Жизненная сила солдата

Наш солдат попал в Великую Отечественную войну на передовую из глубокого тыла, как поначалу казалось.
Опять же, Арсению Крохову явно повезло: некоторых забрили в военкоматах, другим не дали доучиться в военных училищах, третьих досрочно освободили из мест заключения, а его, можно сказать, вырвали из лап наступающих немцев, которые ни с того, ни с сего объявились в их районе, и норовили навести свои порядки, издавая всякие распоряжения и разбрасывая листовки на ломаном русском языке о подлом сотрудничестве.

Короче, там за рекой объявился государственный враг, а здесь, по эту сторону реки Упа и ее южного притока – друг, то бишь отступающие в объятья фронтовых заградотрядов советские соплеменники и единоверцы в военной форме, но без тяжелого вооружения.

Война по радио уже длилась не один месяц, и, судя по официальным сводкам, не сегодня-завтра должна была победоносно закончиться.
Но сначала, как понимал Афанасий, врага надо было любыми средствами остановить на юге от Тулы, отогнав вражеские силы от стратегического рубежа: железная дорога Тула-Узловая – река Дон.

Он, вообще, многое себе представлял: после того как с началом декабрьских морозов 6 декабря 1941 г. активность немецких войск на тульском направлении затихла, советским войскам, получив усиление, следовало предпринять контрудар. Целью операции, как он себе мыслил, должен был быть  разгром ударной группировки немецких войск, действовавшей на тульском направлении, и безусловно ликвидировать угрозу обхода Москвы с юга.

Дело в том, что наш стратег - будущий боец с фашизмом был местным, тульским. Родился он в село Гремячее (24 км юго-западнее Михайлова), до начала войны работал агрономом-полеводом в Арсеньевском районе Тульской области, профессионально оценивал будущий урожай, прикидывал сроки сбора колосовых и уборки овощных культур, планировал количество средств, необходимых в успешной борьбе за урожай.
Борьба эта, кто не знает, была нешуточной, поскольку постоянно не хватало живой силы подневольного труда и исправной техники сельскохозяйственного назначения.
Порой после танковых учений на совхозных землях так разутюжат поля и луга – живого места не остается, но урожая от этого не только не прибавляется, а, считай, одни убытки.
Подшефному району в битве за урожай, от партийных органов постоянно требовалась подмога: то комбайнами с Украины, то людьми из числа жителей Москвы.
Собственно, организовывала все советская власть, а он должен был следить за конечным результатом, который начальство уже требовало с него.

И тут такой облом в середине лета 1941 года! Урожай приказано вывезти за пределы области на восток страны, а что не успели собрать – уничтожить.
У Арсения сердце кровью обливалось, руки не поднимались, но враг не мешкал: пер безудержно.
Пора было немцев установить, тем более, что за дождливой осенью наступала морозная зима.
К тому времени Арсений слегка остепенился за десять лет гражданской жизни после срочной службы в армии, женился на учительнице начальных классов районной школы, у них родился сынишка: помощи от девятилетнего, естественно, до сих пор никакой, одна морока с увальнем и домоседом.
Ребенка своего назвали Славик – Вячеслав, и Арсений помышлял, что около него, слава Богу, когда-нибудь появится еще одна рабочая сила. Жену он оберегал от тягот сельской жизни, а потому сам работал как лошадь: в полную силу, кротко, вдумчиво, неторопко.

Будучи человеком осмотрительным и хозяйственным, он привык все планировать, ко всяким неудобствам готовиться загодя.
Но судьба распорядилась иначе: в конце 1941 года, когда нашему агроному исполнилось 34 года враг так быстро сметал на своем пути кадровые полки и дивизии, что настало время не собирать урожай в тылу РККА ей в помощь, а уничтожать плоды коллективного труда на виду вражеских дозоров и авиации противника своим в убыток.

Испытав чувство обиды за державу, полевод Арсений Крохов в самом конце столь нерадостной осени явился в военкомат и потребовал, чтобы его зачислили добровольцем в ряды защитников Родины вопреки его физическому недостатку - глухоте. Живая сила в армии была востребована, его приняли, а в призывную карточку, от греха подальше, записали: доброволец-самоволец. Видимо, имея в виду отграничить его порыв от добровольно-принудительного набора в армию в период чрезвычайного времени.

Несмотря на разброд и шатание в народе на западных окраинах страны, Арсений Крохов лично чувствовал в себе силу противостоять непрошеному врагу в самом центре Советского Союза на исконно русской земле Тульской области.
И то верно, какой там немец или испанец мог управиться столь же ловко в зоне рискованного земледелия с этими скудными нечерноземными полями и лугами, как не он, знавший все розы ветров колхозно-совхозных угодий и все приметы безбедной жизни сельского жителя зимой после хорошего урожая летом.
 Получив предписание явиться через три дня в N-скую часть, новоиспеченный солдат направил серьезные усилия, чтобы отправить свою семью: малолетнего сына, беременную жену и тещу – в Челябинск, где испокон веку жили и работали ее родители-металлисты.

А надо сказать, что Крохов в юношескую пору отслужил свое солдатом срочником в Рабоче-крестьянской Красной Армии, и получил даже лычки ефрейтора, но был в последствии комиссован по причине сильной глухоты, которая явилась осложнением пневмонии, случившейся с ним в болотах Елани по причине зимнего ненастья в канун Нового 1931 г.
Порой, домашние горло сорвут, пока его дозовутся или смогут куда послать: за продуктами в сельпо или в районную аптеку.
А он улыбается, как ни в чем не бывало.
Отец семейства мог вполне не идти на войну.
- Какой из тебя Архи-воин? – вопрошали шутники, употребляя его домашнее прозвище, но поскольку он мало слушал о войне, а все больше читал газетные реляции, то она ему представлялась тихой, неспешной и победной.
И по факту, чем более трагично складывалась обстановка на линии фронта, тем более удачно она вырисовывалась на первых порах для новоявленного солдата: глава семьи успел-таки убедить домочадцев эвакуироваться, затворил ставни избы, накинул крюки на все двери, очистил хлев, замкнул приусадебные ворота и… пошел на войну.

Слово «пошел», конечно, не подходило под ситуацию в стране: война, конечно же, пришла за ним.

