой с изображением каравеллы Христофора Колумба.
-- Лучшее ещё впереди, -- подхватил Гришка и указал пальцем в сторону леса, находящегося в отдалении, за полем, куда все тут же с энтузиазмом устремились, ворвавшись на обширное травяное пространство. Эдька изображал собой парусник - каравеллу и даже надел на голову лукошко, объявив, что это "марс". Живот его натягивал жёлтую ткань футболки и можно, обладая известной долей фантазии, вообразить, что это такой парус. Мишка и Гришка тут же к игре подключились и изобразили собой огромный колёсный пароход - лайнер, и даже для пущего правдоподобия вращали корзинами, что, видимо, должно было означать движение плиц, но, после того как Гришка едва не упал, с трудом удержавшись на ногах, застрявших в травяных зарослях, они  объявили, что "Титаник" получил пробоину и сейчас будет тонуть, после чего - действительно - под собственные скорбные и заунывные стоны, опустились на землю так, что даже и головы их скрылись под уровнем травяной  поверхности. Там они и остались на какое-то время полежать, шумно отдуваясь, так как оказалось, что изображать из себя большой пароход - занятие чрезвычайно утомительное. Наконец явилась спасительницей -- Бегущей-по-волнам, Катька-Катерина, "реанимировала" их и заставила двигаться дальше под звонкий смех Элен и Аглаи. Да, Аглая  оттаяла  от своей каждодневной серьёзности и теперь рассыпалась хрустальным перезвоном мелодичного смеха. Ранее никто и не слышал, насколько она может задорно смеяться и каждый теперь, наперебой, старался вызвать новые  россыпи  смеха. Даже толстяк Эдик ради этого перекувырнулся колобком через голову.
Потом, перед новым броском в лес, они отдыхали.
-- Настоящий гриб, -- заявила Элен, вспомнив рассказы бабушки, -- может весить несколько тонн и занимать территорию  в два - три гектара, а то и того более. То, что мы привыкли считать грибами, это подобие бутонов цветка, которые срывают либо срезают, а растение остаётся и продолжает цвести. Так же и гриб, мы режем то, что показывается из земли, а то, что остаётся, грибница и всё остальное - прочее, живёт и здравствует.
-- То есть, по-твоему, грибы это такие цветы? -- переспросила Зоя, недоверчиво покосившись на Эдьку. Тот шмыгнул носом и поправил очки.
-- Ну да, то есть это особый класс растительного мира. У них, то есть у грибов, имеются масса своих особенностей, на которых я не буду останавливаться, чтобы не отбить охоту к нашему походу. Если проявить терпение и собрать осторожно споры боровиков либо лисичек, то можно выращивать грибы и рядом с домом, если создать, конечно, им преемлимые условия, но дело это ответственное и чреватое последствиями.
-- Понимаю, -- заявил толстяк Эдик. -- Грибы перерождаются и становятся ядовитыми.
-- Да, -- кивнула головой Элен. -- Это живой природный фильтр, собирающий всю грязь в окрестностях, ассенизационная установка Природы и надо приноравливаться к этим свойствам.
-- Я не совсем понимаю, -- заявила Катька - Катерина, -- но что-то мне расхотелось собирать больше грибы.
-- Давайте искать ягоды, -- предложил Мишка. -- Это подойдёт для тебя, Катька?
-- Катерина, давай лучше поиграем в пряталки. Или индейцев.
Мальчишки, даже становясь взрослыми, не расстаются со страстью к играм. Это может быть игра в машинки, пусть и настоящие, и некоторые из тех  игрунов  становятся настоящими гонщиками, но ведь в основе большинства хобби лежат именно  детские  игры. Другие играют в войнушку, пусть даже делают при этом серьёзные и суровые лица, а на плечах у них погоны, усыпанные большими и малыми звёздами, но и это игра, учения с условными противниками, и лишь когда тебя прошивают боевыми пулями, начинаешь о чём-то догадываться, но уже поздно становиться серьёзней. Третьи играют в казаков - разбойников, как с той, так и с другой стороны, соблюдают иерархию, "законы", условности, ожидая, что на этот раз именно тебя назначат  атаманом  и вот тогда-то они узнают, что есть настоящий кураж. Играют в строителей, играют в докторов, играют в школу, играют в политику, играют в науку и некоторые даже догадываются, что многие их действия не более чем условность, но не противятся этому, потому что главная отличительная особенность игры состоит в том, что за последствия-то никто не отвечает. "Я пошутил" или "я больше с вами не играю" - две главные отмазки  проигравшей стороны. А многие и не скрывают своей привязанности к играм и называют это дело - хобби. Это заметил ещё английский авантюрист и драматург Вильям Шекспир и сказал: "Вся наша жизнь - игра, а люди в ней актёры". Да, правильно, он говорил про театр, но сути-то это не меняет.
А вот девочки, которые становятся женщинами, играм не так подвержены. Конечно, и они играют в "дочки - матери", куклы, дом, но это скорей такая форма обучения, более усваиваемая, чем школьная  долбёжка. Почему так сложилось? А потому, что женщины взяли на себя ответственность, то есть "держат ответ" за семью, дом, благополучие, а это вещи серьёзные, требующие усидчивости и внимания, в то время как мужички, отцы, братья и сыновья, с азартом самовыражаются в играх.
Когда "братцы-кролики" заулюлюкали, изображая из себя команчей, а к ним с азартом присоединился Эдик, Элен, Катька-Катерина, Зоя, а следом и Аглая заулыбались, глядя на такое ребячество, но мальчишки не обращали на них внимания. Эдька нашёл сосновую шишку, вставил её в развилку сучьев и принялся метать нож-складеньчик, как истинный краснокожий воин, пусть и не очень удачливый. Шишку он-таки сшиб, чем вызвал бурю эмоций собратьев по племени, которые тут же присоединились к метателю и швыряли свои ножи, пока их не потеряли в кустарнике. Затем занялись поисками. Совместными усилиями один всё ж таки отыскался, но второй ножик канул бесследно. Наверное, лес взял его себе, в качестве компенсации, за столь бессмысленное времяпрепровождение, о чём громогласно объявила Катька-Катерина.
Охотники снова сконцентрировались на грибном поиске и даже преуспели в этом, но вдруг Зоя наткнулась на малинник, залезла в самую гущу кустарника, где была самая лакомая ягода, а когда застряла там, подняла такой шум, что на выручку примчалась вся компания. Дачницу извлекли из колючих  объятий , а потом все с энтузиазмом принялись угощаться лесной малиной. В отличие от садовой, одомашненной, она не такая крупная и красивая, но зато ароматная до безобразия. Потому-то все на неё накинулись, попробовав сначала "по ягодке". Эдька, как медведь, ворочался в самой середине кустарника, где были самые крупные ягоды, но, как оказалось позднее, и самые толстые шипы. Он пыхтел там и вздыхал, и скоро те вздохи стали напоминать стоны. Пришлось организовывать новую спасательную экспедицию, а затем операцию по извлечению впившихся шипов малинника, для чего у злосчастного Эдьки изъяли очки и с помощью их (как лупы) и ловких пальцев, одну за другой, извлекли четырнадцать "занозин" Элеонора и двенадцать Аглая, а Эдька всё это время виновато пыхтел и горестно вздыхал, героически перетерпев операцию.
Все эти приключения вызвали общий зверский аппетит. Были извлечены все приготовленные в дорогу съестные припасы, уложены на белый головной платок Аглаи и честно  поделены. Каждому досталось понемногу, потому что Эдик не взял с собой ничего (забыл), а Зоя прихватила лишь кулёк леденцов, Катька - Катерина довольствовалась общим с Элли пакетиком, где лежали четыре скромных бутерброда с сыром и несколько сушек. Короче, после той трапезы есть захотелось ещё сильнее.
На повестке дня встали два вопроса - возвращаться, или идти дальше, но сперва всё же подкрепиться как следует. Возвращаться не очень-то и хотелось, но чувство неудовлетворённого голода делало дальнейший поход не таким желанным и весёлым. Как быть?
Неожиданно выход предложила Аглая.
-- У нас есть грибы. Надо их приготовить.
-- Точно, -- подхватил Эдька. -- Давайте зажарим их на костре. У меня и спички есть.
-- Не получится, -- заявил авторитетно Мишка. -- Нужна сковорода, а так просто не выйдет. Скажи-ка им, Катька.
-- Катерина, подтверди, -- добавил Гришка. -- Они просто подгорят и всё.
-- А если их сварить? -- спросила Элен. -- Получится грибная похлёбка. Ещё бы туда картошечки, лучку.
-- Ага, -- заулыбался толстый Эдик, -- а ещё кастрюлю, печку и дров охапку. Только для этого домой вернуться надобно.
-- Или в деревню любую, лучше даже заброшенную, -- заявила Катька - Катерина.
-- Точно, -- аж подпрыгнул от радости Мишка.
-- Там и дрова найдутся, и печка, и котелок какой-нибудь.
-- А также колодец с водой.
-- А мы уж постараемся, сделаем всё в лучшем виде.
Теперь каждый выкрикивал слова одобрения. Отличная идея, посетившая голову Катьки - Катерины, всем чрезвычайно понравилась. Да и интересно очутиться в брошенном доме, хозяйничать там, приготовить похлёбку и смолотить  всё, под шуточки и подначки товарищей, а потом собрать ещё грибов и вернуться домой с трофеями. Будет о чём вспомнить и через неделю, и через месяц.
-- Постойте, -- закричал Эдик, замахав руками, чтобы остановить общий гомон. -- А где здесь ближайшая брошенная деревня?
-- Ближайшая - Багряницы, -- сказала Аглая, -- но до Нахаловки немногим дальше. Дойдём за час, приготовим...
-- Это ещё зачем? -- закричал Эдька и даже ногой топнул от избытка чувств, а Зойка подошла поближе и встала рядом с братом, и посматривала на всех-других, вызывающе выставив носик-кнопку. -- когда эти самые Багряницы рядом. Туда и пойдём.
-- Но туда не ходит никто, -- неуверенно сказал Мишка, покосившись на сестру. -- скажи им, Катька...
-- Катерина, подтверди - не надо нам туда...
-- В самом деле, -- как-то неубедительно и медленно ответила им сестра. -- Нельзя нам туда... Дедушка будет недоволен...
-- Да что вы заладили, -- от возмущения с носа у Эдьки едва не свалились очки, но он их каким-то чудом успев подхватить, -- нельзя, недоволен. Что мы им, дети малые, что ль. Сами разберёмся. Выберем крайний дом, печку затопим, грибовницу сварим и - назад. Попутно пару лесков прочешем. Никто ведь и не узнает, если мы сами трепаться не будем.
Он говорил, переводя взгляд с одного на другого, а потом смотрел только на Эльку, ведь она была достаточно взрослой девушкой, чтобы не купиться на детские запреты, и та первой сдалась.
-- И в самом деле, что уж там такого. Сварим похлёбку и уйдём.
-- Дело говоришь, -- обрадовался Мишка. -- Правда, Катька?
Последней сдалась Аглая. Она что-то возражала, но как-то тихо и её никто не слушал, а потом все двинулись в сторону этих Багряниц. Аглая постояла - постояла, оглянулась, а потом пошла следом за удалявшейся компанией, ускоряя шаг.
-- Расскажите, братцы, что это за Багряницы такие? -- попросил толстый Эдька, вытерев раскрасневшееся лицо носовым платком.
-- Да было тут такое село, -- начал Мишка. -- Говорят, довольно большое, с церковью на бугре, но потом там случилось что-то.
-- Люди там пропадать стали, -- подключился к рассказу Гришка. -- То один, то другой. Вроде как в лес уходят, или по-хозяйству что, а вечером домой не возворачиваются. Когда заметили это дело, уже многих не оказалось. Искать начали, но так и не нашли никого. Закончилось всё тем, что оставшиеся собрались  табором  да уехали из села. Мол, нечистая сила там появилась.
-- Да? -- переспросил Эдик, энтузиазм которого как-то вмиг поубавился, но лица своего ему терять совсем не хотелось. Он сейчас был как бы за старшего, настоявший на своём и оттого приходилось "держать марку". -- Может, оборотень какой приблудился?
Он хотел пошутить и даже засмеялся, но никто смех тот не подхватил, лишь Зойка под плечом, то ли хихикнула, то ли мышкой пискнула. Она открыла, было, рот, чтобы предложить вернуться, но тут же ойкнула, споткнувшись о длинную жердь, а из-за кустов показался бревенчатый бок избы.
-- Это и есть Багряницы.
Позади послышался голос. Все вздрогнули и оглянулись, но это была догнавшая компанию Аглая.
Почти прижимаясь, друг к дружке, тесной вереницей, они перешли через двор и поднялись на крыльцо. Доски ступеней под их ногами жалобно скрипели на разные голоса, словно сетуя на свою горькую судьбину.
Сначала они заглянули в горницу, потом на кухню, потом в подворье. Если не считать толстого слоя пыли и кучки помёта в углу от, оставшегося от посещения дома каким-то зверьком, изба была готова принять их под свой прогнивший, но всё ещё довольно крепкий кров. Осмелев, Эдька начал командовать, исполняя роль старшего в команде.
-- Девчонки, на кухню. Чистить грибы! Мишка, сходи на огород, там должна быть картошка, хоть немного. Гришка, ты лети за дровами. Я баньку видел в стороне. Там вроде как поленница осталась. Ну а я... я за водой пойду.
Все как-то воспряли духом. Зойка подхватила веник и, поднимая клубы пыли, мела пол, расчищая место для всей компании. Аглая гремела чугунками и кастрюлями, вытаскивая их из шкафчика и выбирая необходимую посудину. Катька - Катерина собрала тарелки и разнокалиберные ложки, осмотрела их и сложила в одну из кастрюль, чтобы вымыть. Неожиданно под чьими-то ногами затрещали доски, все девчонки, как одна, замерли. В дверях появилось нечто невообразимое, и Зоя открыла, было, рот, чтобы закричать, но тут пригляделась и успокоилась. Это был Гришка, тащивший такую охапку берёзовых дров, что двигался наощупь, проверяя путь носком то одной, то другой ноги.
А потом сразу сделалось шумно. С заднего двора заявился Мишка, нёсший за дужку проржавевшее зелёное эмалированное ведро, наполовину заполненное свежевыкопанным картофелем и шикарным пучком лука с длинными зелёными перьями.
На улице послышался грохот, словно обвалился кусок стропил с крышей. Все кинулись наружу и увидали толстого Эдьку, лежавшего рядом с разгромленным крыльцом, две нижние ступени которого были безнадёжно сломлены. Эдька лежал в большой луже и шарил в ней обеими руками. Гришка, было, хихикнул, но Катька - Катерина заехала ему локтем в бок, отчего Гришка присел, и кинулась на помощь Эдику.
-- Очки! Осторожно, где-то здесь мои очки.
Предупреждение запоздало, потому что под ногой уже хрустнуло и, с самым виноватым видом, Катерина протянула Эдику погнутую оправу, в которой сохранилось лишь одно стеклышко - линза, да и та была покрыта сеточкой трещин. Второе рассыпалось вдребезги, и Эдька дрожащими руками всё цеплял на нос очки, но те, деформированные, сваливались оттуда раз за разом. не выдержав этого жалкого зрелища, Элеонора решительно подошла и забрала оправу у толстяка.
-- Подожди. Сейчас мы посмотрим, что можно сделать.
Со стоном Эдька поднялся и, припадая на левую ногу, отошёл в сторону, запнулся за лежавшее серое цинковое ведро и снова чуть не упал, но его подхватила Аглая, метнувшаяся вперёд, и помогла присесть на козлы для пилки дров.
Всхлипывая от боли и обиды, Эдик рассказал, что нашёл за домом ведро, наполнил его водой из колодца и шёл назад, но проклятые доски треснули под ногами и он повалился, попытался подняться, а потом почувствовал сильную боль в ноге и упал снова. Вот тогда он потерял очки и сразу попытался их нащупать, потому что знал... знал... что кто-нибудь...
-- Эдуард, -- подошла к нахохлившемуся толстяку Аглая, -- попробуйте их надеть сейчас.
Толстяк кое-как пристроил очки, то есть оправу с единственной треснутой линзой, на вспотевшем носу и с благодарностью посмотрел сквозь них на девушку:
-- Спасибо, Аглая. У меня есть запасные очки, но только они остались дома. Но я хоть что-то сейчас вижу, но вот нога...
Он снова попытался подняться и упал на козлы. Сейчас вперёд вышла Элен. Её бабушка занималась лечением и успела поделиться кое-какими советами относительно трав и их применений и потому Элька чувствовала себя если и не опытной врачихой, то хотя бы медсестрой.
-- Перво-наперво, больной, -- сказала она, -- попробуйте пошевелить  пальцами ушибленной ноги.
Эдик старательно пошевелил пальцами, страдальчески на них глядя.
-- Хорошо, -- продолжила Элеонора. -- Видишь, пальцы у тебя шевелятся, значит, кости и сухожилия, участвующие в двигательных процессах, целы. Теперь посмотрим дальше. Ты говоришь, что у тебя под ногой проломилась доска ступеньки?
-- Да. Я потерял равновесие, выронил ведро, уцепился за перила, навалился на другую ступеньку, но и она предательски треснула. Я повалился на спину, почувствовал боль, когда попробовал подняться...
-- Всё ясно, больной, у вас банальное растяжение связок. Надо положить на ногу лёд или поместить её в холодную воду, чтобы избежать опухоли, и затем сделать жёсткую повязку.
Подобравший тем временем ведро Гришка уже летел к колодцу и набрал там прохладной воды, а Мишка подтащил к раненому товарищу колоду, из каких в деревнях поят скотину. Туда вылили воду и Эдька мужественно сунул в воду повреждённую ногу.
-- Пока посидите здесь, больной, -- заявила Элеонора, -- а мы займёмся прочими хозяйственными заботами. После обеда забинтуем ногу и подумаем, что делать дальше - добираться домой самим, либо идти к Ляминым за помощью, чтобы вывести отсюда больного на машине.
-- Сначала давайте поедим, -- жалобно предложил Эдька. -- На сытый желудок многие проблемы решаются сами собой. По себе знаю.
Все вспомнили о грибной похлёбке и умчались на кухню проверить, что там да как. Рядом с бедолагой Эдиком осталась его сестра Зоя. Она преданно посматривала на брата и перекатывала во рту леденец.
-- Ох, и влетит нам за то, что мы сюда сунулись, -- заявила вдруг Элли, нарезавшая на доске очищенную картофелину. -- Ведь Тимофей Игнатьевич наказал нам сюда не соваться.
-- Мы его не послушались, -- подхватила Аглая, -- вот и получили по заслугам. Кстати, именно Эдуард и предложил нам идти в Багряницы.
-- Мало того, он ещё и настоял на своём, -- подтвердила Катька - Катерина. -- Получается, что он получил по заслугам. Хотя мне его и жалко.
-- И мне, -- добавила Элька. -- Но надо как-то отсюда выбираться. Действительно, пообедаем и будем решать.
Пока девчата хлопотали по хозяйству и обживали дом, Мишка и Гришка незаметно исчезли. Им пришла в голову, сразу обоим, одна очень интересная мысль. По их понятиям, в деревне обычно проживают в основном старики, а старики это такие люди, которые подвержены самым разным  болезням и увечьям, то есть, если хорошенько пошуровать по соседним домам, то обязательно обнаружатся костыли, и уже не придётся им уговаривать деда и везти сюда "Скорую помощь", а потом всем получить выговор и выволочку по первое число. Может даже, по первое сентября.
Этот авантюрный поход по избам, сараям и чердакам принёс успех уже во втором доме, где прямо на стене обнаружилась пара вполне удовлетворительных костылей с валиками, обитыми коричневым дерматином. Братья почистили, как смогли, и явились в "свой" двор, неся каждый по костылю, и вручили их Эдьке.
Можете представить себе удивление "хозяек", когда в горницу гордо вошёл, как Джон Сильвер, но только в треснутых очках, Эдька в сопровождении свиты, состоящей из Зои, Мишки и Гришки. И это в тот момент, когда Аглая объявила, что "кушать подано". Ребята издали дружный восторженный вопль из репертуара племени "Тумбо-юмбо".
Почему одно и то же блюдо, приготовленное на лоне природы,  воспринимается совсем по иному, чем дома? Вроде бы и ингредиенты те же, и рецептура идентична, но вкусовые параметры отличаются, причём на природе всё кажется намного вкуснее. Наверное, основную роль в этом  парадоксе  играет некоторый психологический фактор положительных эмоций, усталость, помноженная на чувство голода, некоторый элемент экзотики, а всё вместе складывается в те особенности, о которых мы говорили выше.
Вся компания уписывала грибную похлёбку за обе щёки, с добавками и комментариями, и очень скоро оказалось, что кастрюля пуста, а вместе с этим пришло чувство умиротворения, когда все неприятности мира кажутся не стоящими внимания мелочами. Все устроились, кто где, отдохнуть. Почётное место, в продавленном кресле, было предоставлено "увечному" Эдьке, чем он с превеликим удовольствием и воспользовался.
-- Объяснит ли мне кто, -- скоро спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, что это за история приключилась здесь, в Багряницах, что народ отсюда разбежался, и село оказалось вроде как под запретом.
Подростки переглянулись, потому, как каждый из них что-то слышал, но толком не знал, потому что бывал здесь лишь наездами, и всегда находились занятия по душе, а до краеведческих  изысканий  всё как-то не доходило. Впрочем, был среди них человек из местного населения, хотя и не коренного. Все посмотрели на Аглаю, а та покраснела и опустила глаза.
-- Да я, быть может, знаю не более вашего. Вот мой отец...
-- Что - твой отец? -- спросил Эдик после продолжительного молчания Аглаи.
-- Он мог бы рассказать больше, потому как его заинтересовала эта история.

* * * 

Тимофея Игнатьевича Феофанова заинтересовала история села Багряницы, наверное, потому, что ему смертельно надоело такое вот запечное существование. Анфиса, супруга его, ушла с головой в хлопоты над крошкою-дочкой. Может быть, если бы народился б мальчишка, и Тимофей тоже увлёкся воспитанием будущего мужичка, но Анфиса не очень ему доверяла, вспоминая те невзгоды, что пережила по его вине в Новосибирске. Пусть и прошло уже два года, скоро будет три.
Отец Аристарх, как и обещал, схоронил  их в российских просторах, но только оказалось, что тесно здесь Тимофею. Душа его требовала достойного занятия, аналогичного утраченному, а тут всплыла история с бегством населения ближнего села.
Сначала он решил переговорить с кем-нибудь из проживавших ранее там, и вдруг оказалось, что переселенцев-то и нет. То есть они были, но незнамо где. Решившись бежать из места, показавшегося им смертельно опасным, они уехали достаточно далеко, чтобы их можно было найти отсюда, из  окрестностей. Это обстоятельство лишь  добавило учёному желания добраться до истины.
Люди, уезжающие в дальние края, всё равно с кем-то общаются. Тимофей Игнатьевич нашёл одного из водителей, которые перевозили жителей Багряниц. Оказалось, что беглецы были скупы на слова, словно заранее сговорились о молчании. Упоминали, что это место проклято, и что появляться там никому не следует. Что пропадали там люди и среди бела дня. Что в окрестностях села появлялись ужасные создания, которые не походили ни на людей, ни на животных. Что эти страшилища охотились на грибников, рыбарей, охотников, но, ни одного из них не видели представители компетентных органов. В конце длинного разговора выяснилось, что подобные вопросы рассказчику уже задавал местный журналист, корреспондент газеты "Дальнореченские ведомости".
Хотел, было, Тимофей сам с журналистом встретиться, поговорить, да потом передумал. Мало ли что, ведь судя по всему, корреспондент тот человек ищущий. А ну как его заинтересует личность нового знакомого? А ну как он копнёт его прошлую жизнь, а ведь это тема для интереснейшего репортажа, только вот самому Тимофею это без особой надобности. Наверное,  там  он до сих пор числится без вести пропавшим. А если в его институте разобрались, что он, перед  уходом, исказил все рабочие материалы, то в его поисках должны участвовать и  органы, которым только палец покажи, по плечо руку отхватят.
Короче, нашёл статью этого репортёра Феофанов в "Зареченских ведомостях" за прошлый год и внимательно прочитал.
"Пропавшее село"
"Если встать на крутояр у реки Кудры, то хорошо видна линия горизонта, озаряющаяся на закате каким-то особым багровым светом. Связано ли это интересное атмосферное явление со здешними местами, доподлинно неизвестно, но оно отразилось в наименовании одного села - Багряницы. Признайтесь, что в этом поэтическом названии есть нечто зловещее, что довлеет над этим местом, дожидаясь своего часа. И оно, это время, всё же назрело.
Как говорили старожилы, люди здесь пропадали издавна. Пойдут в лес и - пропадают, с концами, то есть бесследно. Ещё до революции говорили о проклятом месте в этих лесах, о некоей Чёртовой поляне. Суть того явления, по рассказам знатоков, состоит в том, что попавшие на поляну люди ходят кругами и никак не могут вырваться за пределы круга, а кто упорствует, лезет в самую середину заклятой чащи, тот и вовсе пропадает. Если же выйти желаешь, то надобно встать нам колени, прочитать "Отче наш" три раза и отдать себя в руки Господа. Но можно и просто уснуть, а наутро, раненько, когда солнышко своими первыми лучиками лес приголубит, появляется короткая возможность вырваться оттуда.
Не правда ли, похоже на сказку, однакож нам удалось найти в архиве документы полицейского управления губернии, где говорилось о пропаже людей в нашей волости. Затем случилась революция, гражданская война, трудный выход из  коллапса, коллективизация, то есть попросту, особо не учитывалось, кто, где и когда сгинул, пропал либо просто сбежал в края дальние, хлебные. Только в послевоенные годы снова столкнулись с фактами людской пропажи. Постепенно обозначился центр всех этих пропаж и опять о пришёлся на окрестности Багряниц.
Потом пропажи вроде прекратились, но когда, по истечении определённого времени, начались снова, милицейское начальство снарядило участкового инспектора Хлюдова, в помощь которому назначили трёх бойцов патрульно-постовой службы из города Дальнереченска, которые отправились на поиски очередного пропавших - одного взрослого селянина и  подростка Михаила Котова. Группа отсутствовала несколько дней, потом Хлюдов появился в городе и привёл с собой пропавшего подростка. Потом он заявил у себя в отделении, что ему придётся вернуться за бойцами, которые остались  там, возле Багряниц. Человек обстоятельный, бывший фронтовик, участковый инспектор младший лейтенант Хлюдов получил довольствие на всю свою команду, выписал боеприпас и уехал на служебном мотоцикле "Урал". Больше ни о Хлюдове, ни о приданных ему бойцах постовой службы никто не слышал и не встречал. Они сгинули, как и многие до них. Милицейский отряд прочесал окрестности, но не обнаружил никаких следов. Может, какие личные обстоятельства заставили исчезнуть офицера милиции, бывшего фронтового разведчика, либо среди бойцов случился какой конфликт и они постреляли друг друга. Рассматривались самые фантастические версии. Работала следственная бригада из области, но, похоже, и они уехали, ни с чем. Через полгода, по словам очевидцев, пропавший Хлюдов объявился в Багряницах, прошёл по центральной улице села, зашёл в дом главы сельсовета и они вместе куда-то ушли, чтобы больше уже не вернуться.
Это, или были другие  обстоятельства, но только село снялось разом с места и скопом отправилось на железнодорожную станцию. Они арендовали несколько вагонов, загрузили туда имущество и укатили прочь, никому ничего не рассказывая. Куда они уехали? В оформленных ими бумагах значилась станция, но там они не выгружались. Машиниста, их перевозившего, нам найти не удалось. Милиция не пожелала рассматривать наше заявление, мотивируя это тем, что  пострадавшие в этом деле отсутствуют. Из всех жителей Багряниц остался только подросток Михаил Котов, который молол всякую чушь и несуразицу и потому попал в неврологический диспансер, где долгое время лечился, а потом был выпущен и тоже пропал, так как нигде не объявлялся. Круг замкнулся. Пропавшее село остаётся на месте, туда можно войти, прогуляться по притихшей улице, где лишь ветер носит обрывки бумаг и всяческий мусор. Это как "Летучий Голландец", пришвартовавшийся у реки Кудры, и тайну его ещё предстоит разгадать, если найдётся таковой смельчак".
Тимофей Феофанов внимательно проштудировал заметку и сделал кой-какие выписки. Эта история и в самом деле выглядела таинственно. Почему участковый Хлюдов ничего не рассказал, каким же образом он нашёл пропавшего подростка? Видимо, он действительно торопился, торопился вернуться за вверенными ему людьми. То есть он действительно что-то нашёл и спешил, даже не стал терять времени, докладываясь начальству, что могло означать... Означало, что дело серьёзное. Хлюдов выписал запас патронов, а это уже говорило само за себя. Но ведь он тоже пропал, вместе с пистолетом, запасом дополнительных патронов и служебным автотранспортным средством "Урал".
Конечно, можно предположить, что товарищ Хлюдов на том самом мотоцикле ударился в бега, но отчего он этого не сделал раньше? Ему так важно было доставить в город умственно неполноценного подростка? Или тот повредился умом, столкнувшись с чем-то действительно удивительным, что было причиной пропажи многих людей на протяжении длительного времени. Да, это уже кое-что.
Кое-что и не более того. А попросту говоря, он остался ровно на том месте, откуда и начал. Тогда Тимофей взял ружьишко, топор, и сделал то, с чего следовало начать сразу - отправился в те самые Багряницы.
Он шёл по центральной улице, держа стволы на локтевом сгибе, и насторожённо прислушивался, но, при всём старании, не мог уловить ничего необычного. Брошенное людьми село, каких по стране тысячи. Но чем-то неуловимым оно всё же отличалось от прочих. И он должен выяснить, чем.
Добравшись до последнего дома, развернулся и двинулся обратно, переводя взгляд (и стволы) с одной стороны улицы на другую. Через час вновь остановился. Если тайна здесь и была, она не желала расстилаться перед ним столь уж легко, на блюдечке с голубой каёмочкой.
Сдаваться не хотелось. Тогда он отправился в городской архив и поднял сводки происшествий, пропаж людей. Сидел до вечера, пока архивариус не начал сердито кашлять в его сторону, намекая, что время нормального человеческого интереса выходит. Пришлось откланяться, но этот вечер, за который он едва не отсидел ягодицы, дал свой результат - происшествия начали выстраиваться в систему. Люди пропадали через одиннадцать лет. То есть пропал человек, или несколько лиц, а следующие - через одиннадцать лет.
В схему не укладывался только участковый инспектор Хлюдов. Он пропал, как и прочие, но появился через полгода, а затем снова пропал, но уже с сельским главою. То есть из этого дьявольского круга, Чёртовой поляны, имелся  неурочный  выход, только его надо было найти. Оттуда можно было выйти, и можно войти туда. Но - как? Вопрос.
Теперь фермер Феофанов, что называется - с головой погрузился в расчёты, исписав   цифрами несколько больших листов бумаги. Получалось, что очередной одиннадцатилетний интервал начнётся без малого через два года.
Эти два года провёл он в большом нетерпении, но не оставляя без внимания и своё подсобное хозяйство. Феофановы обзавелись несколькими тёлками и свиноматкой, а сам Тимофей, как бывалый строитель, собрал из бруса маленькую ферму, с воздухоотводами и даже механическим навозоудалителем с приводом от "убитого" мотоцикла.
Ни для кого не секрет, что сельский труд очень тяжёл, и не только физически, но и своей каждодневностью, которая в любой момент грозит обернуться серой рутиной, каторгой, лишь только на миг потеряешь веру в свои силы. Но если, ценой колоссальных усилий, налаживается некий  ход, организация дела, становится уже легче. Не надо забывать, что из помощников у Тимофея была лишь его супруга, Анфиса, да один - два сезонных рабочих, в основном из числа студентов, желающих заработать себе за лето на модные шмотки, да и то, если студенты те деревенских корней, то есть не чурающихся труда физического.
Так вот, в заботах каждодневных и прошли те два года. Тимофей собрался в намеченный поход, ласково попрощался с маленькой Аглаюшкой, поцеловал Анфису и ушёл в лес, закинув за плечо старенькую тульскую двустволку. Своих он решил не тревожить, лишь черканул записочку (если что), где описал, куда и зачем он отправился.
За эти два года Багряницы почти не изменились. Так же куча комаров-толкунцов собралась  столбом,  и толклись в солнечном закатном луче. Пробродивший здесь весь день уселся во дворе крайнего дома и развернул пакет с остатками снеди. Поужинав, он собрался уже отправиться восвояси, да задержался, неожиданно задремав от усталости и нервного возбуждения.
Сначала он просто прислушивался к тишине, вобравшей в себя многоголосый гул Природы, отвоевавшей свои права на это место. Слушал - слушал, да незаметно для самого себя и прикорнул. А когда очухался, багряные огни окрасили ближний к нему край леса, преобразив кроны деревьев. Вот-вот должна была опуститься ночная мгла. Надо было спешить, если он не собирается задерживаться здесь на ночь, что не входило, по правде сказать, в планы Тимофея. Он оглянулся на прощанье, кинул последний взгляд на село и ... едва не опустился на ослабевших ногах. Одно из окон тёмных силуэтов  домов слабо светилось изнутри. Там кто-то был и зажёг лампу или свечу.
Мигом куда-то улетучилась усталость, и Тимофей перехватил "тулку" поудобней. Мало ли что. Как опытный охотник, он подобрался бесшумно к нужному дому, обошёл его, чтобы войти с тыльной части, нашёл там проход в подворье. Ступал нежно, чтобы не спугнуть незнакомого гостя (либо гостей), чтобы ни один сучок не хрустнул под ногами.
Вошёл в сени. Хорошо, что дверь в горницу не была плотно закрыта. Узкий клинышек сумеречного освещения делал тьму прозрачной настолько, чтобы можно было ориентироваться без опаски на что-либо наткнуться. Он подошёл к двери и заглянул в щель.
Посередине горницы стоял большой прямоугольный стол, закрытый грязной серой клеёнкой. По обе стороны стола стояли широкие лавки и на одной из них, спиной к Тимофею, сидел молодой мужичок в какой-то грязной измызганной робе, со спутанной шевелюрой, скрывающей под космами часть лица. На столе стоял подсвечник с двумя оплывшими свечами. Мужик низко склонил над столом голову и чем-то был занят - то ли читал газету, то ли писал. Видна была только спина.
Тимофей просунул внутрь стволы ружья и тихонечко надавил на дверь. Послышался отчётливый скрип и тот, что сидел за столом, мгновенно, рывком, поднялся, поворачиваясь. Что-то мелькнуло, и в косяк впился топор, брошенный едва ли не наугад,  на звук. Как Феофанов удержался, чтобы не выпалить с обеих стволов по уголовнику, Тимофей не знал.
Это он тогда решил, что столкнулся с беглым заключённым. Тот забился чёрт-те куда, и было приготовился отдохнуть, расслабиться, а тут незнакомец, да ещё с ружьём. Вот он его и топором...
Это была первая мысль, которую "уголовник"  тотчас же развеял. он оттолкнул упавшую лавку и опустился на колени, протянув к Тимофею обе руки.
-- Прости ме-ня... Я не хотел... Я думал, что ты -  другой, не-человек.
-- Нечеловек? -- не понял Тимофей, продолжая держать ружьё по направлению к незнакомцу, но тот на двустволку не обращал внимания. Он искренне радовался при виде Феофанова. Заглядывал ему в глаза, улыбался, демонстрируя щербатые, изъеденные кариесом зубы.
-- Ты ведь не уйдёшь, не бросишь Мишку?
Если бы у него был хвост, он бы им сейчас вилял, как брошенная собака, внезапно увидевшая старого хозяина, хотя этого человека Тимофей Феофанов видел явно в первый раз.
-- Кто ты? И что здесь делаешь?
-- Да Мишка я. Котов.
Чем-то эта фамилия показалась Тимофею знакомой. Где-то он её уже слышал, и тут Тимофей вспомнил прочитанную заметку в "Дальнореченских ведомостях". Там тоже был Мишка Котов, сначала пропавший, но потом найденный участковым Хлюдовым, который сам затем исчез и уже не вернулся, ни домой, ни на работу.
-- Хлюдов. Ты его помнишь?
-- Дядю Лёшу? Помню ли я дядю Лёшу? Да я вспоминаю его каждый день. Это же... Это он нашёл меня и вывел оттуда.
-- Откуда? -- тут же переспросил Феофанов, жадно слушавший шаромыжника-бродяжку.
-- Из старого дома. Он нашёл меня там.
Затем Котов, размахивая руками и брызгая слюной, то сбиваясь на шёпот, то хватаясь от избытка эмоций за куртку Тимофея, поведал, наконец, тому свою историю. Словарный запас бродяжки оставлял желать лучшего и потому он часто сбивался, подбирая слова или заменяя их жестами. По ходу повествования  Тимофей начал кое-что понимать, но не знал, насколько можно доверять рассказчику.
Рассказчик, Мишка Котов, слыл в Багряницах деревенским дурачком, над которым потешалась детвора, и по этой причине Мишка большую часть времени проводил дома либо на задворках, а когда дома всё опостылеет, на речке либо в лесу, где он приноровился собирать грибы, ягоды, шишки или что поглянется. Как-то, в очередной раз, забравшись в укромное место, он неожиданно стал свидетелем, как два чудовища тащили местного жителя, а тот, вместо того,  чтобы упираться и кричать, послушно шёл сам и даже улыбался. То есть, его даже и не тащили, а вели за руки. Мишке это показалось удивительным, и он решил проследить за троицей. Здесь, в лесу, он был за своего и ощущал, что находится как бы под защитой. Отсюда и та необоснованная смелость. К тому же он не сразу разглядел некоторые особенности тех типов из-за сумрака, какой бывает в лесу по причине переизбытка теней, а когда разобрал, кто  ведёт его односельчанина, весь обмер. "Поводыри" имели синюшный оттенок кожи и другие особенности. К примеру, у одного на месте ушей были диковинные хрящеватые "ракушки", какие привозят с моря в качестве сувенира, а глаза другого вылезали из орбит и выдвигались довольно далеко, как у улиток ("улитка, улитка, высуни рога, дам тебе, улитка, кусочек пирога", сулят хитрые дети улитке и та им рога демонстрирует, напрасно ожидая обещанного угощения, так те "рога" и есть её глаза). Было от чего придти в ужас и взрослому человеку, но только Мишка Котов оказался из другой породы людей, то есть действия свои мотивировал иными оценками. В данном случае он решил использовать фактор загадки, разрешив которую он надеялся поднять свой авторитет у местной детворы, да и взрослых тоже, перестать, наконец, быть постоянным объектом насмешек, стать, что называется, "героем дня". эти вот  стимулы  и помогли проследить ему за троицей до Старого дома.
-- Старый дом? -- переспросил Тимофей бродяжку. Тот торопливо кивнул несколько раз кряду головой и принялся объяснять, брызгая от чрезмерного усердия слюной.
Имелось здесь такое старинное строение, ещё с прошлых веков, с крепостного права, когда местный барин, начитавшись французских книжек Александра Дюма и Понсона дю Террайля, решил построить у себя, в имении, версальский дворец, выписал немецкого архитектора и таким вот образом в здешнем лесу возник большой дом, имевший два крыла и зимний сад под стеклянным куполом. Был тот барин с придурью и вечно его обуревали разного рода фантазии, которые, впоследствии, и разорили его окончательно. Вместо того чтобы остепениться и успокоиться, уповая на милость божию, он пустился во все тяжкие. Его начали посещать разные тёмные личности, аферисты, махинаторы и престидижитаторы. То во дворе его дома месяцами стояли табором цыгане, а барон их вёл долгие уединённые беседы с барином, то иноземный факир в настоящей чалме из кашемировой кисеи гостил в том доме, заклиная гадов и творя фокусы, то приезжали на большом вонючем  авто  чужие люди в клетчатых пальто и лаковых сапогах. А потом и вовсе прошёл слух, что барин приютил у себя шайку каторжников, а те промышляют грабежами и убийствами во всей губернии, а за укрытие платят барину огромные деньги. Когда начали пропадать первые людишки в багряницах, местный народец в те слухи поверил окончательно и, вооружившись косами и вилами, отправились изгонять вон окаянных душегубов. К слову сказать, по всей Руси к тому времени начали уже жечь имения тех бар, что над своими холопами совсем уж глумились.
Но, когда крестьяне подступились к дому, оказалось, что его там и нет. Был пустой луг и - никаких признаков строений. Это привело всех в такой ужас, что, побросав своё дреколье, они кинулись по домам, а через несколько дней сюда явилась целая процессия во главе с толстым попом, с кадилом и хоругвями. Толстый поп читал молитвы, махал кадилом, а потом окропил  луг святой водой. Затем вся толпа, "вооружённая" иконами и хоругвями, ещё раз обошла луг по периметру и отправилась восвояси, а ещё через пару деньков выяснилось, что дом опять на том же месте, словно никуда и не девался. Написали губернскому исправнику, но тут началась революция, и всё закрутилось так, что стало не до дому.
Всё это время дом то появлялся, то исчезал, как исчезали и люди, местные жители или случайные перехожие путники. И вот, когда Мишка увидел, что Старый дом на месте, он решил мчаться со всех ног в село и привести сюда всю компанию своих насмешников, чтобы те узнали, какой он есть смельчак и вообще ловкая личность.
Он так и сделал, привёл ватагу пацанов и, когда они затаились в кустарнике, вышел в открытую, а потом вошёл в дом. Что было дальше, он помнит плохо, но запомнил на всю жизнь тот момент, когда стал умным.
-- Ну-ка, вот в этом месте хотелось бы чуть подробней, -- не утерпел Феофанов, но бродяжка как-то безнадёжно пожал плечами:
-- Ну... эта... всё прошло потом.
-- Всё равно, расскажи, -- потребовал Тимофей.
-- Ну, я когда по дому бродил, встретил там этих, которые соседа нашего вели, испугался сначала... сильно... а потом как-то всё равно стало. Они взяли меня и привели в какую-то комнату, где много белых шкафов было и всяких штуковин блестящих, красивых. Одну такую штуку, круглую, мне на голову надели, она загудела, и я... я... умным сделался...
-- Как ты понял, что стал умным?
-- Я... понял даже, из-за чего стал умным. Суггестия...
-- Суггестия? -- удивился Тимофей.
-- Да, началось внушение, и словно какой туман в моей голове рассеялся и сразу стали понятны многие вещи. Если я... постараюсь... и  настроюсь  на тот миг... я делаюсь опять умным... но ненадолго.
-- А ты постарайся. Ну же, Михаил.
Бродяжка прикрыл глаза, провёл рукой по лицу так, что на коже остались белые полосы. Они рассосались, и Котов открыл глаза, посмотрел на Феофанова, и тому сделалось жутко, появилось ощущение, словно перед ним сидел уже совсем другой человек. Котов и стал другим человеком, выражение его лица изменилось, перестала скапливаться слюна в углах рта.
-- Я вспомнил. Ко мне применили суггестивное наведённое внушение, активизировавшее кору головного мозга. Кстати, я узнал одного из тех монстров. Он тоже пропадал в лесу, но уже давно, лет двадцать назад, а то и более.
-- Двадцать два, должно быть.
-- Да, скорей всего так. На нём были странные очки, сквозь которые казалось, что у него не два зрачка, а шесть. Он спросил меня, что я здесь делаю, и я ответил ему, что вошёл сюда из любопытства, потому что был дурачком. Сейчас бы я сюда не вошёл ни за какие коврижки. Тогда он начал смеяться, а вместе с ним и второй. Тут один из шкафов начал гудеть, всё сильней и сильней. Тот, второй, открыл дверцу и начал там что-то делать, кнопки нажимать какие-то, а я увидел через его плечи, что внутри шкафа висит наш сосед, которого они давеча по лесу вели. Он не был ни к чему прицеплен, а просто висел в пульсирующем розовом тумане. После ряда переключений туман стал фиолетовым и тот, второй монстр, быстро захлопнул дверцу шкафа. Кажется, я вскрикнул, и тогда они поняли, что я всё видел. Они аж в лице поменялись, переглянулись, и тут я сбежал от них.
-- Это как? -- удивился Феофанов.
-- Очень просто. Стащил с себя этот их шлем и кинулся из комнаты. В ту минуту я хорошо знал, что там и где, и потому сумел спрятаться так, что меня не нашли. Они искали меня, но ведь я стал уже умным и легко обхитрил их. Я даже нашёл там комнату, где появляется еда, син- те- зи- руется, какая надо. Я сделал себе там необходимый запас и затаился. Что- что, а прятаться я умею, а потом... потом...
-- Что было потом? -- спросил Тимофей, но взгляд бродяжки вдруг сделался жалобным, он словно собирался плакать. -- Что было потом?
-- Потом ... пришёл дядя Лёша. Дядя Лёша забрал меня. Я тогда уже не был умным и очень ему обрадовался. Он был не один, с ним было ещё два человека.
-- Не три? -- уточнил Феофанов и даже показал три пальца.
-- Не помню, -- закрыл глаза Котов, -- нет, вроде двое. Дядя Лёша вывел меня из дома, отвёл... отвёл в больницу, где мне делали уколы, лечили...
-- Понятно, -- Феофанову было больно видеть, насколько мучительно излагает ту историю Котов. -- А как же дядя Лёша?
-- Дядя Лёша, -- из глаз бродяжки всяж-таки покатились слёзы. -- Он пропал и я... думаю... что он вернулся туда. Я хочу спасти его и жду, когда Старый дом покажется здесь снова. И тогда я войду туда. Пусть я уже не буду умным никогда, но я найду там дядю Лёшу, как он нашёл когда-то меня, выведу его... вы...
-- Спокойно, приятель, -- Феофанов увещевающе обнял мужчину и посадил его на лавку. -- Я тоже хочу спасти дядю Лёшу. Ты мне покажешь дорогу к этому твоему Старому дому?
-- Он не мой!
-- Пусть не твой, но ты же там был и помнишь, как туда дойти.
-- Да. Я помню. Я хорошо помню.
-- Ты меня отведёшь туда?
-- Да хоть сейчас, -- вскочил на ноги Котов.
-- Спокойней, Миша, спокойней. Мы сейчас отдохнём, а утречком, рано утречком ты меня и проводишь.


Глава 5. Старый дом.       


-- ... С этим Михаилом, которого папа встретил в Багряницах, они оба отправились смотреть тот Старый дом. Папа не очень-то поверил рассказам человека с внешностью бродяги, если не кого похуже. Целый следующий день они бродили по лесу, но, конечно же, никакого дома, старого или нового, не нашли. Тогда тот человек стал плакать и жаловаться, что себя очень плохо чувствует и быть может, поэтому дорога ему не открывается. Папа пожалел его и привёл в Звягино. Он прожил у нас несколько дней, а потом папа договорился в колхозе, что те возьмут его в пастухи. Он до сих пор живёт у нас в деревне.
-- Так это Мишка, что ли?! -- закричал Эдик. -- Пьянчуга Мишка и есть тот самый Котов? Умереть - не встать! Бывают же в жизни чудеса.
-- А я вот никаких чудес не разглядела, -- поджала губы Зоя. -- Расскажите мне, если кто их заметил.
-- Как же, -- вскочил Эдька, -- да ты просто дура, Зойка. Подумай, наконец просто оглянись вокруг - целое село убралось отсюда, чтобы избавиться  от соседства ужасного Старого дома.
-- Подумаешь, -- не желала сдаваться Зоя. -- Уехали. Да сколько угодно таких мест, жители которых уезжают. Скучно им стало здесь жить, вот они и уехали. Ни кинотеатров здесь нет, ни универмагов, бассейна нет, зоопарка, да мало ли чего.
-- Зоопарка нет, бассейна, -- возмутился Эдька. -- Да тут, может, полон лес зверья всяческого, а Кудра местная в сто раз лучше любого бассейна, откуда тебя через час домой погонят, а здесь - плещись сколь хошь, пока... пока не заболеешь.
-- Вот ещё.
Зоя сложила на груди руки и отвернулась от брата, вздёрнув носик. Было смешно смотреть на пикировку брата с сестрой. Мишка, Гришка и Катька- Катерина переглянулись, а потом захихикали. Вспомнила себя и Элька. И она часто спорила с Константином, хотя тот был её старше на целых десять лет.
-- Слушайте, -- глаза Эдика так загорелись, что даже сверкнуло треснутое стёклышко очков, -- это всё мне здорово напоминает Зону.
-- Какую зону? -- спросил Мишка.
-- Какую? -- подхватил его брат.
-- Обычную, то есть - тьфу! - необычную. Это из повести Стругацких "Пикник на обочине". Там пришельцы из космоса побывали у нас, на Земле, а потом обратно к себе вернулись, а то место, место их посадки, стало необычным. Его Зоной и назвали, колючей проволокой окружили и охрану поставили, чтобы туда кто не лазил и в беду не попал, а разные там искатели - исследователи, их ещё сталкерами называли, всё равно туда лазили, находили там инопланетные артефакты и выносили из Зоны. Некоторые из тех находок были очень опасными.
-- Я помню ту повесть, -- подтвердила Элен, -- действительно, и это место необычное, но только у нас-то совсем другое. Там - фантастика, а тут - самая обычная жизнь.
-- А ты откуда знаешь? -- язвительно спросил её толстяк, подпрыгивая на своих костылях от избытка чувств.
-- Что не фантастика? -- удивилась Элька.
-- Что самая обычная жизнь! Вот увидите, сейчас мы найдём тот дом, о котором говорил отец Аглаи и тогда...
-- Что тогда? -- хором спросили "братцы-кролики", перебивая друг друга.
-- Хотел бы я знать, -- покачал головой толстяк.-- Но я это узнаю. Срочно отправляемся в экспедицию на поиски того дома.
-- Но ты же не можешь ходить! -- напомнила брату Зоя.
-- Пустяки, -- отмахнулся тот от неё. -- Мне уже гораздо лучше. Надо его найти. давайте подумаем - как?
-- Кажется, -- неуверенно поднял руку Гришка. -- Я его уже видел. недавно.
-- Где?! Когда?! -- закричали все.
-- На чердаке. Это когда мы костыли для Эдика искали.
-- Дом? На чердаке? -- не поверила ему Катька- Катерина.
-- Ну да, -- начал доказывать очевидное, горячась, Гришка. -- Залез на чердак, подошёл к окошку и увидел. Там, за лесом, крыша виднеется, тёмная, из черепицы.
Мишка сорвался с места и умчался. За ним двинулись остальные. Последним топал Эдик. По его лицу читались страдания, но, пожалуй, не от больной ноги, а от того обстоятельства, что он отстал от других, и это в то время, когда он, мысленно, летел самый первый навстречу загадке и самой настоящей всамделишной тайне. И ещё он не забывал об очках. Не хватало ещё лишиться их окончательно, да ещё и в  такую  минуту.
К тому времени, когда он выбрался на заросшую бурьяном улицу, послышался восторженный крик:
-- И вправду! Вон он! Вон там!!
Наверху, высунувшись по пояс, бесновался счастливый Мишка. Он указывал пальцем на лес. Подчиняясь неслышной команде внутреннего любопытства, все повернули головы туда. Может быть, они выдавали желаемое за действительное, но почти все что-то увидали в прогалы между кронами деревьев. Это  что-то  было тёмным и зловещим. все замолчали, жадно вглядываясь в даль, и лишь Зоя о чём-то недовольно фыркнула.
-- Слушай мою команду! -- завопил Эдик, подняв один из костылей над головой. -- Сейчас мы, все вместе, пойдём туда, посмотрим на дом, а потом отправимся обратно, в Звягино, хорошо подготовимся для следующей экспедиции и нагрянем туда уже завтра. Мы должны... нет, мы обязаны  открыть эту тайну, тайну Старого дома. Мы узнаем, что  же погубило село Багряницы! Наше дело правое и мы победим!!
Его воспалённое изображение уже представляло его в роли командира Красной Армии, следопыта Кожаного Чулка и капитана Джона Сильвера, в одном флаконе, перемешанного неким  миксером  воображения. Что тут поделаешь, ведь мы уже поминали, сколько остаётся мальчишества, даже во взрослых мужчинах. Чего же говорить о подростках, да ещё в состоянии восторженного аффекта.
Запомнив направление, они, весёлой гурьбой, двинулись в указанном направлении, весело между собой переговариваясь в предвкушении настоящего приключения. Мишка и Гришка с трудом удерживались, чтобы не припустить туда бегом. Их останавливал только Эдик, который взял на себя обязанности и права вожака их отряда, и теперь дисциплина не дозволяла им оставить Эдика в арьергарде отряда. Зоя шла, плечом к плечу, рядом с братом, а Элька держалась Аглаи; они даже вели друг с другом диалог, конечно же, на тему того самого Старого дома.
-- Ты веришь рассказам отца?
-- Знаешь, Лена, я даже не знаю, как и сказать. Он мне рассказал эту историю, когда я была маленькой, рассказал в форме сказки, как про Красную Шапочку.
-- Потом он ещё упоминал о том доме?
-- Д... да, но уже по-другому. Я уже подросла и речь, помнится, тогда зашла о пропадавших людях. Папа очень серьёзно относился к тем случаям. Да и дядя Миша...
-- Тот самый, Котов?
-- Да. Он бывает у нас, помогает нам по хозяйству, как бы из благодарности, что папа в своё время пристроил его здесь. Иногда они говорят о том доме и дядя Миша всегда очень нервничает. Он и пить начал, чтобы забыться. По-моему, папа с ним перестал разговаривать про тот случай, чтобы его лишний раз не расстраивать, но он, видимо, и без того ...
-- А ты что сама думаешь?
-- Про дом?
-- Да.
-- Не знаю. Я к нему относилась, до сегодняшнего дня, как к страшной сказке. Что бы ты сама подумала, увидав избушку на курьих ножках?
-- Не знаю.
-- Вот и я так же - не знаю.
-- Но скоро мы что-то узнаем. Похоже, идти уже недалече осталось.
И в самом деле, из-за осин и берёз показался мрачный дом, строение из красного кирпича, похожее, в своей центральной части, на средневековую башню, с редкими узкими окнами, с конической крышей, увенчанной кованным металлическим шпилем. У башни имелось два трёхэтажных крыла, нижние окна которых были забраны ставнями, а верхние пускали блики стёклами, где они ещё сохранились. Надо отметить, что дом не выглядел отжившее своё развалиной, и большая часть окон была сравнительно целой, а выбиты были всего несколько и все в одном месте, словно кто задался целью посчитаться с домом (либо с его обитателями), начал его крушить, но скоро потерял терпение и ушёл. Либо был изгнан.
Увидав дом, Мишка и Гришка издали общий восторженный вопль и понеслись к нему. Катька- Катерина немного отстала от них, но тоже летела вприпрыжку, смешно поднимая колени, чтобы не запутаться в высокой, давно не кошеной траве. Видимо это обстоятельство и стало причиной следующего происшествия.
Элеонора и Аглая тоже ускорили шаг, уже готовые бежать вперёд, когда позади их послышался завывающий, страшный крик. Девушки оглянулись, готовые увидеть нечто ужасное, но, то был злосчастный Эдька, который опять упал и теперь катался по земле, цепляясь за траву руками. Зоя безуспешно пыталась помочь ему подняться, но дрожащие руки лишь цеплялись за одежду брата, и она громко заплакала, размазывая по лицу слёзы. И Аглая, и Элеонора кинулись к ним. Подлетели, общими усилиями подняли. Глаза у Эдьки были закрыты, а лицо перекошено гримасой страдания. Зоя держала в руке очки брата, не зная, куда деть их. Рядом топтались Гришка, Мишка и Катерина.
-- Нога... нога... -- повторял Эдька, и только тут Элеонора вспомнила, что они забыли сделать тугую повязку. Точнее, это она забыла. Нагнулась, попробовала ощупать голень, но Эдик дёрнулся и вскрикнул. Элеонора прикусила губу. Похоже, они всё-таки допрыгались.
-- Так, братцы-кролики, -- повернулась она к испуганным подросткам, -- летите птицей к деду, пусть он машину свою заводит. Да, Катерина, беги с ними, объяснишь всё сама, а то они опять что-нибудь напутают. Скажешь - упал, сильный ушиб, растяжение связок, но возможен и перелом - боль сильная. Из лекарств пусть возьмёт... м-м-м... Сам должен знать, недаром, чай, полжизни на "Скорой помощи" прокатался. И ещё, Катя, краски-то там сильно не сгущайте, но пусть едет быстрее. Если и вправду перелом случился, то нога скоро опухать начнёт. Мы с Аглаей пока окажем первичную помощь. Зоя нам поможет и посмотрит за братом, пока мы тут нужные травы ищем. Если всё вам понятно, то отправляйтесь. Эй, братцы-кролики, сестру не потеряйте.
Вся троица мигом умчалась. От Звягино они удалились за пятнадцать километров, не меньше. Конечно, по прямой ближе будет, но если они будут снова через леса, да поля, ручьи переходить, ещё дольше получится. Но ребята головастые, должны сообразить сами, да ещё Катька с ними, да их моментом вразумит от поспешных решений. Теперь - Эдик.
Подросток тяжело дышал, лицо его покраснело. Он то закатывал глаза, то глядел на них, часто сглатывая. Зоя тихонечко ныла, глотая слёзы.
-- Аглая, поговори с ним.
-- О чём? -- испугалась девушка.
-- Не важно. Я сейчас.
Аглая присела рядом с толстяком, о чём-то его тихо спросила. Ответа Элька уже не слыхала, так как уже мчалась прочь. Где-то здесь она видела... Ага, вот. Валериана! Она упала на колени, принялась руками рыхлить почву, добираясь до корня. Сначала надо снять боль, потом будет всё остальное. Бережно нащупала корень, потянула на себя. Побежала обратно. Эдик повернул к ней лицо с широко раскрытыми глазами.
-- Спокойно, Эдька, -- улыбнулась ему ободряюще, а сама в это время тщательно, подолом платья, вытирала корень. -- Сейчас болеть будет меньше, а скоро и вовсе пройдёт.
-- Пройдёт. Почему? -- жалобно и даже чуть плаксиво спросил толстяк.
-- Реакция организма. Ему ведь тоже сейчас нелегко. Вот болевой шок и отключает часть рецепторов, а мы ему сейчас в этом поможем. Вот давай, нюхай это.
-- Это что?
-- Корень валерианы. Я его только что для тебя выкопала. На месте надлома выступают летучие эфирные вещества. Вот ты их своим обонянием и улавливай. Улавливай давай.
-- Что я вам... собака?
-- Уже хорошо, -- улыбнулась Элеонора, -- что ты шутишь. Значит, уже отпустило. Нюхай ещё. Другого обезболивающего под рукой всё равно нет. а потом закрой глаза.. Ребята за помощью убежали.
-- Куда? К кому?
-- Деда позовут. На машине он приедет. За тобой.
-- Влетит, значит.
-- Конечно. Но влетит нам, а тебя пока лечить будут.
-- А что у меня? Перелом?
-- Не знаю. Может быть и повторное растяжение. Тоже удовольствие не самое большое. Но больше тебе пока двигаться не надо.. Давай я тебя уложу. Вот так. А ты, Зоя, держи у носа брата этот корешок. Пусть подышит. Лучше бы настоя валерианы на ватку накапать, но уж что есть. А мы с Аглаей сейчас отлучимся. Ещё траву поищу. Теперь для приёма внутрь. Пойдём, Аглая.
Они отошли от лежавшего Эдика, возле которого хлопотала сестра Зоя.
-- Про какую траву ты говорила?
-- Обычный полевой василёк. Здесь его много, а рядом с тем домом вон терновник растёт. Ты давай васильков нарви, а я тёрн. Потом надо будет мелко растереть цветы и траву василька, смешать их с соком терна. Пусть Эдик восемь дней попринимает это снадобье по одной - две столовых ложки. Если у него и в самом деле случился перелом, то заживление пойдёт гораздо быстрее.
-- Ты, Лена, молодец.
С тем они и разошлись. Аглая пошла в поле собирать васильки, а путь Эльки лежал к дому, окрестности которого заросли терновником, боярышником и другими кустарниками, обживающими владения, отвоёванные у людей.
С каждым шагом, приближающим её к этому необычному строению, возрастало волнение в груди. Вот, на расстоянии вытянутой руки от неё то, что стало причиной ухода многих людей, населявших брошенное теперь село. Жители Багряниц, наверняка трусами не были, и за их поступком стояло нечто действительно серьёзное и теперь  это  находилось прямо перед ней. Сердце в груди стучало так, что, казалось, его должны слышать Эдик со своей сестрой. Элеонора невольно оглянулась, но Зоя не обращала на неё никакого особого внимания. Она склонилась над братом, старательно выполняя порученную ей роль сестры милосердия, а толстяк Эдик и вовсе, должно быть, заснул. По крайней мере, отсюда он напоминал кучу тряпья, брошенную в траву. А ведь по лицу его отчётливо читалось, как он страдал.
Постепенно волнение отступило, верх взяло чувство ответственности. Скоро приедет Лямин. Наверняка с ним будет кто-то из родителей Эдика, а может и оба. Они примутся охать, ахать, а потом искать виновного. Перепадёт и Эдику, и Зое, но главная порция родительского негодования,  гнева, достанется... Кому бы это? Элен вздохнула и предположила, что ей. Именно она была вдохновителем идеи отправиться на лесную прогулку, а "дачники" присоединились к ним в последний момент. К тому же они не могли знать о некоторых  особенностях  здешних окрестностей и потому с них спрос не самый большой. Другое дело те, кто здесь обитает. Аглая. И она, Элька. Коренное, можно сказать, население. Аглая отмолчится, потупив взор, а ей придётся оправдываться, за себя, неё, за всех, в том числе и за несчастного Эдьку, который приехал в Звягино отдохнуть, набраться сил, здоровья... Хм-м, здоровья...
Знаете, каждое явление имеет свою систему координат оценки. Мы что-то видим, реагируем на это, но если меняются параметры настроения, то вместе с тем  меняются и параметры восприятия. Чтобы это уяснилось легче, возьмём конкретный пример. Совсем недавно ребята шли сюда, и приближающийся Старый дом казался воплощением кошмарных опасностей, местом, которого надо избегать всеми силами, но которое вместе с тем притягивает к себе магнетизмом запретного  плода, но тут координатная  сетка  волею рока сместила перекрестье "прицела", и вот уже Эдик, неформальный лидер их группы, своей энергией подчинивший их себе, внезапно выбывает из игры и сосредоточие потенциальных неприятностей перемещается из статичного объёма дома на стонущего толстяка, как причину конкретных наказаний за цепь поступков, влекущих за собой те самые неприятности. Теперь тот же самый дом уже не казался таким ужасным, хотя в его облике ничего не поменялось, но чувство, чувство опасности, уже не сигнализировало, не вгоняло в состояние дрожи. Наоборот. Эльке теперь он казался даже защитой, оплотом. Надо только войти туда, закрыть за собой дверь.
И всё.
Взрослые явятся сюда, раздражённые и испуганные, увидят Эдика с повреждённой ногой, будут выражать недовольство, ругаться, но только вот Элеонора их не услышит, а значит, недовольство то перейдёт в состояние абстракции, чего-то нереального, невсамделишного. Тем временем взрослые, зная репутацию этого места, поменяют настроение. Место гнева займёт тревога, в том числе и о ней, ведь отсутствие её в поле зрения вызовет волну фантазий, предположений,  где  она может быть и что с ней  возможно  уже случилось, помноженных на величину репутации этого места. Когда тревога начнёт перерождаться в панику, Элька появится и произойдёт разрядка, та стадия восприятия, в которой гнев и злость уже не участвуют главными побудительными причинами. Остаётся только не "перегнуть палку", когда волнение зайдёт слишком далеко, а разрядка принесёт не облегчение, а досаду на тот фактор, который позволяет себе слишком многое.
То есть надо войти внутрь, найти подходящее укрытие и щель, сквозь которую можно обозревать окрестности и следить за развитием событий, а ей остаётся лишь выжидать удобный момент и появиться перед зрителями происходящего действия, не раньше, но и не позже нужного момента.
Такой вот расклад.
Она собиралась рассказать, что это был поиск, скажем, лекарств для пораненного Эдика. А что, вполне побудительная причина войти туда. Может даже она  действительно  найдёт необходимое средство.
Попутно она не забыла набрать достаточное количество терновника с ягодами, сок которых и должен смешаться с васильками, положила охапку на видное место и сосредоточилась на изучении дома.
Когда-то дом, должно быть, представлял собой незабываемое зрелище. На фронтоне до сих пор ещё сохранилась декоративная отделка из пилонов, изразцов и других элементов. Со временем эта мишура обветшала и местами осыпалась, а кое-где подверглась варварскому разрушению. Местами проглядывались следы огня, царапины и даже выбоины механического свойства, к примеру - от пуль. Что здесь происходило? Кто-то пытался взять строение штурмом?
Теперь Элька изучала дом другими глазами. Здание было выстроено достаточно прочно и основательно. По ходу дела его приспособили под крепостное сооружение. Нижние окна были закрыты прочными ставнями, затянутыми на болты изнутри. Изнутри были заперты и двери. Элен поднялась на главное крыльцо и подёргала за массивное кольцо на двери, но безрезультатно. Пришлось спускаться оттуда и идти дальше.
Где-то позади осталась Зоя, сидевшая на траве, рядом с братом, пропала в поле Аглая в своём неприметном сереньком балахонистом одеянии. Элька свернула за угол, прошла рядом с чудом сохранившейся водосточной трубой непривычного квадратного сечения. Снова потянулась выщербленная стена из красных кирпичей, намертво сцементированных между собой. Умели же раньше строить!
Нашла ещё одну дверь, и тоже крепко запертую. Неужели ей не получится проникнуть внутрь, а если такое и случится, то, как она найдёт такое место, чтобы наблюдать за событиями снаружи? Она просто заплутает в этом весьма и весьма протяжённом строении.
Обогнув левое крыло дома, она подошла к задней части дома. Когда-то здесь была устроена оранжерея, или зимний сад. Стеклянные своды закрывали, то есть защищали растения сада от капризов погоды. Но, то было раньше. Сейчас стеклянный купол был разрушен, стены зияли проломами, сквозь которые внутрь сада со временем проникла местная растительность и заполонила его, выжила  чужаков.
воспользовалась одним из проломов Элька и влезла внутрь, прошла вдоль стены, мимо печального остова пальмы, выродившихся остатков мимозы и бамбука, а дальше... дальше был проход внутрь дома, чуть приоткрытая двухстворчатая дверь. Вполне достаточно, чтобы стройная девушка, затаив дыхание, проникла внутрь.
Для чего она это сделала? Не стала ли попытка проникнуть сюда некоей самоцелью, когда первая и вторая попытки окончились неудачей? Если бы кто сейчас задал такой вопрос Элеоноре, она бы затруднилась ответить. Так или иначе, но она всё же здесь и постарается придерживаться своего плана, то есть найдёт местечко, затаится там и будет выглядывать наружу, дожидаясь нужного момента, чтобы показаться.
Окна первого этажа были надёжно закрыты, и надо было искать лестницу, чтобы подняться на следующий ярус. Элька двигалась по тёмному коридору, и ей стало зябко, она обняла себя руками и ускорила шаг. Казалось, коридор этот никогда не кончится, но вдруг она увидала то, что искала - лестницу, идущую наверх. Был там и спуск, должно быть в подвальную часть здания, но туда Эльке не было нужды соваться, и она поспешила наверх, к свету, откуда даже тянуло теплом.


* * *         



Сначала Мишка и Гришка неслись так, что ветер, казалось, свистел в ушах, но Катька- Катерина начала отставать  и заныла, что не может так быстро, что она девочка, а не гоночная собака.
-- Гончая, -- поправил её Гришка, который и сам уже успел запыхаться, но не хотел признаваться.
-- Всё равно, -- готова была заплакать Катька, -- давайте отдохнём, или пойдём помедленней.
-- А ты возвращайся, -- буркнул Мишка.
-- Вот ещё. Забыл, что говорить буду я, а то вы напутаете что нибудь?
-- Да уж не хуже тебя...
Пока они препирались так, на ходу, всё же успели немного отдохнуть и дальше то бежали рысцой, то двигались быстрым шагом. Только теперь они поняли, что забрались довольно далеко. А ведь с утра они шли весело, с шутками-прибаутками,  легко ...
Первым во двор ворвался Мишка, увидел деда, остановился, запыхавшись. с трудом выдавил из себя:
-- Дед... Готовь машину...
-- Мишка? -- обрадовался Игорь Павлович. -- Уже вернулись? Аль грибов набралось столько, что сил донести не хватило, машина требуется?
-- Дед... -- теперь говорил появившийся следом Гришка, -- поехали.
-- И ты туда же, -- улыбнулся, было, старый водитель, но вид бледных измученных внуков всё-таки насторожил его. -- случилось что?
-- Да, -- кивнул головой Гришка. -- Эдик Есюнин... кажись... ногу сломал.
-- Японский бог, -- ругнулся Лямин. -- Как его угораздило?
-- С крыльца свалился, -- брякнул Гришка.
-- Крыльцо? -- нахмурился дед. -- Где это вы в лесу крыльцо обнаружили?
-- Деда, -- подоспела Катька- Катерина. -- Дедушка, милый, кончай разговоры. Там человеку плохо, а мы здесь языком чешем. Может то и не перелом вовсе, а растяжение, Элька сказала.
-- Ну ладно, -- повернулся дед, -- куда ехать-то?
-- Да в Багряницы, -- сказал Гришка сумрачным тоном.
-- Багряницы?
Только теперь подростки обратили внимание на Тимофея Игнатьевича Феофанова, который стоял в глубине двора у поленницы берёзовых дров. Мишка переглянулся с Гришкой, а Катька схватила деда за рукав и дёрнула.
-- Скорей собирайся, время-то не ждёт...
-- ... Мы сначала по окрестностям бродили, -- уже в машине оправдывался Гришка, -- но нам мало что попадалось, ну Эдик и предложил поискать в другом месте, куда другие не ходят. Мы в Багряницы идти не хотели, но проголодались сильно, а там можно было грибовенки сварить. Мы в крайний дом вошли, всё наладили, да Эдька с крыльца вот неудачно свалился.
Гришка всё честно рассказывал Тимофею Игнатьевичу, а Мишка сидел в кабине рядом с дедом, указывая тому дорогу. То есть дорогу Лямин и сам знал, а Мишка с ним сел, чтобы его не ругали. Оправдываться пришлось Гришке.
-- Так Эдик ваш в Багряницах остался?
-- Ну да. Почти ...
-- Это как? -- нахмурился фермер.
-- Мы костыли там нашли и сначала сами хотели до дома дойти, но тут по пути старый дом увидали...
-- Постой... -- ухватил парнишку за руку Феофанов. -- Это какой ещё старый дом?
-- Пустите, -- заныл Гришка, -- больно же, Тимофей Игнатьич.
-- Ах, прости меня, -- разжал пальцы фермер. -- Так что это за дом?
-- Старый, большой такой, из красного кирпича. Заброшенный давно. Там нет никого. Мы хотели посмотреть его, но тут Эдик опять упал, и нога разболелась ещё сильнее. Тогда Элька нас послала за помощью, а они нас там дожидаются.
-- И Аглая с ними?
-- Да.
Тимофей Игнатьевич ударил кулаком по кабине.
-- Эй, Игорь, давай жарь быстрее!
Гришка испуганно следил за бородатым фермером, который в один миг потемнел лицом.


