На волосок от жизни

"Посвящается всем мёртвым"
1-ТЕНЬ ИЗ ШКАФА
Стэфан просыпается в тёплой, мягкой постели, но не спешит открывать глаза. Он не хочет вставать и куда–то идти. Он хочет просто спать. Заснуть глубоко и надолго, жить в мире фантазий. Жить там, где есть хоть капелька настоящего смысла, интереса, разнообразия. Там, где с тобой случаются необычные события, где ты участвуешь в приключениях, где у тебя есть любимая девушка, постоянно попадающая в переделки, из которых ты её выручаешь. Но это лишь грёзы. Капли дождя, стекающие по стеклу и исчезающие безвозвратно в пучинах вечности. А в реальности Стэфан – семнадцатилетний парень, считающий, что осознал, насколько жизнь скучна, однообразна и бессмысленна.
Шесть часов утра, начало седьмого. За окном осень раскрашивает Энгельгарт в жёлто–оранжевые тона. А Стэфан думает, что только ядерный взрыв где–нибудь за стеной поднимет его с кровати. Внезапно, он вспоминает, что сегодня у него день рождения. Губы сами собой растягиваются в слегка усталую улыбку. Хотя, что тут такого? Ничего не изменится. Обычный день – вот и всё.
Стэфан открывает глаза. Взгляд скользит по тёмным очертаниям шкафа, где висит чёрный костюм со школьного выпускного – ещё одно бессмысленное напоминание о прошлом, по полкам с книгами, по заваленной непонятным хламом поверхности стола, по запылившимся струнам чёрной акустической гитары в углу. Инструмент уже давно никто не берёт в руки. Стэфан не умеет на ней играть, хоть и очень этого хочет. Просто боится, что не получится. Честно говоря, он многого не делает в этой жизни, ссылаясь на эту причину.
Сонный взгляд натыкается на окно. Сквозь синие шторы, с узором из красных ромбов, в комнату проникает призрачный тусклый свет фонаря и надвигающегося утра. Вдруг Стэфан чувствует, как желудок сжимает спазм, а в лёгких кончается воздух. В комнате он не один. Слева от кровати окно, впереди стол, а справа шкаф. И темнота за ним чернее обычного. Более того она неестественна. И она шевелится. Кто–то украдкой выглядывает из–за шкафа. Стэфан знает кто это, а ещё он знает, что этого человека уже нет в живых. А всё, что сейчас происходит – лишь игра воображения. Иррациональный страх имеет рациональное объяснение. Стэфан боится этого человека, но всё же хочет, чтобы он вернулся. Он знает, что подсознательное желание оживить мёртвых возникает у многих, кто сталкивается с потерей близких. И он не исключение. Однако, здесь и сейчас, в темноте и одиночестве; логические доводы не играют абсолютно никакой существенной роли.
Стэфан в страхе закрывает глаза, надеясь на то, что сможет удержать буйное воображение и вернуть спокойствие бешено колотящемуся сердцу. Оно бьётся уже где–то в районе горла. Но вновь взглянув на шкаф, Стэфан понимает, что попытки успокоиться тщетны. Он видит, как из–за шкафа выходит тень с до боли знакомыми очертаниями. Он не может шевелиться, закричать и даже закрыть глаза. А тень приближается неумолимо и легко, как снежинка, скользящая по кромке льда. Она летит, источая холод. На секунду высвечивается лицо тени, и Стэфан видит, как под желтоватыми белками глаз, по носу и щекам течёт тёмная кровь. Она змеится вокруг разверзнутого рта, скользит по разорванным губам и с подбородка капает вниз. Это уже слишком. Стэфан выпрыгивает из кровати, будто она превращается в раскалённую сковородку. Тени в комнате сгущаются. Он чувствует, что находится на грани обморока. Он бросается к окну и резким движением отдёргивает штору, чуть не сорвав с карниза.
Бледно–серый свет врывается в комнату, а тьма отступает. Она расползается по углам, прячется под кровать и запирается в шкафу. Чёрная фигура рассыпается на глазах и исчезает. На этот раз свет побеждает.
Стэфан тяжело дышит и, прижимая ладони к лицу, протирает глаза. Надо проснуться. Это просто сон, кошмарный сон. Он упирается руками в подоконник и смотрит в окно. Он видит множество девятнадцатиэтажных домов похожих на его дом. Но, разумеется, есть дома повыше и пониже. В каждом правиле есть исключения. Кое–где в окнах зажигается свет. Мёртвые коробки бетонных зданий постепенно оживают, сбрасывая ночное оцепенение. Ветер колышет вещи, развешанные на балконах. Небо вдалеке заливается желтизной. Из труб завода слева выплёвывается тёмно–серый дым, пронзающий облака. Смог, смрад и стаи темных птиц. Внизу макушки деревьев. Тёмно–коричневые стволы и ветки окружены полумёртвыми жёлтыми листьями. Даже сквозь стекло проникает запах сырости.
Стэфан обхватывает себя руками и слегка дрожит. Слабый свет освещает бледную кожу худого тела. Он в одних трусах, а в комнате холодно. Он хочет забраться назад в тёплую постель, но вместо этого хрустит суставами пальцев. Он всегда так делает, когда нервничает. А в данный момент он не просто обеспокоен, а находится на грани нервного срыва. Потому что ему снова мерещится отец. Кажется, ничего удивительного, но… Дело в том, что он умер, чуть меньше года назад. Несчастное происшествие на стройке, такое часто случается. Коллеги говорят, что во время перерыва даже не заметили, как он подошёл к краю площадки. Они утверждают, что он будто с кем–то разговаривал там, на краю, хоть они никого и не видели. Отец Стэфана тянулся к кому–то или чему–то рукой, перешагивая за край площадки навстречу беспощадной высоте, когда коллеги бросились на помощь. Но поздно. Было утро, шёл дождь, и отец сорвался со скользкого края, но смог ухватиться руками за уступ. Подоспевшие приятели в оранжевых касках и синей строительной форме успели заметить удивлённые и испуганные глаза на лице их напарника, висящего над бездной, и услышать, как он кричит: – Помогите! Пожалуйста, я не хочу… Затем пальцы соскальзывают с уступа с неприятным щелчком, и тело, вращаемое ветром, с криком устремляется вниз.
Каска ему не помогла. Это был сорок девятый этаж, и останки отца Стэфана собирали на расстоянии нескольких метров от места падения. А единственный довод против того, что это было самоубийство, его последние слова – просьба о помощи. Хоть Стэфан и знает, что большинство самоубийц в последний момент передумывают, и их охватывает непреодолимое желание жить. Он всё равно не хочет верить в то, что отец сознательно покончил с собой. Разве у него были на это причины? Разве у кого–то вообще они есть?   
– Не думай об этом, – приказывает себе Стэфан мысленно: – Хватит.
Щёлк. Щёлк. Щёлк. Щёлкают суставы пальцев рук Стэфана, когда он заламывает их определённым образом. Это успокаивает. Немного. Глубокий вдох. Лёгкие раздуваются от притока холодного воздуха. Протяжный выдох, и лёгкие внутри сдуваются, сморщиваются. Будто шарик, из которого выпустили воздух. Стекло перед Стэфаном запотевает, и он чувствует себя гораздо лучше. Жаль, что ненадолго.
Щёлк! Стэфан вздрагивает. В голове опять плывёт туман. Этот звук не хруст пальцев. Это кто–то открывает дверь в комнату за спиной. Стэфан чувствует, будто сердце отрывается от артерий и падает в желудок, где, сделав последние пару ударов, благополучно останавливается.
– Это невозможно, – думает Стэфан: – Так не бывает. В мире, где большинство людей убеждены в том, что всё объясняется логикой, мёртвые не ходят по квартирам и не выглядывают из–за шкафов. Они либо в земле, либо развеяны по ветру, либо… Дверь сзади зловеще скрипит. Будто труп скребёт по крышке гроба. Стэфан знает, что это отец. Он хочет забрать сына. Зачем? Куда? Какая теперь разница. Стэфан слышит робкие шаги за спиной. Он медленно оборачивается. Ему страшно, очень страшно, но он смотрит туда.
Дверь в комнату открыта. В чёрном проёме маячит расплывчатая белая фигура. Она уже в комнате. И Стэфан кричит, когда она резко бросается впёред и впивается ему в ногу.

2-МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ЛЕТАЕМ
В глазах Стэфана темнеет. Сознание куда–то проваливается. Он знает, что сейчас умрёт. А нечто продолжает нападать на ногу. Внезапно, Стэфан понимает, что не чувствует боли. Он перестаёт кричать и смотрит вниз.
– Стэфи, Стэфи, – доносится оттуда писклявый голосок. Стэфану вдруг становится так легко, что изо рта даже вырывается некое подобие нервного смеха. Потому что он понимает, что белая фигура – это не призрак отца, а всего лишь младший братишка – Эндрю. Он закутан в одеяло и маленькими, но цепкими ручонками дёргает его за ногу и пищит: – Стэфи, мне пьиснилься касьмайний сон. Стэфан сгребает малыша в охапку, вместе с одеялом и бросает на кровать. Оттуда сразу же разлетается по всей комнате весёлый смех.
– Тссс, – Стэфан подносит к губам указательный палец: – Не разбуди маму. Если тебе страшно, можешь спать здесь, пока я буду собираться. Эндрю хитрыми глазками выглядывает из–под одеяла и говорит: – Хоёсё... А монстей не пьидёт?
– Не придёт, не бойся, – Стэфан подмигивает брату: – Я его прогоню. Он было выходит из комнаты, когда за спиной вновь раздаётся настойчивое: – Стэфи!
– Ну что ещё? – он останавливается и поворачивает голову назад. Он смотрит на младшего брата. Тёмные волосы взъерошены. В глазах пляшут весёлые огоньки. Он говорит: – С днём розденья!
– Спасибо! – улыбается Стэфан и выходит из комнаты.
Он скребёт щеткой по зубам. Плюёт в раковину. По белой блестящей керамике вниз стекает желеобразная смесь слюны, пасты и желчи. Стэфан замечает, что смесь имеет красноватый оттенок.
– Кровь, думает он: – Просто кровь. Он смывает плевок водой из–под крана. Набирает в руки воду, брызгает на лицо. Она холодная. Это хорошо, потому что помогает проснуться. Он омывает лицо вновь и вновь. Правая рука тянется за полотенцем. Оно зелёное. Стэфан выполняет ритуал. Обычный набор действий, совершаемый всеми после сна. Элементы ритуала отточены до автоматизма. Ты просто выполняешь их, не задумываясь. Чаще всего думая о чём–то другом. Как и Стэфан сейчас. Он думает о том, что вряд ли бы заметил вшитую в полотенце колючую проволоку. Он просто бы вытирал лицо, как обычно. Правда пришлось бы забыть о фото сессиях и вероятно, о чтении тоже. Стэфан смотрит на зубную щётку и думает, заметил ли бы он или кто–нибудь другой, что в щётке между чистящих ворсинок вставлены маленькие лезвия. Вряд ли. Скорее всего, он почувствует, что что–то не так, когда уже оттяпает язык, половину губы и захлебнётся кровью. Да, тогда он заметит.
Стэфан проводит мокрой рукой по коротким тёмным волосам на голове, приглаживая их. Он смотрит в зеркало. В отражение бледно–голубых туманных глаз и думает о том, что слышал когда–то. О том, что незаживающие ранки во рту – это один из признаков рака. Но скорее всего это десна поцарапана щёткой. Ему, по крайней мере, хочется так думать. Очень хочется. Мало тех, кто желает умереть. И Стэфан не входит в их число. Но если бы его спросили, живёт ли он, то ему пришлось бы всерьёз задуматься. Да сердце бьётся, язык шевелится, а ноги ходят. Но разве существование означает жизнь? Стефану так не кажется. Душа внутри всегда рвётся сделать что–то. Он не хочет просто быть одним из…
Он мечтает оставить в безразличной вселенной неповторимый след уникальной индивидуальности. Совершить грандиозное открытие. Создать то, чего ещё нет. Исследовать тайны мира. Но Стэфан погряз в рутине. Воля слабеет, а вокруг ничего не вызывает радость. А ведь так хочется заниматься чем–то настоящим, не принимая на себя комичные роли людского мира, в которых нет никакого смысла. Сами себе актеры, сами себе зрители. Запутавшиеся, пустые и одинокие.
Стэфан закрывает глаза и сжимает зубы так, что они скрипят.
– Не думай об этом! Не сегодня, – вновь мысленный приказ гремит в голове: – Сегодня всё будет иначе. Ему хочется так думать, хотя в глубине души он в это не верит. Он уже ни во что не верит.
Он включает конфорку и ставит на неё серый чайник, заполненный водой. Он нарезает бутерброды на завтрак, хотя есть ему совсем не хочется. Пока вода не закипела, он идёт проверить, как там Эндрю. Стэфан осторожно приоткрывает дверь и заглядывает в комнату. Малыш мирно спит, свернувшись калачиком под одеялом. На секунду Стэфану снова кажется, что в комнате кто–то ещё. Но на этот раз, он быстро отгоняет эти мысли. Здесь только он, Эндрю и мама в своей комнате. Никого больше и не может быть. Это ведь физически невозможно, правда? Стэфан решает, что правда. Он тихонько прикрывает дверь и возвращается на кухню. Как всегда он собирается в одиночестве, пока все спят. Мама работает продавцом в магазине косметики. И эта работа, как и детский садик, посещаемый Эндрю, находятся в паре кварталов от их дома. Так что им можно ещё поспать, а вот Стэфану до колледжа, где он учится необходимо ехать на электропоезде чуть больше часа, пересекая почти весь Энгельгарт.
Чайник начинает слегка посвистывать, выплёвывая облачка белого пара из носика, и Стэфан тут же выключает конфорку. Не хватало ещё разбудить кого–нибудь. Он заваривает чёрный, крепкий чай. Три кубика сахара – то, что нужно, чтобы проснуться и немного улучшить настроение. Сегодня ведь как–никак праздник.
День рождения! Фейерверки, конфетти, безудержное веселье! Семнадцать лет – возможно, начало чего–то нового, удивительного, неповторимого! Может быть. Но Стэфан почему–то уверен, что всё будет по–прежнему. Он будет тратить жизнь, делая то, что не хочет. Просто потому что кто–то говорит, что он должен так делать, так поступать и так жить. Родственники, друзья, правительство – все пытаются заставить тебя делать то, что они считают нужным. Кто–то силой, кто–то любовью. И вот ты сам не замечаешь прутьев клетки под названием обязательства, с замком из общественного мнения, в которой заперт настоящий ты и твои желания. Ты будешь хоронить мечты под тяжёлым надгробием навязанного долга. Ты будешь бродить, словно призрак, в толпе таких же преждевременно умерших и гадать, что же всё таки не так. Гадать, когда всё пошло под откос.
Стэфан глотает чай, а он горячей струёй проскальзывает по пищеводу и падает, взрываясь теплом в желудке. Это бодрит. И действительно Стэфану становится легче на душе. Он даже думает, что возможно сегодня – в день рождения, он сделает то, что так давно хочет сделать, но боится. Стэфан смотрит в окно, восходящее солнце вселяет надежду.
– Скоро… – шепчет кто–то, и Стэфан чуть не захлёбывается чаем. Он кашляет, по щекам из зажмуренных глаз текут слёзы, грудь будто сжимают стальным обручём. Проходят несколько мучительных секунд, прежде чем, нормальное дыхание возвращается к Стэфану. Он стремительно оборачивается. Там никого нет. Только раковина, зелёные шкафы для посуды и тёмная пасть коридора. Кто–то шептал. Кто–то пытался что–то сказать. Но кому?
– Уже совсем скоро, – вновь слышит Стэфан шёпот. Слышит и с ужасом понимает, что воспринимает звук не ушами. Шепот звучит прямо в мозгу. И это не внутренний голос. Не беспорядочно летающие мысли и не навязчивая совесть. Этот голос чужой, но безумно знакомый.
– Хочешь, я научу тебя летать? – шепчет голос. Ноги Стэфана, словно изнутри набиты битым стеклом, но он всё равно медленно шагает к окну. Теперь он смотрит вниз с четвёртого этажа прямо туда – во двор. Там детская площадка на ней никого нет. Вернее почти никого. Разноцветные лавки, перекладины, горки, лестницы – всё покрыто капельками росы или ночного дождя. Среди всего этого в низко стелящемся тумане Стэфан видит отца. Он стоит справа от качелей. Они слегка покачиваются, словно от ветра. Но Стэфану почему–то кажется, что ветер тут не причём. Мгла предрассветных сумерек окутывает всё. На отце синяя форма и оранжевая каска. Форма в некоторых местах странно топорщится, а кое–где, пронзив ткань, торчат отломки костей. С них справа на землю капает кровь и какая–то странная жёлто–зелёная жидкость. Сквозь дыру в каске Стэфан видит, как пульсирует бледный мозг отца. Руки сжимают какую–то небольшую чёрную книгу. Стэфан вцепляется в подоконник до боли в пальцах. Рот отца с переломанными зубами открывается и закрывается, разорванные в клочья щёки шевелятся. Он говорит, а звук вновь проникает Стэфану в мозг, минуя стекло и уши:             – Пойдём, полетаем со мной.
Стэфан думает о том, что в дни перед смертью отец вёл себя странно.
– Я уже научился летать, а ты? – раздаётся шёпот в голове. Стэфан хватается за ручку окна и вспоминает, как они говорили, что отец кого–то там видел. И с кем–то разговаривал.
– Мы все здесь летаем, – слышит Стэфан и открывает окно. Сырой холодный воздух врывается внутрь. В тело Стэфана будто впиваются ледяные иголки. Стэфан становится на подоконник.
– Скоро и ты будешь летать с нами, – хрипит голос в голове Стэфана, и он закрывает глаза.
– Лети вслед за мной, – слышится мягкий шёпот, и Стэфан поднимает ногу: – Пора научиться летать. Всего один шаг. Как вдруг: – Стэфи!
Стэфан открывает глаза. Он одет, но чувствует холод. Интересно почему? Он оглядывается. Окно открыто, сзади дрожит, закутавшись в одеяло, Эндрю, а он сам стоит на подоконнике в шаге от свободного падения. Глаза малыша в ужасе раскрыты, но он молчит. Стэфан спрыгивает с подоконника, сжимает плечи Эндрю, слегка трясёт брата и говорит: – Я просто пошутил! Понимаешь? Это шутка такая! Всё хорошо! Слышишь? Хорошо… Эндрю молчит. Стэфан улыбается и повторяет: – Всё будет хорошо. Не помня себя от ужаса, он запрыгивает в туфли, накидывает куртку, хватает сумку. Дверь хлопает, когда он выбегает из квартиры. Голова Стэфана кружится, и покоя не даёт только одна мысль, что он пару минут назад чуть было не повторил судьбу отца.

3-НАПАДЕНИЕ ГОРЯЩЕЙ ЖЕНЩИНЫ
Перед тем как открыть дверь подъезда Стэфан думает об отце. Он думает: – А вдруг, он ещё там? Стоит весь переломанный и ждёт, когда выйдет сын, чтобы полетать вместе.
– Мы все здесь летаем, – всплывает в голове Стэфана. Он думает, что интересно было бы узнать, где это здесь. Уж, не в загробном ли мире случайно? Сама мысль об этом смехотворна. Сейчас даже дети не верят в такую чушь как призраки. А Стэфан и подавно уверен на все сто семьдесят пять процентов, что всё в мире поддаётся рациональному объяснению. И сейчас, когда он, наконец, толкает дверь, впуская в подъезд свет осеннего солнца, и не видит на детской площадке скончавшегося родителя, верить в логичность мира становится легче. Он выходит из подъезда, ноги по привычке поворачивают тело влево. Теперь он огибает дом по заасфальтированной дорожке, покрытой мелкими лужами. Небо слегка облачно, однако день обещает быть тёплым и солнечным. Последние крохи тепла перед холодной слякотью дождя и снега.
Стэфан заходит во мрак арки, сделанной между двумя соседними домами, как вдруг все ночные и утренние кошмары мигом вылетают из головы, потому что он видит её. Она в лёгком коротеньком голубом пальто с высоким воротником, лиловые брюки обтягивают стройные, но аппетитные ножки, одетые в чёрные невысокие сапоги. Она поворачивается и смотрит на Стэфана, взмахнув короткими почти белыми волосами. Взгляд длится лишь долю секунды, и вот она проходит мимо. А он идёт следом. Ведь он знает кто она, и куда она идёт. Потому что он идёт туда же. Он ходит за ней так каждый день. Он знает, что она учится с ним в одном колледже. Он знает, что она ездит туда на электропоезде. Он знает даже в какой вагон она обычно садится, потому что он садится в тот же, но не вместе с ней. Он знает. Её зовут Лили. Он подслушал это, стоя за углом в коридоре колледжа, когда она разговаривала с подругой. Подслушивал, как какой–нибудь маньяк. А ещё он знает, что любит её. Он уверен только в том, что время, проводимое с ней в электричке – самое лучшее за день. Там они играют в гляделки. Он смотрит на неё, она на него, пока кто–то не отводит взгляд. Неуверенные улыбки. Слова тут лишние. Именно на этом месте вся рациональность мира рушится, потому что Стэфан не знает, как объяснить эту любовь. Он ведь совсем её не знает. Он просто ходит за ней день за днём, как маньяк, нарочно замедляя шаг, чтобы оставаться позади. Вылавливать из случайно подслушанных фраз информацию о ней. Мечтать о том, как они будут вместе. Смеяться, обниматься и… Ну и ещё кое–что.
Несколько дней подряд её не было видно. Может быть, она болела? Главное, что сейчас она здесь, и Стэфан рад этому, как никогда. Видеть, как её волосы переливаются на солнце (сегодня даже как–то необычно ярко и особенно прозрачно) – лучший подарок на день рождения.
Снова и снова он представляет, как подходит к ней и признаётся в чувствах. А в ответ взаимность. Разве может быть иначе? Но это лишь мечты, потому что он боится тех последствий, что повлечёт признание. Сомнения, проникают в сознание неумолимо, как насекомые внутрь дохлой собаки: – Вдруг она не ответит взаимностью, или у неё уже есть парень, или… Мало ли чего может случиться. А жизнь одна, и её надо беречь. Желательно участвовать в как можно меньшем количестве событий, а в идеале вообще не выходить из дома и отгородиться от всех людей. И всё будет хорошо. Наверно. Стэфан был согласен с этим раньше, но теперь начал осознавать насколько скучной может быть жизнь без интересных, а иногда и опасных приключений. Взаимодействовать, верить, дерзать, быть собой – вот, что нужно делать. Однако понимание пока не позволяет собраться с духом и начать уже что–то менять. Поэтому Стэфан продолжает идти за Лили, наслаждаясь её обществом на расстоянии.
Внезапно, Лили останавливается. Стэфан неосознанно следуёт её примеру. Лили смотрит вверх, и Стэфан, проследив направление взгляда, с ужасом понимает, почему она остановилась. Напротив, через дорогу, слева от здания почты стоит серый девятнадцатиэтажный дом. В нём нет ничего особенного за исключением того, что на крыше виден огонь и дым. И огонь двигается. Словно ходит от края к краю, пока не падает вниз. Только, когда Стэфан слышит душераздирающий крик из падающих вниз и кувыркающихся языков пламени, он понимает, что это горящий человек. Оранжевый факел человеческого тела достигает тверди асфальта, в разные стороны разлетаются красные искры. Неприятный всплеск повисает над распростёртым трупом, но крик не прекращается. А после того, что происходит дальше, Стэфан нервно хрустит костяшками пальцев, а из горла парня наружу рвётся панический крик.
То, что упало с крыши в языках пламени – не умерло. Оно поднимается на ноги и, выставив вперёд горящие руки, бежит прямо на них, будто завидело старых знакомых. Но на лице не радость, это чувство, когда кожа кипит и пенится. Это ужас и боль. Оно несётся и кричит. Прямо на Лили. Стэфан замечает, что оно – женщина. Она в деловом костюме, вернее в том, что не успело пожрать пламя. Глаза, наполненные муками, таращатся в одну точку, кожа покрыта огромными бело–жёлтыми пузырями, волос на голове практически нет. Но она всё равно бежит, в кричащем рту, шипит от жара язык. Ещё секунда и она врежется в Лили, которая от испуга будто вросла в землю. Не думая ни о чём, Стэфан бросается вперёд, руки обнимают Лили. Он поворачивается спиной к горящему полутрупу и закрывает глаза, в ожидании жаркого столкновения.
Проходит первая секунда, затем вторая и третья. Ничего не происходит. Крик пропал. Стэфан открывает глаза и медленно поворачивает голову. Сердце замирает, и он ожидает увидеть горящую женщину, которая почему–то остановилась. Наверно, решила поиграть с ними. Стэфан трепещет от мысли, что он увидит, как жуткая ухмылка перекручивает обугленное лицо, покрытое шариками светло–жёлтой жидкости. Сковывающий ужас охватывает Стэфана, когда он воображает, что после передышки она вновь бросится на них. И липкая расплавленная кожа сползёт на сцепившихся в объятья испуга ребят, распространяя огонь по их телам. Но ничего подобного не случается. Более того, Стэфан не видит никакой горящей женщины. Только серый тротуар, уходящий вперёд и плавно переходящий в пешеходный переход. На асфальте возле дома и почты – никаких следов падения. Повсюду снуют вездесущие прохожие, которые уже начинают подозрительно поглядывать на Стэфана и Лили. Мимо тротуара проезжают бесполезные металлические коробки с колёсиками под названием машины.
Стэфан смотрит на Лили. Она очень бледная, изумрудные глаза вылезают из орбит от страха.
– Но кого или чего она боится? Видела ли она эту обезумевшую женщину, объятую пламенем. Или она в ужасе от того, что маньяк, преследующий её каждый день, наконец, до неё добрался? – не дают покоя неприятные мысли, и Стэфан отдёргивает руки, будто Лили вдруг тоже загорелась. Он неловко переминается с ноги на ногу, не зная, что сказать. Теперь он думает о том, какая она лёгкая – Лили. Почти невесомая. Стэфану даже на мгновение, кажется, что, несмотря на слабо развитую мускулатуру, он смог бы поднять её одной рукой. Он быстро изгоняет из сознания эти бредовый мысли, пальцы заламывают друг друга. Он говорит: – Эм… Всё…В порядке? К мыслям словно привязаны многотонные якоря, мешающие им собраться в связные слова. Она кивает, веки на секунду закрывают глаза, она говорит: – Да… Да конечно. Голос Лили почему–то рождает в воображении Стэфана запах, который бывает после грозы. Пальцы парня трещат, будто ломающиеся ветви, он говорит: – Ну…это…извините. Язык во рту, словно в мышеловке, он с трудом шевелится. Стэфан разворачивается, чувствуя, что от смущения способен зарыться прямо под серую тротуарную плитку. Он уходит, а Лили стоит и смотрит ему вслед. Похоже, что она решает, как поступить, и зубы, от нервов, закусывают нижнюю губу.
– Дурак… Ой дурак, – яростным полушёпотом ругает себя Стэфан. Вот и свершилось. Он действовал, вырвался из оков неуверенности, совершил поступок. И что получилось? Теперь она наверняка думает, что он псих ненормальный. И в данный момент, он не стал бы это оспаривать. Умерший год назад отец стоит на детской площадке и зовёт сына полетать, горящая женщина падает с крыши многоэтажного дома, но не умирает, а с криком бросается на людей. Затем она исчезает, как и отец. То ли весь мир сошёл с ума, то ли Стэфан. И сам Стэфан почему–то склоняется ко второму варианту.
Размышления прерывает внезапное: – Стой!
Это Лили. Она догоняет Стэфана, он останавливается и удивлённо смотрит на неё. Это даже не удивление, а робость с примесью надежды и одновременно отчаянья.
– Ну вот, – думает он: – Сейчас она скажет, что я придурок, и что мне следует держаться от неё подальше. Он уже подумывает, чтобы развернуться и уйти, не выслушивая оскорблений в свой адрес. Но то, что она говорит, заставляет тело буквально воспарить ввысь, потому что теперь он знает, что всё–таки не является сумасшедшим. А если даже и так, то он в этом не одинок. Она говорит: – Ты тоже её видел?