На сборном пункте Арсению не пришлось ни помаршировать в охотку на плацу, ни поупражняться в пулевой стрельбе, ни, смешно сказать, приналечь на солдатские харчи.
Вместо сапог или валенок ему выдали какие-то нелепые ботинки с отворотами, вместо тулупа – ватник, вместо винтовки вручили ружье, вместо кухонного довольствия - сухой паек.
При нормальных обстоятельствах боец-самобранец, может быть и пожалел бы о своем скоропалительном решении, но то была совсем неправильная война.
Весь ноябрь остатки разбитой регулярной армии красноармейцев отходили в тыл на переформирование, а их место занимали невоеннообязанные, гражданские ополченцы, вчерашние студенты и недоучившиеся курсанты во главе с офицерами запаса, считай Первой мировой войны.
Торжественно выступать на фронт под песни и пляски односельчан или музыку бравурных маршей Арсению не пришлось.

Фронт ему открылся через три дня его псевдоармейского быта военного времени аккурат к 5 декабря, когда вражеские передовые части вермахта подкатили к месту дислокации последнего резерва оперативного командования.
Им было противопоставили красную кавалерию, один вид которой должен был по замыслу великих отечественных стратегов… Увы, на противника мобилизация колхозных лошадей никакого эффекта не произвела.
Надо было решительно что-то делать. Требовалось во что бы то ни стало реально остановить врага и переходить в наступление.

Надежды на крепкие русские морозы выглядели не очень утешительно, поскольку новые окопы отступающим красноармейцам приходилось копать в мерзлой земле и бродить по бездорожью по колено в снегу.
Снег и мороз выдались отменные: по народным приметам следовало ждать хороший урожай озимых… на освобожденных от вражеских танков полях.
Житейская смекалка и опыт срочной службы подсказывала Арсению, что для победы надо мобилизовать все наличные броневые силы и скопом ударить по врагу с левого фланга.

Чисто умозрительно можно было бы сконцентрироваться и на правом фланге в помощь защитникам Москвы, но удар с левой выглядел более оправданным по опыту армейских учений, деревенских потасовок и пьяных разборок.
Арсений намеревался было поделиться своими соображениями с полковником, которого он видел на последнем утреннем построении 6 декабря, но оказавшийся поблизости ротный старлей приказал ему вернуться на свое пешее место в боевом настроении и повзводно лезть в полуторные грузовики.

Попытка объясниться о своих благих намерениях привела к тому, что ротный пригрозил самовольцу нарядом вне очереди.
Водители военных грузовиков, не будь дураки, шустро выбрались на дорожную магистраль и резво рванули на запад в сторону фронта. Однако в небе показалась вражеская авиация, которая порушила маршевое построение запланированной моторизованной атаки, а летчики люфтваффе начали методично уничтожать не только технику, но и живую силу, беспорядочно рассредоточившуюся по окрестным лесам и перелескам под Щекино и Сталиногорском.
Поскольку проводной связи не было, а радиосвязь практически не работала, командиры стали общаться, лежа на снегу, сигнальными флажками и кусками черной оберточной бумаги из ящиков со снарядами.
Уточнение диспозиции показало, что ужина 6-го декабря в первый день  боевого крещения нашего солдата не будет, а заночевать придется либо в грузовиках, либо на земле под ними, чтобы ротные могли контролировать наличный состав в случае генерального маневра по отражению натиска превосходящих сил противника.

Очень быстро выяснилось, что под капотами грузовиков и в чреве всякого рода авиационных и моторизованных средств скрываются десятки, а то и сотни метрических лошадиных сил.
Но боевой дух пехоты стал в чистом поле угасать с наступлением сумерек и морозной ночи.
Арсению не привыкать было заночевать на дальнем выпасе в шалаше или в охотничьем зимовье – другим новобранцам с непривычки было зябко. Попытались разводить костры.
Боже праведный, что тут началось: били артиллерийскими снарядами и спереди и сзади. Чужие для острастки, свои - чтобы не повадно было себя обнаруживать. Враг, видимо, отвел основные силы на лобовой удар по Москве, а свои не решались какое-то время идти ни вперед, ни назад.

Однако, с этой морозной зимней ночи и началась оборонительная линия фронта, а до того все отступали через обжитые родственные места своей Родины.
Не спавши, толком не евши солдаты провели следующие сутки: днем следили, чтобы враг не смог приблизиться на ружейный выстрел, ночью копали траншеи в километре от дороги, по которой сюда прибыли. Диспозиция оказалась тем хороша, что позволяла почти беспрепятственно в ночное время обеспечивать бойцов боеприпасами и провиантом
Докопались по длине так, что установили траншейную связь со штабом полка, который расположился походным порядком на левом фланге окопавшихся бойцов. С этого момента фронтовой быт стал налаживаться: появилась полевая кухня, медсанчасть, подтянулось хозяйственное обслуживание и обеспечение боеприпасами.
Ближе к лесу окопались воинские подразделения НКВД: ну как без них – чужие свои.

Днем однополчане Арсения попробовали обустроить себе спальные места в строениях деревни, что была под орудийными прицелами с обеих сторон: ничего не получилось.
Дома, халупы и сараи артиллерия уничтожила до основания, вывороченными оказались все каменные фундаменты, а избы разворочены вдрызг. Причем, что интересно, били опять с двух сторон и, видимо, каждая доложила своему верховному командованию, что уничтожен сильно укрепленный военный объект, который прикрывал … и далее с учетом ментальности немецких и русских офицеров.
В довершение военной обстановки начались проблемы с налетами вражеской авиации. Складывалось впечатление, что фашистские ассы не знают никакого удержу ни с воздуха, ни с земли.

В расположении сослуживцев Арсения появились первые раненые и убитые от артиллерийских снарядов и бомбовых осколков.
Ночью неживых хоронили в лесу, полуживых оттаскивали на санях к обочине той самой разбитой за пару дней боевого противостояния заснеженной грунтовой дороги, по которой иногда проносились машины с красным крестом.
Линия фронта приобретала все более осмысленный вид. От дороги к траншеям проделали в снегу проходы, позволявшие пользоваться санями на ручной или гужевой тяге. На освобожденные от раненых сани грузили необходимое на передовой линии грузы, как оказалось, для планируемого командованием наступления.

