Weltschmerz

Бушевало безудержное веселье. Под стенами старой ратуши раскинулась ярмарка, а у елки в центре площади полупьяные артисты выкрутаничали на славу: пели, кричали, прыгали, так что хрустели замерзшие доски балаганной сцены. Привезли всем на радость и чудо света – французскую музыкальную карусель с механическим органчиком, который наигрывал самые пошлые песенки вперемежку с христианскими гимнами – все одинаково торжественно, таинственно и при этом весело. Тучи постепенно укрыли звездное небо, посыпался снег – детям на радость, странникам для хорошей дороги! Не все гуляли на площади: многие предпочли в морозный сочельник посидеть у теплого камина, отправиться в гости или даже пойти в кабак. Под готической нервюрой толпились радостные верующие, с восхищением внимавшие слово пастыря и хоры, торжественно возносившие хвалу Господу под звуки большого органа. Однако не  во всем городе веселились: в переулке за собором Петра ставни были плотно затворены и звук ора и гама почти не проникал в уединенные убогие комнатки, озаренные лишь светом нескольких огарков. Совсем молодой священник и унылый доктор, укутанный в поношенную шубу, сидели у постели больного, ожидая, что тот с минуты на минуту отойдет.
- Я влюблён в нее, - прохрипел вдруг умирающий. - Влюблен!
- Сын мой, - протяжно и даже лирично, начал священник. - Ее душа не с нами, а с Богом! Примиритесь с этим.
- Ее душа со мной! – твердо сказал человек в постели, бледный как труп. – Со мной, с той самой первой встречи... Хотя мы не успели скрепить наш союз в церкви: все приготовления были совершены. Я тогда вернулся из дальнего путешествия. Подойдя к Ее дому, я увидел черный бант на двери. Кто-то умер. Мне открыл Ее отец, и от него я узнал, что умерла Она…
Не знаю, как долго я горько рыдал под Ее окном… Упав там же я, вероятно, незаметно погрузился в некий тяжкий «сон»… Мне грезилось, что Она стоит у Зеркала и расчесывает свои прекрасные золотые волосы, как вдруг происходит что-то страшное. Кровь в Ее жилах холодеет. Что-то темное и мрачное вырастает у нее из-за спины: это сама Смерть подает Ей свою руку, а затем мягко обволакивает теплою мглой…
Смерть уводит Ее, а я остаюсь… Я вдруг начинаю ощущать самого себя, наблюдавшего до того за происходящим, словно стороны. Я  вижу себя оставшегося наедине с символическим образом темной части своей души. Вы знакомы с поверьями древних египтян? Если это так – возможно вы поймете, что это была Черная Ка, с которой повстречался мой рассудок. (Далее в полубреду) Я понимал, что люблю уже умершую, но не мог вырваться и идти дальше... Хотя шанс и был мне предложен... Его дала Темная Ипостась…. Но я не нашел в себе сил взять Ключ и открыть Врата. Я вновь и вновь оглядывался назад, и видел, как Она стоит у окна!.. Я знаю, что Она заперта в том доме… Она пленница моих чувств, след, оставленный Ее душей в материальном мире, но как могу я отпустить её? Как?..
Время шло, но, будто навязчивая идея, меня преследовала эта мучительная любовь.
Тут больной словно сделал глубокую театральную паузу. Священник, почувствовав, что чрезмерно затянулась, решил вернуть своего подопечного на землю и вразумить, пока это возможно:
- Сын мой! Не абсурдно ли полагать, что вы и та тень Девушки – явились пленниками собственных же чувств?
- У него сильная лихорадка, - вмешался доктор, пощупав жарки лоб и замерив пульс.
- Я уже видел свой призрак – своего Доппельгангера, - вдруг с новой силой начал умирающий. - Проходя как-то лунной ночью мимо Ее дома – я увидел под Её окном рыдающую фигуру. Она дико содрогалась в конвульсиях плача. Когда же я подошел ближе – с незнакомца свалилась шляпа, свет луны упал на лицо ему, я встретил его взгляд и узнал… самого себя.
- То было во сне, сын мой, во сне! – в последний раз подал голос молодой клирик, тайно обвинявший во всем немецкую лирику.
- Он все еще там! – неумолимо продолжал полумертвый. – Он до сих пор стоит у дома той, которую я так сильно люблю, и страдает так же, как я страдал когда-то…
Голос его затих. Лихорадка окончилась. А на улице продолжалась кутерьма, и радостные карильоны возвестили Рождество.

13. 07.2013