4-СТРАННАЯ ПОЕЗДКА
Через двадцать минут Стэфан впервые в жизни едет на электропоезде в колледж не один. И не с кем попало, а с самой прекрасной девушкой в мире (по мнению Стэфана, разумеется). Он сидит с ней рядом на деревянном сиденье. Вокруг сидят люди, на лицах маски отрешённости и сонливости. Словно постоянно внутри их мучает вопрос – куда и зачем они едут. Но никто не может дать им ответа. Мимо окна проносятся, как картинки, серые бетонные дома, рассечённые в некоторых местах различными магазинчиками. Чёрные провода тянутся, извиваясь, как змеи, от одного столба к другому. Поезд минует мосты, протянутые над автомагистралями, а иногда въезжает в тоннели, и тогда за окнами мелькают лишь редкие красные лампочки, объятые беспросветной тьмой. Лили улыбается и говорит: – Да уж, я чуть не умерла, когда её увидела. Стэфан нервно смеётся и говорит: – Да, мне тоже было не по себе. Он понимает, что это очень мягко сказано, но нельзя показаться трусом и слабаком.
Бабулька с лиловыми волосами сидит напротив. Поверх газеты, которую она читает, бросает неодобрительный взгляд на Стэфана. И улыбка стекает с лица парня, как мыльная пена, смытая водой. Лили спрашивает: – Как ты думаешь, этому есть какое–то объяснение? Стефан вглядывается ей в глаза и отвечает: – Не знаю. И он не врёт. Кто та женщина, почему она горела на крыше, почему упала и не разбилась – всё это одна большая загадка.
– Может быть, мы сошли с ума? – делает Лили предположение, давно уже терзающее Стэфана. Но он отвечает: – Нет…не думаю. Люди конечно сходят с ума, но вряд ли они подвержены одинаковым галлюцинациям. Это не логично. Он бросает быстрый взгляд на бабулю и вновь натыкается на серьёзные серые глаза, многократно увеличенные линзами квадратных очков. Она будто забывает про газету и не сводит с него немигающих холодных глаз. Стэфану становится жутко. Он ощущает, как в лёгких дует холодный ветер. Лили хлопает себя по лбу и изрекает: – Какая же я дура! Я ведь даже не спросила, как тебя зовут.
– Стэфан, – отвечает он, боковым зрением чувствуя взгляд странной бабули.
– А тебя Ли… В смысле, а тебя как? – говорит он, ощущая насколько близко сейчас он был к жестокому провалу. Вряд ли она продолжила бы с ним общение, узнав, что он за ней следит.
– Можешь называть меня Лили, – говорит она и, улыбаясь, протягивает руку. Стэфан с неловким подобием улыбки на лице пожимает её, но быстро отпускает. Рука у неё такая лёгкая, холодная, и когда Стэфан касается её, он на мгновение чувствует, что горло что–то сдавливает и становится невозможно дышать.      
– Будто верёвка, – думает Стэфан: – Надеюсь, она этого не заметила. Но Лили продолжает беззаботно улыбаться, и он немного успокаивается. Однако бабуля не разделяет общего радостного настроения. Она встаёт и, притворно кашляя, пересаживается на другое сиденье, подальше от Стэфана и Лили. Теперь она сидит спиной к ребятам, и Стэфан чувствует, как уверенность возвращается, а холодный воздух исчезает из внутренностей. Он поворачивает голову к Лили и невольно вздрагивает. Она смотрит на него, а на лице у неё выражение, напоминающее обожание.
Кажется, что тут такого? Девушка, от которой Стэфан без ума, влюбляется в него. Мечты сбываются… Но что–то в этом взгляде не нравится Стэфану. Какой–то он наигранный, неискренний и… Не совсем нормальный. Так хозяин смотрит с любовью на котёнка, прежде чем утопить. И Стэфан не доверяет этому взгляду. Может быть, существует такая психологическая установка в голове. Ну не может он поверить, что в жизни бывают чудеса. И всё тут. Но она же такая красивая – мечта всей жизни. И Стэфан понемногу верит, что всё–таки ему повезло.
– А почему повезло? – думает он: – Я начал действовать, и результат не заставил себя долго ждать. Это правда. От этих мыслей становится легче. Он улыбается Лили в ответ, и её улыбка становится шире. Она говорит: – Галлюцинации или нет, но ты пытался защитить меня. Спасибо тебе. Она рукой дотягивается до ноги Стэфана, и от касания тело передёргивает, как от удара током. 
– И по ощущениям этот ток гораздо большего напряжения, чем тот, который движет электропоезд, – думает Стэфан.
Мир за окном заливает солнечный свет, но облака синеватой окраской намекают на то, что следует ожидать дождя. Поезд въезжает в очередной тоннель, и люди вместе с вагоном тонут в кромешной тьме под равномерный лязг колёс. По спине Стэфана танцуют мурашки. В темноте он вновь видит мёртвого отца. Стэфан закрывает глаза, затем открывает – ничего не меняется. Наверное, он ослеп. Он поворачивается в сторону Лили и не верит зрению. Потому что он видит. Немного, но видит. От девушки исходит едва уловимый бледный свет. Он даже различает черты лица среди синеватой дымки.
– Нет, – думает он в страхе: – Это просто моё воображение. Я не могу её видеть, не могу. Вокруг непроглядная тьма. Губы девушки шевелятся, она уже не улыбается.
– Можно задать тебе один вопрос? – спрашивает она. Голубой свет подрагивает. Разговоры других людей стихают. Стэфан отчаянно пытается взять себя в руки и говорит: – Конечно… Что угодно. Лили вздыхает, свет, исходящий от неё, рябит и темнеет. Она говорит: – Это возможно прозвучит странно, и ты решишь, что я спятила, но… Ты веришь в призраков? Сердце Стэфана отбивает аритмичную барабанную дробь, перед глазами возникает образ отца. Переломанные кости, из каски вытекает мозг.
– Нет…думаю нет. А почему ты спрашиваешь? – заикается он. Лили отвечает не сразу, а Стэфан в панике думает, что тоннель не закончится никогда. Они будут ехать в этой темноте вечно, пока люди не сойдут с ума и не перегрызут друг друга вслепую. А может, они уже и не едут вовсе, а падают или летят.   
– Мы все здесь летаем, – всплывает в памяти Стэфана.
Но вот за окном светлеет, а через секунду вновь выныривает пролетающий по бокам город. Стэфан зажмуривает глаза от внезапного слепящего света. Он глубоко дышит, рубашка приклеена к спине от пота, хотя вокруг прохладно.
От страха Стэфан забывает о существовании Лили. И когда её голос вдруг раздаётся очень близко, он едва сдерживает крик.
– Просто… Я думаю, что та женщина в огне, – говорит она неуверенно и испуганно: – Это моя мама. Глаза Стэфана широко открыты. Он не верит тому, что слышит.
– Но почему? – спрашивает он Лили: – Почему ты думаешь, что это именно…       
– Моя мама, – перебивает Лили: – Прошло уже три года, как её не стало. В офисе, где она работала, произошёл пожар. Многие погибли тогда, и мама в их числе. Она сгорела… Стэфан молча смотрит на Лили, сознание проваливается под многотонный лёд, не пропускающий ни света, ни звуков. Она говорит о смерти матери слишком легко и спокойно, почти безразлично. Таким тоном рассказывают скучный анекдот, или рецепт приготовления пирога, или…
– Я уже не в первый раз вижу её, – продолжает Лили: – И…она…эта женщина очень похожа на маму. Стэфан пытается похрустеть пальцами, но ничего не выходит.
– Но я не знаю… – из глаз Лили катятся слёзы: – Не знаю, что ей от меня нужно. Она бросается в объятья к Стэфану. Руки сцепляются за спиной парня, она плачет, уткнувшись ему в грудь. Стэфану приятно, но в тоже время неловко. Опять возникает неприятное ощущение наигранности. Он обнимает её в ответ неуклюже и осторожно, будто она кактус, а не человек. Краем глаза он замечает, что бабулька снова смотрит на него. И теперь она в этом не одинока. Несколько пассажиров бросают на ребят непонимающие взгляды. Кто–то искренне удивлён, а кто–то смеётся. Стэфан не обращает на них внимания. Ему сейчас не до общественного мнения. У Лили галлюцинации, как и у него. Вопрос лишь в том, почему он тоже видел сгоревшую маму. Ведь это не его иррациональный фантастический бред, вызванный смертью близкого родственника. Это его не касается. Но всё же он видел её. Видел, как глаза трупа вытекают от жара пламени. Страшная догадка приходит на ум Стэфану.
– Если я видел её мёртвую мать, – думает он: – Сможет ли она увидеть моего отца? Лили продолжает плакать, а Стэфан замечает, что рубашка почему–то не становится влажной от слёз. В ноздри проникает запах белоснежных волос девушки. Стэфану кажется, что так пахнут розы, но он не уверен. Но убеждён, что кое–что однозначно омрачает этот аромат. Неуловимый оттенок чего–то гнилого. Волосы её пахнут цветами, но не совсем живыми, а пролежавшими несколько ночей на свежей могиле.
– Так пахнут цветы, впитавшие смерть, – думает он и невольно вздрагивает: – Нет – так пахнет смерть.
Лили всхлипывает, шмыгает носом и говорит: – Я думала, что схожу с ума… Я так рада, что встретила того, кто меня понимает. Она поднимает глаза на Стэфана, слёзы в них ещё не высохли.
– Если бы ты знала, как я рад, – думает он и решает, что однозначно с ними происходит нечто странное. И чтобы это не было – оно у них схоже. Он думает, что им необходимо держаться вместе. Только так они смогут во всём разобраться.
– Я правда понимаю тебя, – говорит Стэфан: – Мой отец…
– ТЕХНИЧЕСКИЙ КОЛЛЕДЖ ИМЕНИ РИЧАРДА КИНГА! – возвещает на весь вагон электронный женский голос. Это их остановка.
– Пойдём, – Лили пытается потянуть Стэфана за руку, и они вместе с толпой людей выходят на мрачный перрон, который и без того переполнен людьми. Кто–то приехал, кто–то уезжает. Остановка названа в честь колледжа, потому что он здесь – единственная достопримечательность. Этот район не из тех, куда ходят прогуляться на свидание с девушкой. А бродить здесь ночью и вовсе опасно для жизни. Вокруг причудливые переплетения многоэтажных домов, соединённых арками. Невозможно понять, где заканчивается один дом и начинается другой. Ты словно в лабиринте. Слева две рельсовые цепочки ныряют в тоннель под землю, справа металлический мост цвета ржавчины и крови перекидывается через узкую реку с тёмно–зелёными водами. Лавки на перроне под синим металлическим навесом. Стены обклеены объявлениями. Под лавками валяются пустые стеклянные бутылки. Вокруг словно наступает вечер, хотя на самом деле сейчас утро. Солнце скрывается за тучами, но дождя ещё нет. Всё пространство залито тёмно–синим и серым светом.
– У тебя занятия заканчиваются в половину третьего? – спрашивает Лили. Стэфан молча кивает. Люди шумят и толкаются. Просто зоопарк какой–то.
– Тогда давай встретимся здесь в три и вместе поедем домой.
– Хорошо, но я хотел тебе рассказать… – начинает Стэфан.               
– Понимаю, что это странно. Мы ведь едва знакомы, – не слушая, продолжает Лили: – Но мне правда будет спокойнее, если рядом будет человек, который видит… То же, что и я.
– Это понятно, просто… – говорит Стэфан, но Лили снова перебивает. Это начинает раздражать, но вскоре раздражение сменяется ужасом. Она говорит: – Мне правда страшно… Когда мама бежала на меня сегодня, ты слышал, что она кричала?
– Нет, я не разобрал слов, – отвечает Стэфан. И это правда. Разбирать слова горящего трупа – последнее, что ему хотелось делать в тот момент.
– Она всегда это говорит, повторяет одно и тоже… – шепчет Лили срывающимся голосом: – Она кричит, что скоро и я сгорю, что она научит меня гореть…Что они все там горят.
Стэфан ощущает, будто голова превращается в вату, звуки звучат приглушённо, мир плывёт перед глазами, а пальцы рук немеют. Лили разворачивается и быстрым шагом уходит прочь.
– Но я думал, что мы вместе пойдём, – кричит Стэфан, протягивая вперёд руку, и всем телом бросаясь за ней.
– Мне надо кое–куда зайти, – на ходу отвечает Лили, обернувшись: – Встретимся после учёбы. Она исчезает в толпе.
– Слишком быстро, – думает Стэфан: – Будто в воздухе растаяла.
С перрона вниз на улицу ведут несколько лестниц. Стэфан ищет на них взглядом Лили, желая знать, куда она пошла. Но её нигде нет. За спиной Стэфана раздаётся шипение и лязг закрывающихся пневматических дверей. Парень жмурится, закрывает руками уши, когда воздух разрезает пронзительный гудок, и поезд не спеша трогается с места. Стэфан смотрит на медленно проплывающие мимо вагоны металлического цвета. Сидящие за окнами люди напоминают рыбок в аквариуме. Внутренности парня болезненно сжимаются, когда он за одним из окон видит ту самую странную бабулю. Он наблюдает, как она внутри удаляющегося поезда, глядя на него, крутит пальцем у виска.

5-КРОВАВЫЙ ВИХРЬ
Стэфан смотрит на электронные наручные часы. Время 7:51. Занятия начинаются в 8:30. Надо торопиться, но не сильно. Торчать в колледже без толку тоже не хочется.
Туфли Стэфана стучат по мокрому асфальту. Он погружается в лабиринт из бетона. Он думает о людях, которые здесь живут и умирают. Сколько их было? А сколько ещё будет? Строил ли отец эти дома? И какой дом он строил, когда… 
–Что? Что когда? Когда покончил жизнь самоубийством? Когда научился летать? – возникает в голове деликатный голосок.
– Не думай об этом, – уговаривает себя Стэфан, но ничего не выходит. Снова и снова, он представляет, как отец шагает в пустоту.
– Зачем папа? Зачем ты это сделал? – шепчет Стэфан, глаза наполняются слезами, горькими как сама соль: – Почему ты бросил нас?
Но холодный осенний ветер, наполненный ароматами умирающей природы, не даёт ответа.
– А может, это я? – думает Стэфан: – Я во всём виноват. Он вспоминает, как год назад летом отец звал его в аквапарк. Но он отказался. Может он решил тогда, что уже слишком взрослый для этих детских аттракционов, а может был слишком занят «важными» делами. Теперь это не имеет значения. Он отказался, а через несколько месяцев отца не стало. Вот так, раз – и больше нет человека. И ничего не вернуть. А теперь мучает вопрос: – Согласись он тогда – было бы всё иначе?
Обычно в это время по улицам бродит прилично народа. Но сегодня, как будто все вымерли.
– Или мне хочется так думать, – размышляет Стэфан. Он идёт по направлению к колледжу. По дороге, где он часто ходил в течение двух последних лет. Поэтому он не боится заблудиться. Он идёт по следам своего двойника из прошлого. Он видит одно и то же каждый день. Меняется только он и время года. Сейчас вот, например осень.
Стэфан идёт мимо парка. Маленький кусочек природы в мире бетона и стали. Деревья с красными и жёлтыми листьями одиноко стоят, как безмолвные стражи. Под ними лавки, кое–где сидят люди. Ветер ерошит волосы на голове Стэфана. Он сильнее закутывается в короткую чёрную куртку, до упора застёгивает замок. Словно снег падают листья. Такие странные яркие снежинки. Они срываются, пополняя пёстрый ковёр. Внезапно, листья захватывает вихрь, образуется миниатюрная копия торнадо в человеческий рост. Стэфан заворожено наблюдает, как кружатся листья. Внутри воронки практически ничего не видно, но вдруг там мелькает…
– Нет, этого не может быть, – горячо шепчет Стэфан: – Хватит! Неужели никто этого не видит. Люди сидят на лавках в парке, но практически все повёрнуты спинами к вихрю. К тому же они не шевелятся.
– Они все мертвы! – лихорадочно думает Стэфан: – Умерли и превратились в статуи. Эти люди муляж, подделка. Они манекены, расставленные кем–то, чтобы Стэфан подумал, что он тут не один. Что есть, кого позвать на помощь.
Рвотный рефлекс скручивает желудок Стэфана, рот заполняется чем–то кислым, когда он заглядывает внутрь вихря, а оттуда за ним наблюдает глаз. Человеческий глаз. Он моргает, зрачок метается из стороны в сторону. Летающие листья, то скрывают глаз, то вновь обнажают. Вокруг глаза постепенно образуется окровавленное лицо, над ним ярко–оранжевая каска. 
– Стэфан…сынок, – это голос в голове Стэфана, голос отца. Внутри вихря знакомый силуэт. Мир вокруг покрывается тёмно–синим туманом, ни намёка на солнечный свет. Люди вокруг – лишь неподвижные тени. Мир теряет реальность, теряет плотность, ускользает куда–то. Кажется, что прямо над вихрем в атмосфере, а может и в самой материи образовалась дыра. Окружающую действительность засасывает в космос. В наш космос, или чей–то ещё.
Пальцы Стэфана дрожат, когда он видит, как жёлтое торнадо превращается в красное. Внутри мёртвый папочка. Сначала Стэфан думает, что листья просто покраснели. Но нет… Листьев больше нет. Вместо них кровь, и куски, страшно даже подумать, чего–то.
– Не бойся сынок, – звучит голос в голове: – Иди ко мне. Стэфан не хочет идти, он хочет бежать куда–нибудь, неважно куда. Лишь бы подальше от этого кошмара. Но он идёт. Прямо туда к папе. Он не может не идти. Не может снова ему отказать.
– Иди Стэфан…иди, – снова голос внутри черепа:  – Я тебе расскажу… И Стэфан хочет, чтобы ему рассказали. Он готов внимать. Он не замечает, как кто–то сидящий на лавке встаёт и медленно, словно во сне идёт к вихрю. Это женщина. Деловой костюм на ней дымится. И вот она уже горит. Теперь Стэфан видит её, он останавливается.
– Это она, – думает он: – Это мама Лили. Она ускоряет шаг, уже бежит. Из раскрытого рта вырывается кипящая кровь и пар, она кричит: – Мы все здесь горим! В следующее мгновение она врезается в мясной вихрь отца. Кровь, огонь, темнота – всё всасывается в точку столкновения двух…
– Кого двух? Воспоминаний, призраков, галлюцинаций? – интересуется деликатный голосок, но Стэфан не знает ответа. Да и какая разница. Они исчезают. Стэфан стоит в парке, ноги утопают в листве. Люди сидят на лавках и разговаривают, а иногда смеются. С дороги долетает звук проезжающих машин.
Он выходит из парка. Мозг совершенно опустошён, сердце словно остановилось.
– Что это было? – думает он: – Какого… Он смотрит на часы. Рот тут же извергает поток ругательств. Время 8:14. Если он не поторопится, то опоздает. Ноги передвигаются всё быстрее. Он бежит, придерживая сумку. Слякоть хлюпает под ногами. По дороге он понимает, как действительно важен человек, понимающий тебя. Когда ты абсолютно уверен, что сходишь с ума.
– Лили…Моя Лили, – думает он, перепрыгивая через небольшие лужи: – Пожалуйста, хоть ты будь настоящей.
Сердце бешено колотится, ступни болят, будто в туфлях гвозди, но Стэфан всё равно бежит. Он не знает, зачем эта учёба, он не знает, куда она приведёт. Но беда в том, что он и не знает, где хочет быть. Поэтому он просто делает, что говорят и всё. Держится в стороне от того, что выходит за рамки общепринятого. Держится в стороне от себя. Держится в стороне от жизни.
Стэфан выныривает из очередного двора. Из–за поворота, как из–под земли, возникает массивное пятиэтажное здание колледжа. Оно из красного кирпича, перед ним выложенная плиткой небольшая площадка, отделённая от сквера лавками со спинками. Крыльцо с серыми колоннами, над ним висит портрет Ричарда Кинга. Именем которого и названо это учебное заведение. На площадке Стэфан останавливается и задумывается насколько всё–таки мрачно и угнетающе выглядит это здание, накрытое тёмным небом, а по бокам укутанное жёлтыми вуалями умирающих деревьев. Он смотрит на чёрно–белый портрет Ричарда Кинга и невольно вздрагивает, потому что Ричард тоже буравит парня взглядом. – Да нет, конечно, – думает Стэфан неуверенно: – Просто я встал под таким углом, и… Он делает несколько шагов вправо и, взглянув вверх вновь, натыкается на неотрывный взгляд Ричарда.
– Я где–то слышал об этом, – думает Стэфан и нервно хихикает: – Это просто техника, используемая художником, она называется вездесущее око или преследующий взгляд или… Ричард Кинг продолжает сверху взирать на парня, а тот рассматривает портрет. Тощее бледноватое лицо, круглые очки, седые волосы зачёсаны назад, нижняя челюсть слегка выпирает, уголки рта намекают на улыбку. Снова дует ветер, и Стэфан в страхе оглядывается, в поисках нового кровавого торнадо. Но его нет. Только листья катаются по земле, взлетают чуть–чуть и вновь катаются. Стэфан возвращает взгляд к Кингу. Пальцы тут же тянуться друг к другу для успокаивающего хруста. Так не бывает, но лицо на портрете изменилось. Скулы напряжены, уголки рта сурово тянутся к подбородку, а в глазах стынет ледяное безжалостное выражение.
– Он знает, – приходит Стэфану в голову безумная мысль: – Он знает, что я опоздал и ему это не нравится.
Вокруг никого нет. Конечно, это жутко стоять в одиночестве, играя в гляделки с живым портретом. Но Стэфан думает, что на этот раз отсутствие людей лишь доказывает, что занятия уже начались, и все давно внутри.
Он бросает последний взгляд в мрачное чёрно–белое лицо Ричарда Кинга и исчезает за входной дверью колледжа. Дверь громко хлопает, шум поднимает в воздух с деревьев и крыш нескольких ворон. Они неприятно каркают. В окружающей тишине их голоса звучат почти как смертный приговор. А Стэфан предвкушает долгий и мучительный учебный день. Он думает, что лишь мысли о Лили и скорой встрече с ней помогут держаться.
– Если конечно она ещё жива, – шепчет неприятный голос в голове, когда он заходит в аудиторию. Стэфан ненавидит себя за это, но почему–то ему кажется, что возможно голос прав.