Приказ о подготовке к наступлению, совпал с началом мощной артподготовки по позициям противника, расположившегося за впереди находящимся лесом.
Ну, а когда на рассвете в сторону немцев проследовала эскадрилья самолетов, стало ясно, что предстоит жаркий бой.
Арсений выскочил из обжитых окопов, хорошо нагруженный оружием и боеприпасами.
Командир был оснащен биноклем и при нем находился связист.
Судя по командам ротного и взводных старшин, бойцам следовало по снежной целине углубиться от той самой, ставшей теперь стратегической дороги на пять-шесть км вглубь навстречу врагу, который квартировался все это время под защитой артиллерии и авиации.

Опешившие в первые часы фашисты, очевидно, сориентировались и начали артобстрел. Однако, видимо, у них плохо сработала разведка, а утренние полеты немецкой авиации еще не начались, и артиллерия лупила по линии окопов, которые красноармейцы уже успели покинуть.
Слева и справа от Арсения падали то тут, то там бойцы.
Но наступление имело место быть.
С левого фланга вдруг появились краснозвездные легкие танки, которые подобно снегоходам ринулись на поддержку атакующим.
Этот маневр оказался более, чем своевременным: впереди показалась немецкая пехота.
Однако, она была малочисленна. Скорее для фрицев это была разведка боем. Видимо, покидать насиженные окопы им не очень хотелось.

Увидев реального врага, наступающие красноармейцы оживились.
Говорят же: не так страшен черт, как его малюют.
Завязнув в снегу, передовые части немцев, не выдержали натиска советской пехоты и обернулись вспять.
Наши солдаты определенно приободрились.
Гнать немца как волка или зайца по заснеженному полю Арсению и его сослуживцам было не привыкать.
И поскольку наша артиллерия продолжала «лупить» по опорным боевым позициям немцев, а красноармейцев становилось все больше за счет подмоги, которую красные командиры организовали по правому флангу наступающих за счет новоприбывших, что «прямо с колес», были брошены в бой.

За сотню метров до прежней линии противника наступающим пришлось, что называется, «замешкаться», пока артиллеристы не перенастроят свои прицелы за сотни метров позади линии освобожденных немцами окопов и укрепленных сооружений.
В итоге противник не выдержал и в панике отступил с занимаемых полевых позиций, отойдя в ранее оккупированные деревни, оставив много трофеев и провианта удачливым наступающим.
Невзгоды зимнего времени и крепкие морозы, видимо, не позволили немцам
обеспечить такую плотность огня по нейтральной полосе, чтобы русские не смогли предпринять наступление.
В то же время наша артиллерия при поддержке авиации оказалась на должной высоте.

Перед линией немецких окопов, спешно покинутых немцами, Арсений встал во весь рост, чтобы ему было сподручно вести винтовочный огонь по убегавшим фрицам.   
Смелому воину удалось подстрелить четырех вражеских солдат, как позже ему поведал замполит, наблюдавший в бинокль поведение Арсения, сражавшегося с врагом до последнего патрона в своей винтовке.
Но вражеская пуля, скорее всего, немецкого снайпера, настигла его, и он, раненый в грудь, превозмогая боль, дополз до бруствера траншей и свалился на дно окопа.
Через какое-то время, когда подоспело тыловое обеспечение, Арсений попал в медсанбат в руки военных лекарей и гражданского медперсонала. Поставили его на ноги быстро. Щадить живот не входило в планы Арсения, и он на следующий день уже был в строю.

Первые сутки декабрьской операции красноармейцы продвигались всего-то на три км, и каждый раз рыли новые окопы, а к ним траншеи связи.
Между тем, надо было выбить немцев из населенных пунктов, которые позволяли им контролировать шоссейные и железнодорожные пути выхода на дальнее Подмосковье.

Прошло четверо суток после 5-го декабря, с того момента как солдаты резерва главного командования 10-ой армии РККА поневоле рассыпались в чистом поле, спасаясь от артиллерийского огня и бомбовых налетов авиации противника.

У врага не хватало живой силы, у наших явно не хватало неживой, то бишь материальной силы. Днем с северо-западной стороны 9-го декабря снова появились красные кавалеристы: на лошадей было любо-дорого смотреть, но всадники выглядели изможденными и растерянными. И то верно: кони против танков и бронемашин? Похоже, что у командования фронтом ощущался недостаток танковых и моторизованных подразделений для успешного проведения операции на окружение опорных пунктов неприятеля.
Кавалерия могла прикрыть своих с флангов, а помочь в лобовом столкновении с механизированным противником - кишка тока.
Порой смертельно раненый конь метался под огнем противника, разбрасывая свои внутренности по заснеженному полю; сам же наездник-кавалерист полуживой от страха и отчаяния молил всевышнего о прощении, а своих единоверцев о сострадании и пощаде.
Солдатам было жалко лошадей, кавалеристов, себя, своих сослуживцев, командиров и Родину-мать.

Кстати, о Родине они вспоминали, когда обращались к санитаркам или сестрам милосердия. Каждая третья из медсестер была мать, и становилось особенно скорбно видеть, как гибнут женщины, вытаскивая раненых из-под огня на поле боя или в траншеях.
За Арсением в медсанбате после первого ранения ухаживала вольнонаемная Катерина Мальцева. Рана была несерьезная, и Арсений уже через день просил вернуть его в строй.

И все-таки враг выдохся от наступления: то тут, то там переходил к обороне, не покидая своих укрепленных пунктов.
Красноармейцы, участвовавшие в Тульской операции на подступах к Москве в декабре 1941 года, за 4 дня продвинулись в сторону противника уже на 10-12 км. Но что получалось: только окопаешься с вечера, а днем уже  оказываешься в новом месте.
Закрепиться же на новый ночлег толком негде: немцы, отступая, все взрывают или поджигают. Это при том, что наши, вынужденно сдавая немцам с начала войны свои позиции при их наступлении, все, что можно и не можно, выводили из строя.