* * * 



Элька оказалась в новом коридоре, стены которого были обшиты деревянными щитами на высоту человеческого роста, а выше виднелась штукатурка и вделанные в стену бронзовые канделябры со свечами, точнее - огарками свечей. Привычных электрических лампочек здесь не было, а это значило, что дом и в самом деле был старинным. Элен шагала по толстой ковровой дорожке, серой от многодневных напластований пыли. У самого потолка имелись полукруглые окошки, соединяющие коридор с комнатами. Оттуда, сквозь пыльное стекло, сюда попадало достаточно света, чтобы уверенно ориентироваться в коридоре. Может быть, подобные ухищрения имелись и внизу, но запечатанные окна не пропускали уличного света и потому Элька в том, нижнем, коридоре и не заметила их.
Она попыталась сориентироваться в пространстве, чтобы выйти в нужном месте, найти комнату, откуда можно выглянуть наружу и ожидать появления  Лямина на стареньком микроавтобусе УАЗ. Всего-то и делов, что выждать необходимую паузу, понаблюдать за суетившимися снаружи людьми и снова выйти наружу. Что может быть проще? Только если бы она не уходила никуда. Наверное, так и надо было делать.
Появилась мыслишка развернуться прямо сейчас и  дунуть  назад, скатиться по лестнице, пробраться по тёмной галерее, проскользнуть сквозь заросли зимнего сада, шмыгнуть сквозь пролом, вылезти наружу, подальше от этого дома. И пусть она получит нагоняй от Лямина, от сурового фермера Феофанова, от бабушки Веры, наконец, но это будет много лучше, чем путешествие по этому месту, от которого бежали люди целого села.
Только теперь она сообразила, что сунула нос в то место, избежать которого стремилось людей больше, чем она себе представляет сейчас. И главная особенность в том, что те люди знали о доме нечто такое, что подвигнуло их покинуть нажитое место,  корни, так сказать, а это значило много, если вдуматься.
Если вдуматься, то она  попала. Так говорят, когда хотят дать определение ловушки, чрезвычайно неприятного положения вещей. Элька остановилась, затаила дыхание. Бежать назад? Идти вперёд?
И тут...
И тут ближайшая к ней дверь скрипнула, а потом чуть приоткрылась. Непроизвольно Элен зажала себе обеими руками рот, чтобы не закричать на весь дом от испуга. Господи, помоги, не дай ей погибнуть!
Сквозь  открывшуюся щель вышла чёрная кошка с белым пятнышком на кончике хвоста, покосилась на девушку жёлто- зелёными глазами и удалилась дальше по коридору, высоко подняв хвост, кончик которого выгибался знаком вопроса то в одну сторону, то в другую.
Сердце в груди Элен стучало, как отбойный молоток в руках стахановца, она продолжала зажимать себе рот, но больше ничего не происходило. И тут Элька подумала, а почему бы ей не войти туда, откуда вышла кошка. Та не спешила, не была напугана, и это значило, что внутри комнаты никакой опасности нет. Для кошки. И, быть может, для неё, Эльки.
Когда-то здесь был женский будуар. В комнате, затянутой местами лопнувшей жёлтой шифоновой тканью с вычурными вензелями узора, имелся альков, где стояла широкая кровать с высокими столбиками, на верхушке которых сидели птицы с женскими головками, искусно выточенные из слоновьих бивней. Должно быть раньше над кроватью висел полог - балдахин из тончайшей кисеи, но со временем ткань истлела и упала, а от балдахина осталось несколько болтавшихся шнурков.
Посередине комнаты находился туалет - столик с большим округлым зеркалом, перед которым располагался ряд флакончиков и плошек с разнообразными мазями, притираниями, лосьонами из арсенала опытной кокотки, знающей толк в средствах ухода за собой, за кожей лица и рук, волосами, ноготками и всеми предметами ухода уважающей себя женщины. Кроме столика с зеркалом и выдвижными ящичками был здесь ещё массивный шкаф - гардероб для одежды, и тоже с зеркалом, немного помутневшим от времени. Был и другой шкафчик - посудный, за стеклянной дверцей которого виднелись чайный, кофейный и винный сервизы с разнокалиберными чашечками, блюдечками, чайниками, бокалами, фужерами, розетками и кучей другой посуды из фарфора, хрусталя либо простого, обычного стекла.
На столе, полках шкафа и на верхней части чёрного пианино, находившегося между одежным и посудным шкафами, стояли фигурки кошек из разных пород и цвета камней, стекла или просто дерева, изображающих сидящих, стоящих или лежачих животных. На их фоне та, вышедшая из комнаты, кошка, вполне тоже могла бы сойти за статуэтку. Элька даже нашла место, где она спала - на кровати ещё сохранилось углубление.
Что здесь делала кошка? Может, она ожидала хозяйку, или  хозяина, а когда услыхала шаги девушки, выглянула в коридор, а потом отправилась сама на их поиски. А может она скоро найдёт их и пожалуется на бесцеремонную гостью, разгуливающую по дому без соизволения хозяев. Как там говорилось в сказке: "Кто ел из моей тарелки?" "Кто спал на моей кровати?" Кто- кто? Кошка ваша и спала.
Оглядевшись, Элька вдруг вспомнила, зачем она вошла сюда. Спрятаться и наблюдать за тем, что происходит снаружи. Она подошла к оконному проёму и отогнула тяжёлую многоскладчатую портьеру из тёмно- лилового бархата. От этого движения посыпалась  огромными серыми хлопьями пыль. Элька не удержалась и принялась чихать. Громко, с взвизгиваниями. А потом услышала шаги.
Всё внутри съёжилось от сильнейшего стресса. Дом-то и в самом деле оказался обитаемым! А вдруг это... вдруг это кто-то из своих? Ерунда, "братцы- кролики" умчались за помощью вместе со своей активной сестрицей, Аглая сюда ни за что не сунется, помня запреты строгого отца, Эдик не сделает и шага при всём его страстном стремлении к открытиям, к тому же он, скорей всего, уже дрыхнет, усыпленный усталостью, стрессами и запахами валерианового корня, ну а его сестра, Зоя, похоже настоящая трусиха, навряд ли сама сунется в это место, пропитанное миазмами  неведомой опасности.. Разве что... разве что подмога уже прибыла и кто-то со "Скорой помощи" проник уже в сюда, в дом.
Подумав мгновение, Элен отвергла и это предположение, которое она сама же и "притянула за уши". Конечно, ей хотелось бы дать такое объяснение шагам за стеной, которые  оттеснили  бы опасность, свели на нет, но иногда лучше оставаться реалистом, чтобы не обманывать себя, и трезво оценивать те опасности, которые тебя могут подстерегать.
Шаги остановились перед той дверью, в которую она вошла. Элен скользнула за портьеру и забилась поглубже в эти матерчатые складки, опять зажимая рот и нос руками, чтобы не чихнуть, не ойкнуть в этот миг. Она даже глаза закрыла, как глупый африканский страус, думающий, что если он не видит приближающегося врага, то и враг перестанет видеть его. Элька думала, что у неё нет врагов в Звягино, не должно быть их и здесь. Правда, был ещё Лёвчик Гучков, но он остался далеко и вряд ли полезет сюда. Зачем это ему надо?
Скрипнула дверь.
Элька сжалась, пытаясь, стать ниже ростом, а сама тем временем мучительно вспоминала, оставила она дверь в коридор открытой или притворила за собой. Могло быть и так, и так. Тот, кто шёл по коридору, увидал открытую дверь и вошёл внутрь, проверить, не проник ли кто сюда, к примеру, какая-нибудь бедовая девчонка, которую родители не научили обходить чужое жилище стороной, если тебя внутрь не приглашают...
Вот сейчас... Сейчас...  Он подойдёт, отодвинет портьеру и ...и...
Элен приготовилась пронзительно, изо всех сил завизжать, а потом, пользуясь фактором неожиданности, кинуться вперёд, прорваться, а том уже вся надежда на быстрые ноги и удачу. Вот сейчас...
Дверь снова заскрипела, а через мгновение послышались глухие звуки шагов, удаляющихся куда-то дальше по коридору.
Обошлось! Слава Богу!!
Чувство необыкновенного облегчения бальзамом пролилось по сердцу. Вот самое время убраться по добру отсюда, но вместе с тем Элька почувствовала слабость во всех членах, причёт такую, что начала сползать по стенке вниз, к плинтусу, на пол, уже и руки беспомощно повисли, а потом... потом чихнула так, что голова ударилась о стену. Из глаз посыпались искорки, принялись кружиться вкруг головы, сверкать.
Всё пропало! Сердце прыгнуло вверх, и вдруг остановилось, замерло. Она выпучила глаза, попробовала закричать, схватилась руками за горло, но получился какой-то жалкий писк, а потом всё потемнело, и она потеряла сознание, откинувшись навзничь.


* * *


Ветки деревьев колотились по бортам УАЗика, подпрыгивающего на ухабах. Они давно уже съехали с грунтовой дороги и мчались теперь напрямки. Никакая подвеска не выдержит такого отношения к себе, а уж тем более у машины пенсионного возраста. коротко матюгнувшись, Лямин был вынужден снизить скорость передвижения. позади что-то крикнул Феофанов.
-- Дед, давай направо, -- указал рукой Мишка.
-- Так Багряницы-то вон, впереди, -- покосился на внука водитель, вцепившись в баранку обеими руками.
-- Вижу, но мы-то из Багряниц тогда уже ушли и вон туда двинули, к старому дому.
-- К какому ещё старому дому?
-- Сейчас он покажется, немного осталось.
Игорь Павлович ещё раз покосился на внука. Эх, бедовые пацаны, всё чего-то ищут, всё чего-то им надо. Ну что ж, молодость, она нас вперёд толкает. Помнится, в своё время, Игорёк Лямин ох и оторвой был, и сыновья вон в него пошли, а теперь вот и внуки. И ничего ведь пока что плохого не случилось. Если не брать в расчёт разве что братца своего, который по глупости личной в колонию загремел в молодые годы, да так всю жизнь по тюрьмам да зонам и провёл, пока не сгинул в безвестности, где-то на севере. А в остальном это зудящее чувство толкало к чему-то новому, лучшему. Вон и супружницу он для себя отхватил из первых школьных красавиц, нахрапом взял, нахальством, можно сказать, и покорилась она ему, и зажили они, душа в душу, так сказать... Мог ли он, после всего этого, внуков своих стращать, ну разве что по-дедовски, чтоб порядок блюли.
-- Вон, там вон.
В последний раз ветки царапнули по стеклу, и машина въехала в распадок между двумя купами берёзовой кущи. Вон и Зойка появилась, руками машет.
-- Приехали!
Машина развернулась. Это по старой шофёрской привычке Игорь Павлович сразу развернулся, прежде чем мотор заглушить. Дверца распахнулась, на землю спрыгнул Тимофей Феофанов, за ним  Мишка. К ним уже бежала Зоя с заплаканным лицом.
-- Аглая где? -- спросил её Феофанов. Зоя аж попятилась от него, но тут же опомнилась.
-- Не знаю, здесь где-то.
-- Аг - ла - ая!
Приставив ладони ко рту раструбом, Феофанов издал такой крик, что с деревьев сорвалась стая птиц и, суматошно размахивая крыльями, унеслась прочь. И снова:
-- Аг - ла-ая!
-- ... а- па ...
Неподалёку откликнулся голосок, и из-за деревьев показалась фигурка в сереньком платьице. В руках она держала целую охапку полевых цветов - васильков.
-- Нашла время цветы собирать, -- сердито буркнул фермер, тем не менее, с любовью глядя на приближающуюся дочь.
-- Пойдёмте, -- схватила Зоя за рукав Лямина, -- там Эдик остался.
Водитель, было, сделал шаг за девочкой, но тут же остановился, посмотрев на Гришку, который стоял с самым осоловелым видом.
-- Ты чего это?
-- А где... где дом-то? -- наконец тот выдавил из себя, очумело оглядываясь по сторонам. -- Куда дом подевался?
-- Зоя, -- рядом оказался Гришка. -- Где дом?
-- Не знаю я, -- плаксиво ответила та. -- Я за братом слежу, а он заснул и не просыпается. Я даже заплакала, а тут вы едете. Это вы за нами приехали?
-- За вами, деточка, -- кивнул головой водитель. -- Давай, показывай брата.
Зоя повела Лямина за собой, Мишка и Гришка остались на месте, а Феофанов присел на землю, дочь опустилась рядом с ним.
-- Аглая, -- тихонько сказал Тимофей Игнатьевич, глядя в траву, которую нервно перебирал пальцами правой руки, -- как ты могла? Я же просил вас сюда не ходить.
-- Я... не хотела, папа, -- глаза девушки наполнились слезами, но она говорила, сдерживая себя. -- Я говорила им, папа, но они не послушали меня. И я пошла с ними. Откуда я могла знать?
-- Где Элеонора?
-- Лена? -- глаза Аглаи начали шарить вокруг. -- Она... Она пошла собирать терновник у... у... Где же дом? Тут недавно дом был, большой такой, старый.
-- Вот и я говорю о том же, -- медленно сказал Феофанов. "Братцы- кролики" подошли ближе, виновато щурясь, и переглядываясь друг с дружкой.
-- Эй, помогите нам...
Мишка и Гришка сорвались с места и умчались к деду, который поддерживал под руку толстого Эдьку. Позади стояла Зоя с костылями. Эдька щурился и пыхтел, надувая губы. Он хотел что-нибудь сказать, но мысли в голове его расползались улитками, не желая подчиняться и выстраиваться во вразумительный ряд оправданий.
-- Тимофей Игнатьич, похоже, он и в самом деле не может идти. Поддержите его, а я сейчас подгоню машину ближе, сразу его и в город свезём, на рентген. Попутно и поговорим с ними, что тут было, да как.
-- Давай, огольцы, -- буркнул Феофанов, -- подходи ближе. Сейчас в город поедем...
-- Но, папа, -- сделала шаг вперёд Аглая, -- а как же Лена? Она что, останется здесь одна?


Глава 6. Одна.


Великое дело - слёзы! Природа одарила женщин и детей неоценимым  даром  - "заземлять" свои горести посредством слёз. Случилось с ними что плохого, выплакались и - разом полегчало, ведь жизнь продолжается, а жизнь и есть вереница счастья и несчастья, порядка и хаоса, инь и янь. Если бы не было в жизни  нашей неких удручающих событий, то как, скажите на милость, мы могли бы по достоинству оценить события знаменательные. Всё познаётся в сравнении, учили нас древние мыслители, и мы проходим, снова и снова, через шкалу (школу) оценочных характеристик, чтобы,  протиснувшись  сквозь череду несчастий, укрепиться душой и возвыситься, либо упасть в прах земной и погрязть там, уж кому какая судьбина предназначена.
Придя в себя, Элька выплакала все свои накопившиеся горести и только потом вылезла из-за тяжёлой портьеры. Всё в комнате оставалось прежним, как было, и вместе с тем Элен показалось (вполне определённо), что изменения были, и не пустячные. Попутно она заметила в зеркале, что испачкалась пылью, а слёзы оставили на лице грязные "дорожки" с разводьями. Как девушка аккуратная, она принялась искать в комнате умывальник, который, в конце концов, обнаружился за неприметной дверцей, скрытой за панелью.
Теперь её волновало единственное желание - убраться из этого места подальше, и как можно быстрее. Тайны разгадывать хорошо, удобно развалившись в мягком кресле, демонстрируя при этом окружающим тебя восхищённым слушателям силу ума и богатство интеллекта, но оказаться вдруг посередине этой самой тайны, напичканной опасными  обстоятельствами, совершенное иное дело, к тому же у шестнадцатилетней девушки могут быть свои интересы.
Набравшись решимости, Элька подошла к двери, затаив дыхание, прислушалась к обстановке в коридоре, а потом, потихонечку, навалилась на дверь. Та скрипнула и отворилась. Элька выглянула, обмираясь от страха, но в коридоре, сумрачно пустынном, никого не наблюдалось. Это придало ей силы, и она пустилась вперёд, стараясь двигаться как можно бесшумней.
Вот и лестница на первый этаж. Скорей бы уж это всё закончилось. Она бы отдала всё на свете, только бы очутиться сейчас за стенами этого непостижимого дома, рядом с "братцами- кроликами", Катькой- Катериной, Аглаей, толстым Эдькой с его трусливой сестрой Зоей.
Бегом, пробежав тёмный коридор, она оказалась перед двухстворчатой дверью, ведущей в оранжерею, навалилась всем телом на створке. Те разъехались вдруг неожиданно легко, и Элька вылетела в заброшенный сад, заросший дикой растительностью. Теперь надо было добраться до пролома и выбраться в него, но Элька стояла на месте, с недоумением оглядываясь. Может, она ошиблась, повернула в другую сторону и вышла не там? Но нет, перед ней была та самая оранжерея, но по другую сторону красной стены виднелись руины какого-то дома, а дальше - ещё одного, и ещё. Со всех сторон маячили дома разрушенного города.
Откуда он здесь взялся? В лесу...  Но никакого леса видно не было и это было не менее удивительно, чем наличие разрушенных зданий, которые, должно быть, стояли здесь не один десяток лет, брошенные всеми.
Они не могли не заметить эти развалины многоэтажных строений. Не могли... Однако ж не заметили. Значит, тогда их не было. Но сейчас-то они вон, высятся, как останки титанического ковчега, армады ковчегов, оставленных здесь схлынувшими водами.
А товарищей её здесь уже нет. В этом Элен была больше, чем просто уверена, потому и не полезла в проём, чтобы проверить. Сейчас вдруг этот самый дом сделался кусочком чего-то уже привычного в этом меняющемся на глазах мире, как это ни парадоксально звучит. К этому надо было сперва привыкнуть, чтобы потом сделать какие-то выводы, отталкиваясь от которых можно будет попробовать что-то сделать.
Вдруг кто-то коснулся её голени. Элька едва не закричала от неожиданности, повернула голову, но позади её никого не было, опустила глаза и увидала ту, давешнюю чёрную кошку с белым пятнышком на кончике хвоста. Кошка посмотрела на неё, а потом снова потёрлась о ногу, демонстрируя своё расположение. Элен присела на корточки, погладила её, от головы и до кончика хвоста. Кошка громко замурчала и прикрыла глаза от удовольствия, хотя, сквозь щёлочку, и наблюдала за Элькой. Та взяла кошку на руки и поднялась в полный рост. Она была одна, если не брать в расчёт этого добродушного существа.
-- Звать-то тебя как? -- спросила кошку Элька.
-- М- р- р, -- ответила ей кошка.
-- Ну, пусть ты пока в Муррках походишь, пока имя твоё не выяснится. Не против?
-- Кошка согласна была ходить в Муррках сколько угодно, при условии, что её будут холить, нежить и вкусно кормить. Во всяком случае, именно это читалось по её мордочке.
Кормить... Да, Элька не отказалась бы сейчас от тарелочки грибного супа, какой они готовили совсем недавно, в Багряницах. Казалось, это было давно, хотя,  на самом-то деле, прошло не более пары часов, ну, может чуть более того. Но сколько за это время случилось событий. Эдуард растянул ногу, они отправились смотреть удивительный заброшенный дом, нашли его, Эдик снова подвернул ногу, "братцы- кролики"  умчались за помощью в Звягино, а она... она... сотворила ужасную глупость и вошла сюда, где...
Обняв кошку, Элен присела на уступ стены и вздохнула. Ей не хотелось возвращаться в дом, не решалась она и выйти из сада. Но и оставаться здесь до бесконечности тоже было нельзя. Разве что посидеть, вот так, ни о чём не думая, сжимая в объятиях кошку.
-- Ты ведь живёшь здесь? -- шепнула она ей на ушко.
-- М- р- р, -- согласилась кошка.
-- И никто тебя не обижает? -- продолжала расспрос Элька.
-- М- р- р, -- ответила кошка.
-- Может и мне повезёт выпутаться из этой истории, -- вздохнула бедная девушка, поглаживая животное. Тем временем кошке наскучило сидеть на руках, она возжаждала свободы и, ловко вывернувшись, устремилась к полуоткрытой створке. В последний раз вздохнув, Элька отправилась за ней. Чему быть, того не миновать. Кто-то обитал в этом доме, и настало время познакомиться с его хозяевами. Может быть, это действие её к чему-то приведут, что-то, наконец, прояснится.
-- Муррка, веди меня к своим.
Сказала Элен это скорей себе, под нос, так как кошка шествовала далеко впереди, задрав хвост. Девушка отправилась следом и вдруг кошка куда-то повернула и пропала из поля зрения. Элька ускорила шаг и снова оказалась у лестницы, но кошки простыл и след. Куда она отсюда пошла - вверх или вниз? Почему-то вниз идти Эльке очень  не хотелось, и она двинулась вверх. Поднялась на второй этаж, постояла на площадке, подумала и решительно направилась по лестнице выше. Почему бы ей не осмотреться вокруг с верхней точки?
Сначала она собиралась просто выглянуть из окна третьего этажа, но, когда увидела, что лестница здесь не заканчивается, пошла дальше. Оказалось, что под черепичной крышей располагалось несколько мезонинов, куда вела узкая галерея, откуда можно было перейти и на чердак, разбитый на сектора и донельзя захламленный всякой всячиной, начиная от ломаной мебели, от вида которой у знающего толк антиквара потекли бы слюнки, и заканчивая развешанными по стропилам охапками высушенной травы, а также многочисленными серыми комочками, оказавшимися спящими летучими мышами. Когда Элька это поняла, её аж передёрнуло от отвращения.
Она медленно двигалась по галерее из двух сбитых вместе широких досок и поглядывала по сторонам, останавливаясь то у выцветшего гобелена с изображением точно такого же дома, но вычурного, идеализированного, то у пыльного чучела хохлатой птицы с раскрытым клювом, то у приземистого шкафа, набитого коробками.
Так, часто останавливаясь, Элька добралась до ближайшего мезонина и вошла внутрь. Здесь было довольно грязно. Большое окно зияло отсутствием окна и по этой причине сюда частенько заглядывали птицы, любопытные сороки или нахальные вороны, а может и другие, но из той же породы любознательных и бесцеремонных. Всё, что можно опрокинуть, валялось, всё, что можно обгадить, смердело.
Поморщившись, Элен, ступая на цыпочках, подошла к раме и выглянула наружу. Она действительно попала в некий заброшенный город, или посёлок, но имелся здесь и лес. Отсюда, сверху, его было хорошо видно. Но, как Элька не вглядывалась, узнать этого места она не смогла. 
Каким же загадочным образом она здесь очутилась?
Появилась мысль, что это такой сон. Может, утомившись, она задремала, устроившись за гардинами. Ей приснились и те шаги в коридоре, и последовавшая затем прогулка по дому и этот непонятный разрушенный город- руина.
Господи, пусть и в самом деле это будет сон! Элька была готова даже подыграть ему и ещё побродить здесь, чтобы потом проснуться. Пусть даже там, снаружи, её не найдут и увезут покалеченного Эдика. Не беда, она доберётся до дома сама, пешком, а если и заблудится в лесу, то будет искать там линию электропередачи или ручей, по течению которого она куда-нибудь да выберется.
Оставаться здесь долее не имело смысла, и Элен выбралась из этого мезонина. Посмотрела в одну сторону, в другую, подумала, а потом отправилась дальше. Раз уж она здесь очутилась, не лучше ли ознакомиться с этим "театром действий". Мало ли что...
По мере движения Элька придерживалась рукой за перила, чтобы - не дай Бог - не свалиться с узких мостков галереи. И вдруг её пальчик попал в дырку, и она ойкнула, почувствовав, что получила занозу. С трудом, зубами, она достала тоненькую, как самая маленькая иголочка, щепочку и ещё раз потрогала ту дырку. Неужели это был след ... от пули? Точно, сюда угодила пуля! Немного поискав, она нашла ещё один след, и ещё. Здесь, когда-то, уже давно, шёл бой, и свистели настоящие пули. От этого осознания давешнее чувство опасности вернулось, и она скользнула в ближайшую мансарду.
Эта комната была похожа на предыдущую, но только окошко было цело и стекло закрывало вход стаям пернатых мародёров, потому обстановка сохранилась. Должно быть, здесь ранее было пристанище какого-то романтика, который натащил сюда сувениры со всего света. Здесь были засушенные кораллы, морские звёзды, разные необычные камни, ракушки, бусы, кристаллы. Должно быть, некоторые из них были даже драгоценными или полудрагоценными, а ещё здесь были фигурки, статуэтки, изваяния, камеи, геммы, чеканки.
Если бы всё это было расставлено по полочкам, повешено на стены, то комната смело могла бы претендовать на  статус  музея, но только все эти диковины были небрежно свалены в кучи и валялись на полу, на массивном столе, в кресле- качалке и на диванчике, стоявшем у стены, в дальнем углу. Элен расчистила себе местечко, и уселась было в кресло, но оно накренилось с ужасающим скрипом, и девушка пулей из него выбралась, чтобы тут же переместиться к тахте.
Всё же это была не тахта, и не диванчик. Эту лежанку, придуманную специально для неги и отдыха, звали оттоманкой, и пришла она в российский обиход с Востока, из Крыма, куда их, в своё время, завезли турки, пытаясь навязать там свой обиход жизни, свой образ досуга, свои разновидности отдыха. На таких оттоманках возлежали жёны и наложницы какого-нибудь паши в ожидании своего господина, чтобы усладить его взор танцем живота или сладостью восточных угощений. Турки в Крыму, равно как и в других российских  пределах  не прижились, но предметы их обихода нашли своё место и даже стали непременной вещью в домах провинциальных сибаритствующих помещиков. Все эти домашние халаты, шлёпанцы, фески, курительные трубки, кофемолки и многое другое- прочее, в череде которых была и оттоманка. 
Эта оттоманка, обитая малиновым бархатом, с большими кистями по бокам, пообтёрлась со временем и давно уже утратила свой первоначальный шик и даже пружины перестали быть единым упругим  целым, а торчали здесь и там буграми и кочками, но, если постараться и найти нужное положение, то, не смотря ни на что, там можно было очень даже удобно устроиться и задремать, предаваясь неге ничегонеделания. Что и сделала, в общем-то, сильно уставшая Элька.
Она решила полежать здесь минуточку, или две, расслабиться, забыться от треволнений этого бесконечного дня, который начался с криком первого петуха. По этой причине она и заснула, совершенно для себя незаметно. Только что она о чём-то думала, и вот уже наступил сон.
Ей показалось, что рядом кто-то шевельнулся, и Элька попыталась вскочить, но её неожиданно остановил до боли знакомый голос:
-- Не надо, отдыхай, девочка моя.
-- Па, это ты? -- напряглась Элька.
-- Да.
-- А ... мама?
-- Пусть это тебя не беспокоит. Здесь важно другое...
-- Другое? -- удивилась Элька.
-- Да, девочка моя, -- голос исходил от тёмного силуэта, устроившегося в рассохшемся кресле- качалке. -- Ты попала в трудную ситуацию.
-- Да, -- глаза Эльки вмиг наполнились слезами. -- Как мы теперь без вас?
-- Ничего, -- вздохнул с кресла отец, -- привыкнете. Жизнь, она ведь из трудностей состоит. Чем раньше ты это поймёшь, тем легче тебе будет настроиться на преодоление их. а собраться тебе придётся.
-- Что ты говоришь, па?!
-- Видишь ли, девочка моя, это место, куда ты попала... Это очень непростое место. Оно... оно может поглотить тебя, изменить так, что ты, нынешняя ты, растворишься здесь... нет, я говорю не то. Да, здесь опасно, здесь даже очень опасно, но вместе с тем... ты найдёшь себя... тебе надо найти себя.
-- Па, я не понимаю.
-- Запомни, девочка, ты должна найти... и будь осторожна... мы с мамой...
-- Па?
Элька сорвалась с места, вскочила, кинулась к креслу, но... там никого не было. Она потёрла глаза кулаками, потрогала кресло, нащупала свёрнутое покрывало, которое сама же туда положила, когда попыталась устроиться там, но потом всё же выбрала оттоманку. Ей всё приснилось?
Действительно, пока она спала, наступила ночь, когда тучи скрывают под своей мрачной синью луну и россыпи звёзд, и становится по настоящему темно. Темно и зябко. Элька поёжилась, взяла из кресла плед- покрывало, завернулась в него и снова опустилась на диванчик.
Что она может сделать здесь ночью, когда темно и ничего не видно? Правильно - ничего, и лучше снова постараться заснуть, не обращая внимания на сосущее чувство голода и тревогу, вызванную предыдущим сном, где она разговаривала с тенью отца. Как это страшно, если вдуматься. Но дело-то в том, что Эльке как раз страшно не было. Словно отец и вправду был здесь и принёс, пусть на мгновение, чувство защищённости, которое испытывают дети, даже не совсем малые, при виде родителей.
Когда-то, в детстве, Элька была ужасной трусихой, и больше всего она боялась темноты и одиночества. Ей постоянно мерещились во мраке ужасные чудища, от которых она с визгом спасалась бегством. Старший брат, Костик, смеялся над теми страхами, а потом посоветовал прятаться от своих кошмаров... под одеялом. Ведь там нет пугающих теней. "Это, -- говорил Костя, -- твоё убежище, твоя норка. Даже самая пугливая мышка, самый трусливый зайка, ничего не опасаются в своей норке". Это звучало убедительно, и маленькая Элька тогда с ним согласилась, а умный Костик продолжал: "Ты боишься, что в темноте прячутся чудища. Но ведь там могут быть и добрые существа - Винни Пух со своими друзьями, Буратино, Незнайка или Пэппи Длинный Чулок". "Золушка",  -- предположила Элька. "Вот-вот, -- обрадовался Костик, -- Золушка. Или Красная Шапочка. Им, может, тоже страшно в темноте. Вот они к тебе и пришли, за защитой. Вместе ведь не страшно". "Вместе не страшно", -- кивнула головой Элька.
Вместе не страшно. Она поглубже завернулась в одеяло и закрыла глаза. Представила себя дома, в кровати. Нет, лучше у бабушки. Вера Филипповна хлопочет по хозяйству, а она  улеглась спать. Спать. Утро вечера мудренее. Сколько раз она убеждалась в этой народной мудрости. То, что казалось вечером неразрешимой проблемой, утром оборачивалось лёгкой закавыкой, которая устранялась легко и даже небрежно. Завтра она поднимется и спустится вниз. А там либо выйдет наружу и отправится домой, в Звягино. Либо... либо будет искать людей, обитающих здесь, и потребует... да, потребует, ибо там, в Звягине, уже подняли шурум-бурум и бабушка соберёт народ, который вызволит её... отсюда... а она... потребу... ет...



Глава 7. Рапорт участкового Хлюдова


Перед глазами многоцветьем переливался огромный радужный шар, смотреть на который было невозможно, и Элька со стоном отвернулась, а потом проснулась. Оказалось, что ей в лицо светил солнечный луч, но по  пути  он проходил через бутылку, наполненную водой или какой другой жидкостью, которая превращала бутылочное стекло в линзу, собирающую солнечный свет в узкий слепящий луч, который и разбудил девушку.
Элен села на топчан и, с недоумением, едва ли не минуту, озиралась по сторонам, силясь вспомнить, что это за место и как она здесь очутилась. А потом она вспомнила всё.
Огромный старый дом, полный тайн и опасностей. И она, Элька, спрятавшаяся в одном из мезонинов. Вспомнились и вечерние намерения сбежать отсюда или найти хозяев, чтобы потребовать у них... Что потребовать? Элька было нахмурилась, но скоро тряхнула головой, разметав пряди волос. Сначала надо провести каждодневный утренний моцион - умыться, почистить зубы и ... так далее. А потом хорошо бы позавтракать.
Когда она поднималась с оттоманки, задела покрывало, и оно свалилось между тахтой и стеной. Поборница порядка, Элеонора посчитала своим долгом достать плед и вот тут она сделала находку - под пледом лежала плоская кожаная сумка, какие носят в армии сержантский и младший офицерский состав, а также некоторые милицейские работники.
Элька не смогла сдержать порыва любопытства и заглянула под клапан, застёгнутый на кнопку. Там лежала стопка листков, исписанных мелким убористым почерком, тетрадка, ручка и ещё несколько хозяйственных мелочей, среди которых девушка углядела зубную щётку, завёрнутую в газетный листок.
Конечно, предмет личной гигиены есть понятие индивидуальное, но надо же как-то использовать находку. Сумку- планшетку Элька повесила на плечо и вышла из мезонина. Куда она пойдёт? Ясное дело - в умывальный закуток будуара  кошки.
Пройдя по чердачной галерее, Элен опустилась на второй этаж и пошла по коридору к знакомой двери. Кошки там не оказалось, и Элен сразу сунулась к умывальнику. Вместо привычного вентиля здесь была рукоятка, которую надо было поднимать или опускать, когда умывание закончилось. Такой водозапорный механизм был непривычен, но Элька с ним быстро освоилась. Мылась она долго, даже волосы вымыла в прохладной воде, потом яростно чистила зубы найденной щёткой с жёсткой высохшей щетиной, но, рано или поздно, любое действие подходит к концу. Она вышла из умывальной и остановилась.
Чувство голода нарастало и всё сильнее  растворяло  в себе другое чувство - опасности. Теперь неизвестность, скрывающаяся в здешних тайниках и тёмных углах, уже не казалась такой страшной. Неизвестность? Ну и что, лучше бы ей кто сказал, где здесь имеется что покушать.
Сосредоточившись, она вдруг вспомнила то, мимо чего она вчера спокойно прошла, но вот сейчас воспоминания пробились через мешанину сумбурного осознания реальности. Ботва... Да-да, эта была знакомая ботва овощей в том заброшенном саду. Она пролезла тогда через проём в стене и едва не зацепилась ногой за пучок ботвы, вершки от репы, банальной репы, которую горожане благополучно забыли, отведав заморских фруктов.
Вот туда, в сад, и направилась теперь Элька, осторожная, как мышка, знающая о присутствии по соседству кота. На цыпочках, держа в руках кусок от полога, она прошла по коридору, спустилась на нижний уровень и скоро очутилась во дворе, который когда-то именовался садом. Теперь это была заросшая бурьяном площадка, отвоёванная Природой у хозяев этого дома.
Порыскав вдоль стены, девушка действительно нашла репу, а ещё, к своей радости, морковку, редиску и редьку. Надёргав клубней, перепачкавшись, она сложила свои  трофеи  на кусок приготовленной ткани, свернула его в аккуратный тючок и отправилась в обратный путь, в уже знакомый будуар.
Где-то здесь должна бы находиться кухня, где можно не только приготовить найденные корнеплоды, но и обнаружить что-то более существенное, вот только имел место быть один существенный момент - наверняка эта кухня находилась в более обитаемой части этого обширного строения, а Эльке, если честно признаться, пока не хотелось обозначить своё здесь присутствие. Это вчера вечером она решила пойти и потребовать... А потом вот передумала... пока что. Дом всё ещё пугал её, казался заколдованной пещерой, аналогичной той, куда как-то заглянули спутники Одиссея. Вот-вот нагрянет хозяин - циклоп и начнёт чинить расправу, а до той
поры гостья как бы предоставлена себе самой.
Разглядывая чисто вымытые овощи, Элька вспоминала рассказы бабушки, Веры Филипповны, о старинной русской кухне, где основой питания были зерновые и овощи, а мясные блюда вкушались по праздникам, но вполне равноценно замещались рыбой, грибами, орехами и другими питательными продуктами. Вместо сахара лакомились медом, и зубы в большинстве своём были исключительными. Вера Филипповна говаривала, что разухабившиеся мужики поднимали швейную машинку "Зингер", на спор, ухватившись "для ловкости" за катушечный шпенёк зубами, и на стальной поверхности шпенька оставались отметины - вдавыши, а зубам было хоть бы что. Кололи зубами и орехи кедровые, а также косточки фруктов заморских без особого труда. Вот что значило здоровое привычное питание. А морковкой, поедая её, раньше чистили зубы, так как в ней содержатся щелочи, которые нейтрализуют действия кислот, разлагающих частицы пищи, а вместе с ней, постепенно, и эмалевое покрытие зубов.
Помнится, Вера Филипповна не раз говаривала, что репа - это кладезь витаминов и всяческих полезных минеральных веществ, коими намного опережает апельсины, лимоны и даже капусту с помидорами и разные, садовые и лесные, ягоды. А когда Элен, наморщив носик, попробовала критиковать вкусовые качества этого овоща - "простолюдина", то на это бабушка заявила, что варёная на меду репа много вкусней хвалёной дыни со среднеазиатской бахчи, а наши предки готовили простое лакомство, мелко нарубив редьку и её листья, предварительно очистив корнеплод от кожуры, смешивали всё это с мёдом, добавляли кипячёную воду и угощались полученной кашицей с превеликим удовольствием. Совершенно зря ругают наших предков за узость и примитивизм мировоззрения. Самоограничение этноса есть фактор положительный, убеждающий в их здоровой целостности и устремлённости в сферу духовности, а не в область материально-телесную, более характерную для этносов европейских.
Остаётся добавить здесь, что предки наши хорошо владели секретами и тонкостями приготовления блюд русской национальной кухни, а Элька... Элька, трагично подняв брови, довольствовалась мелко нарезанными кусочками овощей, перемешанных друг с другом. Оставалось только посочувствовать бедной девушке.
Так или иначе, но она подкрепила свои, в общем-то, тающие силы и скоро почувствовала что-то вроде облегчения и даже появились признаки лёгкого энтузиазма. Жизнь, в своей сути, была не так уж и плоха, а дом пока-что не демонстрировал агрессии. Можно было расслабиться и прикинуть варианты развития будущих событий.
Для этого Элька решила вернуться в мезонин, где провела ночь и где она, пусть и во сне, видела отца. Она подхватила с собой планшетку, прижала её к груди и, затаив дыхание, полубегом, на цыпочках, прошла весь путь. Сердце в груди билось, как испуганный кролик, сотни мыслей бежали в голове бесконечной вереницей кошмаров, но, тем не менее, ей удавалось сохранять видимость спокойствия.
Беззвучной тенью она вспорхнула на чердачный этаж, пробежала по мосткам и вошла... нет, ворвалась в  свою  комнату, где прикрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. Из ослабевших рук выскользнула планшетка, кнопка расстегнулась, и пол покрылся россыпью исписанных мелким ровным почерком пронумерованных листков.
Отдышавшись, Элен начала собирать те листки, невольно "выхватывая" то один кусочек текста, то другой. Они её заинтересовали и она, собрав их по пронумерованному порядку, взяла верхний.
Это был рапорт, рапорт какого-то участкового инспектора Хлюдова и этот инспектор докладывал своему начальству о невероятных событиях, которые происходили не где-то  там, а именно здесь, в этом самом доме. Вот только почему эти листки оказались здесь, а не у подполковника как-его-там, вниманию которого они были предназначены. Впрочем, задумываться о таких мелочах Элька не стала, а погрузилась с головой в содержание аккуратных строк.
"Товарищ подполковник, я, младший лейтенант Хлюдов, пресёк попытку проникновения к нам с того света. Понимаю, насколько моё заявление похоже на бред сумасшедшего и потому попытаюсь всё рассказать максимально подробно, чтобы потом, по моим словам, всё перепроверили специалисты по тому свету, если таковые у нас имеются.
После того, как к нам поступило заявление от жителей деревни Багряницы о пропаже Никанорова Ефима Сергеевича, а также Котова Михаила Егоровича, я получил задание заняться этим делом вплотную. Заявление было составлено таким странным образом, что я решил запросить дополнительные силы, в качестве которых мне были приданы сержант Прохоров и рядовые Елсуков и Ахрамеенко, из роты патрульно-постовой службы. При этом сержант Прохоров получил автомат Калашникова модернизированный и два полностью снаряжённых магазина к нему. Усиленный вариант поисковой группы сложился на основании заявления селян, так как они утверждали, что и Никаноров, и подросток Котов, возможно, похищены группой злоумышленников, которые уже совершали подобные злодеяния в той местности.
Все эти сведения я получил в ходе непосредственной беседы с заявителями, которые вели себя весьма нервозно. В ходе беседы выяснились некоторые дополнительные подробности, как о самих пропавших Никанорове и Котове, так и об обстоятельствах пропажи. Упомянутый ранее Никаноров, как, оказалось, был когда-то раскулачен и сослан по антисоветской статье и успел провести немалый срок по лагерям, но, когда началась война, попросился на передовую и участвовал в сражениях, пока не попал в немецкий плен, где и оставался до конца войны. Учитывая некоторые щекотливые моменты, компетентные органы отмерили ему новый срок, по истечению которого Никаноров и вернулся домой, в Багряницы. Он вполне мог считать себя властью  обиженным  и связаться с неправовым элементом, на что я сразу сделал для себя отметку.
Далее. Второй пропавший, Котов, несовершеннолетний, оказался из категории умственно неполноценных, отсталый в развитии и школу переставший посещать после окончания начального образования. Отца у него сроду не было, а мамаша славилась излишней тягой к алкоголю, отчего и представилась в относительно молодом возрасте, после чего воспитанием сироты занялась её мать, Котова Варвара Ильинична. Старуха внука вроде бы жалела, но сама пребывала в хлипком здоровье и потому активно использовала внука в домашнем хозяйстве. На этом я перестал углубляться в расспросы, а переключился на факт пропажи.
По ходу той ознакомительной беседы у меня, товарищ подполковник, появилась версия, что подросток попросту сбежал из дома, отчаявшись в одиночку тянуть лямку работника при доме Котовой. Я даже намекнул заявителям о своём предположении, но они, соседи пропавших, загомонили одновременно, уверяя об ошибочности моего мнения. Парнишка, оказалось, любил свою болезненную бабку, помогал ей, чем мог. В дополнение к этому обстоятельству, по общему суждению соседей, не был способен на решительные действия, требующие проявления характера. Другими словами, он мог затаиться, спрятаться, но чтобы дёру дать, да ещё куда подальше... Этого представить себе было невозможно, доказывали соседи.
Тогда, предположил я, он так и сделал - затаился где-то. Соседи, помявшись, и рассказали мне, что в окрестностях их селения имеется такое особое место, где находится некий заброшенный барский дом, ставший пристанищем, судя по всему, группы злоумышленников, занимающихся похищениями людей. Это было весьма интересное заявление и я, как представитель органов законности, обязан отреагировать на всякий тревожный сигнал. Если это не более чем предположение, это одно, но совсем другое, если в их словах кроется зерно истины, и мы имеем шанс обезвредить целую банду. У меня тут же родилась новая версия развития событий. Я предположил, что тот подозрительный субъект, Никаноров, связался с бандитами, помог им организовать в лесу  базу, укрытие, а тот парнишка стал невольным свидетелем их общения, через что и пострадал. Соседи переглядывались, но ничего вразумительного больше сообщить не могли, равно, как и опровергнуть мои устные доводы. Именно по этой причине, уверившись, я взял себе в помощники трёх бойцов, да ещё с автоматом. Как оказалось впоследствии, предчувствия необычности этого на первый взгляд заурядного дела меня не обманули.
Обычно мне хватает для передвижений по вверенной мне территории трофейного мотоцикла БМВ с коляской, но для перевозки приданной мне боевой группы усиления этого было маловато. Подумав, я переговорил с кем надо и бойцов до деревни Багряницы доставили на старенькой разболтанной полуторке, я же ехал на мотоцикле следом, отстав достаточно, чтобы не попасть под шлейф пыли, тянувшийся следом за грузовичком. Конечно, в машине хватило бы место и для меня и ещё оставалось, но я посчитал, что "лишняя" единица техники никогда не бывает лишней.
Временный штаб группы поиска я расположил в избе бабки Варвары, где и проживал совсем недавно пропавший парнишка. К слову сказать, второй из пропавших, Никаноров, тоже обитал поблизости. Бабка была совсем уж плоха, этакая маленькая сморщенная да скрюченная в кукиш старушонка, больше причитавшая о своей жалкой доле, нежели говорившей о нашем общем деле. Оглядевшись, я пристроил двух бойцов разобраться с хозяйством. Признаться, товарищ подполковник, мне стало элементарно, жаль старуху. Уж больно в доме у них всё было запущено. Да и понятно - трудно слабому на голову подростку тащить на себе хозяйство, а с соседями они, как выяснилось, не очень-то и ладили. В причинах неприязни я разбираться не стал, а для себя решил попробовать старую и малого как-нибудь пристроить у нас в городе.   Пока ребята таскали воду и наводили порядок в запущенной избе, мы с сержантом Прохоровым на мотоцикле отправились на разведку по окрестностям. Объехали деревню со всех сторон, пообщались с местным населением. Выяснилось, что заброшенного барского дома никто не видел, хотя многие о нём и слышали, и говорили всякое, по большей части сказки - страшилки про оборотней да вурдалаков. Мол, там можно встретить умершего или давно сгинувшего односельчанина и всякая такая встреча заканчивается несчастьями. Наверное, потому все деревенские ту сторону за пушечный выстрел обходят.
К тем россказням можно отнестись, понятное дело, с известной долей скепсиса, но только вот местный народец был настроен серьёзно. И ещё, пока мы говорили с ними о погоде, урожае или каких других пустяках, они были улыбчивы и словоохотливы, но стоило перевести разговор на тему пропавших или того старого "барского" дома, как они моментально делались серьёзными и оказывалось, что у каждого возникло какое-то необычайно срочное дело, не терпящее отлагательств, и они всеми силами пытались замять разговор и удалиться. Только наша настойчивость и позволила из них почти что клещами вытащить такие подробности, как те самые оборотни да вурдалаки, а также пропавшие ранее селяне.
Сначала мы только морщились да посмеивались, но только те наши собеседники были серьёзны до бледности в лице и напуганы, а скоро мы с сержантом осознали, что нас начали избегать и даже более того - от нас прятались. Стоило мотоциклетному движку заурчать в сторону человеческой фигуры, как та мигом куда-то бесследно девалась. Народ предпочитал не связываться с нами, и это обстоятельство наводило на некоторые размышления.
Освоившись в Багряницах и отчаявшись найти здесь сочувствующих нашим намерениям лиц, мы отправились в сторону того самого пресловутого "барского" дома, о котором нам столь неохотливо поведали местные жители. Я сидел верхом на мотоцикле, управляя его движением, а сержант Прохоров, положив на колени автомат, вглядывался в лесные заросли, сквозь которые мы проезжали.
Когда-то здесь была проложена дорога, но, по понятным причинам, она была брошена, заросла и мы сейчас с большим трудом перемещались вперёд. Трофейный БМВ ревел и урчал, подпрыгивая на каждой кочке и ухабине, и в его рыке  слышались нотки обиды. Вообще-то мотоцикл предназначен для быстрого перемещения по ровной поверхности, но когда она отсутствует вовсе, мотоконь делается норовистым и пытается вырвать из рук рукояти управления.
Два часа мы мучились, пока не прокляли здесь всё. Начал ругаться даже обычно дюже спокойный сержант, после того, как прокусил язык, неосторожно попытавшись что-то сказать в тот неудобный миг, когда под колесо попала очередная прелая коряга. Пришлось маршрут нашего поиска сворачивать, хотя, по всем расчётам, тот клятый дом давно уже должен был показаться. Ведь это же не иголка в стоге сена. Это же дом, довольно большой, пусть и частично разрушенный.
Надо было видеть лица багряничей, которые выглядывали из-за заборов. Кто-то ехидно улыбался, кто-то поглядывал исподлобья, и было понятно, что они знали, чем закончился этот наш поиск. Но ничего, как говорится, ещё не вечер.
Пока мы занимались рекогносцировкой местности, ребята истопили печку, а бабка Варвара наварила полный чугунок картошки, к которой мы присоединили банку свиной тушёнки из нашего сухого пайка. Поразмыслив, я достал взятую на всякий медицинский случай бутылку "Пшеничной". Настроение было препаршивейшее, и водочка пришлась в самую пору. Поднесли чарочку и бабке Варваре, от которой она, конечно же, не отказалась.
Посидели, что называется, душевно. Незаметно стемнело, и соседние избы  украсились освещёнными окошками, зашторенными либо нет. Громко стрекотали кузнечики, где-то играла  гармошка, а звонкий голосок наяривал частушки с "картинками". Прошлись даже по нашей группе и по мотоциклу. После каждой "заковыристой" строфы слышался смех. Молодёжь Багряниц, несмотря ни на что гуляла.
Мужики уселись играть в "дурака", а я решил пройтись, посмотреть, как здесь да что. Ведь я, в конце концов, участковый инспектор, хотя и был-то здесь раз или два, не больше.
На всю улицу приходилось всего две лампочки, а остальная часть погрузилась в густой мрак. Я двинулся было на свет, где веселилась молодёжь, но гармошка вдруг играть перестала и больше уже ничего, кроме ровного умиротворяющего стрекота кузнецов, слышно ничего не было.
Я достал пачку "Беломора" и закурил, глядя в ту сторону, где светилась лампочка, подвешенная на столбе, затянулся и... вдруг услышал шёпот.
-- Командир! Эй, командир...
Я оглянулся, но рядом никого не было. Показалось? Но тут я снова услышал:
-- Командир...
-- Кто здесь? -- спросил я, положив автоматически руку на ремень, но тут вспомнил, что кобуру с "Макаровым" оставил дома, повесив портупею на внушительный гвоздище, предательски торчавший из бревенчатой стены. Вот ведь, расслабился, понимаешь...
-- Слышь, командир, -- продолжал хриплый голос, доносившийся явно из-за высокого забора, -- вы ведь к "барскому" дому ездили?
-- Да... Кто это?
-- Так вы его не найдёте. Не подпустит он вас к себе, на мотоциклетке-то.
-- Почему?
-- Потому, -- ответил голос. -- Пешком надо. И - не всем вместе. Только тогда...
-- Послушай, -- предложил я  голосу, -- как тебя там... Вылазь, поговорим обо всём.
-- Счас, -- ответили из темноты.
Послышался шум, лёгкий шорох. Тот, кто притаился за забором, лез через кустарник. Я присел у загородки, курил и ждал. Через несколько минут я понял, что ждать дальше не имеет смысла. Неизвестный доброхот, что одарил меня кусочком информации, не желал нарушать своего инкогнито и предпочёл удалиться прочь.
Чего они здесь все так опасаются? Неужели той банды, что ошивается у загадочного дома, "не желающего" подпускать нас к себе? Это дело надо как следует обмозговать. С этой мыслью, отбросив окурок прочь, я развернулся и двинулся в обратный путь, почти что наугад. За время отсутствия товарищи мои успели покончить с остатками "Пшеничной" и резались в карты. Бабка Варвара сидела с ними, водрузив на нос очки с треснувшими стёклами и тоже держала в руках веер карт, покрикивая на сержанта.
-- Ну, как там посиделки? -- скользом спросил Прохоров, разглядывая свой расклад.
-- Разошлись они, -- ответил я. -- Завтра БМВ здесь оставим, пешком пойдём.
-- Отчего так? -- поинтересовался сержант.
-- Бензин поберечь надо бы, -- нашёлся я, решив не говорить о своём тайном осведомителе. Может он ещё объявится.
Сколько ещё там просидели мои товарищи, уж и не знаю. Сам я завалился спать на топчан в сенях, лёг не раздеваясь, слушал, как жадно звенят комары, пытаясь добраться до моей кровушки, чтобы припасть к этому источнику жизни, а сам размышлял. Уж больно всё здесь непонятно, в Багряницах то есть. Надо бы сюда почаще наведываться, а то мало ли что...
Незаметно для самого себя я заснул, и сон мой был совсем не безмятежным, наполненный самыми кошмарными видениями. Похоже, варёная картошка с тушёным свиным мясом не лучший вариант поздней трапезы".
Здесь Элька прервала чтение и сглотнула. Вот уж кто-кто, а она не отказалась бы от варёной в русской печи картошечки, да ещё сдобренной свиной тушёночкой. Много этот участковый понимает в продуктах питания...
Элька со вздохом посмотрела на жалкие остатки своих съестных припасов, положила в рот ломтик репы и принялась стоически его разжёвывать, снова взяв листки в руки.
"Ночные раздумья дали свои плоды. Неизвестный доброжелатель советовал мне искать старый дом в одиночку. Но можно ли верить тому, кто предпочитает не демонстрировать  свою личность? Опыт подсказывал мне верное решение.
-- Итак, мужики, -- обратился я к своей команде, -- слушай сегодняшнюю вводную. Технику на этот раз оставим на бабкино попечение и отправимся в пеший поход. Двигаться будем попарно. Я пойду с Елсуковым, а под чуткое руководство сержанта Прохорова поступает рядовой Ахрамеенко. Условного противника мы постараемся взять в клещи и - по возможности - живым. Не забывайте, что целью наших поисков являются два человека. Это, во-первых, Ефим Никаноров, с личностью которого мне ещё предстоит разобраться получше, и, во-вторых, подросток Мишка Котов, с чьей бабкой мы уже сознакомились. Старый дом, именуемый "барским" - задача побочная, но не менее ответственная по причине своей неочевидности.
Высказавшись таким подробным образом, я повернулся и пристально посмотрел в сторону леса.
-- Разрешите вопрос, -- послышался голос, кажется, Елсукова.
-- Разрешаю, -- ответил я, поворачиваясь к бойцам усиления.
-- Мне вот непонятно, товарищ лейтенант... -- начал, было, рядовой, но я его решительно оборвал.
-- Мне тоже многое здесь непонятно и оттого я чувствую неуверенность, а это уже непорядок.
-- Может, тогда дополнительную помощь запросим?
-- Ага, -- подмигнул соседу Ахрамеенко. -- Вызовем всю дивизию имени Дзержинского, чтобы пособили сгинувшего дитятю пошукать.
-- Отставить шуточки, -- заявил я, пряча между тем усмешку в кулак, -- дело достаточно серьёзное. Возможно присутствие где-то здесь преступной шайки, занимающейся похищениями. Возможно, они прячутся в том самом заброшенном доме, а также имеют связь с кем-то из местных. Я не удивлюсь, если этой связью окажется Никаноров. Но это только версия, к которой надо отнестись достаточно серьёзно.
Было раннее утро, когда обе наши группы покинули дом бабки Варвары, которая на прощание перекрестила нас и отправилась обратно в избу. Мы разошлись в разные стороны, чтобы углубиться в лес по обе стороны от Багряниц.
  Мы шагали рядом, с Володей Елсуковым, молодым, крепкого сложения парнишкой, прошедшим хорошую подготовку на погранзаставе Приамурья. За глаза Елсукова обзывали Блондином, за соломенный цвет волос, которые, по армейской привычке, Елсуков подстригал "скобкой", и походил на римского легионера, но, так сказать, в весе пера. Был Володя коренастым, низкорослым, в армии носил прозвище - Малой, но на гражданке прижилось вот другое - Блондин.
По армейской привычке пограничника- следопыта Елсуков обращал особое внимание на следы, а также на особенности прилегающей местности и делал это настолько добросовестно, что я полностью положился на его опыт и смекалку, а сам погрузился в следственные размышления.
Итак, нам (мне) подбросили информацию о старом "барском" доме. Для чего? И кто это сделал? И почему это сделал тайно, скрываясь? Наверное, он хотел, чтобы мы не знали, с кем имеем дело. Этот вывод лежал на поверхности логических выкладок. А что, если копнуть чуть глубже и предположить, что неизвестный опасался другого. К примеру, кого-то из односельчан, который или которые, могли вести наблюдение за нашей группой.
Если предположить, что мы имеем дело с организованной группой злоумышленников, устроивших базу в заброшенных руинах и сумевших навести такой страх на местное население, что они обходят те места стороной, и, учитывая старательно подогреваемые слухи о наличии неких дьявольских сил, можно предположить, что в Багряницах у тех злоумышленников должны быть сообщники. Для получения информации, а также как посредники для общения с внешним миром.
Такие выводы объясняли многое, но только не выдерживали вопроса - для чего лихоимцам забираться в такую глушь и похищать людей, жителей какой-то дальней деревни?
Делая предположения, одно фантастичней другого, я, наконец, отказался от этой выстраивающейся версии. Не лучше ли начать делать выводы на основании данных, полученных после проверки здания заброшенного "барского" терема?
-- Товарищ лейтенант, -- послышался голос.
Я вздрогнул от неожиданности, так как настолько глубоко погрузился в размышления, что даже успел позабыть о цели нашей  прогулки. Да и тишина, спокойствие, можно даже сказать - величие окружающей нас природы, заставляли забыть нас о мелочах, дрязгах, суетности жизни горожан.
-- Чего тебе? -- ответил я, нахмурившись, чтобы больше походить на руководителя, пусть столь незначительной, но всё же группы работников сферы правопорядка.
-- Я слышал, что местные жители сюда не заходят.
-- Ну.
-- А вот здесь чёткий след. Кто-то прошёл здесь и не далее, чем вчера.
Я подошёл ближе и посмотрел на землю, где действительно имелся вдавыши овальной формы. Сам я на такой не обратил бы внимания вовсе. Видать, Елсуков действительно был следопытом, спецом по части чтения отпечатков.
-- Молодец, товарищ боец. Объявляю вам устную благодарность. действуй и дальше в том же духе, но пока что растолкуй мне, невеже городскому, что ты здесь увидел, кроме ямки в земле.
-- Ну, как же, товарищ лейтенант. Видите, форма углубления? Это - носок, а здесь - пятка. Идущий шёл не спеша, потому след не сильно деформирован, земля сохранила форму следа. Носок вдавлен на три сантиметра, или чуть того более.
-- Что это означает?
-- Что человек, здесь проходивший, достаточно большой, весом свыше семидесяти килограммов, ростом будет метр шестьдесят - шестьдесят пять сантиметров.
-- Это ты по следу определил?
-- Да. Товарищ лейтенант, имеется таблица соответствия размеров обуви и человеческого сложения. Конечно, бывают разные там отклонения, но в целом, учитывая погрешности, стандарты соответствуют.
-- А как ты определил, что прошёл он здесь не дальше, чем вчера?
            Признаться, мне стало интересно, ведь я впервые столкнулся с таким анализом. У нас имеется экспертная группа, разные там трассологи, оружейники, патологоанатомы, но с ними взаимодействуют по большей части оперативники, а мы же, рабочая повседневная  кость, привыкли руководствоваться глазами, жизненным опытом, да знанием кое-каких статей уголовного кодекса, чтобы припугнуть ими некоторых излишне не в ту сторону активных несознательных граждан.
           -- В этом месте, товарищ лейтенант, почва покрыта слоем голубого мха, одной из разновидностей лишайника. Они имеют свойство восстанавливать утраченные связи, то есть срастаться. Вот здесь и здесь. Отсюда уже можно сделать вывод, что минуло не менее двенадцати часов с тех пор, как здесь прошли. Но остальные отростки не успели соединиться, а это значит, не успели пройти те двадцать - двадцать четыре часа, которые необходимы для полного восстановления нарушений.
          -- Ну, ты, Елсуков, голова! Я больше того скажу - глазастая голова. Будем тебя продвигать по службе, но ты смотри...
          -- Служу Советскому Союзу!
         Елсуков на мгновение вытянулся, как солдат, получивший от командира благодарность за удачно проведённые стрельбы. Я улыбнулся.
          -- Значит, ходят всёж таки. Интересно, кто же это?
         -- Не могу знать, товарищ лейтенант.
         -- Да это я как бы себя спрашиваю. Смотреть теперь нам надо, Володя, смотреть в четыре глаза, не абы как. Эх, узнать бы ещё каким удивительным образом, кто это бродит тут, и с Багряниц он или обитатель злосчастных развалин.
         -- Узнаем, товарищ лейтенант.
         -- Конечно, узнаем. С такими молодцами сам чёрт нам не брат.
         Сказал, а потом сразу и пожалел. Зря я тогда сморозил про чертовщину-то. Так или иначе, но, несмотря на все наши старания, "барского" особняка  мы не нашли. Но это было ещё не самое худшее явление  того дня. Ну, не нашли и не нашли, в нашей работе и не такое случается, но, когда мы вернулись к бабке Варваре, выяснилось, что пропали оба наших товарища.
         Уже стемнело, а они не возвращались. Елсуков предложил отправиться на выручку, прихватив с собой мощный аккумуляторный фонарь с рефлектором - фарой. Я его урезонил:
         -- Ага. Можно ещё и сирену включить. Мол, мы идём, секир башка делать будем.
         -- Искать же надо.
         -- Да пойми ты, умная голова. Если наши парни не вернулись, то это значит, что они том дом таки нашли. Начали его досматривать, да увлеклись и пропустили вечернюю пору, а потом поздно уж сделалось. Кто в темноте по лесным запутанным зарослям бродить станет?
         -- Да я...
         -- Ну, разве что ты, в лесных кущах дока, но они-то здесь ориентируются слабо. И правильно, что остались. А раненько, как рассветёт, ты меня по их следу поведёшь. Сумеешь?
         -- Обижаете, товарищ лейтенант, -- насупился Елсуков.
         -- Вот и добре, а пока что объявляется отбой.
         К нашему возвращению бабка Варвара снарядила какой-никакой, а  стол, и малое количество едоков сделало его внушительным, после чего мы, удовлетворённые хотя бы этой стороной сегодняшнего трудного дня, произвели отбой, согласно разработанному плану. Засыпая, я ощущал какое-то тревожное состояние, хотя никто, даже глазастый Володя Елсуков, не смог бы заметить этого ни в выражении лица, ни в тоне или содержании разговора.
Проснулся я гораздо ранее урочного часа, долго лежал, вслушивался в ночную тишину, во все эти поскрипывания и шуршания, коими была наполнена старая доживающая свой век изба. За стенкой по-богатырски громко храпела тщедушная бабка. Потому моя команда и избрала для отдыха клеть, сени и другие внешние участки дома, где можно было спокойно забыться, спасти свой слух от напастей храпа.
Где-то хрипло, спросонья крикнул первый петух, а я уже был на ногах, надел сапоги, плеснул в лицо остывшей за ночь воды из умывальника и толкнул легонько вбок Елсукова, который мигом поднялся, сделав вид, что и сам уже проснулся, хотя миг назад ещё мерно и мирно сопел в две дырочки.
Вот только сейчас мы поняли, в чём заключается название этой лесной деревни, глядя на расцвеченную  алым  линию горизонта, расчёсанную лесными зарослями.
-- След-то разглядишь? -- спросил я следопыта Елсукова и тот кивнул головой, ёжась от утренней свежести.
-- Постарайся уж, Володя.
Каким-то непостижимым образом Елсуков умел найти следы передвижений наших товарищей. Он и меня пытался приобщить к своей наблюдательности, но я заявил, что доверяюсь ему, и что нет времени на промедления. С тем мы и двигались от одной заросли к другой, а потом мой товарищ остановился.
-- Вот чёрт...
Он нырнул в густой кустарник, где ничего нельзя было толком разобрать, и ... выудил оттуда автомат. Действительно, чёрт!
-- Чей это? -- спросил я у него, чувствуя себя полным дураком, и на заданный  вопрос мы ответили одновременно:
-- Прохоров!
-- Давай, Володя, родной ты мой, смотри, изучай, землю рой, но скажи, что ты здесь видишь, что с ними сталось?
Самым старательным образом Елсуков выполнял моё поручение. Он даже лёг животом на землю, уткнувшись носом в траву и скоро поднялся, стряхнув с колен приставшую хвою и прелые прошлогодние листья.
-- Ну, говори скорей, -- едва не умолял я его, теряя остатки терпения.
-- Так что ничего не обнаружил, -- доложился мой напарник.
-- Как так? -- огорчился я от такой неудачи, ведь ранее Елсуков обнаружил завидные познания в чтении следов, незаметных чужому неискушённому глазу.
-- Ничего особенного, -- поправился следопыт и пояснил. -- Не было ни борьбы, ни преследований. Здесь товарищ сержант и Витя Ахрамеенко кого-то встретили, поговорили с ним, вот здесь, под берёзкой, и все вместе отправились дальше, а автомат остался здесь.
-- Должно быть, Прохоров спрятал оружие, чтобы не насторожить встретившегося им незнакомца, -- предположил я и тут же пожал плечами, -- но зачем он так сделал?
-- Похоже, что автомат просто выбросили за ненадобностью, -- высказал своё мнение Елсуков.
Я отодвинул затвор автомата, понюхал там, отстегнул магазин и пересчитал патроны. Все были в убедительном наличии, а оружием по всем параметрам в ближайшее время не пользовались. Странно, очень странно. На душе скребли кошки, и я расстегнул кобуру. Вслед за мной и Елсуков приготовился к неожиданностям.
Теперь мы были осторожны, как никогда ранее. Двигались строго поочерёдно. Сначала шёл Елсуков, потом останавливался где-нибудь за стволом подходящего дерева и тогда двигался я, положив руку на пистолет.
Старый дом мы увидели одновременно в прогалы кустарника. Мимо пройти было никак нельзя. Дом, большое строение из красного кирпича, стоял на открытой местности и отсвечивал бликами утреннего солнца в тех стёклах, кои ещё сохранились. И всё это было помножено на мёртвую тишину. Не было слышно ни перестука дятла, ни быстрого стрекота сороки, ни переклички козодоя".
В этом месте Элька поёжилась, словно плеч её коснулось пронизывающее  дыхание  сквозняка. А ведь действительно, когда они увидели этот дом, не было слышно ни криков птиц, ни стрекота насекомых, ни иных звуков живой Природы. Что бы это могло значить? С удвоенным вниманием она вернулась к тексту.
"Сначала мы обошли дом с разных сторон, стараясь оставаться невидимыми для возможных обитателей здания. Елсуков снова вспомнил свою пограничную выучку и растворился в кустарнике. Я неловко возился в высокой траве, пытаясь тащить за собой неудобный автомат, который всё время цеплялся, за что угодно магазином, пока наконец не догадался отстегнуть его (временно!) и спрятать под мундиром. Теперь стало удобно, и я стал двигаться гораздо быстрее.
Оказалось, что позади дома имелась пристройка в виде оранжереи, которая была давно запущена и стена местами уже начала рассыпаться в щебёнку. Если где и можно было попытаться незамеченным проникнуть в дом, так именно здесь. Елсуков, как опытный лазутчик, вооружившись нашим единственным автоматом, должен был пробраться внутрь с тыльной стороны дома, а я подойду с фасада, совершенно открыто, не скрываясь, и попробую войти в контакт с его обитателями. Вооружённый Елсуков должен стать тем козырным тузом, что, на всякий случай, будет приготовлен у меня "в рукаве". Он откроет своё присутствие в тот необходимый момент, когда выяснится, что шума и борьбы избежать никак невозможно и должен был обозначить своё присутствие  с наибольшим эффектом, чтобы использовать фактор неожиданности, что называется, по полной программе.
Поправив фуражку и планшет с документами, я вышел на открытое место и зашагал, насвистывая мотив из фильма "Два бойца" - "Шаланды, полные кефали..." Подойдя к дому ближе, я принял самый серьёзный вид и даже нахмурился. У меня появилось чувство, знакомое ещё с фронтовых операций, что за мной пристально наблюдают. Неприятные ощущения, хочу признаться, но ведь этого я и добивался.
Это был не просто кирпичный дом, а целый корпус, по величине, так не меньше иного фабричного. Кладка красного кирпича выглядела впечатляюще, а окна были забраны массивными ставнями. Кто бы здесь не обитал, но он (или они) постарались превратить своё жилище в настоящую крепость. И эта крепость уже подвергалась осаде. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кто-то пытался дом жечь, так как часть стены была закопчена и ставни частично обуглились, но перед тем напором благополучно устояли. Некоторые кирпичи были выщерблены пулями, а добрая половина окон, незащищённых ставнями, зияла проломами. И, тем не менее, дом продолжал надёжно выситься, набычившись над моей головой.
Поднявшись по ступеням небольшого крыльца, я приблизился к главной "парадной" двери и громко, кулаком, постучал. Получилось несколько глуховато, по причине толщины досок, но, уверяю вас, внутри всё должно быть прекрасно слышно.
  -- Открывайте!
Затем я громко представился и снова застучал, пока не заныл кулак. Внутри ничего не происходило. Войти самому? Я подёргал бронзовую ручку двери. Те были надёжно заблокированы. Казалось, их не взять даже тараном. Хотя, если бы под рукой оказался армейский гранатомёт, можно было бы попытаться...
Когда я уже начал спускаться по ступеням, позади послышался шум. Там, за дверью, кто-то был. И этот "кто-то" сейчас откроет своё лицо. Я принял вид, как можно более серьёзней и ждал, положив руку на ремень, рядом с кобурой. Фиксирующий клапан был отстёгнут, и выхватить пистолет было делом мгновения. А я уж промедлить  не собирался, если что...
Дверь, взвизгнув шарнирами, приоткрылась и в образовавшийся проём выглянул... Ахрамеенко. Признаюсь, я ожидал увидеть кого угодно, но передо мной стоял мой же пропавший подчинённый. Лицо его было вытянуто, словно он увидел привидение.
-- Витя?..
-- Това... товарищ лейтенант.
Ахрамеенко, выходец из Донецка, обычно был спокойный и даже медлительный. Над ним даже частенько по этому поводу подсмеивались, но пару раз я видел его в  деле. Тогда он был непробиваемый, как танк, и неудержимый. Как боец, он стоил многих, сильный и выносливый, но вот сейчас...
-- Что случилось, Витя? -- спросил я его. -- И где Прохоров?
-- Прохоров? -- Лицо Ахрамеенки, круглое, как украинский вареник, вытянулось ещё сильнее. -- Но ведь вы же его сами...
-- Та-ак, -- нахмурился я. -- Давай-ка, друг ситный, рассказывай сначала. То бледневший, то красневший, заикающийся, не находящий нужных слов, Ахрамеенко, сбиваясь и начиная сначала, поведал мне наконец всю историю. Если опустить все его вздохи и междометия, то в сухом остатке вырисовывался рассказ, как парочка патрульных двигалась по лесу. Сначала они бдительно озирались на малейший звук, готовые ко всему, но постепенно их бдительность притупилась, а затем они и вовсе принялись болтать. Прохоров только что вернулся из Яхты, где проводил отпуск, и он выдавал такие подробности своего курортного времяпрепровождения, что Ахрамеенко, разинув рот, слушал, глядя на сержанта, и пытался понять, брешет тот и пытался понять, брешет тот или, в самом деле, возможны такие  повороты.
-- И что он говорил? -- полюбопытствовал я.
-- Да вы сами должны знать, -- ответил тугодум Ахрамеенко. -- Ведь вы же в тот момент там очутились.
-- Как это? -- не понял я.
-- Сначала мне почудилось, что между деревьями шевельнулось что-то зелёное, не отличимое от листвы, а потом я увидел человеческий силуэт. Видимо, Прохоров всё прочитал по моему лицу, потому как повернулся и сорвал с плеча автомат, передёрнув одновременно затвор. А дальше...
-- Что - дальше? -- не утерпел я, глядя вмиг побледневшее лицо постового. Тот шевельнул губами, глаза его странно разбежались, словно каждый из них выбирал свой собственный объект для наблюдений, но потом снова собрались в кучку. Он шумно вздохнул.
-- Я ничего не понимаю, товарищ лейтенант. Я видел это своими глазами... но всё равно ничего не понимаю.
-- Давай, говори, -- прикрикнул я, потрогав рукой кобуру, где ощущалась рукоятка "макарова", что успокаивает нервы служивого человека не хуже иной валерианы.
-- Это был силуэт, и он постоянно менялся, переливаясь, словно ртутный шарик, из одной формы в другую, а Прохоров замер, словно вмиг остолбенел, а потом заявляет, мол "есть, товарищ лейтенант". Какой лейтенант? Я у него из рук автомат потащил, подумал, что ума мой товарищ лишился, а затем, матерь Божия, а та фигура в кустах преображается в вас. Я от испуга автомат в куст забросил. Ведь я чудом только из него не стрелил тогда ... в вас... в него...
-- В кого, Ахрамеенко? Очнись!
Но этот здоровяк, легко поднимающий сразу два мешка с сахаром, сейчас дрожал, как глупая девица при виде самого малого мыша. По лицу его струился пот.
-- Он походил на вас. Клянусь чем угодно, родная мама не смогла бы отличить. А потом я услышал голос... голоса... Они множились у меня в голове, сливаясь в единый хор, и я подчинился, моё тело, мой разум, воля. Словно кто другой дёргал меня за ноги, и я шёл за "вами", а рядом двигался Прохоров. Я попытался спросить у него... но не смог... да он и не обратил бы внимания... И всё это время хор голосов что-то говорил... или пел... и было так сладостно их слышать. Я уже ничего другого и не помышлял... как слушать и идти... слу...
Глаза Ахрамеенки начали стекленеть, и я вдруг вдарил что есть силы ему в плечо. От удара он вздрогнул и попятился, шевеля губами.
-- Б... боец! Ну-ка, соберись и приведи себя в порядок. Это что за кисель?!
-- Ви... виноват, товарищ лейтенант.
Если на армейского человека прикрикнуть, напоминая при этом статьи воинского устава, либо уголовного кодекса, то он моментально приходит в себя, словно у него некая извилина в мозгу, соскочившая невесть с какой загогулины, возвращается, таким образом, на отведённое ей Природой место. Вот и Ахрамеенко заметно приободрился.
-- В себя я пришёл уже здесь. То есть в этом доме. Закрыли меня в какой-то комнате, ничего там не было видно, темно очень, и я там спать устроился...
Постепенно, по ходу разговора, мы перешли вглубь дома. Ахрамеенко то замирал на месте, пытался что-то объяснить, жестикулируя, то шёл дальше, а вместе с ним и я.
-- А Прохоров? -- спросил я. -- Он тоже где-то здесь?
-- Сержанта я больше не видел., -- признался постовой.
-- А того, который мною представился?
-- Кто ж его знает, -- пожал плечами мой собеседник. -- Он ведь любым видом перекидываться умеет.
-- То есть ты видел тех, кто здесь обитает? -- догадался я, останавливаясь.
-- Видел, -- согласился Ахрамеенко. -- Так и вы увидите. Скоренько. Я вас сейчас отведу.
Мы были на тот момент в коридоре, где виднелся ряд дверей, но постовой указал мне на лестницу, уходящую и вниз, и вверх.
-- Погодь, Витя, -- осадил я его. -- Сначала ты мне всё расскажешь.
-- Не, -- махнул головой Ахрамеенко. -- Не могу я. Не велели они мне говорить. За вами послали.
-- Кто это -- они? -- снова возвысил я голос.
-- Сейчас всё сами и узнаете...
Я уже упоминал, что Витя Ахрамеенко, несмотря на внешность увальня, может быть очень даже проворным. Не успел я и рта открыть, как постовой обхватил меня своими мощными руками, да так, что я не мог даже дыхнуть, а уж сделать что, так и вовсе было невозможно, разве что слабо взбрыкнуть ногами, и быстро потащил меня. Куда? Наверняка туда, где меня дожидаются его новые хозяева. Да-да, я был теперь больше чем уверен, что мой бывший подчинённый уже не волен над своими поступками, что его взяла в подчинение некая посторонняя  сила, непостижимая перед привычными мерилами. Скоро я и сам...
Не успел Ахрамеенко сделать и двух быстрых шагов, как вдруг распахнулась ближайшая к нам дверь, и в проёме появился человеческий силуэт. Не его ли повстречали в лесу Прохоров и увалень Ахрамеенко?
Может постовой и сделал бы что-то, но его руки были заняты иною. Он оскалил по звериному зубы, а дальше... дальше прямо в лоб ему врезался приклад автомата. Ахрамеенко опрокинулся на спину, а вместе с ним на полу оказался и я.
-- ушиблись, товарищ лейтенант?
Ах, этот Елсуков. Он действительно появился в самый нужный момент. Непременно, надо его продвигать по службе. Я попытался подняться, но первая попытка закончилась ничем. Силач Ахрамеенко сдавил меня так, что все мускулы у меня болели.. Одной рукой блондин Елсуков помог мне встать. Второй он держал наготове автомат, подняв его стволом вверх, готовый в любой момент пустить его в дело.
-- Это Витя? Ахрамеенко?
Только теперь Елсуков разглядел лицо того, кто тащил меня насильно неизвестно куда. Он не мог поверить своим глазам.
-- Что происходит, товарищ лейтенант?
-- Хотел бы я и сам это знать, уж ты мне поверь, друг Володя.
Признаюсь, в тот миг для меня не было человека ближе и дороже, чем этот погранец- следопыт.
-- Товарищ лейтенант, -- повернулся ко мне Елсуков, -- я тут паренька одного обнаружил.
-- Какого... паренька?
Сейчас я был готов к любой неожиданности, словно этого пацанёнка Володя достанет из кармана.
-- Туточки он... прятался... а я его выловил. Он хочет отсюда вырваться, да не может. Боится, да и всё такое прочее.
Признаюсь, товарищ подполковник, я тоже бы испугался на месте того подростка. Даже бы на своём месте, но в присутствии подчинённой мне команды делать это было предосудительно. Поэтому я ответил:
-- Давай, Володя, веди меня к нему. Но сперва помоги-ка мне с этим... обалдуем. Не бросать же его здесь, а, похоже, оставаться здесь долее и всем нам крайне нежелательно. 
-- Понял, товарищ лейтенант. Да я и сам, признаться, уже тут подумал...
С грехом пополам мы подняли на ноги грузного Ахрамеенку, тяжёлого, как боров. Он что-то пытался говорить и едва двигал ногами, но, поддерживаемый с двух сторон, всё ж таки двигался. Попутно Елсуков куда-то нырнул, но тут же появился снова с худющим подростком, увенчанного длинной спутанной шевелюрой. Сквозь слой грязи на лице посвёркивали чёрные глаза - бусинки.
-- Звать-то тебя как? -- на ходу спросил я у него.
-- Мишкой зовут, -- ответил он, шумно шмыгнув носом. -- А тебя?
-- Дядей Лёшею, -- ответил ему. -- За тобой мы пришли, братец. Не против?
-- Заберите меня отсюдова, -- вдруг пролился потоком слёз бедный парнишка. -- Не могу я тут больше быть.
-- Отчего так? -- по-отечески потрепав его по плечу, поинтересовался я.
-- Ну как же, -- ответил Мишка. -- Всё здесь чужое  Они  хотели и меня схватить, да я увёртливый и речам их не поддающийся. Да и прятаться я умею знатно. Только у них чёрт есть один, кого хошь сыщет. Он и меня сыскал и в комнату одну заманил.
-- Что за комната? -- интересуюсь у него, а сам Ахрамеенку тащу чуть не на себе и чувствую, что сил моих оставшихся надолго не хватит. Елсуков, как может, тоже мне помогает и в нужный момент товарища своего перехватывает, но у него автомат в руках и он теперь у нас - главная  ударная  сила, что он и сам ощущает.
-- Интересная очень комната, дядь Лёш, -- мигом позабыл про свои слёзы мальчишка. -- Там я вдруг понимать сразу многое стал. К примеру, что здесь, в этом доме, имеется коридор в другой мир.
-- Мир другой? -- нашёл в себе силы хмыкнуть я. -- Америка, поди? Или Япония?
-- Да нет, -- махнул рукой Мишка. -- Не то. Совсем другой мир, не нашенский, потусторонний. Там всё по-другому, но только коридор этот ныне вроде как вывернут наизнанку. Так, что хода больше нет ни к нам, ни туда.
-- Это ты в коридоре том обнаружил? Он в комнате начинается?
-- Да нет. Совсем не так. Это особая комната. Она перестраивает нейронные цепочки нервной системы, вплетает туда дополнительные связи, чтобы...
Автомат Елсукова выпустил короткую очередь, затем вторую. От неожиданности я едва не выпустил Ахрамеенку и тот моментально потяжелел и уже повалился, но тут ловкий юнец Мишка поднырнул ему под мышку и ощутимо заскрипел зубами от натуги.. Молодец, парнишка, он сумел удержать его, дал мне необходимый момент перехватиться. Я даже успел выхватить пистолет, оглянулся. К нам летели два, нет, даже три удивительных создания. Это были вроде как люди, но таких я ещё не встречал. Бледные, худые, но это всё ерунда. У одного глаза выехали из орбит  и мотались по бокам на усиках, как телескопическая антенна у телевизора. Второй... похоже, обладал двумя парами рук и ещё какими-то металлическими протезами- захватами, которые изгибались на уровне поясницы.. Третий вообще соскочил с потолка, по которому бежал столь же быстро, как его товарищи по привычному дощатому полу коридора.
-- Дядь Лёш... я... сейчас...
-- Вот чёрт!
Я успел подхватить Ахрамеенку, бабахнул пару раз из "макарова", не оглядываясь, только чтобы отпугнуть тех, сзади. Елсуков щедро опустошал магазин, поливая коридор короткими очередями. Я видел, что он попал, и не раз, в каждого из нападавших, но они всё ещё копошились, перекликаясь странными взвизгиваниями и чириканьем. Отдалённо это напоминало речь  то ли вьетнамцев, то ли тайцев. Я когда-то, в молодые комсомольские годы пытался бежать в Испанию на помощь сражающимся республиканцам против фашистских отрядов генерала Франко. Вместе с ещё парой таких же, как я романтиков мы в Одессе нашли турецких контрабандистов и договорились с ними, что они отвезут нас в Стамбул. Оттуда, по нашему мнению, легко было добраться до Барселоны либо Валенсии. Мы даже прошли на иол контрабандистов, откуда нас вскоре извлекли бдительные пограничники, которым кто-то сообщил о наших переговорах с иностранными моряками. Был настоящий скандал и нас чуть не выставили из комсомола, но потом учли наш максимализм и простили. Но я не о том, а о нескольких матросах с тёмными лицами и суетливыми движениями. Я запомнил их быструю речь. Они были родом из экзотических стран Юго-восточной Азии, о чём нам поведал капитан иола, похожий на настоящего пирата, куривший трубку из "железного" дерева и носивший малиновую феску с длинной кистью, лежавшей на плече. Но только те матросы, ни в коей мере не походили на этих.
Выпустив последнюю очередь, после которой от одного из нападавших полетели какие-то тёмные клочья, Елсуков подхватил Ахрамеенку под руку и мы все побежали по коридору.
-- Сюда... сюда...
Мальчишка показывал нам дорогу, и мы выбрались, куда надо без лишних блужданий. На наше счастье Ахрамеенко не наладил той баррикады, которая громоздилась здесь ранее и мы в мгновении ока разобрали преграду. Наконец двери были распахнуты и мы выбрались наружу. Ахрамеенко захрипел и сделал последнюю попытку остановиться, но я вдарил ему от души в челюсть и мы потащили дальше полубессознательное тело.
Наш проводник то ли споткнулся, то ли, то ли замешкался, но как-то отстал, а мы это заметили, когда послышался его сдавленный всхлип. Я оглянулся и остановился. Мишка сжался в жалкий комочек, а к нему спешил тот, что обладал лишней парой рук, да ещё какими-то блестящими протезами. А ещё от леса двигался то появляющийся, то исчезающий силуэт. Меня вдруг проняло злостью. На своей земле какие-то нелюди козни нам строят.
В руке моей всё ещё был зажат пистолет, про который я успел позабыть в пылу бегства. Вот сейчас он мне пригодился. Я поднял руку и нажал курок.
Бах! Бах! Бах!
Попал!
Голова того, что сверкал протезами, дёрнулась, и по ней побежали трещины, из которых брызнула и засочилась тёмная жижа. Исчезающий силуэт оказался рядом с ним и потащил его к дому. Я хотел выстрелить вслед, но обнаружил, что в магазине закончились патроны. Пока я менял его, те уже были далеко, и можно было заняться мальчонкой.
-- Мишка? Как ты?
-- Нормально, дядь Лёш. Мы им задали жару.
-- Да уж.
Внимание моё тем временем привлёк Ахрамеенко. Он тёр кулаками глаза и оглядывался вокруг с откровенным недоумением. Потрогал челюсть, по которой я только что от души "съездил". Наверное, гипноз, которым его одурманили, улетучивался. Ахрамеенко поднял голову.
-- Товарищ лейтенант... Володя... А где Серёжа... Прохоров?
-- Потом, всё потом. Сейчас - главное - унести отсюда ноги.
-- Ходу- ходу, -- почти что приплясывал следопыт Елсуков.
-- Подождите, -- это подал голос Мишка Котов, наш найдёныш. -- Так просто отсюда не уйдёшь.
-- Да чего он мелет, -- закричал Елсуков. -- Вон он, лес, а там и Багряницы. Кто их знает, этих "чертей". Может, у них пулемёт имеется, или чего похлеще.
-- Похлеще - имеется, -- подтвердил парнишка.
-- Так и я о том же, -- едва не вопил Елсуков. Теперь, когда он лишился поддержки в виде заряженного автомата, и выгоды вести бой из засады, он сделался чрезмерно нервным и агрессивным. -- Уходить надо.
-- Двигайтесь за мной, -- сказал оголец и пошёл - побежал по зигзагу странного "ломаного" маршрута. Он отклонялся то в одну сторону, то в другую. Я не отставал от него, а мои бойцы - Елсуков с Ахрамеенкой "на прицепе" дышали мне в спину. Я слышал, как здоровяк спросил у погранца о сержанте, но тот лишь отмахнулся от него.
-- Мы вернёмся, -- объявил я на ходу, повернувшись к товарищам, -- и вытащим оттуда Прохорова. Чем угодно клянусь.
-- Дядь Лёш, -- поднял ко мне бледное лицо мальчуган. -- Это не просто будет. Я видел... Они "взяли в оборот" вашего товарища. Вон на того надели временный контур подчинения. Он работает в доме и вблизи от него, а потом рассеивается.
-- А ты почём знаешь? -- не нашёл вопроса умнее я.
-- На меня тоже такой надевали, но он не действует на меня. То есть действует, но по-другому.
-- Почему?
-- Я здесь вроде как за дурака, -- честно признался парнишка, -- то есть разум мой работает, работал (поправился он) не как у всех, а с задержкой, потому как между полушариями мозга создаётся эффект эхолокации, то есть сигнал на что-либо может пройти через несколько дополнительных этапов, а временный контур "чужаков" вообще его зацикливает в виде спирали, отчего наступает ступор...
-- Признаюсь, дружище, что я ничего из твоего объяснения не понял.
-- Мне просто слов не хватает, дядь Лёш, а так бы я объяснил. Всё не так уж и сложно. когда мне наложили тот контур, я оцепенел, и тогда они перетащили меня в лабораторию, где у них имеется всякая- разная техника и сунули меня в шкаф, где после принудительной корректировки поле стабилизации начало изменять у меня в голове цепочки нейросвязей.
-- Откуда ты слова-то такие знаешь?
-- Услышал. То есть они у меня прямо в голове проявились. Здешние обитатели умеют общаться без слов. А Друг, так тот вообще в этом ас...
-- Какой ещё друг? -- спросил я, подумав, не остался ли у этого Котова в том доме какой приятель, о котором мы не знали. А вдруг это второй пропавший - Никаноров, о котором как-то позабылось в свете последних событий.
-- У него нет постоянного лица или облика, он умеет меняться, в зависимости от личности того, с кем или чем он рядом. По моему, так он вовсе и не человек, а энергетическая сущность, соединённая с биоматериалом. Но это ещё не самое удивительное из его возможностей.
-- А что же тогда...
-- Его умение убеждать и подчинять. Он поёт и говорит то, что ты хочешь услышать, и чувства твои тают  при этом. Они называют это кодом переподчинения, вроде того контура подчинения, что был наложен на вашего товарища, но на другом уровне...
Признаюсь, товарищ подполковник, но я мало понимал, о чём говорил этот мальчуган, которого деревенские держали за дурачка. Может, какой академик или профессор и нашли бы с ним общий язык, но у меня-то были другие задачи и обязанности, так что я те речи пропускал большей частью мимо ушей, а что у меня в памяти осталось, то я на этих листках записал в виде диалога. Говорили тогда мы довольно долго, пока преодолевали расстояние до леса, хотя напрямую здесь было идти от силы минут пять, ну может - десять.
Отчего такая разница? Признаюсь, товарищ подполковник, что это осталось для меня тайной за семью печатями. Парнишка, помнится, говорил, что "чужаки" каким-то образом сумели сдвинуть частичку нашего мира - пространства с тем домом- крепостью и переместили её как бы на обочину, и потому, она пропала из общего поля зрения, хотя маячили совсем рядом, и выбраться оттуда можно было окольным путём, какой Михаил Котов нам самым добросовестным образом и демонстрировал. Более того - он его видел, тот путь, хотя я и не понимаю, каким таким удивительным образом. Видимо, в той чудесной комнате ему и в самом деле сделали настоящее "просветление" в мозгах и он как поводырь- ясновидящий вёл нас с тех  задворок. На всякий случай я приказал Елсукову сообразить, как тот путь запомнить. Он ведь у нас следопыт и приметами ведает всяческими.
Уже у самого леса случилась оказия. Наш поводырь вдруг сник до такой степени, что не удержался на ногах и повалился, ткнувшись носом в траву. Я его поднял, а у него всё лицо в слезах и сам он от рыдания весь так и сотрясается.
-- Случилось что, Мишка? -- испугался я. -- Может, ногу повредил?
-- Нет, дядь Лёш, -- ответил тот сквозь слёзы. -- Только всё, почувствовал, как в голове у меня снова всё перемешивается, ясность уходит. Трудно мне это просветление удерживать. А назад дурачком становиться, ой как не хочется. Да и в дом тот проклятый возвращаться - тоже.
Парнишка снова тоненько тат взвыл. Очень мне его жалко сделалось, товарищ подполковник. Взял я его на руки. Худенькие ножки и ручки беспомощно свесились, а носом своим шморкастым он мне в плечо уткнулся и только вздыхал тяжело, так, что сердце наружу, верите ли, рвалось. Так дальше и шли, а когда Елсуков оглянулся, оказалось что и впрямь никакого дома позади видно уже не было, хотя вот только что он был опасно рядом, ведь двигались мы не от него, а как-то вдоль, по непривычной для бегства траектории. Впрочем, Елсуков клялся, что дорогу запомнил хорошо и готов снова по ней пройти.
Пришли мы в Багряницы, но никто нас не встретил. Все по избам своим отсиживались, но это меня уже не задевало - привык уже, наверное. Рассуждать мы долго не стали, Мишку сомлевшего я в коляску мотоцикла уложил, не обращая внимания на причитавшую бабку его. Досталось мальцу за эти дни, в больницу бы его доставить поскорей. Неизвестно, как этот дом на здоровье сказывается. Вон здоровяк Ахрамеенко, и тот совсем раскис. Куда его сейчас вести? Да и за селом приглядеть бы надо. Как тут отреагируют на наш рейд по "вражеской территории"? Короче, оставил я своих парней там. Елсукову подробные инструкции изложил, мол за товарищем приглядеть да про окружающую обстановку не забывать. А вдруг те, из дома, ответную вылазку сделать попробуют? Непростая, получается, обстановка складывалась, так что медлить излишне не в наших интересах было.
Мыслю я этот рапорт вам показать, товарищ подполковник, да обратно вернуться, за нашим пропавшим товарищем. Опять же остался ненайденным Никаноров. Непросто это всё, сам понимаю. Подмогу нам брать никак нельзя, потому как ежели много народу с нами будет, та  тропа, по которой мы вышли, ещё изгибистей сделается, так нам Мишка тогда объяснил и предупредил, что там и вовсе сгинуть можно, ни туда - ни сюда не вернуться, а бродить вечно между мирами, пока кривая не выведет.
Короче, я Мишку нашего в больницу прямым ходом свёз, за бабкой следующим рейсом вернёмся, как я запланировал, когда Прохорова оттуда вызволим. Припасом я себя обеспечивал у интенданта и принялся дополнительно обстановку изучать. Карту-схему того дома Мишка нам набросал напоследок.
Прочитал я эти записки, товарищ подполковник, и подумал, что на рапорт это никак не походит, скорей уж на сказку или рассказ фантастический, как у Александра Беляева, так что я рапорт перепишу и вам другой подам. Пока что запиской ограничусь с приложением карты дома и нашего маршрута"
На этом записки обрывались. Элька задумалась. А вдруг привидевшийся ей отец и был тем Другом? Поразмыслив, отказалась от того предположения, ведь он её никуда не заманивал, да и почти ничего толком не сказал.
От отца мысли перекинулись к бабушке. Как там она? Чем занимается?