6-ИЗБИЕНИЕ
– Вы опоздали, молодой человек.
– Извините мистер Стоунволл, я… – бубнит под нос Стэфан.
– Мне не нужны ваши извинения. Назовите, пожалуйста, уважительную причину, – гремит мистер Стоунволл, так, что изо рта брызжет слюна, а шарообразное брюхо желеподобно колышется над преподавательским столом. Кажется, что пуговицы тёмно–синей рубашки сейчас вылетят, как пушечные ядра, а кожа живота, не выдержав перегрузки, прорвётся, и наружу хлынет желтоватый комковатый жир и кровавые ленты, редко пустующего кишечника.
– Понимаете я…я, – говорит Стэфан, не зная, что на самом деле хочет сказать. Да и что тут вообще можно объяснять. 
– Понимаете мистер Стоунволл, сегодня утром мой умерший год назад папа звал меня полетать, потом за мной гонялся горящий труп мамы девушки, с которой я кстати познакомился сегодня же, потом в парке меня слегка притормозил кровавый торнадо, а Ричард Кинг крайне странно смотрел на меня со своего портрета и… – Стэфан представляет реакцию Стоунволла и одногруппников, если он это расскажет. И ему приходится напрячь всё самообладание, чтобы не рассмеяться. Но это оказывается гораздо сложнее чем кажется на первый взгляд. Неугомонный смешок вырывается–таки изо рта Стэфана, который он тут же испуганно прикрывает. Хотя уже поздно. И без того красноватое и круглое лицо мистера Стоунволла, теперь багровеет так, будто вся кровь, что есть в организме внезапно вздумала заполнить голову. Брови преподавателя ползут вверх на блестящую лысину, обладающую, однако, неким слабым намёком на волосяной покров. Капельки пота стекают с полуголого черепа преподавателя. В аудитории не очень жарко, но лишний вес даёт о себе знать, и Стоунволл снимает серый пиджак, вешает на спинку стула. Под мышками чернеют отвратительные овалы пота, и Стэфан машинально брезгливо морщится.
– Вам смешно, молодой человек? – от ярости, губы мистера Стоунволла лихорадочно трясутся: – Так я буду вынужден огорчить вас. Я назначаю вам дополнительное занятие, сегодня в 14:45. Более того если вы посмеете не явиться сюда в назначенное время, то я не выдам вам тему для курсового проекта. И сдать мой предмет вам возможности не представится. Всё ясно?
Стэфану ясно, ещё как ясно. Но верить в это не хочется.
– Это не справедливо, – думает он: – Я ведь не виноват, что опоздал. Посмотрел бы я, как этот увалень разглагольствовал, увидев то, что видел я. Стэфан отчаянно пытается найти слова оправдания, но на ум приходит только одна мысль. Он не встретится с Лили, а ведь он даже не взял её номера телефона. Он представляет, как она ждёт, нервно поглядывая на часы. На улице становится всё темнее и темнее. Она бродит по перрону. Людей становится всё меньше и меньше. В последний раз она оборачивается, вопросительно вглядываясь в темноту. Она смотрит в переулок, за которым начинается извилистый путь туда и обратно до колледжа. Ожидает, что из полумрака дворов в оранжевый свет уличного фонаря выйдет, наконец, тот, кто её понимает, кто видит то же, что и она. Кто они избранные наблюдатели потустороннего мира или очередные сумасшедшие? До конца ещё ничего не ясно. Никто не выходит из темноты. Она думает, что он обманул, просто–напросто бросил. Возможно она даже будет сомневаться в его существовании, как он в её недавно. Во мраке безлюдной железнодорожной платформы ей страшно. Вокруг загораются огни, которые всё же не спасают от одиночества и дурных мыслей. Лили окончательно уверяется в том, что с ней что–то не так. В конце концов, она уезжает. И Стэфану почему–то кажется, что завтра утром он её уже не увидит.
– Но почему? Откуда такие жуткие предположения? – спрашивает он мысленно сам себя. И ответ не заставляет себя долго ждать: – Потому что она научится гореть, как мама. Они ведь все там горят.
Предпринимая последнюю попытку избежать наказания, Стэфан говорит: – Но мистер Стоунволл…
– Никаких но, молодой человек! Немедленно займите своё место! – он резко выбрасывает оттопыренный палец вперёд, указывая куда–то между рядами парт. Стэфан видит, как от чёрного пятна пота на рубашке преподавателя отделяются и бегут вниз тёмные ручейки. На учительском столе стоит маленький лиловый цветок в коричневом горшке. Он выглядит безжизненным и увядшим.
– Ничего удивительного, – думает Стэфан: – Если бы мне приходилось постоянно вдыхать эту вонь, я бы тоже скис. От этих мыслей внутри парня вновь зарождается истерический приступ смеха, который он, однако, вняв благоразумию, успешно сдерживает.
– Не самый лучший день рождения, – думает он, когда садится на предпоследнюю парту в ряду у окна. Он сидит тут один, как всегда.
Лицо мистера Стоунволла постепенно теряет краску, он возвращается к прерванному внезапным появлением Стэфана, объяснению темы занятия. Стэфан пытается вникнуть в суть урока и даже делает несколько записей в тетради. Но вскоре это занятие наскучивает, и он, прекратив писать, начинает пялиться в окно. Он понимает, что пропуск темы грозит дальнейшими неприятностями, но это уже не имеет значения. Стэфан чувствует, что он раздавлен, разбит. Семнадцать лет назад в этот самый день он появился на свет. Появился, чтобы привнести в мир что–то новое, чтобы реализовать потенциальные возможности. Неповторимый след в безразличной вечности и всё такое. А что в итоге? Где он сейчас? Однозначно там, где ему не место. Семнадцать лет жизни в страхе. Семнадцать лет забвения. Но сегодня он решился. Вошёл в контакт с прекрасным созданием женского пола. Он рискнул, и это того стоило. Время, проведённое с ней, стоило гораздо больше всей жизни.
– Всё хватит бояться! – решает Стэфан: – Я встречусь с ней сегодня. Я выполню обещание, не подведу её. От этих мыслей Стэфан чувствует, как за спиной вырастают огромные крылья, пробивающие мощью стены и потолок. Крылья свободы. Теперь гораздо легче смотреть в лицо мистера Стоунволла. Он даже позволяет себе пустить злорадную ухмылку в лицо преподавателя, подумав при этом: – И не надейся увидеть меня сегодня пухломордый. Не надейся!
Стэфан видит, как за окном сине–серые тучи, наконец, разрождаются мелким дождём. Он наблюдает, как кирпичные стены соседних домов темнеют от влаги и начинают слегка искриться. Прохожие снаружи на ходу раскрывают зонты, а некоторые ускоряют шаг или переходят на бег. Стэфан вспоминает, что где–то слышал, что если бежать под дождём, то намокнешь больше, чем при ходьбе пешком. Губы расползаются в улыбку, суета там – на улице такая далёкая, словно из другого мира. Через стекло Стэфан слышит, как прохладный осенний дождь шелестит ударами по листьям и асфальту. Это приносит в душу Стэфана чувство тёплого и какого–то сонного уюта.
Он закрывает глаза, воображение рисует причудливый мир, где звук каждой упавшей капли имеет неповторимое значение в общей картине дождя. Стэфан представляет, как вновь увидит Лили. Она будет рада ему, и может быть он даже возьмёт её за руку. А потом, когда они разберутся со всеми летающими папашами и горящими мамашами, они станут очень близки. Он прижмёт её хрупкое стройное тельце к себе, посмотрим ей в глаза и…
– Стэфан! – голос возникает из неоткуда и совсем рядом, прямо над ухом парня. Он дёргается и открывает глаза. Наверняка он просто задремал, а мистер Стоунволл это заметил. И теперь однозначно желает назначить, как минимум лет десять дополнительных занятий. Стэфан с трудом отрывает взгляд от парты, ожидая увидеть разгневанного мистера Стоунволла, нависающего над ним. Но преподаватель далеко, стоит и что–то увлечённо пишет белым мелом на чёрной доске. Стэфан оглядывает одногруппников – все заняты делами, никто не обращает внимания на своего товарища. В поисках ответа, Стэфан поворачивает голову влево – к окну и там – за ним находит его.
Окна выходят на площадку с лавками и сквером перед центральным входом. Там, не так давно Стэфан смотрел на жуткий портрет Ричарда Кинга. По стеклу стекают капли дождя, серая мрачная действительность снаружи выглядит слегка размытой. Но Стэфан всё равно замечает что–то странное там – слева среди деревьев. Что–то не так. Что–то не вписывается в окружающую жёлтую влажную атмосферу. Этот цвет – он не должен там быть.
– Голубой, – думает Стэфан: – Это что–то голубое. С ужасом он понимает, что он сегодня уже видел этот оттенок голубого.
– Пальто, – вспоминает Стэфан: – Пальто Лили такого же цвета. Но этого не может быть.
– Зачем она стоит там – под дождём? Я просто ещё не до конца проснулся, – думает Стэфан: – Я хотел увидеть её, и мне это всё кажется. Он несколько раз сжимает и разжимает веки, подолгу оставляя глаза закрытыми. Но голубой цвет не исчезает. Очередная капля стекает по стеклу, и внезапно за ней Стэфан видит лицо. Оно плавает над голубым пальто. Теперь все сомнения исчезают окончательно. Это Лили.
– Почему она не на занятиях, – размышляет Стэфан: – И что вообще она там делает? Стэфан знает, чтобы она там не делала и по какой бы абсурдной причине не находилась под дождём; она не может его видеть. В аудитории темнее, чем на улице, и окно снаружи работает как зеркало. Но Стэфан почему–то не может отделаться от жуткого чувства, что она смотрит на него. Что именно по этой причине она, не шевелясь, мокнет под дождём. Чтобы следить за ним. Её светлые волосы сливаются с листвой дерева, под которым она стоит. Ещё одна страшная догадка проникает в сознание Стэфана, он знает, почему она не бежит от дождя и не достаёт зонт, как остальные.
– Дождь не может коснуться её, – думает Стэфан: – Это бессмысленно, но капли проходят сквозь неё. Эти мысли заставляют желудок Стэфана падать куда–то вниз, и рождает на спине крайне неприятный холодок, который мечется туда–сюда, как загнанный в угол зверь, стараясь найти путь к сердцу. Она стоит под деревом и дождём, в окружении опавших листьев, наблюдает за ним через стекло, и кажется, что ничто в этом мире не сможет её потревожить. Эти голубые глаза, так и будут вечно пялиться, не моргая, а голубое пальто никогда не намокнет под дождём.
Стэфан отворачивается от окна. Он не хочет больше на неё смотреть. Всё это слишком странно, слишком ненормально.
– Может кто–нибудь ещё это видит? – в отчаянной надежде думает Стэфан. Взгляд скользит по спинам одногруппников. Головы опущены, руки напряжённо пишут. От стен эхом отражается скрип ручек о бумагу.
– Нет, – внезапно думает Стэфан: – Это не ручки. Стоит ему только подумать об этом, и скрип вокруг усиливается. Это уже не скрип, а яростное шуршание. Но есть в нём и что–то ещё. Какое–то оно…
– Мокрое, – озаряет Стэфана. И тут же шуршание переходит в нестерпимый шум. Стэфан в ужасе видит, как одногруппники, неистово шевеля руками, пишут. С возрастающим чувством паники он понимает, что пишут они не ручками. Ребята: парни и девушки, используют собственные пальцы, а вместо тетрадей у них парты. Все стирают пальцы о дерево, выводят надпись. От рук во все стороны летят капли крови. Они не видят ничего вокруг, объединённые каким–то дьявольским рвением, продолжают строчить кровавое послание.
Мокрое шуршание иногда прорезает резкий неприятный хруст. Кто–то от чрезмерного усердия ломает кости. Но кроме Стэфана это, по–видимому, никого больше не волнует. Никто не поднимает головы. Нависая над партами, они продолжают быстро и равномерно наносить на дерево красную краску собственного производства. Слой за слоем, слой за слоем. Как одержимые стирают пальцы в порошок. Стэфан смотрит на Стоунволла. Он всё ещё у доски, но мел уже валяется на полу, а на чёрной доске растёт и обретает объём красная надпись. Стоунволл будто чувствует взгляд Стэфана и резко оборачивается. От взгляда преподавателя желудок Стэфана пронзает рвотный позыв, потому что вместо глаз у учителя теперь две белые дырочки. Он наклоняет полулысую голову набок, как собака, смотрит вперёд. Он поднимает вверх правую руку, демонстрируя то, что осталось от пальцев. Все они, кроме большого, стёрты практически до кисти. Жалкие огрызки. Из чудовищных ран торчат маленькие кусочки костей. Голова Стэфана идёт кругом, а из глотки рвётся наружу испуганный крик, когда Стоунволл начинает облизывать то, что осталось от кисти. Смесь слюны и крови стекает по подбородку и капает на рубашку. Белые глаза–дырочки буравят пространство. Он отходит от доски, направляется к Стэфану. Теперь надпись хорошо видна. И Стэфан не удивляется, когда среди кровавых ручейков читает зловещее:
– МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ЛЕТАЕМ.
Мокрое шуршание прекращается. Все одновременно, как участники какого–то жуткого спектакля, вскидывают головы, глядя на Стэфана. Глаза их такие же белые пустые дырочки. Стэфан готов поклясться, что у каждого на парте, кровью написано то же, что и на доске.
Скрипят отодвигаемые стулья и парты. Все встают, не отрывая белого засасывающего взгляда от Стэфана, двигаются к нему. Медленно, как под водой. Их пальцы стёрты и переломаны, на пол капает кровь. Только этот звук, а ещё мерзкое чмоканье сосущего изуродованную кисть Стоунволла, нарушает тишину. Они приближаются. Многочисленные рты раскрываются. Голодные рты. Они шепчут: – Мы научим тебя летать. Даже Стоунволл пытается шептать, одновременно облизывая кровавые обрубки пальцев. Поэтому слышится только жуткое мычание.
Они всё ближе. Теперь наступает очередь Стэфана чувствовать спиной чей–то взгляд. Он оборачивается, вновь смотрит в окно. Он знает, чей это взгляд. И да, действительно, она ещё там. Лили, как и прежде, стоит под деревом и смотрит. Но что–то изменилось. Там есть кто–то ещё. Стэфан видит, как за спиной Лили, чуть правее, из воздуха валит дым.
– Дыма без огня не бывает, – думает Стэфан. И вот появляется огонь. Точнее женщина в огне. Она не спеша идёт к Лили. Но та её совершенно не замечает. Стоит, как статуя, смотрит в одну точку.
– Нет. Лили! Нет! – кричит Стэфан: – Обернись! Пожалуйста, обернись! Но она не слышит, а мама приближается.
– Ей конец, – думает Стэфан: – Если она не заметит её, всё будет кончено. Она заберёт Лили туда, где все горят.
– А кто–то возможно и летает, – шепчет деликатный голосок.
Белоглазые одногруппники, возглавляемые Стоунволлом, образуют за спиной Стэфана ровный строй. Они шипят одно и то же, снова и снова, протягивают вперёд руки с окровавленными и поломанными пальцами.         
– Только не сегодня, – Стэфан прижимает ладони к холодному стеклу: – Мы ведь только познакомились, не смей умирать Лили. Обернись! Это чудо, но она слышит и оборачивается. Горящая мама уже в метре от неё. Но Лили не убегает. Она молча ждёт маму. Вот они уже стоят рядом, кажется, что разговаривают.
– Что ты делаешь! Беги оттуда! – кричит Стэфан. Мычание Стоунволла раздаются прямо над ухом. Хлюп! Хлюп! Он лижет кровавые обрубки. И вдруг все изувеченные пальцы разом впиваются в тело Стэфана. Скребут по спине, хватают за волосы, выкручивают руки, раздирают одежду. А в голову что–то больно ударяет.
– Ай! – Стэфан хватается за голову, и, недовольно озираясь по сторонам, какое–то время не может понять, что же собственно происходит. Но знакомое ехидное хихиканье, раздающееся справа, и шарик из скомканных бумажек, лежащий на столе, мгновенно рождают в воображении версию случившегося.
Он смотрел в окно, заснул, убаюканный звуками дождя. Затем ужасный кошмар, и грубо возвращающий в реальность удар бумажным шариком в голову.
– Но кто его бросил? – размышляет Стэфан, подсознательно уже зная ответ. Все сомнения развевают звуки захлёбывающегося противного хихиканья. Это Билл. Он сидит за последней партой во втором ряду, от смеха у него изо рта текут слюни. Природа наградила его болезненной прыщавой кожей лица и рыхлым неуклюжим телом. Кажется даже, что из–под короткостриженых волос на голове выглядывают красные вулканы прыщей, готовые в любой момент извергнуть желто–зелёную гнойную лаву. Ногти на пальцах–сосисках всегда длиннее, чем надо, под ними многоэтажные залежи грязи. Он выглядит не лучшим образом и считает, что за это должен заплатить весь мир. Стэфан слышал когда–то, что умственноотсталые обладают поразительной физической силой. И, по всей видимости, Билл – яркое и живое подтверждение этого факта. Стэфан думает, что вопрос о том, как этот увалень поступил в колледж можно смело считать риторическим. Недостаток внешней привлекательности Билл с лихвой компенсирует неподражаемой способностью портить окружающим существование. Наверное, поэтому он сидит один. А может, потому что он воняет, как переполненная помойка жарким летним днём. Подножки, тычки в спину, дёрганье волос – одни из самых безобидных способов спровоцировать человека на драку. И Билл любит практиковать эти методы. А ещё больше он любит драться. Не то чтобы он знает сокровенные тайны боевых искусств, но драка – действительно его стихия. Неуклюжее тело тут же превращается в непробиваемый, поглощающий удары щит, а пальцы–сосиски сжимаются в кувалдообразные кулаки, сокрушающие всё на пути. Стэфан никогда не поддаётся провокациям, следуя золотому правилу невмешательства в течение жизни. Именно поэтому, как ни странно, Билл не любит его задирать. Ведь главного приза – драки, он никогда не получает. Вот и сейчас Стэфан бросает Биллу в лицо ничего не выражающий взгляд. Рука сметает с парты бумажный шарик. Голова поворачивается к окну, оставляя жёлтые неестественно большие зубы обидчика разочарованно прикрыться потрескавшимися губами.
Билл – моральный урод, таким он и останется. Сейчас это мало волнует Стэфана. Куда интересней посмотреть в окно и окончательно убедиться, что стоящая под дождём Лили, кровавые надписи на доске – это всего лишь сон. Стэфан, по крайней мере, на это надеется. Капли с неба за окном падают всё реже. Он смотрит туда, где должна стоять Лили (если верить сну). И там – среди полуголых веток деревьев и жёлтых листьев на секунду, лишь на секунду он видит голубое пальто Лили. Словно след потустороннего мира или отголосок галлюцинации, оно бледнеет и исчезает за деревом. Но может быть Лили просто прячется. Стэфан внимательно вглядывается в сквер, стараясь ничего не пропустить, он даже не моргает. В любой  момент она может показаться, выглянуть. На мгновение он даже видит, как светлые волосы мелькают за деревом. Или просто так падают листья от ветра.
– Эй, придурок! – разрывает воздух ненавистный голос. Сосредоточенность Стэфана срывается в пропасть, как альпинист со скалы. Он закрывает глаза, склоняет голову. Это Билл. Сегодня он так просто не сдаётся.
– Молчи! – приказывает себе мысленно Стэфан: – Он просто провоцирует тебя. Стэфан вновь пытается смотреть в окно, но мозг отказывается воспринимать видимую действительность, перед глазами всплывает противное прыщавое лицо Билла.
– Что–то интересное увидел? А? Придурок? – Билл хихикает, пока не начинает кашлять.
Мистер Стоунволл ходит перед доской туда–сюда, что–то старательное объясняет. Билл говорит так, чтобы Стэфан слышал, а Стоунволл нет. Он говорит: – Твоя мамаша там стриптиз танцует, или что?
Щёлк! Щёлк! Щёлк! Пальцы Стэфана отбивают нервный марш.
– От драки пользы не будет, – говорит внутренний голос: – Если ты выиграешь – тебя исключат, и возможны неприятности с полицией. Если выиграет он – тебе будет больно, и возможно ты попадёшь в больницу. Стэфан смотрит на Билла, стараясь сделать взгляд, как можно более безразличным, а тот говорит: – Разминайся мутноглазый! Разогревай пальчики, ты знаешь, куда я тебе их засуну! Что–то во взгляде Билла подсказывает Стэфану, что если он проиграет ему, то Билл отправит его не в больницу, а на кладбище. Словно прочитав мысли Стэфана, Билл злорадно улыбается. Оскал убийцы, зверя. Зубы полностью оккупированы кариесом, глаза пустые и блестящие, как стеклянные шарики. Он говорит, булькающим голосом жабы: – Что там, придурок? Мамаша? Или может папаша? Неплохо он полетал, как считаешь?
Удары тока по всему телу, в глазах темнота, тошнота всех внутренних органов.
– Я снова сплю, – думает Стэфан: – Я ослышался. Он не может этого знать. Просто не может. Но это уже не сон, и Стэфан это понимает. Глаза стекляшки Билла злорадно блестят, он облизывает потрескавшиеся губы.
– О смерти отца писали в газетах или нет? – размышляет Стэфан: – Он мог это где–то прочитать, услышать, увидеть или…
Звенит звонок, урок окончен. Вопросы остаются неразрешёнными, а с лица Билла не сходит злорадная ухмылка. В этот момент Стэфану очень хочется уронить на это лицо что–нибудь тяжёлое, но он выходит из аудитории. По спине бежит холодок, он чувствует взгляд Билла, который по какому–то ужасному стечению обстоятельств, оказывается, знает подробности смерти отца.
Студенты быстро проносятся мимо. Вокруг царствует обычный шум перемены. Смех, выкрики и нескончаемый говор. Непрерывные потоки людей идут навстречу друг другу, смешиваясь в огромное живое море. Бесполезные стада. Стэфан тоже внутри, он направляется в туалет. Осторожно идёт, стараясь никого не задеть, что, разумеется, невозможно. Всегда, чтобы двигаться вперёд приходится с кем–то сталкиваться. Только стоящий на месте никого не задевает. В полумраке коридора, голоса, отражающиеся от стен, звучат пугающе и угрожающе. Стэфан чувствует, как волосы на голове слегка шевелятся от страха. За ним кто–то идёт. Кто–то продвигается в этом потоке синхронно с ним, но держится на расстоянии. Стэфан оборачивается, но во мраке все лица однотипны, и много кто идёт с ним в одну сторону. Однако он точно знает, что одному из них не просто с ним по пути. Один из них преследует его. На секунду в толпе мелькают две мерцающие точки. Стеклянные глаза Билла? Вполне возможно.
Вот и она – спасительная дверь. На ней табличка. Небольшой кружок и треугольник, с вершиной, опущенной вниз. Когда Стэфан закрывает дверь, шум снаружи становится значительно тише, а в нос ударяет запах мочи и хлорки. Стараясь как можно меньше дышать, Стэфан справляет естественную нужду. Он моет руки. Мокрые пальцы пробегают по щекам и волосам. В мутно–голубых глазах в зеркале он видит страх. Потерять отца и слегка свихнуться по этому поводу – нет ничего проще. Вопрос в том, откуда это известно Биллу. Страх камнем ложится на узкие плечи Стэфана, предчувствие чего–то плохого щекочет внутренности. Одно точно известно – всё это крайне неприятно.
– Неплохо он полетал… – вспоминает он слова Билла, и вновь умывается. Полетал… Разбился на смерть… Самоубийство? Перед мысленным взором стоит Билл и улыбается, а на заднем плане сорок девятый этаж. Одни голые серые стены и огромный прямоугольник незастроенной пустоты, как окно, открывающее вид на город с большой высоты. Идёт дождь. На фоне прямоугольника, как на фоне картины стоит человек. Это отец. Ещё мгновение, и он падает за раму картины, где изображён город с высоты птичьего полёта. Но Стэфан знает, что это не рама – это край пропасти. И дна достигнет, скорее всего, уже труп. А Билл всё смеётся и спрашивает: – Неплохо он полетал?
Стэфан брызгает холодной водой в лицо, стараясь прийти в себя. Он не слышит, как кто–то входит в туалет, но он чувствует запах. Смесь гнилых фруктов и тухлой рыбы.
– Штанишки намочил от страха? А? Придурок? – слышит он за спиной. 
– Хорошо, что я успел… – думает Стэфан: – Пока он не пришёл, иначе его слова были бы недалеки от истины. Он закрывает кран и медленно оборачивается, убеждаясь в верности предположений. И да действительно – это Билл. Стоит, перегораживая телом дверь, и противно улыбается. Как на зло, они здесь одни. Окно замазано белой краской, снаружи проникает тусклый свет, выхватывая из темноты заплесневелые квадратики плитки.
– Ты немой или что? – руки Билла скрещены на груди, в голосе слышится угроза.
– Спокойно, – думает Стэфан: – Всё будет хорошо. Но внезапно он понимает, что нет – не будет. Он опускает голову.
– Ну не плачь маленький мой, – издевается Билл: – Скажи что–нибудь. Но Стэфан молчит. Набравшись храбрости, он направляется к двери, несмотря на Билла.
– О! Наверное, мне сейчас достанется! – смеётся Билл, а Стэфан проходит мимо, слегка задев его плечом.
– Эй! – Билл хватает его за рубашку, а та жалобно трещит, но не рвётся: – Ты это специально сделал. Резким движением Стэфан вырывается из захвата. Он уже в коридоре, и от наличия людей вокруг становится спокойнее.
– Всё–таки неплохо твой папаша полетал? А? Придурок? – делает Билл последнюю попытку завязать драку, и она срабатывает. Стэфан останавливается.
– Ты ничего о нём не знаешь! – яростно отвечает он.
– Да ты прав придурок! Ничего не знаю! – смеётся Билл: – Знаю только, что он неплохо полетал.
Стэфан не замечает, как оборачивается. Как идёт на Билла, сталкиваясь по дороге с другими. Он видит самодовольное выражение на ненавистном лице и изо всех ударяет ногой. Самодовольство сползает с лица Билла, он оседает на пол. Удар пришёлся между ног. Теперь из прыщавого лица сочится боль, но в большей степени удивление. Стэфан не замечает, как студенты останавливаются и смотрят на них, образуя круг. Он сжимает пальцы в кулаки и со всего размаху наносит по лицу обидчика сокрушительный удар. Билл падает на пол больше от неожиданности, чем от силы удара. Не мешкая, Стэфан взбирается на врага и молотит кулаками. Он не слышит, как кричит в это гнусное лицо: – Ты ничего о нём не знаешь!
Как внутри тяжёлого кошмара, он наносит удар за ударом, не в силах остановиться. Он слишком долго сдерживался, слишком много боли накопилось внутри. И ей нужен выход. С каждым смачным ударом, он чувствует, как  становится немного живее, немного свободнее.
Чьи–то руки сжимают плечи и оттаскивают. А он продолжает молотить руками воздух, в надежде нанести ещё один удар.
– Молодой человек! Вы из ума выжили? Прекратите это немедленно! – голос Стоунволла звучит в ушах Стэфана.
– Только не это, – думает он. Вся ярость вдруг покидает тело, руки бессильно повисают. Теперь его исключат. Это точно. Плечи всё ещё в неожиданно крепких руках Стоунволла. Билла поднимают на ноги двое парней. Нос и губа прыщавого кровоточат. Стэфан чувствует удовлетворение. Внутри торжествующе рычит одержавший победу лев.
– Смотри… у него… вот это… да… а кто? – слышится возбуждённое перешёптывание. Билл ошалело озирается. Зубы образуют звериный оскал, когда он замечает Стэфана.
– Сегодня в три часа на площадке, придурок! – кричит он, разбрызгивая слюни: – Только ты и я!
– Вы оба будете наказаны молодые люди! – Стоунволл старается перекричать окружающий беспокойный шум: – Я буду вынужден сообщить… Но Стэфан уже не слушает. Единственное, что он знает это то, что сегодня – худший день рождения в жизни. Слишком много событий печальных, страшных и странных произошло за это осеннее утро. И на этом, пожалуй, хватит. Улучив момент, когда Стоунволл ослабляет хватку, Стэфан вырывается и бросается бежать по коридору, расталкивая зевак.
– Вернитесь молодой человек! Голос Стоунволла звучит позади. От горечи нет спасения, и глаза Стэфана наполняются слезами обиды. Он чувствует, что костяшки пальцев странно влажные. На бегу, он осматривает их, и тело передёргивается от пароксизма отвращения. Кулаки покрыты не только кровью, ещё на них засыхает липкий гной от разорвавшихся прыщей с лица Билла. Он теперь точно уверен, что не пойдёт на дополнительное занятие к Стоунволлу, как и на площадку к Биллу. Он выполнит обещание и встретится с Лили. Больше ничего не имеет значения. Только её улыбка и искрящиеся зелёные глаза. Он забирает вещи из аудитории и бежит к выходу.
– Если не придёшь, ты покойник придурок! – разносятся по коридору крики Билла: – Слышишь меня? Покойник!