С первого дня Тульской зимней операции 41 года все попытки Красной Армии развить наступление под Тулой постоянно встречали препоны: не хватало опыта ведения боя с вооруженным до зубов противником, винтовки сменили на автоматическое оружие, но ящиков с патронами не хватало и т.д. и т.п.
Хоронить своих в мерзлой земле не успевали. Немцы, те при неудачах, отходили медленно, планомерно, сохраняя боеспособность живой силы и техники.
У наших по мере наступления на противника все чаще стали появляться вокруг  березовые кресты на свежих могилах погибших. Хорошо, если фамилию удастся намалевать химическим карандашом, а так: порядковый номер и запись в журнале боевых потерь, под которым уходит единица живой силы в безвестность грядущей победы.

На пятый день боевой службы Арсения в батальон поступил приказ: преодолеть в марш-броске широченное голое поле, что было перед линией передних окопов, и выйти к берегу реки Упа на Упашское раздолье.
В Упу впадают Плава и Шат, а также множество более мелких рек, которые зимой все замерзают; и тяжелая техника по льду не пройдет: провалится и пойдет ко дну. Чтобы переправиться в боевом порядке на тот берег, надо наводить мосты под огнем противника.
Приказ не обсуждают, рота – 80 человек -  пошла вперед в полный рост, чтобы попробовать закрепиться: что называется, разведка боем.

Враг как будто только и ждал этого момента: плотность артиллерийско-минометного огня превышала все мыслимые пределы. Складывалось впечатление, что немцы предчувствовали свои неудачи под натиском наступавших красноармейцев и изводили без меры артиллерийские снаряды, чтобы при отступлении боевые склады не достались русским.
Наши делали ставку на сильные морозы, немцы - на огненный шквал артиллерийского огня.

Получалось кто кого: лед русской зимы или пламень немецкого шквального огня, пламень отважных защитников отечества или лед бездушия неумолимого агрессора.
Все поле оказалось усеяно трупами солдат.
Чтобы выжить у Арсения вариантов оставалось два: или отходить назад в качестве добычи заградотрядовцев, либо резво бежать в направлении вражеских позиций, идя на максимальное сближение с его живой силой, окопавшейся на том берегу реки. Как ни как, лупить артиллерией по своим - у них такой возможности нет: в краю, далеком от дойчланда, очевидно, дорога каждая живая единица.
Выскочив на лыжах в белом маскхалате на позицию, с которой хорошо просматривался противоположный берег реки, Арсений, не мешкая, стал окапываться землей и снегом с помощью саперной лопатки.
Очевидно с противоположного берега, если и заметили его маневр, то могли наблюдать лишь изредка взмахи его локтей в маскхалате.

Вот когда впервые Арсений осознал потенциал жизненной силы.
Живая сила измеряется в жизненных силах. Если жизненные силы на исходе, то живая сила величина статистическая, а не боевая.
Как ни крути, смысл живой силе придает наличие у каждого ее носителя жизненной силы.

Иной человек изображает подвижность и расторопность, а жизненная сила его на исходе. У другого - в чем только душа теплиться, ан жизненная сила в избытке, опять же хваткая, емкая, крутая, способная на многое.
Одна печаль - жизненная сила дается человеку на время, порой на очень короткое время, а если быть совсем точным, то всего-то на 11 дней участия в сражениях Великой Отечественной Войны таких, например, как зимой под Тулой в 41-ом году: за десять дней потери одних людей 100 тысяч, а еще лошадей 10 тысяч погибших, - побоище, да и только!

Но философия жизненной силы сродни молитве Господу Богу за прощение греховности людской жизни: попойки, драки, измены в любви и дружбе, а здесь боль, страх, неверие в свои силы, в победу человечества над силами зла и козноделия.

Времени размышлений о стойкости жизненной силы и божественном предназначении русского человека Арсению в чистом поле на прицельной мушке у противника хватило, чтобы отрыть в мерзлой земле лунку на метр глубиной.
Вообще-то, чтобы затаиться ему хватило бы и полметра, поскольку он сделал круговой бруствер. В итоге у бойца-самобранца получился настоящий цилиндрический бастион из плотно уложенного грунта вперемежку с ковылем, считай саманная постройка.

Сняв со спины солдатскую выкладку и отставив в сторону новенький автомат, солдат привалился спиной к стенке персонального окопа и закрыл глаза.
Арсений определенно мог расслабиться: если его настигнет вражеская пуля или осколок снаряда, будет где упокоится телу: на высоком берегу полноводной реки.
Если же повезет - изловит вражеского языка, который должен будет раскрыть тайные слабости опорного пункта немецкой армейской группировки.

Вечерело, солнце готово было скрыться за горизонтом.
Арсений развязал вещмешок и собрал себе ужин: банка тушенки, сухари и теплая вода из нагрудной фляжки – не зря его окрестили боец-самобранец.
Для полного счастья солдату не хватало каравая хлеба, куска сала, стопки водки и головки репчатого лука.
Странно: окружающая земля погружалась в ночное зимнее безмолвие безропотно и неотвратимо.

Отхлебнув глоток воды, Арсений стал вспоминать недавнюю прошлую жизнь: дом, жена, сын. Как-то они там, в эвакуации, вдали от этой безумной катавасии? Видела бы его жена Валентина, в каких условиях он отходит ко сну, скорчившись в три погибели на дне то ли солдатской лунки, то ли сидячей могилы; вот уж поистине, как карты лягут: раздать только их в этой морозной ночи некому.
Как мало человеку нужно, чтобы уйти из жизни.
Заснул он быстро и крепко. Ему и в голову не могло прийти высунуться из своего укрытия и оглядеться вокруг. И то верно, какой смысл вертеть головой, рискуя получить пулю либо с того, либо с этого берега враждующих сторон.

Проснулся он на рассвете. Все члены и суставы затекли, все органы спрессовались, понадобилось справить нужду.
Не долго думая, он выбрался из лунки и пополз в маскхалате по снегу к самому берегу реки. Здесь он пристроился в густых кустах ивы и орешника.   

Уже когда возвращался ползком в снегу обратно в свое земляное укрытие, увидел за рекой военного человека, с обилием знаков отличий в сопровождении двух адъютантов, который расположился на берегу и удочкой в лунке ловил рыбу из подольда. Надо же, такая беспечность. Видимо, вражина высокого чина чувствовал себя на чужой земле, как дома.