Глава 7. Спасатели.

-- Надо ехать в город и написать заявление в милицию!
Лямин говорил это, наверное, раз уж в пятый, пока они обсуждали сложившуюся ситуацию с пропавшей девушкой. Они, это - Вера Филипповна, в доме которой собралось едва ли не всё взрослое население Звягина, по причине весьма и весьма скудного наличия, Игорь Павлович Лямин, не находивший себе места, сумрачный и нахмуренный Тимофей Феофанов, оставивший свою супружницу Анфису приглядывать за рыдающей Аглаей, толстый и лысый Есюнин, собиравшийся всыпать "по полной программе" сыну Эдику, но пожалевший его в последний миг за больную ногу и глаза обиженного брошенного щенка, какие запали ему в душу со времён ещё глубокого детства. Ещё была парочка дачников, прослышавших про детские шалости, но после того, как Лямин в первый раз громогласно заявил, что вот сей же час он отправляется в город за милицией, сделали вид, что они здесь не причём и удалились.
Да, ещё в углу, сидел на корточках пастух Мишка Котов, свернувший из обрывка газеты самокрутку, которую набил крупной махрой и почти что задремал с так и незажженной "носогрейкой", приклеившейся в уголку рта. было непонятно, слушает ли он разговоры других или просто задремал, вот так, с полузакрытыми глазами.
-- Милиция? -- ощерил крупные зубы Есюнин. -- Да что она может, эта теперешняя милиция. Вот помню мы, в Чехословакии, долго не рассуждали, а вывели танки на улицы братской Праги и утёрли всем тамошним горлопанам носы. а вы говорите - милиция.
-- Да при чём здесь это? -- со слезами в голосе вмешалась Вера Филипповна. -- Речь идёт о девочке. Она пропала... Одна, где-то в лесу...
-- Положим, не совсем в лесу, -- решительно прервал начинающийся плач Есюнин. -- Как я понял, там был какой-то дом, который ваша девочка и отправилась осмотреть. Там её и надо искать.
-- Да? -- усмехнулся водитель Лямин. -- Покажите мне сперва тот дом и я лично перерою его с чердака до подвала.
-- А в чём тогда проблема? -- зыркнул на водителя маленькими глазками Есюнин и вытер загорелую лысину большим платком в голубую клеточку.
-- Проблема - в доме, -- ответил Феофанов, глядя в пол, зияющий крупными щелями, куда набилась за долгие годы всякая всячина.
-- В доме? -- удивился Есюнин. -- А я думал - в девочке.
-- Вот и я говорю, -- вскочил на ноги Лямин. -- В милицию надо ехать, в милицию. пусть они в этом деле разбираются. это - их работа.
-- Работа - согласен, -- кивнул головой Феофанов. -- Но нам-то важен результат.
-- На что вы намекаете, мил человек? -- петушился водитель. -- Милиция вам не нравится.
-- А вам она что - первой помощницей была? -- спросил фермер, глядя на пасечника "обжигающим" взглядом.
-- Да я просто... -- замялся Лямин. -- А как по другому-то можно?
-- Хватит спорить, мужики, -- махнула рукой Вера Филипповна. Она только что вернулась из города и попала сразу в круговорот событий, случившихся во время её весьма непродолжительного отсутствия. Недаром, всё это время, её грызла какая-то подспудная тревога, которая и сподвигла её в городе не задерживаться, где она первоначально планировала задержаться на два - три дня, проведать Костика в ганинской больнице, да посудачить со своими старыми приятельницами, убраться в квартире Филатовых, сделать ряд покупок... Что ни говори, дел у неё было запланировано немало, но все их пришлось  скомкать, а от некоторых и вовсе отказаться. Как оказалось, дурные предчувствия, к сожалению, подтвердились сразу по приезду. Она не могла опомниться до сих пор, но пыталась взять себя в руки.
-- Хватит спорить, -- повторила она. -- Криком да шумом ничего не добьёшься. Давайте думать.
-- Да что тут думать, -- начал было на повышенных тонах Есюнин, но Феофанов так на него глянул, что он осёкся и выдавил из себя: -- А вы что предлагаете?
-- Самим заняться этим делом, -- буркнул Тимофей. -- Лишние люди только помехой здесь будут. тогда уж точно нам ничего светить не будет.
-- А ты откуда знаешь? -- с недоверчивой ухмылкой спросил Есюнин.
-- Да вот, знаю.
-- Меня это не убеждает, -- лицо дачника снова начало краснеть. Он работал бригадиром строительной бригады, и лишь энергия и напор помогали ему справиться с разнородной группой подчинённых ему, порой своенравных и даже агрессивных, людей.
-- Хорошо, -- кивнул головой фермер. -- Слышал ли ты про здешнего участкового Хлюдова?
-- Нет.
-- Он тоже пропал и как раз в этих же местах. И не один, а в сопровождении данных ему в усиление людей из патрульной службы. И все они исчезли. Так сюда милиции этой понаехало - не протолкнуться. Всё здесь обшарили и - ничего. Не нашли ни Хлюдова, ни бойцов ППС, ни даже того дома. Неделю здесь станом стояли, а потом все разом снялись и убрались восвояси.
-- А этот участковый... Хлюдов... так и не объявился? -- полюбопытствовал Есюнин, гонор которого заметно поубавился.
-- Нет, -- мотнул кудлатой головой Феофанов. -- Кажется, до сих пор числится в общесоюзном розыске, но, понятное дело, его уже давно никто не ищет. У нас столько людей пропадает ежегодно... Но я не о том, а что даже своего сотрудника они сыскать не смогли, а здесь какую-то девицу.
-- Не какую-то, -- со слезой в голосе заявила Вера Филипповна, -- не какую-то, а мою внучку... единственную...
-- Успокойся-ка, Вера, -- глухо сказал Феофанов. -- Это для тебя она не какая-то, для меня, для Игоря вон, детворы его, а там...
-- Минуточку, -- вновь подал голос Есюнин. -- Это всё эмоции, а конкретно вы что предлагаете? Я что-то плохо понимаю. Милиция, мол, ничего тут сделать не сможет, а вы... вы, стало быть, сможете?
-- Я почти что ручаюсь, -- повернулся к нему фермер, -- что доберусь до этого дома. К тому же у меня имеется проводник, который уже бывал там
-- И кто же это? Вы нам его покажете? -- Не желал успокаиваться дачник.
-- Я.
В первый раз за этот вечер Мишка Котов дал знать о своём существовании. Его уже привыкли все не замечать, словно он был пустым местом и абсолютно ничего из себя не представлял. Как же? Пастух, управляющий подопечным ему стадом с помощью коротких матюгов, да ещё и умом слабый. А тут он сам как бы заявил о своём участии в намечающейся операции, да ещё и не на последнем месте.
-- Ты?, -- недоверчиво спросил Есюнин. -- Недоумок7
-- Я, -- подтвердил Мишка, оставаясь сидеть на корточках. -- Недоумок.
-- Да что здесь происходит? -- Замахал руками раскрасневшийся дачник. -- Один бука- затворник, второй - простите за выражение - дурак деревенский. И это они берутся найти пропавшую девочку, которую, видите ли, милиции ну уж никак не найти. Так прикажете вас понимать?
-- Так, -- кивнул головой Феофанов, а Мишка ничего не ответил, но тоже кивнул, а Лямин подошёл к дачнику.
-- Послушай-ка сюда, мил человек. Ты больно-то не кричи, ночь уже на дворе. Лучше успокойся. На горячую голову разумных решений не приходит. Это - первое, а второе заключается в том, что если есть у тебя путёвое предложение, по делу, а не по крику, давай, выкладывай его на общий  шум, а если нет ничего, то не надо здесь и балагана устраивать. Хочешь принять участие в поисках девочки - скажи, нет, так домой уходи, а утром, коли чего за ночь дельного придумается, придёшь, выслушаем тебя...
Есюнин не стал упираться и удалился, вместо прощания хлопнув дверью.
-- Стало быть, до утра подождём, -- заявил Лямин, -- а там и начнём. Я правильно понял, Тимофей Игнатьевич?
-- Правильно, Игорь Павлович. Расходимся, люди. Ты, Вера, как?..
Вера Филипповна пожала плечами.
-- Понятно как, ответила она. -- Но я выдержу. Идите, мне тут надо подумать, кое-что поискать. Я тоже пойду с вами и мне надо приготовиться.
-- Подумай, надо ли это? Мы сделаем всё, что можно сделать в этих обстоятельствах. И даже больше того.
-- Спасибо на добром слове, -- улыбнулась Вера Филипповна, если эту гримасу можно было назвать улыбкой, -- но не надо списывать меня, как немощную старуху. Я тоже кое-что могу. Впрочем, это уже слова, лишние слова. До утра. Оно уже скоро наступит. Надо собраться, и хотя бы чуток отдохнуть.

                +                +                +                В то время, когда взрослые в спорах, обсуждали возможности поиска пропавшей девушки, проходило ещё одно сборище, на даче у Есюниных. Здесь собрались, почти в полном составе, участники того злополучного похода. Не было лишь, понятное дело, Элен и Аглаи, которую заперли дома родители. И раньше её перемещения ограничивались многочисленными родительскими запретами, а сейчас... чего уж тут говорить.
Председательствовал, как вы уж сами, наверное, догадались, Эдик Есюнин. Он успел побывать в городе, на приёме у врача, доброго знакомого пенсионера Лямина. Ему сделали рентген, и теперь он восседал в кресле, положив на маленькую табуретку, перевязанную по всем правилам медицинской науки повреждённую ногу. Перелома не оказалось, но Эдик показывал всем своим видом, что пострадал он весьма существенно, и только благодаря своему самопожертвованию он до сих ещё не снял с себя обязанностей их предводителя. Всё это читалось на его лице, но, где-то глубоко внутри, он просто боялся остаться один на один с раздражённым отцом, который до сих пор как-то сдерживался и выливал негатив пока что на других.
-- Вот что, друзья мои, -- заявил Эдик, внимательно заглядывая в глаза каждого из находившихся на веранде, где они устроили временный штаб их отряда, -- пропала наша подруга и надо что-то делать.
-- Но взрослые, -- попытался что-то сказать Мишка, но Эдик так глянул на него сквозь очки, невесть откуда взявшиеся, что подросток прикусил язык, а Эдик ему ответил:
-- Взрослые, взрослые. Не надо всё время кивать на них. Лучше признайся, что просто струсил. (Мишка сделал "квадратные" глаза и открыл рот, чтобы возразить, но Эдик ему не дал сказать и слова). Хорошо, когда есть, на кого свалить ответственность. Но всю эту  кашу  заварили мы, и Элька пропала частично и по нашей вине, так что надо попытаться самим всё исправить, выручить её из беды, если она и в самом деле туда попала.
-- Что ты предлагаешь? -- спросил Гришка, немного обидевшись за брата, которого Эдик огульно обвинил в трусости.
-- Нам надо самими её найти, до того, как это сделают другие. Вы представляете, они туда только заявятся, а мы уже нашли пропавшую, а им - здрасьте, мол, всё уже закончилось. Стоило и шум поднимать, из-за пустяков.
-- Но как мы её найдём? -- подала голос Катька- Катерина. -- Ведь и Элли, и тот непонятный старый дом пропали, словно их и не было никогда.
-- Вот только не надо тут... -- надул губы Эдик. -- Дом... не дом... А может, Элен ушла в лес искать там целебные травы...
-- Травы искала Аглая, -- перебила его Катерина.
-- Они обе искали, и Аглая пришла на зов отца, а Элен... она могла не слышать криков... или испугаться, что будут ругать за всё именно её, и она спряталась, а потом, когда все уехали, вернуться в те самые Багряницы, в "наш" дом, чтобы переночевать там. А что? Я бы так и сделал.
-- И надо её поискать в той деревне? -- уточнил Мишка.
-- Конечно, -- обрадовался Эдик. -- Я тут уже всё придумал, пока другие охали да бегали тут. Надо взять пару велосипедов, фонарики и помчаться до тех Багряниц, найти там Элен, и встретить взрослых, которые прибудут туда на поиски. Можно и попробовать вернуться сюда, но...
-- Так что, -- попробовал уточнить Гришка, пропустив мимо ушей высказывание "про других", -- ты предлагаешь ехать сейчас, когда уже на дворе почти что ночь?
Эдик неопределённо пожал плечами, хотя он имел ввиду именно ночную пору, когда всё вокруг дышит тайной и опасностью. Что может быть интересней такого путешествия по лесу, с фонарями, со скачущими тенями и перекликом сов и филинов?
-- Ладно, -- махнул он рукой. -- Можно и утром, только пораньше и обязательно до того, как пойдут другие. Вот жаль только, что сам я не могу участвовать в походе и отправиться с вами. Но я дам вам свой новый велосипед. И фонарик. И даже "пугач" с пистонами. Он совсем как настоящий, и стреляет достаточно громко. Взрослые вот тоже с собой ружья брать будут, а у нас будет мой "пугач". Эх, если бы я тогда там сознания не потерял, уж я бы... и Элька не пропала бы.
Эдуард на мгновение было пригорюнился, но сознание того, что на него смотрят ребята, как на своего вожака, мигом вернуло ему настроение и он начал отдавать короткие распоряжения. Сестра его, Зоя, поджав губы, принесла большой чёрный "пугач", выполненный в форме американского "кольта" образца 1898 года, классического образца автоматического карманного оружия, и китайский фонарь на три батарейки с внушительным рефлектором. И это ещё было не всё. Во дворе, в дощатом сарайчике, их дожидался велосипед "Спутник", с ручным тормозом, шестью скоростями и даже фонариком на руле управления, призывно изогнутом.
Конечно, Эдик хотел бы сам управлять  своим "мустангом", но он был вынужден временно пожертвовать им, чтобы сохранить и даже преумножить свой авторитет в глазах сверстников. Счастливый Мишка уселся на кожаное седло, а Гришка устроился на багажнике. Для Катерины предназначалась рама, на которой был предусмотрительно накручен брезент, достаточный кусок, чтобы служить палаткой, но только Катька отказалась садиться. Она заявила, что прекрасно дойдёт сама, сократив путь через задний двор, и доберётся даже быстрее братьев. Те долго её не упрашивали и укатили, тренькнув на прощание сигналом.
Если честно, то Катерина не прочь была прокатиться на новеньком двухколёсном  чуде, но у неё появилась мысль завернуть к Аглае, которой-таки влетело от отца. Пусть хоть таким образом бедняжка будет в курсе последних событий. Ведь она так переживала об Элли, оставшейся в одиночестве вблизи того места.
Было уже довольно поздно, но Катерина предусмотрительно "вооружилась" тем китайским фонарём, который Эдик ссудил их компании на время второго похода в Багряницы. Катька включила фонарь и оббежала лучом огород Есюниных. Два больших парника с помидорами и кабачками, огурцы, капуста, картофельная плантация, лук, горох, редиска и разная зелень - петрушка, укроп, щавель.
Катерина быстро пробежала между грядками по транспортёрной ленте, которой рачительный дачник Есюнин, бригадир строительной бригады, проложил дорожки между грядками, пролезла сквозь лаз в заборе и побежала, подсвечивая себе путь "трофейным" фонарём, к Феофановым, дом которых, крупный пятистенок, виднелся впереди.
Добравшись до избы, Катерина насобирала пригоршню камушков и стала кидать в то окошко, за которым спала Аглая. После третьего попадания занавесь дернулась, и показалось бледное пятно лица. Катька осветила себя эдькиным фонарём. Скоро скрипнула дверь, и послышался шёпот Аглаи.
-- Катя? Это ты?
-- Да, это я.
Одна из штакетин была прибита криво и оставалась достаточно крупная щель, чтобы можно было общаться и видеть друг друга. Эту "отдушину" Аглая показала соседке, помахав ей рукой. та мигом поняла подругу и оказалась по ту сторону забора.
-- Как ты там?
-- Да ничего.
-- Здорово попало?
-- Нет, -- слышно было, как Аглая вздохнула. -- Папа за меня волновался очень.
-- Он дома?
-- Нет ещё. Они у Веры Филипповны. Решают, что делать дальше.
-- Мы тоже у Эдика собирались. Думаем сами попробовать Элли найти.
-- Каким же это образом? -- спросила с интересом Аглая.
-- Эдик полагает, -- сообщила Катерина, -- что Элли ушла в Багряницы, побоявшись раздражения взрослых. Не знаю, так ли это, но Эдик почему-то уверен. Мы рано утром дунем туда с "братцами- кроликами" на велосипедах, на Эдика и наших. Один я сама поведу. Элли может быть в том доме, где мы грибовницу варили и где Эдька с крыльца свалился.
Они хихикнули, вспомнив грохот, который их так переполошил тогда.
-- А если её там нет? -- поинтересовалась Аглая.
-- Нет? -- растерялась, было, Катька, но быстро нашлась. -- Должна быть. А нет, так мы вот этим фонарём будем сигналы давать. Она на свет и выйдет. Мы думаем найти ей до того, как это сделают дядя Тимофей и другие.
-- А если она в том доме, который непонятно куда подевался? -- не желала успокаиваться Аглая.
-- И что с того? Если она туда вошла, войдём и мы. А что такого? Нас ведь будет трое и у нас есть "пугач", совсем как настоящий пистолет. Это нам Эдик его дал. Если что, знаешь, как он бабахает? Любой от неожиданности растеряется, а мы, в случае чего, убежать успеем. я вот тебе обо всём рассказать решила.
-- Спасибо, Катя.
-- Не за что... Погоди, идёт кто-то.
Катька спрятала фонарик и затаилась у поленницы. Полкан зазвенел цепью, чуя приближение хозяина. Действительно, к воротам подошёл Тимофей Игнатьевич, растворил дверцу, потрепал метнувшегося к нему пса за загривок и тут увидел дочь.
-- Аглая? Ты чего ещё не спишь?
-- Не знаю, папа... тебя ждала.
-- А мать где?
-- Дома.
-- Ну, пошли в дом.
Аглая прислушалась. Было тихо и она, вздохнув, пошла за отцом. Катерина, тихо- тихо, отошла и кинулась со всех ног домой, включая на мгновение и выключая фонарь. Она не заметила Михаила Котова, который докурил самокрутку и отшвырнул прочь крошечный окурок, а затем двинулся куда-то в ночь, хотя Феофанов выделил ему место на сеновале, чтобы пастух там отдохнул и был готов к завтрашнему походу.

                +                +    +

   
Есюнин вышел от Веры Филипповны в состоянии сильного раздражения. Он искренне пытался помочь, предлагал вызвать специалистов. У него был знакомый сотрудник милиции, который мог бы... Мог бы что? "Отмазать" водителя, попавшегося за рулём в состоянии опьянения, или замолвить словечко в другой щекотливой ситуации, но большее... Это вряд ли. Тем более здесь, в деревенской глуши. Нет, всё здесь надо делать самому. Конечно, можно плюнуть удалиться к себе, где, кажется, есть всё для спокойной жизни, но не такой человек он, Анатолий Всеволодович Есюнин. Да он, может, уважать себя перестанет, если вот в такой ситуации "руки умоет".
Нет, решено. Завтра же он возьмёт ружьишко и пойдёт в лес самолично. От этой мысли настроение улучшилось и он остановился, похлопал себя по карманам, нашёл пачку болгарских сигарет. Итак, завтра он отправится... А почему - он? Да и кто такие дела в одиночку делает? Вон, мужики тоже ведь помощь предлагали, да эти умники - фермер- старовер, да старушка- травница от помощи той наотрез отказались. Но ведь он-то, Есюнин, иного склада человек. Соберёт мужиков и, все вместе, они там всё перевернут. И дом тот клятый, коли потребуется, отыщут и с чердака до подвала перевернут. А если потребуется...
-- Доброй ночи.
От неожиданности Есюнин вздрогнул и выронил недокуренную сигарету. Было уже темно, и он не заметил Лямина, который тоже возвращался к себе.
-- А, это ты, дед. Воздухом дышишь?
-- Да уж не табачным дымом.
-- Что думаешь завтра делать?
-- А что? -- насторожился старый пасечник.
-- Мы вот сами на поиски отправляемся. Пора дело брать в свои руки. Мало ли там что случилось с той девчонкой.
-- С Элькой-то? -- нахмурился пасечник. -- Да, беда с ней приключилась. Надо было всё же остаться да поискать её там.
-- Надо - не надо, -- нахмурился Есюнин. -- Что сделано, то уже сделано. Вы моего Эдика в город да врача свозили, так я завтра ответно вашу Элеонору найду. Если хочешь, можешь с нами отправиться. На машине твоей мы быстрей туда доберёмся. Как? Поедешь?
-- Да надо бы, -- почесал в голове Лямин. -- Мне тоже сидеть дома не с руки, когда здесь такое творится.
-- Вот и договорились, -- улыбнулся Есюнин. -- Я сейчас к мужикам зайду, поговорю с ними, а с утра мы все к тебе домой придём, а ты уж давай, машину наладь, заправь её, как полагается.
Было сумрачно, не видно не зги, но по движениям угадывалось, что пасечник как-то даже духом воспрял, ведь бездействие в определённые моменты труднопереносимо, особенно для людей дела. Лямин обошёл свою машину со всех сторон, попинал колёса, осмотрел, при помощи карманного фонаря, крепления и подвеску, долил в бак бензин, а потом, удовлетворённый, пошёл спать.
Договорившись с парой приятелей с соседних участков, отправился отдыхать и Анатолий Есюнин, вновь ощутивший себя на коне, ибо, как сказал Оноре де Бальзак - "Чувства - самая яркая часть нашей жизни".
Пожалуй, последней улеглась спать в Звягине Вера Филипповна, которая упорно перебирала травы, развешанные по стенам и упакованные в холщовые мешочки, нюхала их, перетирала листочки пальцами и даже что-то едва слышно бормотала. Мы не будем беспокоить её и тоже удалимся немного отдохнуть от чтения этого, местами скучного, но в целом всё же довольно занимательного повествования.

                Глава 8. Одна - 2.

Элька обратила внимание, что у неё вибрирует коленка. Общая, угнетающая неизвестностью и скрытой опасностью, обстановка в дополнение к вынужденному безделью выразились в нарастающий нервный стресс и эта коленка лишь первый этап. Дальше начнутся кашмарики в виде галлюцинаций от расшалившихся нервов, когда каждый пустяк  расшалившаяся  фантазия преподносит как нечто ужасающее, а потом... потом накатит истерика и - в результате - потеря контроля над собой, что чревато не лучшими, далеко не лучшими последствиями.
Что этому можно противопоставить?
Хотя бы чуток информации, информации об этом месте. Надо набраться решимости и осмотреть хотя бы соседствующие помещения и убедиться, что никакой непосредственной опасности там нет. Это позволит как-то унять нарастающие комом страхи, обуздать их, взять под контроль. И ещё. Может, она что-то найдёт, полезное в её положении, продукты, одежду... или ещё что.
Главное, это не думать, что попутно она может столкнуться и с вещами нежелательными, более того - опасными. Не думать... Не...
Элен даже всплакнула, дав волю слезам и ей сделалось легче. Она вытерла лицо куском материи, остатками полога из будуара. Надо идти. Сейчас, или никогда!
В пару мансард этого обширного чердачного помещения, набитого всякой всячиной, она уже заглядывала. Оставалось ещё несколько комнатушек.
Несколько раз, глубоко вздохнув, что вызвало приток в крови адреналина и общее повышение мышечного тонуса, девушка отправилась в поход. Чтение рапорта участкового инспектора Хлюдова заняло достаточно протяжённый отрезок времени, но было ещё достаточно светло и можно было не опасаться внезапного наступления темноты, ибо летний световой день имеет достаточную протяжённость и это обстоятельство было на пользу Элен, которая и без того нуждалась в хоть какой-то, пусть даже настолько виртуальной, но поддержке.
Почти бесшумно она ступала по доскам настила, не забывая "стрелять" глазками налево и направо. Среди прочего она обратила внимание на прикреплённый к опорному брусу подсвечник с оплывшим огарком свечи. Подсвечник висел на крюке, и его вполне можно было снять оттуда, что Элька про себя и отметила. Пусть будет под боком свечка. Но её она заберёт на обратном пути, а сейчас руки желательно держать свободными. Вдруг ей попадётся ещё что-то полезное, как это бывает в приключенческих романах Жюля Верна или Даниэля Дефо.
На этой стороне чердачного помещения было четыре мезонина и столько же находилось на противоположной стороне, где тянулась точно такая же галерея. Должно быть, туда вела лестница из внутренних помещений здания, только проход этот, скорей всего, находился в другом месте. Эти две галереи не соединялись между собой, а разъединяло их чердачное помещение, забитое, как мы уже упоминали, всякой всячиной.
Со временем в любом доме скапливаются старые вещи, которые выбросить жаль или некуда, и тогда рачительные хозяева складывают обветшавший скарб на чердак. До лучших времён, когда можно решительно распроститься со многими устаревшими или опостылевшими вещами. Или худших, когда, волею нужды либо обстоятельств, извлекается то, что ещё может пригодиться и быть использовано, и тогда вещь проживает ещё одну,  дополнительную, жизнь. Порой про заброшенные вещи забывают, и они остаются как бы в безвременьи. На чердаки любят залезать дети и "как бы" путешествовать во времени, окунаясь в ту  бытность, что их ожидает там. Признайся, Читатель, что это один из способов погрузиться в прошлое, и ты сам не раз переживал в детстве такие минуты, всегда желанные и по-настоящему насыщенные. Это вроде похода в музей, но только гораздо лучше,  объёмней  и убедительней.
Если Читатель ещё не забыл, то Его не должно удивлять, что Элеонора видела предметы обихода не только века двадцатого, но и девятнадцатого, восемнадцатого, а порой здесь встречались и подлинные диковины, за которые любой маклак или антиквар, не задумываясь, отдал бы правую руку. Конечно, те вещи уже отжили  своё и потеряли большую часть того, что именуют материальной ценностью, но, если очень постараться, то старания те с лихвой покроют любые затраты на реставрацию.
Мы не будем описывать те предметы старины, ибо наше повествование и без того начинает пробуксовывать, а мы уже слышим недовольный ропот тех, кто уже устал от длинного описательного ряда, и потому не станем задерживать героиню, идущую по галерее в самый дальний конец, где Элен внезапно увидала ровную кирпичную стену, выложенную из багрово- красных кирпичей, пригнанных друг к другу настолько плотно, что они создавали впечатление монолита,  скалы.
Но откуда здесь может быть скала? И - главное - зачем?
Элен потрогала кончиками пальцев камень и вдруг вспомнила весь комплекс зданий. Если ей не изменяла память, то его центральную часть занимала высокая круглая башня с конической крышей из тёмной черепицы. Судя по всему - это была внешняя стена башни, к которой были пристроены два жилых крыла обширного дома.
Вдоль выпуклой круглой стены тянулись другие мостки, по которым можно было перебраться на противоположную галерею, а можно было идти дальше. Куда? Эльке стало интересно и, отбросив прочь сомнения, она отправилась в экспедицию по изучению башни.
Отсюда попасть внутрь башни было невозможно, хотя попадались узкие щелевидные вертикальные отверстия, сквозь которые ничего изнутри разглядеть было никак нельзя. Скорей всего, они предназначались для вентиляции. Элен потеряла около получаса времени, пытаясь заглянуть внутрь. Там было темно. Вот всё, что она выяснила. С чувством лёгкого разочарования  она отправилась дальше.
Неожиданно мостки закончились, и девушка остановилась, хотя, при желании, можно было продолжить путешествие, но для этого надо было обладать смелостью и опытом высотника, способностью и ловкостью альпиниста, либо умениями акробата и канатоходца. Дело в том, что впереди зияло отверстие, прикрытое дощатым щитом, укреплённом на шарнирах, а мостки имели продолжение в виде опорного бруса, похожего на рельс, который крепился на стене башни с помощью кронштейнов. Эта балка изгибалась вдоль стены. Снизу её не было видно, точнее - она не бросалась в глаза, а отсюда...
В общем, Элеонора, как и любой здравомыслящий человек, отступила. Может, какой смельчак и решился бы, и перешёл по брусу вдоль стены, хватаясь руками за холодный гладкий камень, на ту сторону, где находилось точно такое же крыло противоположного пристроя.
В конце концов, можно опуститься по лестнице  и проделать этот путь по земле, если так уж захочется исследовать и вторую половину дома. Пока же исследовательский пыл Элен чуть- чуть уменьшился. Да и снова заострилось чувство голода. В конце концов, она ведь только позавтракала, да и то овощами, а время обеда давно миновало, близился ужин. Надо было что-то делать, если она хочет подкрепить свои силы.
Особого выбора у неё не было и, вздохнув, Элька отправилась в мезонин, выбранный ею в качестве ночлега. Там ещё оставалась толика овощей - две- три морковки, половина репы, редиска и горькая редька, которая чуть сдабривала это весьма пресное угощение.
Пусть и без удовольствия, но голод Элен утолила, а затем снова отправилась в исследовательский поход. Надо было до темноты не только обойти этаж, но и выглянуть в сад, накопать ещё провианта. Как говорят военные, "война - войной, а обед всё же - по расписанию".
Если на втором этаже Элеонора уже успела побывать и даже почти что обжить комнату, названном ею будуаром кошки, то третий этаж оставался Терра Инкогнита, то есть белым пятном на её географическом атласе, и пятно это нужно было срочно  контуировать. Пусть и для проформы, пусть и абы как, но пройтись там, заглянуть в парочку комнат, а затем бежать в сад, пока ещё светло.
Ступени под лёгкими шагами едва слышно поскрипывали, но для бедной девушки  тот скрип казался подобным тревожному клаксону. Вот- вот сюда набегут хозяева и начнут чинить расправу. А и пусть! Сколько можно трястись?! Так ли уж обоснованы эти её страхи?
На душе сделалось чуть легче. Элька даже вооружилась какой-то палкой. Ранее это было древко то ли знамени с розовым гербом, то ли хоругви. Полотнище давно уже сгнило, а рукоять вполне годилась для защиты. Это был самый настоящий трофей, который девушка принесла с чердака.
На стенах коридора третьего этажа висели портреты. Они потемнели то ли от времени, то ли просто покрылись многослоием пыли и грязи. Угадывались черты мужских и женских лиц, фигур в старинных сюртуках и мундирах или кринолинах. Элен даже остановилась возле одной картины, где строгая дама в буклях и пышных одеждах держала на руках смешную крошечную собачонку и при этом ещё умудрялась обмахивать себя веером из тончайших пластинок, блестевших, словно они были покрыты жемчужными чешуйками. Лицо дамы напомнило ей те старинные фотографии, которые она разглядывала в альбоме бабушки Веры. Взгляд, полный высокомерного достоинства, несущий в себе что-то возвышенное, но вместе с тем ещё что-то, что отвращало от сближения с таким человеком, словно тот обладал некими знаниями, закрытыми для всех остальных, закрытыми и опасными.
Элька даже руку отдёрнула, которой хотела прикоснуться к холсту. Она и остановилась у того портрета потому, что одна из дверей была чуть приоткрыта и проникающий сквозь оставленную щель поток солнечного света как бы выделил картину в ряду других портретов.
Затем внимание девушки переключилось от картины к приоткрытой двери. Что там находится и почему дверь открыта? Не напоминает ли это мышеловку с приготовленным ломтиком сыра? Отведай его, милая мышка! Это она -  Элька и есть та глупая любопытная мышь?
Переборов желание умчаться прочь, Элеонора приникла к щели и заглянула внутрь. Комната, открывшаяся для её обозрения, была довольно внушительных размеров. Судя по всему, это была музыкальная гостиная. Такие комнаты в прошлые времена именовались салонами. Сюда собирались гости и музицировали или прослушивали приезжих певцов и музыкантов.
У дальней стены располагался клавир - чёрное пианино с приспособленными к нему медными канделябрами, куда уже были вставлены свечи. Крышка, защищавшая клавиши, была поднята, а на полочке стояла открытая нотная тетрадь. Кто-то, может быть даже давно, играл здесь, а потом внезапно поднялся и удалился прочь и больше сюда не являлся, чтобы прикрыть инструмент, убрать ноты.
Ещё сквозь проём были видны полукресла, мягкие стулья с высокими опорами для рук, обитые лиловым бархатом, прошитым серебристыми нитями так, что обилием квадратов и ромбов спинки напоминали собой шахматные доски, явившиеся сюда, чтобы послушать фуги Баха, Лунную сонату Бетховена или Адажио Моцарта.               
Не увидав ничего опасного, Элька осмелела и толкнула дверь. Та, скрипнув, распахнулась и девушка проникла внутрь. Стулья были расставлены для прослушивания клавирного концерта, а у стены, за которой располагался коридор, находился стол, сервированный для общего чаепития. То есть здесь стояли чашки и блюдца из сервиса, но они были пустые, просто покрытые слоем пыли. По всему выходило, что здесь давно уже никто не собирался.
Внимание Элен привлёк приземистый шкафчик из тёмного дерева, за стеклянными дверцами которого... Она порывисто подошла и распахнула, хотя и с натугой, обе створки. Ба, именно это она и искала.
Запасливые хозяева поместили здесь стеклянные банки с притёртыми пробками. А внутри хранилось и заранее намолотое кофе, и чай, и сахар- рафинад, какие-то варенья, джемы, приправы. На нижней полке даже нашлась крохотная спиртовая печка для гурмана, которая не позволяет напитку остыть, а поддерживает нужную температуру посредством крохотной горелки, заправляемой древесным спиртом. Наверняка в одной из бутылочек имеется и денатурат для заправки этой микропечки.
С чувством восторга Элька перебирала драгоценные банки, а из одной, не удержавшись, даже отведала какой-то сладкой тягучей пасты, бывшей ранее алычовым вареньем, судя по терпкому кисловатому послевкусию.
Девушка мигом отсортировала себе почти с десяток баночек, приложила к ним спиртовую печь и сложила всё в ажурную корзину с высокой круглой рукояткой. В таких раньше носили цветы, но для переноски провианта корзинка сгодилась ничуть не хуже.
Мигом Элька поднялась на чердак и спрятала корзину под мостки, где её никто не смог бы увидеть. Теперь можно было отправляться в сад, за овощами. На этот раз ужин у неё будет на достойном аристократа уровне.
Не удержавшись, Элен заглянула ещё за одну дверь. Это оказалась библиотека, заставленная высокими запертыми шкафами и высокими открытыми стеллажами, забитыми разнокалиберными книгами.
Разноцветные кожаные, картонные и даже матерчатые корешки манили её зайти сюда и погрузиться в мир увлекательных историй, но в последнее время с самой Элькой приключилось столько событий, что она не поддалась искушению, впрочем, дав себе торжественное обещание непременно вернуться сюда и тщательно ознакомиться с содержимым шкафов. Интересно, какие находки её ожидают здесь?
С сознанием исполненного долга девчушка поскакала по лестнице, уже особо не опасаясь встречи с незнакомцами. Она поняла, что эта часть дома хозяевами посещается крайне редко, за исключением, пожалуй, чёрной кошки, которая ведёт себя дюже самостоятельно, но и агрессии по отношению к гостье не проявляет.
Со временем, может быть - завтра, Элеонора наберётся достаточно смелости, чтобы сделать попытку сбежать отсюда. Или вступить в контакт с хозяевами, а что уж из этого получится, покажет оно - будущее.
Отложив на какое-то время опасные перспективы, Элька почувствовала некоторое удовлетворение. Оставалось накопать овощей, с запасом, залечь в убежище и дожидаться нужного момента, когда можно громко заявить о своём присутствии.
К тому же, где-то в глубине души, она надеялась на бабушку Веру, соседей и своих новых друзей- сверстников. Они не должны бросить её здесь и могли появиться в любой момент, с минуты на минуту. Вот тогда-то точно не надо таиться, а со всех ног нестись навстречу долгожданной помощи.
С такими вот оптимистичными мыслями Элен вышла в заброшенный сад, уверенно нашла самостийный огородик и запустила обе руки в землю, по самые локти. Она выискивала там клубни, ботва которой успела пожухнуть или была сорвана Элькой в прошлый раз, когда она только- только начала "собирать урожай".
Выуживая клубни, один за другим, она погрузилась в размышления и не сразу поняла, что по ту сторону стены кто-то двигается. Лишь когда там кто-то ругнулся, она пришла в себя и замерла от неожиданного ступора. Там, за стеной, кто-то был! Их разделяло не более пяти метров расстояния.
Крикнуть? Бежать к пролому?
Может быть, вчера она так бы и поступила, но за последние сутки она натерпелась столько страхов, что инстинкт самосохранения взял  своё. Быстро побросав кучей найденные овощи, Элька дрожащими руками завязала узелок и, спотыкаясь, кинулась к спасательной двери в дом. Казалось, что каждый куст, каждая ветка норовит вцепиться ей в одежду, задержать, а трава превратилась в капканы, пытаясь запутать ноги в переплетениях стеблей, повалить её. Несколько раз она лишь чудом удержалась на ногах и не потеряла провиант, собранный в такой опасности.
Будучи уже в дверях, она оглянулась и увидала, как в тот самый пролом, рядом с которым она копалась в земле, просунулись две руки, руки взрослого человека, и новая волна страха заставила её подхватиться и бежать со всех ног в спасительную глубь дома и прятаться там.
Остановилась она в дверях потому, что вдруг подумала, не её ли юные приятели разыскивают её здесь, но когда она увидела руку человека взрослого, эта мысль была отброшена прочь и похоронена под непомерным грузом кошмаров, которые вмиг предстали перед её воображением и которые, как правило, многократно перевешивают опасности реальные, но таков уж он, инстинкт самосохранения, включающий наше подсознание вчерашних дикарей, ещё только начинающих строить мир порядка и цивилизации.
Пулей Элька пролетела сквозь коридор первого этажа, на одном дыхании взлетела по лестнице на чердак, а потом остановилась, прислушалась - нет ли позади шума погони. Прислушивалась долго, но эта часть дома была пуста, или её страхи были беспочвенны, или она вовремя убралась оттуда. Пришла мысль - а вдруг ей почудилась та рука? Но ведь она слышала ещё и шум движений.
Нужно рассуждать логически, решила, наконец, Элен. Если это прибыла помощь, то надо дать им оглядеться, освоиться. Пусть они свыкнутся со здешними  особенностями  и тогда она к ним выйдет. А если то были какие-то чужаки из непонятно откуда взявшихся руин разрушенного города, то она попробует пересидеть опасность в своей мансарде. Вряд ли гости здесь задержатся, или они столкнутся с хозяевами и тогда им точно будет не до какой-то там Эльки.
Так или иначе, но Элеонора постаралась как можно надёжней забаррикадироваться в своём чердачном жилище, делая это как можно бесшумней. К двери были придвинуты оттоманка, кресло- качалка, табурет, какие-то доски и разные хозяйственные бытовые мелочи, которые мало годились для ограждения, а скорей были использованы для спокойствия гостьи.
Убедившись, что она сделала всё, что могла, девушка, наконец, присела и занялась более мирной работой. Как смогла, она приготовила себе угощение, в котором овощи соседствовали с засахарившимися джемами, пастилой и цукатами, а верхом угощения была большая кружка ароматнейшего кофе, в котором растворилось полдесятка кубиков сахара.
Кофе был божественно ароматен, и Элька даже испугалась, что на запах сюда сбегутся жители не только дома, но и всей округи, но потом успокоилась - вряд ли кто полезет сюда до того, как не прошарит нижние уровни, а позднее запах улетучится вместе с выпитым напитком.
Элька потушила спиртовую печку и зажгла свечу. Спать ей ни капельки не хотелось, да и как можно заснуть, когда внизу бродит неизвестно кто. С ума можно сойти от ожидания неизвестно чего.
Вспомнились корешки книг в шкафах библиотечной комнаты. Эх, надо было всё-таки туда заглянуть и взять в качестве трофея хотя бы один фолиант. Сейчас бы она перебирала пожелтевшие страницы и разглядывала иллюстрации.
Но ведь у неё имеется при себе планшетка участкового. Помнится, там была ещё какая-то тетрадка или блокнот. Самое время заняться его содержанием.
Искать планшетку не пришлось. Она лежала на самом видном месте - на оттоманке, ставшей центральной частью баррикадного заграждения. Элен отстегнула клапан и достала тетрадь. Какой-то дневник...

                Глава 9. Дневник участкового Хлюдова.