7-ЖАРЕННОЕ ЛИЦО
Свежий воздух быстро охлаждает пыл Стэфана. Он на площадке перед колледжем.
– Куда ты идёшь? – вопит внутренний голос: – Что ты теперь будешь делать? Стэфан смотрит на руки. Кровь вперемешку с гноем образует замысловатый узор. Он идёт в сквер. Туда, где не так давно он видел Лили. Или только думает, что видел. Он среди деревьев, и под ногами шуршит оранжевое море. Приятный, успокаивающий звук. В глазах всё ещё дрожат застрявшие слёзы. Он поднимает руки, чтобы избавиться от этого видимого признака слабости (а для кого–то может и силы). Но в ужасе отдёргивает руки от лица, вспоминая в чём они. Мысль о том, что он чуть не намазал в глаза протухший гной из прыщей Билла, заставляет желудок взволнованно подёргиваться, предвещая тошноту. Стэфан хватает горсть листьев и лихорадочно пытается очистить руки от последствий драки. Листья, влажные от дождя, вскоре справляются с задачей. В ноздри проникает пьянящий запах мёртвых растений, многократно усиленный прошедшим ливнем. На руках остаётся мокрый песок и бледные следы крови.
– По крайней мере, гноя на них больше нет, – удовлетворённо думает Стэфан. Несколько глубоких вдохов и продолжительных выдохов. Руки трут друг друга, счищая песок, затем бросаются навстречу глазам, протирая их.
– Так–то лучше, – делает вывод Стэфан. А непрошенный голос в голове деликатно интересуется: – Ну, а дальше что? На этот вопрос Стэфан пока не имеет ответа.
  Он смотрит на портрет Ричарда Кинга над крыльцом. Теперь чёрно–белые губы растянуты в улыбке.
– Хотя, они, наверное, такими и были, – думает Стэфан, не веря самому себе. Одно он знает точно – в колледж он не вернётся (по крайней мере, сегодня). Домой он тоже пока не пойдёт – мать будет задавать слишком много вопросов, а врать он не хочет.
– Сегодня в три часа на площадке! Придурок! Если не придёшь – ты покойник! – звучат в голове угрозы Билла, и руки сами нервно сжимаются в кулаки. Да, он победил Билла там – в коридоре. Но Стэфан не лишён рассудка и понимает, что тогда важную если не главную роль в победе сыграл эффект неожиданности. Поэтому успеху вряд ли суждено повториться во второй раз. К тому же, снова могут возникнуть проблемы с преподавателями.
– Вы оба будете наказаны, молодые люди! – вспоминается гневный крик раскрасневшегося Стоунволла. Нет, драться Стэфан пока больше не намерен. Впрочем, как и отбывать наказание у мистера От Меня Воняет Так Что Вянут Цветы, тоже.
– Давай встретимся здесь в три и вместе поедем домой, – возникает в памяти единственное приятное воспоминание за весь день. Лили. Она хочет встретиться и ехать вместе. Ради этого Стэфан даже готов вновь пообсуждать их совместные галлюцинации. Лишь бы она ещё раз коснулась его, или дала прикоснуться к себе.
– Забавно, – вдруг думает Стэфан: – Стоило мне начать что–то делать, и уже три человека хотят встретиться со мной. Правда, обстоятельства встречи с двумя из них не сулят ничего хорошего. Поэтому, скорее всего я выберу Лили.
Стэфану становится весело, и не в силах сдержать смех он задирает голову и неистово хохочет. Проходит пара секунд, прежде чем он понимает, что выглядит, наверное, очень странно, смеясь в одиночестве посреди сквера с руками в крови.
– Как сумасшедший, – думает он. В памяти всплывают искалеченный отец в кровавом вихре и женщина, объятая пламенем – мама Лили (если верить ей на слово, конечно).
– Всё это – галлюцинации, – думает Стэфан: – Значит, я и правда спятил. Как ни странно от этих мыслей смех только усиливается. Теперь Стэфану страшно. А вдруг он действительно псих и не сможет остановить смех. Он представляет, как всё смеётся и смеётся, пока санитары не хватают его под руки и не бросают хохочущее тело в машину скорой помощи. Теперь Стэфан видит себя в палате. Он привязан к кровати, но не прекращает смеяться, размышляя о том, насколько же он сумасшедший.
Стэфан закрывает рот, из которого вылетает остаточный нервный смешок и смотрит на часы. Время 10:03. До встречи с Лили чуть меньше пяти часов. Он решает пойти немного прогуляться, а потом просто сидеть на вокзале и ждать её. Вот и всё.  Он оглядывается на колледж, ожидая, что сейчас из дверей выскочит Билл и закричит: – Ты покойник, придурок! Слышишь? Покойник! Но этого не происходит. Никто не останавливает Стэфана, и он исчезает в переулке.
Он бродит между мрачными домами. Дворы сменяют друг друга один за другим. Разноцветные детские площадки поблёскивают среди серой промозглости, напоминая расчленённые трупы клоунов. Тёмные силуэты зданий вырываются из–под земли, устремляясь в небо. Они заслоняют свет. Между зданиями, как больные сосуды курильщика, протягиваются ржавые лабиринты труб отопления. Татуированные уличными художествами стены окружают Стэфана со всех сторон. А иногда, кажется, что они сжимаются, желая поймать, раздавить. Гротескные многоэтажные надгробия, жертвы уличных вандалов. Они похожи на лицо друга, которое приятели разрисовали, когда он отключился на вечеринке, и только под утро они поняли, что он отключился навсегда от алкогольного отравления. Стэфан замечает, что старается не подходить близко к домам. И тут не надо быть гением, чтобы догадаться почему. Он просто боится. Боится, что когда будет проходить рядом, то услышит жуткий крик откуда–то сверху. И прежде, чем он успеет сообразить, что происходит, крик визуализируется в рухнувший под ноги труп. Он будет в синей форме и оранжевой каске. Стэфана обрызгает кровью, а может ещё чем–нибудь. И он будет знать, что тело, мгновение назад являющиеся человеком, разбросило составляющие на расстояние нескольких метров. Он не удивиться, как–никак сорок девятый этаж. Труп будет лежать в луже крови лицом вниз, и, несмотря на неестественную позу тела и торчащие из–под формы кости, Стэфан решит проверить, жив он или нет. Надежда умирает последней. Особенно если дело касается твоего отца. Он неуверенно протянет руку, пальцы скользнут по жёсткой ткани синей формы. Влажный воздух разорвёт замогильный хрип, рука окажется зажата между сильными мёртвыми пальцами бывшего строителя. Голова, превратившаяся в мясной фарш, поднимется, с трудом отрываясь, будто отклеиваясь, от асфальта. Оранжевая каска свалится и покатится, странно, как она ещё осталась на месте после падения. Рот – кровавая чёрная дыра с редкими астероидами зубов, промычит: – Пойдём сынок, я научу тебя летать!
– Не думай об этом! Хватит! – Стэфан пересекает улицу, входит в следующий двор. Опавшие листья здесь собраны в кучи. Из жёлтых холмиков поднимаются извилистые струйки дыма с неповторимым едким запахом.
– Так пахнет осень, – думает Стэфан и почему–то улыбается. Кое–где на лавочках возле подъездов сидят бабушки, а иногда, но реже – дедушки. Они возбуждённо что–то обсуждают, но рты их мгновенно замолкают, как только рядом проходит Стэфан. Они смотрят на него, не отрываясь, а он машинально прячет слегка окровавленные руки в карманы куртки и думает: – Заметили они или нет? Он вспоминает странную бабульку из электрички. Она крутила пальцем у виска и смотрела на него, когда уезжала. Да и всю дорогу не сводила с него неприязненного взгляда. Ещё одна странность бабульки – она смотрела на него, но не на них. Лили она не замечала.
– Интересно почему? – думает Стэфан, и деликатный голосок в голове тут же отвечает: – Да потому что Лили – такая же твоя галлюцинация, как и мёртвый папаша во дворе твоего дома, как и горящая женщина, как и вся твоя жизнь.
– Нет, – мысленно возражает Стэфан: – Лили существует, я ведь третий год уже хожу с ней одной дорогой…
– Ходишь ЗА ней, – поправляет голосок.
– Ну, за ней, – соглашается Стэфан: – Она существует, и теперь у нас с ней есть общее дело – разобраться в наших странных видениях, и я рад этому. Голосок начинает ехидно хихикать, а Стэфан предлагает ему заткнуться, и внезапно тот повинуется. Обрадовавшись этому факту, Стэфан улыбается и наконец, выходит из мрачных, пустынных дворов на оживлённую улицу. Он идёт мимо аптек, автобусных остановок и кафе. Мысли о предстоящей встрече с Лили согревают изнутри, и не дают рассыпаться остаткам рассудка, как увядшим листьям от сильного порыва ветра. Впереди через дорогу, он видит семиэтажное здание торгового центра, сделанное будто целиком из стекла.   
– Побродить по магазинам – не плохой способ убить время, – думает Стэфан и направляется внутрь.
В торговом центре шумно. Несмотря на раннее время, здесь уже полно людей. Они ходят из одних ярко–освещённых отделов в другие. Кто–то отдыхает на лавочках под рощей искусственных деревьев с фиолетовыми листьями возле фонтана. Они поднимаются и опускаются на эскалаторах. Детский смех, разговоры, шуршание одежды и пакетов.
Стэфан смотрит вверх, и всё тело замирает. Напротив выхода с эскалатора стоит Лили. Голубое пальто и светлые короткие волосы не спутаешь ни с чем. Зелёные глаза, не мигая, смотрят на него, а естественного цвета губы слегка приоткрываются, обнажая жемчужины зубов. Поднимающиеся наверх люди не замечают её.
– Да, что там не замечают, – думает Стэфан: – Они проходят сквозь неё. Он моргает, и Лили исчезает. Стэфан не уверен, что она там вообще была. Просто он думает о ней, и на миг в этой пёстрой толпе ему показалось, что он видит. Очередная галлюцинация, игра воображения.         
– Хотя, – размышляет Стэфан: – Она же говорила, что ей надо кое–куда зайти, может быть это кое–куда и есть торговый центр? Стэфан решает, что это вполне вероятно. Он кружит по этажам, поднимаясь всё выше. Постепенно надежда встретить Лили гаснет, как догорающий огарок свечи. Яркая атмосфера вокруг начинает угнетать. Не радует даже приятный запах дорогой парфюмерии и новых вещей вокруг. От мысли, что люди видят смысл жизни в том, чтобы покупать всё новые и новые тряпки, становится грустно. – Торговые центры заменили церкви, – внезапно думает Стэфан: – Теперь вместо священного писания – журналы мод, вместо икон – манекены, а вместо чуда – распродажа. Голос из громкоговорителя, как голос пастыря, вещает, куда ты должен пойти и что сделать, чтобы стать счастливее. Покупай очередную ненужную тебе вещь. И возможно, в конце жизни, задыхаясь под кучей бесполезного барахла, ты поймёшь, что голос из громкоговорителя лгал.
– Хватит мрачных мыслей, – думает Стэфан. Желудок в ответ жалобно ворчит. Стэфан вспоминает, что кроме чая за сегодня ничего не пробовал. Он идёт в кафе на шестом этаже. Девушке с приклеенной улыбкой за кассой, он говорит: – Кусочек пиццы и чай, пожалуйста. Он отказывается от дополнительных предложений, расплачивается и забирает заказ. За прилавком частично видна кухня и снующие туда–сюда повара. Слышится шипение масла, звяканье кастрюль, лязганье ножей и нетерпеливые возгласы. Внимание Стэфана привлекает женщина в строгом костюме. Она стоит спиной к нему на кухне, возле плиты. И в отличие от поваров не шевелится. 
– Наверное, она какая–нибудь важная особа и что–то проверяет, – думает Стэфан, садясь за столик у окна. Разум, однако, чем–то не доволен.
– Что–то не так с той женщиной, – предупреждает он Стэфана: – Она стоит как–то…неправильно. Руки её не там, где должны быть. Голод напоминает о себе болезненным спазмом, и он на время забывает о странной женщине. Он жадно набрасывается на еду и решает вновь взглянуть на неё, только уничтожив половину аппетитного треугольничка. О котором он вовсе забывает, вновь увидев её. Теперь он с ужасом понимает, что в ней странного. Точнее в её руках. Когда он впервые увидел её, то подумал, что она что–то проверяет на плите. А сейчас он вспоминает, что на плите ничего не было кроме её ладоней, лежащих на раскалённой поверхности. Они шипят от жара. Слышится неприятный треск. Кажется, что пахнет горелой человечиной.
– Но этого не может быть, – думает Стэфан и приглядывается получше. Глаза парня расширяются, из глотки вырывается нервный смешок.
– Она убрала руки, – тупо думает Стэфан, с улыбкой, отражающей смесь отвращения, ужаса и сумасшедшего веселья: – Их там нет.
И это правда. Теперь на плите жарится её лицо.
Стэфан понимает, что надо что–то сделать, надо кричать, звать на помощь, но рот открывается и закрывается, как у рыбы, не в силах выдавить даже намёк на звук. От звука шипящего масла, к горлу подступает только что проглоченная пища. Стэфан сидит с не дожёванным куском пиццы во рту и тупо моргает бледно–голубыми глазами. Женщина, с лицом на плите, шевелится, руки трясутся, как в припадке, она поднимает голову. Стэфан уверен, что кожа лица вместе с губами и веками осталась там – на плите. Он хочет убежать с диким криком отсюда и спрятаться, но не может шевельнуться. Женщина плавно поворачивается, повара, как ни в чём не бывало, проходят мимо неё, занимаются делами. И Стэфану в голову приходит сумасшедшая мысль: – Они не видят её. Женщина смотрит на него через расплавленные очки, лицо напоминает кровоточащую кору обгоревшего дерева. Чёрные губы разъезжаются в улыбке, изо рта начинает валить дым. Она разводит руки в стороны и визжит: – Мы все здесь горим! Стэфан открывает рот в попытке закричать, но понимает, что не может. Во время вдоха недоеденный кусочек влетает в дыхательные пути и, по всей видимости, застревает там. Стэфан хватается за горло, он задыхается. Люди вокруг удивлённо смотрят на хрипящего парня, а он смотрит на дамочку в строгом костюме (маму Лили, теперь он это понимает), которая улыбается и дымит всем телом. Сознание Стэфана заволакивает туман, в глазах темнеет, тело перестаёт слушаться.
– Чёрный туман, – думает он: – Разве бывает чёрный туман? В последний момент, до того, как сознание ускользает в пропасть, он вспоминает, что надо делать в таких случаях. Он, шатаясь, встаёт, стул падает сзади. Животом Стэфан бросается на полукруглый угол стола, с облегчением чувствуя, как злополучный мокрый кусок теста вылетает вон. Парень падает на пол и заходится в приступе кашля. Кажется, что кашель никогда не закончится. Лёгкие так и норовят выскочить наружу. Стэфан лежит на полу в позе эмбриона, тело периодически содрогается. Проходит целая вечность, а может и две, прежде чем это прекращается. Стэфан с трудом поднимается на ноги, окружающий мир расплывается. Он вытирает рукавом слёзы, навернувшиеся на глаза. Взгляд туманных глаз тут же бросается на кухню. Но, разумеется, её там уже нет. Горящая женщина, по совместительству мама Лили, исчезла. Люди вокруг с беспокойством смотрят на него, но не долго. Вскоре они возобновляют прерванную трапезу.
– Лучше бы помогли мне, – с горечью думает Стэфан: – Я ведь мог сейчас умереть. Вот так просто и глупо закончилась бы жизнь. А ведь столько ещё не сделано, не создано, не почувствовано.
Стэфан выходит из торгового центра и размышляет: – А заметил бы я вообще, что умер? Через секунду приходит другая мысль: – А заметил бы кто–нибудь, что меня не стало? Изменилось бы что–нибудь в этом мире? Пошевелив мозгами, он решает, что нет – не изменилось бы. Да мама будет грустить и плакать, а Эндрю… Стэфан представляет жалобный, почти щенячий взгляд младшего брата. Да, Эндрю тоже заметит и возможно будет грустить больше мамы. Врачи составят справку о смерти и всё. Получите распишитесь, ну или… И на этом всё. Больше ничего не изменится. Всё будет идти дальше, неизвестно куда, неизвестно зачем. Будто Стэфана и не было вовсе.
От этих мыслей Стэфан чувствует, точно это уже произошло. Он чувствует себя мёртвым.
– Ничего удивительного, – говорит деликатный голосок в голове: – Ты ведь и не живёшь. Стэфан понимает, что это правда. Он не живёт. Каждый новый день жизни, как брат близнец предыдущего. Он ни во что не ввязывается, ничего не хочет, ничего не делает. Просто существует и всё.
– Но ведь сегодня, – думает он: – Сегодня я спас Лили от её обезумевшей мёртвой матери, и не важно, была это галлюцинация или нет. Я её видел, и Лили видела – вот что важно.
– А ещё ты сегодня, наконец, ответил Биллу, – напоминает деликатный голосок.
– Действительно, – радостно соглашается Стэфан: – И не просто ответил, а побил у всех на глазах. Правда теперь меня ждёт наказание от администрации колледжа, и я чуть не задохнулся в кафе торгового центра, но это было так…
– Захватывающе, – подсказывает деликатный голосок.
– Да! – соглашается Стэфан: – И теперь я чувствую себя как никогда…
– Живым, – вставляет голосок.
– Верно! – вновь соглашается Стэфан. Он решает, что несмотря на все неприятности это всё же лучший  день рождения в жизни.
– Хватит жить в страхе, – думает он, и каждая клеточка тела трепещет от радости. Скоро он встретится с Лили – подарком судьбы, и почему–то кажется, что всё будет хорошо.
Стэфан не замечает теперь, как минует мрачные дворы, ноги обрели волю и сами несут куда–то. Он машинально шарахается от дымящих костров из листвы. Он чувствует, что теперь до конца жизни не сможет смотреть на дым и огонь без чувства липкого душащего ужаса. И он сам не понимает, насколько прав.
Мрачные стены расступаются, и впереди – через дорогу, он видит, как на платформу поднимаются лестницы. Тёмно–синий прямоугольник навеса наверху мрачно выделяется на фоне серого неба. На крыше навеса сидят несколько чёрных птиц. Их больше пяти, но меньше восьми. Они изредка машут крыльями и, каркая, перепрыгивают друг друга.
Стэфан бросает взгляд на чёрный квадратик часов на руке и с досадой понимает, что до встречи с Лили ещё чуть меньше трёх часов. Гулять больше не хочется, как и нет желания возвращаться в колледж.
– Или наткнуться на маму Лили, – думает Стэфан.
– Или на папочку, – вставляет деликатный голосок. И то ли от этих размышлений, то ли от внезапно подувшего прохладного ветра, по спине бегут мурашки.
Стэфан поднимается по лестнице, окидывая взглядом окружающую мрачную, безлюдную обстановку. Переплетения домов, огромные коптящие окурки труб заводов, бетонные заборы, одетые в колючую проволоку – всё вызывает чувство глубокой тоски и в тоже время хрупкого одиночества. Будто все люди внезапно исчезают, побросав дела, а он – последний человек на планете, стоит на платформе и ждёт девушку, которой может и нет.
Стэфан сидит на лавке под навесом, наблюдает, как за бетонным забором окружающую серость разрывают яркие краски осенних листьев. Природа ещё не мертва, но близка к этому. Стэфан не верит, что события этого дня произошли с ним на самом деле. Ведь такое может случиться разве что в какой–нибудь книге, но никак не в жизни. Однако руки всё ещё покрыты кровью Билла, в ушах звучат крики мистера Стоунволла, горло болит от кашля, а тело помнит прикосновения Лили, от которых замирает сердце.
– Когда она придёт, я расскажу ей об отце, расскажу, что она не одинока в своей проблеме, – думает Стэфан, потеплей укутавшись в куртку: – А ещё я расскажу, что к ней чувствую.
 – И расскажешь, что видишь мёртвых, – смеётся голосок.
Он не замечает, как закрывает глаза. Воображение рисует приятные картины предстоящей встречи с Лили. Она чудесным образом отвечает ему взаимностью, жуткие галлюцинации проходят, а мистер Стоунволл и Билл просто исчезают.
– Всё–таки неплохо твой папаша полетал,  – всплывают в памяти слова Билла.
– Откуда он знает? Откуда… – думает Стэфан.
– Мы здесь все летаем, – слышит он голос отца, но уже не обращает на него внимания. Утомлённый потрясениями дня, недосыпом и голодом, он проваливается в беспокойный сон, как на дно заброшенного колодца. Проезжает электропоезд, люди снуют по платформе какое–то время. И вот снова здесь только спящий Стэфан. В колодец сна не попадают звуки внешнего мира.
Во сне Стэфан на кухне, у себя в квартире. Он сидит за столом и рассматривает руки. Оказывается, гной Билла заразен. И теперь руки покрываются бугорками чудовищных прыщей. Стэфан касается пальцем одного из них, тот взрывается, выплёвывая отвратительный желтоватый гной. Но не это сейчас беспокоит Стэфана. Он чувствует, что ещё что–то не так. И это как–то связано с окном. Он знает, что он должен посмотреть туда и всё выяснить, но жуткий ужас сковывает все мышцы, стоит лишь подумать об окне. Превозмогая себя, он всё же поднимает голову, но это не так–то просто. Кухня оказывается, словно погружена под толщу ледяной воды, и каждое движение стоит неимоверных усилий. В конце концов, он смотрит на окно, глаза расширяются от страха, а в горле застревает вопль.
Окно открыто. На подоконнике стоит Эндрю, закутанный в одеяло. Стэфан протягивает брату руку, которая вдруг наливается свинцом. Немым жестом он пытается остановить брата от предполагаемого непоправимого шага.         
– Всё хорошо, – говорит Эндрю.
– Это просто шутка такая, – смеётся он и шагает в окно. На секунду в сознании Стэфана возникает надежда, что одеяло смягчит падение. Но радужные мечты исчезают под гнётом действительности, как песочный замок под цунами, когда Стэфан слышит неприятный хруст и всплеск за окном.
– Нет, – кричит Стэфан: – Эндрю, нет!
Мир переворачивается на девяносто градусов. Теперь пол становится стеной за спиной Стэфана, а стена с окном – новый пол. Куда Стэфан успешно падает через открытую створку окна, пробивая стекло. Он продолжает падать, но как–то странно – горизонтально относительно земли, будто летит. Он уворачивается от голых макушек деревьев, от падения захватывает дух. В животе будто фен, включённый на полную мощность. Воздух щекочет кишки.
Рядом возникает Эндрю. Одеяло, принявшее форму крыльев, обтягивает руки, которыми он энергично машет. Он порхает, как пташка вокруг Стэфана и говорит голосом отца: – Я уже научился летать, а ты? Стэфан понимает, что нет. И как только эта мысль приходит в голову, он срывается вниз и падает, уже как положено на землю. Смертельно–твёрдая поверхность неумолимо приближается. Стэфан в страхе закрывает глаза.
Удар встряхивает всё тело, возникает чувство, что все органы внутри за секунду меняются местами, а потом вновь встают на место. Стэфан удивлённо озирается. Он сидит в аудитории на своём месте. Все одногруппники на месте, как и мистер Стоунволл у доски. Приглядевшись, Стэфан осознаёт, что у Стоунволла и остальных на головах оранжевые строительные каски.
– Молодой человек! – Стоунволл колотит деревянной указкой по чёрной доске, привлекая внимание. Он смотрит на Стэфана.
– Где ваша каска, молодой человек? – спрашивает он, не отводя взгляда.               
– Я…моя… – Стэфан заикается, разум в тупике. Одногруппники в касках, все разом, поворачиваются и впиваются в Стэфана беспощадно–колючим взглядом.
– Молодой человек, я ведь всех предупреждал, что сегодня мы будем учиться летать! – чеканит слова Стоунволл: – Как вы собираетесь летать без каски? На этот вопрос у Стэфана (как обычно) нет ответа. В поисках поддержки, он обегает глазами помещение. Но каменные лица под касками ничего не выражают. За последней партой он замечает Билла. У него тоже нет каски. Но Стэфану от этого не легче. Билл улыбается, через щели в жёлтых зубах струится дым. Он говорит: – В три часа на площадке, придурок. Только ты и я. Стэфан пытается убежать, но не может даже встать.
– Эй, придурок! – голос Билла звучит в ушах Стэфана.
– Эй, я к тебе обращаюсь, придурок! – теперь Стэфан понимает, что этот голос не из сна.
Стэфан открывает глаза и отрешенно оглядывается. Какое–то время, он не может понять, что всё ещё сидит под навесом на платформе. Понимание ухудшает то, что когда он пришёл сюда, был день, а сейчас вокруг темно. Но голос, раздавшийся неподалёку, позволяет увериться хотя бы в одном факте. Билл рядом.