Арсений перестал ползти, лег на левый бок, наставил оружие в направлении чужестранного чудака и сделал затяжную автоматную очередь.
Рыбак-неудачник упал навзничь, выронив из рук удочку. Адъютанты бросились ему на помощь. Арсений выпустил из своего автомата еще одну пулевую очередь.
Боже праведный, что тут началось: свои спросонья подумали, что враг перебрался на нашу сторону, с вражеской стороны решили, что русские задумали поутру штурмовать реку и выйти на противоположный берег, занятый немцами.
Арсений, что есть силы, пополз змейкой по направлению к своим, пытаясь схорониться в артиллерийских воронках.

Фронтовая разделительная полоса превратилась  в кромешный ад.
Мало того, что артиллерия противника впустую лупила по всей площади огромного поля, так еще и вражеская авиация поддала жару.
- Похоже, что опять неживой силы не хватает нашим, - подумал Арсений.
Тут вся надежда на свои жизненные силы.
Он передвигался по полю, непрерывно петляя и обходя пустые лунки, оставленные бойцами, и к полудню каким-то чудом добрался до линии окопов своих однополчан.

Смельчака тут же препроводили в полковой штаб, где стали выведывать, где он был и что видел.
Полковник подивился сметливости и расторопности бойца, судя по всему, подстрелившего высокого армейского чина вермахта.

Но поскольку проверить ничего было нельзя из рассказанного Арсением, то к награде медалью «За отвагу» его не стали представлять.
К полудню грохот артиллерийской канонады со стороны немцев утих.
В итоге, немцы израсходовали суточный запас артиллерийских боеприпасов и авиабомб, не получив хоть какого-нибудь военного преимущества.

*   *   *
Прошел пятый день боевой службы Арсения.
Боец-пехотинец явно поднаторел, набрался опыта и смекалки: вот еще бы удачи не помешало.
Ночью сигнальные ракеты освещают поле битвы: искореженная боевая техника, груды земли на краях воронок, да противоборствующие солдаты, шнырящие в поисках своих убитых и чужих раненых.
Пленных стороны отхаживают и пытают на предмет военных секретов, а также диспозиции видов боевой техники и живой силы противника, в частности резервов.
С убитого в качестве трофея по морозной погоде принято снимать нижнее шерстяное белье и суконные изделия, например шинели, гимнастерки, галифе и тужурки.
Ночью можно сходить в медсанбат: тут работа кипит круглосуточно.
Обессиленные медсестры и заскорузлая медбратва могут перебинтовать, наложить примочки, дать таблетки от живота и головной боли.
 Но не дай бог, на обратном пути чиркнуть спичкой или вынуть из рукава раскуренную папиросу – бдительные агенты из заградотряда тут-как тут. Могут голову снести, а могут и сдать под следствие: не пытался ли бедолага подать тайный сигнал фрицам о дислокации воинского подразделения, схоронившегося в окопах?

Солдату на войне приходится мобилизовывать всю свою смекалку, чтобы не растранжирить свою жизненную силу.
Хоть и бытует поговорка: на войне как на войне, но используют ее в тех случаях, когда надо оправдать непоправимые потери и нечаянные приобретения.

Одно слово - пушечное мясо!
Попавший в такую мясорубку плохо соображает: главное пока есть ощущение силы терпеть и воевать, как того требует устав.
Плохо только, что в уставе ничего не говориться, как сохранить жизненную силу до победы.
В мирное время этих сил едва хватает мужику на двух баб и трех ребятишек.
А тут и всего-то делов: из окопа в окоп перебежать, постреливая, да не забыть, где вражеские доты и снайперы располагаются.
Хорошо, если окопы вражеские, захваченные накануне – они обухоженные, оборудованные, с защитными укрытиями.
Свои – те сделанные впопыхах, мол, чего засиживаться, врагу не сегодня-завтра капут.

Установив реконгсцировку, перекусить не забыть, да прикорнуть для восстановления сил, чтобы рассредоточиться вдоль окопов от одного бруствера до другого, в пределах досягаемости команды:  вперед или отходим.
Но что вперед, что назад все под обстрелом, то винтовочно-ружейным, то артиллеристским.
Винтовочный осмысленней – врага можно учуять, а то и увидеть, артиллерийский – шальной и безответный.
В единоборстве со снайпером голову прикрываешь каской, а для отвода глаз носишь с собой березовый пенек с нахлобученной пилоткой, который выкатываешь периодически на бруствер окопа для определения позиции снайпера и безопасных мест, которые ему не видны.

По левую сторону землянка комвзвода. При нем старшина, который по тактической надобности и на посылках до комроты.
Связь плохая, связь отвратительная.
Противник артснарядов не жалеет, чтобы нарушить проводную связь лупит по площадям. А радиосвязь ненадежна и требует связистов. А где взять связистов в чистом поле?
Разве что выписать из Москвы?

Команды слышны вблизи или подаются сигнальными ракетами.
Стоит замешкаться, так сзади наедут свои танки.
А уж если они прорвались вперед, то надо бежать за ними, что есть мочи: танки без пехоты - легкая добыча для врага.
Но и облеплять танк или укрываться за броней не стоит, поскольку вражеская артиллерия и авиация норовит сорвать тактический прорыв и уничтожает массивные танки вместе с пехотной массой.
Плохинькие танки – хорошая мишень для врага.
То ли дело, если свои танки сомнут ихние артиллерийские расчеты, и пехота вволю оттянется на бывших позициях противника.
Порой здесь найдешь не только трупы, но и запасы провианта, шоколада, шнапса и прочих атрибутов пополнения жизненной силы солдата.

Не надо думать, что жизненные силы в полевых условиях дают себя знать через край. Увы: стоит оступиться, поесть всухомятку, как тело начинает отказывать, организм барахлит, и тут уже все оставшиеся силы уходят на восстановление армейской живой силы.
Тяжело, когда душа уже еле держится в теле, а само усталое тело обветшало от осколков, грязи и беспорядочного питания: сухой паек вперемешку с водкой и болотной жижей.

Иной раз в котелке одна слипшаяся каша, во фляжке несладкий чай, да банка тушенки в вещмешке. В солдатском мешке у Арсения водятся сухие портянки, чистые листы писчей бумаги, да томик стихов русского поэта XIX века.
На голове каска, на поясе котелок и трофейный термос.
Во время артобстрела резво взбираешься на холмик, чтобы не завалило землей, а в танковом бою отчаянно вгрызаешься саперной лопаткой глубже в землю, чтобы не размазало по снегу стальными гусеницами.