"Написание рапорта, который так и не стал рапортом по форме, очень даже помог мне разобраться в ситуации, которая переворачивала с ног на голову всё моё мироощущение. И, надо же такому случиться, всё обещало повториться по новой.
Для себя я решил сразу, что Прохорова там не оставлю. Или я убедюсь, что он мёртв, или достану его оттуда, живого ли, переделанного  на дьявольский манер. Господи, что творится на белом свете!
Если бы кто сказал неделей раньше, что я стану обращаться к Всевышнему за защитой, то я бы не поверил, посмеялся над такими предположениями, а то и затеял бы драку... Но, то было раньше, а сейчас...
Простите, мысли мои сбиваются, а надо бы записывать подробно и По-существу. Может, эти записки никто, кроме меня и не прочитает, а может они станут предметом изучения учёных, потому и постараюсь описывать всё чётко и без лишних эмоций.
Когда я повёз в город Мишку Котова, я оставил своих людей в Багряницах. Так, на всякий случай. Вдруг из того дома на село всякая нечисть полезет. Предупредил и сельского старосту. С глазу на глаз, чтобы лишние сплетни не допустить. Староста оказался своим, из бывших фронтовиков, кавалер ордена Славы. Обещал поддержку оказать, в случае чего, из сельских активистов. На том и распрощались.
Всю дорогу в город я обстоятельства в голове "обкатывал", перебирал и так, и этак. Со всех сторон получалось, что не поверит мне никто. В лучшем случае создадут комиссию и пошлют её туда разбираться, а меня, по инструкции, от дела отстранят. Пока они там разберутся да начнут действовать, на Прохорове можно смело ставить крест, из тех, которыми могилки на погосте  украшают. А всех собак впоследствии на меня же и повесят. Надо ведь кому-то за всё отвечать. Вот на мою долю ответ и выпадет.
Всё это я обстоятельно взвесил и решился попробовать самому ту операцию завершить. Парнишку мы оттуда вытащили. Вот и Ахрамеенку не бросили. "Мертвяки" тамошние от нашего общего огня отступили. То есть, если проявить напор и смекалку, можно надеяться на удачу. Мы тебя вытащим, сержант Прохоров, а если нет... то уж не обессудь.
Елсуков с Ахрамеенко контролировали, как я им и поручил, подходы к Багряницам со стороны леса. Елсуков доложился, что посторонних не появлялось, а местные судачат, передавая друг дружке слухи, один фантастичней другого. Все наши старания оставить здешние проблемы в тайне, рушились на глазах.
Я переговорил со старостой и тот начал обходить дворы и уговаривать людей не паниковать. Тем временем я раздал боеприпасы своим бойцам, и мы отправились подкрепиться, прежде чем идти к дому, где до сих пор оставался пленником наш товарищ.
Уже за столом я обратил внимание, как дрожат у Ахрамеенки руки. Он едва не выронил стакан с чаем и был вынужден поставить его обратно. Странно было видеть этого здоровяка трясущимся от страха. А может это он заболел? Подхватил в том доме какую-нибудь инфекцию?
-- Виктор, как ты себя чувствуешь?
-- Всё нормально, командир. Это... сейчас пройдёт.
Ахрамеенко не поднимал глаз. Он сжал пальцы и поставил кулаки перед собой на столешницу. Это было даже смешно, если не видеть при этом выражения его лица. Даже Володя Елсуков едва не поперхнулся и отложил ложку в сторону.
-- Товарищи... Друзья...
Ахрамеенко ещё пытался что-то сказать, но потом замолчал. Елсуков удивлённо глянул на товарища, а потом перевёл взгляд на меня.
-- Ладно. Кончайте обед, выходите строиться.
Мы покинули дом старосты, и вышли на улицу. Хозяин вышел вместе с нами. Из-за заборов выглядывали соседи, стараясь не встречаться с нами глазами.
-- Спасибо за всё, -- пожал я руку хозяину, с которым быстро сошёл. -- Надеюсь, что управимся быстро. Мотоцикл мой пока оставь у себя, я за ним специально приеду.
Мы договорились заранее, что нам выделят машину. Больше разделяться мне не хотелось. Вместе - мы сила, а порознь...  уже другое.
Группой мы двинулись в лес. Мысленно я прикинул маршрут, помня схему движения, нарисованную Мишкой. Интересный подросток. Надо будет навестить его, когда всё закончится, конфет ему отнести, тянучек и пряников. Он, хоть уже и не ребёнок малый, но навряд ли откажется. Послевоенное детство, оно почти что у всех было скудное, а в особенности у деревенских.
Если в первый раз противник захватил нас врасплох, то сейчас мы были наготове. Помнится, когда нам подсунули приманку в виде призрака, как его потом назвал Мишка, Друг, вроде бы. Видали мы таких "друзей народа". Мощная  штучка, но нас не проведёшь. Одному он может легко "запудрить мозги", даже второму, но против сразу троих кишка у него слаба. Своих я строго- настрого предупредил, если что, беспромедлительно открывать огонь на поражение. То есть не наповал, а так, поранить, а там уж мы все скопом навалимся и получим таким образом "язычка". Это фронтовой термин. Чёрт его знает, эту местную нечисть. По меньшей мере, на одного врага у нас меньше будет. Я тогда подстрелил одного или двух. Одного - точно. Так что их не может быть слишком много. А нас как- никак трое. Да ещё боевой автомат. Так что ещё поглядим - кто- кого...
В себе я не сомневался, да и в личных качествах Елсукова убедился лично. На данный момент наше слабое место - это Ахрамеенко. Странно даже осознавать это, ведь Виктор выделяется своим экстерьером  даже среди нас и выглядит настоящим богатырём. Честное слово, сам видел, как он крестился двухпудовой гирей. Пусть рожа и красной сделалась, но руки тогда у него не дрожали. Но вот сейчас...
Мы его в серединку поместили, тогда лишь он трястись перестал. Видимо, чуял вину свою и в землю больше смотрел, чем по сторонам, но в качестве дозора вполне хватало Елсукова с его зорким глазом пограничника.
-- Стой, кто идёт!
Он рявкнул так, что Ахрамеенко споткнулся и едва не упал от неожиданности, а Володя уже автомат в кусты направил. Сейчас пальнёт! Я во все глаза вытаращился. Никого.
-- Показалось?
-- Никак нет, товарищ лейтенант. Не показалось. Но тот, кто прятался там, уже утёк. Ходить он умеет, надо признать.
-- Осмотреть то место, -- приказал я решительно, и добавил, уже мягче. -- Давай, Володюшка.
Елсукова два раза просить нужды нет. Мигом мне автомат в руки сунул и вот уже в кустах скрылся. Мы с Ахрамеенкой его прикрываем. Витя вроде бы в себя приходить начал, ишь как нахмурился, солдафона из себя строит, то есть ветерана.
Повозившись в кустах, Елсуков вернулся обратно, оглядываясь. Лицо недоумённое, чуть даже потерянное.
-- Что скажешь? -- спрашиваю его самым доброжелательным тоном, а сам чую нутром, что не всё так однозначно.
-- Верите ли, товарищ лейтенант, -- отвечает. -- Нет следов. Ровно там никого и не было.
-- А может, и не было? -- спрашиваю его, а он головой сердито замотал.
-- Никак нет. Я своими глазами видел. Если бы где в другом месте, ещё бы сомневался, а тут накрутил себя как следует. Не мог ошибиться. Заметил силуэт, стоял он за тем вот деревом, а потом сдвинулся влево, а когда я крикнул, ускользнул. Куда, я уже не уследил. Надо было стрелять, товарищ лейтенант.
-- Не знаю, Володя. Не знаю. Не всё тут так просто.
Сказал, и настроение гаже некуда сделалось. Ведь не вытащим мы Прохорова оттуда. Не по зубам нам задачка такая. Обидно до слёз. Помню, ходили мы за линию фронта, обложили нас тогда со всех сторон под городишкой Голице, что в чешских дубравах  спрятался. Мы там за одной немецкой зондер-командой охотились. Вот уж где жарко  было. Половину взвода положили, но поганцев всё же одолели, а тут...
Снова двинулись дальше. Особо таиться больше не было нужды, противник был в курсе нашего появления. Так что теперь всё решала скорость нашего передвижения.
-- Ходу, ребятушки, -- говорю им в полголоса, а сам глазами по кустам шарю - мало ли чего. -- Смотри внимательней, Володя, а ты, Витя, не подведи, браток. Товарища идём выручать. Нельзя нам его там бросать. Они из него невесть что сотворить могут.
Признаюсь, видел я в немецком концлагере, Маутхаузен, кажется, где опыты над людьми гитлеровские нелюди в белых халатах проводили. Живые скелеты, измождённые, слабые, но ведь людьми оставались. А здесь... Нет, голова не желает во всякие подробности въезжать. Нам бы только Серёжу Прохорова найти, а потом лучше этот дом подорвать да прочь бежать от греха подальше. Жаль, что не догадался взрывчаткой разжиться. Да и где взять её, война-то давно закончилась.
Начинаем идти зигзагами. Опять в памяти война всплыла - там прокладывают проходы на минном поле. Помнится, Мишка этот, Котов, говорил, про сдвинутое пространство, куда можно только окольными путями добраться. Признаюсь, что слабоват образованием и оттого не понял ничего, но парням объяснил по аналогии с минными заграждениями. Кажись, меня поняли и по сторонам более не рыскали.
Удивительное дело, но та хоромина действительно скоро показалась в поле зрения. А ведь совсем недавно там не было ничего похожего. Так, что-то вроде марева клубилось, а потом замок тот с башнею показался. Добрались, можно сказать.
Бегом через поляну к дому кинулись. Я ещё в прошлый раз прикинул, как туда пробраться можно, но Ахрамеенко дверь сизнутри открыл.. Сейчас он был со мною рядом, друг ситный, глазёнками бегает, и лицо мокрое от пота. Неужто опять та кондрашка  его опять прошибла?
-- Отставить бояться, рядовой Ахрамеенко.
-- Есть отставить, -- а сам заулыбался, но глаза всё равно прячет. Надо его в поле зрения держать, контролировать. Мало ли как на него этот дом подействует.
Первый этаж надёжно был закрыт оконными ставнями, но вот выше вполне можно было залезть. Если постараться.
-- Ахрамеенко, встать к стене. Вот здесь.
Боец удивился, но послушно встал, где я ему указал. Сложил руки перед собой лодочкой. Я туда ногу поставил, от земли оттолкнулся и мигом взлетел ему на плечи. Раньше, перед войной, мы такие штуки часто проделывали в гимнастической секции, да и в армии те упражнения очень даже пригодились. Может, через те увлечения и в дивизионную разведроту я попал, а оттуда уже в армейскую разведку. А это уже почти элита. Жалко только, что до конца войны мало кто дожил.
Устроился я на плечах Ахрамеенки и Елсукову рукой машу, давай, мол, действуй и ты. Он повозился, но за мною послушно полез. Ахрамеенко внизу ругается шепотком, а Елсуков лезет, улыбается. Помог я ему, а тут до окна, рукой подать, ребёнок справится. Слышу, стекло звякнуло, рама скрипнула, а следом:
-- Товарищ лейтенант, руку давайте.
Влез я в комнату, а потом мы и Ахрамеенку на ремнях подняли. Он сапогами по стене шаркнул, потом зацепился там за что-то и через подоконник уже сам карабкается, мокрый весь, как цуцик, и шепчет:
-- Товарищ лейтенант... товарищ лейтенант...
-- Соберись, боец, -- сквозь зубы ему шепчу, а сам думаю, не зря ли я всё это затеял. Ведь вполне могу не только Прохорова не вернуть, но и этих здесь оставить. Аж зубами от досады на себя заскрипел. Ахрамеенко, видать, на свой счёт это воспринял и отодвинулся от меня подальше.
-- Не подведу я... товарищ лейтенант.
И не успел я ему и слова сказать, как он к дверям шагнул и отворил их решительно. Знаком я Елсукову на спину Виктора показал и два пальца продемонстрировал. Мол, вместе держитесь. Не знаю, понял ли меня следопыт, но вроде бы армейскую выучку доказал уже, а у них, пограничников, тоже жестикуляция вместо слов в ход идёт.
Хочу отметить, что разговаривать с помощью рук учат в разведывательном батальоне едва ли не в первую очередь. Во-первых, это позволяет действовать в полной тишине, во-вторых, в каждом жесте или манипуляции сокрыто максимум сжатой информации и такой "разговор" проходит коротко и ёмко. В третьих, недоступно для непосвящённых. Это нам старшина Вуйтенко рассказывал, знаток таких дел, потомок запорожских казаков, от которых и пошло говорить жестами. Помнится, старшина уверял, что тот умник, который создал азбуку общения глухонемых, явно подсмотрел "общение" запорожских пластунов во время боевых рейдов. Не ведаю, но думаю, что здесь он нам чуток приврал.
Всякая разведывательная акция должна начинаться со сбора информации. Тогда, в лихие годы войны, мы часами лежали в секрете и изучали немецкие позиции при помощи биноклей и перископов, намечали ориентиры, проводили метраж и хронометраж, учитывали особенности местности и позиций противника, даже род войск имел свою особинку. Лётчики любили одно, танкисты - другое, а пехота - третье. Но это всё теоретическая  лирика, ничто, если не подкрепляется конкретным делом.
Это я хочу сказать, что надо было сначала Елсукова в разведку отправить, да и мне "тряхнуть стариной". Ахрамеенке бы здесь, в комнате, пока что переждать, дождаться того момента, когда нужны будут сила и напор, а сейчас бы хитрость и ловкость задействовать. Это, если правильно действовать. Но в жизни, как известно, далеко не всегда правилами руководствуются. Или, что бывает чаще, хорошая мысля, приходит опосля.
Пока я замешкался в комнате со своими сомнениями, в коридоре вдруг гулко так бухнуло, и застрочил автомат. Я выругался и, с пистолетом в руке, в дверь прыгнул.
В коридоре было сумрачно. Не так, чтобы совсем уж темно, но видно было не всё. Посередине копошилась какая-то куча, откуда торчали руки, ноги. Да это же... мои парни. С кем это они там?
Я пальнул вверх для острастки и выставил вооружённую ТТ руку, присогнув ноги в коленях, готовый отпрыгнуть в сторону.
-- Стреляю! Встать!
Это я для противника, но оттуда вдруг вылетел здоровяк Ахрамеенко и налетел на меня. Потеряв равновесие, я полетел на пол, инстинктивно перенеся центр тяжести таким хитрым способом, что в полёте сумел вывернуться и упал на злосчастного здоровяка, который от удара о пол крякнул. Надеюсь, я не сильно его приложил.
-- Держи... Уйдёт... вражи...
Это подал голос Елсуков, но недоговорил. Тот, с кем он там, на полу барахтался, врезал ему, а потом помчался прочь, даже не поднимаясь с четверенек. Ей Богу, мне показалось, что на ходу он перепрыгнул на стену и бежал дальше по ней. Но тут в себя начал приходить Ахрамеенко и хвататься за меня руками.
-- Как ты... Витя? Цел?
-- В порядке... товарищ лейтенант.
Хмурый Елсуков был уже на ногах и осматривал автомат. Отстегнул рожок, глянул в него и пристегнул обратно.
-- Докладываю, -- начал он, повесив автомат на плечо. -- Вступили в контакт с противником. Я его хотел арестовать, но тут Витя вмешался, и противник в результате сбежал.
-- Ты стрелял? -- уточнил я, хотя и так было понятно.
-- Я на него автомат наставил, -- объяснил Елсуков, -- а вот он, -- указал на бледного Ахрамеенку, -- за ствол схватился, да как вверх дёрнет. Я и выстрелил, а дальше всё пытался того скрутить, а он меня отталкивал. И Витя вот на мне повис, и все мы на пол упали. Дальше вы всё сами видели. Незадача получилась.
-- Что скажешь? -- повернулся я к Ахрамеенке. Тот под моим пристальным взглядом поёжился, губами зашлёпал:
-- Плохо мне здесь... в голове всё мешается... Хочу что-то сделать... сказать... а будто сквозь туман. Ровно меня кто держит или толкает снутри.
-- Ты часом не заболел, боец? -- интересуюсь. И в самом деле, вид у него больно уж потерянный. Последнее дело иметь в прикрытии бойца, себя не контролирующего. Такие дела печально завершаются. Я на фронте такое уже проходил.
-- Не знаю... нет... да...
-- Короче, слушай приказ, -- заявляю. И строго так на Ахрамеенку гляжу, глаза в глаза. Это помогает настроиться даже сильно ослабевшим и раненным. -- Ты остаёшься в той комнате, откуда мы вышли, закрой за нами дверь и привались к ней спиной. Мы пойдём дальше, как вернёмся, я стукну три раза быстро и ещё раз, уже отдельно, через паузу. Тогда дверь откроешь. Надеюсь, что вернёмся с Прохоровым. Тогда все вместе уйдём. Пока лежи, не вмешивайся. Тебя здесь будто бы и нет. задача ясна?
-- Да... нет...
Что прикажете с ним делать? Кричать? Или повторить всё по-новой?
-- Выполнять! Елсуков, за мной.
Мы пошли вперёд, удаляясь от той комнаты, где остался наш товарищ. Молчали. Вообще-то особо скрываться уже не было смысла, потому как мы выдали своё присутствие сразу, как только здесь появились. Обитатели дома оказались на высоте. Похоже, нам здесь придётся повозиться.
-- Говори, -- сказал я Елсукову.
-- Что? -- переспросил тот. Похоже, он тоже был занят размышлениями. Армия держится на приказе и подчинении. Дело командира - думать и приказывать, бойца - выполнять и подчиняться. Если боец будет думать, а командир лишь действовать, то такая армия обречена на скорое поражение. На душе начало скапливаться  тяжёлое и чёрное раздражение.
-- Говори, о чём думаешь. Ты ведь сейчас размышляешь.  Сделай милость, приоткрой завесу своих мыслей.
-- Командир, -- Елсуков не обратил внимания на скрытый в моих словах сарказм, и мне сделалось стыдно. -- Мне здесь не нравится. Очень.
-- Мне тоже. но я слушаю тебя.
-- Как нас быстро обнаружили. и что Витя помешал мне подстрелить того, чужака.
-- Полагаешь, он это сделал сознательно? -- спросил, а сам в глаза его смотрю. Мне тоже всё именно так показалось, но я прогнал прочь то предательское ощущение.
-- И да... и нет.
-- Как это?
-- Что Витя не предатель. Это говорить не мне вам. Мы с ним старые приятели. Вместе с ним досуг проводили. Можно сказать, что друзья. За него чем угодно поручиться могу, но что-то здесь не чисто. Что-то с ним происходит, гнетёт его...
-- Это я тоже заметил, но виду не подавал. Думаю, что его здесь загипнотизировали. Или что похуже сделали, и это похуже, возможно, вновь начинается.
-- Вот-вот. Убрать бы его из дома.
-- Скажи, пожалуйста, -- кривенько ухмыльнулся я. -- В лесочек отвесть, да ещё человечка в услужение приставить. Тебя, к примеру, на правах сочувствующего товарища. Или меня, за него ответного. А дело здесь кто делать будет? Про Прохорова забыл, небось?
-- Помню я, -- кивнул Елсуков и весь как-то набычился. -- Понимаю всё, но мне своё имею и вам его говорю.    
Тут мне стыдно вдруг сделалось. Что же это я, живу до сих пор канонами военного времени, хотя война уже закончилась, но, видать, слишком она во все поры вклинилась. Вздохнул, и Елсукову ответил:
-- Ладно, не серчай, Володя. Сорвался, на нервах весь. Что скажешь относительно того, кто в коридоре на вас напал.
-- Не нападал он, товарищ лейтенант. Он там... вроде как подслушивал. Это Ахрамеенко вдруг выскочил в коридор, а так, наверное, тот  успел бы куда спрятаться. Вырывался сильно, я его всё на приём поймать пытался, да не получалось никак. Даже когда Витя сверху навалился. Тот его массой придавить, видать, пытался, да на меня больше наседал, вот тот лазутчик и воспользовался. Дали мы маху...
-- Ладно, с кем не бывает. В следующий раз проворней будем. Ищи его теперь по дому.
-- Эх, подмогу бы вызвать. окружить, да прочесать по секторам.
-- Мечтать не вредно. Ты лучше расскажи про "лазутчика".
-- Да я его почти и не видел. Он себя рассмотреть не давал, метался больно здорово. Но одно точно скажу - сильный оказался и как будто весь резиновый.
-- Это как? -- насторожился я.
-- Обычно у человека суставы гнутся до определённого предела, в дальше - упор. На это и расчёт при захвате на приём. А у этого... чёрт его знает... может, акробатом был или гимнастикой занимался, но, честное слово, повернул руку, а она согнулась чуть не на 180 градусов. Я на ногах не удержался, вместе с ним полетел. А потом ещё Ахрамеенко навалился...
Вам может показаться, что мы шли по коридору с Елсуковым и мило беседовали об особенностях нашей операции, но на деле мы успели прочесать весь этаж, заглядывали в разные помещения, когда-то бывшие жилыми, спальни там, детские, гостиные, но везде были лишь пустота, пыль и беспорядок. Временами встречались следы чужого присутствия, но весьма недемонстративные, словно кто-то вошёл, что-то взял и тут же вышел. Или здесь они не живут или успели за собой "подчистить".
Интуиция подсказывала мне, что противник временно отступил, а это значило, что он не уверен в своих силах. Значит, мы имеем какой-то шанс победить в этом деле или хотя бы уйти отсюда без потерь.
Потери... И это называется - мирное время! В моей груди разгорелся пожар возмущения и гнева.
-- Так что, слушай мою команду, Володя, -- в полголоса сказал я, глядя ему в глаза, -- проверь-ка ты там Ахрамеенку, да сюда возвращайся, дальше пойдём. Похоже, что здесь всё чисто.
Елсуков ушёл, на автомат наготове держит, молодец, орёл! Остался я на лестничной площадке и прислушался. Где они могут прятаться - на первом этаже, или на верхнем? Внизу понятно - подвалы, убежища, возможно наличие схронов. Я на это дело насмотрелся в Западной Украине, там бандеровцы такого понарыли, годами их из-под земли выкуривать придётся. Сложно это. Другое дело - чердачные помещения. Манёвр и пути отхода. Я бы лично внизу устроил бы свою базу. Скорей всего и они так должны сделать. Что ж, поглядим- посмотрим, как говаривал старшина Вуйтенко.
Появился Елсуков. Доложился про Ахрамеенко. Мол, без изменений пока, а сам глаза в сторону отводит. Понятное дело, что Вите сейчас не до боевых действий. Вывести бы его в Багряницы, в баньку сводить, где веничком по всему его обширному телу пройтись, поднести затем стопку самогонки деревенской, а ещё лучше две, да под капусточку квашену, а потом на сутки на сеновал, отсыпаться. Будет, как огурец пупырчатый, с хрустом.
М-да. Опять меня на "лирику" потянуло. ничего ведь не сделаешь.
-- Ладно. Пусть отлёживается. Сейчас мы быстро наверх заглянем, а потом вниз пойдём. Думаю, что они там засели. Схрон у них там, или ещё какое убежище. Я в Кенигсберге таких подземелий повидал, год можно бродить. Целые там крепости, со складами и арсеналами.
Мы поднялись, быстренько прошли третий этаж. Как я и думал, он был не более обитаем, чем второй. Такое же запустение. Жаль, столько здесь места и пропадает даром. Здесь бы детский дом разместить, с производственными мастерскими, или пионерский лагерь. Вычистим дом от нечисти и посмотрим, что здесь можно организовать.
На чердак мы решили проникнуть с двух сторон. Обнаружилось, что там два лаза. Я решил, что лучше будет разделиться и попробовать начать движение с двух сторон одновременно. Это - стандартная процедура для обыска чердачных помещений, чтобы не дать уйти злоумышленнику с места преступления. Это из курса прослушанных мною лекций. Я объяснил задачу Елсукову. Он парень головастый, перспективный, сразу всё понял.
Выждав достаточно времени, чтобы подняться на чердак одновременно, я вошёл туда и... едва сдержался, чтобы не присвистнуть. При необходимости здесь мог бы затаиться целый отряд диверсантов, столько здесь было насовано разной старой рухляди. Мыслимое ли дело, вдвоём, пересмотреть здесь всё.
Махнул рукой Елсукову и начал осмотр. Раз уж мы сюда вошли, надо приглядеться. Володя куда-то пропал, но я за него не волновался. Его так просто не возьмёшь. Сжимая в руке пистолет, я заглянул в одну комнатку, в другую. Придумали же, на чердаке жильё устроить. Будто внизу места не хватает. Должно быть, людские у них здесь. Для слуг, значит. Хотя, по логике, слуг рядом с кухней размещают, с чуланами, подсобками разными, по месту, так сказать, службы. А наверху детворе хорошо и этим, как их... голубятникам. Птицам здесь раздолье. Да и дышится здесь лучше даже, чем в деревенском сеновале.
Тут у меня появилось чувство, что рядом кто-то появился. Интуиции я привык доверять, потому до сих пор живой и, в общем-то, здоровый. На фронте, а в особенности - за линией фронта, это чувство очень даже приветствуется, вроде как ангел- хранитель в напарниках у тебя задействован.
В мгновении ока я развернулся и одновременно подался чуть в бок, вскидывая пистолет. Я мог бы выпалить в упор, но всё-таки сдержался. Опять сказалась армейская выучка. Передо мной стоял Прохоров. И как это он сумел ко мне так незаметно подобраться? Ведь я был настороже. Признаюсь, что меня сразу должен был насторожить этот факт, но я был так обрадован видом сержанта, что сразу расслабился.
-- Сергей! Ты как здесь?!
Я едва не обнял его, а он стоял и улыбался. Я сразу понял, что всё в порядке, что на этом всё закончится, и мы все вместе скоро отправимся обратно, в Дальнореченск, полностью выполнив задание и приглядев на будущее столь замечательное строение, которое можно будет использовать с толком в будущем.
-- Как я рад тебя видеть. Ты здоров? Где ты пропадал? Ты сбежал от них или они тебя сами отпустили?
Я задавал ему вопросы, один за другим, а Прохоров обезоруживающе улыбался. Видать те, что схватили его, одумались, желают сдаться и придумали лучшее, что могут сделать в своём положении, это отпустить нашего товарища и попробовать, через него, выторговать для себя какие-то условия. Пусть их, неважно, главное, что сержант здесь и скоро все они...
Пистолет в руке был уже не нужен. Я даже хотел отбросить его в сторону, но вколоченный в спинной мозг устав разведроты заставил меня спрятать ТТ в кобуру и застегнуть её. Лишь после этого я потянулся, чтобы обнять товарища. В голове даже всё звенело, и тело обмякло от охватившей меня эйфории.
И тут я услышал крик. Это был Елсуков. Он стоял на другом конце чердака и держал автомат так, чтобы начать стрелять. Неужели он не видит, что это наш сержант и что он сам нашёлся?
-- Э- гей, Володя! Ты это...
Та- та- та...
Короткая очередь, в три пули, и от перил мостков полетели щепки. Елсуков вовсе не шутил..."
Элька остановилась. Рассказ захватил ее, и она вспомнила пулевое отверстие на перилах мостков. Так вот откуда там взялась та дырка. Интересно, а что было дальше? Она опять подняла тетрадь, подвинула свечку ближе. Уже было темно, солнце закатилось за горизонт. За дверью было тревожно тихо.
"Неужели Елсуков сошёл с ума? От всего происходящего голова моя пошла кругом. Я отскочил прочь, едва не сорвавшись с мостков. Грохнула ещё одна автоматная очередь. Прохоров отступил. Я протянул к нему руку, но сказать ничего не успел. Лицо сержанта словно поплыла, сделалось  и плоским, пропали рот, нос, глаза. Невероятно! Рот мой раскрылся сам собой, ноги сделались как ватные. Я уцепился за перила. Елсуков бежал по противоположной стороне чердака, выискивая достаточно большой прогал среди куч хлама, кричал что-то.
То существо, которое было минуту назад сержантом Прохоровым, отступило, и мысли мои перестали путаться, звон в голове прошёл и она сделалась ясной, как стёклышко. Как линза оптического прицела. Лёгким движением я выудил из кобуры ТТ и вскинул пистолет, но тут ближайшая куча рухляди, состоявшая из дощатых ящиков, начала рассыпаться. Послышался крик и Елсуков, решивший занять выгодную позицию для стрельбы сверху и попытавшийся подняться на стропила, но не рассчитавший ветхости мебели, по которой он карабкался, полетел вниз.
Воспользовавшись моей оплошностью, когда я повернулся в сторону падающего Елсукова, существо стремительно бросилось прочь, в дальний конец чердака, где начиналась глухая стена из камня. к чести пограничника, он не расшибся, не потерял автомат, а через мгновение был рядом со мной.
-- В порядке? -- на ходу спросил я и, не дожидаясь ответа, побежал туда, куда помчалось существо. Позади слышался топот. Володя мчался за мной и почти что дышал в спину. Сейчас мы тебя достанем! Выхода у него не было.
Сделав два- три очередных шага, я остановился. Существо пропало. Неужели оно затаилось где-то в этих кучах старого утиля? Но краем глаза я следил за ним. Оно метнулось прямо к стене.
-- Товарищ лейтенант, смотрите.
Елсуков был уже рядом и указал рукой. Я вгляделся и едва сдержался, чтобы не матюгнуться на три этажа. Там оказался проход. Проход наружу. Неведомые строители продолжили дорогу прямо по стене башни. Для каких-то неведомых целей там была укреплена стальная балка или рельс. Вот по этому рельсу и шло сейчас существо.
-- Стреляйте! Товарищ лейтенант.
И в самом деле, чего же я думаю... Я поднял руку, прицелился, потянул курок. Ба- бах! От стены полетели крошки камня, а существо замерло, повернуло шар головы (Смотрит на нас? Но чем?), а потом прижалось к стене и... пропало. Словно растворилось в воздухе. Чертовщина какая-то.
-- Чертовщина какая-то!
Я отступил назад, поднял руку, чтобы перекреститься, но тут же одумался.
-- Что это было, товарищ лейтенант?
Великолепный боец, Елсуков стоял, побледневший, и автомат его смотрел стволом в мостки. Он, считай, уже проиграл свой бой. Расписавшийся в собственном бессилии, переставший понимать своё место в диспозиции, считай, своё уже отвоевал. Надо было срочно что-то делать.
-- Это... Наверное, это был Друг.
В моей голове всплыл фрагмент из рассказов того подростка, Мишки Котова. Надо было его внимательнейшей выслушать, но в то время меня одолевали  другие мысли кое- что я слушал так, в полуха. Но Елсуков знал ещё меньше меня.
-- Друг? Это как понять?
-- Сложное дело, -- признался я. -- каким-то образом он воздействует на стоящих рядом и заставляет их видеть его в качестве друга. Ты вот, почему стрелять начал?
-- Ну как же, увидел рядом с вами силуэт незнакомого человека. Он к вам подошёл. Я и закричал. Мало ли...
-- Объявляю тебе благодарность, рядовой внутренней службы. По возвращении в батальон буду ходатайствовать перед начальством о награждении... спасибо тебе, браток, не в первый раз уже меня выручаешь. Вернёмся домой, за мной поход в ресторан.
-- Хорошее дело, товарищ лейтенант. Вашими бы устами...
-- Отставить расслабляться, -- оборвал я его ответные словославия. -- Не время. Сейчас, как никогда... Понял мою мысль?
-- Так точно, товарищ лейтенант.
Они обращались ко мне по званию "товарищ лейтенант", хотя, по правде, был я лейтенантом младшим. Я слышал такие слухи, что будто бы я раньше в капитанах ходил, но был разжалован и сослан, в качестве наказания, в Дальнореченск, на заурядную должность участкового инспектора, да ещё в сельской местности. Сначала я с теми слухами боролся, говорил, что по личному желанию в милицию пошёл, после армии, хотя меня  и рекомендовали в более серьёзные органы, но в то время я ощутил, что хватит с меня пролитой крови, но, так как  больше другого занятия не имел, пошёл туда, где тоже форму носят. Родом я с Дальнереченска. Так вот и получился  из меня участковый. Но на чужой роток не накинешь платок, да я и не очень доказывал, потому как те слухи на мою пользу работали. Такие вот дела. Может, какое сверху указание и было, чтобы меня особо не продвигать по карьерной лестнице, потому как уже подходили компетентные товарищи, интересовались, не передумал ли я с перспективами, но - не передумал, а там видно будет.
Пока мы с Елсуковым "лясы точили", тот, Друг, вдруг снова на стене обозначился и торопливо так двинулся дальше. Собрались мы его со стены стрельнуть, но он успел уйти, так как стена башни круглая и достаточно ему было сделать несколько шагов, и всё. Пуля ведь летит прямо, а не окольными траекториями.
Второй раз нас обставили. Хотя, с другой стороны посмотреть, и мы второй раз им в руки не дались. Тоже неплохо, если разобраться.
Все эти дела нервические в нас зверский аппетит взыграли. В кишках забурчало, и желудок заявил своё право на расписание, то бишь обеденный перерыв. А где тут столовая, или буфет какой, нам неведомо. Надо как-то подручными методами проблему ту насущную решать.
-- А неплохо бы нам перекусить, Володя, -- заявляю и вижу, что товарищ мой полностью со мной согласен. Последний раз мы подкреплялись в Багряницах, а остатки сухого пайка я с собой взял. Он в мешке рядом с Ахрамеенкой остался. Буханка ржаного хлеба, две банки мясных консервов, четыре луковицы и ещё что-то по мелочи. Староста с огорода своего выдал.
-- Возвращаемся к Ахрамеенке, -- сказал я.
Продукты оказались на месте, в целости и неприкосновенности, а вот Витя пропал. Пока Елсуков пытался что-то там прочитать в коридорной пыли, я оббежал все близлежащие комнаты. Впустую! Ещё одного бойца ППС пожрала жадная утроба этого проклятого дома. Сжав зубы до боли, я вернулся обратно. Елсуков сразу всё понял.
-- Сюда никто не входил, -- объявил он результат своего осмотра. -- Он сам ушёл. Может, ему стало хуже, и он поднялся в бреду...
-- Это моя ошибка, -- заявил я. -- За неё отвечу. Обхитрили они нас, получается, Володя. Пока тот дружок нам на чердаке мозга компостировал, его приятели Ахрамеенку к себе утащили.
-- Он сам ушёл, -- попытался возразить мой напарник.
-- Да без разницы, -- махнул я рукой. -- Нет его и всё тут.
-- Что делать будем?
Легко ему спрашивать, а мне ответ держать, да сказать, в общем-то, и нечего.
-- По первости перекусим, -- буркнул я, -- для поддержки сил, а потом видно будет, что да как делать надо.
Именно тогда я начал всё это записывать, чтобы не забыть чего важного, когда доклад придётся держать. Постарался записывать всё по порядку, настолько подробно, сколько памяти хватило, а она у меня пока что крепкая.
Решили мы с Елсуковым придерживаться тактики, которой мы держались на чердаке, то есть прикрывать друг друга с расстояния. Она оказалась эффективной в данных условиях, но как её придерживаться, когда дело до подвальной части дойдёт, не представляю. Нас осталась половина команды, а этого уже мало для качественного исполнения задания. Надо бы постараться захватить хотя бы одного из противостоящей нам стороны. Невидимые пока что, они кажутся нам чудовищами с того света, а на деле вполне может оказаться всё гораздо проще. Это как рассказ Гиляровского о привидениях в заброшенном многоэтажном доме, оказавшихся впоследствии обиженными ежедневной поркой слугами соседского имения. 
Отдохнув, мы решили сделать ещё одну вылазку, попутно выбирая место для ночлега. Это должно быть со всех сторон безопасное место и возможность блокировки выхода. С тем, чтобы и нас там не заперли. Ответственный момент получается.
Елсуков с автоматом, а я с ТТ обошли первый этаж. Конечно же, ничего не нашли. Пришлось подниматься обратно. Наконец остановились на одной из комнат, дверь которой запиралась на задвижку. Если нас заблокируют, выберемся через окно. Можно было отдыхать. От пайка остались жалкие крохи, которые мы разделили поровну. Хотели оставить на долю Ахрамеенки, но потом решили не оставлять. Может это станет основанием для его появления, уж больно он бывал противоречив.
Установили дежурство. Один из нас должен бодрствовать. Смена через два часа. Елсуков увлёкся, обняв автомат. Во время бодрствования он занимался чисткой оружия, а я упорно продолжал делать эти записи. Тихо здесь и тревожно".
С этим Элька целиком и полностью была согласна. Она как бы видела цепочку тех событий, хотя происходили они два десятилетия назад. Фронтовой разведчик лейтенант Хлюдов, пограничник Володя Елсуков, немного "тормозной" богатырь Виктор Ахрамеенко, сержант Прохоров. Они как бы заняли место в той цепочке потемневших портретов на верхнем этаже дома.
Элеонора почувствовала, что её соединяет с тем человеком из прошлого общее чувство. Странное дело. Казалось, что этот самый лейтенант Хлюдов находился в соседней комнате, сейчас он войдёт, сядет рядом и... их будет уже двое. Почему двое? Ведь рядом ещё спит бывший пограничник Володя Елсуков. Но они ведь остались там, в прошлом? Бред какой-то...
Девушка поднялась на ноги, прошла по мезонину, остановилась в углу, приложила прохладные ладошки к вискам и сильно растёрла их. Этому её научила бабушка. Помогает ускорить процессы кровообращения в коре головного мозга, как бы запустить их в усиленном режиме, стимулировать...
Она резко повернулась и... увидела отчётливый человеческий силуэт. Кто-то стоял у дверей в насторожённой позе, готовый прыгнуть к ней и... и... Она вскрикнула, прижалась к стене, а потом истерично засмеялась.
Её воспалённое воображение сыграло с ней очередную шутку. Пламя свечи собирало обильную коллекцию теней и полутонов, которые образовывали причудливые композиции. Достаточно их дополнить собственными фантазиями и готово - кошмар проявлялся воочию.  Недаром темнота и сумрак издревле считаются прибежищем сил тьмы. Это наше воображение наделяет их жизненной силой, наши страхи делают их серьезным противником.
Собравшись с духом, Элен вернулась на своё место и присела на оттоманку. Покосилась на безвредное скопление теней и вздохнула. Трудно быть хозяином собственных чувств, чуть даёшь слабину, и они норовят опрокинуть тебя на лопатки. Лучшей терапией от страхов является работа. Надо занять себя конкретным делом, заставить увлечься им и страхи забудутся, сойдут на "нет".
Сейчас, ночной порой, работу найти трудно, но это не беда, у неё уже есть самая увлекательнейшая из работ - чтение. Чтение той самой тетради, которой доверил свою историю, заботы и суждения неизвестный, но уже такой знакомый Алексей Хлюдов.
Элька глазами шарила по страничке, пытаясь найти то место, на котором она остановилась. Хлюдов писал мелкими аккуратными строчками, быстро собирая в единый ряд аккуратные буковки, написанные простым карандашом. Понятное дело, он экономил место в тетрадке. Когда девушка только начала чтение, было достаточно светло, но теперь всё её освещение состояло из крошечного пламени старой свечки и буквы начинали сливаться, строчки разъезжались, путались между собой. Если она раньше как-то контролировала процесс освоения текста, то сейчас, когда она отвлеклась, пусть и на столь краткий миг, вновь сосредоточиться было очень даже проблематично.
Внезапно заболела голова. Должно быть, она слишком напрягалась, пытаясь разобрать мелкий почерк участкового, и к головному мозгу прилилось добавочное количество крови, которая наполнила сосуды и капилляры, и вот это самое наполнение сказалось усиливающейся головной болью. Это как дополнительное напоминание, что ночью надо предаваться отдыху, спать или дремать, а не напрягаться и волноваться...
С лёгким стоном Элька закрыла глаза и вновь прижала пальчики к вискам. Почувствовала пульс тока крови. Спокойствие. Только спокойствие. Кажется, именно так говорил Карлсон, который живёт на крыше. То есть артист Василий Ливанов, наполнивший образ толстенького озорника с моторчиком, давшем ему глубину нашего восприятия...
Элька прижала к себе тетрадку и свернулась уютным калачиком на старенькой оттоманке, бугрившейся пружинами. Она полежит чуток, уйдёт боль, и тогда она, отдохнувшая, откроет глаза и...
-- Эля! Девочка моя...
-- Па...
Краешком сознания она поняла, что всё-таки уснула, не удержалась, но не расстроилась этому обстоятельству. Пусть так. Время ночи пробежит быстрее, а утром... утром всё будет по-другому.
-- Эля...
Сначала она решила, что ей показалось, но теперь поняла, что ошибки не было. Здесь, во сне, она была не одна. Вообще, во сне мы всегда с кем-то рядом. И это вполне нормальное свойство, говорят психологи, ибо сон открывает врата подсознания и все личностные черты проявляются, как бы получают волю, временного характера. Мы наблюдаем за собой, бывает, даже видим самих себя со стороны, своих домочадцев, родственников, друзей, даже тех, кого уже нет с нами рядом.
-- Па? Ты здесь.
Она оставалась лежать, но зыбкий сумрак сделался более прозрачным, отступил, и Элька увидела комнату. Это был не мезонин. Понятно, во сне всё происходит как-то по-другому.
На первый взгляд помещение показалось ей незнакомым, но лишь в первый миг. Потом она поняла, что уже видела всё это - шкафы, стоящие в ряд, наполненные книжными корешками. Глубокое тёмное кресло, в котором сидел кто-то неразличимый. Неразличимый? Но это же был её отец. Это Элька поняла и не удивилась этому, сознавая, что это сон, и он неизбежно закончится. Ну и пусть, но пока-то отец был рядом. Её даже не удивило, что она появилась здесь вместе со старой скрипучей тахтой.
-- Эля...
Тень отца в кресле шевельнулась и Элька улыбнулась. Отец никогда раньше не носил халатов, за исключением белых лабораторных. А здесь он был облачён в настоящий халат, завязанный, как полагается, кушаком с кистями, а на коленях у него лежала тяжёлая объёмистая книга в обложке, замкнутая пряжками. Такие книги им показывали в музее.
-- Эля, -- продолжал отец, -- послушай меня внимательно и не перебивай. Ты должна прочитать это, и ещё. Будь осторожна, девочка моя. Здесь опасно, очень опасно. К тебе идут на помощь друзья, но они... могут опоздать... а те... они совсем рядом... рядом... Будь осторожна... рядом...
Осторожно. Рядом.
Элька открыла глаза.
Рядом!
Почти напротив её лица застыл глаз. Один глаз, висевший в полумраке и разглядывающий её, бесцеремонно, в упор.
Набрав полную грудь воздуха, Элька пронзительно завизжала, а потом ударила глаз тетрадкой, которую продолжала сжимать в руках с такой силой, словно от этого зависела её жизнь. В образе этой тетради с ней вместе был незримый союзник, участковый инспектор Хлюдов.
                Глава 10. Спасатели - 2.

Что есть сил Мишка давил на педали новенького велосипеда. Перед ним сидела девушка, прижавшись к нему спиной и вцепившись обеими руками в круто выгнутый руль управления. Мишка расправил плечи, но не для того, чтобы казаться сильней, а чтобы Аглае было удобней.
Да, вместе с ними ехала Аглая. Катька- Катерина то ли проспала, то ли передумала ехать и "братцы- кролики" уже совсем собрались выезжать, когда из темноты вышла Аглая.
Она решительно подошла к Мишке и уселась на раму Элькиного новенького велика. Гришка только глазами сверкнул, из зависти, конечно. Ему тоже хотелось, чтобы девушка села именно на его велосипед, вот только его велоконь был подростковый, приземистый, а у Эдика велосипед был взрослый, надёжный.
Оттолкнувшись, что было сил, мишка крутанул рулём так, что Аглая ойкнула, но он удержался, и уже набирал скорость, а позади крутил педали Гришка.
Сначала мишка больше разглядывал светлую макушку спутницы, точнее, прядь волос, выбившуюся из-под платка, и едва не прозевал на тропинке рытвину. Каким-то чудом они  удержались. Он даже выругался шёпотом и полностью сосредоточился на дороге.
На руле велосипеда имелся фонарик, питавшийся во время движения и светивший вперёд, только довольно тускло. Может, для городских аллей этого было достаточно, но на лесной тропе такой подсветки было маловато. Поняв это, Аглая достала фонарь запасливого Эдика, и сумерки раннего утра прорезал светлый луч, прочесал кустарник и побежал по тропинке, опережая ездоков. Мишка улыбнулся. До Багряниц они доберутся в два счёта.

                + + +

Машина, было, закапризничала, но Лямин был уже знаком с её норовом. Не надо было торопиться, дать ей достаточно времени, чтобы прогрелась, собралась. Она, машина, ему вроде сродственницы за долгие годы стала.
Как он и ожидал, покочевряжившись, машина завелась. Мужики, которых привёл Есюнин, уже забрались в салон и разве что не дремали там, устроившись на боковых скамьях, выбрав для себя позу поудобней.
Сам Есюнин уселся рядом с водителем, хмуро глядя перед собой. С собой он принёс чем-то набитый рюкзак, который он забросил в салон "Скорой помощи", а двуствольное охотничье ружьё взял с собой в кабину. Его соседи тоже были вооружены и свои одностволки спрятали под сиденья, чтобы не мешались во время движения.
Светало. Первые утренние лучи восстающего из-за горизонта светила ещё робко оглаживали стволы и ветки деревьев. Самый краешек Солнца выглянул из-за лесной стены, а его уже встречал птичий хор голосов. Каждая птица выводила свою часть симфонии, прославляя жизнь и давая клятву верности законам Природы.
Из-под куста выглянула сонная заячья мордашка. Зверёк было совсем уже вылез из своего ночного убежища, чтобы полакомиться сладкими листочками красного клевера, но тут его чуткие уши уловили посторонние звуки и он мигом проснулся. Некоторым животным, коих Природа не наделила клыками или когтями, следовало проявлять дополнительную осторожность. Зайчишка подался назад и затаился в самой глубине куста, откуда следил расширенными зрачками за неведомым "монстром", невесть для чего забравшимся в этот мир.
Раскачиваясь на стареньких рессорах, УАЗ держал путь по дорожке, с трудом угадываемой в обманчивом утреннем свете, насыщенном обилием теней. Есюнин угрюмо смотрел перед собой, обеими руками охватив стволы ружья.
-- Нет, ты спроси меня, дед, -- внезапно произнёс он, не поворачиваясь к Лямину, -- почему это я влез во всё это дело?
Лямин промолчал, неопределённо пожав плечами. Это движение можно было растолковать и так, и эдак. Чаще всего этого было совершенно достаточно, особенно тогда, когда вопрос собеседника предназначался скорей себе самому, нежели чем кому другому.
-- Молчишь? -- ещё сильней нахмурился спасатель. -- Все вы тут такие. Всё вам надо делить - это вот свои, а там, значит, чужие. Прожил здесь сто лет, значит свой, а кто новенький появился, чужак значит, дачник. Вроде засланного сюда шпиона- лазутчика. Нет ему доверия. А мне вот плевать. Пусть я не постоянно здесь квартируюсь, но раз дом здесь имею, то - баста - получаю право. Право участвовать в жизни наравне с любым, право решать проблему. Пропала девочка. Это проблема?
Здесь Лямин кивнул вполне определённо, но Есюнин упорно не смотрел на него. Его взгляд был устремлён вперёд, на меняющийся по ходу движения пейзаж.
-- Проблема. И не кто иной, как я, решу её. И не стану спрашивать никого, как мне поступить и что делать. Делать надо, и тогда проблемы перестанут множиться. А ты, дед, решай, с нами ты или без тебя обойдёмся...
Лямин хмыкнул. Вот ведь, человек, в его машине катит, а грубостями изъясняется. Но, видать, в сердцах высказался. Можно и промолчать.
-- И с домом тем, что в лесу где-то таится, я тоже, дед, слажу. Вот те крест, слажу.
Есюнин помахал перед собой рукой, то ли отгоняя надоедливую летучую гнусь, которая проснулась в машине и густо гудела где-то под ухом, то ли и в самом деле размашисто так перекрестился.
-- Я это дело хорошо ведаю. Считай, всю жизнь в строительстве провёл. Начинал ещё в стройбате, потом техникум закончил, где только не побывал. Не поверишь, дед, даже в Китае строительством занимался. Это когда мы с ними дружбу водили. Так вот там, не скажу тебе точно где, дед, ты уж не обессудь, сам ведь, наверное, понимаешь, встретил я одного человечка. Хорошо мы тогда посидели. Попробовал ихнюю водку, рисовую, "хань чжоу" называется. Мы её ханжой прозывали. И этот человек с нами рядом, значит, оказался. Сначала так сидел, а потом признался, через переводчика нашего, конечно, что монах из этого, как там его, Шаль Линь, ну, в общем, монастыря такого. Выпил знатно, опьянел и давай всякие чудеса показывать. Ты представляешь, встал на руки, на пальцы опираясь, потом одну руку поднял, за пояс себе засунул. Мы смотрим - батюшки, а он на одном пальце стоит. Я бы не поверил, коли своими глазами чудо то не наблюдал.
-- Много ли тогда выпили? -- усмехнулся Лямин.
-- Много, -- кивнул Есюнин. -- Но я от того зрелища протрезвел. А он взял палку толщиной с руку, ударил по ней ладошкой и сломал её. Силища-то какая, а ведь не скажешь. И ладно бы в раж вошёл, а то улыбается, зубы редкие скалит. Потом долго говорил. Переводчик наш его слушал- слушал, а потом мне всё в подробностях пересказал, когда тот монах дальше ушёл, попрощавшись.
Многое я уже и не помню, сколько времени ведь прошло, но суть тех речей была такова. В каждом человеке течёт особая энергия, которую человек получает с приёмом пищи, воды, дыхания и размышлений. Имеются особые учения и люди, которые эти умения преподают. Они учат контролировать получение тех энергий и направлять их в нужное русло. Концентрация делает человека неуязвимым воином или мастером своего дела.
-- Воином, это я ещё могу понять, -- отозвался водитель, пытаясь представить себе того китайского монаха, в чёрной рясе и с большим крестом на животе, -- пусть и с трудом, но при чём здесь мастер? Разве у них в монастырях учат не молиться своему богу?
-- Да леший их знает, чему их там учат, -- упрямо мотнул головой прораб, -- нам тогда не до того было. Это он сам рассказывал. Да ещё через переводчика. Мне больше всего другое запомнилось. Он сказывал, что в каждом теле есть особые уязвимые точки, через которые пути течения энергии перекрещиваются. И если эту точку перекрыть ловким тычком, то человек потеряет все силы и станет беспомощным, как калека или ребёнок малый. Возможно даже убить одним прикосновением, но можно и излечить, открыть закупоренные протоки и тогда человек поднимется. Вот, мол, настоящая суть многих болезней. И что это распространяется не только на живых тварей, но является общим и для всего остального.
Есюнин замолчал и несколько раз тяжело вздохнул, видимо, погрузившись в воспоминания. Лямин подумал, что рассказ его соседа по кабине закончился, но тот неожиданно продолжил.
-- Меня к строительному делу дед пристроил. А он про своего отца сказывал, что тот мог разрушить сколь угодно крепко сложенный дом. Если надо было разобрать какую хоромину, за ним всегда посылали. Так он хвалился, что чувствует то особое место, где все крепи в доме пересекаются. Вот, мол, там и надо бить. Я всё это сказками считал, да брехнёй старого пьяницы. А потом, когда того китайского монаха послушал, ровно в моей голове какой калейдоскоп в нужную картинку сложился. Он ведь как раз про это и сказывал. Только его свои мудрецы обучали своим искусствам, а мой прадед самолично до всего докумекался. Знай, мол, наших! И такая у меня гордость за прародителя появилась, я старые учебники поднял по сопротивляемости материалов, схемы распространения инерционных усилий рисовать принялся и, в конце концов, у меня тоже получаться началось. А может те способности наследственные от прадеда проснулись, но только с той поры любой дом для меня не помеха. Могу что угодно построить, но столь же легко и разрушить. Так что слушай меня, дед, я ведь не расположен сейчас сказки рассказывать... Эй, постой-ка...
Лямин послушно нажал на тормоз. Старенькая машина обиженно заскрипела, но послушно остановилась. Водитель вопрошающе посмотрел на беспокойного пассажира.
-- Случилось что?
-- Вон там... мелькнуло что-то.
-- Может, зверь какой?
-- Да нет, -- закусил губу прораб. -- Не зверь то. Вроде как от фонаря отблеск был. Там явно кто-то есть. Что там, впереди, знаешь?
-- Деревня старая. Багряницы. Но там давно никто не живёт.
-- Разберёмся., -- буркнул Есенин. -- Во всём разберёмся.
Он выбрался из машины и поднял двустволку, прижав приклад к плечу, наставил ружьё на кустарник.
-- Эй, -- закричал он, -- кто там прячется? Я шутить не люблю. Предлагаю подойти сюда. Добровольно.
Послышался шум открываемой двери и из салона показались заспанные физиономии остальных участников поисковой команды. Они сонно щурились, оглядываясь по сторонам.
-- Что происходит?
Есюнин не обратил на них внимания, словно их здесь и не было. Он поднял стволы ружья чуть выше кустарника и нажал на спуск. Грохнул выстрел и с деревьев сорвались затаившиеся птицы. Они, истошно крича, в панике унеслись прочь. Умчался и оказавшийся поблизости зайчишка, мелькая куцым хвостом, поворачивая  по привычке то в одну, то в другую сторону, чтобы его не подстрелили. Но его никто не приметил.
Это были не единственные беглецы в тот момент. Из-за кустов выкатил велосипед, ездок попытался надавить на педали, чтобы убраться прочь, но не удержался и повалился на бок, завалив и своего пассажира, который жалобно вскрикнул. Велосипедист не успел растянуться, как взвился на ноги и побежал, помчался, словно уже получил заряд соли в одно место. Его пассажир остался лежать, жалобно всхлипывая. Судя по издаваемым звукам, это была девочка.
Спасатели вылезли из машины, привлечённые разыгравшимся перед ними действием. Покинул УАЗ даже Лямин. Он мысленно вспоминал, взял ли он с собой аптечку. А Есюнин, положив ружьё на плечо, хмуро разглядывал валявшийся велосипед. Он сразу узнал его, ведь ровно две недели назад не кто иной, как он сам,  дарил его на день рождения Эдику, а до этого провернул целую обменную операцию, чтобы добыть этот злополучный новенький велосипед. И чем всё закончилось? Сын лежит дома с перевязанной ногой, а его велосипед - валяется перед ним, в лесных зарослях, с нелепо вывернутым колесом. Неужели велосипед выкрали? И кто эти похитители?
С самым угрожающим видом Есюнин шагнул вперёд и снова поднял ружьё, заорав в полный голос:
-- А ну вставай! Сюда иди!..

                +                +                +

Мишка чувствовал, как девушка к нему прижимается и млел. Должно быть, Аглая замёрзла и искала тепла, но Мишка думал, что его спутница ждёт от него защиты и ещё чего-то большего. И он хотел сказать, что готов сделать для неё что угодно, хоть встать на голову и ехать дальше этаким шутом гороховым, только чтобы развеселить её, вновь услышать хрустальные переливы её искреннего смеха, после пересказа глуповатого "школьного" анекдота "про Вовочку".
Как назло, в голову не лезла ни одна умная мысль, которую бы можно высказать, так небрежно, вслух, чтобы показать себя, преподнести в выгодном свете. Он молчал и испытывал от этого какую-то мучительную пустоту в области диафрагмы, или "солнечного сплетения". Но одновременно ему было и хорошо, хорошо от близости девушки, от волос которой приятно пахло земляничным мылом, сдобой и ещё чем-то неуловимо знакомым и приятным. Это чувство хотелось растянуть до бесконечности, и он крутил педали всё медленней и медленней.
Гришка, старательно крутивший педали рядом, давно уже вырвался вперёд, и исчез где-то там, где качались от ветра кусты и перекликались лесные птицы, делясь новостями и радостью по случаю такого замечательного рассвета, который отличался удивительно багряными оттенками, коими высветились облака на небосклоне.
А Мишка размечтался, как они вот- вот найдут пропавшую Эльку, и обнаружит её, сами понимаете кто, и все восхитятся его ловкости и наблюдательности, а в особенности Аглая. И Элька. А вредная Катька- Катерина будет завидовать такому их походу, и язвить, но он не будет обращать внимания на те уколы.
Машину впереди он увидал настолько неожиданно, что едва не упал, крутанув рулём. Он кое-как справился с управлением и направил двухколёсную новенькую машину за куст черёмухи и остановился.
Дело в том, что он привык к своей старенькой подростковой "Каме" и не мог пока приспособиться к настоящему взрослому велосипеду с переключением на дополнительные скоростные режимы, ручным тормозом и ещё невесть какими прибамбасами, о которых Эдик сказал весьма туманно, мол, "сами разберётесь".
Счас!
Он умудрился едва не выкатиться под колёса дедовому УАЗу, старой "Скорой помощи", которая неожиданно оказалась здесь, где её быть не должно. Но это ещё не самое страшное. Хуже было то, что в кабине, кроме деда, которого Мишка никак не боялся, был ещё и отец Эдика, вечно хмурый краснорожий дачник с потеющей лысиной. Вот уж с кем ему хотелось встретиться сейчас в последнюю очередь. Но, вместо того, чтобы надавить на педали и умчаться прочь, как лёгкий порыв ветерка, Мишка умудрился сдуру задеть рычаг переключения скоростей, да ещё столь неуклюже, что передача застряла на полпути и велосипед, ясен перец, обездвижелся. И это в такой вот "подходящий" момент.
Мишка пришёл в состояние отчаяния и даже одержимости. Что о нём подумает Глаша?! И этот недотёпа ещё пытается кого-то спасти?! Он был готов сгореть от стыда или бежать прочь, что его ноги и сделали до того, как Мишка осознал этот момент. Он летел прочь, а в голове высверливалась мысль об Аглае, которая осталась там, на месте, где остался обезумевший от злости вооружённый ружьём человек. А если он снова выстрелит?
Мишка остановился. Он вытащил пугач, которым их "вооружил" Эдик и шагнул назад. Отец Эдика не видел его. Всё внимание его было сосредоточено на лежавшей девушке, и вся его угрожающая поза заставила Мишку действовать. Он сделал ещё шаг, вытянул руку с пугачом и бабахнул. "Выстрел"  получился как всамделишный. Есюнин- старший отшатнулся. Мишка даже на мгновение поверил, что пугач самый что ни на есть настоящий, что Эдик что-то там напутал и сейчас вот он, Мишка, застрелил взрослого человека...
Но эта марь тут же развеялась. С Есюниным- старшим ничего не случилось. Судя по всему, он просто опешил от неожиданности, а сейчас вот наливался новой порцией злобы и реально выстрелит в ответ.
Тут уже было не до шуток. Мишка отбросил игрушку в сторону и чесанул, в самую что ни на есть чащобу, едва там не застрял, чудом вывернулся и тут заметил брата. Гришка махал руками, чтобы привлечь его внимание и остаться незамеченным для тех, из машины деда. Мишка подлетел к брату, и вот они уже летели прочь на их старенькой верной "Каме".
-- Ты что? -- спросил на ходу Гришка, чуть повернув голову. -- Опупел?!
-- Сам ты... опупел...
Как объяснить младшему брату, что он почувствовал себя защитником, защитником девушки. Пусть он и действовал столь неудачливо, что... что...
Слов в своё оправдание у него не находилось.
-- Что мы сейчас делать будем?
-- А я знаю?
Они попрепирались ещё немного, но потом перестали. Впереди уже темнели дома Багряниц, места, откуда всё началось. Может. всё здесь и закончится?
-- Смотри...
Мишка так вцепился в брата, что тот едва не повалился. Чудом он вывернул руль и удержался от падения. А Мишка уже соскочил с багажника и побежал в сторону, где виднелись три человеческих силуэта.
-- Дядя Тимофей... Постойте...

                +                +                +

Легко планировать дело, которое ты выполняешь  с о л о, то есть индивидуально. Когда в работу включается несколько действующих лиц, то вся затея с планированием начинает заметно пробуксовывать. Может быть, где-то в армии или пожарной охране, где за основу берётся дисциплина и слаженное коллективное действие и уже от них раскручивается любое мероприятие, то в гражданских делах, увы, иные мотивации.
Феофанов планировал выдвинуться в лес ещё затемно. Смущало присутствие Веры Филипповны. Весьма пожилая женщина заявила о своём необсуждаемом  п р а в е  участвовать в походе и фермер ей не отказал. Не смог отказать, иначе она пошла бы в одиночку, а сейчас, в период эксцесса любые передвижениями могли стать рискованными. В Тимофее вновь "проснулся" исследователь. Он теперь жаждал разобраться с тем таинственным домом и пропажами людей. Имея за плечами убедительную научную базу и раскопав кое-какие факты, на которые почти никто не среагировал так, как он, прошедший серьёзную  ш к о л у  исследователя- аналитика, Феофанов больше остальных понимал, насколько действия могут иметь здесь серьёзные последствия. Уж лучше перетерпеть старушечьи капризы. К тому же травница показала себя человеком, которому можно доверять и относиться, как к полноправному партнёру.
Неожиданность подстерегала его с другой стороны. Мишка Котов... Человек, который те места  з н а л  не понаслышке и который собирался провести их туда. Обещал провести, но вдруг пропал... Утром его на месте не оказалось. Тимофей даже матюгнулся в сердцах, расстроив Анфису, у которой в последнее время глаза были "на мокром месте".
Правда, пастух всё же появился. Он вышел из темноты, словно материализовался из ничего, как дух. На вопросы не отвечал, заворачивая очередную самокрутку. Половину махорочной порции он просыпал и у Феофанова появилось подозрение, что у пастуха где-то поблизости имеется "заначка" и он там остограммился, для сосредоточения усилий и храбрости. Так это или нет, Феофанов выяснять не стал, мысленно махнул рукой, и они двинулись в путь- дорогу, прихватив попутно и соседку- травницу.
Где-то на полпути Котов, наконец, открыл рот и заявил, что поиск начнётся с Багряниц. Феофанов думал точно так же, но всё равно переспросил пастуха. Тот меланхолично пожал плечами и заявил, что село и проклятый дом между собою "связаны". Что это значит, он не уточнил и вновь углубился в себя.
Так они и двигались, цепочкой. Сначала шёл Котов, с грязным бесформенным "сидором" на плече, топором за ремнём и с затухшей "носогрейкой", оставшейся позабытой между серыми полосками губ. За ним двигался Феофанов, с ружьём за плечами  и вещмешком, куда он сложил обед на несколько человек, медикаменты, спички и другие хозяйственные мелочи, необходимые в походе. Позади шагала травница с длинной холщовой сумкой. Похоже, его наполняли сухие травы и ещё какой-то газетный свёрток. Старуха выглядела энергичной, не отставала и не жаловалась на судьбину. Тимофей даже как-то воспрянул духом.
Впереди появились уже первые бревенчатые избы Багряниц, освещённые своим характерным рассветом. Со стороны они выглядели внушительно, но фермер знал, что время- таки добралось и до них. Часть брёвен уже основательно подгнила и требовала замены, остальные же обещали в скором времени также подвергнуться тлению. Такова уж природа нашего существования.
Подростки вынырнули из кустов совершенно неожиданно и кинулись к ним.
-- Дядя Тимофей... Постойте...
Они пытались им рассказать всё и сразу, а оттого получился полный кавардак. Они перебивали друг друга, мешали понять их и Феофанов нахмурился.
-- Так. Слушай меня. Говорите по одному. Давай ты.
Старший из братьев сказал, что они хотели сами отыскать свою пропавшую подружку, но неожиданно наткнулись на ещё одну спасательную команду.
-- Это был Есюнин, -- частил Мишка, шмыгая носом. -- Эдиков батька. А с ним ещё дачники. С ружьями. А Эдик нам свой велосипед дал, Эльку искать. А батька не знал, велик увидел и выстрелил. Мы убежали, а ваша Аглая... осталась.
"Аглая!"
Это как будто они ему сейчас пол дых неожиданно врезали. Аглая! Ах, эта несносная девчонка. Кажется, в ней уже просыпается женщина. Тимофей помнил, какой своенравной и норовчатой была в молодости Анфиса. Один этот её побег из дому с ещё нерождённым дитём чего стоил. И эта теперь туда же!
-- Где она?! -- Закричал Феофанов в полный голос. -- Ранена?!
Он вцепился руками в плечи подростка и яростно затряс его, оторвав от земли, словно в том сосредоточились все беды Звягина. Подросток испуганно вскрикнул, а его брат ухватил фермера за рукав.
-- Дядя Тимофей, -- закричал он, испугавшись столь бурной реакции хмурого и нелюдимого фермера. -- Не виноват он. Есюнин вверх пальнул, а мы испугались. Аглая у него. Чего он ей сделать-то может?
И то верно. Руки сами собой разжались, и испуганный оголец упал на траву, не удержавшись на ногах. Рядом с ними уже стояла Вера Филипповна, осуждающе поглядывая на  излишне, неоправданно строгого спутника. Она быстро осмотрела ребят, но никаких повреждений у них не обнаружилось.
Только теперь Феофанов заметил, что его подопечный, Мишка Котов, удаляется всё дальше. Он окликнул пастуха, но тот не повёл и ухом, хотя должен был услышать и как-то откликнуться. Он всегда демонстрировал фермеру своё особое дружелюбие, но в эти последние дни он сильно изменился. Казалось, что он всё время к чему-то прислушивается, к чему-то, чего не услышит не один человек, кроме него, Котова.
Догнать? Остановить? Но его немедленное присутствие требовалось совсем в другом месте. Должно быть вся эта  г а м м а  сомнений отразилась в его лице, потому как Вера Филипповна шагнула к нему, погладила его по руке и подтолкнула туда, откуда примчались соседские ребятишки.
-- Иди. Выручай дочерь, а я с Мишкой пойду, к внученьке. Потом догонишь нас. Эй, ребяты, кажите-ка Тимофею Игнатьичу, где вы Аглаюшку оставили.
Так они и разошлись. Феофанов в сопровождении оробевших подростков направился в кустарник, а Вера Филипповна поспешила за Мишкой Котовым, который почти исчез за частыми кустами бузины.

                +                +                +

Мишка Котов не любил воспоминания. Воспоминания соединяют человека с прошедшими событиями, возвращают его в те времена, когда ему было хорошо, весело, комфортно. Сам Мишка не помнил такого, чтобы ему было и весело, и хорошо.
Если бы проводился такой конкурс на самое несчастное существование, то Мишка бы в нём обязательно поучаствовал и, если бы умел ясно и понятно изъясняться, то может быть и победил бы.
Он тяжело вздохнул. В детстве он потерял родителей, а потом ему, слабому умом и здоровьем, пришлось вести хозяйство, помогать бабке, которая была ничем его не лучше, разве что наличием паспорта и каких-то там гражданских прав, самых что ни на есть минимальных, дальнодеревенских. Потом все эти ухмылки, насмешки, подначки детворы и даже взрослых. Да, Мишку жалели и даже подкармливали, но эта жалость... она только  п о д ч ё р к и в а л а  его ущербность. Забившись в самый дальний угол чердака, он плакал навзрыд, а потом снова шёл колоть дрова или пасти гусыню, удить рыбу или искать грибы, поливать огурцы или окучивать картошку. А другие дети в это время забавлялись играми. Одной из тех игр  была "поймать придурка".
Только в лесу Мишка как-то отходил от своих проблем. Здесь, в лесу, он изучил, кажется, каждый кустик, каждую ложбинку. Не раз бывал он и возле Старого дома и даже видывал его обитателей. Мишка умел прятаться так, что его нипочём не найдёшь, но когда увидел, как те  ч у д и к и   тащат соседа, крикнул от испуга, не удержался, и те забрали его с собой.
Здесь, в Доме, Мишка неожиданно почувствовал себя полноценным человеком. Это было воистину волшебное чувство. Это как если бы ты ходил сдутым воздушным шариком, а потом кто-то (наверное, Бог, о котором ему рассказывала бабка) вдохнул в него часть себя и ты сделался вдруг настоящим воздушным шаром, который поднимает ввысь не только себя, но и всех окружающих, кто тебе дорог...
Тогда Мишка понял и осознал многое. Он оценил себя, как человека. Те, в Доме, не были там настоящими хозяевами, они лишь прислуживали там, делали работу, которую в них  в к л а д ы в а л и. Да, именно так. Они и в Мишку хотели что-то "вложить", но он утёк от них, как это проделывал не раз с ребятами. Ого, в этом-то он был настоящим мастером.
Вот только покинуть Дом он не мог. Точнее, мог, но тогда он снова "сдуется" и станет таким, каким был. Но если останется здесь, то рано или поздно его изловят, "вложат" в него нечто ужасное и он сделается таким же, как остальные "чудики". Тогда-то, в те минуты сомнений, и появился дядя Лёша. С ним пришли и другие, но дядя Лёша был у них главным. Он явился сюда за ним, за Мишкой, не испугался ничего и готов был сражаться за Мишку Котова со всеми "чудиками" Старого дома.
Для Мишки это стало шоком, который помог решить дилемму. Он вернётся, раз этого хочет дядя Лёша. Он помог им вырваться оттуда и - действительно - сдулся. Дядя Лёша переправил его, как и обещал, в больницу, а сам уехал обратно. Мишка не хотел, чтобы он уезжал и плакал, но дядя Лёша сказал, что надо, что там остались его люди и он за них отвечает. Он уехал. И пропал.
Пропал в этом самом Доме.
Это Мишка понял потом, через много лет, наполненных непрерывным страданием. Его, деревенского дурачка, сироту, подержали на первых порах в больнице, подлечили, а потом отправили в детский дом. Это как в их деревне, только намного хуже. Деревенские ребята подшучивали над ним, дразнили, но они и жалели его, и принимали в свои игры, и даже делились лакомствами. Здесь жалости не было. Здесь властвовал закон силы. Если ты силён, ты живёшь лучше и качественней остальных. Наверное, таким образом, детдомовская  б р а т и я  готовила себя к взрослой жизни.
Порой появлялась бабка и приносила гостинцы. Мишка плакал и жаловался ей на нравы, которые царили здесь, и  просил бабку забрать его отсюда и ехать в Багряницы. Бабка  тоже плакала, обещала забрать и уходила. Потом она перестала ездить. Мишка узнал, что остался один на белом свете. Одному жить тяжело и он частенько перебирал в голове, кого бы "записать" в родню. Остановился на участковом, дяде Лёше. Он сильный и добрый, разговаривал с Мишкой на равных и - главное - обещал его "поставить на ноги". Это означало, что он не собирался бросать Мишку и Котов решил найти Хлюдова. Своего "дядю Лёшу".
Тут как раз подошло время  а м н и с т и и. Это так, с ухмылочкой, говорили детдомовские. Это был выпуск. Начиналась взрослая жизнь. Кое-кто успевал завести на воле связи с компаниями из бывших детдомовских, которые уже устроились и "промышляли". Некоторые подались на Север, другие - на Юг, в Узбекистан и Казахстан, на заработки, а другие влились в опасные компании, занимающиеся криминальными делишками. Остальные разбрелись, кто куда. Мишка хотел отыскать Хлюдова и потому уезжать не стал. Ему помогли устроиться сторожем в каких-то авторемонтных мастерских, где он и жил в вагончике, а в свободное от дежурств время занимался подсобной работой, нагружал, разгружал, тащил, подавал. На жизнь хватало. Люди в мастерских были хорошие, дружелюбные, не как в детдоме, и Мишка даже завёл себе здесь дружков. Правда, те научили его выпивать, но это оказалось рабочей традицией и непременным элементом взрослой жизни.
Чтобы не выделяться, Мишка делал, что ему говорили более опытные товарищи. Стало весело, гнетущая тоска постепенно улетучилась. Мишка даже начал забывать о своём намерении найти участкового, а как-то, в подпитии, рассказал о Хлюдове своим новым приятелям. Те подняли его на смех. Мол, нашёл себе дружка, и где, в милиции. Мишка обычно всегда им поддакивал, соглашался, а здесь взъерепенился, начал за грудки хвататься. Дело едва не до драки дошло, но их растащили, а скоро вдруг выяснилось, что в мастерских имеется большая нехватка расходных материалов. Появились люди в милицейской форме, с суровыми неподвижными лицами. Началось следствие. Оказалось, что в течение полугода из мастерских много чего пропало. В аккурат с тех пор, как в сторожа записали его, Котова, бывшего детдомовца, со справкой из психического диспансера. Люди в форме грубо расспрашивали Мишку, задавая разные вопросы, по которым как не ответь, а вывод один - виновен. Да и старые приятели, что с ним якшались ранее, поисчезали. Кто сделал вид, что не знаком с Мишкой, а кто-то и вовсе уволился в неизвестном направлении.
Только теперь Мишка мало-мальски начал соображать, чего это его подпаивали и подкармливали, клялись в вечной дружбе и называли братком. Он начал говорить, но говорил нечленораздельно и запутанно. Милицейские следователи слушать его не стали, ибо  д е л о  уже закончили. Так Котов очутился в колонии, где было временами хуже, чем в детдоме, временами лучше. Это с кем компанию вести будешь.
Всякие люди там Мишке встречались. Сначала Мишка всем на слово верил, а потом зарёкся. Здесь никогда не поймёшь, правду тебе говорят или "фуфло лепят". Лучше молчать и дело свой делать. "Срок тянуть".
Правда, раз Мишка не сдержался и врезал одному гаду. Тот его хотел бритвочкой полоснуть, но Мишка увернулся. Пришлось отныне с оглядкой ходить, а спать, спрятав под подушкой ложку с заточенным до бритвенной остроты черенком.
Это была нехорошая "зона". Там случалось всякое. Люди погибали и ночью, и днём. Проходили какие-то внутрилагерные стычки. Мишка не ввязывался в те  и г р ы. Не вставал ни на чью сторону. Таких оставалось всё меньше. Приходилось постоянно быть начеку. Мишка научился спать в полглаза и швырять топор и заточенный штырь так, что те попадали в доску, устроенную в качестве примитивной мишени.
Потом в "зоне" поменялась администрация. Кого-то из самых задиристых придушили или зарезали сами заключённые, кто-то ушёл по этапу. Стало спокойней, да и срок у Мишки подходил к концу. Снова в мозгу засвербела мысль найти Хлюдова.
Лёжа на тюремных нарах, Мишка много размышлял, что было для него в диковинку. Он решал за Хлюдова - "мент" тот или "мужик". Получалось и так, и эдак. В форме, с оружием, на государство пашет, но ведь остаётся при этом  ч е л о в е к о м.
Решил Мишка "дядю Лёшу" найти и поговорить с ним по душам. Детство давно уже кончилось, молодость  и с т а я л а  в ИТК. Как жить дальше, он решит после того будущего разговора.
Вернулся он домой, то есть обратно, ведь дома своего у него так и не появилось. Если не считать той избушки, что оставалась в Багряницах. Туда Мишка и направился. Но Багряниц уже не было. То есть дома стояли, но все люди ушли. Сидел Мишка в пустом доме, на грязной лавке, положив руки на стол и думал.
Как жить дальше? Кому он нужен?
Поехал в город. Попробовал найти Хлюдова, чтобы поговорить с ним обо всём, как это мечталось в тюремном бараке. И только тогда Мишка узнал, что пропал дядя Лёша. Пропал ещё тогда, когда он его из того Дома вытащил.
По всему выходило, что поехал он своих людей выручать и уже не вернулся, с г и н у л. И никто ему не помог. Никто, потому что рядом не было его, Мишки. Но сейчас-то он есть!
Пошёл Мишка обратно, вошёл в лес и... не нашёл ничего. Не было больше того Дома. Бродил Мишка по лесу, волком выл, грозил кому-то топором, матерился по-чёрному. Потом домой, в Багряницы двинул. Шёл и думал, что закинет сейчас на балку верёвку, сделает на ней петлю и в петлю ту голову свою сунет. Не нужен он более никому, и никто более ему не нужен.
Баста!
Вернулся он и присел, чтобы после начать вершить над собой правосудие за жизненную никчемность. Повстречался раз с по-настоящему хорошим человеком, а потом тот человек из-за него сгинул, пропал бесследно. Да и других положительных желаний за ним, если вдуматься, так же не числится и потому единственная ему дорога ведёт к уже облюбованной балке, с которой он глаз не сводил, пока её не начали  р а с т в о р я т ь  надвигающиеся сумерки.
Достал тогда Мишка лампу, нашёл и верёвку, а когда собрался на стол влезать, услышал шорох. То есть слух его обострённый такой же шорох и ранее слышал, только значения ему не придавал, а теперь сообразил, что кто-то в его дом вошёл. И всё отчаяние, всё раздражение на себя начало перенастраиваться в другое чувство - злобу! Его достали! Внезапно он всё понял. Этот ужасающий Дом спрятался от него и наслал чувство отчаяния, а теперь, когда он дошёл до последнего предела, прислал за ним своих слуг, чтобы утащить, перемолоть его душу, заставить служить на себя, а то и просто уничтожить, как это сделали с "дядей Лёшей", который столь доблестно сражался с нежитью, живыми мертвецами.
Не бывать этому! Так просто им его не взять!
Он положил перед собой топор и приготовился. Как только дверь скрипнула и приоткрылась, а в горницу вошёл первый из явившихся, Мишка Котов, как яростный норманн, вскочил на ноги, рванул топор и взмахнул им. Всякий разум растворяется в таком поглощающем раздражении, но Мишкин разум был другой. Какая-то частичка отметила, что в дом проник всего один человек, тогда как Дом послал бы троих служителей. Со временем в них разладились какие-то свои внутренние  б а т а р е й к и  и потому они хуже двигались и действовали, чем ранее. Он ещё что-то помнил из того, что в него когда-то вложил Дом. И ещё... ему на миг показалось... показалось... что это был...
Дядя Лёша?!
Рука его во время броска дрогнула, и он послал разящий топор чуток в сторону и тот вонзился в косяк. Вошедший сделал шаг вперёд и выступил из темноты, держа перед собой ружьё, направленное Мишке в грудь. Мишка вгляделся в его незнакомое лицо и испытал чувство опустошения, которое высосало из него остатки сил и он начал опускаться. Но вместе с тем появился и какой-то в к у с  к жизни. Дом вовсе не запустил к нему своих жадных щупалец, не пытался заграбастать его, посылая за ним своих созданий. А это... совсем обычный человек, который... который пришёл... пришёл к нему на помощь. И он возблагодарил судьбу, которая остановила его на пороге бытия и прислала ему человека, чтобы остановить...
Тогда Мишка, слишком ослабевший от перенесённого стресса, выжатый им до отказа, и позволил себя увести из Багряниц. В каком-то полусне он что-то говорил спасшему его человеку, машинально переставлял ноги. Со временем он пришёл в себя, оттаял душой. Он считал себя конченным, никчемным, а тут почувствовал доброе к себе отношение и ответил тем же. Его взяли в колхоз, и он там управлял стадом. С ним считались степенные коровы и глыбоподобный бык Жупан.
Сначала он по давней привычке сторонился людей, но потом поверил, что перестал быть изгоем, начал врастать в эту тихую спокойную жизнь, где место "дяди Лёши" занял этот хмурый Тимофей. Недаром ведь  с у д ь б а  послала этого человека, и Мишка был уму верен, хотя, как оказалось, не забыл и участкового Хлюдова.
Когда эти дети устроили поход в Багряницы, а одна из девочек пропала, Мишка понял, что Дом снова дал о себе знать, а может даже снова начал собирать  ж а т в у . Ладно бы все махнули рукой на пропавшую, как это бывало и не раз, в Багряницах. Они дружно начали действовать. То есть не совсем дружно, но они не хотели бросать пропавшую.
Тогда нахлынуло и на него. Мишка понял, что Хлюдов не справился с Домом. Тот его  п е р е в а р и л . Или вот- вот "переварит".
От этой мысли заныло сердце, и он кинулся в лес. Прошло столько времени, насыщенных без меры событиями, но он чувствовал, что был здесь  в ч е р а . Шёл уверенно и вышел куда надо. Сунулся было в пролом, но что-то его остановило. Что-то глубоко внутри. Словно кто-то включил машинку по надуванию того самого "шара", которым он был в детстве.
И Мишка Котов бежал. Ему нужно было время, чтобы подготовиться... К чему? Он не знал и сам. Чувствовал, что найдёт ответы на все вопросы там, внутри. Но что это означает? Для него, для фермера Тимофея, для пропавшей девочки, для дяди Лёши, который всё ещё где-то внутри Дома...
Он чувствовал, что как-то меняется, становится другим и это чувство пугало его и нервировало. Мишка видел, что и другие это замечают, хотя он и не говорил ничего, сидел, молчал, как это бывало всегда.
Вот только поступки его поменялись, и он этого до конца ещё не осознавал. Если бы раньше он стоял и ждал, пока Феофанов поговорит с теми подростками, которых он, где-то глубоко внутри, недолюбливал, как почти каждого из юнцов, то теперь он двинулся дальше, к Дому, который притягивал его, как притягивает магнит зависящую от него металлическую стружку.
Позади его двигалась Вера Филипповна, бабка пропавшей девочки. Мишка почти не осознавал её присутствия. Скоро, он чувствовал, Дом "откроется" перед их глазами...

                Глава 11. Манускрипт. 
Получив увесистую оплеуху, глаз убрался прочь из мезонина, выскользнув сквозь небольшое отверстие на двери. Он исчез, но это означало, что её нашли. Нашли те чудики, каких описывал инспектор Хлюдов в своём дневнике. А если они её нашли, то непременно заявятся сюда и... и... Отец же предупредил её, что здесь опасно и друзья, которые спешат на помощь, могут не успеть.
Не успеть!
Элька замахала руками, чувствуя, что сейчас с ней случится истерика. Начинается!
-- М- мяу!
Элька икнула от неожиданности и повернулась к окну.
-- М- мяу!
В окошке стояла та, давешняя кошка, живущая в этом доме, и наблюдала за девушкой. Наверное, она даже пыталась сказать ей... Что пыталась?
-- М- мяу!
Кошка мяукнула в последний раз, осуждающе глянула на непонятливую гостью, развернулась и пропала в ночной тьме. Элен хлопала глазами, глядя на мелькнувший кончик хвоста, а потом сообразила!
Отсюда можно выйти прямо сейчас. Не дожидаясь, пока сюда ворвутся те, хозяева. Уйти по крыше. Гуляет же там кошка. А она, Элеонора Валериановна, чем её хуже? Ничем, а даже ещё и лучше. Иногда.
Решившись, действовать уже гораздо легче. Подтащив к окну пуфик, Элен забралась на него и решительно вылезла наружу. Неподалёку неторопливо шествовала кошка, переступая мягкими лапами по черепице. Она оглянулась, почти что с презреньем  глянула на девушку и гордо двинулась дальше, окончательно растворившись в ночной тьме.
Вы когда-нибудь пробовали спускаться по крутой лестнице, закрыв глаза, до упора откинув голову назад, на цыпочках, спиной вперёд? Нет? И правильно, хотя вы тогда не поймёте  попутку Эльки пройти ночью, по черепичной крыше, да ещё и первый раз в жизни.
Когда-то, давным-давно, неизвестные мастера придумали выложить крышу обожжёнными глиняными плитками. Получилось неплохо и, постепенно, их опыт переняли мастера Голландии, Германии, Польши. За тысячу лет до европейцев черепицу уже умели делать в Китае, откуда она попала в Корею и Японию. Неудивительно, весь всё, что известно в мире  практичного, когда-то уже пользовали в Китае, но делали это для себя и потому в Европе, да и во всём остальном мире, всё изобретали заново.
Но вернёмся на крышу, где Элен медленно, шаг за шагом, продвигалась вперёд. Когда-то черепица была новой и гладкой, хорошо подогнанной друг под друга и дождевая вода без помехи скатывалась по ней вниз. За десятилетия, а тем более столетия, материал подвергался постоянному испытанию временем и начал сдавать, покрываться налётом, трещинами и выбоинами, перестал быть таким гладким. Именно по этой причине Элен ещё не свалилась с большой высоты вниз. Ещё ей повезло, что не было дождя, тогда черепица вновь становилась гладкой скользкой.
Казалось, что она движется так уже целую вечность, но, когда Элька оглянулась, то увидела, что окно, через которое она вылезла наружу, находится рядом, в нескольких шагах, и в любой момент в его проёме покажутся... те.
Эти мысли придали ей дополнительные силы и безрассудную решимость, которые перевесили чувство самосохранения, задерживающее её. Она стала двигаться чуть быстрее, балансируя руками, и добралась до следующего окошка, стёкла которого были разбиты уже давно.
Всё-таки её нога соскользнула с кусочка гладкого черепичного материала, но она уже вцепилась обеими руками в раму и втащила себя внутрь, коротко ойкнув от боли в ссаженной коленке.
Этот мезонин использовали птицы для укрытия в разгар непогоды. Наверное, здесь собирались самые нахальные и бесцеремонные птицы со всей округи, ибо они поломали и опрокинули здесь всё, до чего смогли добраться. Кое-как передвигаясь по комнате, заваленной всевозможными обломками. Элен с трудом добралась до двери и выглянула в щель, чуть приоткрыв створку.
Худшие опасения её оправдались. Хозяева дома заявились сюда и теперь шуровали в той комнате, откуда она так вовремя ускользнула. Оттуда доносился шум и грохот. Вот-вот они доберутся и досюда. Замирая от ужаса, мысленно повизгивая от страха, Элька выскользнула на галерею и, на цыпочках, пошла- побежала к спуску на нижние этажи.
За её спиной с шумом распахнулась дверь, но она снова успела юркнуть на лестницу, скакнуть вниз, через две- три ступеньки за раз, шмыгнуть в коридор, что находился под чердаком, и вот здесь-то её захлестнула волна паники. Вот сейчас она разрыдается от истерики. Как долго она сможет прятаться здесь, в этом старом заброшенном доме, набитом вещами из прошлых столетий и ожившими привидениями.
Ей вспомнился отец, сидевший в кресле в расшитом халате и державший на коленях... Библиотека! Да, чёрт возьми!! Здесь же рядом расположилась библиотека, заполненная массивными шкафами, полки которых заставлены старинными книгами. Где, как не там, можно затаиться и переждать опасность?
Хорошо, что она запомнила расположение дверей в коридоре. Проверяя рукой, она обнаружила искомое и мышкой нырнула внутрь. Прошлась по комнате, выискивая местечко  понадёжней, потом залезла в проём между шкафами, подтащив ближе столик, и опустилась на пол, решив для себя, что ей уже не уснуть. Никогда...
Но она уснула уже через пару минут. Измученный чередой нервных переживательных импульсов, организм просто выключился.

                +                +                +
Элеонора во сне провалилась куда-то в детские годы, в тот момент, когда они, всей семьёй, были на море. Где-то, самым- самым краешком сознания Элен понимала, что видит сон, но это ей не мешало переживать всё самым явственным образом.
Никогда жизнь не бывает такой яркой и насыщенной, как в детстве. Всё кажется настолько реальным, гораздо лучше, чем есть на самом деле. Должно быть, рецепторный комплекс ещё проходит период настройки, а может чрезмерная эмоциональность или гормональные факторы обостряют восприятие. Как бы то ни было, но образы детского восприятия вспоминаются нам всю жизнь. "Раньше было и небо голубее и солнышко ярче". Всё это - отсюда.
Маленькая девочка Эля вбежала в комнату, держа в руке ведёрко, в котором плескалась рыбка.
-- Папа! Смотри!! -- закричала она, сунув ведёрко едва ли не под нос отцу, который держал в руках объёмистую книгу с вычурными застёжками. Папа послушно посмотрел в ведёрко и поднял брови. Внутри жалко трепыхался бычок, беспомощно раздувая жабры. Он задыхался в затхлой воде, не в силах извлечь из которой хоть капельку кислорода.
-- Что это?
-- Рыбка! -- закричала Элька. -- Она живая. Она выскочила из воды, чтобы поиграть со мной. Я возьму её домой и отнесу потом в детсад, показать Люсе, и Вере, и Гале... и Виталику.
-- А если рыбку потеряют дома? -- спросил папа, ещё раз заглянув в ведёрко. -- Мама и папа приплывут домой, а их маленького рыбёнка нет. Рыбёнок хотел поиграть с девочкой, а девочка забрала его к себе. Это хорошо?
-- Не знаю, -- задумалась Элька, прижав ведёрко к груди. -- Но я хотела показать рыбку подружкам.
-- Решай сама. Представь себя на месте рыбёнка. Мы с мамой приходим домой...
-- Хорошо, я выпущу её... Завтра... Или послезавтра.
-- Смотри, она может заболеть, от тоски по маме с папой.
-- Ой, папа, она уже, наверное, заболела. Почти не движется, а недавно так дёргала хвостиком.
В это время в комнату вошёл Костик. Он был в одних шортах, и на плечах его шелушилась кожа. В руке он держал маску для плавания под водой и ласты. Он насмешливо глянул на младшую сестрёнку, которая, с самым горестным видом, разглядывала задыхающуюся рыбку.
-- Костя, будь другом, отнеси рыбку к морю и выплесни её, -- попросил отец и собрался было уткнуться в книгу, как на него прыгнула Элька. Отдав трофей, она требовала чего-то взамен. К примеру, интересной игры. Скажем, в прятки.
-- Па, давай я сейчас спрячусь, а ты меня будешь искать.
-- Давай.
-- Тогда закрой глаза и считай громко до тридцати. А я буду прятаться.
-- А можно я пока почитаю? Вслух, вместо счёта.
-- Хитрый какой, -- возмутилась Элька. -- Ты будешь подглядывать, куда я собираюсь спрятаться, а потом меня сразу найдешь. Так нельзя. Закрывай, давай, глаза.
-- Раз... -- послушно начал счёт отец, закрывшись фолиантом. -- Два... Три... Че- ты- ре...
Маленькая Элька забегала по комнате, заставленном книжными шкафами. И откуда здесь столько шкафов? Раньше их не было. Да ладно, будет больше места для детских тайников. Элька заползла, наконец, между двух шкафов и прикрылась свисающей ажурной плетёной скатертью. Затаила дыхание и даже высунула розовый кончик языка, представляя, как папка сюда заглянет, а она ему - аф!!! и - под стол - и между ногами - и на улицу, и всё это со смехом, захлёбываясь от восторга! Вот сейчас... Вот сейчас...
Но отец не появлялся, и тогда Элька выглянула, выглянула ну очень- очень осторожно, чтобы её не обнаружили. Раньше времени...
-- Ну, я так не играю...
Па сидел на том же месте и читал книгу, которую всё ещё держал в руках, вместо того, чтобы по дальним углам искать дочку.
-- Ну, па... Па...
-- Ах, Эленька, -- поднял голову отец. У него был настолько отсутствующий вид, что Эле стало даже как-то тревожно, будто здесь он присутствует только внешне. -- Да, Элька, мы себе многого не представляем, а многое представляем не так, как оно есть в действительности. Знаешь ли ты, что мы находимся в настоящей сокровищнице? Да, сокровищнице знаний.
Элька оглянулась, скользнув взглядом по всей комнате. Это что значит? Что в шкафах спрятан клад? И папа его нашёл? Пока она с Костиком ходила купаться.
-- Ты себе ещё не представляешь в силу нежного возраста, но придёт время и ты поймёшь, оценишь, что главное и настоящее богатство - это знания и постижения пути Истины. А всё остальное суть мусор и мишура, которые нас отвлекают и завлекают в болото обыденности. Надо лишь понять и оценить главное, что составляет суть нашей жизни, нашего существования...
-- Па, -- капризным тоном домашней любимицы прервала его рассуждения маленькая неразумная Элька, -- я есть хочу.
-- Подожди, Элюшка, -- ответил ей отец. -- Сейчас мама на кухне пожарит котлет с гречею. Тогда и покушаем.
-- Нет, па, -- Элька покачала головой, дивясь непонятливости отца. -- Я есть хочу сейчас.
-- Посмотри там, где ты прячешься, -- посоветовал ей отец, не поднимаясь из кресла. -- Там шоколадка лежит. Только она очень уж... старая...