8-СТРАШНОЕ ОТКРЫТИЕ
Взгляд Стэфана выхватывает из темноты огни: бледные над железнодорожными путями, красные справа на опорах моста, оранжевые внутри уличных фонарей.
– Не может быть! – проникает в мозг Стэфана паническая мысль, в очередной раз: – Сколько я проспал? Занемевшие от холода конечности и тупая боль в шее говорят, что много.
– Ты чего вылупился на меня, придурок? – вновь раздаётся знакомый голос. Стэфан осторожно смотрит по направлению звука. И действительно. Это Билл. Он стоит на платформе в окружении двух здоровенных парней. В руках у каждого по тёмной стеклянной бутылке, явно предназначенной для чего–то покрепче чем молоко. Все они повёрнуты спиной к Стэфану и смотрят на маленького парнишку в очках, на вид лет четырнадцати. Он колышется от страха и тоненьким голоском говорит: – Я не смотрю. И тут же отворачивается. Один из здоровенных хрипло смеётся, толкает Билла плечом и говорит: – Да что ты лезешь к мелкому? Билл резко дёргается и смотрит в лицо здоровенному, смех того мгновенно пропадает. Билл ниже всех в компании, но видно, что они его боятся.
– Ты что–то сказал, или мне послышалось? – рычит Билл.
– Я…не… – здоровенный смотрит на третьего приятеля, в поисках поддержки, но не находит таковой. Воздух разрывает унылый гудок приближающегося поезда. Билл угрожающе наступает на здоровенного, оттесняя к краю платформы: – Я сам решаю к кому лезть, а к кому нет. Понял?
– Понял, понял, – здоровенный вынужденно отступает, с опаской поглядывая на приближающийся свет прожектора поезда. Парнишка в очках украдкой посматривает на Билла и компанию, рискуя снова нарваться на неприятности.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – улыбаясь, говорит Билл и кладёт руку с бутылкой на плечо здоровенному. Тот неуверенно скалится. Стэфан наблюдает за всем, боясь сделать хоть малейшее движение. Вдруг, улыбка на лице Билла сползает вниз, образуя гримасу ярости, и он с силой ударяет приятеля в живот. Слышится звон бьющегося стекла, бутылка выпала из рук приятеля, а сам он, охнув, согнулся пополам.
– Не надо мне указывать, что делать! – кричит Билл на ухо здоровенному. И прежде чем Стэфан понимает, что происходит, Билл толкает приятеля прямо на рельсы под колёса поезда.
Так чудится Стэфану, и от ужаса он даже закрывает глаза. А когда вновь открывает, оказывается, что собутыльник Билла не на рельсах. Он висит над рельсошпальной решёткой, ноги упираются в край платформы, а тело удерживается от падения только благодаря руке Билла, сжимающей куртку. – Мне кажется, ты не до конца меня понял, – смеётся Билл. Третий из компании беспокойно переступает с ноги на ногу, но больше ничего не делает. Парень в очках, забыв об опасности, вовсю пялится на разыгрывающуюся перед ним сцену.
– Ты с ума сошёл! – орёт здоровенный, то и дело глядя на поезд, который всё ближе. Он предпринимает попытку освободиться, но чуть не падает. Билл смеётся. Поезд неумолимо приближается. Гудок разрывает барабанные перепонки. Парень в очках замирает с отпавшей челюстью. В последний момент Билл вытаскивает приятеля обратно на платформу, а тот падает на колени. – Да пошёл ты! – яростно восклицает он и, поднявшись на ноги, уходит. Оставшийся здоровенный, не долго думая, пожимает плечами и уходит следом. Билл разводит руками: – Да вернитесь вы, я же пошутил. Но никто не возвращается. Билл ругается, плюёт на землю и прикладывается к бутылке. Электропоезд останавливается, тормоза чудовищно свистят, а из–под колёс вылетают искры. Пневматические двери разъезжаются. Платформу заливает свет изнутри поезда. Билл смотрит на бутылку в руке и делает несколько жадных глотков. Он отбрасывает пустую бутылку, та, жалобно звякнув, разбивается об асфальт. Билл дёргается к поезду, чтобы зайти, но вдруг останавливается и поворачивает голову. Органы Стэфана холодеют, потому что Билл смотрит прямо на него. Сидя под навесом в темноте, Стэфан совершенно забывает, что он уже не во сне.
– Если не придёшь, ты покойник, придурок! – возвращаются к памяти слова Билла.
Навес больше не делает Стэфана невидимых для любопытных глаз окружающих. Всему виной яркий жёлтый свет, пробивающийся лучистыми стрелами сквозь окна поезда. Он наполняет платформу, срывает покров темноты с разбросанных повсюду бутылок и старых, мокрых газет. Свет отражается от лица Стэфана, которое принимает вдруг оттенок белого листа. Губы Билла трогает улыбка. Благодаря свету Стэфан видит, что нижняя губа Билла слегка рассечена, а над левым глазом располагается огромное вздутие, почти закрывающее глаз, подобно последствию укола жалом огромной осы. 
– Но это не оса сделала, – думает Стэфан: – Это сделал я. Билл тоже это понимает, и нельзя сказать, что это доставляет ему удовольствие. Голос Билла напоминает шипение фитиля динамитной шашки, которая вот–вот взорвётся. Тихий, угрожающе–ровный голос. Он говорит, растягивая слова: – Смотрите, кто у нас здесь. Он делает шаг навстречу Стефану. Тот думает, что делать, но инстинкт срабатывает быстрее. Ноги поднимают тело, руки хватают сумку, и он в два прыжка заскакивает в ближайший вагон поезда.
Женский электронный голос по громкоговорителю объявляет:               
– ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ.
Но Стэфан не слушает. Он несётся из вагона в вагон, из тамбура в тамбур. Пассажиры провожают парня недоумённым взглядом. Поезд раскачивается, колёса стучат, и огни плывут за окном, как маяки звёзд посреди тёмного космоса.
– Он не зашёл…Он не мог успеть, – думает Стэфан, замедляя шаг.
– Остановись и посмотри назад! – приказывает себе Стэфан мысленно: – Его там нет. Деликатный голосок, однако, продолжает твердить обратное. И Стэфан понимает, что он прав, когда сзади хлопает дверь и раздаётся: – Я же говорил, что если не придёшь – ты покойник, придурок. По голосу слышно, что Билл запыхался, но в интонации присутствует злобное веселье. Ноги вновь несут Стэфана через пропахшие дешёвым спиртным вагоны и прокуренные тамбуры. Разум подсказывает, что вагоны скоро кончатся. Надо срочно что–то предпринимать. Иначе впереди только тупик. Стэфан представляет играющую на лице Билла безумную улыбку, когда тот поймает его.
– Ага, – думает он: – Повеселится, наверное, ломая мне нос. Идея спасения озаряет Стэфана, когда он, пробегая очередной тамбур, видит дверь, ведущую в туалет. Он ломится в неё, и тут же с ужасом понимает, что она закрыта. Он не знает, где Билл. Возможно, он отстал на вагон, или он уже стоит за спиной. Стэфан бежит дальше, а за спиной кто–то с шумом открывает и захлопывает двери.
– По крайней мере, я теперь знаю, где он, – думает Стэфан и от этой спокойной рассудительности в опасной ситуации, ему хочется смеяться.
Следующий тамбур. Стэфан бросается к двери в туалет. Где–то, уже совсем рядом, хлопают двери, и доносится тяжёлое дыхание. Ноги дрожат от усталости, рубашка от пота прилипает к спине.
– Если и здесь закрыто – мне конец, – думает он, дёргая ручку двери. Облегчённый вздох вырывается из груди, когда она поддаётся, открывая путь в спасительную тускло–освещённую кабинку. Он едва успевает запереть дверь, как в неё снаружи врезается что–то тяжёлое и начинает барабанить, подвергая замок серьёзному испытанию. Судя по голосу, это Билл.
– Я тебя достану! Слышишь? Достану! – кричит он, подкрепляя слово ударом по двери.
– Когда–нибудь ты выйдешь, – продолжает он: – И тогда, ты покойник, придурок!
Кабинка сотрясается под натиском ударов.
– Скоро дверь не выдержит, – понимает Стэфан: – И тогда… Но Билл отвечает за него: – Ты покойник! Стэфан осматривается, ищет что–нибудь, что может помочь отбиться от психа, но ничего подходящего нет. Единственный вариант оторвать от пола ржавую вонючую конструкцию, отдалённо напоминающую унитаз, открыть дверь и надеть стальной трон Биллу на голову. Стэфан улыбается, хоть и понимает, что это невозможно.
Внезапно, удары стихают, и Стэфан прислушивается. Незнакомый суровый мужской голос за дверью произносит: – Что вы делаете? Голос Билла, неожиданно потерявший уверенность, отвечает: – Я… мне просто… нужно в туалет.
– Тогда потрудитесь воспользоваться другим туалетом, иначе вам не избежать неприятностей, – сдержанно произносит незнакомый голос. Спустя несколько секунд тишины, слышится презрительный смешок Билла и звуки шагов. Где–то хлопают двери, и всё стихает. Стэфан слушает, но только мерное перестукивание колёс нарушает тишину.
Когда опасность миновала, Стэфан замечает, как же воняет в этой маленькой комнатке, больше напоминающей шкаф. Поразительно, как здесь только вмещаются убогая металлическая пародия на унитаз и раковина на стене, покрытая чем–то напоминающим смесь плесени и ржавчины. Зеркала над раковиной нет, но на месте рамка, говорящая о том, что оно когда–то здесь находилось.
Очевидно, что кто–то отпугнул Билла, и он ушёл. Проблема в том, что он всё ещё знает, где Стэфан. Выйти из убежища, рискуя попасться, или ехать дальше, трусливо спрятавшись без возможности даже узнать где ты (громкоговоритель не слышно в туалете). Эти вопросы мучают Стэфана, и чтобы успокоиться, он смотрит на часы. Время 19:30.
– Я проспал часов семь, – думает он, и сразу другая мысль врывается в сознание, как пуля в воду: – Лили! Я не встретился с ней, я…
– Да, да, – говорит деликатный голосок: – Но ты ведь был на платформе в назначенное время. Если она приходила, то почему просто не разбудила тебя?
– Действительно, – соглашается Стэфан: – Почему? Наверное, она не заметила меня или…
– Или она не пришла. А знаешь почему? – шепчет деликатный голосок.
– Нет…не знаю, – врёт Стэфан, а голосок подтверждает худшие опасения: – Потому что ты всё это выдумал. Неужели такое могло случиться наяву. На девушку, в которую ты влюблён, вдруг нападают галлюцинации, которые никто кроме вас не видит, и ты её спасаешь? Ха–ха–ха! Опомнись, это лишь мечты, сны и подсознательные желания, а ещё…
– Заткнись! – Стэфан с силой ударяет кулаком в стену, а деликатный голосок продолжает тихо смеяться.
Вдруг, всё: голос и мысли о Лили отступают на задний план, потому что замок, запирающий дверь, вдруг щёлкает. Кто–то открывает дверь специальным ключом снаружи. Ручка двери поворачивается, а сердце Стэфана сжимают холодные пальцы страха. Пальцы преобразуются в кулаки, он знает, что это Билл. И чтобы не случилось, так просто он не сдастся.
Все чувства Стэфана от напора адреналина обостряются. Он слышит, как скрипит дверь, как капает вода на грязную поверхность раковины. Слышит даже дыхание человека за дверью и стук сердца частый, прерывистый, тяжёлый. Мысли исчезают из головы, оставляя место полному присутствию в настоящем моменте. Сейчас всё решится.
Но за дверью не Билл, а женщина–контроллёр в красно–синей форме лет около сорока, с короткими тёмными волосами и деревенским лицом. Стэфан несколько секунд пытается понять, причину удивлённого взгляда женщины. Затем, опомнившись, опускает правую руку, мгновение назад готовящуюся размолотить в кашу (ну или хотя бы попытаться это сделать) того, кто окажется за дверью.
– У вас есть билет? – первой нарушает она неловкое молчание.
– Вот бы все девушки так делали, – думает Стэфан и качает головой.
– Нет, – говорит он и даёт ей нужную сумму денег, а она ему билет. На этом их общение прекращается.
Стэфан сидит в вагоне, вокруг редкие пассажиры занимаются делами. Ну как делами… Кто–то невидящим взглядом взирает на окно, а кто–то дремлет. Он с любопытством их осматривает, но вскоре переводит взгляд в окно. И  эти огни в темноте притягивают взгляд, делая его таким же стеклянным и пустым, как у людей вокруг, на которых он больше не смотрит. Он боится увидеть среди них Билла или старуху – любительницу покрутить пальцем у виска. И ещё неизвестно, кого он боится больше. Но за отрешёнными глазами Стэфана на самом деле не пустота, как кажется на первый взгляд. Там бесконечные миры воображения, где течёт настоящая жизнь.
События дня не укладываются в голове, а за окном мелькают разноцветные блики огней. Их великое множество, они заставляют сердце трепетать, а фантазию разгораться.
Стэфан вспоминает Лили, воображая, что за одним из этих жёлтеньких огоньков домов прячется она. Может быть, она думает о нём, глядя в окно на проезжающий по высокой бетонной конструкции между домами электропоезд. Вдруг, она гадает, почему он не пришёл.
– А если… – думает Стэфан, и от этих мыслей в тёплом вагоне становится холодно: – Она не пришла, потому что мама добралась до неё. Мёртвая горящая мама, она схватила её…
– Что дальше? – интересуется деликатный голосок. Стэфан жмурится (будто это поможет остановить воображение), но всё равно мысленным взором видит, что происходит дальше.
Лили охватывает пламя, и она кричит, когда волосы на голове плавятся, как пластмасса.
– А ведь если бы ты не заснул, как последний идиот, этого бы не произошло, – нашёптывает деликатный голосок. Стэфан представляет, как Лили ждёт на платформе. Ждёт единственного человека, который может ей помочь, но в итоге уезжает.
– А потом… – думает Стэфан.
– Горит, – подсказывает голосок: – Они все там горят…
– Нет, – внезапно понимает Стэфан: – Я не знаю точно, случилось ли с ней что–нибудь или нет. Да что там, я даже не знаю, действительно ли я разговаривал с ней сегодня. И скорее всего правильный ответ – нет, не разговаривал. Потому что горящие женщины не бегают по крышам многоэтажек и тем более не выживают после падений с огромной высоты. Я сошёл с ума – это точно. И чем раньше я это приму, тем лучше для меня.
Как ни странно от этих мыслей Стэфану становится легче. По крайней мере, он избавился от пугающего осознания странности и неизвестности ситуации, с которой он вынужден мириться.
– Всему есть рациональное объяснение, – шепчет он: – Я болен и я вылечусь. Лили, отец, Билл и мистер Стоунволл вылетают из головы. Он вспоминает о маме. Своей маме, а не Лили. Как–никак он возвращается с учёбы так поздно, скорее всего она будет волноваться.
– Хотя, – думает Стэфан: – Я уже не в первый раз приезжаю, когда на улице темно. Привычка бесцельно бродить по улицам – ещё одно последствие смерти отца.
Он смотрит в окно на светящиеся прямоугольники зданий, напоминающие причудливые космические корабли или таинственный глубоководный город. Он забывает, что Билл возможно ещё рядом, и что он зол, как собака. Тупая побитая собака, которой прищемили вдобавок хвост.
– ПЛОЩАДЬ БЕЛОЙ АННЫ, – разносится электронный женский голос по вагону. Стэфан вздрагивает, пробуждённый от мыслей. Это его остановка.
Он входит в тамбур и даже не знает, что в противоположном тамбуре стоит Билл, и только благодаря тусклому свету, алкогольному опьянению и чуду не замечает его.
Несколько мучительных секунд и вот поезд останавливается, двери разъезжаются и Стэфан, вдыхая свежий воздух, сходит на платформу. Приятные запахи родных мест наполняют душу спокойствием. Скоро он будет дома. Он медленно идёт через площадь, проходит мимо статуи женщины с разведёнными в сторону руками на постаменте. Лениво наблюдает, как проходят люди, спешащие по домам. Дует ветер, и Стэфан особенно остро ощущает одиночество, а потеря отца просыпается колючим горьким чувством где–то в груди. Он боится смотреть вверх – на крыши, потому что в любой момент оттуда  может кто–то упасть. Разум пытается это отрицать, но страх в тёмное время суток, как обычно одерживает верх. Он боится смотреть в тёмные переулки между домами. Он боится блеска знакомых глаз из темноты, и бледного света фонарей, отражающегося от оранжевой каски. Он боится обернуться назад, но когда от чувства, что за спиной кто–то есть, становится некуда деваться, он всё же дёргает головой, погружаясь всё больше в больную фантазию. Теперь он смотрит только вперёд и нарочно ускоряет шаг, чтобы оставить неприятные мысли позади, но они в голове и от них не сбежать. Кажется, что если почувствует прикосновение, даже лёгкое, то закричит. И будет кричать, пока не взойдёт солнце, и не важно, как на него будут смотреть.
Все жилы дрожат, а голова идёт кругом, когда Стэфан понимает, что и вперёд он боится смотреть. Ведь там человек. Он идёт в ту же сторону, что и Стэфан. Но почему эта спина вызывает чувство гнетущего страха, а в мозгу материализуется запах школьного туалета?
– Потому что это Билл, – подсказывает деликатный голосок: – Билл, от которого ты дважды чудом ушёл. Но вряд ли удача будет сопутствовать тебе в третий раз.
– Я и не знал, что он живёт в моём районе, – думает Стэфан: – Но в принципе это возможно, если он ездит в других вагонах электропоезда на учёбу, или вообще в другое время раньше или позже. Тысячи людей постоянно снуют вокруг, ничего удивительного в том, что он не замечал Билла. Но что–то подсказывает Стэфану, что всё же, он встречает здесь Билла впервые потому что…
– Он пришёл за тобой, – помогает деликатный голосок: – Он пришёл, чтобы выполнить обещание. Он пришёл сделать тебя покойником. Он будет ждать тебя возле дома или в темноте подъезда под лестницей, чтобы ты, наконец, понял, почему они все там летают.
– Нет, – думает Стэфан спокойно: – Он не застанет меня врасплох, если я прослежу за ним. Как раз узнаю, где он живёт, или что он знает, где живу я. Деликатный голосок молчит, ему нечего сказать. Стэфан понимает, что если сейчас убежит и упустит Билла, то не сможет больше спокойно спать.
– Я должен знать, – шепчет он: – Что ему здесь надо. Он замедляет шаг, стараясь прятаться за рядом идущими людьми, но не выпускать при этом из вида спину Билла. Огни в темноте подмигивают, одобряя решение Стэфана, а он продолжает неспешно идти за человеком, который очевидно хочет его убить. Страх исчезает, и приходит какой–то будоражащий азарт и страшное злорадное веселье. Стэфану это нравится, потому что теперь, он чувствует себя охотником, а не жертвой. Прохладный воздух, проникая в лёгкие, пробуждает внутри нечто сильное и древнее. Ощущение реальности жизни и спокойствие, готовое в любой момент превратиться в действие.
Ветер заставляет листья таинственно перешёптываться. Это напоминает, монотонный говор человека с диссоциативным расстройством, обсуждающего сам с собой предстоящее убийство. Бродячие собаки дарят луне тоскливую песню, а Стэфан продолжает идти за самым нелюбимым одногруппником. Внезапно Билл останавливается возле бездомного, сидящего на куске картона возле крыльца магазина. Билл оборачивается, а Стэфан делает вид, будто собирается переходить дорогу. Он вновь смотрит на Билла, а тот бросает бездомному мелочь, отмахивается от благодарностей и идёт дальше.
Оживлённые улицы сменяются безлюдными. Яркие огни увеселительных заведений сменяются потусторонними огнями уличных фонарей, бросающих призрачный свет на листья, которые словно оживают. Прятаться становится всё труднее, но Стэфан испытывает неподдельное удовольствие, скрываясь за машинами и углами, ныряя в тени деревьев, раскинувших ветви, которые напоминают колючую проволоку.
Теперь совершенно ясно, что Билл направляется не к Стэфану домой. Он заворачивает через арку в темноту двора, окружённого мрачными многоэтажками. Стэфан следует за ним. Он останавливается и выглядывает из–за угла. О стену трётся и мурлычет чёрный кот, а дальше подъезд, пара лавок напротив, наполовину скрытые кустами. Билл почему–то стоит возле этих лавок и дальше не идёт.
– Он знает, что я иду за ним, – мелькает в мыслях озарение. Но вскоре Стэфан понимает, что причина остановки Билла не в этом.
  На лавке кто–то сидит. Из укрытия Стэфан наблюдает, как этот кто–то шевелится и постанывает.
– Пойдём домой пап, – говорит Билл, странно тонким голосом. От порыва ветра скрипят качели, слышится недовольное карканье ворон и шелест крыльев. Стэфан будто врастает в холодную кирпичную стену, прижавшись к ней спиной. Запах сырости щекочет ноздри, а пьяный голос с лавки рычит: – Убирайся придурок! Но Билл не убирается, а луна заходит за чёрные гороподобные облака. Становится темнее. Мрак заволакивает всё удушливым одеялом. Стэфан задерживает дыхание и бросает взгляд из–за стены. Он видит через заросли кустов, как кто–то встаёт с лавки и хватает превратившегося в неподвижную статую Билла.
– Сынок, сынок…это ты. Слушай, помоги отцу. Вот деньги, купи… купи мне бутылку…ну сам знаешь…мне очень нужно… – голос, недавно звучавший, как рычание бешенного зверя, сейчас жалобный и сопливый.
– Тебе хватит пап, пойдём… – говорит Билл тем же тонким голосом, но речь прерывается глухим ударом и болезненным вздохом. Но что на самом деле происходит не разобрать, переплетения кустов закрывают обзор.
– Не смей указывать, что мне делать, придурок! – вновь звучит пьяное рычание, от которого Стэфану становится и страшно и неловко. Он словно становится свидетелем того, чего не должно быть. Сумасшедшая мысль приходит на ум; он уже видел подобную сцену недавно на платформе. Он чувствует, что и так уже видел и слышал слишком много. Инстинкт самосохранения и какая–то неявная тревога говорят, что надо бежать отсюда. Однако ноги словно приклеиваются к асфальту здесь – под аркой и забывают для чего предназначены. В этот момент Стэфан думает, что лучше. Потерять отца, или иметь такого отца как у Билла? Ответ не приходит на зов вопроса.
– Что это у тебя? – говорит пьяный голос: – Опять дрался?
– Нет пап, я… – говорит Билл, но голос захлёбывается, будто кто–то перекрывает доступ воздуху, зажав горло.
– Не смей мне врать, придурок! – гавкает пьяный голос: – Кто это был? Отвечай!
– Папа не… – тонкий голос Билла звучит сдавленно и прерывается тяжёлыми хрипами.
– Отвечай! – продолжает лаять пьяный голос, но в ответ раздаются лишь неприятные скрежеты горла Билла. Но вдруг между хрипами слышится глухое: – Стэфан… Тут же воздух разрывает приступ кашля и тяжёлые вдохи. Звуки разносятся в тишине, усиливаясь эхом из арки, под которой стоит Стэфан.
– Стэфан, Стэфан, – повторяет пьяный голос, в котором вдруг возникает тень страха: – Это же сын…
– Что ты рассказал ему?! Почему ты с ним подрался?! – пьяный голос дрожит.
– Ничего пап, ничего, – в голосе Билла чувствуются слёзы.
– Врёшь придурок, врёшь! – истерично орёт пьяный голос: – Ты рассказал, что это я помог его отцу отправиться на тот свет! Вот он тебе и врезал! Я знал, что с таким придурком как ты нельзя ничем поделиться! Но ты ведь сказал ему, что я не виноват… Я будто…перестал управлять своим телом…я был…одержим…
Билл хнычет, а Стэфан чувствует, что асфальт под ногами превращается в бездонную холодную пропасть.
– Придурок! Придурок! ПРИДУРОК! – орёт пьяный голос, сопровождая каждое слово ударом, вызывающим страдальческий выкрик у Билла, но Стэфан этого не слышит. Ноги, вспомнив предназначение, несут его сквозь дворы, улицы и дороги. Боль сводит мышцы, а звуки шагов взрывают туманно–серую тишину.
Стэфан с трудом дышит, лёгкие разрываются от холодного воздуха. Он держится за правый бок и оглядывается. Он среди мокрых железок на детской площадке у себя во дворе. Там, где сегодня утром стоял отец. Точнее там, где ему утром привиделся отец. Точнее не утром, а в тот момент, когда он окончательно свихнулся. Или… Стэфан не знает.
Он идёт к подъезду, а в голове чугунными молотами стучат слова, сказанные отцом Билла: – Это я помог его отцу отправиться на тот свет!

9-ДВЕ КНИГИ
На четвёртом этаже Стэфан открывает дверь квартиры и входит в темноту. Вот и дома. Прихожая погружена в полумрак. Одежда на вешалках и обувь у стены создают странные очертания. Слышно, как работает телевизор.            
– Наверное, мама и Эндрю смотрят что–то в зале, – думает Стэфан. Он включает свет, разгоняя тени по углам. Он снимает куртку и ботинки, но не идёт в зал. Ноги ведут в спальню родителей. Там пахнет мамиными духами, а двуспальная кровать выглядит нелепой и пустой. Он открывает шкаф с одеждой. Вещи отца всё ещё здесь. И в комнату из шкафа проникает запах отца. Складывается впечатление, что он и не умер вовсе, а немного задерживается на работе. И буквально через секунду он войдёт в спальню и скажет: – Пойдём полетаем со мной… А мама будет смеяться, обнимая отца: – Мы все здесь летаем. Стэфан резко захлопывает дверцы шкафа. Взгляд скользит по подоконнику. Свет не горит, и в комнату стекается синеватое сияние луны. На подоконнике что–то есть. Что–то лежит там, просвечиваясь через белоснежную тюль.
Стэфан подходит к окну, словно во сне. Он отдёргивает полупрозрачную вуаль. На подоконнике слева две книги. Они лежат одна на другой. Та, что сверху более массивная. Белая обложка, на ней большие печатные чёрные буквы бросаются в глаза.
– ПСИХИЧЕСКИЕ РАССТРОЙСТВА, – гласит верхняя книга. Фамилия автора – трудночитаемый набор букв. Руки Стэфана тянутся к ней, и вот он уже листает страницы. Книга открывается сама там, где кто–то часто читал её.
– Нет, не кто–то, – с уверенностью думает Стэфан: – Это книга отца. Аккуратные печатные слова, подчёркнутые неровными линиями синих чернил, мелькают перед глазами. Шизофрения. Галлюцинации. Параноидный бред. Дезорганизованность мышления. Нервные торопливые линии выделяют жуткие термины.  Вопросы, один за другим, загораются в сознании Стэфана, как звёзды на ночном небе: – Что искал отец в этой книге? Он тоже думал, что сходит с ума, как и я? Что он видел? Звал ли его кто–нибудь летать? Какова действительная причина его смерти – отец Билла, самоубийство или ещё что–то?
Стэфан захлопывает книгу и откладывает её в сторону. Взгляд падает на другую книгу. Она гораздо меньше. Чёрная обложка, золотые буквы на ней будто шепчут из небытия:
– ТИБЕТСКАЯ КНИГА МЁРТВЫХ.
Автор не указан. Несмотря на размеры, чувствуется, что в книге содержится колоссальная сила. За чёрной обложкой словно прячется дверь в неведомое, засасывающая в холодную пустоту. Руки сами тянутся к книге, пальцы скользят по шершавой обложке. Внутри что–то пульсирует. Окружающее пространство расплывается перед глазами, за исключением книги. Она видна чётко, даже слишком. Стэфан чувствует, что должен открыть её, должен узнать то, что она скрывает. Но вдруг…
– Сынок, – раздаётся за спиной, и книга, выпавшая из ослабевших пальцев, падает на пол.
В комнате загорается свет. Стэфан оборачивается, готовый к очередному кошмару, к разлагающимся трупам, пришедшим в гости, но это всего лишь мама. На ней синий халат. Она усталым взглядом смотрит на чёрную книгу на полу, а Стэфан её поднимает.
– Почему ты задержался? – она не отводит глаз от книги.
– Гулял, – Стэфан машинально перебирает страницы.
– Откуда у тебя эта книга? – в глаза на смену усталости приходит страх.
– Я просто… – начинает он, но она неожиданно резко перебивает: – Не надо тебе её читать.   
– Но я не… – вновь пытается вставить слово Стэфан, но мать непреклонна.
– Твой отец читал её, – говорит она: – И что в итоге?
– Она считает, что отец сошёл с ума и покончил с собой, и боится, что я повторю его судьбу, – думает Стэфан. У матери тем временем такой вид, словно она опасается, что Стэфан вот–вот выйдет из окна со словами: – Всем пока! Я полетел. И поэтому он ничего не говорит, не рассказывает о том, что видел и слышал за день. Он не хочет её расстраивать, и до конца не уверен, что было реальным, а что нет. Зачем подтверждать предположения о собственной ненормальности? Когда–нибудь он во всём разберётся и поговорит с ней. Но Стэфан в глубине души понимает, что это вряд ли произойдёт. Он отдаёт книгу маме и собирается уходить.
– Сынок, – говорит она: – Всё хорошо? В голове за секунду проносятся все происшествия безумного дня, все ужасы, неприятности и неожиданные открытия, и Стэфан говорит: – Конечно.
– Там на кухне, мы оставили тебе кусок торта, – говорит мама, чмокая Стэфана в щёку: – С днём рождения сынок.
– Спасибо, мам, – отвечает он и выходит.
– Сынок постой, – доносится из спальни неуверенный голос.
– Да мам, – останавливается Стэфан.
– Где ты взял эту книгу? – говорит она слегка подрагивающим голосом.
– На подоконнике, в спальне, – отвечает он.            
– Странно, – тихо произносит она и глупо хихикает: – Я была уверена, что выбросила её.
Стэфан в одиночестве жуёт шоколадный торт на кухне. Он вспоминает, что утром он видел в руках у отца какую–то чёрную книгу, а мама сказала, что выбросила «Книгу мёртвых». Два воспоминания, сопоставленные вместе, рождают в сознании жуткое предположение, которое Стэфан тут же пытается  отвергнуть, но не может.
– Она просто ошиблась, – убеждает он себя: – Она просто не выбрасывала её. А деликатный голосок твердит наперекор: – Это папа он приходил с утра и принёс свою книгу обратно. Он вошёл, когда дома никого не было. И не важно, что дверь была заперта, ему не нужны ключи, чтобы входить. Уже не нужны. И ты это знаешь. Возможно, он и сейчас здесь. Ты уже проверил шкаф? А под кровать заглянул? И ты должен понимать, что факт возникновения этих мыслей уже говорит о том, что с тобой не всё в порядке. Так ведь?
Стэфан доедает торт, горячий чай обжигает горло. Он идёт в зал. Деликатный голосок прав, как бы неприятно это не было. В зале уже никого. Телевизор выключен, свет погашен.
В своей комнате Стэфан смотрит на часы. Время 22:09. За окном темнота. Кто–то ложится спать, а Стэфану кажется, что он не заснёт и до конца жизни. И он даже не догадывается, насколько верно это предположение. Он сидит на кровати, старательно изучая взглядом кусок стены. Мысли неуловимо проносятся в голове, вызывая лишь смутную тревогу и вязкую тоску. Стэфан чувствует, что должно что–то случиться. Он понимает, что этот безумный день не может закончиться просто так. Он не смотрит в окно, словно опасаясь спугнуть того, кто может прийти. Того, кто может всё объяснить и возможно научить летать.
– Стэфан… – раздаётся в голове. И Стэфан улыбается этому голосу. Он идёт к окну. Взгляд с высоты четвёртого этажа падает на детскую площадку. Тени скользят по холодным металлическим конструкциям, как смеющиеся трупики давно умерших детей. Но одна фигура видна отчётливо. И это не отец, это Лили. Лицо девушки скрывает мрак, а светлые волосы отражают блеск лунно–белого изогнутого фонаря, освещающего заасфальтированную дорожку перед подъездом. Она приветливо машет, а затем жестом просит Стэфана спуститься к ней.
– Где она была всё это время? Откуда узнала, где я живу? Как догадалась, что я выгляну в окно? Что ей нужно от меня? – ворох вопросов вспыхивает в голове Стэфана, но тут же гаснет. Он не хочет знать ответы, он просто хочет к ней. Он прижимает раскрытую ладонь к стеклу.
– Неужели ты тоже галлюцинация? – спрашивает он Лили, но она естественно не отвечает. Мрачная фигура девушки продолжает маячить внизу, обхватив себя руками.
– А галлюцинация, возможно, услышала бы тебя, – смеётся деликатный голосок.
– Сейчас, – шепчет Стэфан: – Подожди ещё немного.
Он провёл целый день, делая то, что никогда раньше не делал. И, несмотря на все ужасы – было весело и интересно. Он уверен, что и закончить этот необычный день надо без привычного страха и неуверенности. Он выйдет к ней в темноту, потому что она нуждается в нём. И будь, что будет.
Стараясь не шуметь, Стэфан проходит в прихожую и одевается. Он слышит, как мама плачет в комнате рядом. Он уже привык к этому, после смерти отца, звуки рыданий часто доносятся из–за запертой двери маминой комнаты. Шнурки на ботинках не слушаются, но Стэфан всё же справляется и завязывает их. Он берётся за ручку двери, собираясь уйти, но вдруг…
– Стэфи! – Эндрю стоит в коридоре, на нём красно–чёрная пижама: – Куда ты?
– Я…Я скоро приду, не волнуйся, мне просто надо… – говорит Стэфан.   
– Не ходи туда! Я боюсь, – жалобно просит Эндрю, а в глазах малыша видно, что боится он не за себя.
– Успокойся, – нарочито ровным голосом отвечает Стэфан, хотя в душу закрадываются неприятные мучительные сомнения: – Я быстро вернусь.
– Не вернёшься! – кричит Эндрю, и в понимающих глазах малыша блестят слёзы. Внутри Стэфана вздрагивает и переворачивается, что–то тяжёлое, холодное и скользкое. Странное предчувствие чего–то необратимого.
– Я вернусь, обещаю, – говорит он и выходит, а собственные слова воспринимаются фальшиво.