Как правило, потерпев тактическое поражение со своей стороны, противник с удвоенной силой предпринимает военные действия, норовя сокрушить живую силу другой стороны.
Так вот, стенка на стенку и бодаются роты, полки, армии.
И уж если солдаты вынуждены отходить с вражеских позиций на свои кровные, опостылевшие, то приходится несладко: окопы и блиндажи своими же танками порушены, лунки-землянки перепаханы, трупами и подбитой техникой все уснащено до верху.

Вот когда начинаешь испытывать отток жизненной силы и приток мрачных предчувствий, что ни вражеские высотки, ни промерзшие лунки тебе уже больше недоступны, а прокисший чай во фляжке вызывает омерзение и колики в желудке.
Вдобавок выясняется, что взводный погиб, старшина ранен, а им на смену подползли молодые курсанты в парадных шинелях, которые они не успели сменить после выпускного парада в общевойсковом училище.
И пока это они приобретут опыт? Так что, очевидно, им придется смириться с высокими потерями вверенного им взвода из солдат-одиннадцатидневников, определенно исчерпавших свои жизненные силы на патриотические цели.

Пока солдаты живы, каждый божий день им приказывают брать очередную высоту или копать новую землянку.
Командующему – высоту для отчета главкомверха, солдату для своего спасения от вражеского снайпера в чистом поле - земляную лунку метр глубиной: вот уж поистине, каждому свое!

Иной раз за один день командование трижды бросает солдатскую массу на взятие высоты, и каждый раз при отступлении на новые позиции приходится заново рыть лунки укрытия от винтовочного огня снайперов противника.
Солдатские силы быстро расходуются на склоне высоток: вверх-вниз, вверх-вниз – не дело погибать в расцвете жизненной силы.
Солдату-бедолаге спросить бы, кому нужна эта высота, да не положено, можно под разборку попасть. А тогда уже пошлют или в разведку или в расход, чтобы другим не повадно было проявлять интерес к военной стратегии, неопытных доморощенных тактиков.

Порой, вроде как взяли высоту, ан появляется звезданутая авиация и начинает сбрасывать бомбы на своих же. Взбираться под огнем противника на высоту тяжело, а слететь оттуда под обстрелом своей артиллерии и авиации – мигом.
Пока командиры в штабах разберутся, противник без особого труда возвращает высотку, уснащенную вперемежку трупами враждующих сторон, под свой контроль.
Зимой из смерзшихся трупов солдаты в спешке сооружают защитные брустверы, чтобы затаится от противника.

Стратегия стратегов не жалует солдат: могут так послать, что вернуться или закрепиться удается немногим.
Арсений с первых дней боевых сражений, усвоил правило: порой, операция взятия высоты планируется, чтобы проверить боеспособность имеющихся в наличии воинских подразделений перед решительным наступлением на следующей неделе.
Командиру под черепную коробку не проникнешь, разве что пуля залетит, но тут уже фатальный случай, когда из штаба дивизии присылают нового полковника.
Что дает такая разминка, одному богу известно – наш противник в силе и уступать чужое не собирается. Боеприпасы получает регулярно, оружие пополняет, истребляет исправно и со знанием дела. Это при его военном противодействии поддерживается счет дней нашего бойца: 11 дней и на новенького.

Что удивительно, вроде, и обузы в участи воинской особой нет; порой, по полдня валяешься в поле или на берегу речки, правда, в полной амуниции, но жизненной силы хватает тютелька в тютельку.
Сон не сон, еда не еда, ласки и заботы мизер, а то и вовсе ноль.

В таких условиях кровь густеет, мысли обесцвечиваются. Думать ни о чем не хочется, только бы дотянуть до вечера, чтобы утром хватило сил подняться с окопного лежака, не схватив ОРЗ или ангины в морозные дни. Вот на это и уходят все силы, поскольку болеть солдату не положено.
Больной солдат – мертвый солдат – он команды не понимает: и вместо «уходим» может ринуться вперед, вместо «вперед» норовит уйти в тыл… а тут уже настигнет пуля своих особистов.   
И еще: при всех перипетиях солдатской участи главное – не оказаться в братской могиле. Солдатский медальон должен быть всегда на виду: враг уважает, свои чтут.

Опять же, каждые пять дней следует на любом подвернувшемся клочке бумаги писать записку родным и близким : «Не забывайте, затишье только снится…». Упаковать ее в треугольничек и с тыловыми интендантами или полевой кухней переправить на проверку в военно-полевую цензуру. Так что в случае трагических головокружительных обстоятельств ВОВ: окружение, котел, неудачная разведка в тыл врага – следопыты будущих поколений призывника могли оценить место, где нашел свою могилу необученный военным наукам солдат пехотного взвода гвардейской роты Тульского полка, N-ой армии Западного фронта мой дядя Борис Николаевич Скворцов.
*   *   *
Между тем, высшее командование, трезво оценив ситуацию, отдало приказ о подготовке решительного контрнаступления на позиции противника на левом берегу реки Упа.
Намерение реванша за неудачи с начала лютых морозов было и у противной стороны.
К вечеру по льду началась бурная переправа живой силы немцев на берег, который занимал полк сослуживцев Арсения.
Поддержанные авиацией немцы поначалу закрепились в передовых окопах русских, оттеснив наших в траншеи за несколько километров от прежней линии боев.

Два дня шла пальба на взаимоуничтожение противников, занимавших противостоящие окопы.
Тем временем к русским, как по мановению волшебной палочки Деда Мороза, подходило все новое и  новое подкрепление, а враг нес в боях невосполнимые потери, соприкоснувшись с настоящей русской зимой и самоотверженным русским упорством.
Счет шел на тысячи солдат и офицеров с обеих сторон.

Командованием наших было принято решение заминировать нейтральное пространство Упряшного поля. Арсению, имевшему опыт работы с агромелиорационными картами, поручили возглавить две роты солдат, которые ночью, в кромешной тьме установили три десятка мин, припорошив их снегом.
15 декабря с раннего утра началось генеральное сражение на Упряшном поле.
Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно.
В какой-то момент со стороны шоссе Тула – Орел довольно неожиданно появились немецкие танки.
Они вышли на рубеж передовых немецких окопов и направились в атаку на окопы русских.