                +                + +
Читатель, а пробовал ли Ты спать сидя? Нет? И не советую. Природа ведь недаром так устроила, что спим мы лёжа. Тогда тело само выбирает себе позу, в которой ему наиболее комфортно в процессе отдыха. Но если отдыхать сидя, то это скоро превращается в полный кошмар...
-- Кошмар.
Не открывая ещё глаз, Элька охарактеризовала своё состояние и едва не застонала. Всё тело одеревенело, и было едва не парализовано целым комплектом судорог. Руки, ноги, ягодицы. Это самый настоящий кошмар.
Сквозь многие слои пыли пробивались первые любопытствующие лучи утреннего солнца и преображали комнату, наполняя её очарованием тайны, оценить которую мешало воистину зверское чувство голода.
Первое время Элька ещё находилась под впечатлением сна и событий, его наполняющих. Ей даже сначала показалось, что сон продолжается. Это была та самая комната. Вокруг стояли те же самые шкафы, набитые до отказа пыльными книгами. А вот и кресло, в котором сидел отец. Там даже лежала та книга, которую он держал в руках.
Вспомнилось: "Я хочу есть сейчас". "Посмотри там, где прячешься".
Элен присмотрелась. Под столом имелся ящик, куда можно было положить журнал или  книгу, которую не дочитал и не желаешь, чтобы она смешивалась с прочими. Элька выдвинула ящик и сунула туда руку.
Под пальцами зашуршали старые высохшие бумаги. Она совсем не удивилась, когда наткнулась на большую плитку шоколада в толстой бумажной обёртке. Сон пластом вклинился в утреннюю явь, но Элька была совсем не против такого вот чуда.
Крепкими зубами она вгрызалась в засохший шоколад, а уже в желудке он таял и распадался на питательные элементы, которые тут же понесли в органы заряд энергии. Человек, реально испытавший муки голода, поймёт эти строки.
Желудок с радостью принялся насыщаться. В последнее время Элен питалась исключительно сырыми овощами, а тут ей достался такой презент, калорийный горький шоколад, пусть и засохший от долгого хранения. Не беда! Элька с энтузиазмом его разгрызла и проглотила.
Наконец-то жизнь показала, хотя бы краешек, свою лучшую сторону. Конечно, она попала в западню, из которой не могла выбраться, но до сих пор умудрялась прятаться от опасностей, наполнявших этот дом. И, кажется, у неё даже появились союзники, пусть и такие удивительные, как кошка и ... погибший отец. Каким-то образом он очутился здесь и уже не раз давал ей нужный совет и предупреждал об опасности.
В последний раз он настойчиво советовал...  Что же он советовал? Ах да, полистать ту книгу, которую он оставил для неё в кресле. Стараясь не думать, каким образом дух умершего родителя мог ей что-то оставить, Элен пугливо выбралась из своего, пусть эфемерного, но всё же укрытия.
Первым делом она подкралась на цыпочках к двери, долго прислушивалась к хрупкой тишине, заполнявшей всё здание, потом отворила створку и выглянула самым краешком глаза и лишь потом, убедившись, что непосредственная опасность отсутствует, вернулась назад и подошла к креслу, где лежала старая книга.
Это была самая старинная книга из всех, какие попадались ей в руки. Похожие она видела в музее, за стеклом витрины, под сигнализацией и бдительным взором хранительниц экспозиций. Здесь же можно было взять книгу в руки и рассмотреть, что Элеонора и сделала, затаив дыхание.
Обложка была изготовлена из толстой кожи, а под неё была упрятана дощечка, страницы были толстые, чуть пожелтевшие от времени. Здесь были даже застёжки с бронзовыми пряжками. Когда-то книга замыкалась замочками, которые запирались ключиком, но теперь от них остались лишь несколько изогнутых скоб.
Книга была рукописной. Кто-то старательно заполнил её, строка за строкой, жизнеописанием человека, звавшегося Модестом Евграфовичем Черепанниковым. Это был первый владелец дома, бывший офицер, ушедший в отставку ещё во времена Александра Первого и решивший заняться домашним хозяйствованием. Наверняка это скучные заметки педанта, методично ведущего домашнюю бухгалтерию. Но ведь отец дважды просил её пролистать книгу, а Элен отца любила и уважала, так что, забравшись с ногами в кресло, попахивающее чем-то прелым, она открыла книгу и начала перелистывать её, то погружаясь в содержание, то перелистывая сразу несколько страниц.
Начало Элька пропустила. Там Черепанников описывал своё счастливое детство. Родители его были богаты и могли позволить себе побаловать ребёнка разными разностями, куда входили выезды на море, и англичанин- гувернёр, и нянька из Магдебурга, заморские диковины и т. п. Юный Модест учился науке прожигания жизни в компании других оболтусов из богатых семейств. Учёбу он проходил в Санкт- Петербурге, Варшаве и Берлине, где шатался больше по кабакам да театрам, нежели чем по учебным аудиториям. Это признавал и сам Черепанников, описывая польских паненок и германских фройляйн, с которыми он "крутил амуры".
Вот только родители всякий раз оказывались в курсе его похождений и решительно ломали компанию, направляя наследника в другое учебное заведение. Потом он очутился в Париже, но и там задержался по своему обычаю ненадолго. В то время Париж как раз начинал "закипать". Популярно было "общество друзей конституции" или Якобинский клуб, где выступали пламенные трибуны, из которых заметно выделялись  Жорж Жак Дантон, Камиль Демулен, Жан Поль Марат, Максимилиан Робеспьер, Антуан Барнав.
Молодой повеса Модест не раз хаживал на улицу Сент- Яноре, где в помещении бывшего доминиканского монастыря проходили заседания революционно настроенных знающих людей. Как-то, пропустив бутылочку бургундского, выступил и Модест Черепанников, путая французские, немецкие и русские слова. Ему тоже вежливо похлопали, но особо его речами никто не интересовался, а потом родители выписали его домой.
На этом моменте процесс обучения завершился, так как его развесёлое времяпрепровождение окончательно разорило семейство. Пришло время Модесту Евграфовичу использовать полученные им знания. Вот тогда и выяснилось, что слишком уж многое не пожелало задерживаться в голове, занятой совершенно другими мыслями и заботами. Это сказалось на здоровье маменьки, которая надолго свалилась в горячке и маялась потом мигренями до конца жизни.
Поработал Модест и присяжным поверенным, и конторщиком, а потом попробовал свои способности в искусстве торговли, пользуясь знаниями иноземных языков, в чём он показал неплохую сноровку. Получив кредиты в Товарищеском кредитном заведении, он отправился в Стамбул, затем - в Персию. Проявив упорство, Модест сумел поправить семейные денежные проблемы, но не нашёл удовольствия в делах торговых. Его привлекала экзотическая особенность тех стран, какие он посещал по надобностям негоцианта в силу обстоятельств. Все эти годы в Европе шло обустройство нового мира, зародившегося в тех словопрениях  Якобинского клуба. Правда, большинство тех пламенных ораторов, что говорили о достоинствах свободы, равенства и братства, укоротили на чрезмерно умную голову их вчерашние соратники и восторженные слушатели, с помощью орудия доктора Гильотена.
Пока Модест Евграфович Черепанников азы и особенности торговых операций на Востоке, генерал Буонапарте успел совершить походы в Италию, Египет и Испанию. Весьма успешные походы, которые перекроили политическую карту Европы. Над Великобританией нависла угроза потерять своё влияние в политическом устройстве Старого Света. Дипломаты Александра Первого устремились в Европу. После успешных походов нового российского стратега Суворова к ним начали прислушиваться.
Итогом тех дипломатических рейдов стал некий договор между Александром Павловичем Романовым, императором Российского государства, и Наполеоном Бонапартом, новым владетелем половины Европы, о взаимных интересах. Наполеон предлагал новые совместные победы над Индией и Оттоманской империей, взамен чего за Россией подтверждалось право владения Финляндией, а также Кавказом с выходом на часть Турции и всей Средней Азии, включая и северную часть Афганистана и Индии. В качестве ответной меры Наполеон желал подмять под себя всю Европу, начиная от Испании и до Варшавского герцогства, и от Швеции до Египта и Месопотамии.
В своих записках Модест Черепанников склонялся к дельности сих грандиозных планов, но подозревал, что навряд ли Александр захочет отдавать Наполеону такой лакомый кусочек Европы, как Польшу. К тому же, завязнув в большой азиатской кампании, он рисковал растерять столько государственных ресурсов, что, обессилев, переставал быть для Наполеона полноценным партнёром, перед которым стоит соблюдать условленные договорённости, а отсюда возможно появление новых плацдармов расширения Великой Французской империи. Амбициям маленького корсиканца мог бы позавидовать и Карл Великий.
Туманными завуалированными фразами Черепанников отметил, что и он поучаствовал в каких-то там тайных переговорах, используя свои новые связи в Турции и Персии, но Элька здесь не очень-то поняла, потому как пробегала страницы, выискивая, когда же начнёт упоминаться этот дом возле Багряниц.
Черепанников оказался человеком довольно общительным и все свои знакомства он тщательно перечислял в своей летописи, но Элен пропускала мимо внимания все эти фамилии, титулы, должности, лишь пробегая равнодушным взглядом по всем этим перечислениям.
Перевернув едва ли не треть страниц, Элеонора, наконец, наткнулась на первые упоминания о доме. К тому времени Модест Евграфович стал уже заслуженным ветераном, получил титул графа и обширный участок владений. Он решил возвести там фамильный замок, каких немало повидал в Европе.
"Для организации строительных работ и подготовительных прешпектов я решил обратиться к своему старому знакомому, Роберу де Маршану. Именно он взялся возвести дом на Эльбе, для императора Наполеона. В этом доме Буонапарте должен был стать недоступным для всего мира. В этом ему помогали братья - Филипп и младший Луи- Жозеф, граф Нарсес, ставший другом и камердинером Наполеона. Через него Робер и вошёл в связь с императором.
Буонапарте славился умением находить примечательных людей. Так из Египта он вывез Массафра, потомка жрецов культа Птах, приблизил к себе выходца из Трансильвании, Мариса Гарви, который якобы убивал у себя на родине настоящих вампиров. Был с ним рядом удивительный японец, известный как "полковник Александр". Рассказывали, что он сопровождал Наполеона всюду ещё до того, как тот сделался первым консулом и был для своего генерала своеобразным талисманом удачи. Потом пути их разошлись и - странное дело - звезда императора стала клониться к закату. Великие времена, великие люди...
Робер де Маршан взялся возвести строение для опального императора, но не успел. Тогда начались "Сто дней Реставрации", а потом было сражение при Ватерлоо и - крах императора со всеми его идеями построения общего государства для всех народов Европы.
Я много говорил с Робером и теперь вспомнил о нём. Написал ему длинное прочувственное письмо- эпистолу, наполненное до отказа тенями прошлого, и этот великий французский строитель  мне ответил. Мало того, он ответил согласием и обещал построить для меня такой замок, который соберёт в узел весь мир и будет держать его в себе. Тогда я не понял этих его слов и только много позднее мне начал открываться его скрытый смысл.
Когда Робер появился у меня в имении, я понял, что он стал ещё более безумен, чем был. Это свойственно для всего их рода. Младший брат его, ставший другом последнего завоевателя мира, сохранил верность ему до конца и даже вошёл в связь с группой международных авантюристов, которые предложили ему проект спасения Наполеона с острова Святой Елены на американской подводной лодке и даже начали сбор средств на эту авантюру, но всё кончилось тем, что собранные деньги были кем-то похищены, а Луи- Жозеф так и остался рядом с бедным умирающим корсиканским коротышкой, который диктовал ему безумные прожекты и обращения, чтобы наутро сжечь их в камине, а вечером начинал диктовать новые, ещё более удивительные. Так он создал проект единой европейской конституции, общей для всех народов Старого Света. Виданное ли это дело?!
Но старший брат их, Филипп, был ещё более безумен. Он искал прохода в другой мир, который является частью нашего или наш является частью того. Я не мог разобраться в этих предельных для моего ума бреднях. Вообще, мне казалось, Филипп мог бы стать гениальным учёным, математиком, геометром или даже физиком. Он заполнял кипы бумаг различного вида формулами, используя труды Пифагора, Эмпедокла и Аристотеля. Он рисовал странные фигуры, многомерные, находящиеся в различных плоскостях. Филипп уверял, что построив в реальности некоторые модели, можно соединить вместе различные пространства и отправиться в путешествие  по другим пространствам нашего многомерного мира. Это - полное безумие. Или я ничего не смыслю в науке.
Робер рассказал мне, что у Филиппа были видения, в которых ему представились полные расчёты таких сооружений.
-- Кто представил? -- спросил я у своего французского приятеля.
-- Наверное, Бог, -- предположил тот, пожав плечами.
-- Зачем нужно Богу, чтобы человек выходил за рамки отведённого для него мира, -- не пожелал я с ним согласиться и предположил. -- Скорей это похоже на дьявольские проделки. Искуситель всегда пытался наделить человека такими возможностями, чтобы человек возгордился и возомнил себя  равным Божественному уровню, а уж там Сатана подхватит его и понесёт вперёд, в конце пути которого всё обернётся той же Преисподней.
-- Спорное утверждение, -- вторично пожал плечами мой приятель, -- однако же мой высокомудрый брат решился проверить свои расчёты. Он изготовил одно из тех приспособлений для соединения пространств.
-- И что? -- сделалось любопытно мне.
-- Ничего, -- грустно констатировал собеседник. -- Он пропал. Обнаружил ли мой бедный брат всю тщетность своих усилий и удалился в такие дали, где никто не найдёт больше отчаянного гения. Или он бросился в приступе хандры в воду с моста через Сену. А может...
-- Может? -- вопросил я его в большом нетерпении, когда он внезапно замолк и погрузился в мрачные размышления.
-- Может, у него всё как раз получилось, и он отправился странствовать по другим мирам, унеся тайну с собой.
-- Он больше не объявлялся?
-- Нет, -- покачал головой Робер. -- И это хорошо. Уж очень в его жилище всё было далеко от привычного уклада. Живи мы в Средние века владычества Святой Инквизиции, нас могли бы обвинить в связях с нечистою силой.
-- Что там было такого, в его жилище?
Мне делалось всё более любопытно и вместе с тем удивительно. Должно быть, точно так же слушал шах Шахрияр свою новобрачную Шехерезаду.
-- Оставим эту тему, -- отказался отвечать Робер. -- Я предпочёл покинуть тот дом, заколотив окна и двери, оставил там всё как есть. Должно быть, он делал попытки отправить туда каких- несчастных, а потом пропал сам. Это ужасно.
Он долго молчал, глядя внутрь камина, где горели поленья, выложенные в аккуратную горку. Он пошевелил их кочергой, и пылающие дрова рассыпались на части. Робер вздохнул.
-- Быть может в том, ином мире с другими свойствами вещей эти самые дрова не потеряли бы своей изначальной формы. Кое-что из вещей брата я всё же забрал из его жилища. Это математические расчёты и записи. По нашей общей просьбе, моей и Луи- Жозефа, Филипп производил расчёты замка для Наполеона. Вот эти наброски я и прихватил на долгую память. Больше ничего...
Мой французский приятель показал мне эскиз, сделанный пером на отдельном листе бумаги. Набросок замка на Эльбе, для императора в отставке. Мне этот проект понравился, и я об этом тут же сообщил своему гостю. Тот долго разглядывал эскиз, а потом заявил, что готов воплотить его в действительность. Для меня.
Я сохранил этот набросок. Для памяти о том нашем разговоре».
Действительно, между листами этой рукописной книги был вложен лист пергамента, сложенный в несколько раз. Элька развернула его и едва не выронила из ослабевших пальцев. Здесь был нарисован тот самый дом, в котором она сейчас и находилась. Только был он здесь изображен новым, красивым и грандиозным. Башня по центру казалась настоящей крепостью, а оба крыла, примыкавших к башне, должны были содержать всё для жизни необходимое. Изображён был и зимний сад и окружающий дом парк, которого давно уже не было, если он и существовал когда-то ранее.
Получалось, что гость, выписанный из Франции, Робер де Маршан, построил-таки этот  дворец, первоначально предназначенный для Наполеона, построенный в самом "медвежьем" углу России, где его не увидит и не оценит по достоинству никто. Зачем это было надо французу? Элька снова погрузилась в чтение и скоро поняла, зачем.
На многих листах далее Черепанников подробно описывал процесс закупки материалов и строительства. Потом, видимо, между хозяином и гостем случился небольшой конфликт. Чужеземному строителю не понравилось чрезмерное внимание со стороны хозяина имения. Ему не хотелось выдавать секретов, завещанных ему братом Филиппом. Состоялся весьма нелицеприятный разговор, итогом которого стал длиннейший панегирик Черепанникова, который затем самолично удалился в Санкт- Петербург для покупок каких-то хитрых приборов, а оставленный на свою волю Маршан развил бурную деятельность. Он привёз откуда-то несколько темноликих мастеров, которые не задавали вопросов и трудились, не покладая рук. Работа местных мастеровых свелась к минимуму, а когда они возроптали, мигом получили расчёт и гордо разъехались восвояси.
Когда вернулся Модест Евграфович, в имении оставался только его французский друг и та бригада строителей, которых Черепанников почти и не видел. Они закончили возведение "крыльев" дворца и вновь сосредоточились на башне.
Следующий кусок Элеонора читала более внимательно.
"Этот дом, который Робер упорно именовал Убежищем, вызывал во мне двоякое чувство. С одной стороны это был восторг при виде красоты и величественности строения, но другое... Это было чувство какого-то ужаса, тяжёлого давящего страха. Я пытался бороться с этим, но оно оказалось сильнее меня. И тогда я признался Роберу.
-- Это понятно, -- кивнул он, глядя, тем не менее, не на меня, а в сторону дворца. -- Убежище предназначалось для императора, и полностью соответствует его статусу, тогда как мы... всего лишь пыль, которую он принёс на подошвах своих походных сапог. И вот эта наша сущность заставляет нас трепетать при виде настоящего величия. Признаюсь, друг мой, разреши мне тебя так называть, что и я сам испытываю пиетет, хотя и произвёл всё это своими руками, головой и помыслами.
Признаться, меня не до конца убедило такое странное объяснение, но с кое-чем я был вынужден согласиться. Последовавшие затем проблемы отвлекли от этого дома моё внимание.
Дело в том, что излишние траты, наконец, начали сказываться. Если сначала я мог одолжиться у знакомых купцов или получить необходимые средства в кредитном учреждении, то сейчас набегающие проценты стали излишне велики, а то, что я перестал участвовать лично в торговых операциях, а доверил это своим компаньонам, привело к тому, что моя доля вложений начала уменьшаться, а далее я стал перед выбором. Или надо было возвращаться назад и беспрерывно курсировать между поставщиками товаров и магазинами- факториями. Или продать свою долю и начать жизнь рантье, жизнь праздности и всёдозволенности.
Признаюсь, что если бы не вид Убежища, который запечатлел кистью на полотне один заезжий художник, я вернулся бы и отбыл в Тегеран, Стамбул или Дамаск. Но мечта видеть себя на месте Наполеона, предназначенном для императора, но выбравшем меня, перевесило чашу весов выбора. Наверное, это гордыня, но человеческая плоть слаба перед давлением порока.
Я уселся в коляску, запряжённую парой лошадок, и направился навестить Робера де Маршана. Он обещал всё закончить к моему приезду. Пора было перебираться на новое место жительства.. я ехал по лесной дорожке, то с интересом поглядывая по сторонам, обозревая окрестности, то погружаясь в собственные размышления, большей частью тревожные. Дело в том, что кто-то настроил дурацкими небылицами моих домашних слуг, и они всем скопом заявили, что наотрез отказываются перебираться в Убежище. Они были готовы пойти по миру, но только не ехать туда. На мои расспросы о причинах столь категорического отказа, мямлили, переглядывались друг с дружкою и снова несли всяческую ахинею. Я уже терял последние остатки терпения и даже приготовился и в самом деле рассчитать  этих и нанять новых людишек, но тут вперёд выступила Агафья, моя старая кормилица, превратившаяся из пышной крупнотелой розовощёкой матроны в сморщенную согбенную  старушонку, но сохранившую ту простоватую проницательность, что была свойственна той прослойке простолюдинов, какая время от времени преподносила на диво всему миру самородков, вроде Ивана Петровича Кулибина. Кормилица сказала мне, что среди людей прошёл верный слушок, будто для меня немецкие черти готовят убежище, где можно будет схорониться, когда наступит Страшный Суд, и Всевышний будет чинить расправу над чёрными силами и самыми закоренелыми грешниками.
Признаться, я не знал, плакать ли мне или смеяться, ведь зерно истины в их предположениях было. Вместо убедительных слов достал я из-под ворота рубахи нательный крест и поцеловал священный символ для каждого православного христианина. Надо было видеть их глаза, ставшие до уморительности круглыми. Именно то моё действие оказалось вернее самых убедительных аргументов и пошатнуло их решимость. Часть из них всё же проявило упорство и мне пришлось их отпустить из домашнего служения.
Робер де Маршан лично изыскал место для строительства своего Убежища. Это было самое отдалённое место в губернии, и мало людей смогло бы любоваться его красотами и завидовать моей разворотливости. Для домашних людей пришлось строить деревню. Я хотел придумать для неё особое именование, Благовидное там или Хорошаево, но мои люди придумали своё - Багряницы, по причине особого вида закатов солнца. Действительно, зрелище было исключительное, и я не стал спорить. Пусть будет Багряницы.
За думами я добрался, совершенно для себя незаметно, до самого дома. Здесь ещё никого не было, кроме архитектора Маршана и подчинённых ему строителей. Но никого из них не оказалось ввиду дома. Я распорядился  возничему заняться лошадьми, покормить их и разнуздать до особого распоряжения, а сам направился к дому.
Решив проблему с домашней челядью, я спешил теперь перебраться сюда и предаться неге эмпиреев. Решено! Я продам свою часть торговой компании, а оставшихся средств мне хватит, чтобы вести безбедное существование лет двадцать, а за это время я придумаю, как мне быть дальше.
С этими мыслями я направился внутрь дома. К моей досаде, Робера я нигде не нашёл. Он уверял меня, что всё готово, чтобы начать здесь немедленную жизнь, но видел теперь множество недоделок, тех досадных мелочей, что отравляют жизнь человека, привыкшего к удобствам и комфорту.
В общей своей части всё, действительно, выстроено, но мелочи... У меня появились вопросы к месье Маршану, и я всё сильнее грохотал сапогами. Наконец мне встретился  один из строителей, тащивший охапку каких-то коробок.
-- Где месье Маршан? -- вопросил я, сделав надменный вид, как это подобает хозяину замка, предназначенного для императора.
Строитель что-то буркнул нечленораздельное и попытался обойти меня, но я цепко поймал его за рукав рабочей блузы. Робер де Маршан имел весьма примечательную внешность. Он был довольно высокого роста, за счёт длинных костлявых рук и ног, лицо его было вытянуто, а самой примечательной деталью его являлся орлиного профиля нос. Чтобы прикрыть впалые щёки, Робер отрастил пышные бакенбарды, которые в момент глубокой задумчивости наматывал на указательный палец. Ещё он обладал когда-то пышной шевелюрой, но на макушке она начала сдавать позиции и потому Робер почти всё время ходил в широкополой шляпе, затенявшей его лицо, покрытое крупными оспинами, следом тяжёлого недуга, которым он переболел где-то в Сирии или Ливане.   
Теперь, чтобы охарактеризовать своего архитектора, мне было достаточно коснуться носа и покрутить пальцем у виска, словно я наматывал на перст пряди бакенбард. Строитель понял меня и оскалил в улыбке зубы, а потом махнул рукой на башню, показав затем вниз. Всё сразу стало ясно. Робер опять находился в обширном подземелье башни, где он пожелал оборудовать то ли винный погреб, то ли камеру для заключения пленников. Я не очень-то понял его запутанных объяснений.
Решительно настроенный, я не стал дожидаться, пока он соберётся подняться наружу. Был довольно жаркий день, и прохлада подземелья привлекала меня, потому я направился к маленькой неприметной дверце, наполовину утопленной под грунт, куда вели три узких ступеньки. Это был чёрный, запасной вход, а центральный находился внутри дома. Имелся ещё один, в конце тоннеля, уходившего на пару десятков саженей вглубь леса, где была замаскированная грунтом яма. Оттуда можно было тайно, незаметно удалиться прочь, если кто вздумает взять Убежище штурмом. Ассоциации были навеяны чтением готических романов Анны Радклифф, с заговорами и тайными обществами или истории о конспиративных собраниях карбонариев. Всё получилось, как и было запланировано в проекте замка, предназначенного для экс- императора Франции.
Я легко отворил дверцу с хорошо смазанными петлями и вошёл в узкую камеру, промежуточную секцию, откуда попал на лестницу. Конструкция башни была оригинальной. Это была огромная труба, похожая на вертикально установленный ствол титанической мортиры. Этот "ствол" был увенчан конической крышей, сложенной из обожжённой керамической черепицы, привезённой из Дании или Германии, я уж и не помню точно.
По внутренней поверхности башни была устроена самая удивительная лестница, какую я только встречал в своей насыщенной путевыми впечатлениями жизни. Каждая ступень представляла собой половину бревна, утопленного в кирпичную стену. Каждое следующее бревно выступало на четыре вершка, и на пять вершков было ниже предыдущего. Если посмотреть на лестницу сверху, то она напоминала собой веер, огромный веер, изогнутый наоборот, или клавиатуру пианино. Не знаю, с чем сравнить ещё.
Я спускался, перешагивая с одного бревна- ступени на другое, придерживаясь рукой за стену. С другой стороны сей удивительной лестницы заграждения ещё не успели приспособить и, если решиться перейти к краю брёвен и заглянуть вниз, то неподготовленный человек подумает, что у башни отсутствует дно. Отчасти так и было, и не только благодаря сумраку внизу и побочных эффектов плохого освещения. Дело в том, что Робер де Маршан, при выборе места строительства, случайно или преднамеренно, наткнулся на обширное подземное озеро. Когда строители слишком углубились, появилась вода и затопила основание башни. Маршан по первости даже испугался, что башня провалится, но она уверенно высилась, вод только подножие её уходило под воду. Правда, уже не было проблем с водяными запасами.
Опустившись на два полных оборота ступеней, я увидел проём, ведущий в протяжённый подвальный ярус. Имелся ещё один ярус, нижний, но он был слишком близок к воде и почти не использовался. Стены там постоянно были покрыты водяными испарениями. Там находились механизмы водяных насосов, которые накачивали воду и заставляли её функционировать по всему дому. Я был там всего лишь раз. Не более.
Дверь была приотворена, и я вошёл внутрь. Сделав всего лишь несколько шагов, я услышал голоса. Голос Робера я узнал сразу, но кто был второй? Говорили они по-французски. Это озадачило меня, и я закрыл рот, хотя уже совсем было собрался окликнуть Робера. Строители были из страны басков и на французском языке не общались, хотя превосходно понимали его. Я прислушался, а чтобы лучше слышать диалог, сделал ещё несколько шагов вперёд. Теперь речь было слышно отчётливо. Далее я слушал, затаив дыхание. В это трудно было поверить. Робер разговаривал с... собственным братом, Филиппом, который, по его словам, пропал бесследно много лет назад. И вот они говорили...
... -- Робер, повторяю, я не мог этого сделать.
-- Но, Филипп, брат мой, ты же не мог не знать, что мы - Луи- Жозеф, я, Луиза, да и все остальные сходили с ума после твоего исчезновения. Неужели нельзя было...
-- Послушай, -- оборвал взволнованный голос Робера какой-то безжизненно- чеканный глас Филиппа; я не видел его и не мог представить себе человека, у которого мог быть такой голос. -- Я всю жизнь искал дорогу туда и перепробовал массу способов, а когда у меня, наконец, получилось, и я сделал необходимый шаг, всё перевернулось. Если я сказал "всё", то надо понимать это буквально. Сначала я решил, что попал в Преисподнюю...
-- Что ты говоришь, Филипп?!
-- Ты послушай меня, Робер. Мы нарисовали себе картину этого мира и набрались наглой гордости представить себе другие. Это всё не более чем блеф. Там всё по- другому, поверь мне. Я знаю, что говорю, ибо был там. И не в одном, а в нескольких мирах. Я сумел переломить себя и стать другим. Иначе там было не выжить. Потом я начал меняться и постигать мир таким, какой он есть на самом деле. Природа нас обделила органами постижения и поэтому мы остаёмся такими ничтожными. Мне помогли понять это, обрести понимание. Знаешь, Робер, я выбрал судьбу Вершителя и вернулся обратно, чтобы нести миссию. Поверь мне - то, что мы считаем порядком, есть хаос, внеконтрольный и не подчиняющийся расчётам. Я постараюсь исправить положение вещей, но мне понадобится помощник.
-- Помощь? Что это значит?
-- Первый этап уже сделан. Тебе внушили мысли о строительстве Убежища. Я долго пытался нащупать твой разум. Это очень сложная манипуляция, но я успешно с ней справился.
-- Ты хочешь сказать, что Убежище... не моя идея?
-- Твоя. Но тебя к ней подвели.
-- Я не понимаю.
-- Не важно. Поймёшь потом. Далее. Надо упорядочить этот мир. Дать ему нужный вектор развития. Это очень сложная работа. Она по плечу разве что Богу. В вашем понимании. Мне помогли выйти на уровень Вершителя.
-- Что это значит?
-- Робер, слишком много вопросов. Я помогу тебе отправиться в те места, где я уже побывал. Ты поймёшь...
-- Нет, Филипп. Я не хочу. Не будет вопросов. Пожалуйста!
-- Ты боишься? -- заскрежетал голос. -- Я тебя подготовлю. У тебя не будет того ужаса, через который прошёл я до обращения. Тебе будет легче. Ты примешь участие в переустройстве этого мира. Это сложное дело и потребует долгого времени. После процесса обращения у тебя будет шанс увидеть завершение.
-- Всё равно, Филипп, я не готов... Я не хочу стать... таким, как ты.
Мне было страшно. Здесь, под поверхностью земли, всё казалось иным, а тут ещё разговор такого содержания... и этот голос. Признаюсь, я был напуган, дьявольски напуган, но вместе с тем меня снедало любопытство. За свою торговую жизнь, проведённую в странах Востока, я успел повидать немало и научился контролировать свои чувства. Это спасало меня не раз.
Я сделал шаг, другой, и выглянул, буквально выставив голову на пару вершков из-за каменной стены.
Я его увидел!
Боже ты мой, что это было за зрелище!! Они стояли рядом, и их освещал фонарь. Робер де Маршан стоял ко мне лицом, а напротив его... Это был манекен, восковой манекен, оплывший под лучами солнца, как если бы простоял на солнцепёке много часов подряд. Но вот он шевельнулся. Он живой?! Это тело было слеплено из белой плоти, которая отекала, как оплывает при нагреве восковая свеча. Лицо... Оно было покрыто свисающими складками, а глаза, в глубоких впадинах... Казалось, что внутри этой фигуры бушует пламя, и отблески его прорываются сквозь глазные впадины...
Я отшатнулся и попятился, сделав несколько шагов назад, споткнулся и едва не упал, схватившись руками за холодный камень стены.
-- Здесь кто-то есть, -- вдруг заявил Филипп. Неужели он заметил меня?
-- Должно быть кто-то из строителей. Ты забрал их у меня. Видимо кто-то там ещё остался.
-- Они должны все пройти процесс обращения. У них будет много работы. Мне понадобятся ещё люди. Много людей.
-- Они будут. Хозяин этого дома, месье Черепанников, приведёт сюда своих крестьян. Тебе хватит.
-- Только на первое время. Иди, посмотри, кто это там.
Я, как можно бесшумней, поднялся по ступеням, вошёл из подземелья в саму башню и отступил ещё. Бежать что есть силы наверх? Глупо. Можно споткнуться и полететь вниз, да и Робер сейчас будет здесь. Я повернулся ему навстречу и сделал шаг, другой.
-- Месье?
-- Робер? Я тебя как раз ищу. Строитель сказал мне, что ты здесь.
-- Сказал?
-- Указал, махнул рукой, -- нервным тоном сказал я. Меня трясло, и я едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Боже мой, какую змею я пригрел на своей груди. -- Когда мне можно будет въехать сюда? Мои люди волнуются.
-- Всё готово, -- губы Робера чуть разъехались в улыбке. -- Остались сущие пустяки. Но будет лучше, если вы уже будете здесь. Вы поможете мне. Ваши люди...  Они помогут доделать.
-- Но они же не строители. Здесь всё по-другому.
-- Ничего сложного. Нужна физическая сила. Два- три дня. Мне будет жалко уезжать. Но се ля ви.
Уезжать...  Мне кажется, что отсюда он уже никуда не уедет, из Убежища, разве что в Преисподнюю, через которую уже прошёл его брат.
-- Хорошо. Я за этим сюда и приехал. Итак, завтра мы начинаем переезд.
Признаться, тогда у меня было только одно желание - скорей бежать оттуда. Мне казалось, что Робер сейчас схватит меня, а потом явится его брат - кукла Преисподней и всех её сатанинских сил. Они затащат меня туда, откуда вышел Филипп и... и... Дальше предполагать не хотелось.
Стараясь выглядеть спокойным, я развернулся и начал подъём, чувствуя спиной вопрошающий взгляд Робера де Маршана. Слышал ли я их разговор? Нет, ответил я ему спиной. Наверное, он поверил. Когда я поднялся на самый верх, собрал в себе силы и оглянулся. Позади никого не было. Не было и дна у шахты. Наверное, она вела туда. Я вышел наружу.
-- Барин, Модест Евграфович, -- увидел меня возничий. -- Прикажите подать обед. Проголодался - жуть.
-- Некогда, Осип, -- отмахнулся я. -- Возвращаемся. Там пообедаем.
Всю дорогу Осип ворчал, без нужды понукая лошадей, которые не понимали причин для злости возничего, а оттого взбрыкивали и ржали, вызывая тем новую порцию ругательств. Но я всего этого почти что и не осознавал, впав в размышления.
Сначала я хотел просто бежать и бросить здесь всё. Только бы оказаться подальше от этого дьявольского наваждения. Но что в таком случае произойдёт дальше? Я остаюсь в стороне, а Робер де Маршан со своим братом, Филиппом- Вершителем начнут действовать. Как? Я об этом мог только гадать. В любом случае, ничего хорошего не получалось.
Наслать на них полицию? Жандармский корпус? Они прихватят французов, но тогда выяснится и моя причастность к этому делу. Мало того, что я оказываюсь на грани разорения, но и моё имя, фамилию смешают с грязью, Церковь предаст меня анафеме. Печальный итог раздумий.
В состоянии самого дикого отчаяния вернулся я домой. Лёг спать, но только вертелся в постели. Самые ужасные видения преследовали меня до утра, а на рассвете я решился. Будь что будет. Я эту кашу заварил, мне её и расхлёбывать.
Какой у меня плюс? То, что братья не знают, что я в курсе всех их затей. Они мне доверяют и я должен, обязан этим воспользоваться. Я подбери себе несколько решительных людей, которые смешаются с моей дворней, а когда мы начнём размещаться в новом доме, схватим Робера, вытащим из подземелья Филиппа, закуём их в железо и лишь тогда подключим к делу полицию. Если я и виноват в чём, то я всё исправлю, а что там будет с братьями потом, уже не моя забота. Таким образом, я сохраню и своё состояние, и своё положение.
У меня имелись подходящие люди. Афанасий Тетенькин, Прокоп Глазов и Август Дзеньковский. Трое друзей, но они стоили десяти и даже более. Я брал их с собой, когда отправлялся в Азию, закупать большие партии товаров. Они охраняли торговый караван от разбойников и делали это превосходно. С моей помощью они неплохо заработали, и вели теперь праздную светскую жизнь.
Они могли бы отказаться, но они были и мои друзья и потому откликнулись. Все трое. Буквально на следующий день они явились. Одетые в поддевки и длинные блузы, они смешались с простолюдинами. На них косились, но особых вопросов не задавали. Так как часть крестьян всё же не пожелала переселяться  на новое место, барин завёл себе ещё несколько дополнительных людей.
Когда добрались до новой деревни, народ с энтузиазмом начал делить и заселять новые избы. Я отдал старосте список, и он указывал, кто куда будет заселяться. Сам я с кучкой домашней обслуги вошёл в свой новый дом. Там меня встретил Робер де Маршан. Его губы извивались в дьявольской усмешке.
-- Месье Черепанников, -- поклонился он мне. -- Я хочу напомнить вам о своей просьбе. Мне нужно несколько крепких мужиков для водокачной машины. Она сдвинулась с места во время полномасштабных испытаний.
-- Но, -- попробовал возразить я. -- Как же ваши строители?
-- Я отпустил их, -- снова поклонился француз. -- Надо пожалеть их. Они слишком долго были оторваны от родного дома. Строительство закончено. Остался последний нюанс, с которым я справлюсь сам. Конечно, при помощи ваших людей.
Признаюсь, что я ожидал этого и даже сам планировал, но меня пронизал мороз. Я повернулся, вышел из дома. Коляска была наготове. Я доехал до Багряниц и позвал своих троих героев, а также ещё несколько человек. Моим бойцам не помешает подмога. Они скрутят французов, а дальше я буду действовать сам. Свезу их в полицейское управление и расскажу там всё.
Робер де Маршан ждал нас у той дверцы в башню, куда я так "удачно" вошёл намедни. Он улыбался и был совершенно спокоен. На мгновение я засомневался, не придумал ли я сам для себя всю эту историю, но, заглянув в его глаза, едва не закричал. Они были пусты и бездонны, как дно у башни. Это был совсем другой человек, не тот Робер, который мне так горячо рассказывал о собственном проекте.
-- Не желает ли месье сам всё посмотреть? -- спросил француз, отворив дверцу.
Он обращался ко мне. Признаться, у меня проскальзывало подобное намерение, но я сомневался, как поступить. Самопроизвольно я отвернулся и отступил прочь. Я не узнавал себя. До сих пор я не наблюдал за собой проявлений трусости. Неужели с такого рода малодушия и начинается предательство самого себя и своих ценностей?
Они все скрылись внутри, пройдя сквозь низкий проём. Я остался ждать снаружи. Прислушивался, ходил по двору, заложив руки за спину. Сюртук жал под мышками. Я вошёл в свою комнату, снял сюртук и бросил его на спинку стула. Налил себе коньяку, залпом выпил его и вернулся обратно, прихватив с собой трость. Внутри трости была спрятана шпага с отлично закалённым клинком из дамасской стали. Эта шпага меня уже выручала когда-то, в Стамбуле и Вене. Но здесь всё было другое.
Они не выходили. Никто. Что там происходит? Я сделал, было, шаг к дверце, которая так и осталась приоткрытой, но тут же отскочил. Чем я смогу им помочь? Пять крепких мужиков, из категории, какую именуют богатырями. Что им два тщедушных француза? Но почему они тогда не возвращаются?!
-- Барин, -- услышал я голос своего камергера. -- Прикажете обед подавать?
Я повернулся. Видимо, я так посмотрел на своего старого верного слугу, что он изменился в лице и попятился. Совсем нервы ни к чёрту стали!
-- Извини, дружок, -- ответил я камергеру и провёл по лицу пятернёй так, что по нему, верно, пошли белые полосы. -- Устал я за последнее время.
-- Барин, -- снова шагнул ко мне камергер. -- Я... Мы...
-- Вели подавать обед, -- оборвал я его неуклюжие попытки успокоить меня. -- Я голоден чер...
Что-то слишком много я думаю о чертовщине. Не к добру это. Не следует мне говорить о тёмных силах. Особенно здесь, где...
Кухарка Глашка, то есть Глафира Януарьевна, привезённая мною из Санкт- Петербургу, где она работала при кухне ресторации "Континенталь", была, как обычно, на высоте. Пулярка, каплун были выше похвал, да ещё с брюссельской капусткой, да с морскими гребешками, да под смирновскую водочку. Я распорядился приготовить что-нибудь особенное для остальной домашней прислуги. Глашка сварила полтавский борщ с галушками и напекла блинов, начинив их затем кашею.
После обеда я направился в свой кабинет, чтобы обдумать, как быть дальше. Там я и нашёл Робера. Он стоял перед глобусом, хищно нависнув над ним, и разглядывал разные страны.
-- Робер... -- невольно выкрикнул я.
-- Месье, -- он повернулся ко мне, сама предупредительность, но глаза выдавали его.
Я сделал к нему шаг, вдруг выхватил из трости шпагу и приставил её к горлу француза. Тот, наконец, перестал улыбаться.
-- Где... они?
-- Кто? Помилуйте, что с вами, месье Черепанников?!
-- Мои люди. Я ждал их у башни.
-- Ах, это. Работа затянулась. Но теперь они уже, наверное, дома. Я пришёл сказать вам, что работа закончена. Но я хотел бы ещё побыть здесь. На тот случай, если что здесь разладится. Я волнуюсь за своё детище. Этот дом... он особенный.
-- Да! Я знаю!!
Я засмеялся таким безумным смехом, что у любого бы кровь застыла в жилах, но Робер не повёл и бровью, продолжая безмятежно улыбаться, глядя мне в глаза. Я чувствовал, что сейчас у меня от ужаса ослабнут ноги, что больше не смогу держать твёрдо шпагу. И Робер чувствовал это!
-- Этот дом спроектировал Филипп!
-- Нет, -- возразил француз. -- Этот дом спроектировал я. У Филиппа я позаимствовал всего лишь компоновку внутреннего пространства подвалов, и то не полностью. Но... откуда вы знаете про Филиппа?
-- Я слышал ваш разговор.
-- Вы подслушивали?..
Робер сделал полшага вперед, и кончик клинка вошёл в его горло и по груди, покрытой тонким батистом, заструилась тонкой струйкой кровь, но Робер не обратил на это обстоятельство, ни малейшего внимания.
-- Нет. Я стал случайным свидетелем вашей беседы, но я сделал выводы, что ваш брат... Он больше не человек. Он демон!
-- Он называет себя Вершителем, и я ему верю. Так значит, вы специально прислали тех людей, чтобы они схватили Филиппа?
Француз продолжал улыбаться, хотя кровь уже пропитала его сорочку насквозь.
-- Да!
Кажется, сейчас у меня должна была начаться истерика, но я, к собственному удивлению, начал приходить в себя. Если Филипп де Маршан не вошёл сюда, окружённый облаками серных испарений, то значит, у меня был ещё какой-то шанс выпутаться из этой истории, которую я начал сам.
-- Можете забыть о них. Я бы советовал вам успокоиться и взять себя в руки. Дело сделано и ничего назад уже не воротишь. Да, мой брат перестал быть обычным человеком. Он прошёл через ужасные испытания и получил от Высших сил некую миссию, миссию переустройства нашего общества и всего мира.
-- Он продал свою душу Люциферу!!!
От моего крика зазвенели стёкла в окнах. Должно быть, сейчас переполошится весь дом, сюда набегут слуги и помогут скрутить это чудовище.
-- Месье Черепанников. Я бы советовал вам... теперь это наш дом и вы будете вынуждены признать это...
-- Иди к своему хозяину!
Я сделал решительный шаг вперед, и клинок вышел у него с обратной стороны шеи. Кровь брызнула изо рта француза, но он продолжал улыбаться. Тогда я налетел на него, упёрся всем телом и потащил туда, где находился обширный камин. Одним движением я швырнул его в проём, нашарил на уступе лампу и кинул её в копошащееся тело. Прыгнул назад, схватил со стола коробку спичек, выхватил сразу несколько, зажёг их и бросил в камин.
Вспыхнуло пламя, и Робер попытался выскочить оттуда, объятый пламенем, но я схватил кочергу, стоявшую тут же, и держал его, пока он корчился и пытался схватить меня. Он что-то кричал, но я не слушал его, а толкал и толкал внутрь очага».
Элеонора выпустила рукописную книгу из рук и заплакала, закрыв лицо обеими руками. Она чувствовала, что в этом доме скрывается какая-то тайна и вот теперь, когда часть тайны для неё приоткрылась, она испугалась и хотела закрыть глаза, зажать уши, чтобы не видеть, не слышать, не знать. Ей вспомнились древние индийские символические фигурки трёх обезьян, одна из которых закрывала руками глаза, другая - рот, третья - уши, и теперь только поняла настоящий смысл всей композиции. Чтобы жить без лишних проблем, не надо знать большего, чем тебе полагается. Многие знания есть многие печали и опасности. Смертельные опасности.
Вдруг ей вспомнился отец, который настойчиво рекомендовал ей ознакомиться с этой книгой. Значит, надо продолжить чтение. Она добралась почти до конца, потому что многие страницы лишь бегло проглядывала, а некоторые пролистывала, даже не пытаясь вникнуть в содержание. Вот только в конце, в самом конце она принялась читать подряд.
Со вздохом сожаления Элен подняла книгу и принялась листать её, разыскивая то место, на котором остановилась, и одновременно вслушиваясь в пугающую тишину, которой до предела был наполнен дом. Убежище! Едят тебя мухи...
"Больших усилий мне стоило отказаться от мысли, сей же час отправиться в Санкт- Петербург, где меня ждала Натали с нашей крошкой Полиной. Какое счастье, что решил им устроить сюрприз и не говорил о строящемся дворце в глуши лесов, где мы должны были укрыться от всего мира. Убежище! Сейчас это слово источало отравленную желчь иронии.
Если кто сейчас читает эти строки и книга здесь заканчивается, то знайте, что я собираюсь отправиться в подвалы и поискать там проход в иной мир и порождения его, чтобы запечатать тот проход и избавить тем наш мир от происков чего-то чужеродного. Да поможет нам Всевышний».
Дальше страницу покрывало несколько разномастных клякс. Элеонора перевернула листок. Если прежде почерк пишущего, Модеста Евграфовича Черепанникова, был мелкий и аккуратный, каллиграфический, то дальше буквы были разномастны и налезали друг на друга, словно желали одна другую опрокинуть. Либо писавший был пьян в стельку, либо торопился, либо был болен, либо... Элька вздохнула и начала чтение, которое перестало быть быстрым.
"Я вернулся... Я вернулся! Я вернулся оттуда, откуда не возвращаются.
Попробую восстановить в памяти, как всё получилось.
Это невозможно.
Робер соврал про строителей. Они не покинули дома. Они были там. Да, они были там, в подвалах.
Нет, это уже были не они. Они стали чем-то другим, хотя по виду оставались теми же. Они что-то делали там, опустившись почти что в самое подземное озеро. Я оказался настолько безумен, что прокрался мимо них и углубился в подземелья.
Именно там братья Маршан и устроили проход в другой мир, мир "той стороны", "того света". В состоянии отчаяния я отправился туда. Это невозможно передать словами. Человек недаром умирает, чтобы перейти на другой уровень Божественного провидения. Я желал исправить собственные ошибки и пошёл туда живым.
До сих пор я не могу оправиться и не знаю, оправлюсь ли когда. Я попал туда и двинулся искать... Что искать? Знал бы я сам. Но, тем не менее, я это сделал. Но я не помню, сколько прошло времени, и в каком из миров я сделал открытие. Точнее, открытие сделало меня. Вернуло меня...
Это трудно передать словами.
Я попал внутрь Бога. Или того, что могло бы стать Богом.
Это и спасло меня от того, чем закончил Филипп де Маршан.
-- Кто ты? Что здесь делаешь?
Это спрашивало само пространство и вопрос, казалось, жил во мне всегда. И отвечать не было нужды, ибо, что мог спрашивать Бог, ведь он всеведущ.
Вдруг я осознал, что снова стою в подземелье Убежища. Передо мной стояли слуги Вершителя и наблюдали за мной. Я засмеялся и прошёл мимо них. Я мог их не опасаться, ибо для меня они не опаснее червей, ибо я нёс в себе Всевышнего, и они ощущали это.
Я пишу это и думаю, как мне быть дальше. Я не могу покинуть этого места, чтобы не дать Вершителю закончить свою дьявольскую работу. Если я уеду, то часть Всевышнего покинет меня, и тогда случится большая беда. Филипп де Маршан будет ждать своего часа.
Натали, любовь моя, прости меня. Я не могу больше видеть тебя и горе моё от этих мыслей неописуемо, но судьба моя заключена в этом доме, узлом связавшем меня с моей судьбой. Будь же счастлива, голубка моя. Я переведу на тебя и Полину жалкие остатки своего состояния, а сам исчезну для всего мира, чтобы помешать Маршану, доделать своё чёрное дело.
Господи, помоги мне пронести этот крест до конца!"
Это было не всё. Текст продолжался и дальше, но он был написан хоть и этой же рукой, но на другом, иностранном языке и непонятными буквами.

                Глава 12. Спасатели- 3.
Три. К Убежищу Маршана приближалось три группы спасателей, желающих вернуть Элеонору Филатову из этого необычного места. Каждая из групп состояла из трёх человек, и в каждой - один человек по разным причинам вышел из состава группы. Поэтому нарушилась взаимосвязь людей и пространства, окружающего Убежище. Оно, готовое провалиться на дно Колодца вневременья, задержалось на самом краю...

                +                +                +
-- Ладно, я всё понимаю, -- заявил Есюнин, глянув в наполненные яростью глаза фермера. -- Признаю, что погорячился. Нервы, понимаете ли... Ты должен меня понять. Вот твоя дочь. С ней, как видишь, ничего не случилось. Ни один волос, как говорится...
Феофанов перевёл взгляд на Аглаю, и та опустила голову, прижав ладошки к лицу. Сейчас она напоминала испуганного воробушка, у которого нет сил взлететь перед приближающимся голодным котом. Это он - кот?
Усилием воли Феофанов очистил свои чувства от раздражения, обнял Аглаю, прижал её к себе. Услышал, как вздохнули за его спиной "братцы- кролики". Если бы на девушку вылилась порция родительского недовольства, то досталось бы и им. А сейчас "разборки полёта" откладывались и, быть может, всё ещё хорошо закончится.
-- Собирайтесь, детвора, -- заявил глухо фермер. -- Игорь Павлович отвезёт вас домой. Вас, и остальных пассажиров.
-- Ну уж нет, -- нахмурился Есюнин, когда фермер глянул исподлобья в его сторону. -- Я... мы... не поедем обратно. Раз уж мы здесь, то примем участие в поисках... Мало ли что...
-- Вот именно, мало ли что, -- ответил Феофанов. -- Вы не знаете, что здесь творится, чем грозит это место...
-- Так расскажи нам, -- сделал шаг вперёд прораб. -- И мы тоже будем знать. А детскими запретами нас не остановишь. Мы достаточно взрослые люди.
-- Хорошо, -- вздохнул фермер. -- Я скажу. По моим наблюдениям, в окрестностях Багряниц наблюдается природный феномен - разрыв пространственно- временного континуума. По-видимому, своеобразным отголоском этого феномена являются столь необычные в цветовой гамме зори. Каким-то образом на их цветовой оттенок влияют задействованные здесь процессы. И сосредоточием всего получается некий Старый дом, построенный два столетия назад. Я не знаю, выстроен он здесь специально или это из категории случайностей. Но, так или иначе, дом этот явно участвует в процессах феномена...
-- Откуда ты всё это знаешь? -- прищурился Есюнин, насторожённо вглядываясь в лицо Феофанова. -- Ты, фермер.
-- Ты ведь тоже не только дачник, -- усмехнулся Тимофей, -- но ещё и опытный строитель, пользующийся своими знаниями и навыком.
-- Да. И не скрываю этого.
-- Я раньше занимался научными изысканиями, но разочаровался в делах науки, потерял жизненную цель и, в состоянии фрустрации... вот...
-- Ага, -- торжествующе усмехнулся прораб. -- Сбежал от себя в лесную глушь?
-- Получается что так. Решил всё в корне изменить, но остатки ума и опыта исследователя невозможно изгнать и я, втайне от всех и даже себя самого, занялся изучением этого загадочного места. Собирал факты, анализировал, но лишь сейчас, когда случилось ЧП с девочкой, решил заняться проблемой по-серьёзному.
-- А дурачок- пастух у тебя в качестве ассистента? -- не сдавался Есюнин, уже начавший понимать, что всё тут много серьёзней, чем он думал. -- Или за научного консультанта.
-- Точно не знаю, но скорей уж второе, -- развёл руками Феофанов. -- Дело в том, что в своё время я нашёл его в Багряницах, где он тоже занимался поисками Дома, в котором уже бывал ранее.
-- Бывал там? -- переспросил Есюнин.
-- Да, -- кивнул Тимофей. -- Но это не всё. С Котовым случаются эксцессы, когда он... как бы это сказать...
-- Припадки? -- попробовал подсказать один из дачников, внимательно слушающих речь фермера. Они были чрезвычайно серьёзны. Сонливость внезапно полностью улетучилась.
-- Нет. Другое. Его разум наполняется интеллектом, как если бы в магнитофон вложили записанную кассету... Нет, как если бы радиоприёмник перенастроился на другую программу, что будет точнее. Он делает пояснения по тому месту и, надо отметить, даже я не всё понимаю. В общем, мужики, вам туда нельзя.
-- Кишка тонка? -- ощерился, но скорей просто по привычке, Есюнин.
-- Нет, здесь другое. Феномен разрыва пространства есть вещь наукой не изученная. Но уже понятно, что наличие мешающих факторов, каким может стать присутствие большой группы людей, закрывает "разрыв", а вместе с ним и тот Старый дом.
-- Не понимаю, -- заявил Есюнин, -- но чувствую какой-то подвох.
-- Если хочешь, то можешь пойти со мной, но вашим товарищам придётся вернуться домой... или остаться здесь. Тогда лучше - в Багряницах.
-- Аркадий? -- спросил Есюнин у одного из спутников.
-- Толя, похоже, товарищ знает, о чём речь. Если наше присутствие может помешать поискам девочки, то мы возвращаемся.
-- Владимир?
-- Согласен с Аркашей. Если скажешь, можем подождать в той деревне. Если что...
-- Я понял. Значит, так. Берёте детей и везёте их в Звягино. Развозите по домам. Там их запереть. С ними потом разговор будет на тему приключений и путешествий. Сами, если не передумаете, ждите нас в Багряницах. Если что... Сами соображайте. Да, велосипед заберите и Эдьке отдайте. Я с ним тоже поговорю.
Новенький велосипед сунули в салон УАЗа. К нему поставили второй, подростковый. На одну скамью уселись дачники, а на другой устроились "братцы- кролики". Успокоившаяся Аглая уселась в кабину, рядом с Ляминым. Он с сочувствием поглядывал на девушку, а потом достал из-за спинки кресла узелок и сунул ей в руки.
-- Подкрепись вот. Голодная, наверное?
-- Спасибо, дедушка Игорь.
Она достала из узелка варёное яйцо, кусок хлеба и начала счищать скорлупу. Выждав, пока она закончит, Лямин завёл машину и тронулся с места, проверив, что все сидят по своим местам. Позади остались Есюнин с Феофановым. 
-- Как же ты это решилась, девонька? -- Спросил Лямин, выбирая дорогу поровнее, чтобы машина поменьше раскачивалась. -- Ночью, да в лес. Не страшно?
-- Я ведь не одна была, -- ответила девушка. -- А с мальчишками. Притом ночь почти и закончилась. Утро уже начиналося.
-- А как это вас дёрнуло вообще вас сунуться?
-- Не знаю, -- пожала плечами Аглая, сворачивая узелок обратно. -- Дураки, наверное. Знали бы, сроду сюда не сунулись.
-- Но ведь полезла же, -- поглядывал Лямин на соседку по кабине.
-- Лену жалко очень. Пропала она по общей нашей глупости. Знаете что, дедушка Игорь, остановите-ка машину.
-- Это ещё зачем? -- улыбка у Лямина сама собой увяла.
-- Ну... надобно мне... Я скоренько.
-- А, в этом смысле. Хорошо, только далеко не отходи.
Лямин осторожно притормозил, а потом остановился. Вылез из машины. В окошко появились физиономии пассажиров. Он махнул им рукой.
-- Сидите. Что-то машину качает. Проверю, целы ли колёса, рессоры осмотрю и дальше поедем. Три секунды.
С другой стороны отворилась дверца. Лямин пнул по ближайшему колесу, а потом качнул машину. Присел, погладил пальцами пластины рессоры. Похоже, и в самом деле какая-то из них треснула. Придётся дома разобрать, проверить, заменить. Да- а, дела.
Через несколько минут покосился в кустарник. Внутри салона слышались голоса. Там обсуждали последние события. Лямин сделал шаг к лесу.
-- Эй, девонька, ты скоро?
Ему никто не ответил. Аглаи и след простыл.

                +                +                +
Когда Вера Филипповна ещё только появилась в деревне Звягино, как-то она повстречала в лесу удивительного человека, маленького роста крепыша с густой шевелюрой и окладистой бородой, щедро тронутой сединою. Он сидел на пеньке и отдыхал там, прижав к себе объёмистую холщовую сумку, набитую целой кучей газетных кульков. Вере Филипповне стало любопытно, и она подошла к нему.
-- Здравствуйте, -- она приветливо улыбнулась незнакомцу.
-- Здравствуй и ты, -- ответил тот, пытливо поглядывая серо- голубыми глазами, прятавшимися под нависающими кудлатыми бровями.
-- Вы здесь живёте?
-- Нет. Здесь я травосбором занимаюсь., -- пояснил незнакомец.
-- А, вы - травник? -- догадалась женщина.
-- Можно сказать и так, -- кивнул головой крепыш. -- А ты чем промышляешь?
--Я? -- удивилась Вера Филипповна. -- Я просто начинающая пенсионерка. Вырвалась вот из города, на заслуженный отдых.
-- Отдых? -- ехидно переспросил старичок- лесовичок. -- А выглядишь ты не такой уж и усталой.
-- Ну, как же, -- смутилась женщина. -- На пенсии я. Вот, погулять сюда вышла.
-- Не дело - бездельничать, -- сварливо ответил ей незнакомец. -- День лытаешь, второй, а там, в привычку войдёт и всё, нет человека. Сгинешь со света. Говорят, скушен день до вечера, коли делать нечего.
-- А что делать-то?
-- Что? -- ответно удивился крепыш. -- А ты чем раньше занималась?
-- Биолог я, -- сообщила Вера Филипповна. -- Ботаникой занималась, гербарии там...
-- Ага, -- обрадовался крепыш. -- Травами, значит. Коллега, получается.
-- Вы ведь тоже травами интересуетесь, -- обрадовалась женщина.
-- Не то слово, -- подхватил незнакомец. -- Однако, проверим тебя, прямо сейчас, не сходя с этого места.
Он покрутил головой по сторонам, затем потянулся рукой и сорвал пучок травы с бело- жёлтенькими цветочками. Показал.
-- Это что?
-- Это? -- улыбнулась Вера Филипповна. -- Это зверобой, из семейства зверобойных. Более полное название, зверобой продырявленный. Применяется как лекарственное растение.
-- Молодец, -- восхитился дедок. -- А почему он зверобоем кличется? Много зверей погубил?
-- Нет, -- ответила Вера Филипповна. -- Он не ядовит. От него животные дуреют, ведут себя неадекватно, зрачки бывают расширены, мычат, пастуха не слушаются. Но ничего, проспятся и всё пройдёт.
-- Отваром этого растения лечат многие заболевания, связанные с гастритами, расстройствами желудка, кишечного тракта, почек, для улучшения свойств желчи, для повышения качества кровотока и других надобностей. В стародавние времена из его цветочных головой готовили приворотное, чарующее снадобье. Хочешь, и тебе кого-нибудь приворожим?
-- Ну уж нет, -- улыбнулась Вера Филипповна.
-- Раньше люди собирали зверобой, плели из него венки и развешивали по дому, чтобы избавить его  от злого духа, приведений и шуток домового, а если носить такой венок постоянно, то все происки ведьмы заканчиваются ничем.
-- Ну, надо же...
-- Зверобой родился от самосожжения птицы феникс, которая рассыпается пеплом, а из него же потом вновь возрождается. Но как-то раз её ранили, и тот пепел оросился её кровью. Тогда и появился зверобой. При правильном использовании он не менее полезен, чем знаменитый восточный женьшень или западная мандрагора.
-- Но это же самые легендарные растения!
-- Вот именно что легендарные. Многие их свойства мифологизированы, а ведь простые, привычные всем растения ничем не хуже. Взять хотя бы чеснок, настоянный на спирту. Он может стать эликсиром жизни, применяемый по каплям, растворённым  в коровьем или козьем молоке. А взять лук. Его антисептические свойства известны любому врачу. Подорожник, валериана, боярышник, равиола. Сколько их. Ими можно лечить любую болезнь, вот только надо знать как.
-- И вы всё это знаете?
-- Что тут сказать? -- улыбнулся крепыш. -- Всё знать доступно лишь Всевышнему, но стремление к этому укрепляет наши внутренние силы.
-- А вы меня... научите?
-- Ты желаешь этого?
-- Да, -- кивнула головой Вера Филипповна.
-- Это хорошо, -- ответно кивнул дедок. -- Желание сделать что-то облегчает его выполнение. Хорошо. Я появляюсь здесь не так уж и часто, но своё появление в этих местах буду разделять с тобой.
И действительно. Крепыш появился через пару недель, и Вера Филипповна провела очень насыщенные сутки. Её новый знакомый показывал ей растения, а затем описывал его свойства и способы применения.
-- Считается, -- говорил он, -- что из лекарственных трав делают преимущественно отвары и потом принимают их внутрь. Е- рун- да. Отвары лишь крошечный сектор применения трав. Я даже больше того скажу. Все растения, нас окружающие, являются лекарственными. И больше того, лекарством является всё, что нас окружает.
-- Так ли уж всё? -- позволила себе усомниться ученица.
-- Я тебя уверяю. Просто лекарством их делает способ их обработки. Это может быть и термический нагрев, и химическое растворение, механическое измельчение или соединение с другими составляющими. Самое главное - понимать процессы, которые происходят в Природе, в человеке, в обществе.
-- В обществе?
-- Да, -- кивнул головой учитель. -- В обществе. Взаимодействие приводит и к противоположным результатам. С одними мы дружим и укрепляем тем себя и свой организм, с другими находимся в натянутых отношениях, что негативно сказывается на состоянии организма. Ведь он весьма тонкий инструмент и всё воспринимает через десятки и сотни рецепторов. Вот они-то и нуждаются в настройке, чтобы фильтровать воздействие.
-- Я что-то не очень понимаю...
-- А ты постарайся. Разум затем нам и даден Природой, чтобы заострять его о различные жизненные проблемы. Решишь одну задачу, вторую и приобретёшь опыт решения третьей задачи, о наличии которой ты пока ещё не догадываешься....
Этот человек говорил много, и не всё им сказанное было понятно. Лишь через какое-то время она понимала, что он тогда хотел ей сказать.
-- А как вас зовут? -- спросила Вера Филипповна.
-- Зачем тебе это? -- удивился учитель.
-- Ну как же, -- удивилась Вера Филипповна. -- В общении принято называть себя по имени и отчеству. Чтобы не путаться.
-- И где же здесь общество? -- оглянулся учитель. -- С кем это ты меня здесь путать собралась?
-- Ну, всё равно, -- смутилась пожилая ученица. -- Полагается так.
-- Полагается, -- передразнил её крепыш. -- Понапридумывали себе правил, условностей, и заменили ими себе реальную жизнь. Имя, фамилия, отчество. Что это как не табельный номер в регламенте, который нам уже давно жизнь заменил. А имя, данное тебе родителями, есть величина парадная, не суетная и нечего её разворачивать перед каждым встречным- поперечным.
-- Но я ведь...
-- Да, я категория особенная, потому и принимаю тебя, Вера свет- Филипповна. Это сочетание определений пришлось мне по нраву. Ведь Вера есть безусловное признание чего-то вопреки формально- логических доказательств обратного, а Филипповна означает, по греческому первоисточнику любовь, влечение. Вера в сочетании с влечением несёт положительную основу, для жизненного пути обладателя сей "формулы", но нуждается в защите от того, кто формулой сей умеет манипулировать.
-- Объясните, пожалуйста.
-- Потом, на сегодня это не самый главный фактор. Мне формула идентификации уже не нужна, ибо прошлая моя жизнь закончилась, а в этой меня зовут по профессии - Знахарь. Или Белун.
-- Белун...
-- Да. Одни вкладывают в это определение мою заметную седую шевелюру, как элемент идентификацмм, другие ассоциируют с грибом- боровиком. Сам же я склоняюсь к третьей версии - несущий в себе благий свет, просветление. Я стараюсь приблизиться к этому и оправдать сию формулу.
-- Как интересно, -- восхитилась его ученица, словно вдруг снова сделалась юной наивной девицей.
-- Ты тоже со временем можешь подобрать имя по своему разумению и вкусу, и под ним впоследствии прославиться своими благими деяниями.
С того дня Вера Филипповна обращалась к своему учителю или на "вы", или называла его Белуном, а тот её величал по имени- отчеству, или просто на "ты". С растениями было покончено, и Белун ей теперь растолковывал механизм изготовления из лекарственных растений снадобий.
-- Ты пойми, Вера свет- Филипповна, что организм человека, как и другого- всякого существа, сам себе нужные лекарства изготавливает на тонком молекулярном уровне и не надо мешать ему химическими добавками, коими так настойчиво торгуют городские аптеки. Они лишь сумятицу вносят в нутряные процессы и устраивают своеобразные "мины", которые здоровье подрывают.
-- Но зачем тогда лекарства продают всем и каждому?
-- О, это тема для длинной и поучительной беседы, которую мы проведём как- нибудь в другой раз, а пока вернёмся на то место, где мы замешкались. Значит, не надо мешать организму, а оказать ему помощь строительным материалом, из коего он и выстраивает свою защиту.
-- Какую защиту?
-- Медики называют её иммунной системой, составляющей совокупность иммуноцитов, специальных клеточек, которые и создают антитела для противодействия внешнего агрессивного влияния. Вот мы им и поставляем тот строительный материал, из коего защита и составляется. А для этого надо знать, что и как делать надо. Когда мази втирать, когда отвары делать, когда ингалянты вдыхать, ну и так далее...
-- ... А почему, Белун, вы собираете свои травы здесь, вдали от своего дома?
-- Давно я ждал этого вопроса. Он говорит, что научилась ты, Вера Влекущая, заглядывать в суть вещей и более моя помощь тебе не требуется. Теперь ты сама, руководствуясь знаниями, умениями и опытом, можешь идти свой собственной дорогой, без сторонней поддержки. А хожу я сюда по той причине, что место здесь дюже особенное.
-- Особенное? -- удивилась Вера Филипповна.
-- Да, моя уважаемая ученица. Особенное. Здесь пересекаются миры и дарят окружающей природе кусочек своего естества, которое заставляет их играть особыми сочетаниями частиц и лекарства получаются более действенными. Но, вместе с тем, это место несёт в себе опасность для непосвящённых. Здесь можно сгинуть бесследно и бродить неприкаянным между теми мирами. Ты смотри, Вера свет- Филипповна, за зарницами. Как нальются они кровушкой алою, знай, что назрела опасность.
-- И тогда надо избегать тех мест?
-- Лучше так. Есть там тропы заветные, но надо уметь видеть их - пользовать, вот только хитрость та не каждому дадена, ох, не каждому.
-- А сами вы, Белун, те тропы видеть можете?
-- Ох, и хитра же ты, Вера, ох и любопытна. Ну, хорошо, уважу тебя. Видишь вон ту траву? Она в народе именуется "ведун- трава". Если испить её и потом глаза ею протереть, то и ты те тропы увидеть сподобишься. Вот только я бы не хотел, чтобы ты по ним путешествовала. Занятие сие для могутных мужей, но не для знахарей и ведунов...
-- Занятие сие для могутных мужей, -- произнесла вслух Вера Филипповна, но Мишка Котов не оглянулся, а продолжал двигаться вперёд. На ходу травница достала из холщовой котомки крошечную бочажку, сделала маленький глоточек, а потом вылила остатки жидкости с резким запахом на ладонь и начала ею смачивать глаза. Скоро побежала обильная слеза, но травница подняла голову вверх, где аллели зарницы восхода, непривычного багрового оттенка, и часто заморгала, чтобы отвар растёкся по роговице и проник внутрь, под веки. Потом ускорила шаг, чтобы догнать пастуха, чья спина уже скрылась за кустами черёмухи.

                +                +                +
-- Послушайте, уважаемый Тимофей... э-э... Как вас там по батюшке?
Есюнин шёл за фермером и разглядывал его спину. На душе было препоганейше. Хотелось чем-то разбавить это чувство.
-- Не важно.
-- Ну, а всё-таки.
-- Игнатьевич.
-- Очень приятно. А я вот Анатолий Всеволодович. Вы уж не серчайте насчёт дочери-то.
Феофанов дёрнул плечами и промолчал, напряжённо всматриваясь в линию кустарников. Есюнин тяжело вздохнул.
-- Ну, виноват, ну, каюсь. Бес, как говорится, попутал. Настроение ещё со вчерашнего противнейшее. То одно, то другое. Эдик едва ногу не сломал, поход этот их скаженный, а теперь вот велосипед, будь он неладен. На день рождения я его сыну купил. У нас это называется - достал. Ведь так просто такую вещь не купишь. Дефицит! А тут смотрю - в лесу валяется, и руль набок вывернут. Думаю, вот ведь, бесенята, угнали-таки. Не уследил Эдик колченогий за своим транспортом. Вот и пальнул, вспыливши. Так ведь для острастки только, вверх. Думал, сорванцы- подростки, а вашу дочку я просто не разглядел, Тимофей... э- э... Игнатьевич. Вы уж...
-- Да помолчите вы... в самом деле.
Прораб обиженно замолчал, вздыхая, но тут же опомнился и подобрался ближе. Теперь его шумное сипящее дыхание раздавалось прямо под ухом фермера.
-- Случилось что? -- шепнул Есюнин, оглаживая ладонью полированное дерево приклада.
Феофанов поморщился, но вынужден был объяснить, хотя бы для того, чтобы заставить спутника не говорить, но слушать.
-- Случилось. Что-то здесь не то. Я ничего не могу понять, но чувствую, что здесь что-то не так. Прислушайтесь-ка.
Есюнин послушно вытянул шею и вытаращил глаза. Лес был как лес. Сосны. Осины. Берёзы. Ёлки. Правда, вперемешку с хворостом и шишками.
-- Не слышу ничего.
-- Вы к себе прислушайтесь, к своим ощущениям.
Странный он какой-то, этот самый Феофанов. То ни с кем не знается, хозяйством своим обширным, от всех огороженным, заправляет. То вдруг оказывается учёным- исследователем, бросившим всё, чтобы забраться в такую глушь. Видать, порученное дело завалил по-крупному, вот здесь и спрятался- схоронился. Но от себя, известно, не скроешься. Отсюда и постоянное недовольство.
Превозмогая себя, Есюнин прислушался к своим ощущениям. И они ему подсказали, что впереди что-то не так. Это было необычное ощущение, когда не хочется идти, лучше повернуть или вернуться назад. Как если бы перед ним стоял невидимый указующий валун с письменами, а хранитель его, те предупреждающие надписи, прочтя, внутри твердил: "Поверни", "Вернись"...
-- Ага, -- сказал Есюнин. -- Чувствую. О- бал- деть!
-- Что чувствуешь?
-- Ровно кто меня заставляет назад повернуть или в сторону.
-- В какую?
Есюнин мысленно пожал плечами, а потом снова прислушался.
-- Кажется, туда...
-- И у меня такое чувство. Идём туда.
Так они и двинулись дальше. Медленно, прислушиваясь к себе и к тишине, их окружающей. Должно быть, со стороны это смотрелось забавно. Два мужика шли друг за дружкой, зигзагами, медленно, вразвалочку. Так ходят по болоту или по минному полю.

                +                +                +
Зачем она сделала это - сбежала из машины, везущей её домой, Аглая не смогла бы объяснить. Просто взяла вот и сбежала. В качестве протеста. Она больше не могла находиться дома и всё тут! Эти домашние стены, которые всегда ранее ассоциировались с надёжностью и защитой, теперь представлялись казематом, острожною камерой. Ей сделалось душно в последнее время дома, хотелось вырваться на волю, взлететь птицей и отправиться в самую дальнюю даль, где сосредоточились все чудеса мира, о которых она читала в книжках.
Это всё папа придумал, создать домашний "оазис", самодостаточную зону, свободную от влияний внешнего мира, защитить от несправедливостей её и маму. И себя. И то ему невдомёк, самому черпнувшего лишений, что ей-то Аглае, от этого не лучше. Она лишилась всего и видела только одни лишь стены. У неё не было подруг, друзей, любимого занятия, школы, а мир её был узок и мал, ограниченный Звягином.
Конечно, мама и папа давали ей образование, и раз в год - экстерном - она сдавала зачёты и переходила в следующий класс. Папа был физик, а мама лирик, гуманитарий, и среднее образование ей гарантировалось, но ведь говорят, что жизненный опыт человек получает, общаясь со сверстниками, которые говорят на своём языке и знают такое, до чего взрослые, ни в жизнь не додумаются, ибо у них другие интересы.
Звягино, как в болоте, завязло в зелёной тоске и лишь летом она, та тоска неохотно отступала прочь, когда на летние каникулы съезжалась детвора. Тогда Аглая отходила от тоски и слушала- слушала Лену, Катю или других девочек, или даже тех смешных мальчишек, "братцев- кроликов" и новенького Эдика, который так смешно пыжился, желая ей понравиться.
И ещё её очень интересовал тот загадочный Дом, тайну которого пытался разгадать папа. Они сидели с мамой на кухне и обсуждали все дела, связанные с тем Домом, думая, что она спит, а она вовсе и не спала, а слушала и очень внимательно, затаив дыхание. И как можно спать, когда рядом живёт тайна.
А теперь, мой Читатель, встань, подойди к зеркалу и спроси самого себя, пытливо заглядывая в глаза: "Смог бы ты добровольно прочь от чуда?" Уверен, что Ты ответишь: "Да", если тебе более двадцати пяти лет. Однозначно "нет!", если тебе в районе пятнадцати.
Так чего же удивляться, что Аглая вышла из УАЗа и кинулась обратно, туда, где был тот самый Дом, в котором пропала Лена, и куда направился её отец, плоть от плоти которого была и она сама.
Плохо было то, что она осталась одна. "Братцы- кролики" Лямины были хоть и суетливы и вечно спорили, но всё ж-таки это будущие мужчины, защитники, и с ними в лесу не было страшно. Но потом она подумала и решила, что Лене в том непонятном, загадочном Доме ещё страшней и ничего она там поделать не может, а потому надо всем очень постараться, чтобы её оттуда вызволить.
Всем, это значит и ей, Аглае, надо не сидеть, а действовать. Но что может сделать юная девушка, да ещё одна- одинёшенька, когда этим же занимаются взрослые люди, умудрённые жизненным опытом и взаимовыручкой? Что? По крайней мере, она может быть рядом и проследить за ними. Взрослые, они излишне упёртые в своей самооценке, и оттого могут "наломать дров", а она, Аглая, может помочь им исправить ошибку, появившись в нужный момент.
Примерно так рассуждала Аглая, пробираясь вдоль тропинки, на которой остались следы УАЗа. Где-то здесь должна быть берёзка со сломленной засыхающей вершинкой, откуда надо сворачивать влево. Поблизости должен находиться тот самый дом.
А по ту сторону следов стоял водитель Лямин и растерянно поглядывал по сторонам. Его попросили, почти что приказали, отвезти домой тихую девушку Аглаю, которая всё время проводит в домашней работе, а здесь вдруг оказалась норовистой и проворной до такой степени, что обвела вокруг пальца пожилого человека, который сейчас впал в состояние крайней неуверенности, ехать ли дальше или отправляться прямо сейчас на поиски сей юной особы.
Точку в размышлениях невольно поставили внуки. Они сначала выглянули наружу, а потом, моментально всё поняв, полезли из салона и потащили велосипеды, свой и есюнинский.
-- Деда, мы сейчас...
--... Мы найдём её. А ты пока...
-- ... Пока езжай обратно...
-- ... Ей Богу!
Ей Богу? Лямин начал багроветь лицом. Это его-то, пожилого человека, почётного ветерана Центральной районной больницы, кавалера медали почёта и обладателя аж восьми грамот, сегодня всякий норовит поучать и командовать.
-- Да я вас... А ну марш обратно в машину!
-- А как же...
-- Как же Аглая?
-- Найдутся и без вас...
Вздыхая, из салона полезли взрослые участники спасательной экспедиции, Аркадий и Владимир. Они в Звягине появились совсем недавно, соблазнившись рассказами товарища, коим был Есюнин, о красотах деревенской жизни и пожелали стать его соседями, а сейчас зарабатывающие себе авторитет на местном уровне. Только поэтому они и отправились в этот поход и были рады, когда появилась возможность достойно отступить. Но, похоже, обстоятельства опять, к сожалению, менялись.
-- Возвращайтесь домой, -- заявил Аркадий Беленький. -- Мы найдём эту вашу Аглаю и вернёмся обратно своим ходом. Благо, недалече будет.
-- Точно, подхватил его приятель, Владимир Куропаткин. -- Заодно и прогуляемся. Хорошо здесь у вас. Природа, воздух чистый. И всё такое прочее.
-- Спасибо, мужики, -- заявил им с облегчением Лямин. -- Я этих гавриков домой доставлю, хвосты им накручу, чтобы неповадно бегать было без предупреждения и, сразу - назад. Доставлю вас домой с ветерком и - с меня причитается.
-- Да будет тебе, дед, -- махнул рукой Аркадий.
-- А что? -- не согласился с ним второй "дачник". -- Посидим культурно вечерком, Толя с нами и этот, как его, Тимофей, который фермер. Выпьем за знакомство.
-- О, это дело, -- обрадовался Беленький. -- Это совсем другой коленкор вытанцовывается. Мы за мир во всём мире.
УАЗ укатил, а потом как-то улетучилось и хорошее настроение. Куда идти? Где прячется эта хитрая девица? Как бы и самим не заблудиться в этом лесу. Оба "дачника" отнюдь не были фанатичными любителями природы, заядлыми грибниками или охотниками. Ружья они приобрели под впечатлением рассказов Есюнина, который как раз был и рыбаком, и охотником, и умел при всём этом заразить других своими увлечениями. Но, когда его рядом не было, впечатления как-то тускнели, а отдых ограничивался лужайкой возле избы, где стояла открытая плита- мангал и вкруг неё несколько лавочек под дощатым навесом. А что ещё надо русскому человеку для культурного досуга?
-- Что делать будем? -- спросил приятеля Володя.
-- Прогуляемся назад, -- ответил Беленький. -- Нам, что сказал водитель, дед этих огольцов?
-- И что он нам сказал?
-- Что вернётся за нами. А мы пока прогуляемся по дорожке, чтобы он нас не долго искал. Если нам не попадётся эта девчонка, значит, не попадётся. Мы своё дело сделали - предприняли попытку. Значит и взятки с нас гладки. Вернёмся домой со спокойной душой. Да и что ей сделается здесь?  Она побежала к отцу. Тот всыплет ей оплеуху... Или просто выругает, но уже никуда от себя не отпустит. Хочется им по лесу шататься, пожалуйста, флаг им в руки.
-- И я так считаю, -- успокоился Володя. -- Значит, погуляем- подождём. Что-то я проголодался. Может, перекусим сначала.
-- И то дело, -- согласился Аркадий. -- Я даже с собой кое-что прихватил.
После употребления "кое-чего" настроение опять улучшилось и даже появилось желание сделать чего-нибудь этакого. Скажем, найти всё же эту сбежавшую девчонку. Дед на своей колымаге подкатит, а они ему - пожалуйста, извольте вашу беглянку забрать. Но теперь следите за ней сами, а мы, следопыты, дело своё сделали.
Они прошагали с километр, а там Аркадий обнаружил место, где беглянка углубилась в лес. Володя остановился и оглянулся, но УАЗ Лямина не показался вдали, на что он тайно надеялся.
-- Это что, мы идём в лес? -- уточнил он.
-- Конечно. Она где-то здесь.
-- А если мы.. это... заплутаем?
-- Не боись. Знаешь, я в пионерские годы... по этим лесам... о- го- го.
-- Когда это было, -- не сдавался Володя в своих опасениях. -- А если всё-таки...
-- Давай повесим на этот сук рюкзак. Водитель увидит его, остановится, потом кричать станет. Мы на голос и выйдем. С девчонкой или без - уже неважно. Сделали, мол, что могли.
-- А если мешок кто чужой заберёт?
-- Да кто здесь может быть, -- беспечно махнул рукой Аркадий. -- Глухомань здесь, глухомань самая что ни на есть настоящая.
-- Тогда ладно, -- согласился с ним приятель.
У дороги остался висеть довольно новый рюкзак цвета хаки, а два искателя острых ощущений углубились в лес, где скоро угодили в полосу стелящегося тумана. Это был необычайно густой туман, закрывшей им видимость на всё, что располагалось от них далее нескольких метров. В этом тумане гасли все звуки, а скоро улетучился и энтузиазм горе- искателей.
-- Аркадий, -- позвал приятеля Владимир, и фигура рядом остановилась. -- Как ты думаешь, почему здесь такие туманы?
-- Не могу знать, -- ответил ему тот. -- Я не турист и не охотник. Знаю, что туман концентрируется возле реки с холодной проточной водой или на заливных лугах. И всё...
-- А если, -- задумался Куропаткин, -- если впереди, в нескольких шагах дальше находится берег той реки, и этот берег может обвалиться под тяжестью двух человек? Эта затея мне нравится с каждым шагом всё меньше.
-- Предлагаешь вернуться? -- спросил Аркадий, но вместе и утвердил, как бы посоветовал.
-- Думаю, надо вернуться. Мы эти места не знаем, да ещё и туман этот. Смешно будет, если и за нами придётся снаряжать поисковую экспедицию, с собаками.
-- Смешно, -- подтвердил Беленький, но в голосе не ощущалось и капля того веселья. -- Возвращаемся.
Они повернули и двинулись обратно, обходя стороной призрачные силуэты кустарников и деревьев. Прошагав с полчаса, одновременно остановились. Туман не желал редеть, да и дорога, которую они недавно столь неосмотрительно покинули, никак не желала появляться. Да и эта глухая тишина, в которой тонули все звуки, действовала крайне угнетающе.
Снова остановились и начали совещаться, не глядя друг другу в лицо, чтобы не увидеть в глазах товарища отчаяния.
-- Непонятно, -- буркнул Владимир. -- Она давно должна появиться, эта клятая дорога.
-- Да какая там дорога, -- махнул рукой Беленький, -- направление движения, тропинка, колея.
-- Но всё-таки мы не могли её пропустить. Или могли?
-- Да не знаю я.
-- Думаешь, водитель этот уже где-то здесь?
-- Да что там ездить. Минутное дело. Оставил внуков своих сопливых да назад рванул. Наверняка, если бы не туман, мы бы его услышали.
-- Давай пальнём в воздух из ружья.
-- А что, мысль очень даже дельная. Вот только... я свои патроны в мешке оставил, у тропинки.
Тут оказалось, что и у второго спасателя в коробке были всего лишь гильзы, которые надо ещё снабжать порохом и пулями. Во время сборов некогда было думать о мелочах, вот одна из них и сыграла с ними скверную шутку. Получалось, что ружья их были не страшнее дубинки, но тут выяснилось, что в одном из стволов ружья у Куропаткина остался патрон.
-- Это я пробу делал, -- обрадовано объяснил Володя напарнику, -- зарядил ружьё, а выстрелил один раз. Про второй патрон как-то забылось, а теперь, кода понадобилось, вот он, миленький наш...
Своё головотяпство  и разгильдяйство он преподнёс как дальновидность и предусмотрительность. Вот так в нашей жизни многое встаёт с ног на голову и наоборот. Это как уж мы будем трактовать, и видеть, а не как есть в действительности.
-- Вот я его сейчас...
-- Осторожней, Володя. Держи ружьё строго вверх...