10-ХОЛОДНАЯ ВОДА
Второй раз за сутки Стэфан не уверен, хочет ли он открывать дверь из подъезда на улицу, но как и в первый раз всё–таки делает это. И сейчас детская площадка не пуста. Лили здесь. Она улыбается, когда Стэфан идёт к ней навстречу. Странные огни блестят в глубине её глаз, и Стэфану становится жутко, потому что они кажутся мёртвыми.
– Прости, что не пришла, просто я… – говорит Лили, но в мгновение ока за её спиной материализуется женщина в огне. Всё как обычно: обугленная кожа и строгий костюм. Она хватает Лили за волосы и тащит её, как мешок, по земле за собой. Они движутся неимоверно быстро. Словно ветер или сверхскоростной самолёт уносятся прочь. Лили кричит, и от этого звука сердце Стэфана молотит в три раза быстрее. Руками Лили колотит не до конца умершую мать по горящим частям тела, но это не помогает. Они заворачивают под арку, и глаза оторопевшего парня тут же теряют их из виду. Однако Стэфан знает, что найдёт их. Потому что за мамой и дочкой тянется след. Кусочки чего–то обгоревшего, но всё ещё пожираемого ярким пламенем падают на асфальт, прилипая к нему. Может это одежда, а может кожа. Стэфану всё равно, он со всех ног бросается по следу, пахнущему подгоревшим и протухшим мясом.
Все жители города, будто внезапно решают попрятаться по домам, предчувствуя страшное зрелище. Улицы встречают Стэфана безлюдной пустотой. Крики Лили подстёгивают ржавой плетью по спине. Эхо шагов, раздающихся в давящей тишине, словно насмехаются над парнем, удивляясь сумасшедшему ночному бегуну. Фонари горят тревожным оранжевым светом, как свечи в руках покойников. Воздух, пропитываясь кошмаром и одиночеством ночи, пытается разорвать лёгкие изнутри. Зов Лили звучит в ушах Стэфана, но он не видит её, и только ошмётки поджаренной плоти, медленно догорающие на земле, помогают найти путь сквозь темноту. Привычные здания города напоминают лишь тени своих дневных близнецов. Пустые окна слепо глазеют со всех сторон, как неестественные отверстия в черепе трупа. Чувство нереальности происходящего охватывает Стэфана, но тут же разбивается о действительность колющей боли в ногах.
– Может быть это сон? – позволяет себе немного помечтать Стэфан, прекрасно понимая, что это не так. Лили кричит всё громче, и, так и не сократив расстояние до неё, Стэфан с ужасом понимает, что может опоздать.
Когда последние капли надежды собираются покинуть Стэфана, он внезапно видит тех, за кем гонится. Лили, скованная огненной хваткой матери, стоит на середине большого заасфальтированного моста, соединяющего части города, разбиваемого рекой. Они находятся на пешеходном тротуаре, слева от проезжей части. И улыбка горящей женщины, к которой всё ещё ведёт след огоньков, не нравится Стэфану. Он останавливается и медленно идёт к странной парочке, освещаемой бледными фонарями моста.
– Пожалуйста, мама, не надо! – рыдает Лили. Стэфан ускоряет шаг. Он не слышит ничего, кроме голоса Лили.
– Куда все подевались? – думает он: – Даже машины не ездят. Ветер ерошит волосы Стэфана, и заставляет дрожать тело. Голубое пальто Лили развевается, а пламя матери горит ровно. Стэфан уже на расстоянии каких–то пятидесяти метров от девушки своей мечты, а Лили кричит: – Не подходи! Иначе она…
Но слишком поздно. Стэфан это понимает, когда видит, как обугленный труп перебрасывает Лили, словно пушинку, через перила моста, отделяющие безопасный тротуар от холодных объятий реки.
– Нет! – крик Лили затихает где–то внизу, а горящая женщина смеётся, мгновенно рассыпается пеплом на части и исчезает, подхваченная резким и каким–то неестественным порывом ветра.
Стэфан не слышит всплесков воды, но всё равно несётся к мосту на место, где секунду назад находилась Лили. Руки хватают холодные металлические прутья, а глаза пытаются разглядеть крохотную девушку в глубине воды. Что–то привлекает внимание Стэфана. Это рука – бледная рука, уставшая бороться, дёргается в последний раз и исчезает под чёрными волнами. Бесчисленные огни ночного города, словно безмолвные свидетели, наблюдают, как парень перелезает через перила на пустом мосту. Стэфан видит, как Лили смотрит из–под воды, открывая рот в немой мольбе. Светлые волосы окружают голову девушки короной солнечных лучей. Не успев подумать, он делает шаг в пустоту. А затем наблюдает, как стремительно приближается и увеличивается в размерах, отражённый стальным зеркалом волнующейся воды, парень с безумным взглядом туманно–голубых глаз.
Оглушительный всплеск громом разрывает тишину. В момент удара вода превращается в камень, и ноги Стэфана жалобно подгибаются, но к счастью не ломаются (вроде бы). Стэфан едва успевает глотнуть свежего воздуха, как тут же оказывается погружённым в ледяной поток реки. Бешено работая руками и ногами, он всплывает на поверхность.
– Лили! ЛИЛИ! – разносится одиноко крик, но никто не отвечает. Течение несёт парня вперёд. Серые полоски берега по бокам так далеко. Слишком далеко. Он силится рассмотреть Лили под водой, но это всё равно, что искать каплю молока в цистерне с нефтью. Одежда впитывает воду, как губка. Это уже не куртка, рубашка, штаны и туфли, а тяжёлые глыбы льда, облепившие тело со всех сторон. Он вновь зовёт её, и на этот раз ему отвечают. Только это не Лили, это эхо. В ушах стоит шум бурлящей воды, и панический страх охватывает с головы до ног.
– Я не выплыву, – приходит ужасная мысль: – Я не смогу. Почему я вообще здесь? Зачем я это сделал? Вдруг всё это было лишь галлюцинацией, и никто не бросал Лили в воду, а я сейчас погибну просто так?
– Нет, – шепчет деликатный голосок: – Не просто так… Они скажут, что ты сошёл с ума и покончил с собой. Возможно, они даже скажут, что склонность к сумасшествию передалась тебе по наследству от отца. Во всём, что ты недавно делал, они будут искать признаки надвигающегося безумия и найдут их… Можешь не сомневаться. А Стэфан и не думает сомневаться, он вспоминает Эндрю. Вспоминает, как обещал ему вернуться. Резкая боль пронзает грудь то ли от мыслей об Эндрю, то ли от холодной воды, но Стэфан сразу забывает о ней, как только видит что–то бледное в тёмной глубине. Это похоже на волосы или руку. Какая разница – это Лили, какие могут быть сомнения. Он глубоко вдыхает, и вновь погружается в воду. Лицо тут же немеет, а уши ноюще болят, но он не обращает на это внимания (насколько это возможно, разумеется).
Слепо разгребая толщу воды, он на ощупь пытается найти девушку. Но все попытки тщетны. Набравшись смелости, он открывает глаза, но ничего не меняется. Вокруг расплывчатая сине–чёрная вода и никаких признаков Лили.
– Надо выныривать, – думает он: – Добраться до берега и позвать на помощь. Однако, оглядевшись, он в ужасе понимает, что не знает куда плыть. Темнота под водой везде выглядит практически одинаково. Повинуясь внутреннему чутью, он двигается по направлению, но через некоторое время понимает, что оно неверное. В голову приходит мысль о том насколько же здесь глубоко. Он мечется из стороны в сторону, но так и не достигает поверхности, а желание сделать вдох становится невыносимым. В последней панической попытке он дёргается в сторону, и чувствует, как пальцы, вышедшие из воды, обдувает ветер. Но радость длится недолго. В ту же секунду грудную клетку пронзает очередной спазм, а рот сам собой открывается, дабы совершить вдох. Вода заполняет Стэфана, пальцы уже не чувствуют дуновения, горло сжимает боль. Тело дёргается слабее и слабее, на поверхности воды мелькают блики огней.
– Почему я раньше их не заметил? – думает Стэфан напоследок. Жадная чёрная пасть глубины проглатывает парня, но ему уже не больно. Всё проходит.

11-ПЕРЕХОД
Стэфану легко. Очень легко. Тело превращается в пушинку. Он парит над всем, он летит куда–то, но ничего уже не волнует. Он умеет летать – вот, что важно. Крылья счастья и какого–то абсолютного спокойствия несут сквозь причудливую массу густых чёрных облаков прямиком к всепоглощающему блеску ослепительно белого света. Вдруг под покров спокойствия, как надоедливый червь, проникает страх. Всё естество бросает то в жар, то в холод. Стэфан уже не хочет света. Он слишком яркий, кажется, что глаза могут расплавиться. Вдобавок, оттуда исходит невероятная сила. И Стэфан боится быть уничтоженным её всепониманием и свободой. Страх каменной глыбой повисает на плечах, заставляя Стэфана с криком падать вниз. Свет остаётся позади, а вскоре полностью скрывается из вида.
Он падает сквозь серую мглу. Иногда он видит отца, тот что–то пытается сказать, но Стэфан не слушает. Он боится и падает всё ниже. Он проносится сквозь бесплодные пустыни, через дремучие леса с жутким переплетением мёртвых ветвей, напоминающих ржавую колючую проволоку, через серебристые брошенные всеми города, с одиноко разрушающимися домами. Порой он может управлять полётом, но не знает куда лететь. Он мечется по пустым улицам, но нигде не находит жизни. Стоит лишь подумать о чём–то, как это происходит. Звуки, окружающая обстановка, чувства – всё возникает из мыслей. Тревога звучит оглушительным боем барабанов в ушах, а ужас окрашивает всё в тёмные мрачные тона. Но чтобы не происходило, и какой бы безжизненной не выглядела  местность, чувство, что он здесь не один, не покидает Стэфана. За разрушенными стенами и покрытыми плесенью и сгнившими элементами мебели чувствуется незримое присутствие тошнотворного неведомого кошмара.
Вскоре, он замечает их. Они неподвижно стоят в чёрных проёмах окон, украдкой выглядывают из–за тёмных углов переулков, прячутся за деревьями в мёртвых лесах, скрипят зубами за спиной. Стэфан не знает кто они, но он знает, что не хочет смотреть на них. Потому что они неправильные, они уродливые, они не могут существовать, но они есть, как противник всего адекватного, что есть на свете. На них нет одежды, а кожа являет собой отвратное сочетание немыслимых для нормального человека цветов. Их множественные разноцветные глаза сверкают со всех сторон. У некоторых из этих человекоподобных существ Стэфан насчитывает по пять и более глаз, разбросанных как зря. Встречаются такие, у которых одна сторона лица улыбается, а другая хмурится. Уроды, орудуя бесчисленным количеством рук и ног, таскают тела, до жути напоминающие трупы нормальных людей. Стэфан убегает от них, пытаясь скрыться, но ничего не выходит. Ощущение падения также не исчезает, только концентрируется. Существа непостижимым образом всегда знают, где Стэфан и преследуют его. Они танцуют, беснуются и смеются в мерзком вихре ужаса. Они хотят, чтобы он смотрел на них. Жуткое, гротескное подобие женщины засовывает рукой в рот кишки, которые держит другой рукой. Они все пьют кровь и пожирают мясо. Стэфан замечает, что головы у некоторых вовсе не похожи на человеческие. Он видит головы волка, лисы, льва и многих других. От чудовищных песнопений, фыркающих и чавкающих звуков, хочется вырвать уши.
Стэфан убегает, падает, боится, прячется, и вскоре жуткие существа начинают отступать. Он чувствует, что скоро проснётся, потому что всё это не может быть реальностью, хоть и ощущается совершенно обратное. Не должно ей быть. Внезапно, всё затихает, и что–то резко вырывает Стэфана из объятий кошмара. Какое–то время он ещё слышит звуки надвигающегося безумия. Чавканье прожорливых пастей, хруст разрываемой плоти, бездушные возгласы и дикий смех. Богопротивные существа отступают. А Стэфану на ум приходит жуткая мысль. Он не хочет признавать это, но деликатный голосок твердит, не прекращая смеяться: – Они это ты! Они это ты!
– Нет! – кричит Стэфан, зажимая уши. Он катается по полу в какой–то пустой комнате. Дверь закрыта, но за ней кто–то скребётся. Стэфан забивается в сырой угол, широко раскрытыми глазами он смотрит на дверь. Шаги и крики. Жуткий скрип и дьявольские перешёптывания. Но среди всего этого сумасшествия возникает знакомый голос. Это Лили. Она зовёт: – Стэфан… Тихий голос будто издалека, но он реален. И Стэфан цепляется за него мысленно, и кошмары исчезают. Стэфан просыпается.
Он открывает глаза.
– Стэфан проснись! – голос Лили звучит за спиной. Он оборачивается и с ужасом понимает, что он на кладбище. Серые, чёрные, белые надгробья заполняют всё пространство вокруг. Между ними выложенные бурыми кирпичиками дорожки. Небо затянуто пасмурными облаками, а Лили в той же одежде, что и вчера… Вчера? Что было вчера? На ум приходят лишь разрываемая огнями темнота, отчаянные крики и жуткий холод.
– Лили я… – говорит Стэфан и понимает, что ничего не понимает: – Почему мы здесь? Глаза Лили пристально изучают его, она говорит: – Я шла на электричку, как обычно и вдруг увидела тебя. Я заговорила с тобой, но ты не отозвался. Ты просто шёл, не останавливаясь. И тут я увидела, что глаза твои раскрыты. Я подумала, что ты, наверное, ходишь во сне. Я пошла за тобой, ведь не могла же я бросить тебя, когда ты… Ну ты понял. Иногда ты открывал глаза, но они казались пустыми. Я просто шла рядом, чтобы присмотреть за тобой. А ты…
Лили вдруг хватается за горло и падает на колени. Из глотки вырывается страшный хрип. Лицо становится бледно–синим, а после красно-лиловым. Пальцы царапают шею, глаза закатываются внутрь, рот широко открыт.
– Лили! Что с тобой? – Стэфан в панике хватает девушку за плечи и трясёт. Она кашляет и поднимается на ноги. Теперь она выглядит так, будто не задыхалась секунду назад.      
– Что… – Стэфан не находит слов.
– Не обращай внимания, – как–то натянуто улыбается она.
– А почему… – начинает он, но она перебивает: – Долгая история. Но обещаю, что однажды я тебе её расскажу. Стэфан кивает. Преследует ощущение, что он тут уже бывал. Эти бурые дорожки, этот кинотеатр и эти бетонные коробки стройки, напоминающие огромные карточные домики, справа – всё выглядит очень знакомо. Воспоминание беспардонно стучит в сознание, как незваный гость посреди ночи.
– Да я уже был на этом кладбище, – думает он: – Ведь здесь похоронен отец.
– Пойдём, а то на занятия опоздаем, – говорит Лили, а Стэфан не возражает.
Они едут в электричке, и Стэфан из окна замечает, что город не такой как был вчера. Опавшие листья уже не покрывают улицы, их заменили огромные лужи.
– Когда это дождь успел столько налить? – недоумевает Стэфан, а Лили пожимает плечами и отводит глаза.
Поезд проезжает красный металлический мост. Стэфан смотрит из окна вниз на тёмно–зелёную воду, и вдруг яркой вспышкой воспоминаний взрываются в голове. Он вспоминает ночную пробежку, женщину в огне и Лили, с криком падающую с моста. Он вспоминает, как прыгнул за ней и искал её во мраке воды, а потом…
Он смотрит на Лили, она улыбается и отвечает вопросительным взглядом. Он рассказывает ей всё, что помнит. Она долго и серьёзно смотрит на него, затем говорит: – Я думаю, тебе приснился кошмар. Поэтому ты и ходил во сне. То, что мы видели тогда…
– Ты имеешь ввиду, то, что мы видели вчера, – перебивает Стэфан.
– Э–э… Да, – странно кивает она: – Эти наши общие галлюцинации и спровоцировали кошмар… И кстати, я не в обиде, что ты тогда…то есть вчера не пришёл. Теперь наступает очередь Стэфана смотреть на неё долго и молчаливо.
– Но ведь это ты не пришла, – говорит он, наконец. Она качает головой: – Нет, я была там, а вот тебя не видела…
– Я тоже там был, я…спал на остановке, – неловко заканчивает Стэфан.
– Наверное, я тебя не заметила, – говорит она. Он кивает: – Наверное. Сегодня на них никто не обращает внимания, и Стэфану это нравится.
Они выходят на остановке, преодолевают лабиринт дворов. Они идут мимо парка, где Стэфан видел отца в вихре из листьев и крови. Но теперь листьев нет, обнажённые стволы и ветви сверкают чернотой.
– Не могли же листья исчезнуть за одну ночь? – думает Стэфан, но факт остаётся фактом. Смутное предчувствие подсказывает, что что–то не так. Галлюцинации и сомнамбулизм ничего не объясняют, а Лили что–то скрывает.
Ряд у окна, за последней партой. Стэфан сидит не один. С ним Лили. Она говорит: – Не спрашивай, почему я здесь. Просто хочу быть рядом с тобой. Они держатся за руки под партой, и Стэфан не спрашивает. Ведь, мечта сбывается, и какая разница, почему это происходит. Тем более, никто не обращает на них внимания. Ни краснолицый мистер Стоунволл, ни одногруппники, ни даже странно тихо сидящий за последней партой Билл. Он будто не помнит, как совсем недавно собирался сделать Стэфана покойником. Он просто смотрит в одну точку, синяков и ссадин уже нет на лице, а светлые волосы на макушке заметно длиннее. Почему?
– Не спрашивай, – шепчет Лили Стэфану на ухо, и он не спрашивает. Ведь Стоунволл тоже не спрашивает, почему он не пришёл на дополнительное занятие.
Прикосновения Лили больше не доставляет неудобства и неприятных чувств, как тогда в электричке. Пальцы скользят по её руке, затем переходят на ногу. Начиная с колена, рука пробирается выше. Мягко и нежно скользит ладонь по туго натянутой ткани лиловых брюк, под ними чувствуется упругий жар. Лили дышит всё чаще, пока не перехватывает дыхание. Он отстраняет руку, милые щёчки Лили растягиваются улыбкой.
Стэфан выглядывает в окно. Там – на залитой дождём площадке бродит человек в тёмно–зелёном костюме. Он поворачивает голову, и Стэфан узнаёт это бледное лицо, седые волосы и круглые очки. Это Ричард Кинг. Он с безразличием смотрит на Стэфана и уходит, а Стэфан внезапно чувствует сильный позыв к рвоте. Не спросив разрешения, он выбегает из аудитории. До туалета недалеко, но он падает на колени прямо в коридоре, сломленный жутким спазмом, скрутившим внутренности. Рот издаёт булькающий звук и извергает наружу потоки воды и розовой пены. Жуткий запах рыбы, сырости и водорослей сводит с ума, а вода и пена продолжают литься на пол. Стефану кажется, что он сейчас умрёт, но вдруг всё прекращается. Чья–то рука ложится сзади на плечо, и Стэфан вздрагивает.
– С вами всё в порядке, – произносит незнакомый мужской голос. Стэфан оборачивается и видит Ричарда Кинга. Он улыбается.
– Да, мне уже лучше, – сдавленно мямлит Стэфан. Ричард Кинг кивает и скрывается за поворотом коридора. Из аудитории выходит Лили, она с беспокойством смотрит на Стэфана.
– Хватит с нас занятий на сегодня, – говорит она, помогая ему подняться, и они выходят на улицу. Ричарда Кинга не видно, однако портрет его так и висит над крыльцом. И Стэфан замечает то, чего не видел, когда думал, что портрет ожил и наблюдает за ним. Под фото видна дата рождения Ричарда Кинга и… Дата смерти. Он умер двадцать шесть лет назад.
– Я разговаривал с трупом, – думает Стэфан, но уже не удивляется. Подумаешь, ещё одна галлюцинация. Он берёт Лили за руку. Они идут гулять.