Арсения, уже побывавшего в непосредственной стычке с врагом, ротный определил в передовой дозор.
Арсений и несколько солдат из взвода, затаившись, заняли несколько свободных индивидуальных окопов на нейтральной полосе и стал осматриваться. Бой предстоял отчаянный.
Сзади сотоварищи безуспешно пытались вести стрельбу из противотанковых орудий. Броня танков не поддавалась даже при прямом попадании мелкокалиберных снарядов. Вот уж поистине, что слону дробинка.
Пять танков шеренгой двигались на линию окопов красноармейцев. Это походило
на финита ла комедиа. 

Тяжелые танки должны были смять огневые точки в наших окопах и освободить оперативный простор для немецкой пехоты.
И тут Арсений подал знак своим сотоварищам. В следующее мгновение на поле в разных его частях появились бойцы в маскхалатах, которые - кто в рост, кто на полусогнутых -  заметались на снегу, открыв огонь в сторону танков.
Танкисты не захотели, чтобы у них в тылу оказались «безумные» красноармейцы, тем более, что с минуты на минуту должна была начаться атака немецкой пехоты.
Пять танков изменили свое прямолинейное движение, норовя сбить, убить, уничтожить русских камикадзе.

Один из бойцов, сраженный выстрелом из танка, рухнул на снег, и в следующее мгновения огненный взрыв потряс танк: он встал, как вкопанный. Остальные вражеские танкисты так и не успели осознать, что смелые в своем безумстве русские заманили их на те места, где под снегом были установлены противотанковые мины.

Четыре танка с интервалом в несколько минут были обездвижены минами, пятый, очевидно, поняв хитрость ловушки, развернулся назад и по своей изначальной колее ретировался. Потерпев танковое фиаско, немцы отказались от наступления на окопы русских.
Ротный в свой бинокль мог наблюдать всю тактическую самоубийственную затею с самого начала, поскольку это они с Арсением разработали ловушку для немецких танкистов.

Казалось бы красноармейцам надо было выдвинуться на помощь раненым бойцам. Но немцы, посчитав себя униженными русской изобретательностью, начали методично вести одиночные артиллерийские залпы по позициям русских, в частности намереваясь обезвредить минную полосу для своего оперативного простора.
*   *   *
Немецкие танки, благодаря сметке и находчивости Арсения оказались растерзаны, но и ему в тот день пришлось туго.
 Вообще-то военнообязанному полагался определенный отдых после того, как он накануне дважды измерил пешим ходом боевой плацдарм, у которого с обеих противоположных сторон уже наметились блиндажи и доты.
Но с боевым начальством не поспоришь.

Перед выполнением задания на минирование защитной полосы от танков, с запиской от ротного Арсений обошел вспомогательные службы: где заправился пищевым пайком, где свежими портянками, загрузился патронами и связкой гранат, в медпункте попросил сверток бинта.
Корпию ему выдавала Екатерина Мальцева - та самая дородная санитарка, этакая особа «кровь с молоком».

Заприметив мужественного воина в маскхалате и в каске, она поинтересовалась, куда воин-самобранец путь держит.
- А то не ясно – на передовые позиции в нейтральной полосе, - сказал и осекся. – Знамо дело, не положено делиться с вольнонаемной наметками плана и определением намерений командования.
Но какая-то искра доверия еще с прошлого раза с первого взгляда мелькнула между двумя родственными душами: сыном и дочерью своей Родины, попираемой жестоким врагом.

Когда он в накинутой на плечи плащ-палатке, боевой каске, с полным солдатским боекомплектом в рюкзаке, намеревался покидать медсанчасть, Екатерина тронула его обветренные губы своей рукой и посоветовала чаще на морозе смазывать их салом или сливочным маслом.
Арсений улыбнулся и, не задумываясь, произнес:
- Живы будем, не помрем! До свидания!
- Удачи!  - произнесла женщина и поправила свои груди под гимнастеркой.

Арсения обожгло желанием близости, но он, осерчав, резко покинул медсанчасть, и, пробираясь вдоль окопа, отправился на поиски ротного.
Тот осмотрел экипировку и предложил, как только стемнеет, выдвинуться на дальние позиции нейтрального поля с группой солдат в подчинении и двумя ящиками мин.
*   *   *
В разгар немецкой танковой атаки водитель вражеского «Тигра» заметил, как Арсений покинул свой схрон на минном поле. Немец мог его поразить пулями из пулемета, но он вознамерился уничтожить красноармейца, направив на бойца гусеничную громаду.
В это время взорвался самый крайний танк. Что-почему танкистам трудно было понять: мог разорваться одиночный артиллерийский снаряд либо с одной, либо с другой стороны.
Ничтоже сумняшеся, лавируя между глубокими воронками от снарядов, фашист злорадно направил танк прямо на русского солдата.
Арсений четко себе представлял шахматное расположение мин на расстоянии 10 метров друг от друга. Он даже различал проволочные растяжки между ними.
Ближайшая к танку мина была в десяти метрах, но, если она не сработает, то танк может и наехать на смельчака.
Однако, мина сработала.

Арсения взрывной волной подбросило вверх и… метнуло в глубокую артиллерийскую воронку. Через некоторое время на минах подорвались еще два танка.
От линии русских окопов по немецким танкистам открыли пулеметный и автоматный огонь.
Не желая больше рисковать, вражеские танкисты с подбитых машин ринулись навстречу пятому невредимому подвижному танку, взобрались на броню и ретировались в сторону болот у основания холма, контролирующего обзор на шоссейную и железнодорожную магистраль.
*   *   *
Близился к концу одиннадцатый день фронтовой жизни Арсения на дне глубокой воронки, присыпанной снегом. Жизнь перестала казаться ему раем, тем паче, что он не был религиозным человеком. Скорее, побывав в кромешном аду, ему предстояло перебраться в чистилище, на суд божий.
Письмо-треугольник он так и не смог доверить фронтовой полевой почте.
И сам за 11 боевых дней никаких весточек не получил.
Печалься-не печалься, только получалось, что погибнуть ему придется безвестно.

