Небо

Она робко зашла внутрь. Платок из шифонового шарфа с трудом держался на голове. Вошла – и очутилась в другом мире. Здесь те же самые люди, что и снаружи, но сама она здесь другая. Покорная и молчаливая, не желающая ни с чем бороться. Наоборот, здесь ей всегда хочется плакать. Как только она переступает порог, слезы подкатывают к ее горлу. Почему так происходит – она не может понять. Возможно, из-за того, что здесь она становится собой. Во внешнем мире ей приходится строить из себя сильную, непоколебимую скалу, об которую волны проблем только разбиваются. Но никто не знает, что оставляют после себя эти волны.

Она взяла несколько свечей и в растерянности пошла вглубь зала. Чей-то маленький ребенок капризничал, кто-то обсуждал довольно живо какую-то тему. А она старалась, чтобы они все не задели ее, держалась обособленно и напряженно. Если бы все эти люди вышли отсюда – было бы намного лучше. Но даже так лучше, чем во внешнем мире. Нет, она никогда бы не стала жить в монастыре. Но временами ей необходимо отгораживаться от мира. Когда у нее заканчиваются силы. Когда она не может больше сопротивляться. Когда она устает казаться скалой. Когда накапливается слишком много слез, чтобы и дальше держать их в себе.

Последнюю из купленных свечей она поставила перед иконой Николая Угодника. Его глаза от пламени свечей становились такими живыми… Карие, как и у нее. Он ей помогал, всегда. Почти всегда... Только одну ее просьбу он не услышал.

В этот раз она обратилась к нему за защитой. Не для себя, для него. Юг страны всегда приносил зло. И не только ей. Войны в девяностых, в которых столько парней, таких же молодых, как и она, с такими же голубыми глазами, как и у него, остались там навсегда. Его глаза… Она их помнит всегда. Ярче, чем все остальное. Ярче неба. Но только небо может сейчас его уберечь.

«Святой Николай, ты всегда помогал мне. Почти всегда… И ты знаешь, что мне больше не к кому обратиться. Мне не с кем даже поговорить об этом. Только ты. Пожалуйста, не оставляй меня. Услышь меня, помоги мне, прошу. Не за себя – за него прошу. Сохрани его, убереги от пуль. Он так рвался на войну, на эту проклятую войну! А я так противилась этому! Но он оказался упрямее. Война для него оказалась дороже мира и любви. Только ты не слушай его. Спаси его, укрой его! Прошу… Та, другая… Она поддерживает… или делает вид, что поддерживает его желание воевать. Но мне все равно! Не слушай его, не слушай ее, а только сохрани… Защити его… От этой войны. От самого себя его сохрани. Пусть он не со мной. Но пусть он будет сохранен… Раз уж ты не вернул его сюда, в мир, но сохрани его там, в этих злых городах, среди этих злых людей… Пусть он перестанет заражаться от них злом… Пусть он поймет, что война – это зло… Пожалуйста…»

Слезы текли потоком. Свеча горела ярче других. Еще минута – и она разрыдается на все помещение. Надо на улицу, быстрее.

Рядом с церковью стояла пустая лавочка. Люди мимо этой лавки ходили редко. Она села туда. Черный шифоновый шарф совсем упал с головы и лег на плечи. На осеннем небе не было ни облачка. Глубокое синее неба, золотые купола. И чувство опустошенности, которое последовало за слезами.

Небо безмолвно и высокомерно смотрело на нее. Не подавая ни единого знака. Оно, конечно, знало, что она озвучила не все свои просьбы. Да, она боялась за его жизнь. Она не хотела, чтобы он воевал. Хотела, чтобы с ним все было хорошо. Но про себя она еще хотела, чтобы он вернулся к ней. Вернулся навсегда.

Она смотрела в небо, но видела там только холод. Осеннее солнечное тепло обжигало ее душу. А она устала бороться с этим небом. Черный цвет ее одежды могли воспринять как траур. Да, траур. Она похоронила свои мечты. Но главное, чтобы он жил…