                +                +                +
Есть у знатоков свои секретные травы. "Одолень- трава", "разрыв- трава", "сон- трава", ведун- трава". Это могут быть всем известные растения, но их особые свойства проявляются при особом подходе при реализации их способностей, если можно так выразиться. Приготавливают знающие травники особые отвары, которые наполняются чудесной дополнительной силой с помощью наговоров.
Вера Филипповна слышала раньше о такого рода "ведьмовских штучках" и никогда не задумывалась об их смысле. Сделала она это лишь потом, когда она занялась научной селекционной деятельностью и особенно после, когда деятельность та закончилась практикумом под руководством Белуна, который мог "заткнуть за пояс" иного теоретика с академическим образованием.
Известно, что вода может нести в себе информацию, "запоминать" то, чем её насыщают. Эта тема связана, тем или иным образом, с работами многих учёных- гидрологов. Но, скажите на милость, откуда это могли знать полуграмотные бабки- знахарки, которые нашёптывали над своими снадобьями формулы наполнения?
Бормочет иная старушка- знахарка : "Владыко вседержатемо, врачу дух и телес, смиряй и возноси, наказуй и паки исцеляй, брата нашего (называет имя) немоществующа посети милостею Твоею, простри мышцу Твою, исполненную исцеления и врачебы: и исцели его от одра и немощи, запрети духу немощи, отстави от него всяку язву, всяку болезнь, всяку курану, всяку огневицу и трясавицу: и ещё есть в нём согрешение, или беззаконие, ослаби, остави, прости Твоего ради человеколюбия, ей Господи, пощади создание Твое во Христе Иисусе, Господе нашем, с ним же благославен еси и с пресвятыми и благими и животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь".
Шепчет, бормочет полуграмотная травница, знахарка, и ведь действует отвар, усиленный целительной формулой. Те наговоры они скрупулёзно переписывают, слово в слово, и наделяют ими своих учеников и последователей, чтобы те и дальше несли индивидуальную форму народного траволечения. Но лишь самые умудрённые и "продвинутые" травники начинают понимать, что дословный наговор вовсе не обязателен, что он лишь последовательная тень того давнего могутного лекаря, что начал этими наговорами лечить людей, вкладывая в это благое дело и лекарства частицу своей души. И, если у тебя цельная душа, переполненная благодатной энергией, ты можешь составлять собственные лечебные формулы, и они будут действовать не менее целительно, а по наполненности своей, так и даже более.
Это Вере Филипповне поведал Белун и пересказал некоторые собственноручно им разработанные формулы- наговоры, коими он наполнял свои снадобья. И всего-то делов, что к ним надо иметь цельную и могучую душу. А где её взять?  Как где? Да тебя ею одарит Природа- матушка, если будешь жить её заповедями и образ жизни вести соответственно. Когда Вера Филипповна всё это осмыслила, Белун низенько ей поклонился и удалился к себе.
Они потом ещё не раз встречались, ведь мудрый знахарь давно облюбовал эти места для травосборов, но сейчас они уже общались не как "учитель - ученик", а на равных.
Для сегодняшнего похода Вера Филипповна изобрела новую содержательную формулу, которой зарядила отвар "ведун- травы". И теперь лес для неё сделался совсем не похожим на обычный, привычный. Ветви деревьев вдруг сделались пушистыми, словно их покрыл золотистый иней особой конфигурации. Трава сделалась живым ковром, который извивался в каком-то особом танце, музыка к которому доносилась на пределе регистра звукового диапазона, и главную партию в той музыкальной симфонии играл ветер. Это и была жизнь, особая форма Природы, которая открывается лишь Посвящённым четвёртой и пятой степени.
Формула была изобретена на наитии, и теперь травница и теперь травница оглядывалась с изумлением, касаясь особыми струнами души струн Природы, которые и рождали ту живительную музыку, от которой появлялись дополнительные силы и лёгкость в передвижениях.
Начавшая отставать, Вера Филипповна легко догнала Мишку Котова, который покосился на неё и небрежно спросил:
-- И ты видишь всё это?
-- Да, но откуда ты...
-- Оттуда.
Оттуда. Он хохотнул. Он ведь сказал всю правду, вложенную в одно слово, но вряд ли старуха поняла, что тогда, в далёкой от сегодняшнего дня юности, в душу ему вложили какой-то ключик, который открывал некую "кладовую", где хранилась большая сила, прикасаться к которой Мишка почему-то боялся. Ему и невдомёк было, с его-то ущербленным разумом, что этот ключик есть выход на астральный уровень, закрытый для обычного, заурядного человека, вот только давался он Мишке очень уж тяжело...
Но сейчас, когда он находился в зоне влияния Убежища, выход произошёл сам собой и он теперь знал, что скоро увидит Дом, узреет все тайны, его наполняющие, найдёт ту испуганную дурёху, что до сих пор бродит по Дому и прячется от его хозяев.
Быть может, он даже встретит в Доме "дядю Лёшу", следы присутствия которого он слабо, но ощущал.
Где-то далеко хлопнул выстрел.
-- Что это было? -- спросила у Мишки его пожилая спутница.
-- Стрельнул кто-то, -- пожал тот плечами.
-- Но кто? -- вопрошала старуха, но Котова всё это не очень-то интересовало. Он спешил к Дому, но спутница была ему на равных и он ответил:
-- Кто бы там ни был, но они сошли с тропы и скоро пропадут.
-- Куда?
-- Не важно. Им уже не вернуться обратно.
-- А если это кто из Звягина, из наших соседей?
Но Мишка уже не ответил. Его это не волновало. У каждого своя доля, своя задача. В его задачу не входили обязанности спасать дуралеев, которые, предупреждённые, полезли в самую середину опасностей. За глупость надо платить! Котов эту истину прочувствовал на своей собственной шкуре и был с нею согласен. Но у Веры Филипповны мысли работали по- другому и она остановилась.

                +                +                +
-- Что это было? -- спросил Есюнин у фермера. Тот пожал плечами, но прораб не желал успокаиваться.
-- Я ведь ясно слышал. Это был выстрел. Кто-то хотел привлечь к себе внимание.
-- Но кто это мог быть? Ведь твои соседи уехали домой с внуками Лямина и Аглаей.
-- Во-первых, они обещали вернуться и ждать нас в Багряницах, а во-вторых... всякое могло случиться.
-- Например - что? -- остановился Феофанов, насторожённо глядя в глаза спутнику.
-- Да мало ли что. Машина могла поломаться. Старая ведь она. Лямин тогда её чинить начнёт, а ребятня попытаться тем случаем воспользоваться и "ноги сделать" под шумок. Тогда Аркадий с Владимиром за ними следом пойдут. Или к нам. Признаюсь честно, что в лесу они за новичков пойдут и заблудиться для них в порядке вещей. Вот в этом случае они и могли стрельнуть... Это если не брать в расчёт худший вариант.
-- Какой ещё?
-- Что ваш старый дом обитаем. И те, что его населяют, вышли нам навстречу. Как тебе такой расклад?
Оба одновременно начали проверять свои ружья, готовясь к тому, худшему варианту развития событий.
-- И что ты предлагаешь? -- спросил фермер, убедившись, что его ружьё заряжено и готово к действиям.
-- Два варианта. Первый - вернуться и узнать, кто там пальнул и не нужна ли им наша помощь.
-- А второй?
-- Разделиться. Я вернусь, а ты пойдёшь дальше один. Но это всё становится опасным. Я чувствую...
-- Я тоже чувствую...

                +                +                +
Лямин, высадив внуков, тут же помчался обратно по своим следам, по оставленной колее, и катил до тех пор, пока не увидел висящий на дереве рюкзак, оставленный здесь в качестве сигнала. Судя по всему, отсюда его пассажиры ушли в лес.
Игорь Павлович вылез из машины и глянул в глубину леса, которую заволокло утренним туманом. Там, дальше, всё тонуло в мутном киселе. Он приложил к губам ладони, сложенные раструбом и крикнул:
-- Э- гей! Мужики! Вы там?!

                Глава 13. Дневник участкового Хлюдова-2.
Элеонора закрыла рукописную книгу и бережно положила её на кресло, где та лежала ранее. Теперь ей многое стало понятней. Этот дом был выстроен при участии разума из иных миров. Фантастика!
Существа из другого мира хотели покорить людей и преобразить их, превратить в своё подобие. Для этого они использовали страстного и фанатичного искателя острых ощущений, Филиппа де Маршана, которого они преобразили и наделили своими возможностями, взамен чего он согласился с ними сотрудничать. Он, в свою очередь, использовал способности брата, каким-то образом воздействуя на его сознание, и заставил его выстроить сооружение со встроенным преобразователем пространства, какой он создал в своё время, подхваченный каким-то дьявольским вдохновением. Через этот преобразователь он вошёл в наш мир, чтобы служить здесь на благо и пользу своих новых хозяев и покровителей. Но здесь он столкнулся с неожиданным противодействием в лице Модеста Черепанникова и его друзей. Рукопись заканчивалась едва ли не на полуслове, и о дальнейших событиях можно было просто фантазировать.
Каким-то образом Черепанникову удалось остановить Вершителя, но это место, этот Дом, Убежище, продолжало функционировать, здешние "обращённые" обитатели продолжали красть местное население, но своей деятельности не форсировали, работали скорей по заданной кем-то (Вершителем?) команде.
Что ещё?
Тут взгляд Эльки упал на толстую тетрадь, которую она, неосознанно, притащила с собой из мезонина. Она едва не выронила её, когда поскользнулась на черепице крыши. Она принесла тетрадь сюда и теперь та лежала, готовая открыть новые тайны этого дома.
Элен хотелось продолжить чтение, но ещё больше хотелось есть. От старинной шоколадки осталось приятное сладкое воспоминание и большая жажда. Голод и жажда способствовали укреплению смелости, и она отправилась на поиски, прихватив тетрадку с собой.
Вся наша жизнь состоит из бесконечной цепочки действий по схеме "причина - следствие" и это побуждает к развитию, движению вперёд. Те, у кого отсутствуют вразумительные побуждения, рано или поздно скатываются в стагнацию и влачат жалкое безрадостное серое существование, пусть даже при этом сытое и благополучное. Отсутствие развития ведёт к деградации человека, социальной группы, общества.
Это можно наблюдать и на примере нашей героини. Если бы она нашла здесь источник питания, то забилась бы в дальний угол и затаилась там, отгородившись от всего, пропустив все события и, кто знает, чем бы ещё всё закончилось, но ясно уже одно, что своего будущего в свете жизненной перспективы она бы лишилась. Мы Вас уверяем.
Итак, Элеонора выглянула в коридор и, побуждаемая чувством голода, двинулась вперёд. За время своего обитания здесь она кое-как изучила эту половину дома, и знала, что в музыкальном "салоне" остались высохшие сладости, что в "будуаре кошки" имеется кран с питьевой водой, а в саду оставались ещё не выкопанные корнеплоды. Прожить можно, ведь "отец", который покровительствовал ей из сна, сказал, что к ней идут на помощь друзья, но они могут не успеть, если она не будет вести себя осмотрительно.
Ей было непонятно, каким образом погибший отец мог быть здесь и оказывать ей поддержку. Если бы он ей приснился один раз, это можно было бы списать на простое совпадение. Но здесь явно выстраивалась некая система, которую надо понять и как-то объяснить.
Есть такое понятие - ангел- хранитель. Здесь имеет место быть и обострённое чувство интуиции, и умение делать правильные логические выводы, но кроме всего этого материализма есть ещё что-то свыше этого. Элька сосредоточилась. А что, если представить себе такую вещь, что, когда люди умирают, какая-то часть души остаётся с нами. К примеру, у умирающего есть любимый, обожаемый человек и он жаждет помочь, оберечь его. И в силу каких-то пока ещё непонятных нам процессов происходит разделение ауры, и часть ауры умирающего соединяется с аурой своего обожателя, имея при этом некий "пароль" совместимости. Та главная часть души, которая возносится на небеса, сохраняет некую связь с другой "половинкой" и через ту "половинку" может делиться информацией, хотя бы таким вот образом, через сновидения. Тогда получается, что отец, который очень её любил, стал её охранителем и помогает ей сейчас, когда она попала в экстрим.
От этой мысли стало легче, и Элька даже оглянулась, словно могла увидеть рядом, на стене, тень отца. Если её предположения верны, то отец растворился и слился незримо с ней, но Элен всё же прошептала: "Спасибо, па..."
Расчёт Элеоноры был довольно простой. Она рассчитывала найти ту давешнюю кошку - Мурру. Кошка выглядела довольной жизнью и общительной, а это значило, несомненно, что питание для неё не было проблемой. Если она и охотилась за мышами, ящерками и прочей охотничьей живностью, то для личного удовольствия, а не для возможности выжить. В противном случае агрессия вошла бы у кошки в привычку, агрессия и одичание, а это как раз и не наблюдалось. То есть оставалось найти её и проследить, когда она отправится на очередной приём пищи, где, вполне вероятно, найдётся что-то и для Элен. Что может быть проще?
Стараясь не думать, что пресловутая кошка могла питаться на кухне у "хозяев" этого дома и те лично отваливают ей её законную порцию. Элька двинулась по направлению к "будуару кошки".
Обычно животные привязываются к своим хозяевам и следуют за ними, выказывая всеми доступными способами свою любовь и преданность. Иное дело - кошки. Они привыкают к жилищу, и к его отдельным уголкам. Будем надеяться, что место "будуар" одно из самых любимых у Мурры.
Незаметной мышкой Элька скользила по уже знакомому коридору, даже кажется, сделавшись меньше ростом. Не потому ли и осторожные народности, африканские бушмены там, пигмеи или туземцы Адаманских островов, что располагаются в Индийском океане, отличаются от прочих людей размерами, в сторону уменьшения, что много времени проводят, скрываясь от постороннего взгляда, и, со временем, эта особенность начинает передаваться по наследству генетически? А может здесь задействованы иные процессы. Например, метаболистические?
Кошка оказалась на месте и нисколечко не удивилась приходу Эльки. Она подняла голову и посмотрела на неё равнодушными жёлтыми глазами, а потом снова уложила мордочку на скрещенные лапки. Так безмятежно может спать только хорошо накормленное животное, которое при этом находится в абсолютной безопасности и знает, что как только проснётся, может пойти в любой миг за добавкой и не сомневается, что непременно получит её. Но... если сейчас кошку разбудить и потревожить её истому, она может разобидеться  и удалиться, чтобы затем уютно устроиться в каком другом укромном тайничке, уже неизвестном Эльке, чтобы продолжить дальше своё дремотное времяпровождение. И нет ей никакого дела для глупой пришлой девчонки с её нелепыми страхами и стремлениями.
В таком сомнительном случае остаётся одно - собрать остатки сил и терпения и подождать, пока кошка сама выспится и поднимется, а пока-что надо чем-то занять себя. Чем? Да хотя бы дневником участкового инспектора Хлюдова, который был в курсе творящихся здесь безобразий и умел выстроить свою защиту на основании полученных сведений.
Элька уселась на кровать и принялась листать тетрадку. Где же она остановилась? Ага, вроде бы на этом месте...
"Сначала я хотел установить дежурство, бодрствуя поочерёдно с Володей Елсуковым, но потом отказался от этой мысли. Нам требовались силы, чтобы сражаться с таким необычным противником, да ещё и у него дома. Тут или ты пан, или пропал окончательно. Середины быть не должно, не получится, а потому нам особенно нужны силы. Завтра мы попробуем что-то сделать, а если у нас ничего не получится, будем уходить. Уходить, чтобы позднее вернуться с подмогой. Мы всё равно вытащим вас, друзья наши, Серёжа Прохоров и Витя Ахрамеенко. Вытащим, или погибнем здесь все, а вот этого очень не хочется. Ведь война позади осталась, равно как и страшные послевоенные годы, когда всем приходилось очень тяжело, строить, кормить, защищать..."
Дальше в тетрадке записи были сделаны не таким ровным и аккуратным почерком. По видимому, лейтенант Хлюдов торопился и вёл дневник урывками, почти что на ходу, по необходимости помочь тем, кто придёт за ним следом, люди грамотные и сведуще. А пришла и читает тетрадь она, бедовая девчонка Элька.
"Они нас провели. Притихли, дали нам расслабиться, а потом напали. Но это случилось уже ближе к утру, а до этого мне приснился странный, удивительный сон, в котором я снова очутился в армии. Мне, да и многим другим фронтовикам, слишком часто приходится, таким вот образом, снова и снова переживать те тяжёлые времена. Уже хотелось бы многое забыть, но словно кто со стороны выдёргивает всё это со дна колодца памяти...
В этот раз я увидел не момент боя, а занятие в учебном лагере, в который нас посылали в моменты передышки и восстановления сил. Это была разведшкола, в которой мы, фронтовые разведчики, проходили некоторые дисциплины, в момент, когда курсанты одного выпуска уже покинули школу, а следующего ещё здесь не появились.
Здесь, во сне, по классу расхаживал наш старшина Войтенко и читал нам лекцию.
-- Иногда, товарищи, мы оказываемся в ситуации, когда оружие применять невыгодно. Да, бывают такие моменты. Чаще всего они возникают как раз во время вылазок в глубокий тыл противника. В прифронтовой полосе оружие - это наш главный защитник и помощник, но когда мы действуем за пределами фронта, может статься, что это оружие может нас подвести. Каким образом? Хотя бы взять шумовой фактор. Это есть привлечение внимания к своей собственной персоне и своим товарищам, и может стать тем стартовым моментом, когда в погоню за вами отправится зондеркоманда или егерское спецподразделение, что тоже не есть подарок. В таком вот разрезе и надо действовать, учитывая важные моменты сохранения тайны своего присутствия.
-- Но, -- поднял палец вверх старшина, -- как быть, если ваше присутствие было обнаружено кем-то. В этом случае рекомендуется применять подручные средства, такие, как ножи, дубинки, просто палки или даже банальные кулаки, действую решительно и умело, использую особенности местности или помещения. Рассмотрим вариант помещения. Скажем, во время проведения спецзадания вы столкнулись, нос к носу, с патрулём, скажем, в обширном холле. Что надо делать? Прежде всего, запомните, товарищи, что противник мыслит стереотипно и ждёт от вас тех поступков, которые, по его ходу мыслей, вы будете делать. Так вот, для того, чтобы преодолеть превосходящие силы, надо вырваться за пределы тех стереотипов, чтобы сбить противника с толку, заставить его нервничать, ошибаться и, значит, делать всё, чтобы проиграть бой ещё до того, как он начался.
Единого плана действий не существует. Единый план действий и есть тот стереотип, которого от вас ждут. Разведка есть продукт индивидуального творчества, который выстраивается на импровизациях. Разведчик всегда актёр, который нестандартно мыслит и действует. Стандарт есть устойчивая клетка, ограничитель, вериги, что лишь облегчает  задачу противнику.
-- Я вижу, что курсант Хлюдов улыбается, -- заявил вдруг Войтенко. -- Это значит, что курсант Хлюдов всё знает и всё умеет, и ему забавно наблюдать за суетливой толкотнёй новичков. Мне думается, что сейчас нас курсант Хлюдов научит, как правильно действовать. Рассмотрим такой вариант - курсант Хлюдов с напарником оказываются во время выполнения ответственного и опасного задания в закрытом помещении, в котором неожиданно появляется команда противника, превосходящая вас численностью. Ваши действия, курсант Хлюдов.
-- Ну, -- почесал в затылке Алексей, -- я постараюсь выхватить пистолет и пристрелить возможно большее количество...
-- То есть действовать так, как и ожидает от вас противник. Но ведь у противника оружие наготове, а вам надо его ещё достать. К тому же ваш товарищ устал и прилёг отдохнуть. Получается, что вы провалили задание и погибли сами, да ещё и вместе с товарищем...
-- Подождите. Я... притворюсь пьяным и попрошу у них... чего-нибудь, а затем, когда они расслабятся, нападу на них.
-- Уже лучше, но, учитывая их численное превосходство и знание окрестностей...
-- Тогда, я... вырублю свет в помещении и буду действовать ножом. Мой товарищ спит, значит - каждый, кто попадётся мне в темноте и есть враг.
-- Вот оно, верное решение! Курсант Хлюдов умеет находить верное решение, от того и имеет моё к нему хорошее расположение. Итак, товарищи, запомните вариант Хлюдова - любым предметом, камешком, пулей, даже ложкой разбить лампу. Наступившая внезапно темнота является кратковременным визуальным шоком, равно как и скоротечная вспышка в темноте фонаря, направленного в глаза противнику. На пару секунд противник будет гарантированно огорошен и вы, действуя ножом или даже голыми руками, можете нанести ему такой урон, какой сможете и тем уравняете ваши шансы на противостояние с превосходящими изначально силами, а все дальнейшие действия будут зависеть от тех знаний и умений, которые вы получите в стенах этой школы и во время практических занятий, то есть боестолкновений с настоящим, не условным, повторяю, противником, который вам подыгрывать ну никак не станет... 
В это время я и проснулся. Проснулся и сразу понял, что в комнате мы с Елсуковым не одни. Володя продолжал спать, мирно похрапывая, обняв автомат, а рядом уже были четыре, пять, нет, шесть тёмных силуэтов. Двое склонились над Елсуковым, ещё двое направлялись ко мне.
Когда они остановились рядом, я переплёл свои ноги с ногами одного из "силуэтов" и резко повернулся на бок. Тот с грохотом повалился, а я уже был на ногах и кулаком свалил второго, который не успел ничего сообразить. Не останавливаясь, я шагнул к остановившимся в центре комнаты. В разведшколе нас обучали приёмам рукопашного боя, учили бить в определённые точки тела. На деле нам чаще приходилось стрелять или взрывать, а ножом или кулачками махать приходилось, когда часовых "снимали" или за языками охотились.
Мы заперлись в этой комнате на задвижку, не зная, что здесь имелась ещё одна дверь, спрятанная в стене. Вот через неё и попали сюда ночные "гости". Я свалил двоих, потом ещё одного, но они скрутили Володю, а потом все скопом навалились на меня. Вот тогда я зарычал, как бывало на фронте, когда ходил в атаку, схватил одного, прикрылся им, а потом точными ударами отогнал остальных, а когда они все вместе попробовали навалиться на меня, швырнул что есть мочи на них их же товарища, перескочил через кучу ворочающихся тел, открыл дверь в коридор, сунул кулак в лицу тому, кто стоял там, но тес стражем оказался ... Ахрамеенко, а такого так просто было не свалить. Он развернулся и влепил мне такую ответную "плюху", что я вылетел, в буквальном смысле, высадив собственным телом окошко со всеми перекрестиями рамы.
Уж каким таким удивительным образом я сумел извернуться, но только приземлился на все четыре конечности и сразу же шустро рванул к лесу, сначала как был, на четвереньках, а потом на ногах. Уже в лесу я оглянулся. Меня преследовали, но погоня была далеко, и я ушёл от них, затерявшись в лесных зарослях. Тягаться в лесу с разведчиком у них оказалась кишка тонка. Но только радоваться у меня не было никакого резону. Хоть  я им в руки и не дался, но потерял при этом последнего своего человека, который остался там, в доме.
Сгоряча я засобирался было вернуться за ним, пока те, из дома, бродят по лесу, в поисках меня, но здравый смысл во мне всё же победил и я пошёл в сторону Багряниц. Надо быть с самим собой честным - в одиночку мне с ними не сдюжить.
Мысленно я уже возвращался обратно, во главе отряда из десятка решительно настроенных мужиков, вооружённых охотничьими ружьями, ножами и топорами. Придётся ведь вскрывать запертые двери. Мы перевернём там всё вверх дном и освободим наших товарищей. Разве может быть иной исход этого дела?!
Это входит в перечень прав участкового инспектора, организация добровольной дружины для содействия в деле наведения порядка. А поможет мне не кто иной, как председатель сельсовета, бывший фронтовик, Макар Гордеевич Зыков. Кажется, мы с ним успели найти общий язык.
К нему я и направил свои стопы в первую очередь, благо уже рассвело, а сельский люд рано делами заниматься начинает.
"Голову" я нашёл на своём месте, в избе, где, кроме собственно сельсовета, размещался ещё фельдшерско-акушерский пункт, почта, магазин и пункт потребкооперации, разделив большой рубленый дом на несколько маленьких изолированных помещений, отгороженных друг от друга дощатыми, а то и фанерными перегородками, оклеенными дешёвенькими обоями или просто газетными листами, засиженными вездесущими мухами.
-- Макар Гордеевич, -- заявил я прямо с порога, -- выручай. Нуждаюсь в твоей помощи вот так.
Я резанул по заросшей щетиной шее ребром ладони, на что Зыков молча кивнул головой, глядя на стол, где лежала стопка разнокалиберных бумажек. Я подошёл к нему, прихватив по дороге расхлябанный стул, и уселся напротив него. "Голова" продолжал читать бумажки, поминутно вздыхал и шевелил губами.
-- Оставь свои дела, Макар Гордеевич, -- попытался отвлечь его от каждодневной бумажной рутины, напоминающее своей серой безнадёжностью этакое рукотворное болото. -- Давай займёмся настоящей проблемой.
-- Настоящей проблемой, -- повторил "голова" и снова вздохнул. -- Давай.
-- Этот ваш дом в лесу, -- начал я, думая, как бы всё изложить таким образом, чтобы всё выглядело не так уж отвратно, как это ощущал я в потаённой глубине души. -- Там всё серьёзней, чем я думал первоначально...
-- А я ведь предупреждал, -- снова вздохнул председатель сельсовета и принялся перебирать свои листочки.
-- Помню. Виноват, что недостаточно серьезно отнёсся и всё такое прочее, но это не меняет дела. Его необходимо закончить.
Я хотел ударить по столу кулаком, раздражённый его отсутствующим видом, но как-то сдержался. Надо человеком не командовать, а привлекать его к себе в союзники, партнёры, тогда у него будет и инициатива, и сочувствие к общему, значит, делу.
-- Макар Гордеевич, оставь ты свои бумаги, отодвинь в сторону. Никуда они от тебя не расползутся. Чай, не тараканы. Лучше выслушай меня и, желательно, повнимательней, в четыре, как говорится, уха.
Председатель снова вздохнул, но глянул в мою сторону и лицо его, увенчанное скорбной гримасой, чуть расслабилось. Видимо, он приготовился слушать.
-- Долго рассусоливать нам не с руки. Мы столкнулись в том вашем Старом доме с чем-то очень уж непонятным для нашего разумения. Я написал обстоятельный доклад, с которым разберутся компетентные органы, но сперва надо вытащить оттуда моих людей. Их захватили ... те, кто там обитает.
-- Те, кто там обитает, -- снова вздохнул Зыков и пошелестел бумажками, перебирая их в глубокой задумчивости. -- А от меня ты чего ожидаешь в таком разрезе?
-- Как это чего? -- удивился я. -- Помощи и содействия.
-- Какой помощи? -- делал вид, что ничего не понял из моего рассказа председатель.
-- Люди мне нужны, -- всё-таки не сдержался я и бухнул кулаком по столу, отчего подпрыгнула чернильница- непроливайка. -- Вооружённые люди.
-- У тебя ведь были люди, -- продолжал бубнить Зыков, спрятав подальше чернильницу. -- И вооружены были, не чета нам.
Я не узнавал своего собеседника. Ещё накануне он был сама доброжелательность и гостеприимство. Наверное, таким образом он пытался компенсировать отчуждённость селян и доказать, что не зря тут поставлен начальствовать, что держит ситуацию в своих руках. Но сегодня... Это был совсем другой человек, как бы оглушенный, переживший тяжёлую бомбёжку. Что же здесь случилось, пока нас не было?
-- Признаюсь, -- пошёл я на попятный, -- есть здесь и моя вина. Должно быть, недостаточно серьезно отнёсся к этому делу. Надо было больше бойцов просить. Но кто ж знал, чем всё обернётся. Бандитское гнездо, понимаешь, тут у вас оказалось.
-- Да нет, -- вздохнул председатель. -- Всё не так просто. Легко говорить - бандиты, шпионы, вредители. А там всё - не так, по-другому.  Не понимаю я там ничего. И никто не понимает. Сначала говорили - клад, мол, барский спрятан, деньжищи великие, но никто ничего найти так и не смог, но понагляделись... всякого... Ты вот пришёл ко мне, людей, помощи требуешь, а у меня и нет ничего.
-- Да как же нет, -- с трудом сдержался я, чтоб окончательно не осерчать, -- да как же нет! Вон у тебя мужиков сколько. Кликнуть сбор, поговорить, попросить людей. Мол, так и так, подмочь надо, мужики, государственным людям. В беде, мол, они оказались, защищая вас же. Достать их из того клятого Дома, а потом всем порешить, что с ним делать. Может, порушить да сжечь к чёртовой бабушке!
И в самом деле, я забыл уже о своих мечтах устроить здесь санаторий, пионерлагерь или детский дом. Не место здесь для них. Это уж совершенно точно! Надо всё убрать, так будет лучше для всех.
-- Легко тебе говорить, пришлому, -- вздохнул Зыков. -- А мы здесь испокон веку обитаем и знаем гораздо больше твоего. Не смочь нам, даже если бы все туда отправились. Не смочь! Наверное, ты думаешь, что это у меня пораженческое настроение появилось, но я тебе отвечу, как на исповеди, что это просто понимание ситуации изнутри. Никто, Алексей Виленович, понимаешь - никто туда не пойдёт.
-- Да как же так?! -- озлился всё ж таки я.
-- Пойми ты, дурья голова, -- нахмурился сельский председатель. -- Мы всю жизнь живём рядом с этим местом. Это как... с минным полем соседствовать. Да что там, гораздо хуже. Мамаши детей своих с люльки Домом стращают, так что страх в них с молоком мамкиным всасывается и по жилам расходится. Чего только не говорят. На что уж я человек неверующий, но и для меня это есть загадка непостижимая. Вроде бы и чертовщина здесь, как у Гоголя, а вроде бы и нет. Слухи ходили, что неимоверные сокровища там спрятаны ещё с царских исторических времён. Отчаянные головы за тем кладом туда не раз лазили, так потом такие байки сказывали, что где уж там Гоголю вашему. Понятно, что приврали трошки, но остальное всё...
-- Чего же ты мне не рассказывал, -- в дополнение к дознавателю проснулся во мне и разведчик. -- Быть может, именно этих сведений нам и не хватило.
-- Пустое, -- махнул рукой Зыков. -- Чего уж теперь говорить.
-- Как это чего? -- возмутился я. -- Там же мои люди. Короче, собирай народ. Если не хочешь ты, я сам с ним говорить буду. В крайнем случае - прикажу. Должны же они понять, в конце концов...
-- Думаешь, чего это я здесь сижу? -- вздохнул уже в которой раз председатель. -- Когда дел полно и в поле, и дома, и в огороде собственном.
-- Работаешь вон с бумажками...
-- А ты прислушайся, -- махнул широко рукой Зыкин. -- Слышишь, там, за стенкою - тишина.
-- И что с того? Обедают, наверное, или домой пошли по какой хозяйственной надобности.
-- Вот именно! Домой пошли! Но ради какой надобности? Пойди, поинтересуйся, разведчик хренов!
-- Ты чего это, Гордеич? -- изумился я и прислушался. Действительно, похоже, во всём этом большом административном бревенчатом строении, мы были одни.
-- Собираются они... Про ваш рейд в Старый дом уже все прослышали, да ещё в таких устрашающих подробностях, не знаю уж и откуда, и что товарищи твои попали в руки к тем. Вот и порешили багрянчане драть отсюда во все лопатки. А эти бумажки, что на столе моём валяются, не что иное как заявки на транспорт. Всем понадобились грузовики и очень срочно. Все мечтают добраться до железнодорожной станции и выехать...
-- Но постой... -- я схватился руками за стол, огорошенный до крайности, -- а как же... а мои люди?
-- Ты вот недавно говорил про отряд, -- усмехнулся Зыкин. -- Теперь понимаешь, что нет никакого отряда, и не будет?
-- Ну, в таком случае, -- поднялся я на ноги, -- я возвращаюсь туда один. Это решено. Вот только... Гордеич, будь другом, найди мне какой "ствол". Мой "Макаров" там остался, а больше у меня ничего нет.
-- Чего уж там, -- опять вздохнул Зыкин. -- Имеется у меня наган, ещё с гражданской от отца достался, как память.
-- Вот и хорошо, -- деланно обрадовался я. -- Обязательно верну, как ребят оттуда вытащу.
-- И ещё. В одиночку туда вновь соваться невозможно. Я с тобой пойду. Вдвоём сподручней будет, если что. Считай, что получил ты отряд в Багряницах. В моём единственном лице. Найдётся у меня и ружьишко. 
Вот так получилось, что из Багряниц мы вышли двое. На улицах селения не было видно ни души, но я чувствовал, совершенно точно, что наши спины "бурят" десятки пар глаз. До чего здесь народ оказался зашуганным. Но я их понимал. Отчасти. Если всё сложится удачно, я обещаю себе, что проблема будет, тем или иным способом.
Председатель вручил мне старенький солдатский наган, правда, чего не отнять, хорошо смазанный. Вот только половина гнёзд в барабане были пустыми, но это было уже не важно. В глубине души я надеялся найти там свой "Макаров". Если там действительно обитают черти, как в этом уверили себя жители Багряниц, то им наши пистолеты не нужны, у них свои способы влияния. А мне с оружием как-то привычней. Даст Бог, ещё с ними померяемся - кто кого.
Уже в который раз я шёл по здешнему лесу. Знать бы, чем закончится этот наш поход... А впрочем, и хорошо, что мы не знаем, чем нам грозит тот или иной шаг. Жизнь без риска была бы скушной и пресной. Вот только Володя Елсуков, Серёжа Прохоров, Витя Ахрамеенко. Как быть с ними? Нет, ребята, мы вас не бросим в том загадочном месте.
Скоро показался и сам дом. Он снова выглядел пустым и заброшенным. Но я был уже учёным и не поддавался на подобные "провокации". Где-то там, внутри, были мои парни, и там же затаился враг, опасный противник, который действовал какими-то неизвестными методами. А вдруг и в самом деле здесь замешана какая-то чертовщина? Не знаю, не знаю...
Немного не доходя до зданий, мы как-то одновременно остановились, потом покосились один на другого и рассмеялись. Подступающее напряжение как-то само собой развеялось. Да и в самом деле. Чему быть - того не миновать. Чисто русская пословица, раскрывающая, одногранно, русский характер, основанный на фатализме с одной стороны и анархизме с другой. Как там говорили марксисты - "единство противоположностей".
-- Что скажешь, Макар Гордеевич? -- спросил я председателя, поглаживая неосознанно рукоятку нагана.
Тот пожал плечами, неотрывно глядя на дом, стоявший перед нами. Лично мне он сейчас напоминал трёхглавого дракона, Змея Горыныча, который расположился здесь и вроде как дремлет, но готов в любой миг проснуться и изрыгнуть клуб смердящего серой пламени.
-- Ну а всё-таки? -- продолжил я допрос своего спутника. -- Ты ведь говорил, что ваши деревенские много чего баяли. Есть ли что среди тех слухов дельного?
-- А я почём знаю, -- пожал плечами Зыков. -- Если бы сам там был, можно было бы сравнивать. Так, блажь всякая. Сказки- пугалки. По-моему, так больше друг перед другом выпендривались. Но ведь ты сам там был и, наверное, кое-что видел.
-- Есть такое, -- невольно сглотнул я и чуть той слюной не подавился. -- Если бы не мои парни, ноги бы моей там не было.
-- Знаешь, -- хмыкнул председатель, покосившись на меня, -- какую пословицу не любят сапёры?
-- Какую? -- насторожился я.
-- Одна нога здесь, другая там.
Губы Зыкова разъехались в широкой улыбке, я нахмурился было, но тут же сообразил, что это он меня из тёмных сомнений вытаскивает и тоже хохотнул, суховато, правда, но юмор понял и оценил.
-- Как внутрь вы попали? -- спросил председатель.
-- Да друг по дружке на второй этаж вскарабкались. Только на этот раз такой номер у нас не пройдёт.
-- Навряд ли, -- согласился мой союзник.
-- А что ваши гуторили на эту тему?
-- Да всякое. Говаривали, что можно с тылу подобраться, сквозь оранжерей тамошний. Двери, мол, на заду никогда не замыкаются. Только, по моему разумению, это похоже на подставу, или ловушку.
Я хмыкнул. Молодец, председатель, соображает. Я бы так глубоко вникать не стал, да и нам, разведчикам, действия важнее сомнений.
-- Ещё тут есть дверца потайная. Вон в той башне. Оттуда можно пройти в подвалы, а из них и внутрь дома. Только самые кошмарные ужасы про те подвалы да подземелья и сказывали. Я бы туда соваться не советовал. Сказка, конечно, ложь, да в ней намёк...
-- Понятно, -- кивнул я. -- Но ведь наверняка есть ещё что-то, попроще. Ведь есть, Гордеич, а?
-- Я что, -- уже привычно вздохнул приятель, -- лишь с чужих слов говорю. Где-то с правого боку ставня одна не заперта. Через неё людишки лазили. Потом обратно аккуратненько притворили. Якобы...
-- Вот мы сейчас и выясним, всё ли ваши мужики брешут, или в их словах есть частичка правды...
-- Моё мнение, -- вздохнул Зыкин, -- так уж лучше всё брехнёй обернулось.
Но я не обратил на его слова внимания, а побежал к дому, к его правому крылу и двинулся вдоль стены, притрагиваясь к запечатанным ставням. Искать долго не пришлось. Уже третья ставня, скрипнув, приоткрылась. Надобно бы петли смазать, мелькнула скользом мыслишка. Я оглянулся. Председатель бежал ко мне, ружьё его трепыхалось за спиной. Человек сей делал мне большое одолжение, хотя сам, всеми силами, желал бы остаться в стороне. Ну, хоть так, что ли...
Александр Васильевич Суворов учил в свой время, что всякий воин должен понимать свой манёвр. Скажу прямо, что я старался понимать, правда сие не всегда выходило и только по той причине, что не всё от нас зависит, к большому и глубокому сожалению. Проникнув внутрь, я прислушался к обстановке в доме, а потом высунулся наружу и дал знак председателю, что можно двигаться.
Глядя на то, как суетливо бежит этот далеко не пугливый человек, как он держит ружьё, я вздохнул и пожалел, нет, не то, что взял его к себе в помощники, а что пришлось его почти что принудить следовать сюда. Все остальные жители Багряниц прямо отказались, а этот вот себя преодолел и нашёл и нашёл в себе силы, но, всё-таки... Тот же Суворов учил, что кто напуган - наполовину побит. Вот и багрянчане. Они отчаялись от одной мысли столкнуться с порождениями Дома и потому проиграли в этом долголетнем противостоянии. Дом выглядел мёртвым и необитаемым, но селяне были готовы бежать отсюда при малейших признаках оживления. Что ж, не мне их судить, но своих людей я не брошу. Знать бы только, чем всё закончится.
-- Руку давай!
Я втащил внутрь Зыкина и прикрыл ставню. Первый шаг сделан. Теперь оставалась самая малость, найти моих бойцов и вывести их отсюда.
В который раз уже я попадаю в этот заброшенный дом, населённый тенями и призраками прошлого, но знаю о нём ничтожно мало. Если бы у меня было время хорошенько изучить его, а через собранные мелочи понять привычки и увлечения тех, кто его построил и заселил, быть может, это облегчило мне существенно те задачи, которые я сам для себя намечал. Я бы выручил из беды своих парней, и, кто знает, постиг бы тайну этого места...
Запоздало я огляделся, но увидел лишь устаревшую мебель, покрытую многолетним слоем пыли. Под подоконником стоял приземистый табурет, служивший ступенькой этого импровизированного крыльца, посредством которого редкие набравшиеся смелости гости проникали сюда и, в скором времени, спешно покидали это обиталище, прихватив на память предметы местного обихода, которые оставляли на память о себе пустое место и пятна на стенах, выделяющиеся тем, что были менее загрязнены или не так выцвели под влиянием времени и тех настырных солнечных лучей, что умудрялись сюда проникнуть в неприметные щели, а также в те минуты, когда ставни были распахнуты.
-- Ну что, председатель? -- спросил я своего спутника, который как-то весь притих и оглядывался с видом новобранца, впервые очутившегося в армейской казарме. -- Дадим местным жару?
-- Эх, Алексей, -- вздохнул мой единственный союзник, -- живыми бы отсюда выйти, так я по гроб жизни ни на что более жаловаться не стану.
-- Сурьёзная заява. Только отчего же такой демарш у нас происходит? -- бодро поинтересовался я, а председатель снова вздохнул.
-- Пожил бы ты с таким соседством под боком и у тебя бы микитки "подмораживало". Впрочем, мы зря теряем здесь время.
-- Верно, -- подхватил я, -- так что двигаем вперёд.
Осторожно мы выглянули в коридор, а потом вошли в него. Сквозь многочисленные щели и отдушины сюда проникал дневной свет, но всё же его недостаток превращал это место в некое сосредоточие неизвестности, насыщенное тревогой. Противоположные концы коридора терялись в призрачных сумерках, которые могли содержать в себе что угодно, а возбуждённое воображение тут же заселило их сонмом кошмарных созданий, которые выжидали в неподвижности удобного момента для нападения. Должно быть, уловив мои опасения, председатель поёжился.
-- Что, Макар Гордеич, -- шепнул я председателю, сжимающему своё ружьё, жутковато делается?
-- Да нет, -- ответил тот, -- мёрзнется мне... просто.
-- И мне... похоже.
Нас явно разглядывали, буквально всверливались в спину взглядами, если можно допустить такое выражение. Один, нет, двое наблюдателей пристально следили за нами со спины... и спереди тоже.
-- Эй, -- повысил я голос. -- Мы вас видим. Выходите на свет, разговор имеется. Мы не хотим проливать вашу кровь.
Ответом было молчание. Лишь с хрипловатым присвистом дышал рядом председатель, который всеми силами пытался выглядеть спокойным.
-- Мы уйдём отсюда, -- продолжил я свой монолог. -- Только отдайте нам наших людей.
Или мне показалось, или сумрак там, впереди, сконцентрировался в тёмный силуэт, который вдруг сделал несколько шагов нам навстречу и преобразился в ... Витю Ахрамеенко.
-- Ви... -- разинул я рот, но тут же собрался, -- рядовой Ахрамеенко!
-- Я, -- ответил, но как-то очень уж вяло наш силач- великан.
-- Подойди ко мне, -- властно, командирским тоном, приказал я и Ахрамеенко приблизился ко мне, стараясь ступать чётко, но постоянно сбиваясь.
-- Докладывай, рядовой, -- потребовал я от своего подчинённого. Тот остановился в нескольких шагах от нас и стоял там, покачиваясь. Гимнастёрка его была расстёгнута, донельзя грязный подворотничок наполовину оторван, волосы всклочены и торчали в разные стороны, глаза бессмысленно вращались и перебегали с меня на председателя и дальше, ни на ком и ни на чём конкретном не останавливаясь. Председатель, стоявший у меня за плечом, о чём-то неслышно шептал- бормотал, и ствол его ружья болтался, чуть ли не у моего уха.
-- Чего молчишь? -- насупился я и сделал шаг навстречу своему товарищу. -- Где Прохоров? Елсуков?
-- Прохоров проходит конечную стадию обращения, а Елсуков... он... только ещё готовится к этому.
-- Где они? -- быстро спросил я Ахрамеенку. Тот тяжело вздохнул
-- Внизу. Там, в подвалах, есть место, где "обращаются", и где... готовятся к этому. Я тоже там был... Процесс подготовки... Без него нельзя... Небытие.
-- Сейчас ты мне покажешь, -- начал, было, я, но вдруг там, в темноте, откуда появился Ахрамеенко, вдруг застрекотало, как будто там проснулся гигантский сверчок, и Витя весь как-то содрогнулся и наклонился ко мне, дохнув чем-то мерзостным и тошнотворным.
-- Командир... уходи отсюда, пока ещё можешь... Мы уже всё... здесь останемся... а ты уходи... уходи... пока не поздно.
Зыкин начал бормотать громче и даже при этом, поскуливая, а я, наконец, понял, допёр, что всё это время председатель читал молитвы. Две или три. Наверное, какие помнил, или какие пришли в голову. Зубы его выстукивали чечётку. Он старался не смотреть в одутловатое посеревшее лицо Ахрамеенки. Казалось, тот даже и не дышал. Неужели они его уже, того, превратили в чудовище, ночного монстра? Разберёмся.
-- Витя, -- в полголоса обратился я к нему и подмигнул.
-- А? -- ответил тот, и взгляд его сконцентрировался на мне.
И тогда я вдарил, от души вдарил, вкладывая в удар всю сконцентрированную за время нашего короткого диалога силу. Ахрамеенко хрюкнул и кулем завалился. Темнота заклубилась силуэтами, и тогда Зыкин закричал, завизжал однотонно, как баба, а потом пальнул сначала из одного ствола, а потом и из другого. Там, впереди, послышался топот.
Кто бы там не скрывался, но они отступили. Я подхватил Ахрамеенку и потащил назад, в ту комнату, через которую деревенские лазали сюда за приключениями, на свой страх и риск. Председатель дрожащими руками перезаряжал своё ружьё. Короткими рывками я тащил тело, которое с каждым последующим  мгновением наливалось какой-то свинцовой тяжестью.
-- Эй, Гордеич, -- позвал я своего спутника, -- помогай давай.
Вдвоём тащить было сподручней. Эх, Ахрамеенко, боров ты здоровенный и когда, интересно, успел на службе вес такой нагулять. В голове гудело, но мы всё же затащили тело и положили у окна. Попробовали было поднять, сгоряча, да выпихнуть наружу, но силы уже наши окончательно иссякли и мы лишь рухнули сами рядом с великаном, лежавшим без сознания.
-- Эк ты его, -- наконец сказал, отдышавшись, Макар Гордеич.
-- Так надо, -- ответил я ему.
-- Вытащим его и все назад отправимся? -- с надеждой в голосе поинтересовался сельский голова.
-- Хотелось бы так, Гордеич, -- ответил я ему, -- но не могу остальных здесь оставить. Так что слушай моё распоряжение. Ты пока здесь Витю покарауль, а я уж до тех подвалов один смотаюсь, туда и обратно, найду и приволоку своих, гадом буду, но найду.
-- А если?..
-- Вот только не надо тут, -- повысил я голос, -- сказал - вернусь, значит так и будет. А ты жди, карауль. Если что, мало ли очнётся Витя, вдаришь его прикладом, но аккуратно, вот сюда. Это особое место, чтобы обеспамятовал. А я сейчас отдышусь, черкну вот в своей тетрадочке, чтобы не забыть чего, и удалюсь."
Далее записи были сделаны уже другим почерком, более кривым, каракулистым, но Элеонора смогла разобрать текст.
"Хлюдов закончил записывать и удалился, а своего товарища оставил на меня. Когда он ушёл, на меня разом навалились все страхи, которые буквально царствовали в этом месте. Насколько ему было легче, нашему участковому, на него не давили все эти ужасы, что населяли этот распроклятый Дом. Другое дело - я, да и любой из жителей Багряниц.
Я ругал себя последними словами, но ничего с собой поделать не мог. Вот сейчас я заору от дикого, липкого страха, ужаса, и брошусь отсюда прочь. Но ведь нельзя. Что же делать?
Прости меня, дорогой товарищ участковый, я, кажется, всё-таки уйду отсюда. Если ты вернёшься, а меня не будет, знай, что ушёл я не просто так, не сбежал, а отправился за подмогой. Ты не мог уговорить никого из жителей Багряниц, но ведь ты для нас чужак. Наверное, меня они послушают. Хотя бы двоих- троих я уговорить сумею. Мы вернёмся, а к тому времени ты притащишь, должен притащить, раз обещался, своих. Мы вытащим их наружу и понесём в Багряницы. Только так. Не заходя внутрь дома. Раз- два, и обратно. Я пошёл.
Видит Бог, я вернулся. Один. Всей моей убедительности и авторитета руководителя не хватило, чтобы уговорить хотя бы одного из друзей или соседей, помочь участковому или даже хотя бы мне. Каждый из собеседников прятал глаза и искал любого предлога, чтобы прямо сейчас удалиться. Напрасно я метался по улице, от дома к дому. Люди прятались при виде моего обезумевшего лица, а то и просто кидались опрометью прочь. Кое-кто, ничего не слушая, складывал домашний скарб, чтобы навечно покинуть это проклятое место.
Как оказалось, все знали о последних событиях, развернувшихся вокруг Старого дома. Может быть, они и питали какие последние надежды, но, видя, как редеет группа участкового, как отчаянно мечется по Багряницам его единственный помощник, отчаялись самые смелые из деревенских жителей и даже молодёжь, недавно исполнявшие частушки в адрес милиции, теперь предпочли затаиться, а то и сыграть последнего труса и бежать прочь из родного гнезда.
Признаюсь, что вместе с прочими, мог и я уйти от села подальше, но какое-то внутреннее обязательство не пустило меня. Мало того, я даже вернулся, втайне надеясь, что у Хлюдова Алексея ничего из его безумной затеи относительно его остальных бойцов не получилось, и он дожидается моего появления в той комнате, с приоткрытой ставней. Мы тогда заберём Ахрамеенку и, втроём, вернёмся в деревню. Быть может, увидав, что из Старого дома можно вернуться, у кого-нибудь из сельчан проснётся совесть и, уже группой, мы сделаем ещё одну попытку...
Когда я залез в комнату, то увидел табурет и эту раскрытую тетрадь. Ни Хлюдова, ни Ахрамеенки, ни кого другого в комнате не было, а тщательно закрытая дверь, на прочный засов изнутри, теперь зияла приоткрытой створкой. Означало ли это, что силач пришёл в себя и удалился внутрь дома, на помощь своему командиру? Или к своим новым хозяевам, думать о которых свыше моих сил.
Но я преодолею свой страх. Вот сейчас я встану, выгляну в коридор, пройду по нему, и, если никого не встречу, вернусь в комнату и покину этот дом, чтобы сюда уже больше не возвращаться никогда».
На этом записи в тетрадке закончились. Непонятно было, чем там закончилась история с участковым инспектором Хлюдовым. Должно быть Зыкин, сельский голова Багряниц, нашёл Хлюдова, иначе каким образом тетрадка с дневником очутилась наверху, в мезонине, а не осталась в той комнате, на первом этаже.
Как бы то ни было, но вся история эта случилась достаточно давно, более двадцати лет назад. С тех пор жители окончательно покинули Багряницы, и, пожалуй, только эти строки могли пролить след на те таинственные события, которые имели здесь место. Прошло столько лет, но до сих пор тайна дома не раскрыта. Кое-что Элька поняла, ещё о кой-чём догадывалась, а всё остальное может подождать. Сейчас главной целью её была задача вырваться отсюда. Па сказал ей, что помощь близка, но она может не успеть.
Почему - не успеть?
Конечно же, из-за тех таинственных хозяев, которые до сих пор продолжают творить злые дела. Филипп де Маршан- Вершитель и его брат, архитектор Робер де Маршан. С ними столкнулся первый владелец дома - Модест Черепанников. Тогда всё и началось. Судя по запустению в доме, то конец если и не наступил, то вот-вот случится.
Вдруг что-то коснулось её лодыжки. Элеонора подпрыгнула и звонко взвизгнула. Но, то была всего лишь та давешняя любопытная кошка, которая сама испугалась крика и кинулась на всякий случай наутёк. Элька, забывшая во время чтения записок про всё, кошке обрадовалась и сразу пустилась за ней вдогонку. Ей казалось, да она и была в этом даже уверена, что рядом с этим животным ей не может угрожать никакая опасность. Кошка научилась здесь жить самостоятельно и надо лишь её держаться, проследить за ней, а та выведет её в такое место, где можно будет пересидеть в относительной безопасности.
Но сперва надо было кошку догнать и успокоить. Легко сказать! Попробуйте сами. Элька с трудом успевала заметить, куда устремилась её знакомая. Та поднялась по лестнице в чердачное помещение и там пропала. Но ведь там, совсем недавно, её подстерегало ужасное создание с глазами, выдвигающимися на длинных стебельках, как у рака- отшельника.
Она замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась. Вокруг не было никого, а тишина, её окружающая, дышала тайной и опасностью. Да, именно так. Здесь кто-то был, и этот "кто-то" притаился.
На цыпочках Элька кралась по помосту, заглядывая, обмирая со страху, за всё новые кучи старой рухляди, скопившейся здесь за многие годы. Сердце стучало в груди, да так, что, казалось, его стук слышен был и этажом ниже.
Предчувствие. Это слово означает нечто более тонкое, чем просто чувство. Предчувствие не может объяснить современная наука. Она и не пытается что-либо объяснять. Лучше делать вид, что этого нет вовсе. Лишь метафизики прошлого высказывались, и тоже - весьма туманными фразами, о Божественном провидении, касающимся нас своим дыханием. Предчувствие нас редко обманывает, а если и обманывает, то вся вина лежит на нас, за то, что мы не доверились своим ощущениям, а делали что-то вопреки им.
Элли ожидала неведомой опасности, но искала глазами неуловимую кошку, которую Киплинг нарёк "гуляющей сама по себе", и поиски те были вознаграждены. Элеонора обнаружила зверушку затаившейся едва ли не в конце помоста. Обычно меланхоличная, кошка всем своим видом демонстрировала если не крайнюю степень возбуждения, то приближение к нему.
-- Моя девочка, -- засюсюкала Элька, склоняясь к своей знакомице, старожилке этого дома. -- Мурра. Муррочка. Иди ко мне, я тебя поглажу, приласкаю.
Но кошка не желала, чтобы её ласкала. Она показала белые клыки и зашипела, как маленькая пума, или пантера, опасные хищники. Элька сделала шаг назад и тут вдруг поняла, что столь агрессивная реакция направлена вовсе не против неё, не в её адрес, потому как столь грозная зверушка смотрела куда-то за её спину. И она оглянулась. И выпрямилась. И прижала кулачки к подбородку, чтобы сдержать себя, не забыться в истерике паники.
Позади стоял Лёва Понтёр. Он или прятался до сих пор где-то в кучах старых вещей, или прямо сейчас возник из ниоткуда. Во всяком случае, выглядел он, самым что ни на есть настоящим. Он кривенько улыбнулся и сделал ручкой Эльке.
-- Привет, крошка. Вот мы и снова встретились.
Казалось, он стал ещё более отвратительным. Длинное лицо его, покрытое прыщами, было изъязвлено, а руки достигали почти что колен. Понтёр неторопливо запустил пальцы за голенище сапога и выудил оттуда нож с длинным узким кликом и наборной рукояткой из разноцветных колец. Лёва улыбнулся тонкими бескровными губами.
-- Кажется, ты играла здесь, крошка, в прятки. Поищи, сделай милость, может, кого ещё отыщешь.
За его спиной послышалось царапанье. Может и другие участники той страшной компании были здесь? Во всяком случае, кошка зашипела ещё громче, выгнула спину, распушила хвост, а потом подпрыгнула с громким воплем и прыгнула на Понтёра. Тот взмахнул ножом, но кошка метнулась мимо него и мгновенно пропала в этой мешанине старых заброшенных вещей.
Мурра исчезла, а как быть ей, Эльке? Она сделала шаг назад, ещё один, и ещё. А улыбающийся Понтёр столь же неумолимо наступал на неё, поигрывая своим ножичком. Скоро и отступать стало некуда. Элька почувствовала, что прижалась к чему-то твёрдому и шершавому.
Стена. Она навалилась на неё, пытаясь вжаться в какую-нибудь щелку, но стена вдруг подалась за ней, отступила.
Это была и не стена вовсе, а дощатая калитка, ведущая наружу, и она распахнулась. Какое-то мгновение Элеонора балансировала на самом краешке, и Понтёр прыгнул к ней, потянулся, чтобы схватить, удержать, задержать...
И Элька полетела, но полетела, как Вы понимаете, вниз... вниз... где была земля и куда попадает каждый упавший.
Или почти каждый...

                Глава 14. Спасательная партия.
В своём обширнейшем труде "Алмагест" виднейший учёный античности Птолемей Клавдий, ученик и последователь Гиппарха и Эвдокса, объяснил своим современникам мироустройство и сделал это настолько убедительно, что его учение оставалось основой для изучения мироздания ещё на протяжении полутора десятков веков.
Сфера нашего мира находится в центре Вселенной, а вокруг неё вращаются по сложным орбитам Солнце, Луна, Марс, Венера, Юпитер, Сатурн, а также множество звёзд.
Много позднее, сначала Николай Коперник, затем Галилео Галилей, а следом другие учёные заметили некоторые несостыковки в системе Птолемея и оказалось, что наш мир вовсе не "пуп" Вселенной, а лишь крошечная, незначительная часть мира внешнего.
Дальше - больше, российский математик Александр Фридман, опираясь на работы своего предшественника, Николая Лобачевского, предложил свою теорию мироздания, сложенную по законам самой точной из наук. Руководствуясь этими постулатами, знаменитый физик Альберт Эйнштейн разработал свою знаменитую теорию относительности, с помощью которой попытался объяснить многое, что лежит вне представлений не только обычных людей, но даже крупных учёных- академиков. В науке началась новая эра, расширившая горизонты ума и пытливости едва ли не до границ Вселенной. Имеется ввиду - условно и сугубо теоретически.
Сам Феофанов не раз читал в иностранных научных журналах статьи Джорджа
Гамова, профессора физики в университете  штата Колорадо. Вместе с коллегами Р. Альфредом и Р. Германом он разрабатывает свою модель Вселенной. Когда-то Гамов был Георгием Антоновичем и работал вместе со Львом Ландау в Ленинградском физико-техническом институте, который возглавлял известный академик Абрам Фёдорович Иоффе, мировая величина в науке, но в 1934 году во время командировки в Копенгаген, где он проходил стажировку в Институте теоретической физики Нильса Бора, молодой учёный поддался слабости и искушения, и навсегда остался на Западе. Ученик Фридмана, скорее даже его младший коллега, он использовал многие наработки Александра Александровича, доводил их теоретическую условность до воплощения в стройной теории.
Сам Тимофей Феофанов, в своё время, заинтересовался теорией "туннельного эффекта" - ненулевой вероятности проникновения сквозь потенциальный барьер.
Тимофей не сомневался, что если бы сейчас рядом с ним находился Георгий Гамов, то он быстро разобрался в этом запутанном деле со старым домом, выпадающим из привычного ньютоновского пространства в фридманово- эйнштейнско- гамовское пространство, которое сложно и многомерно.
Внезапно ему вспомнился старый сон, привидевшийся ему уже здесь, в Звягино. Он тогда уже пресытился домашним натуральным хозяйством и его начало тянуть обратно, в свет, в науку, в цивилизацию, но он себя сдерживал, слушал рассуждения Анфисы о Боге, о его месте в жизни людей и всей Вселенной. На коленях у него вертелась егоза Аглаюшка, за окном мирно светилась носогрейка Мишки Котова, и жизнь казалась то простой, как мир древнего человека, покоившийся на трёх черепахах, то сложным, как пространство Николая Лобачевского или Августа Мёбиуса.
Тогда Тимофей увидел вершину эволюции Вселенной, когда соединяются Мироздание и Разум в единое целое, в точку сингуляции, когда материя с помощью Разума объединяется со временем, и умещается  сама в себе. Чистый Разум в виде энергетического компонента Божественной Формулы существовал вечно, но тема вечности уже не имела фактора в том мире, где время перестало быть фактором протяжённости, а сделалось глубиной.
Это было трудно представить, но Тимофей имел хорошее научное образование и потому это узрел. Зрел не глазами, но душой, которая, по большому счёту и служит неким "адаптером" между человеком и Богом. Итак, Тимофей зрел Бога, которым сделался Чистый Мировой Разум, и испытывал истовый восторг. От этого его восторга и начал вибрировать тот мир- точка.
А потом родились слова. И были они почему-то на старославянском, церковном языке. "Я есмь Сущий". Эта фраза громогласно расцвела у него в голове и та точка- Вселенная, что вибрировала перед ним, вдруг разделилась, как первородная зародышевая клетка, но разделилась она не на две первоначальные половинки- противоположности (ин - янь), а на множество частичек, которые рванулись прочь с этого места, которое озарилось ярчайшей вспышкой Перезакония, когда меняется физическая сущность мира, от чего перед глазами у Тимофея потемнело. Он проснулся, с громким отчаянным воплем на устах и с безумной мыслью, которая билась в его воспалённом мозгу, но он устоял, не дал ей разрушить его разум. Потому что мысль о том, что именно Ты являешься действительной причиной рождения Вселенной, для настоящего учёного есть не что иное, как детонатор пси- бомбы, разрушающей разум напрочь, превращающей носителя в овощ, в ничто. Он сумел это пережить, а потом снова в нём засверкала искорка исследователя, и он занялся проблемой Багряниц.
Положим, размышлял на ходу Феофанов, наша Вселенная многомерна и привычное нам пространство лишь одно из многих. Они вложены, одно в другое, как детские ведёрки или матрёшки, и при этом вовсе не обязательно, вложенное пространство меньшее по объёму. Здесь надо нащупать базу, инструментарий для исследований и тогда дело пойдёт. А для этого важно изучить это место, где имеется место перехода, или сгиб субпространства.
В голове мелькали мысли, клочья мыслей, которые, со скоростью полёта фотона, соединились, вновь рассыпались и снова соединились, но уже в другой последовательности. Программисты этот процесс именуют обработкой информации, а учёные - методикой анализа, но как бы ни называть этот полёт мысли, он, в общем-то, работал и работал тем лучше, чем лучше подготовлены мозги исследователя, а это уже Дар Божий, смею вас уверить, господа.
Это место, размышлял Феофанов, есть не что иное, как перекрёсток миров, где сходятся сразу несколько пространств. Если всё так, то мироздание устроено гораздо сложнее, чем мы думаем. Но разве последователи Аристотеля, Платона и Птолемея не были уверены, в своё, конечно, время, что они владеют информацией в полной мере? Почему же нынешние "высокие лбы" претендуют на Истину в последней инстанции? А они ведь руководствуются базовой методикой, которая вошла во все поры их сознания, которое закостенело от самоуверенности и нежелания двигаться дальше. А зачем? Зачем что-то менять, ибо перемена может закончиться разрушением привычного устоявшегося мирка, где всё расставлено по полочкам, привычно, знакомо и, самое главное, соответствует статусу.
Вспомнился отец Аристарх, закрыватель. Этот деятель, если можно так выразиться - антиучёный, проводил свою работу по закрыванию некоторых научных разработок. Его главный тезис заключался в том, что человечество ещё не доросло до некоторых величин, которые влекут за собой, в первую очередь - ответственность (не навреди, как говорил в своё время Гиппократ), а уже во вторую - каким образом "это" можно использовать во благо.
Как-то так получилось, что нынешние учёные занимают нишу подчинённости, отчитываются перед стоящими над ними финансистами, а уж те решают вопросы этики и, чаще всего, этика здесь даже не учитывается. Выгодно или невыгодно? Первое, это сфера потребления, а отсюда и возможное получение прибылей. Второе - военная сторона, то есть получение всё тех же прибылей, но через силовую составляющую внешней и внутренней политики, что является попыткой переиграть таким вот образом потенциального противника- конкурента. Демонстрация своего нового силового уровня и - через это - получение новых дивидендов от статуса лидера, вокруг которого начинает выстраиваться некий силовой альянс, влекущий за собой финансово- деловую сферу и правовое обеспечение.
Выходило, что Аристарх был прав и смотрел далеко за горизонт. Сначала человечество должно повзрослеть, хотя бы своей элитой, и научиться отвечать за свои поступки, просчитывать последствия, которые не оборачиваются чередой техногенных и экологических катастроф, а, пройдя катарсис самоочищения, хотя бы нравственного, получит некий карт-бланш для дальнейшего развития. В противном случае - Великий Потоп, мировая глобальная война или чудовищная пандемия, да мало ли у Природы способов напомнить, "кто в доме хозяин", чтобы "щёлкнуть по носу" возгордившегося Человека, указать ему его место в действительности.
Другими глазами смотрел теперь Феофанов по сторонам. Этот необычный цвет здешних зарниц... Теперь он твёрдо был уверен, что это признак такого вот перекрещения пространств, где можно устроить некое переходное устройство для путешествий по иным сосуществующим мирам. Это устройство может быть...
И тут он остановился, как вкопанный. Тот самый пресловутый Старый дом. Кто-то задолго до него устроил из дома переходное устройство. Отсюда и все те ужасные легенды. Что-то там, в доме незаладилось или, вернее, разладилось, и оттуда полезла всякая нечисть, стали твориться непонятные, страшные дела.
А вдруг... А вдруг кто-то "с той стороны" приложил к этому свою руку? Проник, материально или информационно, в наш мир, помог выстроить переходный механизм, приёмник, чтобы вторгнуться к нам?
Сделалось страшно, но Тимофей пересилил себя, и вытер с лица холодный пот. Никакого вторжения ведь не случилось, по большому счёту. Были отдельные эксцессы, этого он отрицать не станет. Тем более надо провести серьёзное и тщательное расследование, причём сделать это придётся ему самому, почти что в одиночку. Он убедит своих нынешних спутников держать всё в великом секрете, найдёт нужные слова и даже приоткроет частичку своих догадок. Правда, они, по своему детскому складу рассуждений, попробуют убедить его привлечь к этому делу государство, но Тимофей-то Игнатьевич уже давно убедился, что эфемерное понятие государственности состоит на самом деле из сонма чиновников, весьма посредственных и серых в своём среднеарифметическом однообразии и они засекретят всё здесь так, что всем им придётся до конца дней своих провести в четырёх стенах какого-нибудь государственного НИИ, отвечая на невразумительные вопросы и проходя бесконечную вереницу всевозможных анализов. Спутники его поймут, а когда он возьмёт на себя всю ответственность, с радостью ему подчинятся. Безответственность, это одна из главных составляющих современного цивилизованного засистеменного человека, главное его "завоевание" в этом организованном мире.
На кого он может положиться? Прежде всего, себя показал с положительной стороны Есюнин Анатолий. Человек соображающий, у него хорошие соседи, которые прислушиваются к его мнению. Это и будут его будущие помощники. Дальше остаются лишь старики и дети. Это - его "второй эшелон". Одни, такие, как Лямин или травница бабка Вера, могут быть даже кое в чём очень даже полезны. Можно найти применение даже таким сорванцам, как внуки- Лямины. Ах да, пропавшая Элеонора Филатова. Бедная девочка... Сама не зная того, она умудрилась оказаться в самом эпицентре... Если она выберется оттуда, Тимофей Игнатьевич с ней основательно поработает, порасспросит. Что именно его интересует, он позднее сформулирует. Это будет его главный источник информации. И здесь ему поможет Аглая. В девушке просыпается исследователь и это надо использовать, брать её к себе в ассистенты и перенаправить пытливость и энергию в нужное русло.
Остаётся ещё Мишка Котов. Здесь всё намного сложнее. Он перестал быть прежним и с этим придётся считаться. Каким-то образом он связан с этим местом. Котов - единственный уроженец Багряниц, который остался здесь. Остальные убрались прочь и их не нашли. Прошло достаточно времени, чтобы спрятать все концы.
А Котов... Он остался здесь не просто так и теперь он, получается, главное связующее звено в этом деле. Другими словами, Мишка является "ключом" к Дому, который открывает дорогу к другим мирам, как ни странно это звучит. Значит, с Мишкой надо срочно подружиться, как это было в те, первые дни, когда он привёл его из Багряниц в Звягино. Но нет, пожалуй, это была всё-таки не дружба. Мишка тогда бегал за Тимофеем как собачонка, которую подобрали на улице, накормили и обогрели. Так и Котов, он, как та бедная собачонка, всеми возможными способами демонстрировал своё дружелюбие и преданность. Вот только Феофанову такая навязчивость скоро надоела, и он пристроил Котова в близлежащий колхоз, где его охотно взяли на должность пастуха. Был доволен и Мишка, который старательно следил за стадом, а на ночь приходил к Феофановым, где ему было выделено место на сеновале, а потом Котова препроводили в собственный дом - ветхую заброшенную избушку, отремонтированную стараниями бригады колхозных плотников, которым помогал Феофанов и - довольно бестолково - сам Мишка. Своему дому он тогда чрезвычайно обрадовался и въехал туда, перестав докучать Феофановым, к которым он иногда наведывался по старой памяти, но уже гораздо реже.
При встрече Котов по-прежнему и довольно подобострастно приветствовал Тимофея, а тот даже порой сторонился таких встреч. Так продолжалось до последних событий, которые изменили их взаимоотношения, да и самого Мишку Котова. Тот сделался совершенно другим и уже ничем не напоминал ту, уже позабытую подобранную собачонку. Теперь это был человек и человек совершенно новый, от которого неизвестно чего надо было ждать.
Тимофей Игнатьевич тяжело вздохнул и сделал шаг вперёд, а потом... остановился. Впереди стоял, шагах в двадцати, тот самый Михаил Котов, про которого фермер, в прошлом - перспективный учёный- физик, научный сотрудник Сибирского отделения Академии наук СССР, только что размышлял. Услышав шаги, пастух медленно повернул голову, искоса взглянул на Феофанова, а потом снова повернулся туда, где виднелось какое-то строение.
-- Это и есть?.. -- догадался Феофанов.
-- Да, -- кивнул головой Котов. -- Это он, тот самый дом, которого все так боятся. А надо бояться-то не дом, а того, что находится внутри.
Пока он говорил, не отрывая взора от строения, Феофанов подошёл ближе и встал рядом, но чуть за спиной Котова. Теперь дом находился перед ним, как на ладони. Скорее это был даже не дом, а целый комплекс строений, соединённых в единый архитектурный ансамбль, центральной частью которого служила высокая готическая башня с красной черепичной крышей, увенчанной шпилем с флюгером, выполненным в виде вымпела - флажка, на котором, в своё историческое время, был начертан герб владельца сего дворца, но краска с флюгера давно облупилась и осыпалась, и не нашлось такого смельчака, что решился бы взобраться на такую верхотуру и подновить тот вымпел. К башне примыкали жилые строения, правое и левое, каждое из которых могло бы вместить достаточное количество жильцов, но, волей судьбы, пустовали, а если и населял их кто, так это страхи и легенды местного дремучего населения, да может ещё какая лесная зверушка, облюбовавшая эти "хоромы". А ещё, где-то внутри, могла быть и Элеонора Филатова, бедовая внучка бабки Веры.
-- Пойдём, -- заявил Тимофей, деланно улыбаясь Котову, -- возможно, пропавшая девушка прячется где-то внутри. Должно быть, бедняжка вся извелась от тех слухов, что заполнили дом невесть кем. К тому же девочка, наверняка, страшно голодна. Надо ей помочь...
-- Постой, -- заявил Мишка, оставаясь в полной неподвижности. -- Тебе туда нельзя.
-- Но... как же так? -- ещё шире улыбнулся Тимофей. -- Ей же нужна помощь. Если она там.
-- Она там, -- кивнул головой Котов.
-- Ты уверен?
-- Я её видел. Вчера ночью.
-- Видел? -- поразился фермер. -- И не... помог ей?
-- Она убежала, -- ответил пастух, не глядя на Феофанова. -- Я не стал её догонять. Была ночь. Теперь, другое дело. Я выведу её. Оставайся на месте.
-- Но... послушай меня, -- начал неуверенно Феофанов. Такой Мишка Котов был ему незнаком и даже пугал своей серьезностью и непредсказуемостью. Даже тогда, в прошлом, когда он метнул в Тимофея топор, он не был таким... таким в себе уверенным, в себя, в свою силу и возможности. -- Мне надо попасть туда.
-- Нет, -- покачал головой Котов. -- Ты ошибаешься. Тебе там делать нечего. Дом ждёт меня. Меня одного.
-- Но... -- не желал успокаиваться фермер и вдруг закричал, схватив Котова за руку. -- Смотри!
Внезапно в том месте, где башня соединялась с ближайшим трёхэтажным крылом, появилась фигурка девочки. Она ступила на что-то, невидимое отсюда, со стороны. Казалось, девчушка прилипла к стене, но вот, подобно мухе, ползущей по стене, она сделала шаг, другой. Должно быть, там проходил какой-то брус или имелся уступ. Но, чтобы двигаться по нему, надо было обладать ловкостью циркового канатоходца и неустрашимостью опытного скалолаза, чего вряд ли можно было ожидать от простой городской девчонки. Сердце Феофанова остановилось, и он только беспомощно замычал. Котов нахмурился, и шагнул было вперёд, но Тимофей продолжал за него непроизвольно цепляться и пастух был вынужден остановиться. Он повернулся к фермеру и хмуро глянул на того, но тут Тимофей вскрикнул. Элька, сделав третий шаг, вдруг взмахнула руками и отделилась от стены. Она вскрикнула. Вскрикнул и Феофанов и тут Котов отшвырнул его. Довольно громоздкий мужчина с треском приземлился в самый центр кустарника сирени, поломав там уйму веток, а когда, наконец, сумел выбраться оттуда, Котова рядом уже не было. Казалось, что он исчез, мгновенно растворился в воздухе.
Тимофей бросился к дому, быстро пробежав открытое место, но не нашёл упавшей девочки. Не было никакого признака того падения. Не было и пастуха, как не озирался по сторонам обескураженный спасатель.