Однако, одна душа на тот момент не желала мириться с неизвестностью.
У санитарки Кати дел в этот день, как и в предыдущие с момента открытия фронта на Упашских полях, было невпроворот.
Но не давала ей покоя фраза, брошенная Арсением с раннего утра:
- На передовую в нейтральной полосе.
А для такого задания или грудь в крестах, или голова в кустах.
Санитарка, как и многие бойцы, с тревогой наблюдала за немецкими танками, которые было устремились на жиденькую линию окопов, по большей частью, в виде сугробов снега. Было ясно, что с минуты на минуту нужно ждать атаки немецкой пехоты.

И когда четыре танка один за другим взлетели на воздух, громкое «Ура!» пронеслось вдоль окопов.
Ура-то ура, но двое солдат не вернулись с задания: ефрейтор НКВД Попов и рядовой Арсений Крохов.

Екатерина одна из первых узнала от раненых в этой операции бойцов, что Арсений не вернулся.
Она пыталась узнать подробности, но участники минирования уверяли, что, покидая место подрыва танков, не слышали никаких стонов или просьбы о помощи.
Катерина хотела выяснить у них, почему они не попытались вызволить тела своих двух товарищей с поля боя, чтобы, на худой конец, достойно похоронить, но бойцы…
И то правда, когда вере в чудеса уже не остается никакого шанса, в дело встревает любовь: любовь к себе, к боевому солдату, к многострадальной Родине.

Безумная мысль овладела женщиной: выяснить судьбу Арсения.
Поставив в известность начальников своего и Арсения, женщина облачилась в шинель, накинула на плечи белый маскхалат, одела на голову каску, взяла с собой сумку с красным крестом и медицинскими средствами первой помощи.
Зрение у нее было сродни кошачьему. Екатерина быстро преодолела зону обстрела своих и выбралась короткими перебежками на нейтральную полосу.
Здесь и стоял остов злополучного «Тигра». Ее предупредили, что в районе танков могут быть неразорвавшиеся мины, связанные между собой проволочными растяжками, припорошенными снегом

Катерина приникла к земле и дальше перемещалась ползком.
Свет сигнальных ракет позволял в ночной темноте ориентироваться на снегу.
Неподвижное тело Арсения санитарка обнаружила на дне той самой воронки, куда его отшвырнуло взрывной волной от противотанковой мины.
Сердце женщины защемило тоской.

Соскользнув по снегу на дно ямы, она перевернула тело Арсения на спину.
О чудо! Судьба им благоволила. Солдат дышал: плохо, сбивчиво, но жизнь теплилась в нем. Открытых ран не было видно. Очевидно, Арсения контузило при взрыве и падении.

Катерина запустила руку под полушубок, нащупала грудь солдата и стала делать массаж, чтобы усилить дыхание.
Минут через десять Арсений открыл глаза.
Каково же было его изумление, когда он увидел лунообразное лицо Катерины.

Боец отвел глаза в сторону и увидел в небе холодную луну, посмотрел снова и ощутил теплую луну.

Да, такого он и представить себе не мог, что не он будет за ней ухаживать, а она возвращать его к жизни.

Арсений не мог говорить и мимикой показал, чтобы женщина придвинула к его губам свое лицо.

Такого поцелуя не видел никто. Это был поцелуй ценою в оставшуюся жизнь.
Следовало только отодвинуть ее границу от смертельной черты.
Арсений был настолько слаб, что выбраться самостоятельно из глубокой ямы ему было не под силу.

И Катерина решилась: она распахнула свою гимнастерку, обнажила груди и приложила сосок каждой груди к его губам.
Как только влага попала Арсению в рот, он жадно облизал засохшие запекшиеся губы.
Воистину чудо! То что было до того, было подобием чуда, всего лишь его предвестником.

Жизненные силы капля по капле чудодейственно возвращались к мужчине.
Как только Арсений пришел в себя и осознал, что произошло, он схватил обеими руками склонившуюся над ним полуобнаженную женскую грудь и приник по очереди к соскам, как если бы смертельно раненый солдат обнаружил сказочный источник той самой живой воды.

Но это была не живая вода, а животворный источник кормящей ребенка женщины. Так получилось, что ребенку санитарки уже исполнилось два года, а у нее в грудях до сих пор не кончалось женское молоко.

Укрывшись плащ-палаткой, Катерина пристроила голову Арсения у себя на коленях и отдалась своему женскому естеству.
Не надо божиться о вере в чудеса, когда для их совершения хватает места даже в боевых условиях.

Ночь поглотила все до горизонта. Изредка взлетали сигнальные ракеты. Санитарку от марш-броска до места ранения мужественного бойца по заснеженному полю разморило.

Арсений в руках Екатерины приходил в себя.
Если бы его полубессознательное состояние не прервалось вторым поцелуем женщины, укрывшей свои волшебные груди под гимнастерку, вернувшийся к жизни Арсений вполне мог чувствовать себя в раю.

Парадокс! Прилив сумасшедших сил перед отправлением в рай?
Жизненная сила наполняла человеческий сосуд, слегка поврежденный от соударения с землей. Чудом, исходившим от женщины, мужчина не оказался замороженным и заживо погребенным на поле брани.
Истекал двенадцатый час одиннадцатого дня!
*   *   *
Геройский поступок Арсения не остался незамеченным.
Ротный, не мешкая, с утра послал нарочным представление в штаб о награждении Арсения медалью «За отвагу». Это было как раз на двенадцатый день.

Под счастливой звездой, очевидно, родился солдат.
Теперь ему что? Теперь ему все военные невзгоды по колено и ниже.

Орденоносец на войне чувствует себя увереннее. Медаль от пули, конечно, не спасет – это не бронежилет спецназовца, но жизненные силы, порой, помогает восстанавливать.
Орденоносец лишний раз может сходить на кухню, может невзначай поинтересоваться полевой почтой.
Да мало ли что еще?

Мало не мало, но в медсанчасти теперь его ждали с превеликой радостью, очевидно гордились, что солдат, вызволенный медсестрой Катериной с поля боя, можно сказать, заново родился, и теперь русскому мужику Фриц не сват, и немец не указ.

Видимо, такая уж судьба выдалась человеку - гнать врага со своей земли, черпая живительные силы в своем жизненном опыте патриота Великой страны.
Тут, лишь бы страна сдюжила, а новоявленный, неубитый фронтовыми невзгодами солдат готов биться до победного конца.