12-ЛИЛИ БОЛЬШЕ НЕТ
Дни сливаются в непрерывный безумный поток. И Стэфан понимает, что всё происходящее напоминает сон, в котором он лишь воображает, что живёт. Не в силах проснуться, не в силах уйти.
Лили всегда рядом. Они проводят всё время вместе – на учёбе и после. Она улыбается и держит его за руку, и Стэфан привыкает к этому. Он привыкает к запаху речной воды, исходящему словно откуда–то изнутри. Он привыкает, что порой из него вырывается поток розовой пены, а Лили падает, задыхаясь и хватаясь за горло. Это вполне нормально. Он уверен, что это последствие психических расстройств, которыми они бесспорно обладают. Ведь они с Лили продолжают видеть галлюцинации. Только теперь они намного масштабней.
– Но это нормально, – думает Стэфан: – Всё развивается, и психические расстройства тоже. И он уверен; то, что они видят именно галлюцинации. По–другому просто быть не может. Разве возможно, что внезапно изувеченные и не очень трупы, восставшие из могил, бродят по улицам. Старые и молодые, мужчины и женщины, дети. Поломанные, окровавленные, обгоревшие, сгнившие, посиневшие, бледные, безумные, одинокие, грустные и весёлые – они повсюду, и их намного больше чем нормальных людей.
Стэфан привыкает, что порой, засыпая в комнате, просыпается на кладбище. Это тоже нормально. Просто ходит во сне к отцу, чувствуя, что должен что–то сделать для него. И не важно, что он умер. И что он больше не приходит научить его летать, а мать Лили не пытается научить дочку гореть.
Давно их не видно.
Но это не имеет значения. Важно лишь то, что, где бы он ни был – на кладбище, дома или в колледже; Лили находится там же. Она не бросает его, и это придаёт уверенности. Теперь он даже поднимает руку на занятиях, но мистер Стоунволл игнорирует это.
– Наверняка знает, что я сошёл с ума, – думает Стэфан: – Боится, что я сделаю что–нибудь неадекватное. По той же причине, наверное, и Билл не видит меня, даже когда я стою прямо перед ним. А может он просто боится? Да, скорее всего так и есть.
  Билл и Стоунволл больше не доставляют проблем. Теперь Стэфана беспокоит другое. Длинный человек, одетый во всё чёрное, словно обёрнутый в саму тьму, преследует их с Лили. Иногда он видит его стоящим в провалах окон заброшенных домов, иногда разгуливающим по крышам, порой маячащим на другой стороне дороги. Стэфан не боится изувеченных людей, ведь они лишь галлюцинации, плод больного воображения, а вот насчёт чёрного человека у него нет такой уверенности. Несмотря на абсурдность, он кажется настоящим, даже более реальным, чем нормальные люди. Он наблюдает за Стэфаном, ждёт, когда тот сделает что–то. И Стэфан знает, что однажды, рано или поздно, придётся встретиться с тёмным человеком, заглянуть в пустое лицо, и узнать, что он хочет. И тогда, ускользнуть вместе с ним в неведомое, куда словно затягивают мрачные очертания тёмного тела, по ощущениям, содержащие внутри нечто гораздо больше чем космос.
Стэфан не удивляется, когда сжимает куртку и наблюдает, как из неё ручьём струится вода. Не пугает и то, что вся остальная одежда чувствуется мокрой насквозь. Ведь разнообразны причуды, создаваемые больным мозгом.
Дома, проходя мимо маминой комнаты, Стэфан слышит, как она плачет. Порой он даже видит, как круглые глазки Эндрю наполняются слезами.
– Я знаю, почему они расстроены, – думает Стэфан в такие моменты: – Близкий им человек спятил, не удивительно, что они в отчаянье. Но он не чувствует себя плохо, напротив ему хорошо, как никогда. Он пытается сказать маме и Эндрю, чтобы они успокоились, но они глухи к словам.
– Наверное, думают, что я просто брежу от болезни, – размышляет Стэфан. Он хочет показать им, что болезнь не сильно изменила его, что он всё тот же сын и брат. В такие моменты он помогает маме мыть посуду и расставлять тарелки по полкам. Но стоит ему взять в руки что–нибудь, и мать почему–то начинает кричать, а потом наполовину плача, смеётся странным отрывистым смехом. А когда он открывает вечером дверь комнаты брата, желая ему спокойной ночи, тот прячется под одеяло и дрожит там, пока Стэфан не уйдёт.
В своей комнате Стэфан не включает свет. Он открывает шкаф, разглядывая вещи, хотя не испытывает необходимости переодеваться. Классический чёрный костюм, оставшийся после выпускного, уже здесь не висит. Что, впрочем, уже не удивляет. Мама постоянно плачет.
 Стэфан закрывает шкаф, подходит к гитаре в углу. Окружающая тишина давит на психику. Пальцы касаются струн. В пустой комнате раздаётся резкий атональный звук. Из коридора слышится вскрик и звуки, быстро топающих маленьких ножек. Стэфан знает, что это Эндрю. Он иногда подслушивает под дверью. А теперь он напуган.
– А чего ты ожидал от сумасшедшего брата, – думает Стэфан и почему–то улыбается.
По ночам он ложится в постель прямо в одежде, но не даёт сну окутать сознание. Он не накрывается одеялом, потому что не холодно, и не раздевается, потому что не жарко. Разум заполняется мыслями о несделанном, а глаза буравят потолок. Стэфан чувствует желание и энергию, делать всё, что всегда хотел. И он делает. Он будто просыпается от глубокого сна. Теперь он готов жить полной жизнью, забыв о прошлых страхах. Лили рядом, и всё кажется по силам. Проблема только в том, что ничего уже не имеет значения. Никто не замечает того, что он делает. Ни мама, ни Эндрю, ни Билл, ни Стоунволл. Никто. И это злит. Очень злит. Иногда даже хочется…
– Нет, – думает Стэфан: – Не думай об этом. Он вновь подходит к гитаре, но нет сил, взять её в руки.
Порой он стоит перед окном час за часом, наблюдая, как таинственная ночь пролетает мимо. Призрачный свет пробуждает город. Мрачные мысли отгоняют сон, который не сулит ничего кроме пробуждения на кладбище посреди могил, где Лили будет просить его проснуться. Если бы он только мог. Из окна комнаты ночью, он наблюдает за каплями дождя, влетающими в цилиндр света бледного фонаря, словно из другого мира. Которого разумеется нет и не может быть, по мнению Стэфана. Хотя порой, вглядываясь в темноту, Стэфану кажется, что он намного ближе к неведомым кошмарным мирам, чем он думает.
Он смотрит из окна на знакомую детскую площадку внизу. На улице и в комнате оглушительная тишина. А через стекло проникает равномерный и визгливый скрип качелей. Это качается Лили. Бледные руки обвивают красные поручни, голубое пальто и светлые волосы развеваются, когда тело методично взлетает вверх и вниз, вверх и вниз.
– Мы все здесь летаем, – вспоминает Стэфан слова отца. И в разум проникает почти безумная уверенность в том, что скоро он узнает, где это «здесь». А Лили всё качается, на лице неестественная улыбка.
– Скрип…скрип…скрип… – нашёптывают качели гнилым листьям, чудом сохранившимися под ними. Она постоянно на них качается. Каждую ночь. Она ждёт его. Она всегда  рядом. Всегда и везде. Стэфан не хочет от неё избавиться, но само отсутствие такой возможности вызывает безмолвный ужас.
Он отходит от окна. Лили уже не улыбается.
Он лежит на кровати, взгляд направлен в вечность. Скрип качелей шелест дождя убаюкивают. Стэфан забывает обо всём и закрывает глаза. Он не замечает, как скрип качелей сходит на нет. Воображение рождает знакомое кладбище. Серое надгробье с именем отца, мокрое от дождя. Под ним ветер как зря разбрасывает искусственные цветы и колышет пожелтевшие остатки травы по бокам от дорожек из бурых кирпичиков. Справа свежая могила. Кого–то похоронили здесь недавно. Цветов под серым прямоугольником могильного камня гораздо больше. Но Стэфан не хочет читать надпись на мокром граните, пахнущем сыростью и смертью. Не хочет видеть это имя. Против воли, влажная свежевскопанная земля засасывает Стэфана внутрь. Прямо туда – к чёрному почти прямоугольному ящику. Где в знакомом костюме лежит, кто–то с посиневшим лицом и навсегда выпученными глазами. Кто–то, напоминающий гротескную куклу. Кто–то очень похожий на…
Сквозь странные видения, Стэфан чувствует, что он в комнате не один. Знакомое ощущение, теперь не вызывающее того безумного страха. Потому что он знает, кто это. Он знает её запах. Он чувствует её присутствие. Кожа ощущает тёплое, но страстное прикосновение холодных губ.
– Любишь? – шепчет Лили на ухо, а он молчит.
Ночь пролетает быстро.
Они снова в колледже, а Стэфан не помнит, как добрался сюда. Ехал ли он в поезде или… Он вспоминает, как подумал о том, что пора на занятия. И вот он здесь. Лили взбегает по лестнице, огибая шумную толпу студентов. Она улыбается, а в глазах, сверкающих потусторонним изумрудным пламенем Стэфан видит немой вопрос:
– Любишь?
Он в холле возле доски информации. Глаза пробегают объявления об изменениях в расписании и о записях в различные кружки и секции. Но не это интересует Стэфана. На доске информации, он видит знакомое лицо. Это фотография Лили. Она в белом платье без рукавов улыбается из глубины чёрно–белого снимка. Над фотографией печатные чёрные буквы, не терпящим возражения тоном, констатируют:
– СТУДЕНТКА КОНЧАЕТ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.
– Что там? – спрашивает настоящая цветная Лили с лестничной площадки.   
– Ничего, – бросает Стэфан и идёт к лестнице.
Они вместе сидят за партой. Ногтями Лили царапает что–то на столе. Стэфан смотрит на руки.
– Как давно я не щёлкал пальцами?  – думает он. Но ему и не хочется щёлкать. Ему хочется царапать, как Лили. Создать надпись. И в разуме не возникает предположений по поводу того, что царапать. Четыре слова ярче огня горят в сознании, причиняя невыносимую боль всему естеству с тех самых пор, как ему приснился тот странный сон, где горящая мать Лили сбросила её с моста. Четыре слова неопровержимой честностью заполняющие всё теперешнее существование. Четыре слова:
– МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ПЛАВАЕМ.
Он царапает фразу на парте, но дерево не поддаётся, а пальцы даже не болят.
Стоунволл объясняет новую тему, а Билл ковыряет прыщи на лице.               
– Любишь? – спрашивает Лили. Стэфан смотрит на неё. Лили немного изменилась. На ней нет одежды. Розовые маленькие соски уверенно торчат на вершинках небольших грудей. Кожа чище молока, плоский живот, аккуратный пупок. Изгибы тела теряются в укромном уголке, который прячет правая нога, лежащая на левой. Никто этого не видит. Никто не обращает внимания. Она смеётся: – Любишь? Стэфан молчит. Руки хватают упругие бедра, он притягивает её к себе. Он замечает, что тоже стоит без одежды.
– Когда я успел? – мелькает в голове вопрос, тут же выброшенный оттуда томными стонами Лили, говорящими о том, что их тела соединяются воедино. Это просто галлюцинация. Сон. Безумие. Они двигаются быстрее и быстрее. Мистер Стоунволл чертит на доске, студенты пишут в тетради, Билл разглядывает выдавленный на палец гной, а Лили кричит: – Любишь? Судорога удовольствия передёргивает Стэфана с головы до ног, и он шепчет тихое: – Да…
Мгновенно неведомая сила вырывает их из аудитории. Они летят вверх и вверх. Сквозь облака, навстречу яркому переливу одиноких звёзд. Сквозь жизнь, сквозь вечность. Но затем они падают вниз, крыши серых небоскрёбов увеличиваются, приближаясь. Они ударяются о землю. В ту же секунду, их связь обрывается. Стэфан падает на колени, изо рта вырывается поток речной воды и розовой пены. Он слышит, как хрипит, задыхаясь, неподалёку Лили. Он вновь в одежде смотрит на неё, убеждаясь в том, что и она одета. Они уже не в колледже. Они вновь на кладбище.
– Прости, – поднимается на ноги Лили: – Прости меня, если сможешь. Стэфан молчит, вставая с земли. Вокруг всё те же памятники, последние мрачные следы когда–то живых людей. Пролетевшие в один миг бессмысленные и пустые, яркие и интересные жизни. Всё пространство застилает густой серо–белый туман. Они будто на кладбище посреди облаков.
– Помнишь, я обещала рассказать историю? – спрашивает она, а Стэфан кивает, чувствуя, как находится на грани окончательной потери чувства реальности происходящего.
– Наверняка это следствие ухудшение моей духовной болезни, – думает  он.
– Ты не сумасшедший, – говорит она, словно прочитав мысли: – И я тоже. Мы не заболели. Мы умерли. И я прошу у тебя прощения, потому что можно сказать, что я убила тебя. Стэфан ничего не говорит. Слова Лили звучат будто издалека. Но он не удивляется, он не падает в обморок (если конечно теперь это вообще возможно), внезапно осознав, что умер. Нет. Напротив ему становится легче. Ведь теперь он уверен в том, о чём постоянно догадывался, но боялся это признать, съедаемый назойливым голосом разума.
– Ты ведь знал, что психические расстройства, как и сомнамбулизм ничего не объясняют. Ты догадывался обо всём, когда тебя перестали замечать, но ты стал видеть больше, – шепчет деликатный голосок, и Стэфан с ним согласен: – Ты даже отрицал очевидный факт смерти Лили, несмотря на то, что увидел ту фотографию. Ты просто не мог поверить в существование иррационального мира, даже когда сам попал туда.
За спиной Лили из тумана образуется два силуэта неопределённой окраски, они как тень похожи на девушку. Одна фигура садится слева от Лили, вторая справа. В пространстве между ними из ниоткуда материализуются чёрные и белые шарики, размером с грецкий орех. Фигура слева собирает кучу из чёрных шариков, а фигура справа – из белых.
– Ты умер, когда пытался спасти меня из реки, хотя к тому времени я сама уже была мертва, – продолжает Лили: – Ты, наверное, заметил, что какое–то время я не ходила по утрам на электричку. В то время я проходила стадии смерти, которые и ты, по–видимому, прошёл. И мы оказались в другом мире. Мы не пошли дальше. Потом я явилась тебе, и ты видел меня, в отличие от остальных, потому что с тобой связано моё незаконченное дело. Понимаешь? Чтобы пойти дальше, ты должен закончить дела, не отпускающие тебя из этого мира. Ты ходил за мной каждый день, когда я была ещё жива, и я видела, как ты на меня смотрел. Но только после смерти я поняла, что нам суждено быть вместе. Ты не мог влюбиться в меня, пока был жив. И тогда я встретила маму. Представляешь, она тоже была ещё здесь. Хотя я догадываюсь об этом, ведь я часто видела её горящей во сне и наяву. Я думала, что схожу с ума. А она звала меня к себе, звала в этот мир. И, в конце концов, я послушалась её. Я повесилась, поэтому я иногда задыхаюсь. Находясь в этом мире, мы вынуждены переживать свою смерть вновь и вновь. И я не виню маму за то, что она сделала. Мы все хотим пойти дальше. А её незаконченное дело состояло в том, чтобы я была счастлива. Но она не могла мне в этом помочь, пока я была жива. Вот такой парадокс. Я знаю, что всё это звучит крайне абсурдно, но скоро ты сам осознаешь, что в этом мире нет логики. Здесь всё не то, чем кажется на первый взгляд.
Странные фигуры складывают шарики в кучи посреди кладбища под стальными тучами тоскливого неба, а Лили продолжает: – Мы с мамой поняли, что наши дела взаимосвязаны. Закончив своё дело, я стану счастливой и тогда, мы с мамой сможем пойти дальше. Осознав это, мы решили убить тебя. Но какое–то время мы не могли этого сделать, потому что твой отец охранял тебя, не подпуская близко нас. А после всё–таки мама приноровилась справляться с ним. И я поняла, что время пришло. Мы с мамой разыграли ту сценку с нападением, и я познакомилась с тобой, чтобы не вызывать подозрений. Я оставила тебя на время учёбы, но всё время присматривала за тобой. Мама пыталась убить тебя ещё в торговом центре, напугав. Но ты не задохнулся. И тогда мы придумали план с рекой, дождались темноты, чтобы никто тебя не увидел. Чтобы никто… Никто не смог помочь. Я знаю это ужасно. Убедившись, что ты умер, я караулила тебя у твоей могилы. Обычно именно там появляются души умерших, если им не удаётся пойти дальше сразу. Дождавшись тебя, я сделала всё, чтобы ты признался мне в любви. И как видишь, мне это удалось.
Стэфан молчит. Он не видит мамы Лили, наверняка она всё ещё отвлекает отца. Фигуры внеземного цвета продолжают монотонное занятие. Кучки чёрных и белых шариков растут, но пока нельзя сказать каких больше. Благодаря рассказу Лили, окружающее безумие приобретает жуткий парадоксально–абсурдный смысл. Он вспоминает всё, что произошло в этот день. В день рождения, и как оказывается в день смерти. Всё: видения, странности – это лишь результат борьбы за его душу.
– Я боялся отца, а он пытался мне помочь, – думает Стэфан: – Я любил Лили, а она убила меня.
– А ещё ты проспал всю жизнь, боясь делать то, что тебе нравится, – шепчет деликатный голосок: – А теперь ты умер и ничего не вернуть.
Ярость просыпается внутри, и мир вокруг дрожит от неё. Становится темнее. В ушах звучит звон разбивающегося стекла, не имеющий никакого отношения к физике. Из тумана доносится шелест крыльев и пронзительное карканье. Смерть, отчаянье и боль будто обретают форму, заполняя воздух. Стэфану кажется, что он чувствует запах гнилых листьев, искусственных цветов, влажных памятников, сырой земли и мёртвых людей там – внизу.
– И один из них я, – мелькает ошеломляющая мысль. Но это самообман. Он уже ничего не может чувствовать. Ведь он мёртв. Труп. Навсегда. И точка.
– Я правда люблю тебя Стэфан, – говорит Лили: – Прости меня… На секунду Стэфану кажется, что изумрудные глаза девушки блестят от слёз, но он тут же отгоняет эту мысль. Мёртвые не плачут.
– Но она ведь плакала тогда в электричке, – напоминает деликатный голосок.
– Она притворялась, – обрывает голосок Стэфан, и он молчит.
Происходящее далее напоминает предсмертный кошмар душевнобольного, размозжившего голову о стену в палате. Стэфан видит, что двойники Лили больше не складывают шарики. Теперь отчётливо ясно, что куча чёрных шариков слева больше, чем белых справа.
– Нет, – вздрагивает Лили: – Вы неправильно подсчитали.
Гротескные копии Лили не реагируют на слова, они стоят, каждая над своей кучей шариков. Их лица скрыты за пеленой неземного цвета, постоянно переливающейся. Они не шевелятся. Работа окончена.
– Нет! Нет! НЕТ! – кричит Лили: – Это неправильно! Я не пойду туда! Пальцы девушки судорожно сжимаются, на лице гримаса ужаса, грудь под голубым пальто тяжело раздувается. В тумане мелькают странные лица и фигуры, мгновенно уничтожаемые ветром. Ну, или чем–то вроде этого.
Обезумевшими от злобы и страха глазами Лили озирается вокруг. С криком, напоминающим странную смесь рыдания и смеха, она ногой разбивает кучу с чёрными шариками. В ту же секунду ярчайшие вспышки фиолетово–чёрных молний озаряет всё вокруг. От оглушительного грома разрываются уши, Стэфану приходит на ум картинка, где огромные планеты сталкиваются друг с другом в космическом взрыве. Копии Лили вместе с чёрными и белыми шариками исчезают, словно их и не было. Сквозь туман со всех сторон начинает проглядывать тьма. Откуда–то налетает бешеный ветер, несущий на крыльях дождь, снег и отчаянье. Жутких лиц в непроглядной тьме становится всё больше. Лай собак, смех гиен, карканье ворон и утробное рычание чего–то неведомого окружают, заставляют дрожать от страха.
– Он здесь, – возникает у Стэфана сводящая с ума мысль: – Он нашёл нас…
Стэфан чувствует, как он приближается, несмотря на потустороннюю мглу. И по взгляду Лили, он понимает, что она это чувствует тоже. Безумные отголоски невидимых животных и чудовищ тонут в нарастающем гуле, напоминающем завывание ветра в трубе диаметром в миллионы световых лет. Из практически абсолютно чёрного тумана, изредка просвечиваемого фиолетово–красными молниями, материализуются и исчезают корчащиеся руки, клацающие зубы, извивающиеся щупальца, дьявольские хвосты, орущие рты, горящие зелёным огнём глаза и другие конечности, некоторые из которых Стэфан не может даже сопоставить с населяющими планету животными, насекомыми и людьми. И внезапно, как смерть от инфаркта, из разыгравшегося театра ужаса появляется он. Тёмный человек. Он стоит у Лили за спиной, будто чувствуя, что она оборачивается, а Стэфан не может даже щёлкнуть пальцами. В правой руке, прижав к груди, тёмный человек держит овальное зеркало, окружённое рамой с чёрной резьбой, напоминающей смесь переплетённых мёртвых ветвей деревьев и чего–то ещё. От чего у Стэфана возникает желание, оказаться отсюда, как можно дальше, надеясь сохранить остатки здравомыслия. Левую руку тёмный человек прячет за спиной. И Стэфан совсем не уверен, что желает узнать, что в ней.
– Это несправедливо! – стонет Лили не своим голосом, от содержания отчаянья в котором у Стэфана сжалось бы сердце, если бы это было ещё возможно. Но тёмный человек не отвечает ей. Вместо этого он подходит ближе к дрожащей девушке и подносит жуткое зеркало ей к лицу. Нечеловеческий безумный крик возносится вверх из широко открытого рта Лили, а Стэфан ощущает вечную свободу и головокружительно–трепещущий страх небытия, смешавшиеся в тёмном человеке. В пустом тёмном лице читается визжащий ужас от колоссальных пространств неизвестности, содержащих бесконечное число иных миров и ледяной страх от осознания временности вечности.
Лили падает на колени, но прежде Стэфан замечает в зеркале неимоверной уродливости карикатурную подделку на лицо Лили. Оно синего цвета, три пары жёлтых глаз безумно вращают зрачками, а два вертикальных рта обвисшими губами изображают что–то напоминающее улыбку и голодный оскал одновременно, грязные тёмные волосы висят, словно гнилые водоросли.
– Ты прав… Ты прав… – шепчет Лили, опустив голову: – Я не достойна… Я во всём виновата… Я убийца… Она шепчет одно и то же вновь и вновь, пока фразы не наслаиваются одна на другую, превращаясь в бессвязное бормотание.
Тёмный человек медленно опускает зеркало, и наконец, показывает то, что прятал за спиной. Это верёвка с петлёй на конце, сотканная из скользящего чёрного тумана. Размахнувшись, он забрасывает петлю на шею Лили, а та не сопротивляется, не шевелится, только бормочет. Петля затягивается, сжимая светлые волосы, поглощая их, и Лили падает ничком на кладбищенскую землю. По глухим звукам Стэфан определяет, что она всё ещё шепчет. Прямо в землю. Прямо в могилы. Губы размазывают грязь.
Тёмные человек не спеша разворачивается и уходит в рвущий, кружащийся, жуткий туман. И Стэфан готов спорить на что угодно, что в последний момент пустое лицо тёмного человека направлено на него. Он будто говорит:
– Скоро…Уже скоро…
Тёмный человек исчезает в тумане. Лили, как безвольная кукла тянется следом, ведомая чёрной веревкой.
Ослабевшие руки не цепляются за землю, а ноги в обтягивающих лиловых брюках, как поломанные, тянуться за телом. Проходит мгновение, и Стэфан понимает: – Её больше нет…

13-АКВАПАРК
Мрачный туман вместе с жуткими криками, потусторонним гулом и странными образованиями отступает. А Стэфан вдруг обнаруживает себя, лежащим на собственной могиле. Рядом могила отца. Он вновь поднимается на ноги. От тумана нет следа. Серые надгробья, бурые дорожки, стройка, шум города издалека – всё как обычно. Сквозь металлические облака пробиваются лучи солнца.
– Стэфан…сынок, – раздаётся неподалёку, и в первый раз за долгое время Стэфан не боится знакомого голоса. Это отец. Он стоит возле своей могилы. Синий рабочий костюм, оранжевая каска, торчащие кровавые кости – всё при нём. Он улыбается сыну, а тот отвечает тем же. Они стоят, разглядывая собственные надгробья. Стэфану даже кажется, что он чувствует знакомый резкий, немного неприятный, но такой родной запах одеколона отца. Но вскоре наваждение пропадает.
– Ну что пойдём, сынок? – шевелятся рассечённые губы отца.
– Куда? – отвечает Стэфан вопросом на вопрос.
– Гулять, сынок… – говорит отец задумчиво: – Пойдём гулять…
Стэфан не спорит.
Наступает вечер. Они бродят по городу. Двое мёртвых среди многих таких же. Они идут молча, наслаждаясь прогулкой и обществом друг друга. Но иногда они всё же говорят. Они отвечают другим мёртвым. Они отвечают тем, кто их видят, кого видят они.  Навстречу идёт, подрагивая, усатый мужчина, с бешено выпученными глазами и перекошенным судорогой лицом. Волосы на голове мужчины стоят дыбом, по ним будто проскакивает что–то ярко–синее, похожее на электрический разряд, заставляющий глаза дёргаться, а губу задираться вверх. Проходя мимо Стэфана с отцом, он говорит скрипучим голосом: – Мы все здесь трясёмся.
– Мы все здесь летаем, – с улыбкой отвечает отец. Сразу за мужчиной бредёт девушка с задумчивым взглядом. Чёрные волосы, чёрное платье, чёрные чулки, чёрные сапоги на высокой платформе и красные запястья, с которых на асфальт капает кровь, оживляющая и дополняющая образ.
– Мы все здесь кровоточим, – грустно шевелятся губы в чёрной помаде.
– Мы все здесь плаваем, – не задумываясь, отвечает Стэфан. Он делает это вновь и вновь. Повторяет одну и ту же фразу, общаясь с мёртвыми вокруг. Своего рода приветствие в ином мире. Трупам просто нет числа. Каждый говорит заветные слова. Кого–то тошнит кровью, кто–то разрывается на куски, кто–то ломается, кто–то падает и корчится. Все без исключения переживают смерть снова и снова, а потом идут дальше заниматься делами. Незаконченными делами.
– Интересно, а как я выгляжу, – думает Стэфан: – Наверняка, это страшное зрелище. Он смотрит в сверкающие витрины магазинов, но там нет отражения ни его, ни отца, ни других мёртвых. Он вспоминает видения, где сырая земля могилы засасывает внутрь. В голове всплывают синее лицо и жуткие выпученные глаза, как у резиновой пугающей маски. И теперь он рад тому, что не отражается и не отбрасывает тени. Наверное, он сразу же сошёл бы с ума, увидев своё мёртвое лицо утопленника.
– Хотя, вряд ли тут можно сойти с ума…Я ведь мёртв, – думает Стэфан и улыбается.
– Теперь ты всё знаешь, сынок? – внезапно, прерывает молчание отец.
– Да… – неуверенно отвечает Стэфан: – Думаю, что знаю. Отец грустно качает головой: – Прости меня… Я знал, что на тебя охотятся и пытался предупредить тебя, но меня отвлекли… Стэфан молча кивает.
– Я знаю, какого это, видеть мёртвых при жизни…Ты наверняка думал, что сходишь с ума, как и я в своё время… Я искал ответы в книгах по психотерапии, но не нашёл их там, – продолжает отец: – Только «Книга мёртвых» помогла мне во всём разобраться. После моей смерти, твоя мама выбросила её, но я нашёл и вернул книгу домой, чтобы и ты всё понял, но, по–видимому, я опоздал.
Стэфан вновь кивает, в голове странные события собираются в абсурдно–логическую мозаику.
– А почему я мог видеть тебя и Лили, пока был жив? – спрашивает он.
– Потому что живые могут видеть призраки тех с кем у них есть незаконченные дела, – просто отвечает отец: – Я тоже видел… Последний раз тогда на сорок девятом этаже…Я был словно загипнотизирован и сорвался… А тот призрак вселился в моего коллегу и наступил мне ногой на пальцы, делая вид, что пытается помочь…Думаю, так всё и было.
– Я будто… Перестал управлять своим телом, – всплывают в голове Стэфана слова пьяного папаши Билла.
– Мы можем вселяться в живых? – удивлённо таращится на отца Стэфан.
– Да, – смеётся тот: – Здесь вообще возможно многое, если не всё… Поэтому многие не хотят отсюда уходить.
– А куда можно уйти? – тихо спрашивает Стэфан. На ум тут же приходит тёмный человек со страшным зеркалом, бормочущая в землю Лили и давящий, удушливый, чёрный туман с неведомыми тварями внутри. Отец долго смотрит на Стэфана, собираясь с мыслями. Они минуют улицу за улицей. Проходят мимо веселящихся людей в кафе, ресторанах, клубах. Мимо бесцельно гуляющих и спешащих домой людей. Мимо таинственных парков, гнетущих переулков и ярких площадей. Мимо живых и мёртвых.
– Ты можешь вернуться в мир живых, – задумчиво выговаривает отец: – А можешь пойти дальше… В другие миры…Хорошие или плохие…Не знаю, но думаю всё зависит от твоих дел при жизни, а может и нет. Стэфан вспоминает чёрные и белые шарики.
– Некоторые не хотят идти дальше ещё потому, что для завершения дел им надо убить своих знакомых и родственников. Поэтому они просто ждут, пока те сами умрут. Правда, некоторые не выдерживают ожидания. Время здесь тянется намного дольше. Они сходят с ума, срываются. И происходят… Несчастные случаи, – продолжает отец.
– Всё ясно. Ты завершаешь дела, тебя судят по ним, а может и нет, и отправляют дальше, либо ты перерождаешься в мире живых, – подводит итоги Стэфан. Отец кивает с улыбкой.
– Всё правильно, и предугадывая твой следующий вопрос, я не собирался тебя убивать, чтобы завершить наше дело, – смеётся отец, но вдруг вновь становится серьёзным: – Есть ещё один способ пойти дальше без суда…
– Какой? – Стэфан широко открывает глаза.
– Надо узнать себя, – торжественно произносит отец.
– В смысле? – разевает рот Стэфан.
– Если бы я знал, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, – опять смеётся отец.
Они идут дальше, сырой ветер создаёт волны на лужах. Они переходят дорогу, и внезапно отец останавливается. Стэфан хочет знать причину остановки, но через секунду всё понимает. Они перед решётчатыми воротами, над ними, растянутая на двух шестах, широкая металлическая пластина синего цвета. Жёлтые буквы сообщают прохожим:
– АКВАПАРК.
Вдруг Стэфану хочется плакать.
– Наше незаконченное дело, – шепчет он: – Прости меня пап, что я тогда…
– Ничего страшного, – улыбается отец: – Никогда не поздно.
Створки ворот скованны массивной ржавой цепью и таким же замком. Аквапарк закрыт до следующего лета. Но это проблема для живых. Стэфан и отец проходят прямо через старый металлический забор. Прямо сквозь эту ржавую сетку. Крошечный домик с покатой крышей и надписью «Касса» встречает мёртвых гостей пустотой и одиночеством. Полукруглое окошечко закрыто, лист с расценками над ним сейчас уже никого не волнует.
Они проходят мимо домика. Идут мимо пустых бассейнов, с редкими листьями и мусором на выцветшем дне. Они идут туда – к разноцветным огромным горкам. Зелёные спирали, белые и синие трубы, жёлтые пологие скаты и другие разнообразные радости для детей и взрослых, сейчас на ржавых красных опорах под редкими лучами заходящего солнца выглядят как–то жутковато.
– Будто там призраки, – думает Стэфан и начинает смеяться от комичности этой мысли.
Стэфан смотрит на отца, и они бросаются бежать наперегонки к горкам. Стэфан сразу выходит вперёд, но, обернувшись, не видит никого позади. В следующую секунду он с радостью замечает отца на вершине зелёной спирали, тот приветливо машет и, в шутку зажав поломанный и окровавленный нос, скатывается с горки. Он с криком вылетает из спирали, исчезая в пустом бассейне, а в следующий момент уже стоит на вершине синей трубы, готовясь к очередному спуску. Стэфан с улыбкой присоединяется к нему.
Они смеются и катаются вновь и вновь, пока не становится совсем темно. Иногда они проваливаются сквозь горки, а иногда и сквозь дно бассейна в землю. Шум города не долетает сюда. Здесь время остановилось. Но, проходя мимо ржавого забора аквапарка, и глядя на чёрные загадочные силуэты горок на фоне фиолетово–синего звёздного неба, люди порой останавливаются и смотрят внутрь, прислушиваясь. В такие моменты им кажется, что они слышат или даже видят тех, кто когда–то бывал здесь, а может, есть и сейчас. Они ощущают непередаваемую магию заброшенного места, а возникающую в животе в виде щекочущего чувства и распространяющегося по всему телу. Им кажется, что они находятся на пороге неведомых миров. Но они не знают или не хотят знать самого главного. В действительности – им не кажется.
Скатываясь с очередной горки, Стэфан замечает отца внизу. Тот стоит возле края тёмного прямоугольного провала бассейна и улыбается. Но не это беспокоит Стэфана. Он не один. По бокам от отца две копии неземного переливающегося света выполняют знакомую уже Стэфану процедуру – собирают в кучки чёрные и белые шарики. Стэфан падает в бассейн, а когда выбирается, фигуры уже не шевелятся. Работа окончена. Белых шариков больше чем чёрных.
– Папа… – Стэфан протягивает руки к отцу, замечая, что тот начинает растворяться, разрываемый светом, и частички его вновь выглядящего здоровым тела улетают куда–то внутрь и вверх, к звёздам.
– Но скорее всего намного дальше, – думает Стэфан: – Дальше вселенной и дальше того, что за вселенной.
– Сынок слушай меня внимательно! – кричит отец, но голос звучит глухо, издалека: – Смысл не в том, сколько ты не сделал, а в том насколько тебя это тяготит. Отпусти это. Не злись, перестань цепляться за привязанности и…
Но отец не договаривает. Он идёт дальше. Нет и странных фигур–копий. Кто–то будто включает звук в мире. Где–то залаяла собака, загрохотали машины, засмеялись люди.
Стэфан один стоит в темноте посреди заброшенных одиноких горок и пустых бассейнов. Звёзды – вечные свидетели, наблюдают сверху бледными глазами, а парень с синим лицом машинальным движением заламывает пальцы на руках.

14-МАМА БОЛЬШЕ НЕТ
Сквозь мрак, прорезаемый кое–где тёплыми огнями ночного города, Стэфан добирается домой. Он идёт по тёмному коридору. Рыдания матери за дверью сегодня почему–то кажутся особенно тяжёлыми. В пустой комнате как обычно темно, а гитара по–прежнему одиноко стоит в углу. В порыве какой–то странной надежды Стэфан выглядывает из окна на детскую площадку.
Взгляд касается жёлтых крыш пластмассовых башенок замка, сине–зелёных лестниц и пустых качелей. Теперь только ветер, не спеша и аккуратно, качается на них. Ведь Лили больше нет, как нет и отца (по крайней мере, в этом мире). Никто не приходит сюда, чтобы смотреть в окно комнаты Стэфана там – на четвёртом этаже, за голыми чёрными когтями деревьев.
Стэфан отходит от окна, падает на кровать. Он ждёт, а деликатный голосок настойчиво твердит: – Они не придут.
– Нет, – возражает Стэфан: – Придут… Я завершил дела и с Лили, и с папой…Они скоро появятся.
Но они не приходят. Фантастические двойники не материализуются, чтобы подсчитать чёрные и белые шарики. Их нет. Их нет ночью, их нет и утром. Кажется, что время – это вялотекущая, а порой вообще неподвижная густая липкая масса. Оно начинает раздражать Стэфана, крайне раздражать. От осознания бессилия и одиночества, Стэфан кричит в потолок. Несколько книг, будто сами собой падают с полок. Деликатный голосок внутри смеётся.
– Они сходят с ума…сходят…с ума…с ума…срываются… – возникают в памяти слова отца: – Время…дольше…несчастные случаи…
– А сколько ты продержишься? – веселится деликатный голосок, а Стэфан старается не слушать этот противный, неотвязный шёпот. Он слышит, как мама собирается на работу, а Эндрю в детский садик. Хлопает входная дверь и наступает тишина. Теперь он точно один.
Проходит вечность и входная дверь хлопает снова. Стэфан узнаёт сдавленный плач. Это мама. Из окна в комнату проникает свет, а мама обычно возвращается, когда уже темно.
– Почему она вернулась так рано? – появляется вопрос, но тут же забывается. Стэфана это не волнует. Фигуры–двойники проводники в другие миры – вот, что важно. Он ждёт их, и под звуки вырывающейся из матери боли забывается в странном бреду, лишь отдалённо напоминающем сон нормального живого человека.
Он видит знакомое кладбище, где под землёй лежат он, отец и ещё много кто. Из ниоткуда налетает чёрно–серый туман, заслоняя солнечный свет, заслоняя всё вокруг. Жуткие щупальца, когтистые лапы и странные руки, образуемые туманной дымкой, проникают под землю. С ужасом Стэфан наблюдает, как разверзается сырая могильная твердь. Уродливые конечности вытаскивают наружу чёрный гроб. Они срывают деревянную крышку и бесцеремонно вытряхивают на землю, что–то похожее на странную куклу в чёрном костюме со школьного выпускного. Куклу с синим лицом и неестественно выпученными туманно–голубыми глазами. В следующую секунду неведомые существа тумана разрывают слегка тронутый тлением труп. Стэфан в страхе отворачивается и видит его. Тёмный человек стоит на крыше стройки. Пустое лицо наблюдает за происходящим. В руках верёвка из чёрного тумана, а на конце в петле – Лили. Она стоит на четвереньках в голубом пальто, как рабыня. Светлые волосы, развеваясь, закрывают лицо.
Вдруг, что–то пробуждает Стэфана. Что–то происходит. Или вернее, что–то больше не происходит. Что–то к чему Стэфан так привык. Что–то без чего теперь так тихо. Внезапная вспышка озарения, и Стэфан всё понимает. Мама больше не плачет.
Он встаёт с кровати и выходит в коридор. Предчувствие чего–то необратимого настигает Стэфана у входа в мамину комнату, но он отчаянно отгоняет холодное чувство. Поколебавшись, он проходит в комнату сквозь дверь.
Мама лежит на кровати. Правая рука свисает с края, пальцы касаются ковра. На ней белая блузка и чёрная юбка. На груди покоится раскрытый фотоальбом, подарок Стэфана. На фотографии маленький Стэфан сидит на плечах у отца (они оба в одних плавках), мама в купальнике обнимает отца за талию, а позади, сливается с небом яркое бирюзово–зелёное море.
– Когда это было? – вспоминает Стэфан, и не может этого сделать. Он знает только, что это было до рождения Эндрю. На тумбочке возле кровати стоит стеклянная бутылка с янтарной жидкостью, определённо спиртосодержащей. Рядом покоится разорванная, как дохлый кот колесом машины, упаковка таблеток, название трудночитаемо. Под всем этим располагается лист бумаги.
– Нет не лист, – думает Стэфан: – Записка…
– Предсмертная записка, – поправляет деликатный голосок. Стэфан не читает записку. Это не имеет смысла. Всё и так ясно. Он выходит из комнаты сквозь стену. Единственное, что он знает; мама не спит. Люди не спят без дыхания и с открытыми глазами.