                +                +                +   
-- Володя, что ты об этом думаешь?
-- Не знаю, Аркадий, не знаю. И это меня очень даже беспокоит.
Оба приятеля- дачника двигались по леску, окутанному клубами густого тумана. Клочья молочной взвеси, казалось, даже цеплялись за ноги, отчего двигаться было неудобно. Это походило на передвижение во сне, когда снится какая-нибудь мерзостная чушь и нужно бежать от всякой погани, но только двигаешься ты через великое усилие. Кажется, что тебя тормозит сам воздух. Вот и здесь было то же самое, только на яву.
-- Не знаю, Аркадий, -- повторил Куропаткин. -- Одно скажу определённо - больше я сюда не ходок. Вот как-то не хочется больше мне здесь находиться. Не понравилось мне здесь, вот хоть режь меня.
-- А знаешь, Володя, -- приблизился к нему вплотную Беленький, -- и мне здесь как-то тревожно. Всё бы отдал, веришь, лишь бы дома очутиться. И не на даче в Звягине, а конкретно дома, в Дальнереченске.
Володя тяжело вздохнул и стало ясно, что его терзают те же желания, но до городской разлюбезной квартиры было ой как далече, а ноги в новеньких резиновых болотных сапогах, напоминавших средневековые ботфорты, уже гудели от усталости.
-- А знаешь что, -- вдруг заявил Беленький, -- давай вернёмся. Что, нам больше всех надо?
-- Ты, верно, забыл, -- устало заявил ему приятель, -- что мы уже возвращались и - ничего.
-- Да, -- остановился Аркадий, -- ничего. Похоже, что мы заблудились в этом чёртовом лесу, в этом чёртовом тумане. Когда же он, наконец, рассеется?
-- Не знаю.
-- И я не знаю, но вот что я знаю, так это то, что туман не может держаться постоянно. Это утреннее испарение и оно быстро заканчивается.
-- Скажи это погромче, чтобы туман услышал и убрался к чёртовой бабушке отсюда.
Они постояли немного, помолчали, а потом Куропаткин примирительно предложил перекусить. Он захватил предусмотрительно из дому закопчённую курочку, которую завернул в фольгу, и она оставалась такой, какая была, даже запах должен сохраниться. А ещё были маринованные огурчики, полкаравая хлеба и солдатская фляжка, куда он на всякий пожарный случай нацедил водочки. Мало ли что в лесу может случиться. Как будто чувствовал. Оставалось определиться с местом бивака.
Тут глазастый Аркадий углядел впереди просвет. Вроде бы и лес там не темнел, да и туманные лохмы были значительно жиже. Туда и направились.
Действительно, здесь лес заканчивался, и они вышли на протяжённую каменистую пустошь. Под ногами захрустело каменное крошево, будто кто здесь рассыпал щебень, да  не простую глиняно-керамзитовую, а не иначе как из гранита, потому как крошка та искрилась под лучами Солнца, которое, то и дело выглядывало из-за низких лохматых туч. Дальше начинались не то выветрившиеся кряжи, не то вытянутые скалы, над которыми хорошо "поработал" ветер, перемешанный с абразивным песком.
-- Ишь ты, -- восхитился Володя, примериваясь, куда бы им устроиться с курочкой. -- А я и не знал, что здесь, в лесу, имеется подобное место.
-- Какой-то очередной природный феномен, предположил Беленький, насторожённо оглядываясь.
-- А знаешь, друг ситный, -- доверительно признался его спутник, наконец, определившись с местом "посадки", -- когда этих природных феноменов слишком много, по крайней мере - на мою душу населения, это как-то раздражающе действует на нервы.
Беленький был с ним целиком и полностью согласен, к тому же Володя уже усаживался на удобно расположенную плиту. Он скинул с себя дождевой плащ и постелил его на плиту, после чего улыбнулся своему более предусмотрительному и запасливому товарищу, который и снедью разжился и алкоголя приберёг, и вообще мог претендовать на роль вожака в их в их маленькой компании. Но тот на улыбку не ответил, а даже нахмурился.
-- Мыслю я, -- начал он, поставив рюкзак к себе на колени, -- что если мы про эти скалы ни от кого не слышали и даже Тимофей про них ни разу не сказывал, то означает сие, что мы зашли слишком далеко в эти заброшенные места.
-- Но как можно? -- удивился Беленький. -- Ведь мы же шли то вперёд, то назад, и не могли никак удалиться настолько далеко.
-- Но ты же сам видишь, друг ситный, -- весьма язвительно ответил ему Куропаткин и Аркадий вынужден был согласиться. Здесь, в этом лесу, творилось столько чудного, что одной непоняткой больше, одной меньше, особой роли не играло.
Препираться дальше не было необходимости, ведь на половине газетного листа перед ними лежала курица, почти целый бройлер. Аккуратно Володя начал снимать, слой за слоем, фольгу и бросать куски металлизированной обёртки здесь же, рядом с плитой, на гранитное крошево. Аркадий сглотнул слюну, уловив волну весьма аппетитных запахов. На второй половинке газеты нарезанную щедрыми ломтями каравайную горбушку, положил горкой огурчики и поставил фляжку, обтянутую желтовато- серым материалом чехла.
Как известно, на природе аппетит просыпается с удвоенной силой. Они разлили водку по стопочкам, которые запасливый Володя прятал в одном из кармашков рюкзака. Пропустили по первой, захрустели огурчиком, а потом принялись терзать бройлера. На какое-то время тишину каменистой пустоши чавканье двух активнейших едоков. Потом они пропустили по второй и снова в унисон захрустели огурчиками. Аркадий уже примеривался к наиболее сохранившейся части курицы, а Володя принялся снова озираться по сторонам.
-- Ты знаешь, -- неуверенно произнёс он, оглянувшись ещё раз, -- но мне кажется, что все эти скалы сильно напоминают город, но только очень разрушенный старинный город.
-- Ты думаешь? -- откликнулся Беленький, запустив было пальцы в курицу, но уже взглянувший другими глазами по сторонам. Он оторвал от раскромсанной тушки кусок и замер так, с полуоткрытым ртом. -- А ведь и в самом деле... но это невозможно...
-- Бывает такое, -- вздохнул Володя. -- Мне как-то один знакомый минеролог показывал кусок камня, внутри которого был отпечаток самого настоящего болта. А минеролог меня уверил, что это след такой особой доисторической ракушки. Но ведь здесь-то всё совершенно другое...
-- Но откуда здесь, в середине леса, может быть такой древний город, да ещё настолько разрушенный?
-- Не знаю я, -- пожал плечами Куропаткин. -- Мне бабушка в детстве сказывала про град Китеж, который скрылся из глаз людских то ли под водами озера, то ли в лесу, но только там должны быть деревянные дома, терема да избы, а здесь, вона-ка, какие махины каменные. Их ровно кто разбомбить пытался.
-- А вдруг здесь во время войны, был какой секретный объект, а немцы прознали про него, да нанесли воздушно- бомбовой, как говорится, массированный удар.
-- Да нет, тут всё было порушено лет так с тыщу назад, а может и более. Немцы тогда на лошадях всё больше ездили, с мечами да копьями. Какие уж тут бомбы...
В это время с ближайшей кучи посыпалась ручейком щебёнка. Товарищи одновременно повернули головы и... обмерли. С кучи на них смотрел самый настоящий крокодил. Он лупал большими выпуклыми глазами. Внезапно он распахнул многозубую пасть и издал оглушительный вопль- рык.

                +                +                +
Сначала Вера Филипповна хотела пройти мимо, но потом подумала, но потом подумала, что наличие рядом спутника, да ещё крепкого, уверенного в себе мужика, да ещё и с ружьём в руках, не будет лишним, и выступила из-за ели. Только тогда Есюнин увидел её. До этого он крутился на месте, озираясь по сторонам с напряжённым видом.
-- А-а, это ты, бабка, успокоился краснорожий сосед и опустил стволы ружья, -- а то я слышу, что рядом кто-то есть, а кто, никак увидеть не могу.
-- Как же ты услышал меня? -- удивилась травница. -- Тихонько шла, вроде.
-- Так ведь охотник я, -- улыбнулся сосед, -- слух у меня на малейший шум настроен. Сучок где треснул или веточка хрустнула. Надо настроиться на такое состояние и тогда звуки делаются восприимчивыми.
-- Не прост ты, Анатолий, -- усмехнулась травница, -- ох, не прост.
-- А кто в наше время прост? -- в тон ей ответил Есюнин.
-- Да вот дружки твои, хотя бы. Не их ли, случаем, ищешь?
-- Это верно, -- махнул рукой Есюнин. -- Я уж и пожалел, что связался с ними. Не любят они в лесу находиться. Им бы в огороде посидеть, бутылочку раздавить да мяска покушать. Я думал, что втянутся со временем, поймут здешние прелести, да пока что мимо всё.
-- Вот и я говорю, -- кивнула травница. -- Выручать надо твоих мужиков.
-- Надо, бабка Вера. Надо. Поможешь мне?
-- Так ведь я внучку свою искать отправилась, к Багряницам.
-- Так мы скоренько. Я бы и один пошёл, да что-то сомнения на меня нахлынули. Что-то здесь не так. Не должно быть так. Туман этот... ощущения какие-то странные...
-- И какие же это ощущения? -- полюбопытствовала Вера Филипповна, пытаясь заглянуть в глаза Есюнина, но тот принялся снова оглядываться, бормотнув:
-- Не пойму я. Странные, говорю. Не привычно мне здесь, некомфортно.
-- Словно не в своей тарелке находишься? -- подсказала Вера Филипповна.
-- Вот-вот, -- обрадовался Есюнин. -- И у тебя такие же чувства?
-- Да как может быть по-другому, -- усмехнулась травница. -- Здесь-то?
-- Ты, бабка Вера, -- напряжённо как-то улыбнулся Есюнин, -- говоришь, ровно Баба- Яга из русской сказки. Но только без обид.
-- Да какие тут обиды, Анатолий. Ведь ты тоже внучку мою искать отправился, вот только помощники у тебя на редкость бестолковые подвернулись. Теперь вот их выручать надобно. Так что поспешим лучше.
-- Поспешим...
Они снова углубились в лес, причём Вера Филипповна, взявшая на себя обязанности поводыря, забирала в самую густую часть туманной завесы. Сначала Есюнин хотел запротестовать, что его товарищи вряд ли полезли в такую чащобу, но потом наступил на коробку "Примы", коей "баловался" Аркадий, сунул сигареты в карман и старался не терять из виду узенькой спины своей неожиданной спутницы.
Потом туман вдруг как-то разом начал расползаться, и они остановились на края какого-то непонятного места, загромождённого скальными образованиями, рассыпающимися на части. Такого Есюнин здесь увидеть никак не ожидал. Остановилась и Вера Филипповна, не решаясь двигаться дальше. За спиною качались ветви привычного перелеска из берёз да осин, а впереди свистел ветер, проникая в тысячи узких расщелин.
-- Они должны быть где-то здесь, -- в полголоса, если не сказать - тихо, объяснила травница.
-- Где это мы? -- едва ли не шёпотом спросил у неё здоровенный краснорожий Есюнин, словно вмиг преобразился в подростка. Впрочем, такое впечатление у него улетучилось. Уверенность ему придавало ружьё и ещё что-то, скрывающееся глубоко внутри.
-- Не знаю и не пылаю желанием заняться изучением этого места. Оно излучает опасность. Наверное, когда-то давно здесь восторжествовало зло в его самом ужасающем обличии. Кое-что сохранилось до сегодняшнего дня. Если твои товарищи забрались сюда, то я им очень не завидую.
-- Понимаю тебя, бабка Вера. Стой здесь. Сейчас я быстренько осмотрю окрестности. Если они здесь, то где-то недалече. Я сейчас...
-- Постой. Вот, испей-ка этого настоя...
Скоренько Вера Филипповна достала из недр холщовой сумки аптечный пузырёк тёмного стекла, скрутила пластмассовую крышечку, выковыряла резиновую затычку и протянула флакончик своему спутнику. Тот выпил зелье одним глотком и... вытаращил глаза, потом разинул рот.
-- Что... это?
-- Отварчик. Одолень- трава и ещё одна травка. Силы прибавляет и ещё... двигаться быстрее будешь. Так что поспеши... а то действует... он... не... долго...
Должно быть основой настоя служила крапива, потому что всё нутро у Есюнина горело. Вот бы сейчас ковш холодного квасу или хотя бы водицы колодезной. Подойдёт и родниковая. Старуха- травница что-то ещё говорила ему, но делала это чрезвычайно медленно, разевая сморщенный рот, шевеля тонкими губами и слова её - соответственно - растягивались, как резиновый жгут атлета.
Не было никакого терпежа выслушивать это мычание, и прораб двинулся в сторону, где должен быть какой-нибудь ручеёк, чтобы притупить это жжение в гортани. Не кислоту ведь она ему сунула сослепу?
Он собирался сделать-то всего несколько шагов, но его понесло вперёд, и он протаранил, как танк, заросли малинника, оставив за собой длинную просеку. Что происходит? Что это с ним? Есюнин оттолкнулся от сосенки, рядом с которой остановился, и та неожиданно надломилась в том месте, где он коснулся ствола рукой.
Матерь Божья!
Что это там старуха говорила? Что сильнее стану после её снадобья и двигаться быстрее. Одолень- трава, говоришь? Что же это такое творится, и это в наше-то прогрессивное время! Что ещё она сказала? Кажется, что снадобье недолго действует, а дальнейших слов он не разобрал. Оно начало действовать. Так поспешим же.
Быстрее!
Ещё быстрее!!
Длинным прыжком Есюнин перескочил через полосу бурелома. Очень может быть, что сейчас он побил последний олимпийский рекорд, но это его нисколько не трогало. Какие тут рекорды, когда речь идёт о человеческих жизнях. Ещё одним прыжком он перенёсся на десяток метров вперёд. Он мог бы очутиться ещё дальше, но зацепился вещмешком за дерево. Оно загудело и сдёрнуло с плеч мешок. Точнее, лопнули обе лямки, и прораб свалился на спину. Перед глазами потемнело, но он нашёл в себе силы подняться. Да и было отчего. Он услышал разговор. Его товарищи были неподалёку.
Они завтракали! До него донёсся аппетитный запах копчёной курочки. И не только он был таким чутким. На ближайшую кучу щебня взобралось чудовище, напоминающее собой... крокодила. Такая же бугристая кожа, клыкастая пасть и длинный сильный хвост. Вот только лап у этой чёртовой твари было почему-то шесть. По три с каждой стороны, и каждая та лапа вооружена длинными загнутыми когтями.
Крокодил открыл пасть и заревел, а эти недотёпы замерли в самых что ни на есть нелепых позах. Аркадий держал перед собой остатки курицы, словно собирался поскорей слопать их и тем спасти ещё от одного едока, а Владимир поднял свой опустевший рюкзак и прижимал его к животу.
Медлить дальше было никак невозможно, и Есюнин прыгнул. Он преодолел разделявшее их расстояние в два бывших прыжка. За это время чудовище успело спуститься с кучи, отчего бархан из каменного крошева начал рассыпаться, обещая засыпать обеих бедолаг. Аркадий швырнул курочку в крокодила, тот ловко подхватил "снаряд" на лету и тут же проглотил его. Видимо, это неожиданное угощение пришлось ему по вкусу, потому как "крокодил" снова взревел.
Воспользовавшись этой остановкой, Есюнин вскочил ему на спину и, что есть мочи, ударил по морде прикладом ружья, словно это была молодецкая палица. Можно было попробовать и стрельнуть, но уж больно близко подобралось чудовище к его друзьям- приятелям по Звягину.
Громко хрустнуло, и ружьё развалилось на части. Расщепился и рассыпался приклад, а стволы перекособочило на сторону. Есюнин отбросил бесполезное теперь ружьё. Животное под ним ворочалось, ошеломлённое таким натиском, но вот-вот могло очухаться и повторить нападение. Тогда Есюнин достал охотничий нож и всадил его в двигающуюся под ним тушу раз, другой, а на третий клинок, со звоном, раскололся, наткнувшись на твёрдую, как броневая плита, чешую. Чудовище снова взревело и вдруг метнулось прочь, оставив на прощание целую лужу оранжевой густой жижи.
И тут в голову Есюнину попал твёрдый ком и сшиб его с ног. Он повалился на спину, ударился затылком о плиту, перед глазами всё поплыло и он потерял сознание.
-- Ты что делаешь?! -- заорал Беленький, кидаясь вперёд. -- Это же Анатолий!!
-- Толя? -- не поверил глазам Куропаткин. Он уже мысленно попрощался с жизнью, успев сунуть попутно в мешок пару ближайших булыжников покрупнее, а потом запустил заметно потяжелевшим рюкзаком в новую прыгучую тварь, напавшую на "крокодила". А это вдруг оказался их сосед. Можно было рехнуться от такого разворота событий. Как это он так прытко здесь появился?
Дрожащими руками Аркадий пытался поднять Есюнина. Ему помогал Володя Куропаткин, но Толя вдруг сделался чрезвычайно тяжёлым, из носа его струилась кровь. Он не подавал признаков жизни.
-- Надеюсь, ты его не ухлопал, с перепугу? -- спросил в сердцах Беленький у своего приятеля.
-- Да я... да я... -- шевелил тот беспомощно губами. -- Кто знал-то...
-- Эй, мужики, -- послышался неподалёку голос. -- Чего вы там копошитесь? Надо скорей убираться отсюда.
Оба "дачника" одновременно как-то судорожно повернулись.. Через кучи камней к ним лезла бабка Вера, травница из Звягина, которая вечно пропадала то в лесу, то на лугах за травосбором. Какой судьбой она-то здесь очутилась?
-- Мы с Анатолием искали вас, -- объяснилась она под их вопрошающими взглядами. -- Чего это с ним?
-- Да вот, товарищ его приложил, -- махнул рукой в сторону Куропаткина Аркадий. -- С перепугу, знать.
-- Сам не знаю, как получилось, -- плаксиво ответил второй "дачник", покосившись опасливо в ту сторону, куда уполз раненный монстр. -- Что тут вообще происходит? Откуда...
-- Не нашего ума то дело, -- оборвала его сентенции Вера Филипповна, убираться надо отсюда, подобру- поздорову. Хватайте своего товарища под микитки да тащите за мной. Эх, надо было оставить, хотя бы чуток, одолень- травы. Кто ж знал, что он сразу всё залпом хватит.
-- Ты чего это, бабка? -- спросил Куропаткин, пытаясь поднять Есюнина. Тот, наконец, начал подавать  первые признаки жизни, коротко застонав.
-- Да это я о своём, девичьем. Силушки-то вам хватит, мужики?
-- Да уж как-нибудь, -- бормотнул Беленький, пристраиваясь к Есюнину с другой стороны. -- А если обессилеем, тебя, старая сразу и кликнем. Чую я, ты нам ещё фору дашь.
-- Не сумлевайся, соколик, -- ответила Вера Филипповна, подбирая искалеченное ружьецо Есюнина и разорванный рюкзак Куропаткина. -- Давай вон туда, к лесочку, где туман колышется.
С причитаниями и ругательствами сквозь зубы, "дачники" потащили своего товарища к лесным зарослям, перебираясь через завалы каменного крошева, а Есюнин, постанывая, пытался помогать им, но только едва перебирал ногами. Его как бы вывернули наизнанку, выжали из него всю силушку, а потом часть вернули обратно, измочаленного донельзя. Он даже слова сказать не мог, с первоначалу, но когда они добрались до лесной заросли, остановился и выдавил из себя:
-- Рюкзак... Надо...
Пришлось Куропаткину лезть на дерево, снимать с сука вещмешок Есюнина и тащить его вперёд вместе с хозяином. Где-то далеко позади послышался знакомый зловещий вопль. Кричал то ли пораненный ими зверь, то ли его раздражённый сим досадным обстоятельством приятель. Так или иначе, но сил у путников сразу заметно прибавилось, и они устремились за старухой- травницей, которая почти уже скрылась в липких космах густого тумана.

                +                +                +
Аглая Феофанова стояла, прислонившись к берёзке, и зажимала себе рот ладошкой. Она даже глаза закрыла. Но всё равно увиденная картина стояла перед её глазами. Как Лена взмахнула руками и отклонилась от стены, замерла там, а потом начала опускаться, но не падать. Это было вроде полёта, как опускается вниз бумажный лист.
Вдруг вспомнился рассказ отца из школьного курса физики, как средневековый учёный Галилео Галилей опровергал утверждение Аристотеля, что тело, обладающее большей массой, падает с высоты быстрее, чем менее массивное. Итальянский учёный бросал с Пизанской башни различные предметы и наглядно доказал учёной братии, что здесь всё же главное ускорение, а вовсе не масса.
Интересно, что бы сказал преподаватель Пизанского университета, случись ему стать свидетелем этого вот падения Лены Филатовой из-под крыши башни. Конечно, эта башня не имела наклона и была ниже, но - факт налицо.
Это падение- полёт казался бесконечным и растянутым во времени, а потом вдруг внизу появился пастух, Мишка Котов, ловко подхватил падавшую девушку, потом, практически не останавливаясь, быстро побежал вдоль стены дома, остановился у одного окна, приоткрыл створку ставни и ловко вскарабкался внутрь, положив Лену на плечо. Так поступали герои романтических фильмов, но - никогда - колхозные пастухи.
Аглая покосилась в ту сторону, где в кустарнике ворочался отец. Конечно же, сейчас он придёт в сильное раздражение, а нежданное появление дочери только добавит эмоций и перенаправят весь негатив в её адрес. Что либо доказать отцу будет делом невозможным. Что она не смогла уехать домой, хитростью сбежала от Лямина Игоря Палыча, нашла в лесу каким-то необыкновенным чутьём отца и следила за ним, чтобы объявиться в нужную минутку.
Должно быть, именно сейчас эта минута уже наступила. Аглая подхватилась и легко побежала к дому. В тот, первый раз, который казался таким далёким, как Октябрьская революция, она так и не решилась приблизиться к этому таинственному и ужасному строению, но сейчас было всё по-другому. Она видела Лену, и как пастух Мишка почему-то затащил её в окно.
Вот к этому окошку и подбежала девушка. Створка ставни оставалась приоткрытой и она, не останавливаясь, прибавила скорости и прыгнула, уцепившись руками за раму, кое-как подтянула своё начавшее по-женски округляться тело и перелезла через подоконник. Внутри была устроена своеобразная ступенька и Аглая легко соскочила на пол.
В коридоре слышались удаляющиеся шаги. Надо было спешить. Аглая бросилась к двери, распахнула её и вывалилась в коридор.

                +                +                +
Если долго и напряжённо вслушиваться в тишину, тем не менее наполненную различного рода шумами и звуками, невольно начинаешь ощущать, где-то на границе восприятия, то, чего ты так жаждешь услышать.
Игорь Павлович Лямин дал бы на отсечение если не руку, то правое переднее колесо своего верного УАЗа, что где-то, впереди, довольно далеко, крикнули и чуть ли не о помощи. Он покрутился возле машины, всё больше наполняясь беспокойством, а потом достал из-под сиденья проверенную в разных ситуациях монтажку, взвесил в руке, потом сунул её обратно, подобрал с земли высохшую палку, которую можно использовать и как посох, и как дубинку. После чего, наконец, решительно углубился в лесные заросли, переплетённые туманом.
Как и всякий записной водитель, он хорошо ориентировался в дорожных направлениях, мог представить себе мысленно дорожную карту и выбрать нужный путь, но лесные кущи не предрасполагали к привычному прямолинейному движению. Приходилось всё время сворачивать, обходить, возвращаться, и скоро Лямин почувствовал, что дальнейшее движение может закончиться дурацким блужданием. Он остановился в размышлениях и почти сразу увидел своих соседей.
Первой из молочного марева выплыла Вера Филипповна и строго на него посмотрела, как глядит пожилая многомудрая преподавательница на нерадивого ученика, отчего открывший было для вопроса рот Лямин сглотнул воздух и промолчал. Далее туман снова сгустился и выдавил из себя целую группу, состоявшую из "дачников", ведущих под руки Есюнина. Тот едва переставлял ноги. Лицо его было бледным, а на щеке виднелись следы размазанной крови.
-- Что это с ним? -- спросил Лямин, но никто ему не ответил. "Дачники", как по команде, остановились и принялись отдуваться, вытирая с лица выступившую испарину. Есюнин, наконец, утвердился на ногах и оттолкнул от себя пытавшихся удержать его товарищей.
-- Мешок мой где? -- глухо спросил он.
-- Да здесь он, здесь, -- ответил Беленький, поворачиваясь боком и показывая висевший за плечами рюкзак, а потом повернулся к водителю и тоже спросил: -- А мой мешок нашёл? Я его на дереве для приметливости оставил.
-- Ага, -- кивнул обрадовано Игорь Павлович и ткнул пальцем куда-то назад. -- Я его в машине сховал. Так что возвращаемся?
-- Да, -- кивнул головой Куропаткин. -- Ты, Толя, сам-то как, лучше стало? Идти сможешь? Или передохнём пока здесь?
-- Нет, -- мотнул тот головой. -- Мешок мой верните.
-- Да зачем? -- запротестовал Беленький. -- Я его до машины донесу. Сам-то дойти сможешь?
-- Не надо мне в машину. Я вот с бабкой Верой дальше пойду, а ты, Игорь Павлович, забирай этих "туристов" и подождите нас в машине. Если мы скоро не появимся, езжайте до Багряниц. Значит, мы там вас ждать будем. Или- или.
-- Так что же, Анатолий, -- спросила его травница, в то время как "дачники" поражённо молчали, зыркая друг на дружку гляделками, ты не передумал Нору искать?
-- Не дождётесь, -- буркнул Есюнин, почти силой забирая свой вещмешок у Аркадия, и процитировал Багрицкого. -- "Ничто нас в жизни не сможет выбросить из седла". Ты ведь, старая, в машину не пойдёшь?
-- Нет. Я внучку выручать нацелилась.
-- Вот и я тоже. А ещё очень мне на дом то ваш "хвалёный" посмотреть хочется. Чем он такой замечательный?
-- Не знаю, -- пожала плечами травница.
-- Вот и я не знаю. Но посмотрю и решу, что с ним дальше делать. Доколе здесь пугало властвовать будет. Решу вот, что лишнее здесь оно и снесу к едрене фене, уж в этом я - дока.
Куропаткин и Беленький попробовали было возражать, но все их доводы были отметены как неубедительные и они были вынуждены согласиться остаться во втором эшелоне и подойти на выручку, если такая нужда появится.
С тем они и расстались.

                Глава 15. Убежище.
-- Эля, как ты себя чувствуешь?
-- Всё нормально, па. Мне приснился... приснился... ужасный сон.
Она сказала про сон, хотя уже достаточно проснулась, чтобы понимать, что это не сон и что он продолжается. Да, какое-то время она пребывала в забытьи, в спасительном забытьи, но оно развеялось и теперь она осталась одна с...
-- Не волнуйся, девочка моя. Всё не так уж и плохо. Твои друзья уже почти здесь...
-- Па?
Элька решилась и открыла глаз. Один. На всякий случай. Второй оставался зажмуренным. Она находилась в большом помещении с высокими потолками, укреплёнными толстыми балками и массивными сваями. Свет проникал сюда сквозь окна второго этажа. Нижние окна были закрыты, судя по всему, крепкими ставнями.
На дальней стене висел большой портрет какого-то господина в сюртуке с орденским крестом и эполетами. Наверное, то был такой старинный воинский мундир. Господин с портрета смотрел на Эльку, лежавшую на широком длинном столе, а под голову ей была положена свёрнутая в валик какая-то ткань. Стол был прикрыт скатертью, но сейчас половина той скатерти прикрывала её, служа подобием одеяла.
Элька открыла второй глаз и села, сдвинув на коленки скатёрть, щекотавшую её кисточками, свисавшими с краёв. Кроме этого большого стола в комнате были и другие столы, стулья, какие-то шкафчики, но всё это было сдвинуто в сторону. По-видимому, когда-то это помещение служило общей столовой комнатой, или точнее - залой, для большой семьи либо компании, и здесь царили шум и оживление. Должно так и было, но всё это осталось там, в прошлом, а сейчас мебель бесцеремонно раздвинули, рассовали по углам, а большей частью превратили в заграждения, баррикады и редуты.
В одном из кресел сидел человек. Это был не па, не Валериан Филатов. Это был господин с портрета. Но он улыбался улыбкой отца и говорил его голосом. И от этого Эльке сделалось жутко. Она съёжилась под скатертью, подтянула ноги к животу. Снова закрыла глаза.
-- Эля, девочка моя, не бойся. Здесь они тебя не достанут.
-- Ты не па...
-- Ты права, но не совсем.
-- Это как? -- распахнула глаза Элька.
-- Всё неочевидно, особенно здесь, -- мягко заявил господин. -- Сначала позволь мне представиться тебе. Тогда кое-что сделается понятней. И мне будет легче тебе объяснить всё.
Пока он говорил, Элька соскочила со стола и выбрала для себя стул и поместила его таким образом, чтобы отделить себя и этого таинственного собеседника. Тот улыбнулся ей, не меняя позы.. На нём был тот самый халат, какой был и на отце в прошлом сне.
-- Меня зовут Модест Евграфович Черепанников. И весь этот дом принадлежал мне. Ты уже познакомилась со мной через ту книгу, которую я тебе рекомендовал.
-- Так это был не па...
Элька сказала это таким убитым голосом, словно отец каким-то образом смог возродиться, был рядом с ней, а теперь вот снова пропал.
-- Это был он, Эля. Частичка его. Когда человек умирает, начинается процесс распада и активное тело распадается на составные части. То, что называется душой, в главной своей части воссоединяется с энергоинформационным полем, Ноосферой, если тебе знакомо такое понятие. Но у души остаётся своеобразная память или отпечатки, как тебе нравится, на выбор. Они остаются с наиболее близкими людьми. Ведь всё в нашем мире взаимосвязано, пронизано невидимыми связями. Здесь и дружба, и любовь, и родственные отношения, и профессиональные увлечения. Слышала ли ты такое выражение - "жить душой в душу"?
-- Конечно, -- кивнула головой Элен.
-- Вот это оттуда. Люди многое чувствуют. После физической смерти эти связи- отпечатки остаются вместе с теми, кто ими обладает. И частичка души, то есть, повторюсь, её отпечаток тем сильнее, чем прочнее была связь при жизни. Вот и у вас с отцом, видимо, она была очень прочной. Поэтому и часть души твоего отца осталась при тебе.
-- А... мамина?
-- Есть и мамина, но она не так ярко выражена. Я больше того скажу. Когда отпечаток души умершего такой сильный, как в твоём случае, он сохраняет и связь с ушедшей в Ноосферу душой. Через эту связь носитель черпает необходимую информацию. Его часто посещают разного рода идеи, в нём просыпаются различного рода способности, обострена интуиция. Если научиться этим фактором пользоваться в полной мере, такой носитель может добиться в жизни многого. Но для этого надо быть сильным, не растрачивать попусту своих способностей, ибо и они могут иссякнуть.
-- Это как? -- удивилась девушка.
-- Я же говорил тебе, что всё здесь не просто. Кстати, имеется такое понятие - человек бездушный, то есть утративший душу. Конечно, в любом случае своя душа у него остаётся, но вот эти "отпечатки", что наслаиваются на личность, могут порваться, истончиться, растаять. Такой человек чувствует сильный дискомфорт, душевную пустоту, которая, со временем, может заполниться тёмной энергией, которая имеет место быть рядом с нами и защитой от которой и служит аура. Ты, верно, видела в церкви иконы, на которых нарисованы люди, святые, вокруг головы которых нарисован радужный круг?
-- Да. Это называется нимбом.
-- Вот это и есть биозащита от Зла, от тёмной энергетики. Носители её обладают наряду с иммунитетом ещё и повышенными возможностями. Здесь и экстрасенсорика, и целительство, и ясновидение, и многое другое. Но это и очень большая ответственность, Эля, и подвижничество и жертвоприношение, потому как, выкладываясь, такой носитель испытывает сильнейший дискомфорт, связанный, пусть с временной, но утратой биофункций души. Силы позднее восстанавливаются и есть свои методики по облегчения поступления тех сил, но, если поставить такую "отдачу" на поток, то это очень тяжело. Недаром многие носители уходили от людей, селились в одиночестве, в скитах, предавались размышлениям, беседою с Богом, как это они называли. На самом деле они общались, общаются с Ноосферой, с биополем Земли.
-- Мо... Модест Евграфович.
-- Я слушаю тебя, Эля.
-- Вы говорите голосом моего папы...
-- Да, Эля. Я снял копию с "отпечатка" души твоего отца, и взял её себе, для того, чтобы вступить с тобой в контакт.
-- Контакт?
-- Да, считай, что ты общаешься своего рода с инопланетянином.
-- Как... это? Что вы такое говорите, Модест Евграфович.
-- То и говорю, Эля, моё время уходит. Я и так задержался здесь чрезмерно. Но я не мог всё оставить... так, как получилось. Ты всё знаешь, если прочитала мои записки до конца.
-- Я... не всё поняла. Там написано дальше... непонятно.
-- Ах да. Тогда как раз случилось перерождение. Я был вынужден...впал в отчаяние... Я отправился в путешествие, в другой мир, чтобы исправить собственные ошибки. Да, ошибки. Их надо исправлять. Если имеется возможность.
-- И у вас такая возможность была?
-- Нет, но я об этом и не думал как-то. Просто пошёл, а потом... вернулся. Эля, есть места, где лучше не появляться, но, на свою беду, я попал именно туда. Туда, где уже побывал один из братьев Маршанов. Но у меня, в отличие от него, была очень сильная защита. К тому же мне помогли, а иначе бы всё закончилось плохо. Очень плохо. Правда, после этого я перестал быть тем человеком, каким был ранее. Иногда приходится приносить жертвы, Эля, для исправления собственных ошибок.
Модест Евграфович опустил голову и немного помолчал. Элька перестала бояться его, подошла чуть ближе и даже опёрлась руками о стол, который по-прежнему разделял их. Теперь она видела собеседника лучше. Лицо его было изборождено морщинами, как поле, по которому прогулялся пьяный пахарь, на макушке волосы сильно поредели и истончились, хотя кончики их продолжали виться и навряд ли их подправляли по утрам папильотками. Лицо его было обветрено и покрыто загаром, но, вместе с тем, в чертах проглядывались аристократизм и интеллектуальность, которые могут неузнаваемо изменить самое простоватое лицо, как бы освещая его силой разума изнутри. Пальцы его, которыми он перебирал кисти на кушаке, стягивающем халат, были тонкими и длинными, а ногти аккуратно подстрижены. У самой Эльки, которая вообще-то считала себя чистюлей, под отросшие ногти набилась грязь, когда она копалась в саду, выискивая там овощи, и потому она смутилась и спрятала выпачканные руки за спину.
-- Я мог бы сказать, что общался там с Богом, но теперь понимаю, что всё на самом деле не совсем так, как мы, по простоте своей, думаем. Всё в нашем мире устроено гораздо сложнее, а там, куда попал я, ещё того более. Мне помогли, и я стал другим. Теперь я мог исправить положение вещей в своём доме, не всё, конечно, но кое-что. Беда в том, что мой главный враг, Филипп де Маршан, тоже прошёл процесс обращения, чуть иначе, нежели чем я, и обрёл право быть Вершителем, а вместе с правом - большие возможности. Это и чуждые нам знания, и специфические умения, непривычные для нашего мира, и он всем этим активно пользовался.
По его замыслам, обратиться должен был и я, и все мои крепостные люди, и вот тогда Маршан получил бы в своё полное распоряжение плацдарм, базу, откуда можно было начать "воздействие" на весь мир. Сначала потихоньку, а потом, когда подготовительный этап завершится, он планировал стать Полным Вершителем. Это вроде Императора- наместника.
-- Хозяина нашего мира? -- с содроганием спросила Элька.
-- Не совсем так, -- вздохнул на своём кресле Черепанников. -- У него ведь тоже были свои хозяева, которые остались в том мире. Он должен был начать события, наладить процессы, которые бы преобразили наш мир, подготовили его для присутствия иных. А для этого надо было сделать многое.
-- Многое? -- переспросила Элен.
-- Да, даже поменять некоторые физические законы, базовые для нашего мира. Этот процесс называется перезаконием. Это трудный и длительный процесс, который я до сих пор усердно сдерживал.
-- То есть, вы хотите сказать, этот самый Маршан до сих пор... жив?
-- Да. Живой и продолжает своё чёрное дело.
-- Как... Где...
-- Сначала - где. Видишь ли, Эля, как я уже упоминал в своих заметках, Робер де Маршан, спроектировавший весь этот дом, устроил в подвалах его некий механизм, даже не так, субпространственное переходное устройство, завязанное на противоречиях между законами термодинамики, гравитации. Не будем вдаваться в подробности, каким образом это у него получилось. Эти знания пришли к нему извне, а он лишь воспользовался этим. Получилось так, что сразу несколько точек пространств нашли своё пересечение в подвалах моего дома, а Маршаны их объединили. Филипп, как Вершитель, кое-что там переделал... Именно там происходит обращение, то есть переделка человеческих тел, замыкание души, перенакачка иных субстанций, подгонка. Он думал даже наладить изменение генетического типа, что уже относится к категориям Божественного вмешательства и несёт за собой серьёзные последствия даже для Вершителя. Поэтому Филипп не рискует покидать своего Убежища. Он предпочитает действовать чужими руками, руками тех, кто уже обратился.
-- И этому мешаете... вы?
-- Да, Эля. Но силы мои небезграничны. Я и так уже сделал многое, не дал Злу распространиться из этого места, запер его, но, со временем, силы начинают оставлять меня... По сути, от меня осталась не более чем видимость.
-- Видимость?
-- Да. Мираж. Призрак. Чуть более чем отпечаток души твоего отца. Я вынужден искать себе помощников, чтобы восстановить баланс, который вот-вот может быть нарушен. И тогда Филипп де Маршан, его брат и другие выберутся наружу...
-- И вы хотите, чтобы этим человеком, помощью, стала я?
Элен сама почувствовала, как дрогнул её голосок. Она представила себе Понтёра, который подкараулил её на чердаке этого дома. А ведь это, наверняка, было не самое страшное, с чем можно столкнуться здесь. Настоящие ужасы таились в подземной части дома.
-- Ты не так меня поняла. Ты, теперешняя ты, вряд ли чем-то сможешь помочь мне или кому другому. Я ведь и раньше пытался найти себе если не замену, то хотя бы деятельного помощника.. Но, на мою беду, такого человека долгое время не находилось. Дело в том, что взрослого человека, со сложившимся энергобалансом можно изолировать от Ноосферы, вычистить его душу, наполнить её другими ощущениями, но в моём случае действуют другие механизмы и перечень манипуляций для обращения много сложнее. Я так и не сделался Вершителем. Если честно, то я так и не решился полностью отделиться от человеческого естества, от своего мира, и, со временем, это сказалось для меня, для всех, негативным образом. У моего врага, у Маршана, имеются союзники, немного, но они есть, и они действуют, а порой даже находят новые объекты для обращения. Я стараюсь этому помешать, но не всегда, далеко не всегда поспеваю.
-- А как же инспектор Хлюдов? -- вспомнила про дневник участкового девушка.
-- Инспектор, -- кивнул головой Черепанников. -- Да. Это сильный человек. Он мог бы стать моим союзником. Но дело в том, что он уже сложившийся биотип, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
-- Но вы же как-то... смогли... сами...
-- Не сам, -- вздохнул Модест Евграфович, -- увы, отнюдь не сам. Мне помогли, как бы это выразиться, Высшие Силы.
-- Вот и снова призовите их, себе в помощь, -- посоветовала Элька.
-- Увы, и ещё раз увы, не могу. Я изолировал переходное устройство, посредством которого возможно установить с ними контакт. Чтобы, в свою очередь, изолировать Маршана. Но, вместе с тем, остался без поддержки и сам. Каким-то, непонятным мне способом, Маршан всё же функционирует, хотя и не решается прямо столкнуться со мной. Здесь появляются лишь его представители. Мы, как бы это точнее сказать, сохраняем своеобразный нейтралитет по отношению друг к другу. Мы даже как бы поделили дом на части. Эта половина дома - моя, башня и подвалы отданы во власть сил Маршана, а соседствующее крыло как бы нейтральная территория. Туда даже наведываются местные жители, кому не даёт покоя любопытство и слухи о несметных сокровищах, где-то спрятанных в доме. Правда, этих смельчаков уже долгое время не появлялось. Пожалуй, Хлюдов и его люди были последние из появившихся здесь. И ты, Эля.
-- А Мишка Котов? Я ведь видела его здесь.
-- Это - отдельная тема для разговора, -- нахмурился Черепанников. -- Этот мальчик... в нём был сокрыт огромный потенциал, впрочем, как и почти что в каждом подростке. Правда у Мишки он гораздо выше и спрятан много глубже. Признаюсь, я собирался привлечь его к себе в помощники. Для начала я помог ему бежать от подручных Маршана, а потом снял ряд предохранительных контуров в его, хм-м, разуме. Но Котов, он очень шустрый подросток, интересный психотип. Должно быть, его часто преследовали, и он выработал своеобразную защитную реакцию, потому как сумел уйти из-под моего контроля, как раньше ушёл от слуг Маршана, что неудивительно при его потенциале. Одним словом, он благополучно скрылся из этих мест. Кстати, самую деятельную помощь ему оказал как раз тот самый Хлюдов, про которого ты у меня расспрашивала.
-- Видите ли... Модест... э-э...
-- Евграфович., ежели тебе так угодно, Эля.
-- Да, Модест Евграфович, я нашла, совершенно случайно, дневник этого человека и прочла его.
-- Видишь ли, девочка моя, ничто в нашей жизни не происходит случайно. Это лишь видимость тех или иных поступков, которые являются следствием определённых усилий.
-- Я... не понимаю.
-- Ладно, не это сейчас главное.
-- А что?
-- Мне кажется, что Маршан догадывается  о том, что мои силы на исходе и собирается совершить вылазку. Ему нужно помешать. В скором времени, когда твои друзья доберутся до Убежища, он покинет своё укрытие. Он может схватить их, при помощи своих оставшихся подручных, и увлечь в своё логово. Его армия пополнится свежими силами, я больше не смогу ему противостоять и будет неминуемо повторение попытки выхода сил Зла в твою реальность.
-- Но что я смогу сделать? -- со слезами спросила Элька, чувствуя отчаяние и полное своё бессилие в этой ситуации.
-- Не плачь, Лео, -- на мгновение лицо Черепанникова преобразилось и в его чертах проступило лицо отца, но тут же и растворилось в морщинах. -- Я подарил тебе себя и теперь ты не так уж слаба. Мне же остаётся лишь набучить тебя пользоваться обретёнными возможностями. Но не теперь, позже, когда и, самое главное, если у нас появится свободное время.
-- Вы что-то придумали? -- догадалась девушка, но тут же тряхнула головой, -- и что это значит - вы подарили себя.
-- Там, на чердаке, -- улыбнулся собеседник. -- Ты испугалась и стала падать. Я был с тобой рядом и...
-- Так это были вы, тот страшный человек? -- глаза у Эльки сами собой округлились.
-- Нет. Это вообще было не живое существо, не настоящее. Это - одна из штучек Маршана. Субконтур, который настраивается на объект и проецирует- отражает его радостные ожидания для установления контакта подчинения. Мне пришлось пойти на отчаянный шаг и переключить его в обратную сторону. Поэтому вместо того, чтобы тебя обрадовать и открыть створы души, он напугал тебя и заставил отступить. Ты сорвалась с карниза, и тогда я соединил наши энергетические поля в единое целое, вырвал тебя из твоей реальности, частично, и поместил в поле нуль- гравитации. Мы опустились, а внизу тебя подхватил... Котов, тогда как я вынужден был покинуть твоё тело.
-- Постой, ты... вы говорите, что Мишка Котов, пастух, подхватил меня.
-- Да, твоё тело. Я вошёл в контакт с его обновлённой личностью, у меня сохранились от него отмычки. Он принёс тебя сюда и оставил.
-- И где же он? -- оглянулась по сторонам Элька, желая увидеть глуповатую усмешку деревенского пастуха и ощутить, что она здесь всё же не одна и опасность можно условно разделить поровну.
-- Не знаю, -- пожал плечами Черепанников. -- Точнее, догадываюсь. Он ушёл искать того самого Хлюдова, который его уже один раз вывел отсюда. У него какая-то необыкновенная тяга к этому человеку, как к самому близкому родственнику. Кстати, на эту тему у меня появилась одна интересная мысль, но я её ещё должен обдумать и довести до логического конца.
Только теперь Элеонора поверила и поняла, что это значит - лишь видимость. Черепанников вдруг сделался полупрозрачным, и сквозь него стала видна обивка кресла, в котором он находился во время разговора. Элька замахала руками.
-- Модест Евграфович! Модест Евграфович!!
Изображение вопрошающе глянуло на неё. Элька громко спросила, словно решила, что у наполовину исчезнувшего Черепанникова также вдвое ухудшился и слух.
-- А что делать мне?!
-- Подожди... здесь...
Ей показалось или это прошелестело у неё в голове, но выбирать не приходилось. Хозяин дома уверил её, что контролирует эту половину строения, в которую не рискуют заглядывать создания Маршана- Вершителя. Но он же сказал, что его враг почувствовал, что у защитника практически истаяли силы и осмелел. Насколько силён Филипп де Маршан и какова численность его армии? И ещё - она опять почувствовала голодные спазмы в желудке.
-- М- р- ряу...
В неплотно притворенную дверь заглянула знакомая кошачья голова, а затем и вся кошка появилась внутри. Она гордо и снисходительно посмотрела на вездесущую гостью, которая - куда не приди - она уже здесь, а потом независимо прошла по самой середине обширной комнаты, как бы демонстрируя, кто в доме настоящий хозяин.
-- Мурра, иди ко мне, -- протянула к кошке руки Элька. Кошка остановилась и внимательно посмотрела на неё жёлто- зелёными глазами, пытаясь оценить, хотят ли её приласкать или подзывают так, от нечего делать.

                +                +                +
Мишка Котов был настолько частым гостем в доме Феофановых, закрытом для всех остальных, что, со временем, сделался как бы членом семьи. Как бывает членом семьи кошка, собака или любое другое низшее существо, которого обожают хозяева, быть может, за то, что оно всячески демонстрирует им свою преданность и любовь. Конечно, пастух Котов не был для Феофановых чем-то низшим, скорей уж Мишка сам обозначил такое своё место, демонстрируя глуповатую усмешку, нечёсаную копну волос, небрежность в одежде, малый словарный запас речи и немедленную готовность браться за самую грязную и неблагодарную работу. Понятно, что Мишка тем демонстрировал своё расположение к Тимофею Игнатьевичу, а позднее и всему его семейству.
Аглая с детских лет видела Мишку где-то рядом, всегда улыбающегося и благожелательного, и привыкла, что таков он и есть. И когда увидела, что он подхватил Лену Филатову, падавшую с такой высоты, а потом потащил её в дом, без раздумья последовала за пастухом.
Правда, очутившись внутри дома, она в первые мгновения оробела, вспомнив все те страшные истории, которые доходили до неё об этом месте от взрослых и сверстников. Она с трудом заставила себя последовать за пастухом и едва не упустила  его. Он успел дойти до конца коридора, где имелась дверь, ведущая во внутреннюю часть двора, где когда-то находилась оранжерея, выстроенная при доме.
Аглая растерялась, оказавшись в заброшенном зимнем саду, отделённом от внешнего мира высокой стеной из красного кирпича. В одном или двух местах стена зияла отверстиями, где часть кирпичей разрушилась. Может, здесь били тараном, а может, и пальнули из пушки, но, скорей всего, разрушения носили более мирный характер. Пока девушка оглядывалась, Котов, тащивший на руках Элеонору, успел пересечь сад и скрылся за дверью, ведущую внутрь следующего корпуса этого комплекса строений.
И снова Аглая Феофанова замерла, пытаясь заставить себя двигаться дальше. Она уже собиралась окликнуть пастуха, чтобы тот остановился и подождал её, но, пока собиралась, Котов исчез за дверью, которая осталась приоткрытой, как бы приглашая и Аглаю войти туда.
Собравши остатки смелости, девушка прижала к груди сжатые кулачки и направилась туда, где недавно исчез Котов. Она вошла внутрь пустого дома и, конечно же, обнаружила, что пастух со своей ношей куда-то пропал. Должно быть, он вошёл в одну из многочисленных  комнат, здесь или этажом, а то и двумя, выше. Три этажа пустого заброшенного пространства могли укрыть не только двух человек, а и много больше.
Какое-то время Аглая стояла в проёме открытых дверей, пытаясь сообразить, что ей делать дальше. Никакой подходящей мысли не находилось и она просто пошла вперёд, временами останавливаясь и прислушиваясь. Пустое пространство рождает эхо, отзвук, который не гасят различные предметы по ходу распространения звуковой волны. Если Котов начнёт двигаться, она услышит шум его шагов и успеет сориентироваться. Главное - не уйти слишком далеко от места, где он в данный момент находится. А вот здесь всё было гораздо сложнее.
Она уже добралась до лестницы, ведущей на следующий этаж, и остановилась там, в размышлении, когда расчёт ее, наконец, оправдался. Позади послышался отчётливый визгливый звук отворяемой двери, а затем быстрые уверенные шаги. Аглая моментально повернулась и заспешила обратно, в длинный коридор, обшитый матовыми деревянными панелями, загрязнившимися от времени.
В конце коридора двигался Мишка Котов. Собственно говоря, Аглая видела всего лишь силуэт Мишки, потому что в коридоре было довольно сумрачно, и она узнала пастуха лишь по походке. Судя по всему, двигался он налегке, то есть Мишка где-то оставил Лену Филатову и теперь куда-то целеустремлённо шёл. Аглая открыла, было, рот, чтобы окликнуть пастуха, но первый, как правило, необдуманный, порыв всё же сдержала. Куда так уверенно направился Котов? Не могло ли оказаться так, что он бывал здесь и раньше, знаком с хозяевами дома и вот сейчас направляется к ним, чтобы затребовать помощь для поранившейся при падении с большой высоты Лены? Ведь той не было в данный момент рядом с пастухом.
Все эти рассуждения были вполне логичны, но они обескуражили бедную девушку, которая не привыкла к общению с малознакомыми людьми и даже чуралась общества, привыкшая за долгие годы видеть лишь лица родителей, соседей, да ещё нескольких сверстников и взрослых со стороны. А здесь кошмарный заброшенный дом, населённый привидениями и жуткими тайнами. Растерялся бы и более смелый человек.
Наконец она решилась и побежала туда, где двигался Котов. Бежала Аглая легко, на цыпочках, и совершенно бесшумно. Впрочем, пастух и так ничего бы не услышал. Он был уже у выходных дверей, ведущих во внутренний двор комплекса. Когда он вышел, Аглая побежала во весь дух и затормозила лишь у самого портала. Она решила проследить за Мишкой и посмотреть лично на таинственных хозяев дома. Если они внушат ей доверие и если у Мишки, мало ли, не хватит слов, чтобы объяснить важность момента, то она предстанет перед ними и возьмёт на себя функции переговорщика, чтобы оказать Лене помощь таким вот экзотическим образом. Но если ничего этого не получится, либо не понадобится, то она, не раскрывая своего инкогнито, незаметно ретируется обратно и будет искать Лену, которая, теперь она знала точно, за одной из дверей первого этажа. Вместе они откроют окна и таким образом, помогая друг дружке, покинут этот дом. Вполне возможно, к тому времени подоспеют на выручку и другие спасательные партии.
И снова она успела увидеть шагающего к своей неуклонной цели Котова в самый последний момент. Тот успел опять, быстрый такой, внутренний двор и приближался к башне. Только теперь Аглая разглядела низкую сводчатую дверцу, к которой вели ступени. Только если обычно ступени перед входной дверью поднимаются вверх, на крыльцо, то здесь всё было с точностью до наоборот, то ступени уходили вниз и внутрь к дверце, которая была наполовину, а то и более, ниже уровня земли.
Спустившись, пастух навалился плечом на тяжёлую дверцу, обитую толстыми железными полосами, усиленными заклёпками, шляпки которых тускло поблёскивали. С густым скрипом дверь открылась, и Мишка исчез внутри.
Снова защемило сердечко. Идти следом? Но Аглая чувствовала, что вот туда идти никак нельзя. Но как же её намерения увидеть хозяев дома? К тому же Мишка Котов был всё равно что член их семейства, и не последовать за ним означало бросить его на произвол судьбы.
Набравшись храбрости, девушка тихонько подбежала к тёмному отверстию, ведущему в недра башни. Она будет очень осторожна, заглянет туда и уйдёт, а надо, так убежит. Где находится Лена, ей практически известно, да и остальные участники спасательной экспедиции были уже на подходе, если уже не проникли в дом через то же самое окошко. В крайнем случае, она поднимет такой крик и визг, что все немедленно кинутся на её спасение.
Она набрала побольше воздуху и нырнула в темноту...

                +                +                +
Мишка Котов привык слушаться своего внутреннего голоса. На этот раз голос приказал ему подхватить падавшую девушку и отнести её туда, где с ним беседовал когда-то, много- много лет назад, хозяин дома, точнее - один из хозяев.
Мишка всё в точности исполнил. Подхватил ловко тело, вошёл в дом и доставил в смутно знакомую комнату и даже уложил там девушку на стол. Постояв рядом с ней несколько быстрых мгновений, он прикрыл её, как одеялом, половиною скатертью и, словно выполнив некий довлевший над ним долг, решительно из залы вышел. У него не возникло и мысли, что надо бы отнести Элеонору туда, откуда спешит её бабушка и остальные спасатели. Про них Котов не думал, словно для него перестали существовать все, обитавшие вне стен этого места.
Собственно говоря, всё так и было. Очутившись рядом с домом, он сделался совершенно иным человеком, словно кто невидимый и могущественный вдохнул в его сосуды и кровь настоящую жизнь, взамен того жалкого существования, какое он влачил раньше. Оставалось найти Хлюдова, дядю Лёшу, который познакомит его с настоящими хозяевами этого места. Возвращаться обратно Мишка больше не собирался. Пастух остался снаружи, а здесь стоял, повторимся, совсем другой человек.
Мысленно он бывал здесь уже множество раз и почти каждый раз его условный маршрут заканчивался у подножия башни и, когда он увидал ту дверь, утопленную в землю, он понял, что всегда знал, куда надо идти.
Входная дверь была замкнута на массивный засов, но он открыл его и навалился костлявым плечом на створку. Та, тяжёлая и прочная, скоро сдалась перед его натиском и, громко пронзительно скрипнув, открылась. Что ж, он не скрывал своего присутствия. Почему-то Мишка был уверен, что скоро, вот сейчас, он встретится с Хлюдовым, к которому тянулся все эти годы.
Шагнув за дверь, Мишка Котов очутился внутри огромного каменного жерла. Словно некий титанический пушечный ствол был направлен прямо вверх, в небесный зенит. Вот только верхнюю часть того "ствола" закрывал купол, украшенный шпилем с небольшим флюгером, выполненным в виде вымпела.
На внутренней стене башни имелись ступени, ведущие вниз. Но самого дна видно не было. Казалось, оно отсутствует здесь вовсе и под ногами разверзлась бездонная пропасть- тартар. Впрочем, иллюзия та была быстро разрушена, когда из- под ноги Мишки скатился камешек и булькнулся в воду. По поверхности подземного озера пошли круги, по которым скользнули блики от света, проникавшего сюда сквозь открытую дверцу и несколько амбразур, имевшихся на стенах. К тому времени глаза Котова освоились с полумраком, царившим внутри башни, и он увидел вход в подвальную часть комплекса. Ниже его имелись входные отверстия. Там, над самой поверхностью воды, имелся ещё один, нижний ярус подземелий. Но, судя по всему, тем ярусом не пользовались, и Котов перестал обращать на него внимания.
Прислушиваясь к своим ощущениям, Котов принялся опускаться. Увлечённый, он не обратил внимания, что сделалось чуть темнее, когда в дверях за его спиной появилась худенькая девичья фигурка. Она занимала не так уж много места, потому и не привлекла внимания спускавшегося.
Добравшись до первого подвального яруса, Котов свернул туда. Здесь, на небольшой площадке, было сумрачно, но можно было разобрать, что стены выложены камнем, а кое-где даже изразцами. В конце перехода находилась дверь, а затем ещё одна. Дальше было светлее, ибо коридор освещался, но Котов не задумался над природой того освещения, он искал определённого человека, который в своё время спас его от опасностей, наполнявших здесь всё.
Зачем он его ищет? Ведь прошло столько лет с тех пор, как он в последний раз видел его. Котов над этим не задумывался, как не задумываются многие - зачем им нужно  добиваться исполнения какого-то заветного желания. Он просто шёл вперёд.
Помещения тянулись последовательно, друг за другом, по кругу. Зайдя в очередное, Котов понял, что попал туда, куда и стремился все эти годы. Это зал был самым обширным, или скорей, все предыдущие комнаты были переходными клетушками, снабжёнными массивными дверями и крепкими запорами. Если бы Котов побывал, хотя бы в одном противоядерном бомбоубежище, он бы нашёл аналогии с системой запирания дверей, когда поворотом рукояти упорные штыри раздвигаются в разные стороны и уходят в специальные пазу, выдолбленные в стенах. Для чего всё здесь было так устроено, он не задумывался, ибо все двери на его пути были открыты, и он не озаботился прикрыть за собой хотя бы одну из них. Может, тогда бы обмиравшая со страху Аглая одумалась и повернула назад, к дневному свету.
В очередном, как мы уже упоминали, довольно большом помещении стояли большие бочки, нет, скорей высокие вытянутые сосуды, изготовленные из прозрачного материала, похожего на замутнённое стекло. Каждый из них был соединён, посредством толстой трубы, с внешней стеной, где, по всей видимости, находилось то, подземное озеро, над которым была выстроена башня. По крайней мере, этот сосуд- бочка была заполнена до самого верха тёмной водой, в которой... Котов приблизился к одной из них и прижался лицом к стеклу, положив ладони по обе стороны от лица, чтобы прикрыть его от световых бликов. Нет, ему не показалось. Там, внутри, плавало человеческое тело, то есть висело неподвижно.
До сих пор Котов не демонстрировал никаких выраженных эмоций, то есть был невозмутим, но теперь он обеспокоился. Это место буквально дышало опасностью. Он огляделся, переводя взгляд с одного сосуда на другой. Должно быть там.
Какое-то неведомое чувство подсказало ему, что тот, кого он ищет, находится в одной из бочек. Он подошёл к ней и начал осматривать её, пытаясь разобраться, как попасть внутрь. Он вёл по поверхности прозрачного материала рукой и нашёл место, где ладонь начало как бы покалывать. Он остановил движение и, не зная, что делать дальше, надавил ладонью. Что-то громко чавкнуло и жидкость, заполнявшая сосуд, пришла в движение. Она начала вращение, как будто начал работать большой и мощный насос. Вода уходила через трубу, и скоро появилось тело того, кто находился внутри. Осмелев, Котов снова прижал к стеклу лицо, пытаясь разглядеть находящегося там.
Когда-то это действительно был Хлюдов, но прошедшие годы сильно изменили его. Он погрузнел и раздался. От былой аккуратной причёски не осталось и следа, а кожа сейчас напоминала древесную кору, изборождённую грубыми морщинами и напластованиями. Вместо милицейской формы на него был натянут мешковатый комбинезон, оставлявший обнажёнными мощные руки, похожие на клещи, перевитые буграми чудовищных мускулов.
Увидев все эти изменения, Мишка застонал и, словно услыхав его, "Хлюдов" открыл выпуклые глаза, похожие на радужные шарики, вставленные в пустые глазницы. И сразу опустевший сосуд распался на две половинки. Из недр разделившегося сосуда- контейнера вышел "Хлюдов". Котову пришлось отступить назад. Слева и справа гудели насосы, выкачивая из других контейнеров жидкое содержимое.
-- Гости! -- послышался скрежещуйся голос, словно кто прошёлся грубым напильником по испещрённой зазубринами железной пластине. -- Меня можно поздравить.
Котов медленно повернул голову, словно ему было трудно оторвать глаза от лица его милицейского друга. Но он себя пересилил и увидел ещё одного обитателя здешнего паноптикума. Он был похож на восковую куклу, которую едва успели вытащить из пожара. Черты лица его и фигуры демонстрировали массу потёков, которые висели безобразными буграми, но ожившая "кукла" не обращала на это, ни малейшего внимания.
-- Раньше, когда я жаждал пообщаться с кем-то новеньким, мне приходилось прилагать для этого массу усилий, а теперь гости приходят ко мне сами.
-- Я пришёл не к тебе, -- ответил Котов, отворачиваясь от него, -- а дяде Лёше.
-- Ха-ха, -- скрипнуло чудовище, -- все, кого ты видишь здесь, суть я сам, часть от плоти моей, мои руки, глаза, ноги и тому подобное. Кстати, почему твоя знакомая тоже не пройдёт сюда? Хватит ей прятаться за дверью.
Аглая, застывшая от внезапного приступа слабости, когда увидела, как из разверзшихся сосудов появляются всё новые мокрые фигуры, демонстрирующие самые разные удивительные трансформации плоти, словно очнулась от оцепенения и громко вскрикнула. К ней повернулись несколько бледных лиц.

                +                +                +
Как всегда, кошке быстро надоело сидеть у Эльки на коленях и позволять гладить себя по спине, делая вид, что это ей нравится. Мурра внезапно резво прыгнула пол и метнулась сначала к двери, которая оказалась запертой, а потом к лестнице на галерею, которая тянулась на уровне второго этажа, где была ещё одна дверь.
С энтузиазмом Элька устремилась в погоню, едва не оступилась на узких ступенях, была вынуждена уцепиться за перила, а потому остановилась. Она успела подняться на самый верх лестницы, но кошки, как это и ожидалось, простыл след, но Элеонора вдруг забыла о кошке. Она смотрела на окна второго этажа, которые не были забраны ставнями и потому сквозь них можно было лицезреть окрестности дома, с поправкой на запылённость стекла. И там, снаружи, виднелось какое-то движение.
Мигом Элька вспомнила, что Черепанников в образе отца говорил ей, что помощь уже близка. Не иначе как прибыла подмога из Звягина. Конечно же, её хорошенько отчихвостят впоследствии за своеволие, но Элька была несказанно рада, что, наконец, всем эпопеям приходит конец.
Почти скатившись по узкой лесенке, девушка метнулась к окну и принялась откручивать затягивающие механизмы. Барашки с трудом поворачивались у неё в руках, и она даже, кажется, сломала в спешке один из непомерно отросших ногтей, но всё это было пустяки, потому что ей было с чем сравнивать.
Наконец она всё открутила и толкнула ставни наружу, а потом свесилась по пояс наружу и закричала, замахала руками:
-- Эй! Я здесь!! Здесь!!!
Двигавшийся вдоль дома к следующему крылу строения Феофанов стремительно обернулся, остановившись. Со стороны леса гулко крикнул Есюнин, а бабушка, милая бабушка Вера, так махала руками, что едва не упала, но её удержал от того несостоявшегося падения отец Эдика, краснорожий строитель Есюнин.

                Глава 16. Враги и союзники.
Вершитель, который когда-то был Филиппом де Маршаном, гениальным безумцем, который сумел, сам, искусственно, открыть проход в иные миры, отправиться туда и убедить Высшие Силы, которые контролировали одно из измерений, что с ним можно иметь дело, и получил от них способности влиять на мир. Конечно, кое-чем пришлось поступиться и, в первую очередь, собственной личностью, но разве не жертвует своей индивидуальностью любой, жаждущий власти. Такому ищущему приходится подстраиваться под своих сторонников, что, собственно говоря, и сделал Маршан, бывший Филипп де Маршан.
Он всё рассчитал, и даже действия своего собственного брата. Единственное, что не удалось проконтролировать, так это чрезмерное усердие его русского партнёра. Робер описывал Черепанникова как уставшего от жизни негоцианта, сибарита, решившего удалиться от всего света на покой. Именно то, что им требовалось. Но тот сибарит- эпикуреец показал завидную прыть и, вопреки всем доводам рассудка, сам прыгнул в геенну огненную и, снова совершенно неожиданно, не сгинул там, как ожидал Филипп. Видимо этот русский оказался из череды героев, вершивших подвиги ещё со времён летописей Гомера. Он тоже нашёл Высшие Силы, но уже в другом мире и те наделили его способностями, чтобы он мог успешно противостоять Вершителю.
Осознав это, Филипп, то есть уже Вершитель, попробовал обратиться к своим покровителям, но получил от них неожиданный и резкий отказ. По-видимому, те, с кем успел пообщаться Черепанников, надавили на покровителей новоявленного Вершителя и те бросили своего протеже. Правда, они весьма прозрачно ему при этом намекнули, что если он справится с порученной ему задачей самостоятельно, то, только в этом случае, проход между мирами откроется вновь, чтобы принять этот мир в своё лоно уже как новых союзников и партнёров, которым будут покровительствовать новые и весьма могущественные "друзья". Вершителю между тем была обещана помощь, и он действительно скоро получил необходимый ресурс, с помощью которого можно было создать сколь угодно много подручных для необходимых физических действий. Конечно, в разумных пределах. После этого проход в тот, другой мир, закрылся.
К тому времени у Вершителя были уже помощники из числа басков, участвовавших в строительстве Убежища. Вот только сильно мешал этот барин- помещик Черепанников. Он не упускал случая, чтобы лишить Черепанникова подручных. Правда, тот и сам привлекал всё новых участников в своё окружение, активно используя для обращения представленный ему ресурс. Он даже запустил слух, что Черепанников прячет здесь несметные сокровища, найденные тем в Турции, Персии и Сирии. Любопытствующие искатели приключений и кладов, в первую очередь, конечно, крестьянские холопы из Багряниц, так и лезли в дом и в подземелья при нём, попадая в руки приспешников Вершителя, чтобы, в конце концов, присоединиться к ним.
Дела тогда шли настолько хорошо, что Вершитель даже начал работать над тезисами будущего управления всем этим миром. Первое, так это поднять роль городов в противовес над сельской общиной и создать все условия, чтобы сельский народец в город потянулся, где гораздо легче держать любую ситуацию под контролем. Во-вторых, это повсеместно культивировать низменные инстинкты и, в первую очередь, это культ наживы, ибо человек, обуянный наживой, пойдёт на любую сделку с совестью и даже на преступление. Чем больше в народе будет эгоцентричных людей, тем легче манипулировать таким народом. В третьих, создать специальную касту международных дельцов, которые позволят финансовой составляющей международной политики подмять под себя все остальные. В четвёртых, всеми возможными образами  подстёгивать технический прогресс и насаждать в городах различного рода технологии, заменяя ими биологические, чтобы таким образом противопоставить человека и Природу. В пятых, всеми доступными методиками увеличивать биологическую и социальную эволюция человечества и, параллельно с тем создавая в городах условия, отворачивающие человека от природной среды и направляя его в лоно технологической замены приоритетов. В шестых... В седьмых...
Занимаясь увлекательнейшим делом планирования политического и социального устройства подвластного ему в будущем мира, Вершитель упустил тот момент, когда схоронившийся в Багряницах Черепанников привёл с собой полицейский отряд с ротмистром.
Пришлось выходить из подвалов и лично руководить сражением. Полицейские, это вовсе не армия и только поэтому Вершитель едва не сразу взял верх, но тут вмешался Черепанников. Он сумел остановить разбегавшихся людей и организовать контрудар. Большая часть созданий Вершителя погибла, кое-кто разбежался по окрестностям и ещё долго пугал население, которое принимало чудищ за леших да кикимор, а в более поздние времена - за гоминоидов, или снежных людей-йети.
Тогда Вершитель применил свою козырную карту и перетащил дом с окрестностью в между- мир, то есть на грань между мирами. Оставшиеся полицейские отступили и сгинули без следа в одном из пространств, сделавшись жертвой кровожадных хищников либо одичавших аборигенов, оставшихся после очередной глобальной войны.
Были у Вершителя возможности применить эффект "маятника" и раскачивать свой участок пространства в рамках геопогрешности без риска нарушить доминанту равновесия. Теперь Убежище было большей частью изолировано и можно было заняться непосредственно Черепанниковым.
Произошёл ряд стычек, после которых Вершитель понял, что несколько переоценил свои силы и способности. У него остался тот минимум подручных, каким он мог обходиться. У Черепанникова же не осталось людей вовсе. Таким образом, установился некий паритет, которого Вершитель придерживался, выжидая удобного момента.
Он сделал ещё одну, довольно удачную попытку пополнить свои ряды. Тогда-то у него появился тот, кого этот пришелец назвал "дядей Лёшей". Вместе с "дядей Лёшей" появилось ещё несколько человек, но ответом от Черепанникова последовала настолько жёсткая мера, что увеличившаяся было армия Вершителя опять уменьшилась. Черепанников сумел сгустить кровь в сосудах слуг Вершителя настолько, что сердце уже не могло играть роль насоса. Пришлось Вершителю уцелевших слуг укладывать в регенератор и прогонять, цикл за циклом, весь процесс перерождения, снова и снова.
С тех самых пор Вершитель не видел хозяина дома, и у него закралось подозрение, что и сам Модест Евграфович пострадал в том, последнем, столкновении настолько, что больше не сможет ничего существенного сделать. А потом в доме появилась гостья. Вершитель был максимально осторожен. Он отправил наверх разведку и приказал лазутчикам не лезть на глаза. Их никто так и не остановил.
И тогда Вершитель окончательно успокоился и восторжествовал. Он послал вперёд Двойника, энергокапсулу, которая умела находить точки воздействия на человека, входила с ним в визуальный контакт и расслабляла психофизически настолько, что жертва сама, добровольно, отдавала себя во власть эйфории, не подозревая, что за этим всем стоит он, Вершитель.
Вот тут и случился казус. Оказалось вдруг, что Черепанников никогда вовсе не делся. Он был рядом и поменял контур энергокапсулы настолько, что эффект воздействия оказался прямо противоположным. А дальше потенциальная жертва сбежала, но вместе с тем Вершитель, наконец, осознал, что то был последний жест своего давнего противника, что на этом потенциал его был окончательно исчерпан. А на подходе было ещё несколько гостей и оставалось всего-то, что принять их в свои объятия.
Именно по этой причине Вершитель появился лично, чтобы совершить тот первый необходимый шаг, с которого начнётся его первая безусловная победа, обещающая закончиться триумфом, которому позавидовали бы Наполеон, Карл Великий, Юлий Цезарь, Александр Македонский и другие известные триумфаторы.
-- Подойди сюда, девочка, -- губы "манекена" открывались и закрывались, даже не пытаясь попадать в такт вкрадчивым словам. -- Я хочу с тобой познакомиться. А с этим человеком, кажется, я уже знаком.
Мишка Котов покосился на "восковую куклу" и снова взглянул в лицо того существа, которое было, много лет назад, участковым инспектором Хлюдовым. Существо тоже разглядывало его, лупая глазами. Если какие мысли шевелились в его шишковатой голове, покрытой чем-то вроде зеленоватой чешуи, сквозь складки которой виднелись отдельные волоски, остатки былой аккуратной причёски.
Дальше этого зрелища Аглая перенести не смогла и, слабо вскрикнув, повернулась и побежала назад. Как в самых кошмарных сновидениях, она почувствовала, что ноги её не слушаются и ей приходилось затрачивать массу усилий, чтобы передвигать их. Понятное дело, что если она и двигалась, то удручающе медленно.
Повинуясь знаку Вершителя, все его орудия, бывшие когда-то обычными людьми, двинулись следом. Все, кроме того, кто был ранее Хлюдовым, ну и Мишки Котова, который по-прежнему глядел на былого старшего товарища, друга и покровителя. Вершитель не обратил на эту странную парочку внимания. Он направился следом за своей "армией". Все эти годы он был лишён какого-либо развлечения, а преследование бежавшей девочки самое из них забавное.
-- Признаться, -- голос Вершителя гулял под сводами подземных помещений, хотя он мог звучать только в голове у Аглаи, -- что для новичков у меня предусматривался специальный встречающий, который настраивал тех на волну благожелательности, и весь процесс обращения проходил у них легко и даже безмятежно. Но, с некоторых пор, мой здешний антипод вывел его, к большому сожалению, из строя и теперь новичкам, то есть в первую очередь тебе, придётся просто смириться с неизбежным. Я мог бы посочувствовать тебе, но я за тебя возрадуюсь, ибо ты, в скором времени, приобщишься к когорте избранных, мною избранных, которые первыми примут участие в перенастройке этого мира, который пока ещё является твоим...
Аглая продолжала бежать, если можно было назвать бегом переступание ног. Неспешно идущие следом слуги Вершителя начали потихоньку её догонять. Она, с большим трудом, миновала одно помещение, вошла в другое и тут услышала скрип. Сначала девушка не поняла природу зловещего звук, который, казалось, пронизал её насквозь, как проникает излучение доктора Рентгена сквозь тело пациента. Но, когда она увидала закрывающуюся, сама собой, толстую дверь, она всё поняла. Ценою героических усилий Аглая сумела прибавить скорость и успела протиснуться сквозь щель, ещё остававшуюся в дверном проёме. Как только она проскользнула в соседствующее помещение, дверь за её спиной начала вновь распахиваться, но вот следующая закрывалась уже быстрее.
Бедняжка Аглая не успела. Она остановилась у захлопнувшейся дверной плиты и ударила по ней обеими кулачками, словно это могло заставить распахнуться тяжёлую неподъёмную створку. Безнадёжное дело! Ей показалось, что она ударила по глухой монолитной стене.
Между тем приближались хозяева этого подземелья. За её спиной слышались многочисленные шуршащие звуки шагов, и от этого можно было сойти с ума. Аглая заплакала и повернулась, прижавшись спиной к захлопнувшейся у ней перед носом двери.