15-МАРИОНЕТКА И ШТОПОР
Стэфан весь день бесцельно бродит по городу и возвращается домой только вечером. Он заходит в комнату к матери.
– Может она проснулась? – мелькает безумная мысль. Но нет. Она лежит всё там же, холодная бледная рука прижимает к груди фотоальбом, глаза удивлённо открыты. Стэфан подходит к кровати.
– Надо закрыть ей глаза, так будет правильно, – думает он и проводит аккуратно пальцами по векам. Но ничего не происходит. Глаза всё так же таращатся на него. Он повторяет процедуру вновь и вновь, а результат всё тот же. Он машет руками, как сумасшедшая мельница, но они лишь проходят через лицо матери, ничего не меняя. Злость холодным колючим шаром катается внутри и внезапно взрывается. С кухни доносится грохот разбивающегося стекла, и Стэфан успокаивается. Он вспоминает, что слышал когда–то о том, что через какое–то время после смерти, человеку уже нельзя закрыть глаза. Он проходит сквозь стены в свою комнату.
Заканчивается ещё одна долгая ночь, и надежда на приход двойников тает всё стремительней, как кусок льда, брошенный в костёр. Вдруг громкий треск разрывает воздух оглушительным шумом, но Стэфан не реагирует. Он беспокойно бродит из угла в угол по комнате. Грохот повторяется снова и снова, постепенно усиливаясь, пока не заканчивается яростным взрывом вперемешку с топотом ног и руганью.
– Похоже, кто–то выломал дверь, – предполагает деликатный голосок.
Раздаются быстрые шаги, и дверь в комнату Стэфана открывается. За ней полицейский в чёрной форме и фуражке. Среднее телосложение, лицо покрыто паутиной морщин, под носом щёточка седых усов. Внимательно, но без особого интереса он осматривает комнату, не замечая стоящего возле окна Стэфана. – Сюда! – слышится из глубины квартиры испуганный молодой голос, и седовласый полицейский уходит, не потрудившись закрыть дверь.
Стэфан слышит разговор.
– Она мертва, – молодой голос слегка дрожит: – Вот она на кровати.
– Давай я здесь буду делать выводы сынок, – медленно и скрипуче, как болтающаяся ржавая дверь, звучит голос, наверняка принадлежащий усатому. Проходит несколько секунд, и скрипучий голос возвещает: – Ну…На этот раз, ты не ошибся, сынок. Вызывай белых халатов. Молодой голос разговаривает с кем–то ещё, но слов не разобрать, он слишком взволнован.
– Почему люди вообще делают это? – спрашивает молодой дрожащий голос через некоторое время.
– Откуда я знаю,– в скрипучем голосе чувствуется раздражение: – Хотя у этой дамочки были причины. За год она потеряла мужа и старшего сына. Но ты ведь это и так знаешь.
– Нет, откуда? – удивляется молодой голос. Скрипучий голос говорит что–то невнятное.
– Понятно, – протягивает молодой голо. Скрипучий голос вновь что–то быстро тараторит, а Стэфан разбирает только: – …привела с утра…а вечером никто не забрал…позвонили…представляешь?
– Да, – протягивает молодой голос: – А что же с ним теперь будет?
– Что, что…его отправят в приют… «Тихие сосны»…кажется… – скрипит усатый.
Вдруг, Стэфан понимает, что больше не может находиться в этой квартире. Он окидывает комнату прощальным взглядом и выходит наружу прямо через окно.
Он бродит по городу день за днём. Со временем он осознаёт, что ходить ему вовсе не обязательно, и тогда он парит. Он пробует мгновенно перемещаться из одного места в другое, и у него получается. Правда, на небольшие расстояния. Он гуляет по крышам и прыгает с них, наслаждаясь ощущением полёта. Он ходит из дома в дом, из квартиры в квартиру, наблюдая за тем, как живут люди. Осознав некоторые новые возможности, он развлекается, гремя предметами по ночам. Он смеётся, когда дети и взрослые испуганно просыпаются, а потом ложатся вновь, не выключая свет. Он летает по магазинам, иногда разбрасывая вещи. Днём он заглядывает в колледж. Наблюдает, как мистер Стоунволл ведёт занятия. Исключительно ради смеха он пару раз выдвигает стул, в тот момент, когда преподаватель садится. Стоунволл с детским вскриком падает, заставляя смеяться студентов. В дни приподнятого настроения Стэфан наблюдает за девушками в раздевалках и примерочных. В учебных заведениях он сидит на дверях душевых кабинок и болтает ногами, пока девушки моются. Он проходит в квартиры, наблюдает как девушки, все как одна, ходят или в полотенцах, или в халатах. Они набирают ванну, добавляют туда пену (всегда больше чем необходимо). Потом они сбрасывают с себя одежду и долго разглядывают себя в зеркале. Крутятся то передом, то задом. Ощупывают груди и ягодицы, шлёпают по животу, подмигивают, кривляются и только потом залезают в воду. А Стэфан залезает с ними. Он подносит синее лицо вплотную к лицам девушек, а они не замечают. Он касается их гладких тёплых тел под пенной водой, а они не чувствуют. Он и сам не чувствует ничего. Разозлившись, он пишет им послания на запотевших зеркалах, что–нибудь страшное. Что–нибудь, что заставит их хрупкие и бессмысленные мирки нормальности рассыпаться на бесконечность осколков. Но это отнимает много сил. А он не хочет спать, не хочет опять проснуться на кладбище. Иногда он даже ложится спать с девушками, но, разумеется, не спит. Лежит всю ночь с открытыми глазами, наблюдает, как их груди равномерно поднимается и опускается, слушает их дыхание.
– Надеюсь, Лили меня не приревнует, – шутит он сам с собой в такие моменты и дико смеётся, а потом резко замолкает и оглядывается по сторонам, будто чего–то боится.
Полёты, голые девушки, мёртвые люди – всё сливается в сплошную пёструю полосу. Поначалу возможности этого мира поражают воображение, но чем глубже он в них вязнет, тем больше понимает, насколько они пусты и бессмысленны. Он может делать практически всё, но от этого ничего не меняется. Никто этого не замечает. Вокруг всегда много людей, живых и мёртвых, но он всегда один. С каждым одиноким днём он мечтает пойти дальше. Душа рвётся к новым неизведанным мирам за границей вселенной и вечности. Он развлекается, как может, но это не вызывает тех ярких чувств, возникавших при жизни, которую он пропустил, проспал, прошёл мимо. Серые дома, чёрные деревья, постоянно снующие и умирающие люди – всё вызывает разочарование и злость. Ненависть нарастает с каждой секундой, тянущейся бесконечно. Слишком долго.
Всё замирает, воздух густеет, птицы застревают в нём, капли дождя повисают между небом и землёй, люди превращаются в манекены, даже звук не проходит сквозь эту вязкость, а Стэфан открывает рот, как повешенный, в немом крике. Слова Билла возникают в памяти резко и неожиданно, как жуткие хрипы внезапно ожившего трупа: – Всё–таки неплохо твой папаша полетал! А? Придурок!..полетал…папаша…
Сразу вспоминаются слова отца: – А тот призрак вселился в моего коллегу и наступил мне ногой на пальцы… Думаю так всё и было.
– Думаю, думаю, думаю… А, что если ты ошибся папа? Что если это не призрак тебя убил! – кричит Стэфан в никуда. Мысли лихорадочно летают в сознании: – Ответ всегда был рядом. Двойники не пришли забрать его дальше, потому что… Потому что есть ещё одно незаконченное дело – отомстить за отца. Стэфан чувствует прилив необычайной энергии, очень похожей на надежду. Он выберется отсюда, пойдёт дальше, оставив позади эту серую холодную пустоту.
– Но отца ведь здесь уже нет, он ушёл, твоё дело ни на что не повлияет, – нашёптывает деликатный голосок, но Стэфан как обычно не слушает. Он вспоминает слова отца о том, что в этом мире всё не то, чем кажется, и слова Лили о том, что в этом мире нет логики.
Бессмысленное, на первый взгляд, вдруг обретает неожиданный смысл.       
– Важно не то, сколько дел ты не сделал, а то, насколько они тебя тяготят, – вспоминаются слова отца.
– А это меня очень тяготит…очень… – думает Стэфан, вспоминая смеющееся прыщавое лицо Билла и бешенные пьяные вопли его отца.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – говорит деликатный голосок: – В любом случае, я с тобой.
Стэфан улыбается. Он закрывает глаза, представляя мысленно колледж имени Ричарда Кинга. Мимо проносится свет и тьма, голоса и тишина, формы и ничто. Проходит мгновение, и Стэфан на месте.
Колледж под пасмурным небом выглядит как никогда мрачно. Погода намекает на то, что скоро выпадет первый снег. Чёрные щупальца деревьев ждут, не дождутся, когда их голые тела покроет белоснежный пушистый ковёр.
Стэфан в аудитории. Он осматривает знакомые лица. Мистер Стоунволл диктует, сидя за столом, а парни и девушки записывают, склонив головы. Но не это важно. Последняя парта во втором ряду – она пуста. Билла нет. Отчаянье сковывает Стэфана, расползаясь кипящим гневом. Книга в руках Стоунволла захлопывается, а он издаёт странный мычащий звук и удивлённо смотрит по сторонам. Но прежде чем ярость окончательно захватывает Стэфана, открывается дверь, и входит Билл. Жёлтые волосы на голове вновь короткие, а некоторые из прыщей на лице горят красным, чуть менее ярко, чем сигнал светофора.
– Ну что подавил прыщики в туалете? – злорадствует Стэфан, но, разумеется, этих слов никто не слышит. Билл садится на место и устало смотрит в окно. Стэфан следует его примеру.
За окном низенький старичок, гуляющий по скверу, дёргается, хватается одной рукой за грудь, а другой царапает горло. Голова задрана к небу, глаза безумно таращатся. Он падает лицом в землю и несколько секунд не шевелится, а после встаёт, беспокойно оглядывается и уходит. Дед только что умер, неизвестно в какой раз, но Билл этого не видит. Теперь он пялится на чулки девчонки с третьего ряда.
– Здесь вообще возможно многое, если не всё… – слова отца настойчиво не хотят забываться. Стэфан садится на парту перед Биллом, щёлкает пальцами у его носа. Билл не реагирует. Это хорошо. Стэфан секунду колеблется, но затем садится прямо на Билла, или точнее прямо в Билла.
С этого момента тело Билла превращается в поле битвы. Но Стэфан быстро одерживает верх, его дух окреп после скитаний по этому миру, а жалкой душонке Билла до этого далеко. Теперь она заперта. Она вырывается и кричит в дальнем углу подсознания. Мешок с кровью и костями под именем Билл – сейчас марионетка Стэфана. И он рад этому. Безумно рад. Потому что это позволяет вновь что–то чувствовать. Не так как раньше в собственном теле, нет. Теперешние чувства лишь бледная тень прошлых. Но всё–таки прыщавое лицо покалывает, грязная голова чешется, а живот беспокойно бурлит.
Стэфану весело, и рот Билла неистово смеётся. Лицо Стоунволла принимает вид глубоко оскорблённого человека, а одногруппники недоумённо таращатся со всех сторон. Но Стэфану всё равно, он поднимается на ноги, а окружающие наблюдают, как Билл с пустым взглядом и безумной улыбкой встаёт. Шатаясь, он идёт между рядами, ноги путаются, руки дёргаются, глаза не моргают.
– Молодой человек, вы ведь только что выходили, – голос Стоунволла дрожит, ведь всё это выглядит странно и жутко: – Я конечно всё понимаю… Изо рта Билла текут слюни, он смеётся, затем издаёт звук, напоминающий сдавленное мычание. Стоунволл не находит слов, красное лицо бледнеет, будто в прозрачном шарике, доверху наполненном кровью, что–то проделывает дыру.
– Пошёл ты…жирдяй… – язык Билла заплетается, вместе со смешками на пол вырываются слюни. Под гробовое молчание Билл идёт к двери. Он вновь смеётся и, неуклюже спотыкаясь, выходит из аудитории.
Симбиоз Билла и Стэфана оказывается перед колледжем. На прыщавом лице улыбка. Мрачные дома, ржавые трубы, голые деревья, безлюдные тротуары – всё выглядит странно приветливо. Потому что Стэфан это чувствует. Он чувствует запах земли и камней, металлическая сырость воздуха щекочет лёгкие. Даже не хочется завершать дело. Прогуляться бы по этим улицам, потрогать стены, подставить лицо навстречу холодному ветру, съесть что–нибудь вкусное и горячее, улыбнуться девушке… Но нет. Настоящий Билл всё ещё здесь, и Стэфан это ощущает. Времени мало. Может его даже не хватит, чтобы завершить дело. Билл внутри не на шутку бушует.
– Нужно что–то, ослабляющее волю… ослабляющее волю… – лихорадочно думает Стэфан и улыбается губами Билла – ответ приходит к нему.
Он идёт в магазин через дорогу, по пути роется в карманах Билла.
– Ну где же… Вот они! – он удовлетворённо смотрит на зажатые в руке бумажки. Это деньги. На прилавок в магазине он ставит две бутылки дешёвого красного вина, а продавщица подозрительно прищуривает глаза, но всё же продаёт товар. Это не удивительно. Землистого цвета и отталкивающего вида лицо Билла в сочетании с крепким телосложением и высоким ростом намекают на то, что ему минимум лет тридцать, хотя на самом деле он ровесник Стэфана. Он неуклюже улыбается продавщице. Улыбка похожа на судорогу боли. Быстро похватав бутылки, он выходит из магазина.
– Алкоголь подавляет волю, – эта мысль застревает в сознании Стэфана, но он в ней не уверен. Однако выбора нет. Если он хочет ещё побыть в этом теле, надо что–то сделать. Он идёт в ближайший двор и садится на деревянную лавку возле подъезда. Вверху на ветках каркают вороны, а Стэфан глазами Билла тупо разглядывает зелёные бутылки с пьянящей жидкостью, по одной в каждой руке.
– Как я их открою? – стучит в голове вопрос, а настоящий Билл становится сильнее. Стэфану кажется, что он слышит его мерзкий голос внутри: – Ты что здесь делаешь, придурок? Я убью тебя!
Времени нет. Стэфан отбивает горлышки бутылок о металлическую ограду клумбы. В тишине звон звучит особенно громко. Часть вина выливается на асфальт, а глаза Стэфана–Билла озабоченно шарят по сторонам. На детской площадке молодая мама, смотрит, как двое детей, мальчик и девочка, катаются с горки. Она беспокойно поглядывает на Билла, только и всего, а дети смеются – они вообще ничего не замечают вокруг.
Стэфан смотрит на острые края разбитой бутылки.
– Твоё здоровье Билл, – произносит он, поднося бутылку к губам Билла. Он пьёт красную кислую жидкость огромными глотками. Битое стекло разрезает губы внутри и снаружи. Но Стэфан не обращает внимания. Подавляя тошноту, он расправляется с первой бутылкой и приступает ко второй. Через несколько жутких мгновений дело сделано. Что–то хрустит на зубах, и Стэфан с отвращением выплёвывает зеленоватое стекло. Что–то красное течёт с губ. Может вино, а может и кровь. Но скорее всего и то и другое. Приступ кашля, рот словно заполнен  подожженным бензином. Кровь и стекло летят на асфальт вместе со страшными хрипами. Мама берёт под руки детей и, испуганно оборачиваясь, уводит их с детской площадки. А кашель и не собирается отступать. Мир плывёт перед глазами. Вино или потеря крови тому виной? Какая разница. В конце концов, кашель прекращается, а живот взрывается приступом боли, там будто ползает змея из колючей проволоки. Стэфан понимает, что он выплюнул не всё стекло. С трудом он поднимается на ноги.
– Тише, тише… – он гладит живот Билла рукой Билла: – Не умирай пока, ты мне ещё нужен.
Лабиринты домов. Заполненные людьми и машинами улицы. Платформа. Электропоезд. Площадь «Белой Анны». Снова улицы, дома, серость. Площадки, арки, трубы, балконы. И вот Стэфан в теле Билла уже стоит в том самом дворе, где однажды узнал, что отец Билла связан со смертью его отца. На этот раз отец Билла не на лавке. Сегодня он дома, в квартире №1246, у него выходной. Стэфан знает это, потому что это известно Биллу. Глазами Билла он окидывает пёстрое разнообразие окон многоэтажного дома. И находит знакомые. Знакомые Биллу. Там – наверху, на двенадцатом этаже.
Стэфан по привычке хочет влететь в них прямо снаружи, по сырому осеннему промозглому воздуху, но Билл ещё не умеет летать. Пока что. И Стэфан решает воспользоваться лифтом. Пропахший испражнениями животных и плесенью подъезд. За стенками лифта раздаётся жуткий скрежет, и его трясёт, будто он поднимается не на двенадцатый этаж, а в космос. Стэфану нечего опасаться того, что лифт вдруг сорвётся в шахту. Он не умрёт. Ну, а Билл… Что Билл? Он нужен, чтобы закончить дело, только и всего.
Лифт не падает, и Стэфан–Билл выходит в полумрак коридора. Сквозь мутное стекло окон старается прорваться серебристый свет. Пылинки летают в редких лучах. Стэфан находит нужную коричневую дверь и открывает её ключом Билла.
Несмотря на алкоголь, душа Билла внутри продолжает бороться, и Стэфан спешит. Он быстро проходит прихожую. Заглядывает в комнату и зал, не обращая внимания на ужасный запах тухлятины и спирта. Окна закрыты, шторы завешены. Воздух словно пропитан зловонным воском. Он тягучий и масляный, становится трудно дышать. Переступая разбросанные по полу вещи, Стэфан Билл проходит на кухню и находит того, кто ему нужен.
Отец Билла спит, сидя за столом возле окна. Он будто увеличенная и постаревшая копия сына. На нём спортивные штаны и серая майка. Лицо лежит боком прямо на грязноватой поверхности стола. Рядом стоит прозрачная бутылка. На дне ещё есть жидкость, видом, но не запахом напоминающая воду. Возле бутылки рюмка и тарелка со скудной закуской. Билл, словно чувствуя намерения Стэфана, бьётся внутри особенно неистово.
– Если ты сделаешь это, я…я… – кричит Билл из подсознания, а Стэфан судорожно открывает ящик за ящиком. И вот, глаза натыкаются на то, что нужно. Большой спиралевидный штопор с чёрной пластмассовой ручкой.      
– Где ты был, когда я ел стекло, – смеётся Стэфан ртом Билла, глядя на штопор. Шум перебираемых столовых приборов будит отца Билла. Он поднимает голову, красные глаза непонимающе моргают, из уголка рта течёт блестящий ручеёк слюны.
– Ты что здесь делаешь, при… – рычит он, но слова застревают в горле вместе с холодной и острой завитушкой штопора, вонзённого поперёк шеи.
Сонливость отца Билла исчезает, как по волшебству. Он в диком припадке вскакивает. Стул летит в сторону, стол переворачивается, бутылка и тарелка разбивается. Он машет руками, сбрасывает висящие над раковиной сковородки, из шеи хлещет красная струйка. Он закрывает рану руками, хватается за чёрную рукоятку штопора, засевшего в шее.
  Вскоре, вся кухня покрыта кровавыми отпечатками рук, маленькими каплями и широкими полосами, напоминающими флаги. Он хватает белую тюль и срывает её с карниза. Ноги подкашиваются, он падает на пол, прислоняется спиной к стене под окном. Окровавленными руками он комкает уже не белую тюль. Частые вздохи вырываются изо рта, рука простирается вперёд, он говорит: – С…Сы… Рука падает на пол, а голова бессильно повисает, упираясь подбородком в грудь. Кровь уже не бьёт ключом.
– Нет! НЕТ! – надрывается Билл внутри, и Стэфан отпускает его. Он выходит из тела Билла, оставляя его на кухне с трупом отца. Он знает, что рассказам Билла никто не поверит.
– Ведь он пил, как и его отец, – думает Стэфан: – И многие наверняка знают, что отец издевался над Биллом, будучи пьяным. Они скажут, что Билл поддался дурному влиянию и, напившись однажды, решил отомстить отцу. Доктора многозначительно переглянутся, когда услышат его рассказы о захвате тела и странных голосах в голове. Ничего удивительного, им каждый день такое рассказывают. Они решат, что психика парня не выдержала жестокости и алкоголя, и он спятил. Ещё один бедняга сумасшедший. Возможно, они даже попробуют его вылечить, а не посадят за решётку и…
– Нас это уже не касается, – напоминает деликатный голосок: – Мы должны идти дальше.
– Верно, – соглашается Стэфан. Он закрывает глаза, представляя бурые дорожки и серые надгробья кладбища, где гниёт его труп.

16-А МОНСТЕЙ НЕ ПЬИДЁТ?
Стэфан на кладбище, но они не приходят. Снова. Они не забирают его дальше. Их нет, несмотря на все сделанные дела. И Стэфан догадывается почему. Непрожитая жизнь тяжким грузом висит на душе, он не может её отпустить. Не может или не хочет? Он не знает. Теперь он ничего не хочет знать. Он возвращается домой.
Он сидит на кровати напротив окна так, как сидел при жизни. Квартира, когда–то наполняемая разговорами и смехом, сейчас пустая и тихая. Она будто тоже умерла, как и три четверти её обитателей.
Стэфан больше не развлекается и не делает дела. Он просто сидит и всё, наблюдая, как дни бесконечно тянутся друг за другом. Он не может ни переродиться, ни пойти дальше.
Но однажды ночью что–то происходит. Стэфан чувствует это. А за окном шумит ветер. Там настоящая буря. В подмигивающий бледный свет фонарей залетают множество снежинок.
Он чувствует то, чего давно не чувствовал. Старое доброе жуткое чувство. Он здесь не один.
Белая призрачная рука ложится на плечо Стэфана, и он вздрагивает, но не оборачивается.
– Я забыла забрать Эндрю из садика, – говорит знакомый голос. Это мама.
– Стэфан пойдём со мной, я боюсь ходить ночью одна, – говорит она.
– Почему бы и нет? – думает Стэфан.
– Пойдём, – говорит он.
Они вылетают наружу. Туда – прямо в метель. На улице странно многолюдно. Но хватает и двух секунд, чтобы понять, что все они мёртвые. Среди них есть и те уроды, которых Стэфан наблюдал, падая сквозь стадии смерти. Множественные кривые конечности разрывают плоть кукол, напоминающих трупы, а бесчисленные глаза горят нечеловечески безумным огнём. Стэфан старается не смотреть на них, но точно знает, что они видят его. И они хотят быть ближе, ведь они так похожи.
Стэфан знает, что Эндрю нет в детском садике. Он в приюте вод названием «Тихие сосны». Он говорит это матери, а она кивает. Взгляд у неё сонный и немного пьяный.
Во мраке ночных улиц, они ищут приют. Снежная буря  – это проблема для живых, хотя Стэфану кажется, что природа бури носит отнюдь не физический характер. Он слышит дикий хохот и мерзкие нечеловеческие голоса прямо за стеной снега. Он знает, что они придут за ним.
Он придёт.
И тогда Стэфан отправится в следующий мир, правда теперь он этого уже не хочет. Что–то подсказывает ему, что он где–то свернул не туда. Где–то допустил ошибку. Он вспоминает, что случилось с Лили, и что с отцом.
– Но Лили ведь убийца, она заслужила, – думает Стэфан.
– А ты? – интересуется деликатный голосок, а Стэфан не отвечает.
Мама сонно и с намёком на улыбку глазеет по сторонам, губы мычат мотив какой–то колыбельной. Женщина, пожирающая кишки, проносится прямо перед мамой, а та даже не обращает внимания. Стэфан уверен, что и бури она не видит. Её время ещё не пришло.
Через некоторое время, используя новые сверхъестественные возможности, Стэфан находит приют и приводит туда маму.
Это мрачное массивное девятиэтажное здание готического типа на окраине города. Далеко за ним тёмные таинственные горы соснового бора, а над ними сквозь снег жутким полузакрытым слепым глазом таращится луна.
Они проходят сквозь деревянные парадные двери, мимо читающего охранника за столом. Идут вперёд по бурому ковру с золотистыми квадратами узора, чем–то напоминающему кирпичную дорожку на кладбище. Дальше они разделяются. Стэфан идёт по лестнице, ведущей в левое крыло, а мама – в правое. Стэфан быстро осматривает свою сторону, убеждаясь, что в комнате со спящими и не очень мальчиками и девочками нет Эндрю.
Сквозь стены он проходит в правое крыло, осматривает комнаты сверху вниз. Двигается навстречу матери, чтобы найти Эндрю и забрать брата.
– Я научу его плавать, – машинально думает Стэфан, а деликатный голосок уже не задаёт вопросов.
Он проходит несколько этажей и, находясь в одной из комнат четвёртого этажа, слышит испуганный крик.
– Мама нашла его, – думает он и выходит в коридор.
Стены увешаны детскими рисунками, на полках расставлены причудливые поделки. Несмотря на мрак коридора, Стэфан сразу видит Эндрю. Тот бежит, проворно шевеля маленькими ножками. За ним движется тень. Белая блузка, чёрная юбка, сонные блестящие глаза. Это мама.
По щекам Эндрю текут слёзы: – Маматька не нядо… Он замечает Стэфана и останавливается, резко, будто налетает на невидимую стену. Он смотрит Стэфану в лицо. Глаза, сверкающие от слёз, расширяются, и он кричит, а точнее – визжит, словно на ногу ему упал многотонный сейф. Он бросается бежать и сворачивает за дверь, ведущую на лестничную площадку. Из комнат выглядывают дети. Загорается свет и заспанная пухленькая воспитательница просит всех разойтись по комнатам.
Внезапный приступ ярости разрывает Стэфана изнутри и вырывается наружу. Тут же с лестницы до него доносится испуганный вскрик, а потом звук, похожий на хруст пальцев, только громче. Звук этот вызывает неприятное предчувствие. Стэфан и мама встречаются перед дверью и вместе выходят на лестничную площадку.
Эндрю тихо лежит внизу. Там – на один лестничный пролёт ниже. Ножки и ручки разбросаны в стороны, он лежит на животе. Но есть тут одна странность. Стэфан видит лицо Эндрю.
– Он же лежит ничком, как… – думает Стэфан, но сразу же всё понимает. Эндрю, наверное, случайно споткнулся в темноте, покатился по лестнице и упал немного неудачно. Голова малыша повёрнута на сто восемьдесят градусов. Он сломал шею. Умер. Остекленевшие, испуганные глаза смотрят в ужасную неизвестность.
– Случайно? Немного неудачно? Он упал так же случайно, как захлопнулась книга в руках мистера Стоунволла. Так же случайно, как умер отец Билла, – смеётся деликатный голосок.
Стэфан смотрит в пустые глаза Эндрю.
– А монстей не пьидёт? – звучит в памяти испуганный голосок.
– Мы все здесь плаваем, – говорит Стэфан. Мама удивлённо смотрит на него, а после неуверенно произносит: – Мы все здесь засыпаем…
Она опускается на пол, но глаза её остаются открытыми. Стэфан чувствует привкус речной воды и подступающие к горлу водоросли в потоке розовой пены.
Снежная буря ломится в стены приюта. Дьявольский смех, скрежет зубов всё ближе. Стэфан чувствует, что он где–то рядом. Тёмный человек. Он несёт с собой странное зеркало. И Стэфан знает, что, взглянув в него, он сойдёт с ума от ужаса или ещё чего–то, как это случилось с Лили.
Это мир, где возможно многое, если не всё. Здесь воображение создаёт реальность. Стэфан знает, что после смерти отца Билла и Эндрю чёрных шариков будет больше чем белых. Стэфана тянет прочь из приюта какая–то сила. Прямо туда, где сверкают красные молнии посреди снега.
Снег становится чёрным. Он тает в воздухе, образуя туман. Гротескная масса жутких переплетающихся тел.
Стэфан готов к петле, и к тому, что его разорвут на части. Ведь он не может ничего отпустить. Не может простить. Не может узнать себя в тёмном человеке и в гротескных монстрах. Он сам себя судит.
Однажды, всем нам придётся взглянуть в жуткое зеркало. Зеркало самих себя. Понравится ли нам то, что мы там увидим? Примем ли мы самих себя и пойдём ли дальше? Кто знает…
Стэфан уверен только в одном. Он боится идти дальше, не хочет узнать себя.
– Ты не найдешь меня! Не найдешь! – кричит Стэфан в засасывающий мерзкий туман. Тьма в одном месте становится гуще и принимает очертания человека, держащего в руках сверкающий неземными цветами овал.
– Нет, – шепчет Стэфан, взглянув в зеркало: – Не может быть. Он пытается бежать, но не может. Петля уже затягивается на шее. Он останется здесь навсегда, запертый между мирами. На волосок от жизни.
                Конец.