                +                +                +
Элька собиралась выскочить в окно и даже начала примериваться, чтобы ловчее вскарабкаться на подоконник, но тут, совершенно неожиданно, услышала голос:
-- Эля, девочка моя...
-- Па?
Это было так неожиданно, что она остановилась, растерянно озираясь по сторонам, хотя отлично понимала, что отца рядом нет и быть не может, потому что он умер, погиб, но мы все устроены таким странным образом, что вещи вполне очевидные готовы отринуть, чтобы вернуться к чему-то утраченному, чего, утраченного, очень уж жаль.
-- Ах, Лео, -- продолжал голос, слабый, как дуновение ветерка в жаркий душный полдень, -- всё здесь так не просто.
-- Ты не па...
-- И да, Лео, и нет.
-- Это как?
Было странно разговаривать с кем-то, кого рядом нет. Ещё более странно всё это, должно быть, выглядело со стороны. И только потому, что рядом не было того, стороннего свидетеля, Эля продолжала разговор.
-- Хозяин этого дома, Модест Евграфович, удивительный человек и выдающаяся личность. Он сумел сделаться посредником между людьми и Богом. Это как ветхозаветный еврейские пророки, общавшиеся непосредственно с Иеговой. Подобные ощущения. Он сумел усилить меня, то, что от меня рядом с тобой осталось. Он сказал - ангел- хранитель. Пусть будет так.
-- Так ты, па, теперь мой хранитель?
-- Весьма условно, девочка моя. Но одно дело я, кажется, уже совершил. Этот человек пребывал в отчаянии. Он был, как бы это правильно сказать, на исходе, когда в доме появилась ты. И он решился передать тебе все свои полномочия и способности...
-- Полномочия? -- удивилась Элеонора. -- Какие ещё полномочия?
-- Защищать наш мир от Вершителя и его деяний, терпеливо объяснил ей голос. -- Но я сумел убедить его, что для тебя это будет чрезмерно. И он склонился к альтернативному варианту.
-- К кому?
-- К тому самому человеку, что принёс тебя сюда. Он уже раньше работал с ним и успел вложить немало, но Котов тогда сбежал от него. Но сейчас он вернулся и, судя по всему, не собирается больше бежать.
Пусть так. С этим Элька была полностью согласна. Ей вовсе не хотелось бы всю жизнь провести в этих стенах, сражаясь с призраками и чудовищами из параллельного мира. Она снова испытала странное желание немедленно бежать отсюда, и снова голос, звучащий прямо в ушах, остановил её.
-- Господин Черепанников отказался от своего первоначального намерения и, чтобы как-то компенсировать твои неудобства, испытанные здесь, хочет преподнести тебе подарок.
-- Подарок? -- переспросила Элька, поглядывая, тем не менее, на окно, через которое она только что собиралась выскочить из этой залы.
-- Посмотри под портрет Черепанникова. Видишь, там стоит круглый столик? А на нём находится шар.
Следуя указаниям, Элеонора действительно увидела круглый стол на массивной ножке- тумбе. Посередине стола находился прозрачный круглый шар на подставке. Внутри его ничего не было, но временами казалось, что всё же там что-то есть, какой-то туман или летучая взвесь. Должно быть, шар запылился, и естественное освещение играло с Элькой игру в иллюзии. Она подошла ближе.
-- С помощью такого шара прорицатели прошлого видели многое, -- послышался далёкий голос, который как бы затухал. -- Этот магический шар привёз Черепанникову Робер де Маршан. Когда-то им пользовался знаменитый ясновидящий прошлого Джон Ди...
-- А как им пользоваться? -- прервала голос Элька.
-- Помести по обе стороны шара ладони, не касаясь его, и формулируй вопрос. Потом начинай ладонями оглаживать поверхность, также, не касаясь его ладонями. Призывай на помощь...
-- Кого? -- спросила Элька, когда голос прервался.
-- Джон Ди беседовал... с Уриэлем... Ты... помощь... меня...
В ушах что-то ещё шелестело, но разобрать что-либо членораздельное не получалось, а потом за окном послышался шум и на подоконник шлёпнулась ладонь, а следом показалось лицо фермера Феофанова.
-- Ой, дядя Тима, -- обрадовалась девушка, но тут же смутилась, -- Тимофей Игнатьевич, простите меня.
Фермер покосился на неё и кое-как вскарабкался на подоконник, а потом глянул внутрь комнаты.
-- Эля, -- попытался улыбнуться ей фермер, -- ты здесь одна?
-- Быстро кивнула девушка, прижимая ко груди прозрачный шар.
-- Мне показалось, что ты с кем-то говоришь.
-- Ой, это я от страха. Сама с собой. Чтобы слышать хотя бы свой голос. Я тут такого натерпелась...
Она суетливо говорила и улыбалась, но тут за окном снова послышался шум, и над подоконником возникло лицо нового спасателя. Скоро в комнату влез Есюнин.
-- А бабушка? -- воскликнула Элька. -- Где бабушка?!
-- Внизу она, -- буркнул строитель, оглядываясь по сторонам. -- Не полезет же она сюда. Там дожидается. Давай, рассказывай, что здесь да как.
-- Ужас здесь, -- в глазах у Эльки закипели слёзы. -- Я пряталась то по комнатам, то на чердаке. Там тоже комнаты есть, вроде мезонинов, но всё давно брошено и запущено.
-- А кроме тебя, в доме ещё кто есть? -- продолжал допрос Есюнин, строго глядя ей в глаза.
-- Кошка здесь живёт, а кто ещё? Не знаю. Привидения, должно быть. Я кое-чего видела, но на самом ли деле всё это было, ручаться не берусь, -- заявила девушка.
-- А это у тебя что? -- кивнул на шар Есюнин.
-- Подарок, -- ответила девушка, но тут же продолжила, -- то есть память о доме, где я провела два самых ужасных дня в моей жизни. Я его с собой возьму, чтобы знать, что мне всё это не привиделось. Я то спала, то грезила и теперь не могу сказать, что было сон, а что явь.
-- Ты расскажешь нам всё в подробностях, не правда ли? -- спросил её Феофанов. Ещё раз оглянувшись, он заявил. -- Но это будет потом, а сейчас я хотел бы осмотреть это место.
-- Тимофей Игнатьевич, -- взмолилась Элеонора, скуксившись, -- не надо. Давайте все вместе уйдём отсюда. Здесь столько всего... чего не надо... касаться. И вообще...
-- Вообще? -- удивился Феофанов. -- Это не аргумент для учёного.
-- Вы - учёный? -- удивилась девушка.
-- Много непонятного узнала не только ты, -- мрачно заявил Есюнин. -- Что касается меня, то я тоже считаю, что мы должны поскорей убраться отсюда. Но сначала у меня здесь имеется небольшое дельце.
-- Это какое же? -- ревниво осведомился Феофанов, который по праву исследователя с серьёзным научным образованием считал, что у него имеется монополия на изучение этого загадочного феномена.
-- Я считаю, -- твёрдо заявил строительный прораб, -- что надо изолировать это место от дальнейших его посещений случайными людьми, если здесь настолько опасно, как уверяет нас эта девочка.
-- Я вам точно говорю, -- пользуясь случаем, как можно убедительней вытаращила глаза Элька. -- Здесь очень и очень опасно. Надо скорей уходить.
-- Эй, -- послышался голос Веры Филипповны, -- вы что там застряли? Где Норочка, внучка моя?
-- Я здесь, бабушка! -- кинулась к окошку девушка.
-- Внученька! -- зачастила старушка- травница, сразу утратив серьёзный и даже суровый вид спасительницы. -- Как ты там? Голодная, поди? Я тут тебе покушать принесла. Вылезай сюда. Или нет, я сейчас к тебе подойду. Только как туда пройти можно? Где дверь тут входная?
-- Не надо тебе сюда, -- сказала Элька, свесившись в окно, -- Сейчас мы все выйдем наружу и уйдём отсюда подальше, домой, в Звягино, куда угодно.
-- Правильно, -- с удовлетворением кивнул Есюнин.
-- то есть как это - уйдём? -- возмутился Феофанов. -- Это никак невозможно. Во-первых, где-то здесь находится Михаил Котов, мой... работник, партнёр. Он шёл сюда вместе с нами. Мне показалось, что Элеонора упала с крыши, и Котов как будто успел подхватить её, а потом... скрылся в доме.
Элька шевельнула губами, выдавливая какое-то невразумительное мычание вместо слов, но никто не ждал от неё ни подтверждения, ни опровержения "версии" Феофанова. Есюнин ещё сильнее побагровел лицом и нахмурился.
-- Этот Мишка ведёт себя совершенно непонятным образом. Я не понимаю его действий и, больше того, отказываюсь понимать.
-- Как вам это угодно, -- заявил Феофанов, -- но, тем не менее, его надо найти. Хочу вам сказать, если кого это интересует, что Котов всю свою сознательную жизнь стремился к этому дому. Я и встретился-то с ним в своё время, более десяти лет назад, в Багряницах, куда попал, изучая местную флюктуацию, обозначенную местным же журналистом. Котов пребывал тогда в сильном возбуждении, но внял моим словам и пошёл со мною в Звягино. Но от своих первоначальных намериваний он никогда не отказывался и теперь, один из первых, он отправился на поиски Элеоноры Филатовой.
-- Но тогда получается, что искал-то он вовсе не пропавшую девушку, а этот дьявольский дом, -- язвительно заметил Есюнин. Он не любил, когда с ним не соглашались, и сердился ещё сильнее, когда не мог приказать и этим прекратить разногласия.
-- Как же, -- махнул рукой фермер. -- Ведь он оказался там настолько вовремя, чтобы поймать на лету падающую девочку.
-- А я в это не верю, -- упрямился строитель.
-- Я сам видел, как он подхватил её и вошёл в дом.
-- Но ты же возился в кустах.
-- Я... меня толкнул Котов...
Феофанов, обычно насупленный и немногословный, теперь смутился тому обстоятельству, что его человек, пребывающий на положении добровольного батрака, отличающийся недалёкостью и положением великовозрастного деревенского дурачка, вдруг сделался рассудительным и жёстким, каким приличествует быть лидеру. Он не находил объяснений столь резкой перемене в поведении и стремлениях Котова и при этом чувствовал, что пастух больше  не нуждается в его покровительстве, и эти ощущения его обескураживали, выбивали из привычной жизненной колеи. Наверное, почувствовал то же самое и Есюнин.
-- Здесь столько непонятного и необъяснимого, что я не посоветовал бы здесь задержаться и злейшему недругу, чего уж там говорить о вас или каком-то там Мишке Котове. И я сделаю всё, чтобы обезопасить это место и окрестности от всех здешних наваждений. Если вы мне готовы помочь, то милости, как говорится, просим, если нет, то скатертью вам дорожка. Я справлюсь и один. Старик Лямин со своей колымагой вас у дороги дожидается.
-- Но... Котов... -- попытался жалко возразить Феофанов, неуверенность которого была готова сдать позиции перед неукротимой твёрдостью "дачника". -- Его никак здесь нельзя бросать.
-- Никто и не собирается. Сейчас мы выведем девочку наружу и походим здесь, покричим. Если ваш пастух объявится, забирайте его и идите к машине. Я вас скоренько догоню.                +                +                +
Зажмурив глаза, Аглая пронзительно завизжала, когда её коснулись холодные влажные руки чудовищ. Её тело сотрясала дрожь. Вершитель скрежещуще засмеялся. Он даже подошёл ближе.
-- Не бойся. Это антропоморфы. Новая человеческая раса, способная существовать в разных измерениях. Мне понадобится ещё много таких для наведения контактов с другими мирами, граничащих с нашим. Хочешь, я сделаю тебя послом на Асане. Это дружественный мне мир, где технологический прогресс достиг своего апогея развития. Очень впечатляющее зрелище. Только тебе понадобится вживить в мозг энергоадаптор. Они там питаются от энергетических элементов. Или мир теней Паласида. Всего-то немного подкорректировать органы зрения... А есть ещё Агара, Кхеку, Последний Край, Лиона. Это только где я успел побывать.
Аглая сглотнула и едва сдержала новую порцию крика. Надо было держаться, потому, как если отдать себя страхам, то эмоции кинут её на самое дно безумия, откуда ей, прежней Аглае Феофановой, вряд ли уже выкарабкаться. А этот монстр тешился её отчаянием, словно получал от этого удовольствие.
Словно прочитав её мысли, Вершитель снова заскрежетал своим отвратительным смехом. Он давно уже не общался с людьми. Ему приводили апатичных сомнамбул, которых скоро помещали в резервуар для перенастройки метаболической системы организма, откуда выходили совсем уже другие создания. К слову сказать, Вершитель ввёл параметр безусловного подчинения своей личности и получил в остатке кого угодно - рабов, воинов, исполнителей, но только не собеседников, где подразумевается собственное мнение, на котором, как на оселке, оттачивается истина.
-- Не надо криков, -- продолжал Вершитель, -- ты тем лишь пугаешь саму себя. Скоро ты впадёшь в состояние амока, откуда уже самостоятельно не выберешься. Далее будет жить совсем иная личность, ибо в основе жизни будет уже не старое образование, которое ты именуешь душой, а совсем иная конгломерация. Так что давай поговорим, пока ещё можно. Тебя хоть как зовут?
Бывает так, что простейший вопрос, какой часто задают в обыденной жизни, может стать тем спасательным кругом, который не позволит тебе погрузиться в пучину безумия. Аглая закрыла глаза, чтобы не видеть столпившихся перед ней чудищ, и прошептала:
-- Аг... лая Феофанова.
-- Аг? Что же ты, Аг. Не надо отчаиваться. Ты вошла в мой дом и останешься здесь, со мной и со своими будущими сородичами. Мы все здесь одна большая семья.
Девушка часто задышала, собираясь снова скатиться в истерику, но подошедший вплотную Вершитель встряхнул её.
-- Не надо, Аг. Если тебе не нравится внешность моих слуг, то не волнуйся. Я могу оставить тебя такой, какая ты есть. Внешне, конечно,, а внутренне придётся тебя адаптировать. Мне нужен кто-то, кто будет посредником между мною и вашим миром. Почему бы этим посредником не стать тебе?
-- Но... Я...
-- Не возражай мне, -- оборвал девушку Вершитель. -- Никого здесь не интересует твоё мнение. Здесь вообще нет, и не может быть иного мнения, кроме моего. Скоро ты сама всё поймёшь и уже не станешь возражать.
Он снова заскрежетал, что означало у этого монстра веселье. Жуть какая! Аглая попыталась сосредоточить свои разбегающиеся мысли. Если она хочет оставаться и дальше Аглаей, надо что-то делать. Бежать за помощью не получилось и значит надо искать поддержку здесь, внутри подземелья.
-- В своей прошлой жизни, Аг, я много размышлял над устройством мира и места человека в нём. Я читал трактаты многих мудрецов древности, а также труды своих современников, которые уверились, что перед ними открылись все тайны мироздания. Начал я с мыслителя Гесиода. Он говорил, что истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем. Что бы это значило? Всё в нашем мире имеет своё соответствие. И это соответствие надо найти. Тот, кто найдёт своё соответствие, тот и обретёт власть над всеми. Я говорю достаточно понятно?
Аглая что-то пискнула, но Вершителю этого показалось достаточно, чтобы продолжить речь.
-- Греческий мыслитель Бриант из Приенны как-то сказал: "Соображай, что делаешь". Я последовал его наставлению и вдумался в действия, в его корни. Другой афинский мыслитель сказал, что слово есть образ дела, то есть его соответствие. На первый взгляд это не очень понятно и очевидно, но при некотором старании понять его можно. Зачастую слово и дело являются своими антиподами. Дело суть явление динамики, а слово - статично, и даже более того - неподвижно. Отсюда следует вывод об их противоречивой сути. Там, где преобладают слова, а с делами обстоит хуже, организованность жизненной сути оставляет желать лучшего. Если, наоборот, действие преобладает, то оно скоро теряет свою логическую завершённость. То есть, делая вывод - надо искать ту точку их равновесия, которая позволила бы сохранить паритет развития общества. Вот на этой задаче я и сосредоточился. Как слово сделать функциональным...
Должно быть Вершитель и в самом деле занимался долгое время философскими размышлениями и погрузился в себя настолько глубоко, что разум его частично растворился в личности, наполнив её глубиной ощущений, что и позволило, в конце концов, придти к построению того механизма, который раскрыл для него иные миры.
Наверное, Вершитель рассказал девушке, как он этого добился, но Аглая много так и не поняла, потому, что Вершитель использовал массу терминов на старогреческом, латинском и других языках цивилизаций, которые давно канули в Лету и рассыпались прахом, не выдержав конкуренции с более молодыми и напористыми, пусть и варварскими.
-- Слово имеет свою физическую сущность, -- продолжал Вершитель, не меняя выражения застывшего лица и глядя мимо глаз Аглаи, -- и, раз поняв эти принципы, можно использовать их, взяв на вооружение. Я видел всё это в убедительном действии в Кхеку, Агаре, а кое-что перепало даже мне...
Вершителю не очень-то и нужен был собеседник. За долгие годы и десятилетия он научился разговаривать с самим собой, спорить, а порой даже убеждать самоё себя в чём-то, с чем он ранее никак не соглашался. Вот и сейчас он раскрывал перед девушкой картину жизни в иных пространствах, где действуют свои законы и правила, которые он по своему почину или велениями своих покровителей, пытался привнести в нашу действительность.
-- Всё течёт и всё меняется, -- скрипуче продолжал Вершитель, -- всё, но только не человек. Философы Эллады, а до них мудрецы Шумера, Египта, Инда и Китая постигали многие тайны Мироздания, но никто из них не решился с помощью их изменить самого человека, с тем, чтобы получить новые возможности. Я не говорю об одиночках, которых объявляли колдунами и магами, а в лучшем случае - пророками и воплощением Бога. Я и сам такая вот одиночка, но только я надеюсь на масштабный итог своих стараний. Если он случится, то тогда мне помогут с той стороны, если же нет... А почему, собственно, нет? Скажи-ка, Аг. Что же ты молчишь?
-- Скажу я.
Вершитель повернул голову, противоестественно выгнув шею под немыслимым углом, и посмотрел на нового участника этой затянувшейся драмы. На какое-то мгновение Вершителю пригрезилось, что он услышал голос Черепанникова. В словах присутствовали те же интонации, которые он помнил с тех давних пор, когда они несколько раз встречались и даже вступали в дискуссии, которые, правда, каждый раз заканчивались ничем, ибо слишком разные у обоих были позиции и отсутствовали точки соприкосновения интересов, которые могли бы стать катализатором согласия.
Но в проходе стоял совсем не Черепанников, а тот, что был ранее потерянным мальчишкой, а ныне сделался таким же потерянным взрослым. Это был Мишка Котов, но сейчас Аглая Феофанова его едва узнала. Оставаясь при той же внешности, он умудрился выглядеть совсем другим человеком, а ведь появилось-то всего лишь две- три складки в уголках глаз, да поменялось выражение лица, которое сейчас проецировало интеллект и целеустремлённость, и этого оказалось достаточно, чтобы изменить его до неузнаваемости.
-- Скажу, что навряд ли тебе кто станет помогать. Ты сам сказал, что всё изменяется. А сам застрял здесь, где остановилось время. Но там, где ты побывал, время отнюдь не замедляло своего течения и те, на кого ты сейчас уповал, они уже заняты иными делами.
-- Откуда ты можешь знать это?
-- Откуда? -- улыбнулся Котов, но эта гримаса могла быть чем угодно, но только не знаком доброжелательности. -- А ты подумай сам. Твои хозяева могли бы давно осведомиться, как у тебя обстоят дела и почему ты не сделал до сих пор того, что обещал им совершить.
-- Да, -- кивнул головой манекен. -- Такое могло случиться. Я сам не раз предполагал то же самое, но это ничего не значит. Я в силах сам завершить процесс переформатирования этого мира по новым лекалам. И не вижу причин, по каким стоит отказаться от этой затеи. Мир готов принять меня и отдаться на мою волю теперь, когда не стало месье Черепанникова...
-- Напротив, -- оборвал его Котов. -- Миру этого совсем не нужно. И доказательством этого могу служить я сам. А что касается Черепанникова, так он доверил мне продолжить борьбу с тобой, мерзкий урод!
-- Что?!! -- заскрипел Вершитель. -- Ты бросаешь вызов мне?! Мне, с кем не смог совладать первоначальный хозяин этого замечательного сооружения, который сумел втереться в доверие к Богам и получить от них часть их силы. Что же можешь предложить мне ты?
-- Не что, -- невозмутимо ответил пастух, -- а кого. Моего друга!
Только теперь Вершитель обратил внимание, что за спиной у Котова стоит тот его слуга, который в прошлом был Хлюдовым. В погоню за бежавшей девочкой отправились, повинуясь ментальному приказу, все подручные Вершителя, кроме "Хлюдова". И вот теперь он стоял, спокойно глядя в лицо Вершителю. И, более того, в голове его зияло отверстие. Как раз в том месте, где должен быть биочип подчинения, искусственно созданная железа, которая вырабатывала особый фермент, подчиняющий носителя сего воле Вершителя, который испускал определённой длины сплина волны сверхволи.
-- Взять их!!
Резкий вопль едва не опрокинул Аглаю. Она замолчала, испуганно глядя, как окружающие её чудовища вновь задвигались, но много быстрее прочих двигался тот, рядом с которым находился Котов. "Дядя Лёша", называл его пастух, ударил одного из своих товарищей, потом, сразу, другого. Оба повалились, а затем на них прыгнул Мишка. В руке его был обычный перочинный складной ножик, и пастух им действовал, как заправский хирург на поле боя. Одним движением он произвёл надрез на голове лежавшего монстра, сунул внутрь пальцы, выхватил оттуда что-то и бросил под ноги. Вся "операция" заняла не более трёх секунд времени, а Котов уже взрезал второго упавшего. Оба "прооперированных" таращились, не делая попыток как-то защищаться. "Хлюдов" что-то им застрекотал, и они ему ответили, вроде как утвердительно.
Раньше такого не случалось, что надо было хватать своего. Слуги Вершителя недоумевали и потому действовали на редкость бестолково, мешали друг другу. Вершитель отдавал короткие внятные распоряжения, и порядок был восстановлен. За это короткое время "дядя Лёша" успел свалить ещё двоих, а Котов их быстро и ловко "прооперировал". Это было не что иное, как новая тактика Черепанникова, который каким-то хитрым образом проинструктировал худосочного пастуха и теперь тот лишал Вершителя его главной силы - инструментария, то есть подручных.
Извлечённые железы можно будет восстановить позднее, и Вершитель дал новую команду - сосредоточиться на Мишке, который представлял, уже совершенно точно, Черепанникова. Из подземелья всё равно никто не сможет вырваться, пока он этого не позволит. Он продолжал оставаться хозяином этого места.
Теперь Вершитель повернулся к Аглае. Он заберёт девчонку и займётся ей. Пора подумать о новой расе антропоморфов, которые не будут отличаться от прочих обитателей этого мира. Аглая Феофанова огляделась, но отступать дальше было некуда. Кругом её шумно дрались чудовища, среди которых молнией метался Котов, не обращающий на девушку внимания, а этот отвратительный манекен приближался к ней. Аглая слабо вскрикнула и повалилась. Сознание, наконец, покинула её бесчувственное измученное тело.

                +                +                +
--Внученька! Нора!! Внученька моя!!!
Бабка Вера дрожащими руками прижимала к себе девушку, которая сжимала одной рукой хрустальный шар, держа его за подставку. Сначала шар этот травница приняла за глобус, а потом перестала замечать вовсе. Для неё всё остальное как бы перестало существовать. Слишком много волнений она перенесла за эти дни. Не надо забывать, что предшествовала этим событиям смерть детей, пусть они уже были взрослыми людьми и состоявшимися учёными. Туда же легла и "болезнь" внука Костика.
-- Бабушка!
Обе плакали, обнимая друг дружку и прижимаясь так, что никакая в мире сила не смогла бы теперь разлучить. Элька вдруг поняла, как достались бабушке Вере эти дни. Она сделалась как бы меньше ростом, а сквозь ткань платья ощущались её высохшие руки. Она постарела за несколько последних дней на годы.
-- Прости меня, бабушка.
Из глаз Эльки с новой силой хлынул поток горьких слёз. Она рыдала и всхлипывала, а Вера Филипповна то тормошила её, то рылась в своей котомке, то снова её бросала и обнимала рыдавшую внучку.
-- Ну, будет тебе... Успокойся. Всё закончилось... Худая какая ты стала и ровно ростом выше. Всё-то мне, старой, кажется да мнится. Я вот тебе покушать принесла. Чай, всё это время голодная просидела?
-- Да... -- всхлипывала Элька. -- Нет...
-- Бедняжка моя, -- покачала головой Вера Филипповна, пытаясь поймать взгляд девушки, но та прятала лицо в ладошках, сквозь которые всё ещё струились обильные слёзы. Должно быть ей пригрезилось, что глаза у Норы из карих, с жёлтыми точечками, сделались вдруг пронзительно зелёными, "ведьмовскими".
Из глубин дома доносились глухие крики: "...ов", "...шка". Каждый раз Элька испуганно вздрагивала и легонько всхлипывала. Вера Филипповна поглаживала её по спине, как кошку.
-- Это Тимофей. Феофанов. Работника своего кличет.
-- Какого работника? -- жалобно спросила девушка.
-- Да Мишку Котова. Он тоже с нами ходил сюда. Здесь столько всего случилось, донюшко. Я тебе потом всё расскажу...
Вера Филипповна нянькалась с ней, как с маленькой, которая потерялась, да вдруг нашлась. Вдоль стены ближайшего строения хмуро прогуливался Есюнин. Из своего рюкзака он достал кирку с короткой рукояткой, и теперь, прохаживаясь, ударял ею об стену и прислушивался к звуку. Потом шёл дальше, явно высчитывая шаги. Таким образом добрался до угла и скрылся за ним.
-- ...ов ...шка...
-- Бабушка, -- отстранилась вдруг от Веры Филипповны Элеонора и поставила перед собой шар- "глобус". -- Я сейчас Тимофею Игнатьевичу помогу его Мишку отыскать.
-- Сиди давай здесь, -- цепко ухватилась травница за локоть девушки, решив, что та вздумала опять в дом этот лезть. -- Никуда я больше тебя не пущу.
-- Нет, бабушка, -- улыбнулась Элеонора (а глаза и вправду - зелёные- зелёные). -- Я здесь буду. А в поисках вот эту вещь задействую. Заодно и проверю её в работе.
-- А что это? -- слабо удивилась травница, разглядывая "глобус".
-- Это магический шар, для поисков и разгадывания всяческих затруднительных загадок.
-- Как им пользуются?
-- Мне па всё объяснил.
-- Па? Валерка? Когда?! -- снова потянулась к внучке старушка.
-- Бабушка. Милая, -- вновь улыбнулась Элька. -- Я тебе потом тоже всё объясню. А теперь дай мне чуть времени, и не мешай.
Элеонора утвердила перед собой, стоявшей на коленях, тот хрустальный шар, который вынесла с собой как дар Черепанникова. Она поводила над ним ладошками, настраивая его на себя, на свою личность, призвала несколько раз тихим шёпотом отца, а потом поместила ладошки по обе стороны от сферической поверхности и представила себе лицо Котова, задавая вопрос: "Где он находится?"
Старушка- травница с любопытством наблюдала за всеми этими манипуляциями. В других обстоятельствах, она бы посчитала это детской выдумкой и игрой. Но когда внутри сферы вдруг на мгновение появилось лицо Валериана, охнула и отшатнулась, едва не опрокинувшись на спину.
-- Внученька... -- шептала Вера Филипповна, -- милая... что они там с тобой сделали?.. Ты ли это со мной?
Впрочем, сомневаться не приходилось. Рядом действительно находилась Нора- Элеонора, только какая-то повзрослевшая и поменявшая цвет глаз. Было ли это результатом перенесённого шока, какой вполне может сказаться на внутренних процессах метаболизма, или, в самом деле, в этом пресловутом Доме творятся настоящие чудеса?
Между тем внутри шара одна смутная картинка разваливалась, чтобы выстроить из своих фрагментов другую, и тоже рассыпаться. Это было как в детском калейдоскопе, только здесь вместо цветных стёклышек были клубы искрящегося тумана, который удивительным образом раскрывал даже мелкие детали картинки. Правда, не более чем на мгновение.
-- ...ов! ... шка!, -- слышалось из таинственных глубин дома, а бабушка со внучкой вглядывались в страшные картинки, которые чередой проносились перед их глазами. Здесь были низкие сводчатые помещения, не похожие на всё то, что успела посмотреть здесь Элька. Потом они увидели клубок ворочавшихся на полу силуэтов, похожих и совсем не похожих на людей. Их было несколько, но никого из них ни Элька, ни Вера Филипповна не узнали. А потом мелькнуло лицо Мишки. Они его сначала и не узнали, до такой степени оно изменилось. Если раньше отличительными чертами его были апатия и бездумная расслабленность, то теперь преобладали интеллект, мысль и десятки других оттенков эмоций, свойственных самым неординарным людям.
Судя по всему, Котов принимал самое непосредственное и деятельное участие в какой-то потасовке в совершенно незнакомом месте. Элька открыла, было, рот, чтобы громко сказать, позвать кого-нибудь из взрослых, предупредить их, но... поперхнулась, потому, как дальше в сфере мелькнуло лицо Аглаи Феофановой, которую куда-то тянула за собой карикатура на человека, похожая на манекен. Аглая в панике открыла рот и, должно быть, плакала.
-- Господи, -- закричала бабушка Вера. -- Кто это?!
-- А это, -- сказала Элька, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать и не впасть в истерику, -- и есть те, таинственные хозяева дома, что держат уже много лет в страхе окрестности и, в первую очередь, Багряницы.
-- Что ты такое говоришь, Нора? -- закричала Вера Филипповна и повернулась лицом к дому. -- Эй, Тимофей Игнатьевич! Анатолий Всеволодович! Идите сюда скорее!!

                Глава 17. Конец Убежища.
-- Игорь Павлович, -- повернулся к водителю Беленький. -- Кажется, мы ждали их достаточно. Надо бы ехать.
-- А может, ещё подождём? -- Лямин вытянул шею, вглядываясь в лесные заросли, словно это могло заставить тех, кого они ожидали, немедленно из леса появиться.
-- Толя ясно сказал, -- подхватил Куропаткин мысль товарища, -- что если они сюда не подойдут, то значит, будут двигаться  в направлении Багряниц. Вот нам и надо туда направляться. Что-то мне лес этот всё меньше нравится. Я сейчас вспоминаю детские сказки, коими нас тогда потчевали. Помнишь, Аркаша? Там каждый раз Иванушка, царевич ли, дурачок ли, как в лес заберётся, так неприятностей получит вагон и маленькую тележку. То на разбойников нарвётся, то на Кощея, то в болото вляпается с кикиморами да лешими, а то в избушку забредёт на курьих, само собой, ножках, где его давно проголодавшаяся Баба Яга дожидается с большим нетерпением. Я вот раньше удивлялся, чего это так наших предков лес пугал?  Так вот, сейчас я этому не удивляюсь. Я сам, признаюсь, боюсь.
-- Я тоже, Володя, -- опасливо покосился наружу из окна салона Беленький, где стекло царапнула ветка дерева, нависшего над заросшей колеёй. -- Ничего они не придумывали, а писали только хроники, которые прежде видели своими собственными глазами. Я больше того скажу - с тех пор избушки на курьих ножках сильно, если так можно выразиться, заматерели. Я с ужасом, не решаясь себе представить, думаю, какие же были бы кощеи, доживи они до наших дней. Да нашим предкам, муромцам, никитичам да поповичам памятник надо поставить на самой что ни на есть Красной площади.
-- А то, -- согласился Куропаткин и вспомнил вдруг Шекспира, изрядно его при этом переврав. -- "Есть множество таких чудес на свете, друг Горацио, какие е не снились даже мудрецам".
-- Я больше того скажу. На древнюю Русь частенько нападали. Печенеги там, половцы, хазары всякие, монголы, а также варяги, рыцари тевтонские и другие, несть им числа. Так вот, они осваивали большей частью открытые да степные пространства. В лесные угодья соваться они не решались, а если и бывали там, то терпели поражение и, соответственно, несли большие потери. И это не обязательно партизанская тактика. После нашего последнего похода я начинаю думать, что в союзниках у славян, а уж тем более местных народностей, выступали силы, нашим современникам непостижимые. Отсюда зародились и все легенды- былины, а также сказки, про которые ты уже говорил.
-- Эк тебя занесло, дружище, -- ответил приятелю Куропаткин, но тон реплики нёс в себе нотки согласия.
-- Знаешь, Володя, -- наклонился к приятелю Аркадий. -- Я, наверное, в это Звягино больше ездить не буду. Ну её, эту природу, если так она ко мне настроена. Я уж как-нибудь лучше дома отдых налажу. И в городе можно в баньку ходить, в скверике посидеть, при необходимости, коли приспичит - на речку сгонять, позагорать там, поплескаться. И пусть там воздух загазован, вода дрянная и продукты выжаты. Зато я имею то, что заслужил и не рискую провалиться чёрт те куда.
-- Вот именно, Аркаша, вот именно. Я тоже к этому мысленно склоняюсь, но пока ещё не сформулировал тех стремлений. Так что считай, что сказал ты за двоих - дуэтно, или, как выразился бы Толя, дуплетом.
-- Багряницы, -- послышался голос из кабины. Это было то место, где они должны были дожидаться остальных спасателей. "Дачники" вылезли из машины и с любопытством начали оглядываться по сторонам. Впрочем, ничего интересного они не увидели. Обычное заброшенное село, затерявшееся в глубине лесной чащобы, которая подбиралась с каждым годом всё ближе к трухлеющим избам и уже выслала разведку в виде подроста- кустарника, осваивающего единственную дорогу- улицу. Таких по всей Руси - удручающие тысячи.

                +                +                +
-- Они все - там, в подвалах, -- объяснила Вера Филипповна подбежавшим на зов Есюнину, а следом и Феофанову.
-- Кто - они? -- спросил насторожённо Есюнин, глядя искоса на бледную девушку, сжимавшую в руках стеклянный шар, словно именно она должна ответить на этот вопрос и все последующие. Но Элеонора опустила глаза и промолчала. Сделала она это с таким видом, что Есюнин перевёл вопрошающий взгляд на травницу. Та ему и ответила.
-- По-видимому, те, кто баламутил здесь все эти годы. Я ещё добавлю, уже от себя. По мне, так лучше бы нам с ними и вовсе не встречаться. Ей Богу, но...
-- Но? -- повторил Есюнин, как бы подталкивая травницу к продолжению речи, если она уже начала говорить. Прежде чем ответить, Вера Филипповна несколько раз тяжело вздохнуло, зачем-то пошарила в своей холщовой котомке, покосилась в сторону подошедшего фермера и продолжила:
-- Но там же находится Мишка Котов и... и... Аглая.
-- Аглая?! -- едва не упал Тимофей Игнатьевич. Из него словно кто выпустил весь воздух, как выпускают воздух из воздушного шарика и он скукоживается. -- Но... как же так... откуда она... там... А вы почём знаете?
Он даже решил, что травница что-то напутала и теперь несёт околесицу. Ведь всё-таки стресс такой пережила, вот разум у неё, ослабленный прожитыми немалыми годами и дал слабину.
-- Ты уж поверь нам, Тимофей Игнатьевич, -- примирительно и печально улыбнулась травница. -- Мы это сейчас сами видели. Там она, у них.
-- Если так, -- произнёс Феофанов безжизненным тоном. -- Если даже так, то надо войти туда и вывести мою девочку. Ведь вы поможете мне, не правда ли?
Эта мысль вернула бедного отца к жизни, и он с надеждой заглядывал в глаза каждому, кто находился сейчас рядом с ним, но и Есюнин, и Вера Филипповна отвели взгляд в сторону и промолчали, а в глазах Элеоноры фермер едва не утонул, такие они были глубокие. К ней и обратился фермер, размахивая для убедительности кулаком.
-- Ты сама, девочка, пришла сюда и привела за собой остальных. Зачем ты забралась в этот проклятый дом? Нам всем пришлось собраться, чтобы вызволить тебя отсюда. Это было совсем нелегко, но вот ты здесь, а моя... Аглаюшка... там. И вы мне хотите сказать, что нам не надо, сказав "А", говорить и "Б". Совсем не надо, чтобы не выпустить всех злых духов из этого ящика Пандоры. Но ведь и эта девочка провела здесь двое суток, или даже больше того, и ничего. Почему мы должны бросать мою девочку? Убедите меня, и тогда я, быть может, соглашусь с вашими доводами.
-- Успокойся, Тимофей, -- положил ему на плечо руку Есюнин. -- Мы все понимаем твои чувства, но всё не так просто. Здесь творится нечто ужасное, с чем нам не справиться. К тому же твоя Аглая там не одна. С ней этот... как его... Котов Михаил...
-- Которого ты недавно сам называл недоумком, -- страстно оборвал его фермер. -- Он и в самом деле был не совсем нормальным, а сейчас окончательно... Что я говорю, Господи! Ведь он не дал упасть Эле, успел подхватить её на лету... Всё равно, я не брошу свою девочку. Нет, и не просите меня!
Последнюю фразу Феофанов выкрикнул, после чего развернулся и решительно направился к дому. И Есюнин, и бабушка одновременно посмотрели на Элеонору, которая как бы являлась теперь главным экспертом по всему, связанному с этим местом. Любой другой подросток смутился бы под вопрошающими взглядами людей взрослых, обладающих немалым жизненным опытом. Только Элька, с некоторых пор, перестала относиться к обычной детворе, подросткам. Как-то сразу, за несколько напряжённых дней, она сделалась равной им и даже того более. Оттого и вопрошали её спутники молчаливым взглядом.
-- Ему нельзя туда, -- ответила Элен. -- Аглае он вряд ли поможет, а вот тем... Он сделает их сильнее. К тому же у него, кажется, научное образование, и это может сделать его очень опасным.
-- Понятно, -- кивнул Есюнин. -- Я остановлю его, не дам творить глупости.
-- Только, -- обратилась к нему травница, -- делай это деликатно. Не наломай там дров.
-- Не дурак, -- буркнул, уже на ходу, прораб. -- Соображаю, чай...
Когда Есюнин подошёл к дому, Феофанова нигде видно не было. Он уже успел проникнуть внутрь, где пропал, используя полученные сведения. Пусть его. В настоящий момент строителя занимала другая проблема. Ещё в лесу он решил разрушить эти строения. Точнее, эта мысль посетила его ещё дома, то есть в Звягине. Для этого он и прихватил с собой аммоналовые шашки, используемые именно для разрушения построек, сработанных слишком основательно. Строители исхитрялись и крали и крали аммоналовую взрывчатку для браконьерской рыбной ловли, когда рыбу "глушили" прямо в водоёме, а потом собирали, контуженную или убитую. Как-то и сам Есюнин, по пьяному куражу, сделал подобную заначку, но, любитель природы, до столь варварского промысла так и не опустился. Взрывчатка пылилась в потайном шкафу, в погребе, и очень уже давно, но пригодилась, как нельзя лучше, именно сейчас.
Обычно взрывчатку укладывали на несущие конструкции здания, учитывая возможные наклоны рушащегося здания. Но у Анатолия Всеволодовича была собственная хитрая методика, которую он уже применял раз или два, но не больше. К слову сказать, она оказалась очень эффективной, и он решил её дальше не использовать, дабы демон разрушений не вышел из-под контроля. Он следил, чтобы никто не подглядывал его методов с системой особых точек концентрации напряжения материала.
По его наблюдениям, в любом здании, по законам сопротивляемости материалов, имеются места, где эта сопротивляемость повышена, в связи с напряжением сил тяжести, производственной направленности, эксплуатационных моментов и разных других обстоятельств, которые нужно лишь систематизировать и те места определить. Вот Есюнин и занимался теми наблюдениями и даже, можно так сказать, исследованиями. Он мог бы даже похвалиться, что достиг заметных успехов в этом хитром деле. Со временем он, если получится, даже собирался запатентовать свою методику, но... пока что всё было как-то не до этого.
Наметанным взглядом Есюнин осматривал стены и, иногда, стучал по стене киркой, вслушиваясь в доносившийся звук. Он уже нашёл несколько нужных точек, но искал ещё и ещё, потому как строений-то было несколько. Одно крыло он успел изучить раньше, до того, как услышал крики бабки Веры. Теперь он осмотрел второе крыло и двинулся к стене разрушенной оранжереи, откуда намеривался пройти к видневшейся над крышей башне. Там он надеялся встретить и отчаявшегося фермера, чтобы поговорить с ним. Феофанов должен к этому времени хотя бы чуток успокоиться, чтобы выслушать доводы строителя.
Стену, отделяющую прилегающие территории от собственно сада, он даже не стал осматривать. Она была практически и так разрушена, хотя всё ещё стояла. Падение остальных строений гарантировало и её разрушение, хотя это было чисто декоративной деталью будущего хаоса.
Сквозь пролом Есюнин забрался на заросший участок, где когда-то был ухоженный сад, от которого осталось лишь несколько плодовых кустарников, да виднелась, там и здесь, овощная ботва. Строитель, не разбирая тропинок, двинулся прямо к башне. Мелькнуло впереди лицо фермера, который был уже здесь и пытался найти вход внутрь. Он был настолько взволнован, что до сих не разглядел ещё низкой двери, полуутопленной в землю, куда вели узкие ступеньки. Глаза у Тимофея глядели по большей части вверх, и ему казалось, что башня угрожающе нависает над ним, готовая рухнуть и похоронить его под своими обломками. На самом деле башня являлась самой прочной частью дома.
Не приходилось сомневаться, что рано или поздно Феофанов ту неприметную дверцу обнаружит. Поэтому Есюнин сразу подошёл к ней и остановился. Вынырнувший из-за округления стены фермер обнаружил Есюнина, и было остановился, но потом сразу заметил искомый вход в башню и решительно направил свои стопы к спуску.
-- Послушай, друг, -- миролюбиво обратился к нему прораб. -- Давай поговорим, как мужчины.
-- Некогда мне демагогией заниматься, -- сквозь зубы ответил Феофанов, обошёл стоящего на дороге Есюнина и начал спускаться по ступеням.
-- Ты не знаешь, во что ты можешь вляпаться, -- крикнул ему в спину Анатолий, сжимая в руке кирку.
-- Я иду за своей дочерью, а больше меня ничего не волнует.
Пронзительно скрипнула дверца, фермер нагнулся и пропал. Сплюнув в сердцах себе под ноги, Есюнин двинулся следом. Внутренняя часть башни была пустотелой. Она представляла собой вертикально установленную трубу, один конец которой смотрел в небесный зенит, отделённый от него конусовидной крышей, а второй... Нижняя часть башни была залита водой. Либо их коммуникации разладились, и подвалы затопило, либо под башней имелось целое подземное озеро. Интересно...
Есюнин бросил вниз заинтересованный взгляд.
Тем временем Феофанов спустился по удивительной лестнице и находился на крошечной площадке, где рвал на себя запертую изнутри дверь. Осторожно Есюнин последовал за ним, спустился и встал рядом с фермером. Для третьего на площадке уже не оставалось места.
-- Закрыто?
-- Сам ведь видишь, -- уныло, сквозь зубы, ответил ему Тимофей.
-- Могу помочь вскрыть эту дверь, -- предложил строитель.
-- Каким это образом, -- не пожелал верить в искренность собеседника Феофанов.
-- Взорвать её к чертям собачьим. Кстати, у меня есть чем, -- предвосхитил Есюнин следующий вопрос. Только давай выберемся отсюда. Я этим занимался не раз, а ты в такого рода деле новичок и мне только помешаешь.
-- Не помешаю, -- мотнул упрямо головой Тимофей. -- Неси взрывчатку, а я тут покараулю пока.
Есюнин глянул ему в глаза, хмыкнул, кивнул головой и полез вверх. Сейчас он заложит заряды в нужных местах, а потом уведёт прочь фермера. Конечно, когда дом и башня рухнут, фермер поднимет шум, но это будет потом, как-нибудь этот вопрос они закроют, но ведь проблема-то будет решена.
Он не знал, что Феофанов обратил внимание на его кривенькую ухмылку и заподозрил неладное.

                +                +                +
Вершитель отключил глаза и настроил нервные зрительные окончания на дальновиденье. У него в доме (и не только в доме) находились искусственные "глаза", настроившись на длину волн которых, можно было стать свидетелем многих событий, не покидая своего укромного тайника. Был у Вершителя даже свой, специально адаптированный, подручный, который выполнял роль соглядатая, передавая то, что видит, сразу на нервные волокна хозяина.
Теперь Вершитель, с торжеством, наблюдал, как к нему направляются ещё двое, будущие его подручные. На одного он даже настроился и внушил ему непреодолимое желание войти в подземелье. Раньше он часто проделывал такие штучки с деревенскими искателями кладов. Но вот что касается второго... Этот оказался "крепким орешком", излишне упёртый, но на таких у него были другие, силовые методы убеждения.
Вершитель постарался внести разлад между обоими "кандидатами" и разъединить их, чтобы заняться каждым по отдельности. Теперь, когда наиболее упёртый из них покинул башню, можно было заняться его товарищем. Вершитель напряг свои псиспособности и, усилием воли, разблокировал вход в подземные покои своего Убежища. Одновременно он попытался усилить состояние поиска пришельца, что должно было заставить того решиться на отчаянное действие, то есть войти сюда.
Всё это не раз уже проделывалось им раньше и любопытствующие искатели сокровищ лезли сюда сами, чтобы в итоге остаться здесь навсегда. Вершитель не сомневался, что и на этот раз будет ровно так же, но... он не учёл одного фактора. И этот фактор звали Котов. Мишка прицелился и запустил своим топором, который, почти всегда, покоился у него за брезентовым поясом. Посланный твёрдой рукой топор вонзился в грудь "манекена", отчего тот попятился и наткнулся спиной на стену. Он не ожидал нападения в месте, которое всегда контролировал полностью, и потому растерялся.
В полной мере использовал этот момент Мишка Котов. Он отпихнул одного монстра, ударил крепко второго и оказался рядом с плакавшей Аглаей. Та посмотрела на него и закатила глаза. Он успел всё же поймать её и поднять на руки.
-- Дядя Лёша, -- крикнул он, не поворачивая головы, -- уходим отсюда...
Тот, кого он позвал, ему не ответил. Он встретил-таки достойного противника, и теперь они стояли, друг против друга., тот, кто был раньше Хлюдовым, и тот, кто был Ахрамеенкой. Оба молчали и лишь зыркали, один на другого, глазами. Здесь вообще как-то обходились без слов, потому как подземелья населяли исполнители Велений Вершителя, что не предусматривало лишних рассуждений и сомнений.. Тот даже соскучился по самой возможности вести беседу, о чём-то спорить и что-то доказывать. Оттого он и обрадовался, сначала появлению в его владениях Эльки, затем - Аглаи, а следом и её отца.. Это всё были будущие его собеседники и представители нового вида антропоморфов, обладающих не только фанатичным послушанием, но и умением рассуждать и делать выводы. Вообще-то это два взаимоисключающих друг друга философских фактора, но Вершитель надеялся эту дилемму разрешить или, в крайнем случае, подобрать "золотую середину".
Первым начал действовать "Хлюдов". Он шагнул вперёд и ударил обеими кулаками, сложенными в единый "замок". От такого, сдвоенного, удара "Ахрамеенко" сделал шаг назад и остановился, как скала. Он заворчал, хотя этот звук вовсе не был проявлением злобы, каким заводят себя в драке или сражении, вводят в состояние ража или исступления. Исполнители Вершителя были свободны от эмоций и лишь исполняли приказы своего хозяина.. Если им надобилось, то откуда-то из глубин остатков сознания всплывали хитрость, ловкость, а то и умелость. Вот и на этот раз Ахрамеенко выуживал в себе давно позабытые тактические навыки. Вершитель приказал ему схватить "Хлюдова" и доставить его в личные, закрытые обычно, покои хозяина, где тот проводил опыты над "кандидатами" и где была устроена настоящая лаборатория с набором необходимых для исследовательской работы инструментов.
Набычившись, Ахрамеенко решительно двинулся на противника и обхватил его обеими руками, приподняв над каменными плитами, облицовывающими всю эту пещеру. Теперь "Хлюдов" стал беспомощным, словно ребёнок. Точно так же, в своё мифическое время  Геракл победил титана Атласа, лишив его опоры с землёй, а значит и поддержки матери Геи. "Хлюдов" беспомощно ворочался, но ничего не мог поделать перед более сильным противником. Но вот он весь вытянулся, а потом вдруг качнулся на сторону, выводя из равновесия полонившего его гиганта. Это ему удалось и, чтобы удержаться на ногах, "Ахрамеенко" выпустил из смертельных объятий своего бывшего командира, но теперь тот сам вцепился в него, заваливая на бок.
Со страшным грохотом великан, наконец, рухнул, отчего содрогнулась вся пещера. С потолка посыпались камни, а по стенам зазмеились трещины, угрожая разделить плиты совсем. Всё происходящее напоминало одну из эпических песен Гомера.

                +                +                +
Перед глазами всё плыло. Слёзы катились сами собой нескончаемым ручейком по морщинистым щекам, свисавшим мешочками. Вера Филипповна не могла успокоиться, оплакивая всю свою жизнь, которая была перенасыщена горем и страданиями. Даже сейчас, на склоне лет, она переживала очередной ряд утрат.
Сквозь пелену из слез, она взглянула на внучку. Нора опять склонилась над хрустальным шаром, почти касаясь сферической поверхности кончиками пальцев. По лицу её гуляли радужные пятна солнечных зайчиков, отражённых от шара лучами Солнца. Казалось, что он самого шара исходит сияние, и это сияние Нора перемешивала, как месит тесто для пирога домовитая хозяйка.
Вера Филипповна убеждала себя, что перед ней действительно её внучка, её Норочка, которую она так всегда любила и помнила её совсем крошкой, этаким потешным карапузиком, смешно пускавшей пузыри или лопочущей что-то с самым серьезным видом. Но вот эта девушка, сверкнувшая ей навстречу глубоким провалом пронзительно- зелёных глаз, словно заморозила её, и теперь та наледь проливалась в виде потока слёз. Может ли быть так, что проклятый Дом забрал её Нору, а взамен изрыгнул точное подобие её, но наделённое дьявольскими способностями и наклонностями?
Помотав в отчаянии головой, Вера Филипповна постаралась отогнать эти чёрные мысли и подошла к внучке, обняла её. Тело той было твёрдым и горячим, словно травница обняла Галатею, только что вынутую из раскалённого горна. Элька покосилась на бабушку, чуть ей улыбнулась, мол, извини, не мешай, все вопросы потом, и снова склонилась над шаром, который демонстрировал всё новые и новые картинки непонятного значения и содержания, но которые надо обязательно понять и растолковать, и эти обязательства будоражили все её чувства, заставляли позабыть про всё остальное, неважное.
Картинки касались Дома, и существ, заселявших его, и Аглаи, и Мишки Котова, и даже её, разнесчастной Эльки. По картинкам выходило, что Дом должен быть или будет разрушен. Так, что от него вообще ничего не останется. Наполнявшие его монстры сражались друг с другом и гибли, а Котов вместе с Аглаей и ещё кем непонятным, страшным, куда-то ехали. На миг она даже увидела себя, стоявшую рядом с повзрослевшей Аглаей. Они даже держались за руки, как близкие подруги, и говорили что-то друг другу. Она попыталась вслушаться в шелест звуков. пытаясь вникнуть в содержание тех речей, для чего надо лишь отгородиться от всего остального мира, но тут на плечи её легли руки, встряхнули.
-- Норочка! (Это бабушка, но, ох, как не вовремя!) Норочка! Очнись! Нам надо идти.
-- Подожди, бабушка, -- сонно повела плечами Элька, прижимая к груди шар. -- Ещё хотя бы минуточку.
-- Некогда ждать, -- послышался другой голос, и Элька с трудом открыла глаза, вытаскивая своё сознание из иных сфер пространства. Ресницы её склеились. Всё лицо было покрыто потом, словно она час просидела в жаркой деревенской бане, натопленной едва ли не угара. Но никакой бани здесь не было, а была окраина леса, состоявшая по большей части  из кустов акации, шиповника и дикой малины. Рядом находилась бабушка и краснолицый сосед, отец Эдика Есюнина. Сосед хмуро разглядывал её, словно готовился представить счёт за все те неприятности, что получил он и его домочадцы через скверный Элькан характер. Он ещё раз глянул на неё и повторил. -- Некогда ждать, говорю. Сейчас здесь всё рушится будет.
-- А как же Аглая? -- озабоченно спросила бабушка. -- И Тимофей Игнатьевич?
-- С Аглаей всё в порядке, -- громко сказала Элька и тише добавила: -- Будет.
-- Ага, -- серьёзно кивнул головой Есюнин, -- а Тимофея я приведу сейчас, после чего все мы скоренько идём в Багряницы.
Надо было спешить, и Есюнин побежал к дому, на ходу прикидывая последовательность действий. Взрывные заряды он уже заложил  там, где было нужно. Можно было их запалять, но... Феофанов. Упрямый фермер, с высшим физико-математическим образованием, до сих пор находился в башне. Надо было как-то извлекать его оттуда.
Проверив аммоналовые шашки, прораб направился к башне. Со стороны открытой дверцы доносился глухой стук. Анатолий заглянул внутрь. За то время, пока его здесь не было, Феофанов где-то нашёл большой камень и бил им теперь в дверь, пытаясь сломать таким образом запоры. Фермер не обращал внимания, что находится совсем рядом с провалом и что почти рядом с его ногами, без всякого заграждения, зиял обширный колодец, заполненный тёмной водой.
Входная дверца была довольно узкая, и Есюнин закрыл своим широким телом почти весь проём, отчего сразу сделалось внутри башни заметно темнее. Феофанов остановился и поднял голову.
-- Она уже поддаётся, -- сообщил он, узнав спутника, -- ещё немного и я открою её.
Есюнин хмыкнул и исчез из проёма. Надо было спешить. Этот идеалист- теоретик готов выпустить очередного джинна из бутылки, чтобы потратить затем остаток никчемной жизни в раздумьях, как бы загнать того обратно. А ведь проще вообще не допустить инцидента. Так что надо было спешить.
Во весь строитель помчался назад, к дому, и начал поджигать запальные шнуры шашек, начиная с самой дальней. Пора разобраться с этим дьявольским притоном по- мужски, сразу и одним махом. Запалив все шашки, Есюнин побежал- полетел к самой башне, куда он тоже приспособил парочку шашек. Лучше бы три, учитывая размеры и массивность строения, но это были последние.
Оставалось достать оттуда Феофанова. А вот здесь уже начинались сложности. Навряд ли фермер согласится бросить всё и уйти. Он не будет слушать никакие, самые логичные доводы. Тут надо было действовать по-другому. Он полез внутрь и начал спускаться по лестнице, сложенной из половинок брёвен, вставленных торцом прямо в стену. И полное отсутствие каких-либо заграждений. Такой лестницы он ранее не встречал ни разу.
Держась за шершавую стену, Есюнин начал медленно опускаться, прикидывая на ходу возможные варианты действия. Феофанов дожидался его, оставив (конечно же - временно) попытки выбить дверные запоры. По лицу его стекали обильные капли пота, на руки не дрожали и были заняты камнем, который вообще-то было некуда положить.
Когда до фермера оставалось всего-то пара шагов, и Есюнин открыл, было, рот, чтобы спросить о чём-то незначащем, наверху грянул первый взрыв. По всем расчётам и прикидкам Есюнина, динамика взрывного действия должна была направиться на точку спряжения давлений, отчего в материале ожидалось начало разрушительных процессов, как реакция на нарушения определённых сил давления, когда сопротивляемость материала будет нарушена и начнётся лавинообразный процесс распада связей сопротивляемости. Он наблюдал сей процесс не раз и мог даже представить себе последовательность событий, находясь на безопасной отдалении. Это в обычных условиях. Но только здесь условия были совсем другие, которых Есюнин никак не мог принять в расчёт, хотя бы по той простой причине, что он мог знать природу их состояния. Поэтому и для него последовавшие события получили совсем неожиданный разворот.
Удар получился много сильнее, нежели чем он ожидал. Конечно, Есюнин приготовился к толчку, присел, прижался к стене, но та его вдруг ощутимо толкнула и он полетел кубарем вниз, по ступеням, попал в Феофанова, который метнулся ему на помощь, но оступился и замер, балансируя на самом краю лестницы.
За всем этим последовал сильный всплеск и воды в озере отозвались разбегающимися концентрическими кругами, а потом не успокоились, а принялись плескаться и волноваться от последовавших дальнейших толчков. Есюнин лежал на краю лестницы и цепко держал фермера, который висел над подземным озером, не подавая признаков жизни. Выпущенный им камень, выполнявший недавно роль тарана, и был причиной того всплеска, но и сам учёный вполне мог последовать следом. Из последних сил строитель держал его, скрежеща зубами и поминая родню в неподобающем лексиконе.
Наконец он собрался с силами, изловчился и, короткими рывками, вытащил из пропасти Тимофея к себе, на лестницу, закинул на плечи и принялся, с горем пополам, подниматься. К следующему толчку, прикинув временной интервал, он уже приготовился значительно серьёзней, прижался к брёвнам, пахнущим чем-то давно позабытым, но уж никак не ступенями, всем своим весом прижал к ним фермера, точнее - его руки. Стены заскрипели, и чувствовалось, как тяжело шевельнулась вся конструкция башни. На головы их и спины сыпалась щебень, и даже куски черепицы с крыши. А внутри подземелья, как раз в это время, "Хлюдов" бросил на пол "Ахрамеенку" и то падение чудесным образом совпало с разрушительным толчком, и все там, внутри, замерли в оцепенении ужаса.
Есюнин спешил изо всех сил. Следующим объектом разрушений должна была стать сама башня, и тогда оба они точно полетят в озеро, плескавшееся сейчас под ногами, а следом рухнут стены, крыша и всё строение в целом.
Он всё же успел, вытолкнул фермера, начавшего, наконец, приходить в себя, выбрался сам, снова подхватил его и понёс- потащил в сторону. Феофанов слабо сопротивлялся, пытался всё оттолкнуть строителя, что-то бормотал непонятное. И тут грохнуло так, что заложило в ушах. Есюнин упал и на него повалился фермер. Строитель барахтался, стараясь столкнуть с себя Тимофея, тот, в свою очередь, пытался подняться сам, но члены его почти что не слушались, и они оба только беспомощно ворочались на одном месте, обессилев.
А рядом творился кошмар. Башня содрогалась. По стенам разбегались, змеились, множились трещины, которые раздвигались, становились всё шире, а потом башня рухнула. Сначала провалилась внутрь крыша, а потом начали обваливаться, тоже внутрь, выложенные из камней стены. Когда упала самая большая и массивная часть стены, наверх прорвался фонтан тёмной холодной воды и обдал всё вокруг. Досталось по хорошей "порции" обоим участником разыгравшейся трагедии. Этот "душ" как бы привёл их в себя и они поползли прочь, с ужасом оглядываясь. По лицу Феофанова стекали обильные слёзы. Было мокро и лицо Есюнина и непонятно от чего - от воды ли подземного озера или этот крепкий и решительный человек тоже поддался стрессу наравне со всеми остальными- прочими.

                +                +                +
Когда второй из "кандидатов" присоединится к первому, вход в Убежище должен был открыться, а, когда гости окажутся внутри, захлопнется снова. Дальше подручные Вершителя доставили бы обоих "кандидатов" в лабораторию. Всё было расписано, но, за мгновение до того, как не раз проверенный план начал осуществляться, случилось неожиданное. Была нарушена целостность конструкции Робера, причём нарушена принудительно и эффективно. Кто-то выискал несколько слабых мест и использовал их. А если учитывать то, что Дом с Убежищем был изолирован от остального мира особым субмолекулярным переходным полем, а также то, что "качание маятника" приносит дополнительную энергию, которая накапливается на элементах конструкции и уходит, лишь по прошествии определённого времени, привели к тому, что энергия разрушения, вместо того, чтобы уйти в пространство и там угаснуть, была отражена границами поля и, потому, эффект разрушений был кратно увеличен.
Почувствовав первый толчок, Вершитель взревел. Пытаясь взять под контроль действия "кандидатов", он упустил из виду внешний контроль и кто-то этим воспользовался, равно как и присутствующий здесь тщедушный Котов, умудрившийся поранить его топором. Наверное, да совершенно точно, что и там и здесь, не обошлось без Черепанникова, хотя... разрушить свой дом, который давно уже сделался его жизнью, это... как-то... уж слишком...
На ходу думать сложно, да ещё проводя коррекцию регенерации повреждённых тканей, так и вовсе невозможно. Вершитель прикинул букет возможных действий. По всему выходило, что надо отсюда удаляться, причём спешно. Без промедлений. Как бы там ни было, но с разрушением всей этой конструкции Робера де Маршана, перестала действовать и изоляция Убежища от внешних пространств. Перестал ли существовать Черепанников или затеял какую новую игру, не так уж и важно. Сейчас главное - уцелеть. Он и так поверил было, что его главный противник ослабел и вот - опростоволосился, как говорят русские, то есть стал прост, как смерд, которого любой обмишулит, объегорит.
Бросить всё, ибо имущество суть дело наживное. Там, во внешних мирах, он придёт с поклоном к своим протекторам, сделает обстоятельный доклад и предложит новую тактику действий - массовую заброску в реальность Земли ручных деформаторов пространства, выполненных в форме разукрашенного параллелепипеда- головоломки. Найдутся идиоты, и предостаточно, кои сломают голову над решением и вскроют врата. А там уж дело техники - провести мортифизацию "кандидата" и начать, через него, кампанию...
Не обращая внимания на окружающих, Вершитель перебежал в дальнее помещение и шмыгнул там в угол, где сходились вместе опускающийся свод и поднимающийся пол, и стены тоже заворачивались, словно невидимая и мощная рука собрала весь дальний угол в жмень и повернула винтом. Внутри, под черепной коробкой, покалывало и глаза чесались, с внутренней же стороны. Потом пошли слезы, и стало легче терпеть неудобицы, хотя видно ничего не было. Да смотреть тут не надо, при себе вперёд. Неприятные ощущения, дискомфорт, придётся перетерпеть. Это - реакция организма, настроенного на привычное. А тут уже, вперемежку, чужая среда, на которую организм, таким вот образом, реагирует. Помнится, в тот, первый, раз, он едва с ума не сошёл от этой реакции, но теперь-то для него такие путешествия - дело плёвое. Это как собака, вылезающая из воды, помоталась из стороны в сторону, так, что вода во все стороны из шерсти. Вот и он, прокашляется, прочихается и - вперёд - как огурчик...
Мишка Котов, цепкий глазом, увидел, как исчез Вершитель. Подручные того сразу присмирели, на землю опустились, по сторонам недоумённо позыркивают. Знать, хозяин их на каком внутреннем напряжении держал. Исчез хозяин, напряжение уменьшилось, их ноги держать и перестали.
Скоро стоящими прямо остался лишь мишка Котов, по-прежнему придерживавший дочку фермера, да монстр в изодранном комбинезоне, который ранее назывался "дядей Лёшею". Да он им и остался, где-то глубоко внутри, и того "дядю Лёшу" Мишка умел нащупать. Он не терял надежды, что заставит его вернуться обратно, но не сам, у самого-то силенок, да умений недостаточно, но есть те, кому это вполне по силам. А здесь ему уже делать больше нечего, скоро и места этого больше не будет. Шепнуло ему что-то глубоко внутри. И надо поспешить, убраться отсюда.
Тут грохнуло так, что лежавшие на полу подпрыгнули и заворчали на разные голоса. А своды уже трещали и осыпались. Подручные вершителя завыли, заскрипели, хватаясь друг за дружку. Мишка, было, сунулся к выходу, но успел отскочить, когда та часть подземной залы шумно осела, выпустив плотную пылевую завесу. Из-под завалов торчали руки и ноги, а то и головы тех бедолаг, что были менее проворны и тоже метнулись, чтобы выбраться наружу.
Оставался единственный путь - тот, коим воспользовался Вершитель. Уж больно шустро он туда устремился. Таким образом, не поступают отчаявшиеся самоубийцы. Это значит, что он знает, куда идёт и что, там, его ждёт.
Девушку держать было неудобно, но Котов упрямо лез вперёд, где стены и своды выкрутило штопором, где темнела дыра, а следом монстр, "дядя Лёша", да не один. Ещё два подручных тащили третьего - здоровяка, с кем "Хлюдов" вступил в схватку. Это была его старая команда, с которой он когда-то появился в Багряницах, и которую не пожелал бросить в подземельях Убежища, ставших братской могилой нежити.
Один за другим, они ныряли в чёрный зев дыры, а следом уже ползли и ковыляли прочие монстры, но тут снова грохнуло и тогда своды пещеры окончательно сели, погребая под своей тяжестью остатки армии Вершителя, так и не ставшего хозяином земной реальности.

                +                +                +
Округлившимися глазами Вера Филипповна глядела и видела, как оседают, складываются корпуса этого замечательного в своей задумке архитектурного ансамбля, как поднимается и распухает пылевое облако, которое изрыгали из своих недр развалины.
-- Господи! -- прижала ладонь к груди травница. -- Там же мужики!
Рядом вскрикнула Элеонора, прижала пальчики к вискам, замотала головой, застонала. С колен опрокинулся и упал в траву хрустальный магический шар.
-- Норочка! -- качнулась к ней травница. -- Что с тобой?
-- Скорее, -- послышался рядом сиплый хрип. Травница в испуге оглянулась. Из пылевого облака вынырнул Есюнин. Его невозможно было узнать. Красное лицо его было покрыто толстым слоем серой пыли, бурой кирпичной крошки и белой извести, которую прочертили потёки от пота, а также многочисленные царапины и ссадины. Одежда его была порвана, висела клочьями и тоже была покрыта сажей, пылью и грязью. И он тащил здоровенный тюк, который, при более внимательном изучении, оказался их соседом, Трофимом Игнатьевичем Феофановым. Фермер закатывал глаза и постанывал. По-видимому, его контузило.
-- Скорее, -- повторил Есюнин. -- Что-то происходит. От моих зарядов не должно быть таких разрушений. Они направлены были внутрь строения. Здесь что-то не так.
-- Это конец, -- сказала Элеонора, подняв залитое слезами лицо. -- Конец Убежища. Это оно, Убежище, среагировало, таким образом, на взрывы. И это ещё не всё.
-- Тогда тем более поспешим.
Они двинулись прочь, а когда решились оглянуться, сквозь прогалы в лесной стене, увидели разливающееся на опушке озеро, в котором торчали руины, продолжавшиеся на глазах рушиться. Торчала одна стена башни, но насколько долго она простоит здесь, никто бы не ответил. И они продолжили путь, не глядя друг на друга.
Есюнин продолжал тащить Феофанова, который двигался с большим трудом и всё тряс головой. Ему помогала Вера Филипповна, что-то бормоча ободрительное и увещающее. Позади шла Элеонора, держа в обеих руках хрустальный шар и временами нерешительно оглядываясь, как бы ожидая, что их вот сейчас догонит ещё кто-то. Но никто так и не догнал.
В Багряницах их уже ждали. Оба "дачника" и Лямин стояли у крайней избы и, во все глаза, таращились на эту удивительную процессию, пока не узнали своих соседей, и тогда побежали, подхватили под руки фермера.
-- Что там? Как там? -- спрашивали Есюнина то Куропаткин, то Беленький, но прораб слабо отмахивался от их любопытства и всё говорил:
-- Потом, мужики. Всё потом. Дайте очухаться.
-- Нашли хоть её? -- спросил Лямин.
-- Эльку-то? Да вон она, жива- здорова, -- махнул рукой назад Есюнин.
-- А где...
-- Дома больше нет, -- скрежетнул прораб зубами. -- Всё, был да весь вышел. А об остальном - позже.

                Эпилог.
На этом заканчивается история о Доме, затерявшемся в лесных дебрях и о девушке, туда попавшей, но, как и вся наша жизнь, далее последовали другие истории, о которых, быть может, мы ещё поведаем нашему Читателю, подробно или хотя бы вкратце, как получится. Что же касается некоторых участников этой, расскажем прямо сейчас, что с ними сталось дальше.
"Дачники", Куропаткин и Беленький, сложили все свои манатки и быстренько убрались во свояси из Звягина, и никто больше из них сюда не возворачивался. К слову сказать, они не стали трепать языками и с их уст не сорвалось и полслова обо всех произошедших событиях. Мы думаем, что они вытравили из своих голов всю память о своём проживании в Звягине.
Анатолий Всеволодович мужественно продержался до конца сезона и тоже вернулся в город, тяжело переживая драматическое завершение той спасательной экспедиции. Он не раз, тайком, возвращался на то заветное место, но видел каждый раз лишь разлившееся по лугу озеро. Должно быть, центральная часть провалилась, потому как не было видно и признака, что здесь когда-то возвышался дворец а-ля Помпадур. Потом и он махнул на это рукой.
Мишка и Гришка Лямины, вместе со своей сестрой Катькой- Катериной тоже побывали здесь и "братцы- кролики" даже пытались ловить рыбу и потом хвалились, что поймали хищную двухголовую пиранью, но та с крючка сорвалась, откусив острыми, как резцы, зубами леску вместе с блесной. Они готовы были кусать локти от зависти, что не видели окончания той истории, о которой взрослые отказывались говорить, а Элли изъяснялась настолько туманно и неопределённо, что понять чего-либо было невозможно. Да и как можно поверить, что кроме кошмарных сновидений с ней ничего не происходило? Потом "братцы- кролики" успокоились, сообразив, что уж им-то никто не запретит немного пофантазировать, и они напридумывали такое, что каждый из их слушателей понимал, что это всё не более чем враки и сказки, ибо такого просто не могло в нашей упорядоченной жизни случиться.
Тимофей Игнатьевич Феофанов от полученной в башне контузии временно потерял память и слёг в больницу. Бедная Анфиса забросила совсем хозяйство, и всё время проводила рядом с ним, устроившись в той же больнице сестрой- хозяйкой. Она даже выдвинулась в старшие сёстры, но тут Тимофей Игнатьевич внезапно излечился от всех недугов, в чём изрядно постаралась, кстати говоря, Вера Филипповна со своими травами, из больницы выписался и разыскал в городе Есюнина, где имел с ним длительный разговор на, весьма повышенных тонах, после чего ушёл, громко хлопнув дверью на прощание. Последствием той встречи стал обширный инсульт у бедного строителя. Есюнин надолго слёг, а потом сделался инвалидом с невнятными речами и суетными движениями. Его место со временем занял сын, Эдуард, который окончил строительный техникум и сделался весьма хорошим мастером, учитывая те обстоятельства, что многие знания он получил от отца. Сестра же его, Зина, поступила в институт, но со второго курса ушла, удачно выскочив замуж и упорхнув в далёкие, едва ли не зарубежные края, откуда изредка присылала домой яркие открытки с поздравлениями.
Феофанов же с супругою, после того разговора исчез из тех краёв. Мишка и Гришка Лямины, известные фантазёры, тут же сочинили "басню", будто фермер поселился в землянке рядом с озером и живёт там с супругой отшельниками, но всё это, уверяем, враки. Он удалился обратно в Сибирь и как-то даже выслал Вере Филипповне поздравительную открытку. Она всё собиралась ему ответить, но, пока собралась, открытка та благополучно куда-то затерялась, а когда вдруг снова обнаружилась, адреса обратного было уже не разобрать, ибо чернила под солнечными лучами безвозвратно обесцветились.
Про Мишку Котова так никто и не вспоминал. Только в правлении колхоза всё ждали, когда у того запой закончится, из-за которого он на работу не выходит, а потом и они рукой махнули, так и не дождавшись.
Вера Филипповна осталась в Звягине доживать своё. Хорошо, что Игорь Павлович Лямин не стал съезжать, а потом, со следующего летнего сезона, появились другие дачники, случайные. Некоторые, прожив один сезон, больше здесь не появлялись, другим пытались как-то устроиться. Откуда-то с юга приехали ушлые люди, большая шумная семья, заняли дом Феофановых, попытались восстановить его хозяйство и заняться фермерством, но не потянули тяжёлой каждодневной работы и, всем табором, внезапно снялись и отправились дальше.
Теперь, что касается Аглаи. Она и в самом деле не пропала. То, что с ней случилось дальше, выльется в отдельную историю, которую мы постараемся донести до Ваших глаз и ушей со всеми возможными подробностями. Скажем только, что впоследствии она встретится с Элеонорой Валериановной Филатовой, точнее, с госпожой Селеной, но это будет другая историю, замечательная и очень интересная.